Казанская волость Ишимского уезда Тобольской губернии

Этой темой я хочу начать обсуждение в рамках границ Казанской и соседних волостей Ишимского уезда

Гордей Алексеевич Черкасов (1869-18.11.1890) из села Гагарье

Повествование крестьянина Гордея Черкасова о жизни его в Расколе и обращении в православие

Родители мои крестьяне села Гагарьевского, Ишимского округа, Тобольской губернии принадлежали к обществу старообрядцев, принимающих австрийское священство. Когда отец мой умер, тогда мне было 10 лет. Наученный им читать и писать ноты, я, оставшись сиротой, стал снискивать себе пропитание перепиской церковных нот и обучением детей грамоте. Весть обо мне, как о грамотном человеке, разнеслась по окрестным селениям. Мной дорожили последователи австрийского согласия, на меня обратили внимание и местные безпоповцы. Один из них Феодосий Мельников, занимающийся шитьем сапог и считавшийся у безпоповцев наставником, стал убеждать меня оставить австрийское согласие и перейти в их общество. Но я сначала вполне был верен завещаниям родителей своих и только потом речи Мельникова оказали влияние на мою восприимчивую душу и возбудили во мне желание узнать учение безпоповцев.

Тогда он предложил мне отправиться с ним в Ялуторовский округ к жившим там братьям Колмаковым, пользовавшимся значением среди безпоповцев за свое богатство. Колмаковы радушно встретили меня и назначили, как грамотея, помощником уставщика при своей домовой моленной. Здесь я познакомился с безпоповщинскими начетчиками, часто посещавшими богатые обеды Колмаковых. Проникнутые желанием сделать меня ревностным последователем своей секты, они нередко вступали со мной в беседы и доказывали мне свои излюбленные мысли о царствовании антихриста и прекращении на земле священства. Слушая их рассуждения и сравнивая безпоповщинское учение с тем, что мне было известно из св. Писания и старопечатных книг, в моем уме невольно возникали разные сомнения и недоумения. Так безпоповщинские наставники говорили, что антихрист царствует на земле со времен патриарха Никона; между тем уважаемые самими же безпоповцами книги положительно свидетельствуют, что царствование его продолжится три с половиной года (Апок. толк, заг. 36, ст. 6, кир. кн. л. 47 и 48). Далее, они утверждали, что в настоящее время священство истреблено в мире антихристом; в Кирилловой же книге на 77 л. ясно говорится о вечности священства: «якоже Христос не умирает, тако и преданное им священство не престанет». «Где же после этого, спрашивал я себя, истина? Чему же верить: словам безпоповщинских наставников, или старопечатным книгам? Очевидно последним. Следовательно, думал я, безпоповцы заблуждаются, погрешают и их общество не составляет истинной церкви. Где же, в таком случае, истинная церковь? Такой церковью я снова признал австрийское общество. Но скоро мне пришлось разубедиться в законном существовании и этой мнимой церкви. Поводом к этому послужили ответы, данные безпоповщинскими иноками, проживавшими в доме Колмаковых, на вопросы одного окружника Феофилакта. В этих ответах, между прочим, говорилось, что австрийское общество несправедливо именует себя всесовершенною церковью, так как более ста лет оно не имело всех чинов церковной иерархии и было столь убого, что для пропитания своих чад обращалось за пищей в еретическую церковь.

Такое замечание произвело на меня глубокое впечатление и заставило заняться решением вопроса о происхождении австрийской иерархии. Чем больше я размышлял об этом, тем больше убеждался в истинности слов безпоповцев. Мрак заблуждений, застилавший мои духовные глаза, стал мало-помалу рассеваться. Теперь меня уже не прельщала мнимая полнота благодатных даров в австрийском обществе. Я с недоверием начал смотреть даже на существование вообще старообрядчества. Наши предки, размышлял я, отделились от Российской церкви из-за того, что Никон исказил правую веру, повелел читать и писать досточтимое Имя Спасителя не «Исус» а «Иисус», креститься не двуперстно, а троеперстно-щепотью и т. д. Но, спрашивается, все эти и подобные им новшества, признаваемые нами за еретические, сам Никон измыслил, или заимствовал их из греческих книг? Если первое предположить, думал я, тогда окажется совершенно непонятным, почему восточные патриархи, осудившие Никона, одобрили изданные им богослужебные книги, в которых и содержатся означенные еретические мысли; если же допустить второе, тогда придется стать в явное противоречие с уважаемым писателем «книги о вере», который свидетельствует о чистоте веры у греков. Следовательно, в напечатанных при Никоне богослужебных книгах, одобренных восточными патриархами, не заключается ересей, и старообрядцы незаконно прекратили единение с Российской церковью. В этой мысли я еще более утвердился, прочитав часть собрания сочинений архимандрита Павла. После этого я открыто стал высказывать свое сочувствие к православной церкви и доказывать неправоту раскольнических заблуждений.

Прежде я уклонялся от бесед с местным православным священником отцом Владимиром, который неоднократно искал случая к тому, а теперь я сам, без всяких приглашений, явился к нему для рассуждений о вере. Отечески принял меня отец Владимир, любовью и кротостью дышала его беседа со мной, чего я не встречал в беседах старообрядческих наставников о предметах веры. Когда бывало предложишь им заняться розысканием истины, они грубо заметят: «что с тобой много толковать! Ты заразился духом Никонийства, ты еретик, а еретика человека по первому и второму наказанию следует отрицаться». И так я стал посещать дом отца Владимира, который не оставлял меня своими пастырскими наставлениями, постоянно давал мне для прочтения духовные книги. Несмотря на заботливое попечение отца Владимира о спасении моей души, я все-таки медлил с обращением в лоно православной церкви, не мог окончательно решиться отречься от своих заблуждений и порвать все связи с расколом. Так значит, глубоко запали в мою душу семена раскола!

Я сознавал неправоту австрийской иерархии и в то же время убаюкивал себя мыслью отыскать такого грамотея, который сумел бы доказать мне противное. И вот, мучимый сомнениями, я оставляю в 1886 году родную деревню и отправляюсь искать означенного мудреца. Но поиски мои оказались тщетными. Я первоначально поселился в деревне Окуневой, которую, проезжая из Москвы в деревню Выдриху Томской губернии, посетил Мефодий, только что тогда посвященный во епископа Сибири лжеархиереем Савватием. Приезд его составил крупное событие в жизни местных старообрядцев. Посмотреть на мнимого Владыку и послушать его речей собрались не только жители Окуневой, но и окрестных деревень и сел. Узнав о пребывании в деревне Окуневой Мефодия, приходский единоверческий священник незамедлил поспешить сюда для собеседований с ним. Беседа оказалась безплодной, так как Мефодий уклонялся от рассуждений и предпочитал молчание вниманию; а если и давал ответы на предлагаемые вопросы, то слишком неопределенные и нередко грубые. Принял участие в этой беседе и я, в качестве защитника австрийского священства. Это обстоятельство послужило причиной того, что Мефодий обратил на меня внимание и спросил у окуневских лжепопов обо мне. Последние отрекомендовали меня, как человека начитанного и знатока церковного пения. Такая рекомендация снискала мне расположение Мефодия, который приглашал меня даже к себе, в дер. Выдриху. Скоро случай представился исполнить его просьбу. Один из окуневских лжепопов, отправляясь в г. Тюмень, взял с собой и меня.

Здесь я познакомился со старообрядческим иноком, проезжавшим из Москвы в Томскую губернию, который убедил меня переселиться в монастырь, лежащий в 80-ти верстах от г. Томска. Сначала мы ехали на пароходе, а потом на конях. Обитель находится в лесу; настоятелем ее был Феофилакт. Недолго я прожил в этом монастыре: всего один месяц. Причиной этому послужила моя болезнь. Сколько не уговаривал меня Феофилакт остаться у них, однако я настоял на том, чтобы меня отвезли в г. Томск. Отсюда-то я и отправился в дер. Выдриху. Ласково и радушно встретил меня Мефодий. Я оказался здесь вполне желанным гостем; меня, как будущего защитника австрийского священства, окружили почетом и уважением. Скоро, однако пришлось им разочароваться во мне. Я, короче познакомившись с Мефодием, узнал, насколько он невежествен. Так однажды он спрашивает меня: «Гордей Алексеевич! Ты знаешь богословие?» «Как я могу знать богословие, ответил я, когда учился у своего отца». Тогда он принес рукописную книжку и сказал: «вот она». Я посмотрел и говорю: «это не богословие». «А что же?» «Это пасхалия». Убедившись в невежестве раскольничьего архипастыря и не найдя таких людей, которые разсеяли бы волновавшие мою душу сомнения относительно законности австрийской иерархии, я стал проповедовать, в дер. Выдрихе, что мы, старообрядцы, находимся не в соборной, апостольской церкви, а вне ее. Мои речи сочувственно были встречены некоторыми благомыслящими лицами, к числу которых, между прочим, принадлежала одна довольно начитанная женщина, знавшая церковный устав лучше самого лжеархиеерея. Сначала она и слушать не хотела разговоров о православной церкви, упорно отстаивала свои заблуждения, а потом вполне убедилась в истинности моих слов и стала утверждать, что теперь даже Перетрухин не в состоянии будет доказать ей законность белокриницкой иерархии.

Эту женщину однажды посетил приехавший из пустыни бывший лжеепископ Вятский Герасим. По этому случаю она пригласила к себе и меня для собеседования. Лишь только я пришел к ней, как она обратилась к прибывшему гостю с такой речью: «Владыка Герасим! Вот новоприбывший учитель до такой степени смутил нас, доказывая незаконность нашей иерархии, что мы уже и не знаем, что и делать?» Тогда Герасим обратился ко мне и сказал: «Вот до чего вы дошли! В какие ли лета толковать о верах, хулить святую нашу веру и проповедовать никонианство!» Я ответил: «Владыка Герасим! Я не говорю о разных верах, например католической и лютеранской, а занят решением вопроса: восточная ли церковь от нас отделилась, или мы от нее?» Герасим: «Та церковь, которая оставила правое исповедание, та и отступила». Я: «Из правого исповедания можно ли исключить божественное всемогущество Сына Божия?» Герасим: «Кто же исключает?» Я: «Иисус Христос сказал своим апостолам, а в лице их и епископам: се аз с вами есмь во все дни до скончания века», а мы между тем говорим, что епископов не было в церкви со времен патриарха Никона до Амвросия». Герасим: «Вижу, о чем ты заводишь речь; ты начитался всего этого у Павла Прусского. Я с тобой и говорить больше не буду». Неоднократно потом я начинал с Герасимом свой разговор о занимавшем меня предмете, но всякий раз я слышал от него одни и те же слова: «И не стоит с тобой говорить». После этих бесед я окончательно оставил раскол и, по милости Божией, сделалcя членом православной церкви.
(Томские епархиальные ведомости. Томск, 1887 год)

 

Миссионер Г. А. Черкасов. (Некролог).

В ночь с 16 на 17 число минувшего ноября месяца скончался, имевший резиденцию в селе Алтайском, Бийскаго округа, противораскольнический миссионер братства св. Димитрия, митрополита Ростовскаго. Гордей Алексеевич Черкасов. В лице покойнага братство понесло тяжелую утрату...

Черкасов был урожденцем Тобольской губ.; родители его принадлежали к обществу старообрядцев, принимающим так называемое австрийское священство. Еще в раннем возрасте покойный обнаружил блестящие способности: когда его сверстники «сидели на псалтире», он уже имел возможность перечитать массу книг самого разнообразного содержания, попадавших в его руки от разных лиц, останавливавшихся в доме его родителей. Но судьба с детства не баловала покойного. Рано лишившись отца, он, еще ребенком, должен был своим трудом снискивать себе пропитание. И он, ребенок, целые дни употреблял на обучение детей грамоте и целые ночи проводил за перепиской старопечатных книг и нот. Оттого впоследствии фигура его представляла собою печальное зрелище: согбенный, с узкими, почти детскими, плечами, впалой грудью, плохим зрением, он производил впечатление человека, стоящего одной ногой в могиле.

Имея 17 - 18 лет от роду, Г. А. Черкасов уже пользовался почетом среди раскольников, как хорошо изучивший святоотеческие писания и крючковое пение. Но этот почет плохо льстил самолюбию молодого начетчика; его пытливый ум уже прорывался за круг раскольничьих верований. Сомнения в истинности исповедуемой им религии одно за другим неотвязчиво закрадывались в голову и требовали своего разрешения. А между тем, кто мог развеять его колебания, - его, стоявшего целой головой выше заурядных начетчиков-старообрядцев. Ни местный австрийский лжеиерей, ни даже сам лжеепископ вятский Герасим не могли поддержать в глазах скептика-начетчика авторитета своей лжеиерархии. В 1887 году, случайно прибыв в Бийский округ, он присоединился из раскола к православной церкви и в должности миссионера поступил на службу братства св. Дмитрия в г. Бийске.

Как миссионер, покойный положительно выделялся из ряда других деятелей братства на поприще борьбы с расколом. Воодушевленный, строго последовательный, пересыпавший свои возражения остроумными сопоставлениями и замечаниями, свободно пользовавшийся свято-иноческой литературой — таким мы видели Черкасова при собеседованиях с раскольниками, производившихся прошлой весной в здании Бийского городского училища.

Как человек, покойный отличался многими прекрасными качествами. Это была созерцательная, замкнутая в себе натура. Не получивши никакого систематического образования, Г. А. постоянно сознавал необходимость самообразования. С жаром прочитывалась им каждая, попадавшая ему в руки, книга, какого бы содержания ни была она. Всегда стремившийся к знанию, к истине, старавшийся проводить в своей жизни христианскую мораль — таков был нравственный облик покойного.
Глубокая скорбь овладевает нами при мысли, что эта многообещающая жизнь столь преждевременно подкошена неумолимой смертью. Вечная память тебе, мало поживший, но много потрудившийся во славу св. церкви, раб Божий Гордий!

Черкасову было от роду 21 год; причина смерти: скоротечная чахотка, к которой имел большое предрасположение его с детства разслабленный организм.

- Священник Григорий Дагаев
(Томские епархиальные ведомости. Томск, 1890 год)