Подушко (Подушка) Прокофий Ильич

ЧУМАЧЕНКО Виктор Кириллович кандидат филологических наук, профессор, ведущий научный сотрудник отдела комплексных проблем изучения культуры Южного филиала Российского научно-исследовательского института культурного и природного наследия имени Д. С. Лихачева Краснодар, Россия

Ейский поэт Иван Подушко: к антропологии провинциального литератора

Статья посвящена жизни и творчеству ейского поэта второй половины XIX столетия И. П. Подушко, которого современная ему критика относила к эпигонам Т. Г. Шевченко. Автор не основе редких сохранившихся документов отделяет «опоэтизированную» биографию поэта от реальной. Сын крепостного, вынужденный с детства пробиваться в жизни тяжелым трудом, оказывается в итоге купеческим сыном, сделавшимся в конце концов хозяином собственной лавки, почетным мировым судьей и уважаемым гражданином. В статье анализируется единственный поэтический сборник И.П. Подушко «Починок» и редкие газетные публикации. Автор доказывает, что при всех робких попытках поэта-самоучки петь своим голосом, он всю жизнь шел по дороге, проторенной Кобзарем, вторил ему и в выборе поэтических форм, и героев, и любимых мыслей. В то же время отмечается большой вклад провинциального писателя в развитие общественной и культурной жизни кубанского города-порта. В приложении даются характерные образцы его поэтического творчества в новых переводах на русский язык. Публикуемые в тексте фотографии И. П. Подушки и его дома представлены Ейским историко-краеведческим музеем им. В. В. Самсонова, за что автор статьи выражает его сотрудникам истинную признательность.

Кубанского поэта Ивана Порфирьевича Подушко(ок. 1850–1895), творившего во второй половине XIX столетия в портовом Ейске, сегодня вспоминают очень редко. Писали о нем в недавнем прошлом лишь местные краеведы старшего поколения (Г. Клименьев, Е. Котенко), но их уже нет в живых, а новое поколение «краелюбов» довольно равнодушно к литературной летописи родного города. А ведь в культурной жизни своей эпохи он занимает заметное место. Наделенный литературным даром ейчанин выступал в региональных изданиях Кубани и Дона как хроникер, печатал стихи на украинском и русском языках, устраивал для земляков народные чтения на специальной лавке, установленной перед входом в его магазин, вместе с немногочисленной местной интеллигенцией хлопотал об открытии первой публичной библиотеки.

Единственная книга его стихов «Починок Ивана Подушки» вышла в 1871 году в Петербурге. Уже тогда немногочисленные критики, обратившие на нее внимание, отнесли поэта к эпигонам Т. Г. Шевченко. Названная литературная болезнь не была единичным фактом только его личной биографии. Подражание Кобзарю как одно из магистральных направлений в украинской поэзии дало о себе знать еще при его жизни, а после смерти приняло характер затяжной эпидемии. Первым зорко подметил это явление и поставил ему диагноз И. Я. Франко. В 1902 году он писал:
«Когда в 1861 г. в Петербурге умер Шевченко, он взял с собою в могилу целый отдельный период нашей литературы, целую отдельную манеру поэтического творчества. Той дорогой, которую первым проложил и до конца прошел он, идти дальше было некуда; тот отдельный стиль, который привнес он в нашу поэзию, был присущ ему, был его индивидуальным стилем. Хотя и легко получалось наследовать ему, но в руках других он выходил бумажным цветком, а зачастую смахивал на карикатуру. При этом влияние поэзии Шевченко было так сильно, чары его слова такими стойкими, что в понимании многих украинцев украинская поэзия могла выразить себя только в этой, освященной Шевченко форме, только его стиль казался по-настоящему поэтичным, только его мелодии «отвечали духу украинской национальности», только в том направлении необходимо было идти дальше».

Красноречивую иллюстрацию к своему тезису И. Франко нашел бы в личности и творчестве кубанца – Ивана Подушки, который творил и выпустил свой единственный поэтический сборник «Починок» как раз в годы точно обозначенного писателем «десятилетнего антракта» в украинской литературе, начавшегося после смерти Кобзаря. Зависимость собственной музы от Шевченко автор не только осознавал, но и пытался найти ей объяснение. Издатель его книги таганрогский книгопродавец И. П. Миронов, представляя читателям нового поэта, писал: «Не можем, к сожалению, не заметить, что некоторые его произведения, как, например, повесть «Поповна», имеет ту же тему, что и «Катерина» Шевченка, но, по уверению автора… это совершенно случайное стечение, так сказать, тождество двух поэм. Автор «Поповны» глубоко об этом сожалеет, но вместе с тем с некоторой долею гордости радуется, что его муза напоминает нам народного малороссийского гения – Тараса Григоровича Шевченка».

Заметим для себя, что авторская «радость» по поводу несамостоятельности своей музы – слишком неуместное в данном контексте чувство, даже для литератора 1860 – 1870 гг. ХIХ века. Разумеется, ни о каком тождестве двух муз в данном случае речи быть не может. Перед нами сознательное моделирование себя и своей поэзии под желанный образец, неприкрытое желание стать вторым Шевченко, если не для всей Украины, то хотя бы для Кубани.

Моделирование второго, «местного» Шевченко начинается с собственной биографии, в которой избирательно, более выпукло подаются факты, сближающие двух поэтов. Как ни странно, но сохранилось очень мало источников, которые помогли бы нам что-то уточнить и перепроверить в жизнеописании, содержащемся во все том же предисловии издателя И. П. Миронова. Согласно его информации, полученной непосредственно от автора, «И. П. Подушка – уроженец Екатеринославской губернии, Ростовского уезда, сын государственного крестьянина, некогда внук грустного и удрученного крепака. Детство свое он провел обыкновенною жизнию мальчика-поселянина; грамоте учился в простой сельской школе под руководством популярного между крестьянами письменного и начитанного поселянина. Программа такого образования, конечно, состояла из четырех отделов: азбуки, часослова, псалтыря и писания от азов до складов – тем и кончился курс научного образования Подушки. С причислением в граждане г. Ейска, он был отдан своим отцом к одному купцу в мелочную лавку, в виду будущего торговца». Эти же факты излагаются в двух опубликованных после смерти И. Подушки некрологах. Первый из них появился в «Кубанских областных ведомостях». За подписью «С», очевидно, скрывается редактор газеты В. В. Скидан, одно время живший в Ейске и, вероятно, хорошо знавший покойного. Второй некролог появился в львовском журнале «Зоря» за подписью «Вас. Лук.», т. е. редактора издания Василя Лукича. Он представляет собой незатейливую компиляцию из некролога «Кубанских областных ведомостей» и уже цитировавшегося выше предисловия книгопродавца И. П. Миронова. Из редакционной переписки известно, что для «Зори» свой вариант некролога написал украинский поэт Микола Вороный, живший в Ростове-на-Дону (территориально близком к Ейску) и часто бывавший на Кубани. Но его отклик поступил в редакцию уже после того, как была написана заметка самим Лукичом, и он как редактор отдал предпочтение своему сочинению. Очень жаль, так как М. Вороный мог сообщить известные ему как земляку новые детали жизни и творчества И. Подушки (рукопись не сохранилась). Но некоторые, все же просочившиеся сквозь толщину минувшего столетия факты позволяют нам сделать одно правдоподобное предположение. А именно: поэт сам не хотел афишировать подлинную, а не поэтически перелицованную биографию. Доказательств на сегодняшний день у нас, по крайней мере, два. Первое – это письмо самого И. Подушки украинскому писателю и издателю А. Конисскому от 6 мая 1876 г. Отвечая согласием на просьбу последнего прислать свои произведения для задуманной им украинской хрестоматии, он категорически отказался написать для нее автобиографию, дав добро «только на самое краткое и скромное… подстрочное примечание самого издателя». Публикатор письма украинский литературовед В. И. Дудко увидел в этом лишь авторскую скромность. Но вспомним, что в «Починке» автор тоже почему-то не сам рассказывает о себе, а передоверяет это издателю. И думается, совсем не случайно. При таком опосредованном информировании читателя не поэт, а сторонний человек творит легенду о новом народном страдальце. Жанр автобиографии потребовал бы собственного рассказа, правды, а не художественного вымысла, и это поэта не устроило, ибо романтизированная «под Шевченко» биография была неотъемлемой частью его творчества, и разрушать ее он не собирался. А разрушать было что. Долгие и малопродуктивные поиски в архивах позволили нам все же обнаружить два официальных документа, чуть-чуть приоткрывающих подлинную биографию И. П. Подушки. Это переписка об избрании на должности местных почетных мировых судей на очередной трехлетний срок (1885-1888 годы). В первом из них старший председатель Тифлисской судебной палаты запрашивает городского полицмейстера «о нравственных свойствах» избранного ейским съездом мировых судей на должность почетного мирового судьи «ейского купеческого сына Ивана Подушки», а во втором полицмейстер доносит, что «ейский купеческий сын Подушка… хорошей нравственности». Так мальчик в чужой лавке превращается в мальчика в лавке собственного отца. И этот второй, реальный мальчик гораздо дальше от непридуманного Шевченко, чем первый, из подправленной в угоду поэтической легенде биографии.

А теперь о самой книге и критических откликах на нее. По существу, их было два, но весьма подробных. Один из них, довольно снисходительный, принадлежит перу классика украинской литературы И. С. Нечуй-Левицкого. В свое время он опубликован не был, долгое время хранился в архиве и увидел свет лишь в 1994 г. в малотиражном украинском научном сборнике «Актуальные проблемы современной филологии». Будь он опубликован вовремя, и, возможно, судьба поэта сложилась бы более благоприятно. К сожалению, при жизни И. Подушки увидела свет лишь разгромная рецензия Ив. Билыка (псевдоним И. Рудченко) в львовском журнале «Правда», навсегда отбившая у молодого поэта охоту представлять на суд читателя свои новые поэтические произведения.

Первое, что отмечает И. С. Нечуй-Левицкий, – чисто внешнее подобие двух книг: «Починок» И. Подушки – немалая книга, имеющая в себе 153 страницы в восьмую часть листа, каким было первое издание шевченковского «Кобзаря». Добавим от себя: после смерти Шевченко его «Кобзарь» издатели стараются, время от времени, печатать в улучшенном варианте, понимая, что это новая украинская поэтическая Библия. Подражая этим изданиям и мечтая сделать свою книгу настольной, ейский поэт издает свой «Починок». Для этого он заказывает ее тираж в Санкт-Петербурге, в типографии товарищества «Общественная польза», располагавшейся почти в центре столицы, на Мойке, у Круглого рынка. Обычно первые книги автора в таком улучшенном исполнении ни тогда, ни позже не печатались. Очевидно, расчет был на успех, и строился он целиком на имени Шевченко. Читатель должен был разглядеть и полюбить его черты в молодом кубанском поэте. Не знаем, как тогдашний рядовой читатель, а И. С. Нечуй-Левицкий легко включился в предложенную поэтом игру. Он пишет: «И. П. Подушка, как видим из той коротенькой биографии, вышел из простого народа, как и Т. Шевченко, и отличается, может, тем, что не был крепостным, служил панам, да к тому же еще и польским панам. В «Починке» п[ан] Подушки мы видим большое влияние украинской народной песни и Шевченко. И. Подушка идет следом за Шевченко и, если можно так сказать, принадлежит к шевченковской школе».

Далее критик подробно рассматривает, «что же шевченковского имеет в себе муза Подушки». Во-первых, их близость он видит в «форме», взятой из народной украинской песни. При этом он замечает, что «стихи Подушки напоминают стихи Шевченко», что «некоторые короткие лирические стихи Подушки будто выписаны из «Кобзаря». Второе сходство двух поэтов – в их склонности к написанию прологов и эпилогов к поэмам. Правда, у Подушки «они немного растянуты, в них много плеоназмов, и если бы они были короче, то были бы лучше».

Третье сходство, о котором И. С. Нечуй-Левицкий говорит особенно подробно, это – тон подушкинской поэзии, «такой же самый, как у Шевченко: тон элегичный, грустный. Муза Подушки, как и Шевченкова, это муза горя, слез, невеселая муза… Как и Шевченкова муза, так и муза Подушки грустна оттого, что они поэты украинские и что у них есть мысль об Украине как нации очень несчастной, с которой история обошлась очень неласково, будто злая мачеха, как нации, которую побила лихая година».

Как положительный факт, сближающий двух поэтов, критик отмечает и наличие в сборнике «Починок» стихотворений, непосредственно обращенных к Кобзарю: «Могила (На вечную память Т. Г. Шевченко)» и « К портрету Т. Г. Шевченко», в которых отразилось искреннее сочувствие к горькой судьбе украинского гения. И, в конце концов, делается очень лестный для кубанского поэта вывод о том, что «Подушка, как и Шевченко, поэты кругом народные: и сами из простого народа, сами горевали с народом и на себе снесли его горькую долю, и пишут языком истинно народным, и подстраиваются под народную песню так, что трудно распознать, не из самого ли она народа, и сюжеты берут из народной, как Шевченко, из минувшей, тоже народной казацкой жизни».

Кстати о сюжетах. И. С. Нечуй-Левицкий тоже не может не заметить, что сюжет поэмы «Поповна», да и героиня ее Настуся, слишком уж напоминают шевченковскую «Катерину». Вот только конец в поэме Подушки другой, но не свой, а тоже заимствованный у Шевченко, из его другой поэмы – «Наймичка». Вот почему с заметным облегчением критик останавливается на другой поэме кубанца – «Пленница», сюжет которой взят из жизни черноморских казаков и кавказских черкесов. В появлении новых сюжетных ходов и поэтических тем критик видит основное различие сравниваемых им поэтов: «Починок» п[ана] Подушки отличается от «Кобзаря», как и наши времена отошли уже далеченько от тех времен, когда жил Шевченко. У п[ана] Подушки уже нет и слова о панщине, нет ничего о панах, да к тому же ляхах-панах, ибо в том далеком краю около Азовского моря и около Ейска, Бог миловал, никогда не было ляхов, разве что ворон, может, когда заносил туда их кости с Полтавщины. В «Починке» не находим ничего о гайдамаках, о давней казатчине, любимые Шевченковы сюжеты, так как там, где живет автор, никогда не было гайдаматчины, и даже тот край не очень давно заняло украинское племя. И если Шевченко назовем поэтом Приднестровской Украины, то п[ана] Подушку можно назвать, пока что, поэтом далекой Восточной Украины, Черноморья и Кавказа». Повторимся: как окрылила бы подобная оценка начинающего поэта. Но, повторимся, она была обнародована лишь через столетие после его смерти…

Зато широко известным стало другое мнение о книге «Починок», высказанное в авторитетном львовском журнале «Правда». Ив. Билык не пожалел черной краски, чтобы на корню изничтожить молодого поэта с Кубани. Хотя, вынуждены признать, его критика во многом справедлива. Отмечая, как и предшественник, что муза И. Подушки была вызвана к жизни знакомством юного поэта с «Кобзарем», критик иронизирует, что «виршевать наш самоучка начал не от себя, а давай Кобзаря перевиршовывать… Слепое следование довело уважаемого Подушку до того, что он самую большую свою поэму «Поповна» сложил из отрывков то из «Катерины», то из «Наймички». И далее Ив. Билык задается тем же вопросом, что и И. С. Нечуй-Левицкий, а именно: «Чем же уважаемый Подушка напоминает нам славные напевы Тарасовы?» Вот только ответ диаметрально противоположный. Он объясняет, что такую беспощадность критики с его стороны спровоцировал сам поэт, который «за Кобзарем силится голос поднять – образцы с него снимает», а следовательно, и судить его надо в соответствии с заявленным им «гамбургским счетом». А в рамках интересующей нас оппозиции «Шевченко – Подушка» приговор просто убийственен: «Он (Подушка – В. Ч.) берет Шевченковы стихи, перекручивает их, переиначивает – и выдает за свои «бессмертные» творения». Чья оценка творчества И. Подушки оказалась более точной и объективной? На вопрос ответим констатацией простого факта: с момента выхода «Починка» в 1871 г. и до сих пор в украинских поэтических антологиях не было перепечатано из него пока ни одного стихотворения.