Митрофан-Дикост (Троицко-Печорский район Коми АССР)

Письма, изъятые военной цензурой
/ Что рассказывают они о жизни в тылу в годы Великой Отечественной?

Как известно, в годы войны все письма подвергались проверке военной цензурой. Основной задачей этой структуры являлось выявление информации, не подлежащей распространению. По результатам перлюстрации писем граждан информация об их содержании направлялась в районные и городские отделы НКВД и НКГБ. Затем на их основе составлялись сводные отчеты, направляемые для принятия мер в партийные и советские органы, в другие инстанции. Основной упор при ознакомлении с письмами делался на оценке морально-политического и материального состояния населения. Сохранившиеся в ходе таких изъятий письма позволяют сейчас составить объективную картину настроений и положения трудящихся Коми.

По данным военной цензуры, жители Усть-Усинского района в своих письмах на фронт, отосланных осенью 1943 года, так отображали окружающую жизнь.

Жена военнослужащего Михаила Нестерова, работница Усть-Усинского сельпо, писала: «Миша! У меня нет больше терпенья. Я везде обходила с твоей справкой и ничего конкретного не могу добиться. Я ходила в военкомат, они говорят, что дровами должна обеспечить та организация, где работаешь, и это же говорит прокурор, а пред. сельпо говорит, что нужно самой заготовлять. Я уже больше не могу, сердце не терпит больше, сидят бюрократы за чужой спиной и кухарничают, а люди проливают свою кровь за Родину. Из-за бюрократов придется до последней тряпки продавать, чтобы Сергея как-нибудь уберечь...»

Жительница деревни Захарвань Евдокия Семеновна Габова жаловалась мужу: «Саша! Ты не можешь себе представить, в каких условиях я теперь нахожусь. Имею при себе четверых детей, нужно их кормить и одевать. Но сама не в силах. Если обратишься к местным руководителям за помощью, то только встретишь обиду и больше ничего, им хорошо, они живут, для них все вдоволь и не под пулями».

Сын погибшего на фронте Макара Терентьева, четвероклассник, так описал свою жизнь воевавшему дяде: «Мы живем очень трудно, пять нетрудоспособных, а мать одна работает, хлеба дают 200 граммов, больше ничего не дают. Отец боролся за Родину, за Сталина, за свободу, против общего врага – фашизма. Он отдал свою жизнь, выполнил свой долг перед Родиной, погиб геройски на поле битвы, нас оставив бедных. Теперь нам придется думать не об учебе, а как существовать, чтобы уцелели».

Тяжелейшая зима 1943-1944 годов нашла отражение в письмах жителей многих районов. Вот как, к примеру, описывали это время сельчане из Корткеросского района.

Жительница с.Корткерос Изъюрова извещала мужа: «Голодом жить очень трудно. Здесь ежедневно закапывают в землю по одному человеку. Все это здоровые люди. Каждый день умирают из-за недостатка питания. Кто работает в колхозе, тем ничего не дают».

У землячки Изъюровой – Анны Вишератиной в письме к мужу сквозит сарказм: «Очень хорошая жизнь настала. Варить, стряпать не надо, есть не велят. В деревне собак нет, а вместо них сами. Но живем еще хуже них. Едим солому, корки от картофеля и галанки».

Школьница по фамилии Кладовец тоже не утаила от отца, воевавшего на фронте, реалии жизни в тылу: «Мы ходим и собираем скорлупу по помойным ямам, лепим лепешки и едим. Очень ослабли, чуть ходим».

Безысходностью дышит каждое письмо. «Мы кушаем соленую воду, и больше ничего нету, даже капусты, и то уже давно не видим, а картошки на семена уже нет. Все люди помирают с голоду, и мы тоже умрем». (Из письма жительницы с.Корткерос Марии Шестаковой.)

«Колхозные коровы очень сильно подыхают, не знаю, как будем пахать и сеять. В сей год очень сильно и везде умирают люди, всякие чудеса делают, вешаются, угорают...» (Из письма жительницы с.Позтыкерос Екатерины Худяевой.)

«Здесь очень большой голод, дошли до того, что стали люди людей есть. Очень много случается страшных случаев. У нас в поселке идет воровство, украли из овощехранилища картошку». (Из письма жительницы п.Соль Станкевич.)

«Остались от меня только кости и кожа. Люди мрут прямо пачками, наверное, и мне придется остаться навсегда на Севере». (Из письма рабочего Пезмегского лесозавода Румянцева.)

По результатам анализа этих писем сотрудники органов госбезопасности направили резюме в Корткеросский райком партии. В нем, в частности, было зафиксировано, что «...в отдельных описаниях присутствует явное преувеличение трудностей, носящее провокационный характер». Можно лишь догадываться, что районные власти не замедлили дать отпор «провокаторам», если они к тому времени не умерли от голодной смерти.

Улучшения с распределением продовольствия на селе не наметилось и в декабре 1944 года. Об этом говорят письма, попавшие в это время в руки начальника Усть-Куломского райотдела НКГБ Коми АССР.

«Наш колхоз совсем развалился, хлеба для членов колхоза нисколько не осталось после оплаты поставок, а также семенной фонд не оставлен. Совсем разорились с этим председателем колхоза». (Из письма жителя с.Лебяжск.)

«Хлеба ни одного грамма еще не давали и колосья не дают собирать. Беда совсем, налогами также начали душить». (Из письма Августы Булышевой мужу.)

«Ты спрашиваешь о новостях здесь, но какие могут быть новости. Пойми, что в жизни нового ничего нет, а жизнь насильственная, как бы только быстрее проводить дни и ночи и чем-нибудь наполнить живот, люди о будущей жизни не думают, да и думать незачем. Хорошего ничего не видно, не наполняются закрома хлебом, ни скотные дворы не наполняются коровами, а наоборот, постепенно все исчезает». (Из письма жительницы с.Пожег П.Е.Мартюшевой.)

По данным военной цензуры, жители Усть-Куломского района в своих письмах за девять месяцев 1944 года выражали жалобы на продовольственные трудности более восьми тысяч раз.

Пожалуй, наиболее тяжелое впечатление производит письмо Е.Н.Николаевой, вдовы политрука С.П.Молчанова, эвакуированной в Усть-Куломский район из г.Бологое Ленинградской области. О своей жизни женщина рассказала в письме сыну, воевавшему на фронте. Письмо датировано февралем 1943 года.

«...Когда я просила оказать помощь в отношении обуви и питания для детей, Лены и Толи, зав. собесом ответила, что в Ленинграде кошек и собак всех поели, люди умирают сотнями, по неделям трупы гниют на улицах, а вы еще хорошо живете, у вас ни один ребенок не умер. Все коротко и ясно. Раз у меня не умерли дети, значит, я в помощи не нуждаюсь. А, по-моему, если дети умрут, то и разговора не надо, им, мертвым, помощь не нужна. Смотрю я на руководителей учреждений и думаю с философской точки зрения, что война родит не только героев, но и подлецов, шкурников, эгоистов. У меня работник райкома за 1 кг хлеба купил бязь, которая в мирное время стоила 200 рублей (за хлеб он отдал 1 руб. 20 коп.). Я отдала последнее, жалея ребенка, который просил есть, а этот подлец взял и не охнул, и он будет на собрании орать – жертвуйте все! Я потеряла все: отца, мать, дочь, имущество, родину, здоровье, родных, голодаю вместе с детьми, а эти свиньи еще смеют нам кричать о жертвах. Если жертвовать, так всем. А то мы – все, а они – ничего, и они же с презрением смотрят на нас, плохо одетых и голодных. Я, имея среднее образование, работаю сторожихой, чтобы не заморозить детей, ради них идешь на все...»

В ситуацию с вдовой фронтовика Молчанова пришлось вмешаться Коми обкому партии. Сохранилось письмо секретаря обкома ВКП(б) Н.Важнова секретарю Усть-Куломского райкома Костину, в котором сказано: «В связи с исключительно тяжелым материально-бытовым положением эвакуированных в с.Усть-Кулом, необеспеченностью продуктами многие вынуждены обменивать на продукты носильные вещи, чем воспользовались в районе отдельные ответственные работники, члены партии и комсомола. Так член партии Канева за 1 кг хлеба у Николаевой выменяла совершенно новую носильную вещь за 370 рублей. Член ВЛКСМ Кипрушева за 3 кг муки выменяла у нее женскую кофту из чистого шелка и новое полотняное платье с вышивками. Николаева как сама, так и дети, не получали ни литра молока, ни одного куска мыла. В Усть-Куломском районе не сделали выводов из прошлых уроков антигосударственного отношения к эвакуированным, что может привести к довольно нежелательным выводам в отношении некоторых руководителей района».

Поиск «тыловых» писем архивисты намерены продолжить не только в фондах архивохранилища, но и в личных архивах жителей республики. Возможно, когда-нибудь их объединят в отдельную книгу.

Леонид КЫЗЪЮРОВ, сотрудник Национального архива РК.

http://www.gazeta-respublika.ru/article.php/30227

На этом снимке – дети спецпереселенцев из Прилузского района. В одной школе в 30-е годы обучались ребята из уже исчезнувших с лица земли населенных пунктов: Нолевой, Третий, Шестой, Восьмой, База... Удалось установить, что школьников запечатлел погибший в Воркуте фельдшер Андрей Спагис. Есть надежда, что откликнутся и герои его снимка.

Петр МАЛАФЕЕВ.

г.Сыктывкар

Контактный телефон 24-25-22 (редакция).
http://www.gazeta-respublika.ru/article.php/13221

продолжение

Крузенштерн Павел Павлович (1834–1871)

Русский морской офицер-гидрограф, внук первого русского кругосветного мореплавателя И. Ф. Крузенштерна (см.), сын П. И. Крузенштерна (исследователя устья Печоры, Печорского моря и Печорского края), исследователь Карского моря и устья Енисея.
Родился в Ревеле, с детства воспитывался в любви к морю, дальним походам, рассказы о которых часто слышал от еще полного сил деда.
В 1842 году вместе с матерью он на 4 года уезжал в Германию, а по возвращении поступил в Вышгородскую школу.
В 15 лет он впервые вышел в Белое море на шхуне отца «Ермак», на которой позднее и сам будет совершать арктические плавания. В 16 лет Крузенштерн стал участником дальнего плавания на военном транспорте «Двина» в Петропавловск-на-Камчатке. Оттуда он на попутном судне добрался до Аяна и далее через Сибирь вернулся в Петербург.
Крузенштерн быстро продвигался по службе, участвовал в боевых действиях на Балтике, но его привлекал Север. В 1860 году на шхуне «Ермак» он обследовал Печорское море и пытался через Карские Ворота пройти в Карское море. Путь оказался свободен, но позднее время года, недостатки в обеспечении заставили его повернуть обратно.
В 1862 году его отец обратился в морское министерство о помощи в организации экспедиции в Карское море, целью которой были бы гидрографические исследования и выяснение возможностей достижения устья Енисея. Необходимость этого мотивировалась требованиями развития судоходства для обеспечения товарообмена между Сибирью и Европой. Помощь была оказана, а начальником экспедиции назначен П. П. Крузенштерн.

1 августа 1862 года шхуна «Ермак» отошла от деревни Куя на Печоре и направилась на северо-восток. Лишь через полмесяца, пережидая штормы и туманы, преодолевая течения и скопления льда в Югорском Шаре, путешественники добрались до Карского моря. Насколько позволял видеть глаз, оно было забито льдом. Дальнейшее движение продолжалось в основном по воле течения и ветра. Фактически судно попало в ледовый плен. Начались морозы, шквальные ветры, снегопады. Все время шли ледовые подвижки, судно получило вмятины и пробоины, ложилось то на левый, то на правый борт. Крузенштерн понимал, что в случае гибели судна перезимовать на льду не удастся. 9 сентября он принял решение оставить шхуну и, взяв все необходимое, двигаться к берегу. Добраться до берега удалось только через неделю изнурительного, связанного с постоянными смертельными опасностями пути. Часто меняющийся ветер то подгонял льды к берегу, то уносил их в открытое море. Наконец, 16 сентября, когда юго-западным ветром лед сплотило, путешественники совершили многочасовой изматывающий марш-бросок и достигли берега Ямала. Последние 100–200 метров чистой воды они пересекали на маленьких льдинках. На них не было сухой нитки, развести костер и обсушиться удалось только с рассветом. К счастью, выяснилось, что моряки высадились рядом со стойбищем местных жителей, и через час они сидели у очага, а хозяева угощали их мясом, сыром, горячим сладким чаем.
На оленях моряки отправились на юг вдоль берега Обской губы, через 12 дней достигли Оби, а после становления льда переправились в Обдорск (Салехард). Пробыв в Обдорске 12 дней, они двинулись дальше, едва не погибли при переходе через Урал и лишь в начале ноября добрались до места старта экспедиции – деревни Куя в устье Печоры. Оставив там членов экспедиции, Крузенштерн на оленях двинулся в Архангельск, а потом перебрался в Петербург.
Он снова стремился на Север, но был направлен на Балтику. Несколько лет плавал на различных судах, командовал канонерской лодкой, входившей в состав эскадры, крейсировавшей у Аландских островов, корветом «Витязь» в Средиземном море, затем попал на Аральское море.
Суровые испытания не прошли даром для его организма, он заболел тяжелым ревматизмом. Доконало его участие в спасении парохода, терпевшего бедствие в Сыр-Дарье. Пароход был спасен, но здоровье подорвано окончательно. Вдобавок к ревматизму оказались повреждены легкие. Не помогла операция, сделанная ему в университетской клинике Юрьева (Тарту). Он умер в возрасте 37 лет.
Похоронен в эстонском местечке Вайке-Мария на семейном участке приходского кладбища при лютеранской церкви.
Острова в Карском море западнее зал. Миддендорфа. В 1901 году РПЭ назвала так все здешние острова. Сейчас название сохраняется только за группой из трех мелких островов.

Личное дело заключенного К.В. Кудели. Ухтпечлаг / Севжелдорлаг.

Дело открыто 29.13.1938, закрыто 29.03.1941. Кир Васильевич Куделя (1906 - ?) перед арестом работал в Москве шофером Мострамвайтреста. Арестован 29.03.1938, под следствием находился в Бутырской тюрьме (камера № 65). Приговорен 16.04.1938 ОСО НКВД СССР по ст. 58-12 УК РСФСР ("недонесение о контрреволюционном преступлении") к 3 годам ИТЛ. Прибыл в Ухтпечлаг 05.05.1938 этапом через Котласский пересыльный пункт. 10.05.1938 Ухтпечлаг преобразован в Севжелдорлаг. Отбывал заключение в Севжелдорлаге, работал землекопом в 5-м отряде и слесарем на Комендантском лагпункте. Освобожден 29.03.1941, местом жительства выбрал г. Можайск Московской обл. Дело хранится в Княжпогостском районном историко-краеведческом музее (г. Емва, Республика Коми). (Фотофиксация 17.03.2011.)







Личное дело альбомного формата с вклеенными в него документами и фотографиями различного размера. Включает 22 листа:
1. Обложка личного дела Кудели Кира Васильевича (арх. № 13984)
2. Обложка личного дела на арестованного Бутырской тюрьмы Кудели К.В. (№ 15422)
3. Учетно-статистическая карточка личного дела, Управление Ухтпечлага (05.05.1938)
4. Зачетная карточка
5. Выписка из протокола ОСО НКВД СССР (16.04.1938)
6. Талон ордера (29.03.1938)
7. Служебная записка 10 Отдела ГУГБ НКВД СССР (31.03.1938)
8. Вызов на допрос, Бутырская тюрьма НКВД (03.04.1938)
9. Карта зачета рабочих дней, Севжелдорлаг (сентябрь – октябрь 1938)
10. Карта зачета рабочих дней, Севжелдорлаг (июль – сентябрь 1938)
11. Карта зачета рабочих дней, Севжелдорлаг (ноябрь – декабрь 1938)
12. Карта зачета рабочих дней, Севжелдорлаг (апрель – июнь 1938)
13. Лист движения заключенного, Котласский перпункт (31.05.1938)
14. Карта зачета рабочих дней, Севжелдорлаг (январь – март 1939)
15. Лист движения заключенного, Котлас (07.06.1938)
16. Карточка генеральной проверки заключенных (08.11.1940)
17. Выписка из приговора
18. Фотография
19. Выписка об убытии К.В. Кудели из Севжелдорлага (25.02.1941)
20. Формуляр к личному делу №15422
21. Справка о расчете с освобожденным из заключения (29.03.1941)
22. Акт об освобождении (29.03.1941)