Выпускники Каспийского ВВМКУ им. С.М. Кирова (1939-1992)

Эту аварию, случившуюся 28 лет назад 10 августа 1985 года на Дальнем Востоке в бухте Чажма, ученые называют предвестником Чернобыльской катастрофы

«Обручальное кольцо одного из погибших офицеров излучало 90 тысяч рентген!»

— Я уехал в отпуск, а на следующее утро в одном из поселков военных моряков Тихоокеанского флота меня догнала тревожная весть — на атомной подводной лодке К-431 произошел взрыв, — говорит капитан первого ранга в отставке Лукьян Федчик из Луцка. — Я был командиром этой субмарины. Первая моя реакция на новость — это просто невозможно, ведь не планировалось никаких серьезных работ на борту!

Примчавшись в бухту Чажма, где стояла К-431, узнал подробности произошедшего. Оказалось, когда я уехал, техническое управление флота самовольно решило снять крышку ядерного реактора подлодки, и это привело к взрыву.

Десять офицеров, которые непосредственно находились возле места работ, погибли мгновенно. Тел не осталось — находили лишь их фрагменты. На чьей-то оторванной руке было обручальное кольцо. По нему определили уровень излучения в момент взрыва — 90 тысяч рентген! Останки погибших похоронили в свинцовых капсулах. Чудом выжил вахтенный матрос, который проверял документы этих офицеров на право доступа в реакторный отсек. Этот парень находился рядом с эпицентром взрыва, но судьба уберегла его от смерти. Он получил большую дозу радиации. Впрочем, облучились все, кто там был.

*Лукьяна Федчика уволили с флота по состоянию здоровья

Нужно сказать, что предшествовало аварии: в бухте Чажма на обоих реакторах К-431 заменили ядерное топливо. Эта сложная, чрезвычайно ответственная и опасная операция заняла несколько месяцев, выполнялась на воде с помощью специального судна, оснащенного подъемным краном. Перед тем как я уехал в отпуск, был успешно проверен на герметичность один из реакторов (в него нагнетали давление 250 атмосфер). Испытания второго реактора показали: из-под его крышки просачивается вода. Заподозрили, что под ней остался кусок электрода или какой-то инструмент, поэтому и понадобилось вновь поднять крышку. Во флотских инструкциях эта работа называется операцией номер один. Для ее проведения нужно получить приказ главкома Военно-морского флота. Однако техническое управление действовало на свой страх и риск — не захотело, чтобы о забытом электроде узнало командование. Но если бы только это.

Организовать работы следовало так, как при обращении с атомной бомбой, — тройной контроль выполнения каждой из операций. Но крышку реактора снимали с грубейшими нарушениями правил. Возможно, все бы обошлось, однако в бухту как раз в это время влетел военный катер. Поднялась волна, на ней качнулось специальное судно с краном, поднимавшим крышку реактора. По одной из версий, это стало, так сказать, последним толчком — и началась неуправляемая цепная реакция, произошел взрыв. Очевидцы утверждают, что крышку реактора весом 12 тонн выбросило на высоту больше километра! Ядерное топливо вылетело, заражая все вокруг радиацией. Хорошо еще, что это был свежий уран, ведь отработанный излучает гораздо больше рентген.
На пятый день после аварии меня вызвали на заседание комиссии по расследованию причин взрыва. В зале сидело человек тридцать — адмиралы, генералы, гражданские специалисты. Я прямо сказал, кого считаю виновными в случившемся. Кстати, зайти в зал мне пришлось в одних носках — дозиметристы потребовали снять обувь, из-за того что на ней было много радиации.

— Вы участвовали в ликвидации последствий аварии?

— Конечно. Вернулся в Чажму и вновь возглавил свой экипаж. В районе шестого отсека К-431 уровень радиации замерить не удавалось — дозиметры зашкаливали. В борту нашей лодки зияла дыра: корпус пробила одна из крупных частей реактора — компенсирующая решетка. При взрыве она улетела высоко вверх, а затем упала на подлодку, проломив прочный корпус. Внутрь К-431 начала поступать вода. Чтобы субмарина не затонула, пришлось подвести под ее днище понтоны. Кстати, компенсирующая решетка излучала 1500 рентген. Ее нужно было поднять краном и уложить в специальный бокс. Мне пришлось участвовать в этой опаснейшей операции. Самую большую дозу получил тогда крановщик — три рентгена.

Из Москвы требовали каждые полчаса докладывать о радиационной обстановке и состоянии лодки. Но я, признаться, это игнорировал, ведь каждый подход людей к аварийной субмарине означал, что они получат дополнительное облучение.

К сожалению, одной из первостепенных задач, которые пришлось тогда решать, было пресечение мародерства. Матросы аварийных команд воровали с нашей подлодки, что приглянется. Кортики, например. К тому же они громили молотками приборы — как будто ураган прокатился. Проблема состояла даже не столько в их недостойных поступках, сколько в том, что вещи на К-431 излучали радиацию, а мародеры приносили ее в свои кубрики.

— Ночевать вас увозили в безопасное место?

— Нет, здесь же, в бухте Чажма, спали на одном из кораблей. Дни стояли жаркие, поэтому я укладывался под открытым небом, постелив матрас прямо на палубе.

— Выжили все члены вашего экипажа?

— Во время взрыва погиб один мой офицер, который был возле реактора, капитан третьего ранга Анатолий Дедушкин. У него тогда родился сын Андрей. Вдова Дедушкина уехала в Севастополь, и я направил председателю горисполкома этого города письмо с просьбой выделить ей квартиру. И женщине таки предоставили жилье. Остальные члены команды находились на подлодке, но в других отсеках. Как раз шли политзанятия. Экипаж был хорошо обучен, и когда после взрыва лодка начала тонуть и объявили аварийную тревогу, мои люди действовали грамотно. Ситуация усугублялась тем, что загорелись кабели. Тушить пожар помогали команды других кораблей. Затем часть моего экипажа отправили в госпиталь. А мне кто-то удружил: отправил в Москву доклад о том, что командир К-431 самовольно уехал в отпуск. На самом деле отпуск мне предоставили с разрешения заместителя командующего флотилией.

«Жены начальства пытались уехать с детьми подальше от Чажмы, но в аэропорту их задерживали и отправляли обратно»

— Говорят, алкоголь помогает выводить из организма радиацию.

— Это все знают, поэтому ликвидаторы аварии в Чажме пили, а я ввел для себя сухой закон. Ведь если бы потреблял, пошли бы разговоры — командир пьянствует. Кстати, маску-лепесток, которая не дает радиоактивной пыли проникать в легкие, я не носил — дышать через нее трудно, особенно в жару. Облучился за тот месяц сильно. Возникали типичные в таких случаях симптомы — рвота, головокружения, шелушилась и облезала пострадавшая от лучевых ожогов кожа. Меня дважды возили на обследования. Главный радиолог Вооруженный Сил генерал-лейтенант Петров настаивал на неотложной госпитализации, но я отказывался, объяснял доктору: командир не имеет права покидать корабль в таких ситуациях.

Во время визита в госпиталь собрал находившихся там членов своего экипажа и отчитал: «Ваши товарищи сейчас на родной подлодке, а вы здесь героев из себя строите!» После этого некоторые матросы сбежали к нам в Чажму. Я уехал оттуда, лишь когда через месяц после аварии К-431 отбуксировали для длительного хранения в другую дальневосточную бухту — Павловск. И только затем я занялся лечением.

— В бухте Чажма находится завод, а неподалеку — поселок Дунай. После аварии население эвакуировали?

— К сожалению, нет. Хорошо, что всю ночь после аварии лил дождь, задержавший распространение радиоактивной пыли. Нам приказали не рассказывать правду о трагедии. Если кто-либо из посторонних спросит об аварии, следовало отвечать, что на подлодке взорвалась аккумуляторная батарея. Однако в семьях высокопоставленных лиц знали, что взорвался ядерный реактор. Жены райкомовских работников и другого начальства пытались выехать с детьми подальше от Чажмы, но в аэропорту их задерживали и отправляли домой. Я это узнал от знакомых сотрудников КГБ.

— У вас было предчувствие, что на К-431 стрясется беда?

— Пожалуй, нет. Это вторая авария, которую мне довелось пережить в своей флотской карьере. Первая случилась в 1973 году, когда подлодка, на которой я служил, столкнулась с научным судном «Академик Берг». Примерно за час до этого ЧП я собрал вещи и перешел на центральный пост, а на мою койку лег начальник радиотехнической службы капитан третьего ранга Якус. Когда произошло столкновение, удар пришелся как раз в это место и человеку размозжило голову.

— Как сложилась ваша судьба после Чажмы?

— Меня уволили с флота по состоянию здоровья. Кстати, с нашим экипажем беседовал радиолог и настоятельно рекомендовал в ближайшие годы не заводить детей. У нас с женой уже было трое детишек, и на этом мы остановились.

— Когда звоню в Луцк Лукьяну Федчику, в шутку спрашиваю: «Ты зачем взорвал мою лодку?» — говорит капитан первого ранга в отставке киевлянин Валерий Шепель. — Дело в том, что я был командиром К-431. Мы вернулись из очередного похода, и я со своим экипажем должен быть участвовать в перегрузке топлива реакторов, но мне приказали принять другую субмарину. Я заявил, что соглашусь, если мне разрешат забрать свой экипаж. Командование пошло навстречу. Свою подлодку я передал резервному экипажу, которым командовал Лукьян Федчик. Вскоре после этого на К-431 взорвался реактор. Мне сразу же приказали прибыть в Чажму, так что я тоже участвовал в ликвидации последствий аварии. К нам направили полк химической защиты, сборные экипажи с подводных лодок. Вручную они лопатами снимали зараженный радиацией грунт, дезактивировали оборудование — самые серьезные загрязнения были ликвидированы. Важно, что все работы организовали квалифицированно и люди не получали уж очень больших доз облучения.


*Валерий Шепель: «На этой картине один из моих сослуживцев изобразил подлодку К-431»

— Авария отразилась на вашем здоровье?

— Мне скоро исполнится шестьдесят пять, в таком возрасте определенные проблемы со здоровьем есть у всех. Но у меня достаточно сил, чтобы работать — возглавляю Центр навигационно-гидрографической информации Госгидрографии Украины.

— Подлодка К-431 до сих пор стоит в бухте Павловск?

— В прошлом году ее отправили на утилизацию на дальневосточный завод в городе Большой Камень.

Знаете, если бы взрыв ядерного реактора на К-431 не засекретили, возможно, не было бы Чернобыльской катастрофы. Через девять месяцев аналогичное событие — тепловой взрыв реактора — случилось на ЧАЭС. Ученые называют аварию на К-431 предвестником Чернобыля.

В 00.00 с 13 на 14 июня на командирскую вахту заступил старший помощник командира К-23 капитан 2-го ранга Виктор Алексеевич Петров, сменив на мостике Четырбока. Вахтенным офицером заступил капитан-лейтенант Михаил Георгиевич Хоменко, вахтенным сигнальщиком – гвардии матрос Александр Кузнецов. Стоит заметить, что штатный старпом К-56 гвардии капитан 3-го ранга Геннадий Дмитриевич Горохов на выход в море не прибыл, что и вынудило командование дивизией срочно сделать ему замену. На штурманскую вахту заступил лейтенант Лукьян Васильевич Федчик, командир электро-навигационной группы второго экипажа К-23, но вскоре его сменил штатный штурман К-56 гвардии капитан-лейтенант Юрий Иванович Калошин.


В катастрофе атомной подводной лодки к-56 обвинили весь экипаж, в том числе 27 задохнувшихся от хлора моряков, которые пожертвовали собой ради спасения субмарины и товарищей

https://fakty.ua/100745-v-kata...-ves-eki..

https://webcache.googleusercon...clnk&gl=by
0:00 — 8 июня 2001 4886
Александр ГОРОХОВСКИЙ «ФАКТЫ»

28 лет назад, 13 июня 1973 года, в заливе Петра Великого атомная лодка с ядерными ракетами на борту столкнулась с большим поисковым судном «Академик Берг». Обстоятельства катастрофы очень схожи с трагедией атомохода «Курск», вот уже почти год покоящегося на дне этого же залива

Летом 1973 года после успешных учебных стрельб атомная субмарина Северного флота К-56 возвращалась на базу. Лодка шла в надводном положении, и, как рассказывают очевидцы, даже традиционный на флоте вечерний чай от свежего воздуха в этот вечер казался особенно вкусным. Второй спальный отсек, который вскоре станет братской могилой для моряков, был переполнен -- после нескольких дней напряженных учений подводники отдыхали. На вахте стоял старпом, на лодке было тихо и спокойно. Никто не мог предположить, что через три часа стальной атомный монстр превратится в настоящее пекло.

«Если бы не чудо, я оказался бы в числе первых погибших»

-- В ту ночь я остался жив благодаря чуду, -- рассказывает штурман второго экипажа подводной лодки К-23 Лукьян Федчик, в тот день находившийся на атомоходе К-56. -- Минут за сорок до катастрофы я покинул второй отсек. Дело в том, что этот отсек считался спальным. В том недолгом походе на одной лодке шло два экипажа -- экипаж лодки К-56 и часть -- с К-23 (экипаж второй подводной лодки выполнял учебные стрельбы, поэтому главным на подлодке был командир экипажа К-23, капитан второго ранга Леонид Хоменко, а не командир К-56 капитан второго ранга Александр Четырбок). Людей было много. Поэтому, отдохнув, я уступил место другому офицеру, а сам отправился на свое место штурмана на центральный пост. Уже потом, когда спасатели доставили тела погибших, я увидел, что именно напротив моей койки зияла огромная трехметровая пробоина. Так что, если бы судьба не была ко мне так благосклонна, я погиб бы одним из первых от столкновения с судном «Академик Берг».

Но тогда ничто не предвещало беды. Я прокладывал курс -- вскоре лодка должна была совершить поворот в узком месте залива, у мыса Поворотный. Передали на берег: все в порядке, идем домой. И вдруг лодку затрясло, вибрировала каждая переборка. Все полетело вниз: приборы, личные вещи, инструменты… Через секунду мы поняли, что лодка тряслась от реверса -- самого полного хода назад. В этот момент я увидел, как из кают-компании в одних носках выбежал командир лодки Леонид Хоменко. За ним на центральный пост бросились другие офицеры. В считанные секунды на субмарине началась страшная суета: все бегали, занимали свои боевые посты, пытались выяснить, что происходит, слышались какие-то отрывистые команды. Неожиданно раздался огромной силы удар. Субмарину тряхнуло так, что многие моряки не смогли устоять на ногах, несмотря на то, что держались за поручни или опоры. Посыпались искры от электрозамыкания, задымила горящая электропроводка. Все это усилило неразбериху первых минут. Но буквально через мгновение в лодку начала поступать забортная вода. Заместитель командира дивизии Ленислав Сучков, присутствовавший на лодке как представитель командования (он, кстати, находился в злополучном втором отсеке), бросился к громкоговорителю и закричал: «Во втором отсеке пробоина! Задраить переборки! Начать борьбу за живучесть корабля!» Это была последняя команда, отданная им и зафиксированная в вахтенном журнале.

«Моряков, заточенных во втором отсеке и обреченных на гибель, успокаивали, обещая спасти»

-- Стало ясно, что подлодка столкнулась с надводным судном, -- продолжает Лукьян Федчик. -- Первые минуты после столкновения были самыми драматическими. На флоте есть железное правило: в случае аварии все переборки между отсеками задраиваются мгновенно и никто после этого не может покидать отсек до распоряжения командира, даже если его жизни угрожает опасность. Все это предусмотрено для того, чтобы в случае локальной аварии спасти лодку от потопления, а уцелевших членов экипажа от гибели. Что же произошло на К-56? Удар поискового судна «Академик Берг» пришелся на второй отсек. Он ударил в борт лодки почти под прямым углом и буквально распорол корпус. Образовалась огромная пробоина -- более трех метров длиной и сантиметров семьдесят шириной. Мощным потоком в отсек хлынула вода. В тот момент там находились тридцать шесть человек. Вопреки железному правилу, пренебрегая приказом, девять человек успели покинуть отсек. Да, их можно обвинять в трусости, но они просто хотели выжить. Кстати, многих из них позже не хотел брать к себе в команду ни один экипаж флота.

Вскоре через открытый лаз вода начала поступать в следующий, третий отсек, что неминуемо привело бы к гибели лодки (лодка может держаться на плаву только с одним затопленным отсеком). К двери лаза бросился Леонид Пшеничный, командир пятой боевой части К-56. Он закрыл лаз и прикрыл собой поворотный механизм, чтобы никто не смог его открыть. Он так и умер: повиснув на двери, не выпуская из рук поворотного руля. А заместитель командира дивизии Ленислав Сучков в это время пытался остановить обезумевших от страха моряков, которые силой пытались отбросить Пшеничного от входа и открыть люк. Но офицеры держались стойко, так как понимали, что если они не пожертвуют собой и остальными моряками отсека, то на дно пойдет вся лодка с двумя экипажами (а это больше сотни человек), ядерными ракетами и торпедами на борту…

В книге военного моряка и историка Владимира Мормуля, который восстановил события тех дней, описан этот трагический эпизод: «Инстинкт самосохранения утраивал силы рвущихся к спасению моряков. Они молотили руками направо и налево, не разбирая званий. Когда впоследствии подняли тела Сучкова и Пшеничного, то лица офицеров были сплошь в синяках и кровоподтеках. Их били свои же товарищи. Но дверь они так и не сумели открыть -- офицеры держались стойко. А буквально через минуту в отсеке все стихло -- хлор сделал свое дело… »

-- Основная масса моряков во втором отсеке погибла в течение нескольких минут, -- продолжает рассказ Лукьян Федчик. -- На нижней палубе второго отсека были расположены огромные аккумуляторные батареи. Морская вода попала в них. Началась бурная химическая реакция -- разлагавшаяся кислота стала выделять ядовитый хлор в огромных количествах. В считанные секунды он заполнил отсек. Моряки умерли, наверное, уже после первого вдоха. Шансов спастись у них практически не было. Как оказалось, второй экипаж не взял с собой на лодку дополнительные индивидуальные дыхательные аппараты. В злополучном втором отсеке их оказалось всего пять. И только пять человек смогли ими воспользоваться. Но и это их не спасло, так как в аппарате запаса воздуха хватало на двадцать минут, а до берега или отмели, куда в конце концов и выбросилась лодка, было около часа ходу. Эти двадцать минут оставшиеся моряки и продержались.

-- С ними была связь в это время?

-- Да, командир лодки и другие офицеры разговаривали с ними по переговорному устройству. Они успокаивали их, сообщая, что лодка идет к берегу, что скоро их спасут, но сами-то понимали, что не успеют это сделать. Понимали это и заточенные моряки. Некоторые из них прощались, просили передать родным последние слова -- о любви, о том, что умерли они геройски, не струсили, не предали товарищей. Кто-то умолял спасти его -- это был просто жест отчаяния. Было страшно слышать и осознавать свою беспомощность, но мы должны были бороться за живучесть корабля. Нервы не выдерживали даже у бывалых моряков. Помню, как в какой-то момент командир экипажа К-56 капитан второго ранга Алексей Четырбок попросил Леонида Хоменко, командира экипажа К-23, считавшегося старшим на лодке, спасти его ребят. Но Хоменко отказал. Четырбок взял себя в руки и остался на центральном посту, помогая руководить спасением лодки.

«Командир экипажа К-56 поседел за несколько секунд, пока шел к машине, которая увезла его на допрос»

В это же время в первом отсеке, который оказался изолированным из-за затопленного второго отсека, сложилась не менее драматическая ситуация -- там заточенными оказались 22 человека.

-- В первый отсек через трещины в корпусе тоже стала поступать вода, -- рассказывает Александр Самохвалов, капитан первого ранга в отставке, в то время -- командир второго экипажа К-23. -- Здесь как раз находились несколько ребят из моего экипажа. Офицеров там было только двое: лейтенант Алексей Кучеров и мичман Гасанов. Когда произошло столкновение, то, как и положено, лаз во второй отсек был задраен. Но тут между матросами, среди которых было немало новобранцев, началась борьба за индивидуальные дыхательные аппараты (ИДА). Их тоже на всех не хватало. Матросы запаниковали. Приказы не могли остановить перепуганных людей. Тогда мичман Гасанов собрал все ИДА возле себя, вооружился кувалдой из аварийного набора и сам охранял аппараты. Паника прекратилась.

Людей, заточенных в первом отсеке, от гибели спасло отсутствие аккумуляторных батарей. Их вовремя успели вытащить, когда командир выбросил лодку на мель. Рассказывали, что когда моряков вытаскивали наверх, на верхней палубе воды было уже по колено. Еще немного -- и людей не спасли бы.

Когда начались спасательные работы по извлечению тел погибших, то перед каждым заходом морякам-спасателям наливали по сто граммов спирта. Но и это не всегда помогало -- картина в отсеке была страшной. Некоторые матросы, отравившись газом, умерли во сне. У кого-то даже застыла на лице улыбка -- видимо, что-то хорошее снилось. Погиб в отсеке и врач из моего экипажа Валерий Климашевский. Вообще-то в этот поход должен был идти медик из штаба, а Климашевский по просьбе штабиста его подменил. Тот пообещал накинуть пару лишних дней к отпуску. У Валеры родилась вторая дочка, и он должен был лететь домой. Билет на самолет лежал у него в кармане.

-- Был ли в той ситуации какой-то выход, позволивший бы избежать трагедии?

-- Выход был, и не один, -- продолжает рассказывать Лукьян Федчик, -- но мы выбрали худший. Нашу лодку сопровождал большой противолодочный корабль «Владивосток». Еще за два часа до столкновения он засек надводную цель, идущую навстречу лодке. Расстояние тогда между нами было около 75 километров. Крейсер передал на лодку: включите локатор и сопровождайте цель. На лодке локатор был отключен: экономили ресурс, так как в то время эта аппаратура была еще не очень надежной, поэтому прибор держали в резерве, на крайний случай, и включали лишь периодически. По сигналу с крейсера его тоже не включили. Через некоторое время с «Владивостока» передали более тревожное сообщение: замеченная цель сближается с лодкой, расстояние сократилось до 40 километров. Еще раз посоветовали включить локатор и провести маневр расхождения со встречным судном, как и полагается. Командир субмарины информацию принял, но никаких распоряжений не давал, и радар остался не включен. Оставив на мостике старпома, допущенного к самостоятельному управлению кораблем, командир ушел отдыхать. Старпом тоже не включил радар. Только резко ухудшившаяся видимость из-за быстро насевшего тумана заставила старпома включить радар. Это произошло за пять минут до столкновения.

Но на включенном экране локатора возникло сразу четыре цели. Времени, чтобы оценить, какая из целей является самой опасной, уже не было. А через три минуты над лодкой нависла громадина «Академика Берга» -- там тоже пренебрегли правилами безопасности. Старпом отдал команду на задний ход и поворот влево. Но было поздно. Уже потом, когда мы просчитывали эту ситуацию, то пришли к выводу, что маневр заднего хода с поворотом оказался самым неудачным решением из всех возможных. Если бы лодка двигалась даже с прежней скоростью и прежним курсом, вполне вероятно, что столкновения можно было бы избежать.

А вот после столкновения командир действительно принял самое верное решение -- посадить лодку на мель, чтобы она не затонула. Мне довелось прокладывать этот спасительный курс. Можно сказать, что нам повезло и в этом, так как я сумел отыскать одну из немногих песчаных отмелей среди десятка каменистых. Но это уже нам не зачлось. Наоборот, весь экипаж, в том числе и погибших, обвинили в катастрофе. Помню, когда командир Хоменко направлялся к машине, которая должна была увезти его на допрос, то за эти секунды пути он полностью поседел. После первого же допроса с него сразу сорвали одну звезду, понизив в звании с капитана второго ранга до капитана третьего.

А весть о столкновении и гибели моряков уже разнеслась. Утром, когда уже шли спасательные работы, многие жены с детьми примчались из поселка, расположенного в 17 километрах от базы, чтобы узнать, не погибли ли их мужья. Многие это расстояние преодолели ночью пешком. Потом было первое следствие и допросы. Вслед за ним назначили второе -- как мы потом узнали, следователи пытались выгородить капитана «Академика Берга», хотя его вина была не меньше нашей, так как он допустил вопиющую халатность в управлении судном. По всей видимости, министерство рыбного хозяйства, которому и принадлежало судно, очень хорошо «попросило» прокуратуру флота признать виновными военных моряков. На одном допросе меня продержали четверо суток, допрашивая с девяти утра до девяти вечера, без перерыва. Тогда я понял, почему многие из наших ребят давали противоречивые показания. Давление со стороны следователей было очевидным -- можно было просто сойти с ума. Чтобы не подставить друг друга, мы стали требовать очных ставок… После всех испытаний те, что выжил, остались друзьями. А с погибших обвинение сняли -- похоронили их, как героев.