Под просторными небесами

В возрасте 15 лет сын батраков Яна и Маре, Йорге Паэгле, остается круглым сиротой. Что же делать мальчику? Конечно, продолжать батрацкую стезю. Ясно, что уже при жизни родителей мальчик бегал в подпасках, а как стал постарше, в пастухи перешел. Судьба большинства батрацких детей. В 15 лет уже можно было батраком наниматься, если были силы справляться с мужской работой.

А время убыстряет ход. Все больше перемен в Нерфте и окрестностях. Начинают работу волостные правления и волостные суды. Хозяева начинают выкупать свои усадьбы, это сопровождается замерами земельных участков. Начинает просыпаться самосознание латышей. Не случайно действие первого латышского романа происходит как раз на фоне выкупа хуторов, начала деятельности волостных правлений. И называется роман соответствующе – «Времена землемеров».

Впрочем, батрака Йорге хозяйские дела не касаются. У него все по-прежнему: каша жидкая, приправа постная, а отдых так долог, как тьма летней ночью. Неженатые парни совсем немного жалованья получали деньгами, большая часть вознаграждения за работу приходилась на отрез шерстяного полотна для одежды, кожу для новых постол, зерно и лен. Батраки все чаще отправляются искать счастья в Ригу, оседая в рабочих предместьях быстро растущего города. Но Йорге Паэгле остается на месте.

В 1871 году Йорге женится на Дарте Биргель, служанке хутора ЯунВанаги. Женатый батрак хозяину выгодней – сам он идет на тяжелые полевые работы, а жена работает во дворе за угол в комнате, за закуток для поросенка, за покос на лугу и кусок огородной земли. Сперва для хозяев все дела переделай, потом за свою работу принимайся. И так каждый день, откладывая по копейке на корову, на лошадь или телегу....

В 1872 году рождается дочь Анна, в 1878 году рождаются близнецы Ян и Йорге. Ян почти сразу умирает. Кочуя от одного дворохозяина к другому, в 1879 или 1880 году семья Паэгле перебирается в соседнее поместье, Пилькалн. Поместье имеет глубокую историю, упоминается чуть ли не в документах 14 века. В латышском языке есть слово «пилскалнс» - «городище». Возможно, название поместья произошло от древнего городища сэлов, благо в окрестностях имеется пара курганов-кандидатов. На момент переезда семьи Паэгле имение уже около полувека принадлежит господам Рехенберг-Линтенам, и приносит хороший доход. Судя по записям в церковных книгах, супруги становятся слугами в самом поместье.

Здесь в 1881 году у них рождается еще один малыш, проживший совсем недолго. А в 1885 году, 16 декабря в 7 часов вечера рождается следующий герой нашего повествования, Петерис Паэгле. Через два года, уже в поместье Гросс-Суссей у него появляется младший братик, Ян Карл; а в 1896 году сестричка Минна, тоже в другом поместье.

К счастью, семья остается прихожанами древней Неретской церкви, чем сильно облегчает исследование родословной. Церковь собирает прихожан из семи волостей, и Нерета – центр притяжения для многих соседних поместий.

Из газеты «Балсс» («голос») за 30 января 1885 года можем узнать, что представляла собой родная волость Петра Паэгле ко времени его рождения (в 1889 году Пилькалнская волость присоединена к более крупной Неретской) : «Неретская волость находится в Яунелгавском уезде на самой Литовской границе и является одной из самых крупных в Верхней Курземе. Хозяева уже давно выкупили свои усадьбы по умеренным ценам и потому не слышно у нас никаких больших жалоб на трудности. Земля большей частью ровная и хорошая, за исключением нескольких мест. Земля вознаграждает труд земледельцев щедрыми плодами. Землю обрабатывают по старому, по трехпольной системе, и лишь некоторые хозяева устроили больше полей. У многих имеются земледельческие орудия нового времени, такие, как молотильные машины и машины для чистки. Здания, по недостатку камня, большей частью из дерева строятся.
Школ у нас всего три, две волостных и одна приходская школа, последняя всего пару лет назад построена, знатный кирпичный дом. Первые годы приходскую школу посещало порядочное число детей, но теперь, к сожалению, лишь пара десятков. Причиной тому будет частая смена учителей, ибо за годы существования школы уже каких пять их сменилось. В непостоянстве учителей виновато единственно их маленькое жалованье.
Обществ у нас нет никаких, даже певческого хора нет, хотя вся Латвия поет. Только сейчас, на исходе старого года, юноши и девушки начали собираться у господина учителя и спели уже две песни в церкви на Рождество. Будем надеяться, что господин учитель не даст неретчанам снова погрузиться в сон и будет радовать нас и впредь прелестными песенками.
В чтении газет мы, конечно, шагнули пару шагов вперед, но все еще старые привычки довлеют над нами. Тех, кто из породы «ивовых немцев»* или «костричных немцев», у нас тоже еще хватает.
Даже барышни наши, какое-то время в немецких школах поучившись, кажется, совсем материнский язык забывают.
Будем надеяться, что с новым годом у нас все нехорошее пропадет и каждый будет служить в силу возможности на благо отечества и народа. –В -»

В общем и целом пожелания автора этой критической новогодней заметки оправдались: Жители волости познакомились с театром и страстно им увлеклись, больше стало образованных молодых людей, интересующихся своей культурой. Неретчане активно собирают народные песни, дайны, и посылают их «отцу дайн» Кришьяну Барону в Ригу. А знаменитый неретский хор, а широкие ярмарки, собирающие народ трех губерний! Жизнь бьет ключом.

На пороге нового века Нерету достигает удивительный дар прогресса – фотография. Справедливости ради надо сказать, что первый фотоаппарат барон Пилькалне Рехенберг-Линтен привез из Германии в 1890 году, но...не сумел им пользоваться, и подарил учителю Экенгравской школы. Учитель «заразил» фотоискусством крестьянского мальчика Мартыня Буцлера, ставшего основателем латышской профессиональной фотографии. Но это уже совсем другая история.

Неретчане познакомились с фотографией в 1901 году, когда в волость с фотоаппаратом приехали ученики художественной школы Чернов и Яунсудрабинь. Каждый, у кого был лишний рубль, спешил к ним за портретом. Может, и семья Паэгле приходила сниматься. Увы, большая часть фотографий была уничтожена самими неретчанами в 1906 году. Один из участников революции 1905 года был опознан по снимку, найденному у родителей. И все поспешили сжечь свои фото, береженого Бог бережет....

Впрочем, Йорге Паэгле событий революции и последующей реакции не увидит - он умирает в 1904 году. Двое его сыновей, Йорге и Петерис, отправляются на заработки в Ригу. Отныне их жизнь больше не связана с Неретой, открывается новая страница...

*«ивовые немцы» - латыши, признающие только немецкую культуру и язык, старающиеся онемечиться.

Пилькалн, господский дом.

Прежде чем продолжать скользить по линии Паэгле к нашему времени, хочу рассказать о поездке в Нерету и своих впечатлениях. Самое время вспомнить о летних приключениях, когда за окном снег засыпает спящий сад.

Жарким летним днем 2014 года мы отправились в далекое путешествие. В планах была Нерета, Литва и дальше, дальше. Планам не суждено было сбыться, и край земли моего детства, Литовская граница, так и остается пока для меня краем земли. Но Нерету мы повидали, чему я очень рада.

150 километров дороги (как раз предел относительно спокойной езды для наших дочек), и мы на месте. Погода прекрасная. Первым делом встречаемся с завхозом средней школы имени Яунсудрабиня, и я сходу позорюсь, называя спортивный зал школы лесопилкой. А что, бревна сложены возле какого-то ангара непрезентабельного вида, изнутри раздается жужжание пилы....Завхоз обижается, и мне стыдно. К счастью, это единственное недоразумение в Нерете. Школьная гостиница занята, но это и к лучшему – нас пускают в здание «маленькой» школы, и весь дом оказывается в нашем распоряжении.

Мощные дубы окружают старую школу, школьный парк плавно переходит в парк поселка. Через парк направляемся к церкви. Поселок крошечный, здесь все рядом. До границы тоже рукой подать. Мы полны надежд и ожиданий. Но небо явно имеет что-то против, нахмуриваясь с каждым нашим шагом все сильней и сильней. Падают первые редкие крупные капли. Спасаемся от грозы в исторически правильном кафе: оно занимает угол бывшей церковной корчмы. Пока мои исследуют неретскую еду на предмет съедобности, выбегаю снять церковь на фоне грозового неба.

Ливень быстро загоняет меня обратно в корчму. Местные с любопытством нас рассматривают. Не часто к ним такой цирк с конями приезжает, должно быть.
Но вот все уже съедено, и удерживать детей в рамках приличия в маленьком помещении становится слишком сложно. Гроза над Неретой совершенно не собирается утихать. Принимаем историческое решение – уехать от дождя. Едем в город Екабпилс, благо до него всего 50 километров.

Дорога в Екабпилс хорошая, асфальт ровный, машина весело подпрыгивает на небольших возвышенностях и радостно ныряет в низинки. Мы еще не знаем, что завтра будем тащиться по этой дороге совсем с другой скоростью и в ином настроении, и она нам вовсе не покажется веселой. Но сейчас все прекрасно. Мы вырвались из объятий грозы, познакомились с красивым городом на берегу необычно узкой для рижан Даугавы. Непогода догнала нас, но мы ее перехитрили, спрятавшись в Крустпилсском замке-музее. Пока обошли замок от подвала с Коричневой Дамой до башни без всяких там дам, но с прекрасными видами; стихия выдохлась.
Гроза над Екабпилсом:

Покинув сверкающий на свежевымытом солнце Екабпилс, по веселой дороге вернулись в Нерету. Еще в пути я уговорила мужчин ехать не в поселок, а прямо в Нерфтское имение. Здесь случилась обычная для белых дорог моей родины вещь – указатель в поселке извещал, что до границы, а следовательно, и до имения, всего 5 км. На грунтовках этим указателям верить нельзя. Если написано – 5 км, то вы будете ползти и ползти в тучах белой пыли, а искомое место будет все так же в 5 километрах. Это если на машине. Пешком все еще хуже. Вы будете брести и брести, глотая пыль проезжающих мимо автомобилей, и по ощущениям пройдете уже дважды по пять километров, но впереди ни следа заветного объекта. Такие вот волшебные у нас дороги, с норовом. Асфальтовые таких шуток не выкидывают.

Все когда-нибудь кончается, и на закате мы добираемся до того, что когда-то гордо звалось имением графа Шувалова. Угрюмые развалины виднеются сквозь заросли, некогда бывшие парком. На траве примята колея, но она не вызывает доверия, поэтому машину оставляем на обочине. Пока высаживаемся из машины, оперативно подъезжает зоркая хозяйка с хутора, стоящего на дальнем краю луга. Интересуется, за какой такой надобностью мы встали возле ее огорода. Мне казалось, что все вокруг – сплошной луг, но присмотревшись, понимаю, что встали мы действительно прямо у гряд с капустой. Объясняем нашу надобность. Фамилия “Паэгле” женщине не знакома. Логично, ведь уже в переписи 1935 года в Нерете живет только одна носительница фамилии - Иева Паэгле, да и та 82 лет. Давно разлетелись птицы того гнезда.
Об имении хозяйка говорит с грустью. Не везет имению. Уж сколько раз владельцы менялись. Каждый раз одно и то же: приедут, посмотрят, начнут ремонт...и заглохнет все. Парк дичает, постройки разваливаются. Нет хозяйской руки у имения, нету. Волость хотела туристов сюда привлекать, да только кто сюда поедет, в такую глушь. Вон за теми деревьями – литовская сторона. По другим дорогам туда все едут, на эту никто не сворачивает...

Расставшись с неретчанкой, направляемся по мокрой траве к развалинам. Впечатление гнетущее. Парк завален ветками и листьями, зарос кустарником и травами. Местами парк пересекают неглубокие канавы – остатки былых рвов. Идти трудно. Здесь темно, сыро и неуютно. Даже дети говорят тише, всем как-то не по себе.

Проходим через бывшие ворота во двор. Здания окружают двор, как-бы нависая над ним. Неприятные ощущения усиливаются.

Удивительно, но древний господский дом сохранился гораздо лучше, чем относительно «новый». Трехэтажное здание 16 века со стенами толщиной 1,2 метра по-прежнему внушает уважение. Жаль, бойницы на первом этаже замурованы.

Напротив жилой дом 18-19 века, сплошные развалины. Встречала упоминание, что последний Шувалов после реформы 1920 года был в такой ярости, что взорвал дом. Документальных свидетельств тому не нашла. В других местах пишут, что дом разрушили в 1960х годах. Не знаю, где правда.

До Первой Мировой вокруг имения кипела жизнь. Сам граф Нерету не очень любил, летом чаще жил в соседнем имении, Залве. Но хозяйство исправно приносило немалый доход под бдительным взглядом управляющего. Сыроварня, пивоварня, плодовый сад, скотные дворы, обширные поля, леса. Семь больших летних скотных ярмарок Нерфтского имения собирали множество народа из трех губерний. Графу ярмарки были очень выгодны: денежные сборы с торговцев «удобряли» графский карман, а навоз от большого количества скота, пригоняемого на ярмарки, удобрял поля его имения.

Каждый раз ярмарку устраивали в другом поле, чтобы равномерно распределять удобрение по полям. За день до ярмарки слуги имения отмечали главную «улицу», вдоль которой торговцы ставили свои будки и палатки. С другого конца устраивали загон и манеж для лошадей. Самых важных ярмарок было четыре: на Юрги, Юрьев день (в среду перед 23 апреля); на Васарсвэтки (Троицу); «сенокосный торг» в среду перед Яновым днем; «стерневой торг» сразу после уборки ржи. На эти ярмарки даже из Пруссии приезжали скупщики лошадей. Остальные три были чуть поменьше.

Кроме того, каждую среду у корчмы, принадлежащей Нерфтскому поместью, проводились торги «местного значения». Где та корчма? Не найти и следа. Где вся гордость и краса Нерфта? В парке не сыскать следов чайного домика, давно пропали розовые кусты и скамеечки, ничто не напоминает о богатом плодовом саде...Все здесь мрачно и дико.

Я ведь не первое заброшенное имение вижу. Но такой гнетущей атмосферы, как в Нерфте, не слыхала. Желания войти в уцелевшее здание нет ни малейшего.

Напрасно пытаемся углядеть Литву за зарослями и развалинами хозпостройки, соединяющей жилые здания. Даже речку Неретиню не видать.

Пытаюсь думать заранее заготовленные мысли: вот, предки моих детей сюда на поклон ходили, спину гнули, когда у графа хорошее настроение было, он им копейки в пыль бросал; а мы теперь свободные и независимые приехали; а имение лежит в запустении и унижении....Но не хочется думать ни такого, ни другого. Хочется поскорее уйти от этого места. Мои уходят, не оглядываясь. Я чуть задерживаюсь. Темнеет, не слышно ни птиц, ни собак с соседнего хутора. Фу, поскорее к машине!

В школе же, напротив, очень уютно. К утру мрачные тени имения в наших умах окончательно развеиваются, и вещи собираем в боевом настроении. Однако «проклятье имения» неожиданно напоминает о себе: машина не заводится. Оставив мужчин чинить машину, иду с девочками к церкви. Утро ясное, небо синее, церковь белая, крыша красная...хорошо! Теперь можно при хорошем свете снять и церковную корчму,

и указатель, свидетельствующий о близкой, но недоступной на этот раз границе,

и саму церковь со всех сторон,

и потомков крестьян Паэгле у каменного вала, окружающего церковь.

Одно плохо, церковь открыта только по воскресеньям, и сегодня мы внутрь никак не попадем.

Подходим к воротам. Что это – дверь открыта!

Над дверями барельеф с датой освящения церкви (1593 год!) и именами и гербами первого владельца Нереты, Вильгельма фон Эфферна, и его жены Элизабеты.

Повезло невероятно – нас встречает пастор. Сегодня приехали представители прихода-побратима откуда-то из Дании, пастор ездит с ними по округе, и забежал буквально на 15 минут в церковь, что-то забрать. Приди мы чуть позже, и не попали бы в церковь. А сейчас он любезно приглашает нас внутрь, показывает достопримечательности. На улице его ждут иностранцы, так что визит наш краток и насыщен.

Всего через пару лет после постройки церкви в семье Эфферна случилось несчастье: купаясь в реке, утонул его сын Готхард, студент Кенигсбергского Университета. Прах его покоится под алтарным сводом, а памятная плита установлена слева от алтаря.

Справа от алтаря плита самого Эфферна с супругой.

Должно быть, Неретскую церковь хранил сам Господь. Пройдя сквозь бури четырех столетий, она сохранила, кажется, самое ценное из каждой эпохи. Удивительно, что две Мировых войны, унесшие красоту и славу многих Латвийских церквей, пощадили Нерету. Посудите сами: в крошечном местечке на границе двух губерний сохранилось здание 16 века (пусть перестроенное в 18 и 19 веке, но все же со многими оригинальными чертами), хранящее в себе барельефы 16 века, светильник 17 века,

орган и алтарную картину 19 века и витражи начала 20 века!

Даже из оригинальных деревянных скамеек 19 века в Первую Мировую погибла только половина (солдаты сожгли, чтоб согреться), вторая половина дожила до наших дней. На фото видно, что скамейки справа и слева от прохода отличаются друг от друга. В церкви проходят регулярные богослужения, занимается хор. Даже орган в рабочем состоянии!

Поднимаемся к органу, бросаем взгляд на внутреннее пространство церкви.

Наши 15 минут истекли, пастору надо ехать. Как же нам повезло! Смогли посмотреть церковь, где крестили, венчали и отпевали несколько поколений предков. Выходим, чуть обалдевшие от обилия новых впечатлений. На этом везение закончилось (а может, наоборот?) и нам предстоит долгая утомительная дорога в Екабпилс.

Кое-что из Екабпилса я показывала в другой теме. К этой теме из городских впечатлений подходит только посещение этнографического музея, «Двора Сэлов».

Это маленький филиал Екабпилсского исторического музея, расположенный в тихом зеленом уголке меж двух старинных парков. В музее собраны крестьянские постройки 19 века, собранные по всей Сэлии. Можно себе представить, как жили наши Паэгле.

Особое внимание заслужила мельница 1820 года постройки, ее можно поворачивать по ветру, держа за длинный «хвост». Я такие только в Эстонии видела, маленькие. Эту попробуй, поверни...

Мы заглянули во все открытые здания – в клеть, и в баню, и в ригу, и в кузницу. В клети смололи немного муки на ручных жерновах (еле дыша).

Дольше всего задержались в жилом доме.

Это сейчас я знаю, что он построен в середине 19 века на две крестьянские семьи средней зажиточности. А во время посещения музея мы этого не знали, и на вопросы старшей дочери я смело заявила, что более красивая комната с деревянным полом была хозяйской, а вторая комната, попроще – батрацкой.
"Батрацкая":

J97kpB0wR3CFvb_nh_lS5RR8tF3N6n09dite9gBkRd8=w1244-h830-no

Сундук для приданого в "хозяйской":

Ребенок несколько раз прошел из комнаты в комнату, сравнивая обстановку. Затем уточнила, кем были ее предки – батраками или хозяевами. Получив ответ, задумчиво осмотрела «батрацкую». После чего выдала: «Правильно в революцию их всех убили!» (подразумевая царя, помещиков и богатых хозяев) и гордо вышла вон. Мда...а ведь совсем недавно осуждала большевиков. По другой-то линии предки - буржуи натуральные – хозяева хутора, домовладелец. Забавно история в пять лет воспринимается. Для нее революция, динозавры, рыцари, фашисты и древние греки – все в одном времени пока.

Вот такая у нас вышла первая поездка с генеалогическим уклоном. Даст Бог, будут и другие! Так хочется хоть на миг увидеть мир из их окна. Тех, кто был до нас...

к истории родовой линии Паэгле