Дворяне Ушаковы - Москва, Тамбов и Псков

Прибыли необходимые подрывные материалы, предназначенные для взрыва моста у ст. Посольская для того, чтобы отрезать пути броневикам и эшелонам, которые с рассветом, конечно, откроют тайну и бросятся прорывать себе дорогу на г. Верхнеудинск»
Радола Гайда оставил воспоминания о бое у Посольской в своей книге «Мои воспоминания»; «Сражения на участке Танхой-Посольской железной дороги. Конец фронта Байкал-большевицкого» . «…Нашу кропотливую работу по расчистке завалов 39-го тоннеля постоянно прерывал артиллерийский огонь большевистского байкальского флота, с кораблей «Ангара» и «Байкал». До того, как тоннель был отремонтирован выполнение более крупных операций было затруднено… …операция, проведенная на участке железной дороги между станциями Танхой и Посольская, протяженностью около 98 км, была крупнейшей и самой смелой из боев на Восточном фронте.

Враг, укрепившийся на узком пространстве в небольшой долине перед станцией Танхой, имел очень хорошие позиции, поскольку местность сама по себе представляла естественную крепость. С правой стороны с озера Байкал его защищал мощный флот с двумя большими ледоколами «Байкал» и «Ангара», вооруженными несколькими пушками на носу, а с левой стороны – длинной полосой непроходимых высоких гор, густо поросших лесом… Было очевидно, что, без военной операции по глубокому обходу в тыл врага, мы понесем большие потери и долго будем сражаться за узкий байкальский берег.
Поэтому я решил атаковать неприятеля по всей линии фронта между Кедровой и Танхоем, и одновременно с этим я послал десант через Байкал, чтобы отрезать врагам отступление на восток у Посольской.
Самую дерзкую и решающую роль сыграла обходная колонна подполковника Ушакова в составе 3-х рот ударного батальона, 1 роты 7-го и 1 роты 8-го чехословацкого полка, русского Барнаульского полка (500 человек), казачьей кавалерийской дивизии (75 человек), 5-й чехословацкой батареи с 4 пушками и полторы русской батареи с 2-мя пушками. Всего было 1075 пехотинцев, 75 кавалеристов и 6 орудий.
Обходная колонна получил приказ на небольших речных пароходах пересечь Байкал и высадиться на восточном берегу озера в районе Посольской. Переправа таила в себе опасности: была опасность со стороны вражеского флота, который мог двигаться как минимум в три раза быстрее наших колесных речных пароходов и буксиров, тянущих баржи. Большевистские гребные пароходы были настоящими гигантами по сравнению с нашими маленькими буксирами и могли, если бы заметили наши корабли, потопить всю мою флотилию несколькими пушечными выстрелами… Довериться стихии в таких лодках, как наши, было самонадеянно и опасно, так как озеро известно своими непредсказуемыми штормами.
Первая часть дивизии во главе с подполковником Ушаковым вышла 14 августа из порта Лиственничный на север вдоль западного берега Байкала на корабле «Бурят». Трогательно прозвучал наш гимн в исполнении ребят, которым впервые в жизни суждено было бороться с волнами таинственного озера на маленьком пароходе, тащившем за собой три полусгнивших баржи. Русские моряки предупредили нас, чтобы мы не выходили на открытое озеро, потому что конструкция кораблей была слабой и неустойчивой. Но подполковник Ушаков был уверен в удаче и подбадривал словами: «Состояние их не такое плохое, как его рисуют»… «Бурят» попал в ночную бурю, которая его так кидала на волнах, что колеса перестали работать, потому что они попеременно находились над водой. После долгого подбрасывания его выбросило под ударами волн на скалу. Корабль оказался немного поврежден, и на следующий ясный день его отбуксировали через широкое озеро. В тот же вечер второй транспорт теплоход «Феодосия» с двумя баржами был отправлен за теплоходом «Бурят» под охраной прогулочного парохода «Сибиряк» под командованием лейтенанта Шульговского. 16 августа наши корабли в 4 часа утра подошли к восточному берегу южной оконечности озера в районе села Посольская, не будучи замеченными противником. Первыми высадились казаки с «Сибиряка».
Поселок Посольская состоит из двух частей, разделенных на несколько километров и соединенных узкой тропинкой между болотами. Подполковник Ушаков оставил часть барнаульского отряда с гарнизоном в прибрежной части села, а остальные войска двумя колоннами продвинулись к станции Посольская. Ввиду сложившейся ситуации подполковник Ушаков приказал не разглашать о своём прибытии большевикам, носить значки и выдавать себя за красногвардейцев. Операция на станции Посольская была настолько хитроумной и бесшумной, что ничего не подозревающие большевистские патрули были немедленно разоружены, а командир станции арестован. Две барнаульских роты были направлены для охраны трассы и прилегающей части села, две другие роты направлены навстречу противнику до разъезда № 19. Рота лейтенанта Янечека заняла холмы примерно в пяти километрах восточнее станции для защиты наших от экспедиций из Верхне-Удинска и повредила путь.»

История последней разведки Ушакова согласно обнаруженным свидетельствам такова: «Ушаков, дав штабс-капитану Дворжаку вышеуказанный приказ, приказал отсоединить от большевистского поезда паровоз с одним вагоном и около одиннадцати часов утра выехал в сопровождении старшины штурмового батальона Станчича и еще приблизительно десяти человек преимущественно из первой роты седьмого полка по направлению к Танхою. Командиром охраны был назначен младший сержант Дохналек. Перед самым отъездом, который задержался из-за того, что в паровозе не было достаточного количества воды, и поэтому машинист опасался выезжать, наш солдат привел к разведывательному поезду троих плененных венгров, один из которых был студентом медицины, а двое – фельдшерами. Их не стали отправлять на вокзал в Посольской, а разместили вместе с нашими солдатами в вагоне. Ушаков несмотря на то, что наши люди еще перед отъездом предостерегали его, а некоторые пленные из рядов большевиков также сообщали, что на разъезде находятся части красных, которые хотят сдаться в плен, был полностью уверен, что разъезд захвачен барнаульским полком. Об этом он говорил и по дороге, будучи абсолютно уверенным в победе на всем пути. Солдатам своей охраны он приказал, чтобы они не стреляли, если увидят военные части, а махали платками, и по этому сигналу барнаульцы, якобы, сразу опознают, что это чехословацкий поезд. Ехали достаточно долго, т.к. по пути приходилось доливать воду в паровоз. Когда «путешественники» наконец-то приближались к разъезду № 19, с крыши поезда, на которой находилась стража, стал виден вокзал, заполненный поездами с дымящими паровозами, а на краю леса – лагерь, кишащий людьми. Поезд остановился на расстоянии нескольких сотен шагов от того места, где находились руины разломанных и сгоревших вагонов - очевидное воспоминание о недавних боях. Ушаков тут же приказал махать платками. Между тем на станции увидели поезд Ушакова и ответили тем же. Это еще больше усилило уверенность подполковника Ушакова в том, что разъезд занят барнаульским полком. «Ну, видите, это барнаульцы!» - сказал он с радостной улыбкой, обращаясь к нашим воинам, и, приказав им оставаться в поезде, вышел из вагона лишь в сопровождении младшего лейтенанта Станчича, покинувшего вагон по собственной инициативе, ослушавшись приказа, и поспешно быстрыми шагами направился вперед. Навстречу ему из вокзала высыпали солдаты, раздалось несколько выстрелов.
В поезде было слышно, как Ушаков кричит: «Не стреляйте! Это я, подполковник Ушаков». В этот момент, однако, оба наших офицера были окружены толпой и, когда они дошли до вокзала, им навстречу вышли два командира, обезоружившие их. Охранники, которые согласно приказу остались рядом с поездом и наблюдавшие за всем происходившим, одинаково свидетельствовали о том, что Ушаков не сопротивлялся, спокойно сдав оружие или еще раньше отбросив его. Еще было видно, как Ушакова со Станчичем отводили к поездам, стоявшим на станции.
Нашими войсками овладел трепет и неприятное предчувствие. Это барнаульцы или большевики?… После этого снайпер Лоукотка из первой роты седьмого полка, уже пожилой, но отважный мужчина, который вопреки данному приказу направился вслед за двумя офицерами, дошел с другой стороны пути почти к самому вокзалу, где был окружен и отведен. Подозрения наших воинов, видевших и эту сцену из поезда, только усилилось, и командир стражи младший сержант Дохналек, желая узнать о ситуации, осторожно приблизился к вокзалу на такое расстояние, что распознал красные значки на головных уборах солдат. Сомнений уже не было – это большевики. Дохналек быстро спрятался в ров, и после того, когда в его сторону уже раздалось несколько выстрелов, кричал нашим воинам, что станция захвачена большевиками. Наша разведка, чувствуя, очевидно, свою беспомощность, быстро села в поезд и дала задний ход обратно в сторону Посольской. Поскольку в этот момент было видно, что на вокзале вновь машут платками – может быть, это все-таки барнаульцы! – разведывательный поезд вернулся на прежнее место. Это было счастьем для брата Лоукотки, который из последних сил как раз добежал до поезда и окончательно подтвердил печальное сообщение, что Ушаков попал в большевистский плен. Необходимо было принять молниеносное решение. В связи с общей ситуацией и с тем, что собственные силы были малы, было принято решение пока оставить Ушакова в плену, ехать обратно и с подкреплением вернуться к разъезду.
Многие, возможно, возразят, что именно эта отсрочка операции и недостаток смелости наших разведчиков стали причиной смерти Ушакова и Станчича.
Может быть, их внезапное нападение на большевиков увенчалось бы успехом? - Ведь большевики вели себя столь апатично, что даже не решились на досмотр нашего поезда. Ведь может быть, жизни обоих наших офицеров могли быть спасены? Необходимо, однако, принять во внимание, во-первых, абсолютную непропорциональность сил. Во-вторых, если бы «экипаж» разведывательного поезда, который большевики, как будет сказано далее, приняли или за охрану парламентеров, или за отряд дезертиров, стремящихся добровольно сдаться в плен, начал бой, то это, очевидно, только ускорило бы смерть обоих пленных, жизни которых в тот момент являлись самым ценным залогом, оказавшимся в руках большевиков. Скорее всего, результатом такой авантюры стала бы лишь та же судьба, которая не миновала Ушакова и Станчича. Несмотря на то, что нам неизвестно точное количество большевистских солдат, находившихся тогда на вокзале и в его окрестностях, мы знаем, что этого количества хватило на то, чтобы с помощью постоянно прибывающих новых частей большевиков представлять вплоть до следующего утра угрозу для всей нашей окружной группы у Посольской. Вскоре после этого начался бой, который наконец-то проломил фронт красных и сделал возможным продвижение в сторону Верхнеудинска. После того, как Ушаков отошел от поезда, его уже нельзя было спасти. Он стал жертвой собственной ошибки, осознанной им самим, к сожалению, слишком поздно.
О том, что случилось с Ушаковым и его адъютантом после того, как они были окружены большевистскими солдатами, мы осведомлены, как я уже говорил, только благодаря свидетельским показаниям взятого в плен большевистского командира Сенотрусова-Морозова, которые были получены сразу после взятия его в плен на первом допросе в Верхнеудинске, а позже снова в Екатеринбурге. И при первом, и при втором допросе он давал одинаковые показания. И его показания являются единственным, что проливает свет на события после прихода Ушакова на разъезд. Сенотрусов-Морозов так же, как и остальные большевики, принял наш разведывательный поезд за поезд с представителями парламентеров. Ушаков же, осознав свою ошибку, пытался в критические минуты спасти положение с помощью уловки, заявив, что он вместе со старшиной Станчичем является уполномоченным антибольшевистских войск, прибывшим, чтобы вести с красными переговоры о перемирии. Толпа большевистских солдат, состоявшая приблизительно из 60-80 человек, привела обоих наших офицеров к Сенотрусову-Морозову. «Мы – представители группы войск Временного сибирского правительства», - заявил Ушаков большевистскому командиру. «Мы приехали к вам с предложением: сложите оружие и сдайтесь. Вы окружены, и не имеет смысла далее сопротивляться. Ваши поезда и штаб армейского корпуса в наших руках. Наших войск здесь более 6000. В вагоне, в котором мы приехали, находится и ваш раненый фельдшер, венгр, который подтвердит Вам мои слова». Сенотрусов-Морозов, авторитет которого среди солдат сильно упал вследствие деморализации при отступлении, решил дать собравшейся толпе солдат возможность принять решение по поводу предложения Ушакова. Обсуждение длилось приблизительно полчаса, и его следствие было таково: как командиры, так и солдаты, которых присутствовало около двухсот, отказались от предложения парламентеров и приняли решение продолжить боевое продвижение к Верхнеудинску. После этого Сенотрусов-Морозов приказал командиру бригады товарищу Постникову сообщить нашим офицерам, находившимся в то время под охраной в одном из поездов на вокзале, об отрицательном решении собрания и вывести их за линию охраны. На этом свидетельские показания большевистского командира, касающиеся Ушакова, заканчиваются. Через обозначенную линию, однако, наши офицеры не перешли. Как случилось, что они были убиты, нам не известно. Абсолютно точно мы знаем лишь одно: на два дня позже, 19 августа оба изуродованных трупа были найдены недалеко от железной дороги.

Несмотря на то, что подполковник Ушаков уже был похоронен в Верхнеудинске, было получено разрешение перезахоронить его в городе Канск-Енисейский «любимом месте подполковника Ушакова и чехословацкого ударного батальона, при котором началась военная слава Ушакова».
25 августа была произведена эксгумация останков Ушакова в присутствии Радолы Гайды и А.Н.Пепеляева. Они были запаяны в металлический гроб, который накрыли чехословацким флагом, лицом Борис Федорович был повернут к Канску. Солдаты ударного батальона 2-й чехословацкой дивизии сопровождали тело своего командира из Верхнеудинска в Канск.
26 августа гроб с телом Б.Ф.Ушакова был доставлен в Иркутск, где на вокзале прошла панихида по герою.
Редактор «Канского Земского голоса» Н. Богомолов писал в некрологе: «Сегодня хороним храбрейшего из храбрых, искреннего борца за страдалицу Родину, на алтарь ее свою жизнь драгоценнейший дар небес – положившего. Хороним того, кого мы всем сердцем нашим любили за львиное мужество, за орлиный полет, за бесконечную любовь к порабощенной России и ея обманутому народу. Сегодня мать сыра земля сокроет на веки от наших глаз и примет в свое лоно славного вождя и руководителя братьев наших чехословаков - извечных борцов за свободу, братство и равенство; вождя, одно имя которого заставляло трепетать сердца лютейших врагов наших – мадьяр и немцев и их бессильных вождей, изменивших родному народу и продавшихся кровожадному зверю в образе человеческом – Вильгельму… Наша утрата – незаменимая утрата для братьев наших чехословаков; наша печаль – их печаль. Имя героя, павшего смертью храбрых, мы верим, Сибирь не забудет, донесет и расскажет своим страдающим под мадьярским гнетом отцам и матерям, братьям и сестрам. Войны свободной Сибири! Учитесь у почившего орла любить родину и свободу. Боевая жизнь его будет нам достойным и достижимым примером. Помните, что нет выше подвига, как положить живот свой за отечество и веру отцов…» .
На следующий день после похорон 1 сентября на могиле Бориса Федоровича была отслужена панихида, о которой сообщалось в статье редактора «Канского земского голоса» (№ 32, вторник 3 сентября 1918 года) Н. Богомолова. В статье говорилось, что на могилу был возложен перевитый георгиевской лентой венок с надписью «Храбрейшему и лучшему из сынов России Б.Ф. Ушакову от войск Военного Иркутского Округа». На могиле был установлен деревянный крест. По свидетельству вестового Ушакова «надпись над могилой на большой бело-красной ленте гласит: «Осанна! Выдвигшему начало правды. Незабвенному Б.Ф. Ушакову».
Сначала на месте захоронения предполагалось построить часовню, однако, как сообщал «Канский земский голос» 3 сентября 1918 г., было решено установить каменный памятник со скульптурой и надгробной надписью :
«Спи, орел наш сизокрылый,
Со спокойной спи душой.
Заслужил ты, друг наш милый,
Славу вечную, покой.
Спас ты всех нас от насилий,
Спас от рабства ты народ…
Побеждал всех, могилу
Победить лишь ты не мог.
Спи же, наш герой чудесный,
Путь окончен твой земной,
Путь другой теперь, небесный,
Встал открытым пред тобой.
Так помолимтесь же, братья,
Мы с поникшей головой
И простимся с тем навеки,
Кто поднялся над толпой.»

Надгробие над могилой Б. Ф. Ушакова