Воспоминания о матери Д.Н.Прянишникова

Воспоминания о матери Д.Н.Прянишникова Александре Федоровне Прянишниковой (ур. Лебедевой), записанные В.Д.Федоровской-Прянишниковой.
Бабушка моя, Александра Федоровна Прянишникова, урожденная Лебедева, родилась в День Благовещения, 25 марта 1844 г. в городе Пензе. Родители ее были бедны, по-видимому из мещан. Отец Федор Николаевич Лебедев был николаевским солдатом и редко бывал дома. Повидимому он был человеком благочестивым и грамотным; бабушка рассказывала, что на его молитвеннике, на переплете, было его рукой написано: «дочь Александра родилась тогда-то, в младенчестве была тиха и послушна. Дочь Пелагея родилась тогда-то ( 1844 ?) в младенчестве была груба и криклива».А ниже, гораздо позднее приписано: «А жирибилась кобыла такого-то числа».
Мать бабушки, Вера Степановна Лебедева, была неграмотна, но была человеком высоких нравственных качеств, трудолюбивая, кроткая, она воспитывала детей в строгости. У нее было много (детей), но они все умирали рано; выжили две дочери: Саша и Поля. Дальше был сынок Ванечка, его нянчили Саша и Поля, но и он умер маленьким.
Воспитанием детей ведала одна Вера Степановна. «Я не помню себя без чулка» - рассказывала бабушка – «а помню я себя с 4=х лет».Мать не пускала девочек гулять, пока они не свяжут заданное число рядов. Хитрость Сашеньки – вязать с пением.
«Я не помню себя безграмотной. В 4 года я уже читала, родные заставляли меня читать, а потом хвалили, гладили по головке и давали сахару.» (А грамота была очень трудной в то время, вроде китайской. Детей заставляли заучивать на память бесчисленное число слогов, например: бука-аз – ба, глагол-рцы-аз – гра и т.д.Видно у Сашеньки были недюженные способности, если она в 4 года одолела такую премудрость).
Жили бедно. Бабушка вспоминала, как мать за обедом давала всем по большому куску черного хлеба и приказывала его съесть весь и наливала гороховый суп. «Я в страхе смотрела на большой кусок и думала: ни за что мне не съесть такой; раз я придумала спустить кусок на пол, а деревянная ложка хлоп меня по лбу.» Родные тоже были бедные, тихие приниженные люди. «Родные мои жили, как виноватые». Сашенька живая, веселая, а Поля – вялая. Бывало, мать задаст им урок – связать столько-то рядов, а Сашенька предложит: «давай песню петь и вязать. Ты, Поля пой «Во лузях», а я буду петь «Ах, вы, сени, мои сени». Вот Поля тянет, тянет «Во лузях» и вяжет медленно, а Саша быстро поет и спицы так и мелькают. Саша кончила урок и может гулять, а Поля еще долго сидит.
Саше очень хотелось учиться, но школ бесплатных не было и не было денег нанять учителя. Книга для чтения была одна-единственная, переводная, про добродетельную девочку Люцию. Эту Люцию все ставили Сашеньке в пример, и она так надоела Сашеньке, что она спустила эту книгу в колодец.
В Пензе было в то время рукодельное училище, типа приюта, но оно было платным, плата была высокая = 10 рублей в год (в то время учитель этого училища получал 10 рулей в год, а гусь в Пензе стоил 3 копейки). Сашеньке было 10 лет и мечтой ее жизни было поступить в это училище. Существовали 2 стипендии и желающие получить ее тянули жребий. Сашенька вместе с материю пошла попытать счастья, но ей достался пустой билетик. Она горько-горько заплакала. Но вдруг подошел незнакомый человек , положил ей руку на плечо и сказал: «Я буду платить за эту девочку». И все 6 лет обучения он платил за Сашеньку, а она так и не узнала его имени.
Сашенька пошла учиться. 6 лет она прожила в закрытом учебном заведении, без отпусков домой. Обстановка в училище была трудовая, подчас суровая. Девочки носили серые холстинковые платья с пелеринками, ели щи и кашу, по праздникам – пироги; сами убирали помещение, дежурили на кухне, помогая кухарке. Обучали их, главным образом, шитью и кройке, различным вязаниям и, между прочим, русскому языку, арифметике, Закону божьему.и пению.Директор был немец, девочки относились к нему с большим почтением и называли «папенькой». Директор устраивал на Рождество у себя на квартире елку и брал девочек к себе в гости. Это был для них великий праздник. Надевались новые холстинковые платья, новые башмаки со скрипом. Девочки шли с трепетом в гости. После елки оделяли конфетами в красивых бумажках с бахромой. Конфеты цеплялись бахромой друг за друга; девочкам разрешалось взять горсть конфет, «и вот берешь горсть и стараешься вытянуть по-больше. маленькие радости очень ценятся в бедной жизни», говаривала бабушка.
Другой радостью был сад, в котором гуляли и собирали яблоки. Воспитанницы получали яблоки из своего сада. У Сашеньки Лебедевой была лучшим другом Саша Рядина, но у этой подруги был недостаток: попросит откусить яблочко и откусит сразу половину. Саша Рядина была религиозна. Бывало Сашенька войдет в спальню, а Саша стоит на коленях, молится. Увидит ее и делает вид, что собирает бумажки на полу. Обе Саши с увлечением читали житие старца Серафима и собирались в монастырь.
Училась Саша Лебедева отлично и при переходе в следующий класс получила награду: железную овальную коробку с посудой для кукол. Видно, дорог был ей этот подарок; эту коробку она хранила всю жизнь, только лежали в ней иголки и булавки.Сашеньке было 16 лет, когда в ее жизни произошли большие перемены. Ее отец – николаевский солдат – на каком-то смотре осмелился пожаловаться на своего офицера. За это его сослали в Сибирь на берег Байкала (в село Кудару), там основывалось тогда сибирское казачество. Он, поживши там, понял, что в Сибири можно жить лучше, чем в России и решил выписать к себе семью.
Мать взяла Сашу из училища незадолго до его окончания и отправилась с двумя дочерми в далекий путь «по этапу», т.е. на казенный счет. Ехали долго; на пароходе Саша вязала кружева. По дороге в Тобольске мать и обе дочери заболели «горячкой» (тифом), попали в больницу и лежали там больше месяца. Когда они вышли из больницы, слабые после болезни, они указались одни в чужом городе без копейки денег. А питаться они должны были за свой счет. Кто-то посоветовал Саше снести свои кружева на базар. ЕЕ обступили женщины, расхватали ее рукоделие и накидали ей «полный подол пятаков»; и этих денег им хватило на весь оставшийся путь.
В селе Кударе отец Саши получил большой надел зеали и занимался хлебопашеством. Раз он взял дочерей на жатву, но девушки, выросшие в городе, не умели обращаться с серпами и быстро порезали себе пальцы. «Ну, офицерские дочери, идите домой» шутливо отправил их отец. Кроме того, отец зарабатывал сапожным мастерством.
Сибирские крестьяне поразили Сашу своей зажиточностью, необычайной для средней России чистоплотностью («там избы моют не только внутри, но и снаружи, с крупным песком «дресвой»), осанкой , полной достоинства. Сашу удивляли с одной стороны черты суровости характера сибиряков: например, воз застрял в грязи, и едут мимо люди и – не помогаютвытащить. С презрением относились коренные сибиряки к переселенцам из средней России: «Дика Расея»… Бедность, грязь, умственная неразвитость, забитость женщины, не знающей, куда она едет («чоловик знает…») - вызывали насмешки сибирских старожилов.
А с другой стороны удивляло Сашу участие сибиряков к ссыльным, сочувствие и помощь беглым каторжникам. «Несчастненькие» - звали их тогда.Вечером на подоконники со стороны улицы хозяйки клали куски хлеба, пирога, иногда яйца. «Для кого это?» - спрашивает Саша. «Для несчастненьких» - отвечают ей.
В Кударе попробывал ухаживать за Сашей казачий есаул, но не имел успеха. Саша чувствовала себя выше окружавшей ее среды. «Образованная…» - с завистью говорила сестра Поля, которая умела читать, но писала всю жизнь плохо.
Гости приходили к отцу неинтересные. Пришел гость и сел пить чай прямо в полушубке, не раздеваясь. Взял блюдечко на пять пальцев и начал рассказывать: «Вот живет он у хозяина год (плеск на полушубок), вот живет другой ( плеск на полушубок). А Саша с Полей спрятались за печку, оттуда наблюдают за гостем и смеются, смеются.
Но вот люди узнали, что Саша белошвейка и стали приглашать ее шить белье в богатые дома.
В Сибири не было дворянства, не было никакой знати, мало было чиновников. Богатые дома были домами купеческими, но купечество там было передовым классом, образованным и просвещенным, тамошней интеллегенцией. Там читались лучшие журналы того времени («Современник», потом «Сын Отечества»), через Китай с караванами, везущими чай, получали и «Колокол» Герцена.
Через 2 года после приезда в Сибирь Сашенька работала в Кяхте в доме чайного торговца Ширяева. Купеческое общество, особенно дамы, относились свысока к молоденькой белошвейке, хотя и сажали ее за один с собой стол. А она была скромна, трудолюбива, но при случае могла повеселиться, попеть, остроумно пошутить. Черноглазой Сашеньке так шел красный сарафан, что она стеснялась его надевать. Ее природный ум, честность, прямота характера, чуждая всякой лести и задней мысли, обратили на себя внимание одного из гостей в доме Ширяевых.
Николай Семенович Прянишников был старше Саши лет на 12 или 13, он служил бухгалтером в чайной фирме Лушниковых и был другом главы фирмы Алексея Михайловича Лушникова. Алексей Михайлович гуманный, передовой человек, делал своих служащих пайщиками своего предприятия, делил с ними свои доходы, и потому Н.С.Прянишников считался завидным женихом. Это был тихий болезненный человек с впалой грудью, с очень кротким и мягким характером , религиозный и по тому времени образованный. (Он окончил коммерческое училище в Москве). И вот он, пройдя мимо купеческих дочерей, богатых и образованных, имевших на него виды, остановил свое внимание на белошвейке Сашеньке, бесприданнице низкого происхождения.
В богатом доме Ширяевых один из гостей сделал раз Саше бесстыдное предложение, которое она с негодованием отвергла. А Николай Семенович подошел к ней так деликатно, скромно, сглубоким уважением – и она сразу его полюбила. Они несколько раз погуляли в саду. Сперва Н.С. говорил о дереве – тополе, о том, какие хрупкие ветки у тополя, о том, как он чуть не утонул, схватившись за толстый сук тополя над водой. А в другой раз сказал: «Я считаю Вас нравственно гораздо выше здешних гостей».
Но хозяйка дома, Федосья Селиверстовна Ширяева заметила симпатию Николая Семеновича к Саше и была крайне недовольна – она наметила для Ник. Сем. другую невесту. Она начала преследовать Сашеньку колкими намеками и насмешка. Им стало невозможно видеться, но они начали переписываться. В доме была пустая комната, где никто не жил и где никто не бывал, и там, в условленное место Саша клала свои записки, а Н.С. – свои ответы. За столом он не смотрел на нее и разговаривал с другими. Но это было тяжело для обоих.
Вот одна из записок Н.С.: «Одна из записок Ваших кончается словами « …люблю, люблю, люблю». Великолепно, но так ли Вы понимаете значение словаа любовь? Я понимаю слово любовь, как жертву, но не в том смысле, как проповедовал Вам один господин, о котором вы мне говорили. Любовь предполагает не одно только наслаждение, но и страдание, терпение и устойчивость. По моему мрачному взгляду на жизнь – жизнь не есть только радость да счастье, напротив, она полна неприятностей, огорчений, нужды и проч. Это полезнее, чем представлять себе жизнь в розовом свете, а потом разочароваться. например, любовь к занятиям хотя бы музыкой, заставляет человека трудиться и одолевать затруднения, чтобы изучить дело вполне; любовь матери заставляет бороться с воспитанием детей, сколько тут предстоит трудностей, которые преодолеваются только ради любви; наконец, любовь одного существа к другому не есть ли тоже самопожертвование? Напр. Вы составили себе идеал и полюбили его, но потом вглядевшись вы видите свою ошибку. как тут поступить? В таком случае, мне кажется, только любовь научает, как действовать и поступать, чтобы быть снисходительным к недостаткам и не охладеть или не впасть в апатию или раздражительность и не вымещать своей ошибки злостью или чем либо вроде этого. Не знаю, понравится ли Вам моя философия. … ее осмеливаюсь предоставить на благоусмотрение Ваше. Не огорчайтесь моей философией. Вот еще небольшой образчик: говорят, что счастье зависит от самого человека, если он благоразумно пользуется обстоятельствами; не знаю, насколько это справедливо. Мне кажется, если бы произошла ошибка в идеале, то разве при обоюдном желании себе счастья ее нельзя исправить? растравлять же раны может только непонимание общей пользы или просто глупость.»