БАЙКИ из СУНДУКА

Удивительные это были люди… Безумно красивые, даже в старости, сильные духом и полные жажды жизни. Коку поколение моего отца звало «цветным дядей» - он был седой, как лунь, а посередине шевелюры до самой смерти оставалась полоса черных, практически без проседи, волос. Николай Анатольевич в шутку говорил, что это оттого, что жена его ежеутренне целовала именно в это место… Сестры Асмус всегда подтянутые, с легким макияжем, ухоженными руками. От них веяло артистизмом. Ирма брала в свое время уроки пения в консерватории, руководила народными оперными студиями-театрами, и до старости они с сестрой музицировали. Половину комнаты на Охте, в которой жили Кока с Иккой, занимал концертный рояль.
В старости Коке досталось с лихвой… Он пережил горячо любимую жену почти на пятнадцать лет, семь лет ухаживал за лежащей Агнессой, на протяжении шести из них – ослепнув (не без помощи племянников и внучатых племянников, конечно, но походы в магазин за хлебом и молоком, готовку гречневой каши по собственной технологии и рецепту, ежедневную рутину на кухне – все это он оставил за собой). Отважился в восемьдесят с лишним лет прооперировать оба глаза и до самой смерти носил очки +16, а если писал или работал – надевал +20 и брал лупу… Еще он плохо слышал… Правда глухота эта была избирательна… Газет всегда в бабушкиной семье выписывали много…  «Комсомолка» «Правда», «Известия», «Советский спорт» - это не полный список. Старики живо интересовались происходящим в стране и в мире.  После смерти бабушки обязанность летом читать Коке газеты легла на меня. Наверное «читать» не правильное слово. Газеты я не читала, а скандировала. Весь околоток был в курсе – у Коневых ежедневная политинформация. К концу читок голоса практически не оставалось, зато дед был доволен. И в тоже самое время он мог спокойно включиться в общий разговор, который велся, я бы сказала, на пониженных тонах… Именно благодаря этой избирательности слуха мы узнали Кокину версию происхождения названия одного из Питерских предприятий.
Поводом для тихой семейной беседы за вечерним чаем послужило кондитерское изделие фабрики «Красный Октябрь». Все не могли не признать, что присутствие революционного цвета в названиях предприятий разного масштаба несколько утомляет. «Красными» были пекари, пахари, «Красная нить», «Красный Выборжец», этсетера. Попал в этот список и питерский завод «Красный треугольник». Тут-то и «включился» в беседу Кока, казалось дремавший над чашкой чая. По его версии завод получил свое псевдореволюционное название совсем по другой причине. «Товарным знаком» завода еще с дореволюционных времен был красный треугольник. Им штамповались все изделия. По рассказу деда его отец, мой прадед в 1916-1917 г. строил свой собственный дом в Екатеринбурге, выписывая товары по каталогам. Из Петербурга он выписал напольное покрытие, что-то вроде линолеума, которое как раз и выпускалось на предприятии, в 20-х годах получившее столь странное название. И уже тогда красный треугольник существовал в виде торговой марки.

Публикуя в теме о «бумажках» метрическую справку моей мамы, выданную в оккупированном Шклове, подумала, что, пожалуй, пришло время рассказать немного и о ее семье. Поскольку документальная часть по этой ветке практически не наработана, рассказ о том, как удалось выжить в белорусском пекле, будет пока здесь, в «Байках». Записан он со слов двоюродного брата мамы, Стрельского Фридриха Платоновича, встретившего войну шестилетним мальчиком.

Семья Александровских была большая. Мой прадед Янкель Александровский был женат дважды. Трое детей от первого брака (одна – точно дочь, Бэла), семеро от второго: Лазарь, Лиза, Фаня, Перец, Эсфирь, Евгений, Хиля… До революции Янкель служил управляющим на одном из заводиков, производящих изразцы (кафлю) в местечке Копысь, недалеко от Шклова. Копысская кафля славилась еще в допетровской Руси. Но это не относится к этому рассказу. Как не относится к делу и тот факт, что именно Копыси считаются родиной Александра Лукашенко.

По рассказам Янкель был человеком умным и дальновидным. В смутное околореволюционное время он с семьей, оставив пост управляющего, перебирается в деревню Хатьково, обзаводится землей, которой по воспоминаниям самого младшего сына, Хили, «было мало – около 10 гектаров» и становится крестьянином. Ум и, видимо, какие-то еще человеческие качества, помогают ему стать уважаемым человеком в деревне. У него просили совета, к нему обращались за помощью.

Из семерых «младших» детей первым выпорхнул из родительского гнезда Лазарь. Он отправился в Ленинград, к нему потянулись и остальные – учиться, жить и работать. Даже Фаня, прожившая всю жизнь в Белоруссии, не избежала посещения города на Неве – проучилась несколько лет. Учеба была наградой молодой стажирующейся кассирше банка за бдительность. Она помогла «найти и обезвредить» довольно крупного жулика, пытавшегося получить крупную ссуду в банке по поддельным документам. Именно ее насторожили эти документы, о чем она и доложила руководству.

На лето 41 г. к Янкелю и Ракели Александровским в Хатьково приехали две дочери: Фаня из Орши и Эся из Ленинграда, привезли внуков – Фадика, Валика и Галю. Самому старшему, Фадику, было неполных шесть, младшей – Галине, семь месяцев…Когда в деревню вошли нацисты, население разделилось. Кто-то счел для себя возможным работать на врага, кто-то нет. Однако, и те, и другие сохранили свое хорошее отношение к трудолюбивому пожилому еврею и его семье. Из какого «лагеря» ему шепнули, что «дело пахнет керосином» не известно. Но, как умный человек, Янкель не оставил этот шепоток без внимания… Отправив старшую дочь Фаню пешком в Шклов, к ее деверю Антону «на разведку», он потихоньку начал раздавать домашний скарб соседям. В Шклове Фаня договорилась с Антоном о том, как он примет на постой ее, сестру и детей.

Приближался какой-то церковный праздник, в Шкловской церкви должен был состояться относительно большой молебен. Ранним утром праздничного дня, еще затемно, Янкель погрузил дочерей, внуков и нехитрые пожитки на подводу, и началось опасное путешествие к службе. У храма их встречал Антон. Забрал телегу, отвел к дому, разгрузил ее и вернулся к церкви. Вернув подводу, Антон смешался с толпой… С этой же толпой ушли из церкви дочери и внуки Янкеля, а сам он вернулся в Хатьково. Не знаю, откуда у Фадика эти сведения, но по его рассказу через неделю Янкеля и Ракели Александровских не стало…

Kaaskop
Да, Лена, увы - семейная "былинная" история хранит не только веселушки...
Про ЯдВашем, честно говоря, не думала еще, т.к. кроме имен и пары фотографий вся информация на уровне мифологии. Вот соберу с бору по сосенке... Тем более, что дочь Лазаря проживает в Израиле. Но даже ее еще не пыталась искать - знаю, она после отъезда не очень-то общается даже со своим родным братом - боюсь, что двоюродная племянница вряд ли окажется желанной... Хотя, может стоит рискнуть?

Лена, про риск я в курсе... И про шампанское. Конечно стоит предпринять "комбинированный поход Антанты". Тем более, что "резидент" у нас есть - Анна-list

galinaS Галина, спасибо за добрые слова...

На риторический вопрос могу ответить опять вопросом, не менее риторическим. (Моя мама уверяет, это чисто еврейская,национальная черта - отвечать вопросом на вопрос ). Почему, например в том же Виленском гетто люди были так пассивны? Видимо, эта покорность судьбе была уже заложена на генетическом уровне, как и способность сохраняя эту покорность хранить одновременно и сильную жажду жизни и живучесть (ну, закидайте меня камнями, кто не согласен! ) - века гонений и ущемлений не прошли для народа даром, извините, и в плане селективного отбора.
Ну а в конкретном случае - скорее всего либо белорусский родственник отказал в постое такому количеству народа - у него были и своя семья - жена и трое (кажется) детей, либо Янкель понимал, что исчезновение всей семьи обнаружится быстрее или что-нибудь еще в этом роде. Как вариант - мог он надеяться и на благополучный исход .... Теперь мы уже и не узнаем. По крайней мере случилось так, как случилось, и подарило жизни его дочерям, внукам, правнукам и троим праправнукам (которых, конечно же чуть больше, речь только об оставшихся в оккупации)...