Блок А.А.

На сайте ВГД собираются люди, увлеченные генеалогией, историей, геральдикой и т.д. Здесь вы найдете собеседников, экспертов, умелых помощников в поисках предков и родственников. Вам подскажут где искать документы о павших в боях и пропавших без вести, в какой архив обратиться при исследовании родословной своей семьи, помогут определить по старой фотографии принадлежность к воинским частям, ведомствам и чину. ВГД - поиск людей в прошлом, настоящем и будущем!

Бекетовы, старинная русская дворянская фамилия, происходящая от Федора Бекетова, имевшего пятерых сыновей. В первой половине XVII в. упоминается: Петр Бекетов, боярский сын, стрелецкий сотник, письменный голова в Енисейске (1642 - 44) и строитель Якутского Острога (1653), а во второй - Тарас Иванович, московский дворянин Иван Ананьич, стряпчий Лев Ананьич и московский дворянин Никита Ананьич, от которых и произошли симбирские и нижегородские Бекетовы. Внучатый племянник первого из них - Никита Афанасьевич Бекетов . Родной племянник последнего - собиратель портретов русских деятелей, Платон Петрович Бекетов . Из этого же рода происходят: ботаник, профессор Андрей Николаевич Бекетов , жена которого писательница - Елизавета Григорьевна , дочь известного путешественника и натуралиста Г.С. Корелина, и его брат, химик, академик Николай Николаевич Бекетов . Род Бекетовых записан в VI часть родословных книг Симбирской, Саратовской и Пензенской губ. В. Р-в.
Бекетовы дворяне
(существующий род)
Герб фамилии Бекетовых («Общий государственный гербовник», ч. IV, № 84) представляет щит, разделенный диагонально (от левого верхнего к правому нижнему углу) на две части. В первой из них (правой) в красном поле изображена выходящая из облака рука, облеченная в золотые латы и держащая шпагу. В левой же части щита в голубом поле представлен страус, держащий в лапе золотой шар.

Гербовый щит увенчан обыкновенным дворянским шлемом с короною, под которой в нашлемнике повторена эмблема руки, вооруженной шпагою. Намет, зеленый с красным, подложен серебром.

Род этот, судя по счету колен, основался в России в XVI веке. «Российская родословная книга», изд. при редакции «Русской Старины», считает прозвание почему-то возможным произвести от черкесских беков. Мы со своей стороны отказываемся разгадывать происхождение фамилии Бекетовых, начинающейся от Федора уже Бекетова, отца четырех (а не двух, как указано в «Русской родословной книге» I стр. 131). По родословию, тоже представленному от членов фамилии, у Федора Бекетова были сыновья: Андрей, Василий, Тимофей и Семен Федоровичи и внуки: не только Иван Андреевич (род. 1590 г., 1678 г.), Никита Андреевич (1628 г.), но и Анания Тимофеевич, Прокофий, Баим-Петр и Любим Семеновичи да Настасья Семеновна. Что касается Бориса Андреевича (1707 г.), мы его в сыновья Андрея Федоровича, лица жившего в XVI веке, поставить затрудняемся и думаем, что это лицо имело отцом не Андрея, а Анания Тимофеевича, что гораздо вернее и подходит годами к другим детям Анании, у которого старший сын Иван Ананьевич (1692 г.), да были еще два других до Бориса — Лев и Никита Ананьевичи, потомство которых вернее всего прекратилось за вымиранием в детстве мальчиков и вырастанием девочек. Таким образом, у Ивана Ананьевича известны ныне четыре дочери: Марья, Домна, Анна и Федосья Ивановны; у Никиты Ананьевича была дочь Василиса Никитишна за Иваном Коротким, а у Бориса была дочь Марфа Борисовна за князем Яковом Крапоткиным. В родословии Бекетовых, помещенном в I выпуске «Русской родословной книги» (стр. 131-132), этих лиц совсем нет. Род же Бекетовых представлен таким образом.

У Ивана Андреевича, внука Федора Бекетова (а нам кажется, у Ивана Ананьевича, т. е. у правнука, что и по времени оказывается вернее) дети показаны: Тарас Иванович, жена Прасковья Леонтьевна Чуфарова; Алексей Иванович (жена Евдокия Ивановна, урожденная Доможирова); Прасковья Ивановна за Дмитрием Зимнинским; Гликерия Ивановна (1728 г.) в браке с Иваном Яковлевичем Сычевым. А у Никиты Андреевича (1628 г.) три сына: Петр, Федор и Никифор Никитичи и две дочери: Евдокия, девица, и Дарья Никитишна (с 1693 г. за Кондратьем Федоровичем Тепловым). Допуская, что она дочь не Никиты Ананьевича, а Никиты Андреевича (1628 г.), каких же лет выходила она замуж, когда от смерти ее мнимого отца прошло уже 65 лет? Над этим следовало бы подумать списывателям родословий, не обращающим внимания на время жизни лиц, ставимых ими в колена. Если же согласиться, что она дочь Никиты Ананьевича, родная сестра Василисы Никитишны, тогда, конечно, в 1693 году она была молода.

У Тараса Ивановича родословие указывает три сына и дочь, Анну Тарасовну. Братья ее были: Василий Тарасович (с 1700 г. вступивший в брак с Колюпановой и имевший одну дочь); Михаил Тарасович (женившийся в 1701 г. на Чирковой), 1756 г., имевший дочь Прасковью Михайловну (1750 г.) в браке с Иваном Петровичем Аксаковым (1753 г.); Иван Тарасович (род. около 1680 г. и т 1736 г.), женатый первым браком (1700 г.) на Марье Ивановне Лопатиной, а во втором браке на вдове Матрене Ерофеевне Евской, вероятно от первого брака имея сына Леонтия Ивановича (род. 1707 г., 1773 г.), от брака с Пелагеею Андреевной Тургеневой оставивший двух сыновей: бездетного Николая Леонтьевича (род. 1738 г., 1781 г.) и Ивана Леонтьевича (род. 8 мая 1741 г., 1813 г.), два раза вступавшего в брак: 1) с Прасковьей Ивановной Мотовиловой и 2) (в 1782 г.) с Екатериною Ивановною фон-Карп (род. 1763 г., 30 января 1835 г.). От первого брака у него родилась дочь Анна (род. 1773 г.), бывшая за инженер-майором Захаром Филипповичем Новосильцевым, а от второго брака три сына и две дочери: Любовь Ивановна (род. 1791 г., 1830 г.) за Никитою Прохоровичем Кашперовым (род. 1783 г., 1833 г.) да Елизавета Ивановна (род. 1798 г.) за Владимиром Тимофеевичем Морозовым. Братья их были: Николай Иванович (р. 1785 г., 1844 г.), имевший двух сыновей и пять дочерей: Александру Николаевну — за Николаем Алекс. Насакеным, Екатерину Николаевну — за Федором Кирилловичем Грибовским, Елизавету Николаевну — за Аркадием Васильевичем Бабкиным, Софью Николаевну — за Александром Николаевичем Татариновым и Марью Николаевну — за князем Сергеем Сергеевичем Хованским. Братья их были: Владимир Николаевич да цензор в С.-Петербурге, женатый на Софье Альбертовне Пирх, и Александр Николаевич, женатый на княжне Вере Ивановне Гагариной.

Второй сын Ивана Леонтьевича — Андрей Иванович (род. 1788 г., 1864 г.) в брак не вступал, но оставил пять воспитанниц, а третий брат двух предыдущих — Петр Иванович (род. 1790 г., 1852 года) от брака с Евдокиею Ивановною Бахметевой оставил четырех дочерей: Феофилу Петровну — за Макаровым, Александру Петровну, Надежду Петровну и Наталью Петровну.

У Алексея Ивановича от брака с Доможировой было два сына: Яков Алексеевич (род 1703 г.), в 1760 году надворный советник, женатый на Настасье Петровне NN (род. 1719 г.) и имевший (1745 г.) сына Николая Яковлевича (1801 г. ? IX кл.), бездетного, да Афанасий Алексеевич, советник полицейского управления в С.-Петербурге, а с 23 января 1751 года воевода в Симбирске, полковник, от брака с шведкой (1774 г.) имевший трех сыновей и дочь Екатерину Афанасьевну, мать поэта Ивана Ивановича Дмитриева. Братья ее были: 1) сенатор, генерал-поручик Никита Афанасьевич Бекетов (род. 8 сентября 1729 года, 9 июля 1794 г.), учившийся в сухопутном кадетском корпусе и выпущенный из него с чином премьер-майора и впоследствии обративший на себя милостивое внимание императрицы Елизаветы Петровны (1750 г.). Зависть Шуваловых удалила его из столицы в чине полковника. В семилетнюю войну он за отличие произведен в бригадиры. В чине же генерал-майора при Екатерине II он был (1763-1773 г.) астраханским губернатором, пользуясь общим уважением. Он умер холостым и оставил воспитанницу Елизавету Никитишну, вышедшую за астраханского вице-губернатора, статского советника Всеволода Андреевича Всеволожского. 2) Николай Афанасьевич, поручик, потом (1771 г.) казанский губернский прокурор, отец статского советника Аполлона Николаевича и Анны Николаевны, бывшей за статским советником Николаем Васильевичем Смирновым. Аполлон Николаевич был отцом двух сыновей и пяти дочерей: Александры Аполлоновны — за Владимиром Ермолаевым; Веры Аполлоновны — за Алекс. Никитичем Заворицким; Любови Аполлоновны — за действительным статским советником Иваном Васильевичем Вишневским да девиц: Софьи Аполлоновны и Елизаветы Аполлоновны. Братья их были: полковник гвардии Александр Аполлонович, имевший дочь, и гвардии капитан Дмитрий Аполлонович, потомства которого мы не знаем.

Третий брат астраханского губернатора — полковник (1775 г.) Петр Афанасьевич (род. 1722 г.) от двух браков (первого с Репьевой и второго — с Ириной Ивановной Мясниковой, род. 1743 г., 1823 г.) имел трех сыновей и трех дочерей: Александру Петровну — за князем Петром Несвицким; Екатерину Петровну (род. 1772 года), бывшую за действительным статским советником Сергеем Сергеевичем Кушниковым, и Елену Петровну (род. 1779 г., 1823 г.), с 1808 года бывшую за Александром Дмитриевичем Балашовым, министром полиции. Она переводила с французского для печати вместе с Екатериной Беклемишевой. Братья их были: 1) председатель московского общества истории и древностей (род. 1761 года, 1836 г.) Платон Петрович, издатель нескольких книг в Москве в начале XIX века и между прочим кратких биографий русских деятелей с портретами их в пяти тетрадях; 2) Иван Петрович, капитан гвардии (род. 1766 г., 1790 г.), и 3) камергер Петр Петрович (род. 1775 г., 10 ноября 1845 г.) — все холостые.

У Федора Никитича было два сына: Осип и Тимофей Федоровичи, а у Никифора Никитича сын Матвей Никифорович. У Осипа был сын Сергей, а у Матвея Никифоровича — сын Алексей Матвеевич (1806 г. прокурор), оставивший дочь — за Дмитрием Васильевичем Золотовым и шесть сыновей, из которых Петр Алексеевич и Николай Алексеевич имели сыновей Николаев.

Пост почему-то не Блок-ируется

И в памяти черной пошарив, найдешь
До самого локтя перчатки,
И ночь Петербурга. И в сумраке лож
Тот запах и душный и сладкий.
И ветер с залива. А там, между строк,
Минуя и ахи и охи,
Тебе улыбнется презрительно Блок —
Трагические тенор эпохи.

Мне очень нравится поэт А.А.Блок. Помогите, пожалуйста, разобраться в его родословной.
Эти сведения(из интернета) известны мне еще со школы.

АВТОБИОГРАФИЯ
Семья моей матери причастна к
литературе и к науке. Дед мой, Андрей
Николаевич Бекетов, ботаник, был
ректором Петербургского университета в
его лучшие годы (я и родился в "ректорском
доме"). Петербургские Высшие женские
курсы, называемые "Бестужевскими" (по
имени К. Н. Бестужева-Рюмина), обязаны
существованием своим главным образом
моему деду. Он принадлежал к тем
идеалистам чистой воды, которых наше
время уже почти не знает. Собственно, нам
уже непонятны своеобразные и часто
анекдотические рассказы о таких
дворянах-шестидесятниках, как Салтыков-
Щедрин или мой дед, об их отношении к
императору Александру II, о собраниях
Литературного фонда, о борелевских
обедах, о хорошем французском и русском
языке, об учащейся молодежи конца
семидесятых годов. Вся эта эпоха русской
истории отошла безвозвратно, пафос ее
утрачен, и самый ритм показался бы нам
чрезвычайно неторопливым.
В своем сельце Шахматове (Клинского уезда, Московской губернии)
дед мой выходил к мужикам на крыльцо, потряхивая носовым платком;
совершенно по той же причине, по которой И. С. Тургенев,
разговаривая со своими крепостными, смущенно отколупывал кусочки
краски с подъезда, обещая отдать все, что ни спросят, лишь бы
отвязались.
Встречая знакомого мужика, дед мой брал его за плечо и начинал
свою речь словами: "Eh bien, mon petit..." ["Ну, что, милый..." (франц.).].
Иногда на том разговор и кончался. Любимыми собеседниками были
памятные мне отъявленные мошенники и плуты: старый Jacob Fidele
[Яков Верный (франц.).], который разграбил у нас половину
хозяйственной утвари, и разбойник Федор Куранов (по прозвищу Куран),
у которого было, говорят, на душе убийство; лицо у него было всегда
сине-багровое - от водки, а иногда - в крови; он погиб в "кулачном бою".
Оба были действительно люди умные и очень симпатичные; я, как и дед
мой, любил их, и они оба до самой смерти своей чувствовали ко мне
симпатию.
85
Однажды дед мой, видя, что мужик несет из лесу на плече березку,
сказал ему: "Ты устал, дай я тебе помогу". При этом ему и в голову не
пришло то очевидное обстоятельство что березка срублена в нашем лесу.
Мои собственные воспоминания о деде - очень хорошие; мы часами
бродили с ним по лугам, болотам и дебрям; иногда делали десятки верст,
заблудившись в лесу; выкапывали с корнями травы и злаки для
ботанической коллекции; при этом он называл растения и, определяя их,
учил меня начаткам ботаники, так что я помню и теперь много
ботанических названий. Помню, как мы радовались, когда нашли
особенный цветок ранней грушовки, вида, не известного московской
флоре, и мельчайший низкорослый папоротник; этот папоротник я до сих
пор каждый год ищу на той самой горе, но так и не нахожу, - очевидно,
он засеялся случайно и потом выродился.
Все это относится к глухим временам, которые наступили после
событий 1 марта 1881 года. Дед мой продолжал читать курс ботаники в
Петербургском университете до самой болезни своей; летом 1897 года его
разбил паралич, он прожил еще
пять лет без языка, его возили в
кресле. Он скончался 1 июля 1902
года в Шахматове. Хоронить его
привезли в Петербург; среди
встречавших тело на станции был
Дмитрий Иванович Менделеев.
Дмитрий Иванович играл очень
большую роль в бекетовской семье.
И дед и бабушка моя были с ним
дружны. Менделеев и дед мой,
вскоре после освобождения
крестьян, ездили вместе в
Московскую губернию и купили в
Клинском уезде два имения - по
соседству: менделеевское
Боблово лежит в семи верстах от
Шахматова, я был там, в детстве, а в юности стал бывать там часто.
Старшая дочь Дмитрия Ивановича Менделеева от второго
брака - Любовь Дмитриевна - стала моей невестой. В 1903 году мы
обвенчались с ней в церкви села Тараканова, которое находится
между Шахматовым и Бобловым.
86
Жена деда, моя бабушка,
Елизавета Григорьевна, - дочь
известного путешественника и
исследователя Средней Азии,
Григория Силыча Корелина. Она
всю жизнь - работала над
компиляциями и переводами
научных и художественных
произведений; список ее трудов
громаден; последние годы она
делала до 200 печатных листов в
год; она была очень начитана и
владела несколькими языками; ее
мировоззрение было удивительно
живое и своеобразное, стиль -
образный, язык - точный и смелый,
обличавший казачью породу.
Некоторые из ее многочисленных
переводов остаются и до сих пор
лучшими. Переводные стихи ее
печатались в "Современнике", под
псевдонимом "Е. Б.", и в
"Английских поэтах" Гербеля, без имени. Ею переведены многие
сочинения Бокля, Брэма, Дарвина, Гексли, Мура (поэма "Лалла-Рук"),
Бичер-Стоу, Гольдсмита, Стэнли, Теккерея, Диккенса, В. Скотта, Брэт
Гарта, Жорж Занд, Бальзака, В. Гюго, Флобера, Мопассана, Руссо,
Лесажа. Этот список авторов - далеко не полный. Оплата труда была
всегда ничтожна. Теперь эти сотни тысяч томов разошлись в дешевых
изданиях, а знакомый с антикварными ценами знает, как дороги уже
теперь хотя бы так называемые "144 тома" (изд. Г. Пантелеева), в
которых помещены многие переводы Е. Г. Бекетовой и ее дочерей.
Характерная страница в истории русского просвещения.
Отвлеченное и "утонченное" удавалось бабушке моей меньше, ее
язык был слишком лапидарен, в нем было много бытового. Характер на
редкость отчетливый соединялся в ней с мыслью ясной, как летние
деревенские утра, в которые она до свету садилась работать. Долгие годы
я помню смутно, как помнится все детское, ее голос, пяльцы, на которых
с необыкновенной быстротой вырастают яркие шерстяные цветы,
пестрые лоскутные одеяла, сшитые из никому не нужных и тщательно
собираемых лоскутков, - и во всем этом - какое-то невозвратное здоровье
и веселье, ушедшее с нею из нашей семьи. Она умела радоваться просто
солнцу, просто хорошей погоде, даже в самые последние годы, когда ее
мучили болезни и доктора, известные и неизвестные, проделывавшие над
ней мучительные и бессмысленные эксперименты. Все это не убивало ее
неукротимой жизненности. Эта жизненность и живучесть проникала и в
литературные вкусы; при всей тонкости художественного понимания она
говорила, что "тайный советник Гёте написал вторую часть "Фауста",
чтобы удивить глубокомысленных немцев". Также ненавидела она
87
нравственные проповеди Толстого. Все это вязалось с пламенной
романтикой, переходящей иногда в старинную сентиментальность. Она
любила музыку и поэзию, писала мне полушутливые стихи, в которых
звучали, однако, временами грустные ноты:
Так, бодрствуя в часы ночные
И внука юного любя,
Старуха-бабка не впервые
Слагала стансы для тебя.
Она мастерски читала вслух сцены Слепцова и Островского, пестрые
рассказы Чехова. Одною из последних ее работ был перевод двух
рассказов Чехова на французский язык (для"Revue des deux Mondes").
Чехов прислал ей милую благодарственную записку.
К сожалению, бабушка моя так и не написала своих воспоминаний.
У меня хранится только короткий план ее записок; она знала лично
многих наших писателей, встречалась с Гоголем, братьями Достоевскими,
Ап. Григорьевым, Толстым, Полонским, Майковым. Я берегу тот
экземпляр английского романа, который собственноручно дал ей для
перевода Ф. М. Достоевский. Перевод этот печатался во "Времени".
Бабушка моя скончалась ровно через три месяца после деда - 1 октября
1902 года.
От дедов унаследовали любовь к литературе и незапятнанное
понятие о ее высоком значении их дочери - моя мать и ее две сестры. Все
три переводили с иностранных языков. Известностью пользовалась
старшая - Екатерина Андреевна (по мужу - Краснова). Ей принадлежат
изданные уже после ее смерти (4 мая 1892 года) две самостоятельных
книги "Рассказов" и "Стихотворений" (последняя книга удостоена
почетного отзыва Академии наук). Оригинальная повесть ее "Не судьба"
печаталась в "Вестнике Европы". Переводила она с французского
(Монтескье, Бернарден де Сен-Пьер), испанского (Эспронседа, Бэкер,
Перес Гальдос, статья о Пардо Басан), переделывала английские повести
для детей (Стивенсон, Хаггарт; издано у Суворина в "Дешевой
библиотеке").
Моя мать, Александра Андреевна (по второму мужу - Кублицкая-
Пиоттух), переводила и переводит с французского - стихами и прозой
(Бальзак, В. Гюго, Флобер, Зола, Мюссе, Эркман-Шатриан, Додэ, Боделэр,
Верлэн, Ришпэн). В молодости писала стихи, но печатала - только
детские. Мария Андреевна Бекетова переводила и переводит с польского
(Сенкевич и мн. др.), немецкого (Гофман), французского (Бальзак,
Мюссе). Ей принадлежат популярные переделки (Жюль Верн, Сильвио
Пеллико), биографии (Андерсен), монографии для народа (Голландия,
88
История Англии и др.). "Кармозина" Мюссе была не так давно
представлена в театре для рабочих в ее переводе.
В семье отца литература играла небольшую роль. Дед мой -
лютеранин, потомок врача царя Алексея Михайловича, выходца из
Мекленбурга (прародитель - лейб-хирург Иван Блок был при Павле I
возведен в российское дворянство). Женат был мой дед на дочери
новгородского губернатора - Ариадне Александровне Черкасовой.
Отец мой, Александр Львович Блок, был профессором Варшавского
университета по кафедре государственного права; он скончался 1
декабря 1909 года. Специальная ученость далеко не исчерпывает его
деятельности, равно как и его стремлений, может быть менее научных,
чем художественных. Судьба его исполнена сложных противоречий,
довольно необычна и мрачна. За всю жизнь свою он напечатал лишь две
небольшие книги (не считая литографированных лекций) и последние
двадцать лет трудился над сочинением, посвященным классификации
наук. Выдающийся музыкант, знаток изящной литературы и тонкий
стилист, - отец мой считал себя учеником Флобера. Последнее и было
главной причиной того, что он написал так мало и не завершил главного
труда жизни: свои непрестанно развивавшиеся идеи он не сумел
вместить в те сжатые формы, которых искал; в этом искании сжатых
форм было что-то судорожное и страшное, как во всем душевном и
физическом облике его. Я встречался с ним мало, но помню его кровно.
Детство мое прошло в семье матери. Здесь именно любили и понимали
слово; в семье господствовали, в общем, старинные понятия о
литературных ценностях и идеалах. Говоря вульгарно, по-верлэновски,
преобладание имела здесь еlоquence [красноречие (франц.).]; одной
только матери моей свойственны были постоянный мятеж и
беспокойство о новом, и мои стремления к musique [музыке - фр.[]
находили поддержку у нее. Впрочем, никто в семье меня никогда не
преследовал, все только любили и баловали. Милой же старинной
еlоquenсе обязан я до гроба тем, что литература началась для меня не с
Верлэна и не с декадентства вообще.
Первым вдохновителем моим был Жуковский. С раннего
детства я помню постоянно набегавшие на меня лирические
волны, еле связанные еще с чьим-либо именем. Запомнилось
разве имя Полонского и первое впечатление от его строф:
Снится мне: я свеж и молод,
Я влюблен. Мечты кипят.
От зари роскошный холод
Проникает в сад.
Жизненных опытов" не было долго. Смутно помню я большие
петербургские квартиры с массой людей, с няней, игрушками и елками -
и благоуханную глушь нашей маленькой усадьбы. Лишь около 15 лет
89
родились первые определенные мечтания о любви, и рядом - приступы
отчаянья и иронии, которые нашли себе исход через много лет - в первом
моем драматическом опыте "Балаганчик", лирические сцены).
"Сочинять" я стал чуть ли не с пяти лет. Гораздо позже мы с
двоюродными и троюродными братьями основали журнал "Вестник", в
одном экземпляре; там я был редактором и деятельным сотрудником три
года. Серьезное писание началось, когда мне было около 18 лет. Года три-
четыре я показывал свои писания только матери и тетке. Все это были -
лирические стихи, и ко времени выхода первой моей книги "Стихов о
Прекрасной Даме" их накопилось до 800, не считая отроческих. В книгу
из них вошло лишь около 100. После я печатал и до сих пор печатаю кое-
что из старого в журналах и газетах.
Семейные традиции и моя замкнутая жизнь способствовали тому,
что ни строки так называемой "новой поэзии" я не знал до первых курсов
университета. Здесь, в связи с острыми мистическими и романическими
переживаниями, всем существом моим овладела поэзия Владимира
Соловьева. До сих пор мистика, которой был насыщен воздух последних
лет старого и первых лет нового века, была мне непонятна; меня
тревожили знаки, которые я видел в природе, но все это я считал
"субъективным" и бережно оберегал от всех. Внешним образом готовился
я тогда в актеры, с упоением декламировал Майкова, Фета, Полонского,
Апухтина, играл на любительских спектаклях, в доме моей будущей
невесты, Гамлета, Чацкого, Скупого рыцаря и... водевили. Трезвые и
здоровые люди, которые меня тогда окружали, кажется, уберегли меня
тогда от заразы мистического шарлатанства, которое через несколько лет
после того стало модным в некоторых литературных кругах. К счастию и
к несчастью вместе, "мода" такая пришла, как всегда бывает, именно
тогда, когда все внутренно определилось; когда стихии, бушевавшие под
землей, хлынули наружу, нашлась толпа любителей легкой мистической
наживы. Впоследствии и я отдал дань этому новому кощунственному
"веянью"; но все это уже выходит за пределы "автобиографии".
Интересующихся могу отослать к стихам моим и к статье "О современном
состоянии русского символизма" (журнал "Аполлон" 1910 года). Теперь же
возвращусь назад. От полного незнания и неумения сообщаться с миром
со мною случился анекдот, о котором я вспоминаю с удовольствием и
благодарностью: как-то в дождливый осенний день (если не ошибаюсь,
1900 года) отправился я со стихами к старинному знакомому нашей
семьи, Виктору Петровичу Острогорскому, теперь покойному. Он
редактировал тогда "Мир божий". Не говоря, кто меня к нему направил, я
с волнением дал ему два маленьких стихотворения, внушенные Сирином,
Алконостом и Гамаюном В. Васнецова. Пробежав стихи, он сказал: "Как
вам не стыдно, молодой человек, заниматься этим, когда в университете
бог знает что творится!" - и выпроводил меня со свирепым добродушием.
Тогда это было обидно, а теперь вспоминать об этом приятнее, чем обо
многих позднейших похвалах. После этого случая я долго никуда не
совался, пока в 1902 году меня не направили к В. Никольскому,
редактировавшему тогда вместе с Репиным студенческий сборник.
90
Уже через год после этого я стал печататься "серьезно". Первыми, кто
обратил внимание на мои стихи со стороны, были Михаил Сергеевич и
Ольга Михайловна Соловьевы (двоюродная сестра моей матери). Первые
мои вещи появились в 1903 году в журнале "Новый путь" и, почти
одновременно, в альманахе "Северные цветы".
Семнадцать лет моей жизни я прожил в казармах л.-гв.
Гренадерского полка (когда мне было девять лет, мать моя вышла во
второй раз замуж, за Ф. Ф. Кублицкого-Пиоттух, который служил в
полку). Окончив курс в СПб. Введенской (ныне - императора Петра
Великого) гимназии, я поступил на юридический факультет
Петербургского университета довольно бессознательно, и только перейдя
на третий курс, понял, что совершенно чужд юридической науке. В 1901
году, исключительно важном для меня и решившем мою судьбу, я
перешел на филологический факультет, курс которого и прошел, сдав
государственный экзамен весною 1906 года (по славяно-русскому
отделению). Университет не сыграл в моей жизни особенно важной роли,
но высшее образование дало, во всяком случае, некоторую умственную
дисциплину и известные навыки, которые очень помогают мне и в
историко-литературных, и в собственных моих критических опытах, и
даже в художественной работе (материалы для драмы "Роза и Крест"). С
годами я оцениваю все более то, что дал мне университет в лице моих
уважаемых профессоров - А. И. Соболевского, И. А. Шляпкина, С. Ф.
Платонова, А. И. Введенского и Ф. Ф. Зелинского. Если мне удастся
собрать книгу моих работ и статей, которые разбросаны в немалом
количестве по разным изданиям, но нуждаются в сильной переработке, -
долею научности, которая заключена в них, буду я обязан университету.
В сущности, только после окончания "университетского" курса началась
моя "самостоятельная" жизнь. Продолжая писать лирические
стихотворения, которые все, с 1897 года, можно рассматривать как
дневник, я именно в год окончания курса в университете написал свои
первые пьесы в драматической форме; главными темами моих статей
(кроме чисто литературных) были и остались темы об "интеллигенции и
народе", о театре и о русском символизме (не в смысле литературной
школы только). Каждый год моей сознательной жизни резко окрашен для
меня своей особенной краской. Из событий, явлений и веяний, особенно
сильно повлиявших на меня так или иначе, я должен упомянуть: встречу
с Вл. Соловьевым, которого я видел только издали; знакомство с М. С. и
О. М. Соловьевыми, 3. Н. и Д. С. Мережковскими и с А. Белым; события
1904 - 1905 года; знакомство с театральной средой, которое началось в
театре покойной В. Ф. Коммиссаржевской; крайнее падение
литературных нравов и начало "фабричной" литературы, связанное с
событиями 1905 года; знакомство с творениями покойного Августа
Стриндберга (первоначально - через поэта Вл. Пяста); три заграничных
путешествия: я был в Италии - северной (Венеция, Равенна, Милан) и
средней (Флоренция, Пиза, Перуджия и много других городов и местечек
Умбрии), во Франции (на севере Бретани, в Пиренеях - в окрестностях
Биаррица; несколько раз жил в Париже), в Бельгии и Голландии; кроме
того, мне приводилось почему-то каждые шесть лет моей жизни
91
возвращаться в Bad Nauheim (Hessen-Nassau), с которым у меня связаны
особенные воспоминания.
Этой весною (1915 года) мне пришлось бы возвращаться туда в
четвертый раз; но в личную и низшую мистику моих поездок в Bad
Nauheim вмешалась общая и высшая мистика войны.
1911 - Июнь 1915

Да, это были истинные интеллигенты.
Очень рада, что у меня появился единомышленник!

Карелин Григорий Силыч — путешественник; род. в 1801 г., ум. в конце 1872 г. Происходил из дворян петербургской губернии, рано остался сиротою и воспитание получил в 1-м кадетском корпусе; в 1817 г. вступил на действительную службу прапорщиком в артиллерию. В 1819 г. гр. Аракчеев, заметив в нем выдающиеся способности, взял его в собственную канцелярию; но вскоре Карелин в товарищеском кругу позволил себе посмеяться над Аракчеевым; об этом было донесено этому последнему и 20 февраля 1822 г. Карелин внезапно, с фельдъегерем, отправлен был в Оренбург и записан в Оренбургский гарнизон. Здесь все окружающие полюбили симпатичного и даровитого молодого человека; но он не увлекся праздною жизнью отдаленного захолустья, а сошелся с профессором Казанского университета Эверсманом, начал заниматься ботаникой, зоологией и минералогией и уже не расставался с этими занятиями до конца дней. В 1823 г. он принимал участие в экспедиции в степь для топографических съемок, в 1824 и 1825 гг. ездил на сибирские казенные заводы для руководства отливкою снарядов; в 1826 г. уволен за болезнию в отставку; в 1828 г. избран в члены Московского общества испытателей природы, в 1829 г. получил бриллиантовый перстень за составленную им карту земель внутренней киргизской орды; 9 марта 1831 г. принят на службу в Министерство иностранных дел и назначен состоять при хане внутренней киргизской орды. В 1831 и 1832 гг. совершил две экспедиции — к вершинам р. Тобола и к Каспийскому морю, во время которых, особенно во время второй, собрал множество в высшей степени любопытных материалов и заметок. В 1833 г. был назначен начальником работ по устройству укрепления на восточном берегу Каспийского моря, названного Ново-Александровским. За успешное выполнение этих поручений Карелин получил, кроме ордена и чина, единовременную награду в 6000 руб. и пожизненный пенсион в 800 руб. В 1836 г. он был назначен начальником учено-торговой экспедиции по южному берегу Каспийского моря, имевшей секретные политические поручения и в 1838 г. переведен был на службу в Министерство финансов. В 1839 г. отправлен был для ученых исследований Малого Алтая, Саянского хребта и местностей по Китайской границе; в этом путешествии он провел три года. Он вывез из этой экспедиции разнообразнейшие и богатейшие коллекции, распределенные им между разными учеными обществами и музеями. В 1845 г. он вышел в отставку и поселился в своей подмосковной деревне, но в 1852 г. снова поехал в Оренбургский край и до смерти своей прожил в г. Гурьеве, занимаясь собиранием зоологических коллекции и особенно — наблюдением над перелетом птиц. — После его смерти бумаги его были переданы в петербургское общество естествоиспытателей и напечатаны затем под редакцией М. Н. Богданова в X томе "Записок по общей географии". Материалы, оставшиеся после смерти Карелина, представляют лишь часть того, что было им собрано; но тем не менее в них много наблюдений, чрезвычайно ценных и важных; особенно важна карта древнего русла Аму-Дарьи, снятая Карелиным в 1836 г.
"Записки по общей географии", т. X; "Известия Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии", т. LVII, лист 37.
{Половцов}

Блок, Александр Львович, - юрист (1852 - 1910). Окончил курс в Петербургском университете по юридическому факультету. Вскоре получил кафедру государственного права в Варшаве. В 1880 г. защитил магистерскую диссертацию: "Государственная власть в европейском обществе. Взгляд на политическую теорию Лоренца Штейна и на французские политические порядки". В своем труде автор указывает на ошибочность учения Лоренца Штейна о государственной власти как об отвлеченной силе, стоящей выше и вне отдельных общественных классов. Изложив подробно ход конституционного развития в Западной Европе и в особенности во Франции, Блок доказывает зависимость государственной власти от господствующего в данный период класса. Другие его труды: "Политическая литература в России и о России" (Варшава, 1884 - характеристика славянофилов и западников); "Об отношении научно-философских теорий к практической государственной деятельности" (1891); "О финляндском вопросе".

В принципе, про Блока и его родственников в сети довольно много чего есть. Я когда составляла сайт beketovy.myheritage.com, пользовалась еще воспоминаниями тети А.А. Блока, Марии Андреевны (http://az.lib.ru/b/beketowa_m_a/) и статьей Владимира Енишерлова (http://www.nasledie-rus.ru/podshivka/7507.php)

А вот отрывки из одной работы по психопатологиям знаменитостей:

"А.БЛОК

По линии отца.

Прапрадед, Иван Леонтьевич, врач времен Елизаветы Петровны, мекленбургский выходец, прибыл в Россию в 1755 г. Лейбхирург, литератор.

Прадед, Александр Иванович, занимал различные придворные должности при Николае I, которым был награждаем часто имениями за службу, имел четырех сыновей и четырех дочерей.

Дед, Лев Александрович, - один из сыновей предыдущего. Правовед, служил в сенате и был предводителем дворянства. Был большой ловелас и скупой. Душевнобольной: окончил жизнь в психиатрическом заведении.

Бабушкин отец, Александр Львович Черкасов, - губернатор г. Москвы, был человек из ряда вон жестокий и деспотичный.

Бабушка, Арина Александровна, - красивая женщина, добрая смиренная мать семейства. Была несчастлива замужем. У нее было три сына (Александр, Петр, Иван) и дочь Ольга.

Дядя Петр - адвокат, отличался музыкальностью и любил литературу, играл на скрипке.

Дядя Иван - также юрист, музыкален: играл на виолончели. Служил губернатором. Был убит бомбой в Самаре в 1906 г.

Тетка Ольга также музыкальна - играла на фортепиано.

Линия отца.

Отец - профессор Варшавского университета, юрист. Был талантливый пианист. Брюнет с темно-зелеными глазами, сросшиеся брови, мрачное выражение лица, тяжелый взгляд, резкие и порывистые движения. Легкое заикание, странный и нежный облик, отличался (как и сын) большой физической силой. Своеобразный отвлеченный ум, но с литературными вкусами. Любил Лермонтова, Достоевского. Был профессором права. Во всем душевном складе было что-то "судорожное и страшное, мрачный демонический характер"... Странное поведение: "жестоко мучил свою жену".

Первый ребенок был мертвый, второй ребенок (Блок—поэт) начал ходить и говорить поздно. "Уже в первый приезд его мы случайно узнали, что скрывалось от нас до той поры," - говорит сестра. Отношения обострились, и он разошелся с женой по настоянию ее родителей.

По линии матери.

Прадед, Николай Алексеевич Бекетов, служил во флоте. Был женат на урожденнной Якушкиной, племяннице декабриста. Имел трех сыновей и дочь.

Старший дядя матери, Алексей Николаевич, - инженер, земский деятель.

Второй дядя, Николай Николаевич, - академик, известный химик.

Дед, Андрей Николаевич, известный профессор Петербургского университета, ботаник, поборник женского образования. Был очень живой, разносторонний и самый яркий из братьев Бекетовых. Увлекался фурьеризмом. Общественный деятель, живой, горячий, настойчивый, энергичный и страстный человек. Вместе с тем добрый, искренний, доверчивый, ласковый. Разносторонняя даровитость: рисовал, сочинял сказки детям. Был парализован (гемиплегия).

Прадед со стороны бабушки (жены Бекетова), Григорий Силыч Карелин, - чрезвычайно талантливый и энергичный исследователь Средней Азии, естественник, был сослан Аракчеевым в Оренбург за смелую шутку. Впоследствии навсегда покинул жену и четырех дочерей, а также прекратил путешествия.

Его жена, Александра Николаевна (урожденная Семенова, дочь офицера), была женщина суровая, властная, отчего дети страдали, и не баловала их лаской.

Бабушка, Елизавета Григорьевна (жена Бекетова), меньшая из четырех дочерей Карелина, более всех походила по своей даровитости и нравом на отца своего. Была выдающаяся женщина: своеобразная, жизненная, остроумная, веселая. Она распространяла вокруг себя праздничную атмосферу, отличалась разносторонними и блестящими способностями: знала языки, любила литературу, талантливо переводила (в особенности юмористические вещи), писала стихи. Чрезвычайно работоспособна. Вкус к стихам передала своим дочерям: 3 из 4 дочерей литературно талантливы. Была также способная музыкантша и по натуре романтична.

Тетка Екатерина Андреевна оставила 2 тома оригинальных произведений в стихах и прозе.

Тетка Мария Андреевна писала детские стихи и прозу.

По линии матери.

Мать была девушкой необыкновенной: веселая проказница, она смешила сестер доупаду, но все это уживалось с капризным, причудливым, нервным характером, с крайней впечатлительностью.

Ее странности проявились с 14 лет. Однажды увидала утопленника, и с ней сделался припадок: не могла держаться на ногах, ее водили под руки. Три дня она не могла ни есть, ни спать, смотрела перед собой неподвижным взглядом и молчала (мутизм). "Весь мир потерял смысл, перестал существовать. Это не было чувство страха, а какой-то мистический ужас", говорит ее сестра. Училась она плохо, ее считали пустой, даже глупой. Перед выпускными экзаменами ее взяли из гимназии (будто из-за порока сердца).

Замужем была несчастлива. Первый ребенок был мертвый, и вскоре она резко переменилась и характером, и физически, стала болезненна на вид. Впоследствии страдала эпилептоидными припадками, связанными будто с болезнью сердца. Эти припадки начинались с момента неописуемого блаженства или страдания, а затем следует краткое беспамятство. Они сопровождаются известной степенью духовного просветления и очень тяжелы по своим последствиям: потеря памяти, растерянное и удрученное состояние; обычные явления жизни получают характер чего-то дикого, страшного. Впоследствии эти припадки ухудшались. Была в санатории, без улучшения."

Герб Блоков

Еще один сайт, где дана родословная роспись Блока:

http://www.ashavan.narod.ru/blok/semiya.htm

одна из судеб дворянина