ПрологПогожим летним утром 1745 года в Толстопятову деревню прискакал верховой. Осведомившись в ближнем, у околицы, дворе «Которой дом Лоскутниковых будет?», направился, не мешкая, туда. Никого из мужиков там не застал: пора-то сенокосная!
Расспросив домашних, где покос, гонец проследовал туда. «Велено тебе, Антон, явиться в Окуневскую канцелярию по касающемуся важному делу!» – объявил во всеуслышание. И ускакал восвояси.
Весть о нарочном из Окуневского острога распространилась быстрее пожара. Вечером в доме Антона Лоскутникова собралась вся его «команда». Пришли Лев Шарейников, Сава Клищев, Иван Назаровых, Агапит и Антон Пономаревы. Из соседней деревни, прослышав новость, пожаловал Мамон Показаньев [1]. И у всех на уме один вопрос: «Нешто наше дело выгорело, Антон, а?!»
Окуневский острог, март 1747 года Подъехав к воеводской избе, чтобы вручить очередной «имянной» список крестьян, записавшихся на поселение к нему, куртамышскому слободчику, Антон Лоскутников встретил знакомого уже ему разночинца. Того самого, что позапрошлогодним летом доставил благую весть об указе из Исетской управительской канцелярии, дозволяющем крестьянину Лоскутникову записывать охочих людей, желающих селиться и жить в показанном им месте на речке Куртамыш – «
до дву сот семей или дворов».
«Добрый знак!» – подумал слободчик и, поздоровавшись, взошел на крыльцо воеводской канцелярии. Помимо реестра, Антон Лоскутников оставил в тот день в приказной избе особое «доношение» в Исетскую канцелярию. В нем он просил «
об оддаче ему на оброк вверх по тоболу реке от саду ананьина и ветелника что выше речки качардыку и отол вниз по тоболу до алабуги и оную алабугу и речку абугу по обе стороны тоболу реки и близь того тоболу речек, озер и курей хмелевыя угодья, рыбные ловли и горные промыслы сего 747 году Июля с 1 числа впредь на шесть лет до будущаго 1753 году с платежем в казну в каждой год по пятнатцати рублев».
Завершив дела, Лоскутников вышел на улицу, где опять повстречал все того же рассыльщика. Тот явно дожидался его.
– Вот хочу спросить, Онтон Офонасьевич, – обратился к нему знакомец. – Правда ли, что тебе велено записывать на поселение одних крестьян, а разночинцам отказывать?
– Нет, не правда. – отвечал слободчик. – Прочетным указом воспрещено мне беглых записывать и пришлых, не нашей, Исетской, провинции, людей. А остальных – всех, кто похочет. Токмо бы по записке потом уже о возврате на прежнее жилище не просили. А проситься кто станет, тех наказывать: бить батогами, притом при народе. Чтоб, смотря на то, неповадно было другим так поступать и излишние канцеляриям труды наводить.
– Оммонул меня, значит, наш копрал разночинской!
– Ты из вятских что ли будешь? – поинтересовался Лоскутников.
– Корни мои действительно вятские, только прадеды давно уже сошли оттоль в Сибирь. Теперь только фамилия наша Вятченины да говор – тому свидетельство.
– Ну, коли желаешь в слободу ко мне переехать, выбери время и приезжай для осмотра. Покажу место хорошее, отведу тебе со всеми угодьями – сенными покосами, лесом для строительства. А решишь крестьянствовать, так и доброй земли пахотной отмерю, сколь надлежит по указу.
– За предложение спасибо! А вот надо ли мне состояние менять, записываться в крестьяны, не знаю. Ведь когда слобода слобожанами населится, поди и в разночинцах нужда встанет. Кем, как не ими, караулы и розсылки при канцелярии содержать станете? А счетчиков выбирать впредь из кого будете? [2]
До Куртамышской слободы из Окуневска – путь неблизкий. Для размышлений и воспоминаний времени у Антона Лоскутникова было предостаточно.
«Той слободы изо всех обывателей первой»Правду люди говорят: время птице подобно, быстро летит. Вот, казалось бы, еще вчера слушал он указ Ея Императорскаго Величества: «
…в Ысецкой провинциалной канцелярии определено: по силе означенного в выписке 1743 году Марта 17 числа Его Высокопревосходителством господином Тайным Советником, Ковалером Иваном Ивановичем Неплюевым обще з господином генерал майором и Сибирским губернатором Сухаревым из учиненного определения восмого пункта для удобности к поселению вышеявленному просителю и протчим желающим крестьяном на речке Куртамыше селитца и жить дозволить». А нынче Антон Лоскутников, хотя и слободчик по-прежнему, но уже не единовластный управитель слободы. Недавно начальником над ним объявлен комиссар Иван Мисайлов, из исетских дворян.
Каков он человек? Добрый или злобивый? А, может, и лютый вовсе? Каково мирянам будет уживаться с ним? Того никто пока не ведает. Вот и решил Антон Анофриевич: самое время застолбить за собой угодья по Тоболу реке и ее притокам. Коли спор какой или, не дай Бог, ссора меж ним и комиссаром приключится, так хоть будет с чего жить.
Хотя, по крепкому рассуждению, назначение сие должно прийтись во удовольствие всем поселянам. Комиссару-то поручен сбор подушных денег и казенного провианта прямо тут, в слободе, притом уже со второй половины года. А до этого всяк уплачивал тягло там, где до переезда жил. Чтобы сдать рожь и овес в казенные «анбары», окуневским крестьянам, например, надобно было сто верст до Окуневска ехать. а шадринским и исетским – против того, считай, вдвое. Туже всех приходилось буткинским: путь в один конец занимал до десяти дней.
Некоторые потому приезжали, записывались, а потом глаз не казали и не строились. Таковых, однако, немного было. Здешние займища и пахотные отводы способны прельстить кого угодно, исключая разве что лоботрясов.
Бывали и такие, что непонятно что хотели для себя выкрутить. Как-то Антона Лоскутникова вызвал к себе окуневский управитель. И по приезду нешуточный допрос учинил. Какими такими льготами чинил ты соблазн, спрашивает, такому-то крестьянину стоварищи? Чего ради обманул их при записке?! Ныне они потому де и отказываются к тебе ехать на поселение. В то утро воевода встал явно не с той ноги и горел желанием спустить пар. «Что ты им наобещал?!»
Слободчик спокойно ответствовал: «Только то, что в указе изображено. Сказал, что два года никто наряжать их в мирские поделки и службы не будет, дабы им в строении и в переезде помешательства не чинить». – «И всё?» – «Всё-о-о!» – протяжно произнес Антон.
– Так они напраслину, значит, возвели?! – разозлился воевода. И, вызвав канцеляриста, распорядился: «Завтра же сыскать и представить тех, кто записался в Куртамышск и подписку дал, а сейчас о возврате просит. И по силе Указа при собрании людей учинить им батоги. И наказать их немилосердно!»
«Ехать и жителство в Куртамышской слободе подлинно желает…»Лето 1745 года выдалось благодатным для травостоя. И погода что ни на есть сенокосная стояла: с утра солнце, к полудню облачка, а спустя пару часов небо очищалось и до заката оставалось ясным. Антоновы сотоварищи, между тем, готовы были чуть ли не завтра ехать с ним к облюбованному в прошлом году месту, где скрытая густыми хмельниками безымянная речка впадала в Куртамыш реку. Возвратившийся от окуневского воеводы Антон охолунул их.
– Велено дожидаться геодезиста из Исетской канцелярии для осмотру и измерения сысканного места. А когда приедет, управитель наш нарядит пристойное число старожилов из ближнего к тому месту села, дабы впредь о том спору быть не могло.
– Кислянских нарядит, – перебил Антона Шарейников. – К тому месту ближее никого нет.
– А про деревню господина подполковника Бахметева на речке Юргамыш ты забыл? – спросил Лоскутников.
– Так там вроде еще никто не живет.
– А земля уже межевана и грани ставлены! Так что, и от него кого-либо нарядят, чтобы отведенной ему земли не захватить. А еще и от Уйской линии велено прислать ундер-офицера или капрала.
– А их-то для чего? – вмешался в разговор Мамон Показаньев.
– Для меры от того места к ближним крепостям. – пояснил Антон. – Селить новые слободы внутрь линии разрешено, по определению Оренбургской губернской канцелярии, не ближе пятидесяти верст от крепостей.
– Давай про главное уже! – подал голос Сава Клищев. – Сколько земли в дачу под слободу отведут?!
– А сам вот посчитай! Селить дозволено до дву сот семей. Соответственно этому – и количество угодий, но без излишества.
– Не томи, Антон! – взмолился Сава.
Проигнорировав Савины мольбы, Антон обвел взглядом товарищей. Еще в малолетстве он осознал действенность такого приема. И со временем вся их ватага привыкла: Антон держит паузу, чтобы сказать важное, и за ним, за Антоном, в разговоре всегда решающее слово.
– По двадцати верст во все четыре стороны велено назначить пахотных земель, и сенных покосов, и прочих угодий, – объявил, наконец, Антон. – И всему тому учинить с обстоятельными описью и мерою план. И оной план за руками подать в Исетскую управительскую канцелярию.
– А кто станет направлять крестьян на поселение в слободу? – поинтересовался Агапит Пономарев.
– Охочим людям разрешено, не ходя за дальностию в Исетскую канцелярию, записываться у слободчика. то есть у меня, – ответил Антон. – И тут мне твоя помощь, Лев, понадобится, так как ты грамотный, а я письму не обучен. И кто явится, записывать тех нужно в книгу по именам каждого, и сколько при нем мужеска полу душ детей и братей, и где в подушной оклад положены по слободам порознь. И в те слободы охотников к поселению, кто в которой ведом, имена объявлять реестрами с показанием на них подушных денег и отсыпного годового казенного хлеба по самой верности, без ошибки. А кто похочет в Исетской управительской канцелярии на поселение записаться, тем не запрещается.
– Эх, дубина я стоеросовая! – воскликнул Шарейников. – Надо было бумаги лист принесть, прямо сейчас бы и записались все мы к тебе на поселение, Антон!
– Записку можно, конечно, и сейчас произвесть, – сказал новоиспеченный слободчик. – Токмо рановато подавать ее. Реестры составлять приказано, когда уже отвод учинится. В дистрикты тогда пошлют указы, чтобы никого из охочих людей не удерживать и в службы и в поделки с протчими уже не наряжать дву годовое время. А до получения указа о поселении велено тем охотникам из своих жил самовольно не переезжать. А казенные подати впредь до указу взыскивать с них в тех же местах по окладам сполна, також и в наряды провиантские, в подводы наряжать.
– Ты, Леонтей, сходи все же за пером и бумагой, – подал голос Иван Назаровых, самый старший из них. – Запишемся сейчас, а дату потом уже впишешь.
Слободчиково бремяДо наступления зимы Антону Лоскутникову стоварищи предстояло управиться с массой дел. После обустройства временного лагеря взялись за расчистку территории. Потом, наготовив кольев, принялись «назначать» подворовое селение, как в указе было изображено. А именно – «
измеряв под каждой двор во удоволствие их длиннику по пятнатцати, поперешнику по десяти сажен и между ими посредине назначить под церкву и площать место ж надлежащее число, тако ж улицы и переулки, а имянно улицу болшую шириною двенатцати, протчие по восми, а переулки по шести». Рубили лес, копали ямы, «
дабы селение то впредь яко в пограничном месте городбою заплота и рогатками обнесть было можно без излишняго тем жителям затруднения и к нечаянному случаю во осторожность».
Антон тем временем обследовал окрестности в верхнем и нижнем течении реки и присмотрел места под будущие деревни. Мамону Показаньеву глянулось место, где позже, весной, стала строиться Коновалова. А Лев Шарейников, Сава Клищев и Иван Назаровых облюбовали поросший густым сосновым лесом холм в верховьях Куртамыша, на левом его берегу. Огибая бор, река делает долгую петлю и окаймляет то место почти со всех сторон. Для защиты поселения против воров-башкирцов и киргис-кайсаков лучше и придумать невозможно [3].
Еще до того, как в воздухе закружились белые мухи, в Толстопятову зачастили охочие к поселению крестьяне. Лоскутников разрывался между обустройством дома в строящейся слободе и необходимостью встречаться с охотниками. Младшие братья Григорей, Миней, Петр и Федор вызвались помочь ему и часто сопровождали приезжих просителей до назначенного к поселению места.
Особенно много приезжало масленских и буткинских крестьян. Первые ехали, в основном, «за умалением пахотных земель и протчих угодий» на прежних жилищах. Масленских, причем, интересовали больше всего пастбища и сенные покосы. Куртамышский слободчик уже был хорошо наслышан об их многолетней тяжбе с барневскими крестьянами. Последним «отвотчик» Лев Поскочин в свое время отвел луга под «скоцкой выпуск» и сенокосы за Исетью рекою против Барневской слободы. Масленские те места считали своими, но им назначены были «во уступление – вниз по Исете реке по правую сторону» угодья. Да только в засушливые года трава там не родит. «
А наипаче обида бывает во оных покосах с Мехонской и Ольховской Слободы. И многия нашего острогу крестьяне кортомят для сенных покосов травы ичкинских юрт у татарина Сибирки Тюлякина стоварыщи».
Среди буткинских было немало потаенных раскольников. Они искали убежища от притеснений официальной православной церкви, усилившихся в последние годы. И как-то так, само собой, сложилось, что они признали Мамона Показаньева за своего, а выбранное им место за лучшее для селитьбы. Антон, конечно же, знал, что Мамон осеняет себя крестным знамением двумя перстами, но на их отношениях это никак не сказывалось…
1747 год, декабрь. Итоги.– Пиши! Из Окуневского острогу 55 душ. Из Шадринского города 30 душ. Записал? Да из Барневской слободы 33 души. Сколько набралось?
– Сто восемнадцать душ, Антон Афонасьевич!
– Хорошо. Записывай еще буткинских 158 душ. И Масленского острогу 180 душ. Сколько получается итого?
– Итого четыреста пять десят шесть душ, Антон Афонасьевич!
– Быстро считаешь, молодец! А теперь, чтоб помарок не наделать, не торопись. Пиши:
«
В Окуневскую управителскую канцелярию ис Куртамышской земской канторы
ДоношениеВ Указе Ея Императорскаго Величества из Окуневской управителской канцелярии, пусченного Июня от 20 дня под нумером 350-м, а в Куртамышской земской канторе полученного того ж Июня 23 числ, написано: велено в Куртамышской земской канторе за прошлые 742 и 743 годы о приходе и росходе приложенных дву копеешных денег сочинить ведомость послободно. И по сочинении прислать в Окуневскую управителскую канцелярию.
И по оному Ея Императорскаго Величества Указу в Куртамышской земской канторе справливано, а по справке оказалось, что в прошлых 742 и 743 годех в Куртамышской слободе подушного, тако ж и двукопеешного збору не было и сочинить ведомость несчего. Понеже во оных годах еще и Куртамышская слобода не обзавелась, токмо подушные денги начаты збирать 747 году со второй половины и збирался подушной збор, кои имелись в то время и жителство имели в Куртамышской слободе…»
Тут мы оставим Антона Лоскутникова с копиистом наедине, чтобы не мешать им в государственном деле. И, оборотившись, окинем беглым взглядом заканчивающийся 1747 год. Положа руку на сердце, признаем: тот год был исключительно важным для Куртамышской слободы со всех – и духовной, и партикулярной, т.е. светской – сторон.
Летом 1747 года в слободе была заложена Петропавловская церковь. В те времена фраза «заложить (обложить) церковь» означала очертить границы будущей постройки и освятить само это место. Судя по наречению церкви в честь Святых апостолов Петра и Павла, событие это произошло 12 июля (по старому стилю). Священником был определен Иван Зеновьев сын Русанов, служивший прежде священником при церкви в Клевакинском селе, а дьячком – его сын Данило Иванов Русанов же. [4]
Тремя месяцами позднее, восьмого октября, указом Ея Им.В. из Исетской управительской канцелярии в Куртамышской слободе была учреждена Куртамышская расправа. Тем указом было определено: «
Ежели в Куртамышской слободе между обывателей случатца малые о делах прозбы, то есть в брании и драках и неболших долгах и в протчем тому подобно, то разбирать и винных наказывать определенному отсель тамо комисару Ивану Мисайлову да слоботчику Лоскутникову, яко оной той слободы изо всех обывателей первой. А в болших делах, которые тамо к суду не следуют, о таковых писать или до кого такие касатца будут, оных присылать, яко поблизости в Ысецкую правинциалную канцелярию, а в Окуневску за далным растоянием и протчими резонами не волочи и тем тамошним крестьянам убытка и раззорения не чинить».
Со времени указа о заведении слободы на речке Куртамыш минуло, напомню, всего лишь два с половиной года. Для любого селения – возраст младенческий. Но «ребенок» выдался не по летам шустрым и рос, демонстрируя склонность к независимости. Менее, чем через десять лет, а именно первого июня 1756 года слобода Антона Лоскутникова будет назначена центром нового дистрикта – Куртамышского.
ЭпилогЧетвертого марта 1748 года Антон Лоскутников сообщил в Исецкую провинциальную канцелярию «
о явившихся для записки еще на поселение во оную Куртамышскую слободу сверх указного двухсотного числа семей или дворов Исецкой провинции ис крестьян охотников по приеме по записке ему еще в прибавок к прежним семей или дворов до ста тритцати». В скором времени из Челябинска пришел указ с определением: «
реченному слободчику Лоскутникову в Куртамышскую слободу сто тритцать семей для жительства принять, и для отводу к той слободе земли как прежде определеннаго, так и просимаго слободчиком Лоскутниковым в каждую сторону по тритцати верст, отправить геодезиста Мингалева, которой для того и отправлен был».
Алексей ШапоренкоПримечания автора1. До переселения в Куртамышскую слободу Иван Назаровых 1709 г.р., Сава Клищев 1715 г.р., братья Пономаревы (Агапит 1716 г.р., Антон 1718 г.р.), Лев, он же Леонтей, Шарейников 1717 г.р. жили в деревне Толстопятовой Окуневского острога. Дворы Шарейниковых и Лоскутниковых разделял лишь плетень. Мамон Показаньев 1711 г.р. жил в д. Булановой, в двух верстах от д. Толстопятовой.
2. Окуневская канцелярия никак не хотела отпускать разночинца Антона Вятченина. Даже после получения в августе указа из Исетской управительской канцелярии об «
уволении записавшагося во оную Куртамышскую слободу Окуневского острогу разночинца Антона Вятченина з детми Захаром да Ларионом на поселение», воевода попытался было слезно просить: «
не соблаговолено ль будет помянутому Антону Вятченину при показанной Окуневской канцелярии в караулах и розсылках с протчими разночинцами быть попрежнему и в показанную Куртамышскую слободу на поселение не отпущать, понеже и подлинно ежель вышеозначенныя разночинцы будут записыватца и во оную слободу на поселение из Окуневского острогу выедут, то при канцелярии караулов и розсылок будет содержать некем и счетчиков выбирать не ис кого». Но управитель Исетской провинции Никон Филипов жестко одернул подчиненного, и в октябре того года Антон Иванов сын Вятченин переселился в Куртамышскую слободу.
3. Ту деревню так и назвали Долгая. Вскоре прижилось другое название: Долговская, а после строительства и освящения в ней Архангельской церкви деревня была переименована в село Долговское.
4. Подробнее об этом - см. мою публикацию «Чего не знал Чернавский»
https://forum.vgd.ru/4170/111757/ 
