Татарские государства XV-XVIII вв.

§ 2. Торговля в татарских государствах
Составной частью экономики и социаль-
ных отношений татарских государств, актив-
но влиявших на социально-политическую
жизнь, являлась торговля и денежно-весовая
система. Торговля объединяла разорванные
в политическом отношении, но существо-
вавшие в XIII – начале XV в. в едином госу-
дарстве постзолотордынские образования.
Во многом благодаря внешней торговле
сохранилось, правда, со значительными
проблемами и изъянами, то единое эконо-
мическое пространство, которое существо-
вало раньше. В историографии периода
IX–XVI вв. подчеркивается значение тор-
говли и роль Волжской Булгарии и Золотой
Орды [Валеев, 1995, с.21, с.289–334; Вале-
ев, 2007; История татар, 2009, с.277–309;
Валеев, 2012]. В период существования та-
420 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
тарских государств и позже, в XVIII–XX вв.,
татары известны в Евразии как «торговый»
народ. Во второй половине XVIII – начале
XX в. роль большого количества татарских
купцов и предпринимателей в организации
торговли Российской империи со странами
Средней Азии, Ираном, Китаем и Кавказом
общеизвестна и, учитывая большое количе-
ство сохранившихся источников, достаточно
неплохо изучена в исторической литерату-
ре. Однако монографического исследования
по истории развития торговли даже Казан-
ского ханства, не говоря о других татарских
государствах, мы, к сожалению не имеем. А
ведь истоки такого важного экономического
и социокультурного явления, как появление
большого количества татарских купцов и
огромный размах торговли в XVIII–XIX вв.
во многом были связаны с периодом Сред-
невековья.
История развития торговли как составной
части экономики и социальной структуры,
ее активность и спады в различные периоды,
направленность торговых связей отражают
как внутренние потребности общества, так
и историческую ситуацию, в которой функ-
ционировал и развивался данный социум.
Особенно ярко это проявлялось во время
изменения социально-экономического и
политического устройства общества – при
переходе от раннебулгарского этапа к до-
монгольскому, затем к золотоордынскому,
во время завоеваний и нашествий, а впо-
следствии – к постзолотоордынским татар-
ским государствам. Каждый из них имеет не
только свою специфику, но и значительные
особенности в характере, направлениях и
тенденциях развития торговли, монетно-
весовых систем и денежного обращения.
Возникновение ремесла и городов в
X в. в Булгарском государстве, в Крыму,
в прибрежных к морю районах, которые с
периода античности являлись центрами ур-
банизации, привело к возникновению про-
стого товарного производства, являвшегося
составной частью феодальных отношений
в период Средневековья. Положение эконо-
мической теории о соединении господству-
ющего натурального и негосподствующего
товарного экономического уклада исклю-
чает абсолютизацию натурального про-
изводства и его механическое противопо-
ставление товарно-денежным отношениям
в период Средневековья, а, следовательно,
переоценку масштабов их развития и роли
торговли. Рассматривая этапы развития тор-
говли, можно констатировать, что обмен
ограничивался незначительным проникно-
вением товарного производства по сравне-
нию с производством натуральным. В обе-
спечении условий жизни главными были
результаты своего хозяйства. Даже город-
ские ремесленники, которые производили
товары для рынка, использовали часть про-
изводимых предметов в своем хозяйстве.
Однако несмотря на преобладание на-
турального хозяйства, в татарских государ-
ствах происходит значительное развитие
торговли и товарно-денежных отношений.
Торговля, являясь фундаментом развития
булгарскойизолотоордынскойцивилизации,
продолжала оставаться таковой и в после-
дующий период. Развитие оседлости, про-
цессов градообразования, создание системы
поселений и ямов, особенно вдоль между-
народных и внутренних торговых путей
внутри страны и за ее пределами, создание
системы торговли и товарообмена с боль-
шими объемами и масштабами, с включе-
нием в нее новых этнических и социальных
групп населения, развитие системы торго-
вых связей в евразийском масштабе, а также
высокий уровень монетного обращения яв-
ляются яркой характеристикой булгарской и
татарской торговли периода Средневековья.
Сочетание периода активного монетного
обращения в X в., во второй половине XIII
– начале XV в., с «безмонетным» периодом
XI–XII вв., сокращение татарского монет-
ного обращения во второй половине XV в.
и переход к обращению монет русских кня-
жеств во второй половине XV–XVI в. в Ка-
зани, продолжение активного обращения
татарских и начала использования турецких
монет в Крыму в XV–XVIII вв., использова-
ние в качестве средств платежа для оптовой
торговли серебряных слитков – «сомов» их
сокращение во второй половине XV в. явля-
ются весьма важными показателями и ком-
понентами расширяющейся, а временами и
сокращающейся торговли.
Преемственность и изменения денежно-
весовых систем и норм, использовавшихся
для организации торговли, формы их раз-
Глава 2. Экономика в татарских государствах 421
вития, роль и политика государств являются
весьма важными и требуют анализа и выяв-
ления их особенностей в отношении влия-
ния на экономику татарских государств, раз-
вития их производительных сил.
При явном недостатке письменных,
особенно нарративных источников, отра-
жающих экономическую историю рассма-
триваемого периода, материалы позволяют
раскрыть как общие черты и закономерно-
сти, так и особенности, характерные для
татарских государств. Имеющиеся данные
свидетельствуют, что торговля существо-
вала не сама по себе, а служила для обе-
спечения потребностей общества в сырье,
товарах, рабочей силе. Во многом внутрен-
ний потенциал государств и включенность
в систему международных торговых путей
определяли прогресс ремесленных техноло-
гий в Казанском, Крымском, Астраханском и
отчасти в Сибирском ханствах, в Ногайской
и Большой Орде, сформировали социально-
экономические отношения, базирующиеся
на комплексном сельскохозяйственном, ре-
месленном производствах и торговле.
Сильное влияние на торговлю оказывали
природно-географические, политические и
миграционные факторы: удобное географи-
ческое расположение татарских государств
в центре торговых путей, соединяющих Се-
вер и Юг, Запад и Восток; расцвет евроази-
атской работорговли в XV–XVI вв.; мигра-
ция различных народов; политика ханской
власти в поддержку торговли и ряд других.
Основные международные торговые свя-
зи, имевшие место в Волжской Булгарии и
Золотой Орде, продолжали сохраняться и
в XV–XVI вв., но по сравнению с золото-
ордынским периодом, когда торговля была
организована в рамках огромной империи
и она была во многом безопасной, торговля
в татарских государствах потеряла размах,
увеличилось число таможенных застав и,
соответственно, торговых пошлин. Учи-
тывая зависимость развития торговли от
сельскохозяйственного и ремесленного про-
изводств, следует подчеркнуть, что она, в
свою очередь, содействовала их развитию.
Развитию торговли активно содейство-
вали купцы, как местные, так и приезжие.
В 1552 г. во время осады Казани русскими
войсками в городе оставались купцы из дру-
гих стран: «Казанцы… пять тысяч с собою
затвориша иноземских купцов – бухар и
шамохен, и турчан и армян и инех» [ПСРЛ,
19, 2000, с.130]. И в самом деле, развиваю-
щаяся внутренняя торговля, налаженное
товарное производство, обширная внешняя
торговля, оставившая после себя много яр-
ких свидетельств – все эти черты экономики
татарских государств нашли отражение и в
социальной сфере, сформировали купече-
ство как особую социальную группу.
Сохранившееся от периода Золотой
Орды организационное оформление купе-
чества в виде торговых уртачеств (товари-
ществ), в татарских государствах активно
развивалось. Письменные источники, при
всей их скудности, сохранили для нас све-
дения, в которых само упоминание торго-
вой деятельности в татарских государствах,
как самой обыденной, весьма показательно.
Это явление как нельзя лучше отвечало тем
отношениям, которые складывались в тот
период на огромной территории Евразии.
Различия национальных, культурных, гео-
графических и хозяйственных условий не
препятствовали населению Восточной Ев-
ропы и восточных стран интегрироваться
в своеобразное торгово-экономическое со-
общество, объединяемое интересами меж-
дународной судоходной торговли. Уровень,
достигнутый в одних местах, распростра-
нялся и на соседние, порой друг от друга
далеко отстоящие территории. В подобных
центрах на достигнутом технически пере-
довом уровне развивалось производство из-
делий, пользовавшихся мировым спросом,
таких как украшения, меха, предметы туа-
лета, оружие и ряд других. Купцы, нередко
объединявшие в одном лице воина, море-
хода и мастера, образовывали сплоченные,
скрепленные клятвой товарищества, наби-
рали гребцов и пускались в странствия на
нескольких кораблях. Дорога была им из-
вестной, и, учитывая дальность пути, они
могли зимовать в одном из придорожных
мест [Кирпичников, 2001, с.15]. Естествен-
но, в процессе они прибегали к денежному
расчету и к натуральному обмену.
В развитии торговли были заинтересо-
ваны сами государства, поскольку она не
только давала необходимую для жизни про-
дукцию, предметы роскоши, но и приносила
422 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
значительную экономическую выгоду для
государственной казны. Так, в Ногайской
Орде торговля осуществлялась по ярлыку
правителя, с купцов брали пошлины: при-
езжие платили 1/3 из 9 частей бию, 1 часть
– карачам; ногайские купцы, гнавшие отары
овец в Бухару, платили по 500 овец, а при-
езжие бухарские купцы – по 1 тысяче «азям-
ских кафтанов» [Трепавлов, 2002, с 507–544;
Исхаков, 2009в, с.78–79]. В числе должност-
ных лиц татарских государств, занимавших-
ся учетом и организацией торговли, названы
весовщики, туткагулы, тамгачи. Существо-
вал торговый налог (харадж хараджат) и
ряд торговых пошлин [Худяков, 1990, с.209–
212]. Значение торговли понимали правите-
ли. Так, Ногайский бий Исмаил в ответ на
предложение начать войну против русских
пишет: «Только мне завоеваться, и мне са-
мому ходити наги, в которые люди умирать
станут, тем и саванов не будет» [Перетятко-
вич, 1877, с.209–210]. Это во многом было
связано с поставками из Московского госу-
дарства льняных изделий и тканей.
Торговля Казанского ханства с Москов-
ским государством контролировалась прави-
тельством, были введены меры, связанные с
обложением экспорта пошлинами. Товары
ввозились на Русь через два пограничных
пункта: Нижний Новгород на волжском пути
и Муром на пути через «поле», где были
учреждены таможни и собирались пошли-
ны. Внутри Московского государства для
восточных купцов была организована ярмар-
ка в холопьем городе при устье р. Мологи,
находившейся недалеко от Рыбинска [Худя-
ков, 1990, с.221]. С.Герберштейн сообщает:
«На этом месте бывает ярмарка, наиболее
посещаемая во всем владении московско-
го государя; сюда стекаются кроме шведов,
ливонцев, московитов еще и татары и весь-
ма многие люди из восточных и северных
стран. Они ведут только меховую торговлю,
потому что эти народы редко или почти со-
всем не употребляют золота и серебра. Гото-
вые платья, иглы, ножики, кастрюли, топоры
и.т.п. они обменивают большей частью на
меха» [Герберштейн, 1866, с.119].
Создание Макарьевской ярмарки и запрет
1525 г. Василия III русским купцам ездить
на Казанскую ярмарку во многом были свя-
заны с желанием подорвать экономическую
мощь Казанского ханства. Однако в разви-
тии торговли были заинтересованы не толь-
ко сами государства. Татарские и приезжие
купцы также нуждались в силе государств
и желательно без войн и потрясений, кото-
рые бы гарантировали им безопасность тор-
говли и торговых путей, развитие товарно-
денежных отношений через предоставление
определенных тарханов. Государства полу-
чали от развития торговли прямую выгоду в
виде торговых пошлин, естественно регла-
ментировали организацию торговли, ввоз
и вывоз серебра, которое являлось в тот
период основным драгоценным металлом
при чеканке монет, а также монетное дело,
которое первоначально в Казанском, Астра-
ханском ханствах осуществлялось в XV в., а
в Крымском ханстве – на всем протяжении
существования этого государства. Купцы,
обладая определенными полномочиями,
становились тарханами. Они были полезны
государству в разных функциях: как компа-
ньоны в торговых предприятиях-уртаках,
как шпионы, как дипломаты и др.
Важным для политики татарских госу-
дарств было упорядочение времени, мест и
организации торговли. Письменные источ-
ники и археологические материалы по более
раннему времени X – началу XV в. довольно
скудно освещают этот вопрос. На развитие
форм торговли татарских государств в XV–
XVI вв. значительное влияние продолжает
оказывать ряд факторов: характер феодаль-
ного производства (господство натурально-
го хозяйства над простым товарным произ-
водством и, соответственно, торговли над
промышленностью); определенная узость
внутренних рынков и рынков сбыта; стро-
гая регламентация торговли. Были и другие
факторы, осложняющие развитие торговли.
К ним в первую очередь относится уровень
развитости мелкотоварного производства,
межгосударственной, внутригосударствен-
ной и межрегиональной торговли товарами
и продуктами широкого потребления; сте-
пень вовлечения городского, сельского и
кочевого населения в товарно-денежные от-
ношения; организация денежного хозяйства
и, конечно же, политическая стабильность
в самих татарских государствах, отсутствие
войн и иных межгосударственных катаклиз-
мов в Евразии.
Глава 2. Экономика в татарских государствах 423
Одной из наиболее важных организаци-
онных форм торговли стали ярмарки, со-
ставная часть внешней, межгосударственной
и внутренней торговли. Наиболее известной
среди них стала ежегодная ярмарка, перене-
сенная в XV в. из Ага-Базара Булгара в Го-
стиный остров на р. Волге около Казани и
получившая международное значение. Она
раскрывала преемственность посредни-
ческой домонгольской и золотоордынской
торговли между Севером и Югом, Западом
и Востоком, Европой и Азией. Ярмарка еже-
годно начиналась 24 июня и, по сообщению
«Казанского летописца», «на той же съеж-
дяхуся в Казань изо всеи Русския земля бо-
гати купцы и многие иноземцы дальние и
торговаху с Русью великими драгими това-
ры, не ведующи русские люди беды на себя
никакия, без боязни живущи в Казани, на-
деющееся яко на своего царя и не боящеся
его» [ПСРЛ, 19, 2000, с.23]. С.Герберштейн
пишет, что ярмарка проходила на Гостином
острове, «который называется островом
купцов, находящимся на Волге недалеко от
казанской крепости» [Герберштейн, 1866,
с.146,150]. Сохранилось красочное описа-
ние этой ярмарки: «Гражани все, мужи с
женами, гуляюще по их, пиюще в корчем-
ницах царевых, покупающе на цены, про-
хлажахуся. Много же народу обирающеся,
черемисы на праздники тыя с рухлом своим
из дальных улусов и торговаху с градскими
людьми, продающее, и купюще, и меняю-
ще» [ПСРЛ, 9, 1965, с.26].
Ярмарки проводились и в самом городе,
и около него. Известно сообщение «Казан-
ского летописца» об установлении в 1508 г.
на Арском поле во время праздника «до ты-
сячи царевых шатров и каторгов вельмож…с
царскими вещами златыми…одеждой мно-
гоценной и постелями» [Там же, с.27, 30].
Ярмарки проводились и в других татар-
ских государствах. В Касимове, например,
торговали хлебом, медом, воском, мехами,
кожевенными изделиями, включая юфть,
сукном, мылом, солью и др. [Рахимзянов,
2001, с.60; Исхаков, 2009в, с.62] в Астра-
хани торговали специями, мехами, рабами,
шелком, парчой, атласом, тканями, драго-
ценными камнями и ювелирными изделия-
ми, рыбой и т.д. [Зайцев, 2006, с.210–226] в
Бахчисарае, Карасу-Базаре, Акмечети, Гоз-
леу – зерном, кожевенными изделиями, ме-
хами и т.д. [Сыроечковский, 1940, с.17–18].
Проходили ярмарки в Сарайчуке, Искере,
Тюмени, Арске и других крупных и средних
городах, центрах княжений (даруг) татар-
ских государственных образований. По сво-
им масштабам, представленности купцов из
других татарских государств, из Московско-
го государства, стран Средней Азии, Ирана,
Кавказа, по активности внутреннего рынка
они отличались, что во многом зависело от
близости к речным, морским и сухопутным
торговым путям, в первую очередь, таким
как Волга, Кама, Иртыш, Тобол, Черное и
Каспийское моря.
Имеющиеся материалы показывают, что
ярмарки были весьма важной формой ор-
ганизации развития внутренней и внешней
торговли, способствовали росту активно-
сти торговых операций и занимали важное
место в системе сложившихся торговых
путей. Ярмарки были постоянным местом
торговли, разрешенными государственной
властью и подчинялись рыночному праву,
т.е. регламентации уплаты определенной
пошлины, мер веса, платежных средств.
Близкое расположение ярмарок к рекам или
морям, крупным городам, большей частью
к столицам ханств облегчало их посещение
русскими, мусульманскими, армянскими,
индийскими и европейскими купцами, ко-
торые приезжали надолго, на срок действия
ярмарки или окончательной продажи своего
товара. Кроме того, это было удобно купцам,
поскольку не надо было совершать больших
перегрузочных операций. Сеть ярмарок по-
стоянно росла, и они тяготели к водным
путям, центрам административной власти.
Широкое распространение имели ярмарки
скота, рыбы и ряда других востребованных
товаров.
Другой формой организации торговли
в тех государствах, где продолжали суще-
ствовать традиции кочевой жизни – в Боль-
шой и Ногайской Орде, Крымском, Астра-
ханском и Сибирском ханствах, стали так
называемые Ордобазары, рынки в кочевых
улусах, являвшиеся торговыми центрами.
Существовала даже особая группа купцов
– ордабазарцы, которые обслуживали хана
и знать (мурз, бия и др.) [Исхаков, 2009в,
с.78]. Все необходимое для жизни, мелкий
424 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
и крупный рогатый скот, продукция ското-
водства, зерно, вооружение, ткани и другие
товары, поступавшие из других татарских
государств, Московской Руси, Бухары, Ур-
генча и других центров, продавалось здесь.
«Возвращаясь к нашему предмету, а имен-
но татарскому войску, скажу, что при нем
всегда находятся купцы; они различными
путями привозят через орду с намерением
идти в иные страны» [Барбаро и Контарини,
1971, с.148]. Известно и сообщение Джона
(Ианна) Султанийского: «…все необходи-
мое доставляется им и покупается и про-
дается» [Хукхэм, 1995, с.63], относящееся
к Орде Сахибкерана, одного из эмиров Ти-
мура, что подтверждает общую закономер-
ность организации торговли, характерную
для кочевых сообществ.
Торговля была сосредоточена в зна-
чительной степени в городах и носила
денежно-вещевую форму, что является ха-
рактерным признаком урбанизации и общей
закономерностью развития торговли. Татар-
ские города в Казанском, Крымском и дру-
гих образованиях были центрами развития
ремесел, внутренней и внешней торговли.
Городское ремесло развивалось как мелкое
производство и отличалось от хозяйства по-
лусвободных крестьян: оно основывалось
на собственности самого работника про-
изводства и являлось товарным. При этом
сама торговля выступала и катализатором
организации городов, ремесла, путей сооб-
щения и транспорта, международных рын-
ков и в целом развития экономики татарских
государств.
В Большой Орде, где в XV в. продолжали
сохраняться города, известен отчет купца из
Шираза Шамс ад-Дин Мухаммада о про-
даже им в Сарае в 1438 г. своих товаров и
закупке там китайского шелка-сырца, шел-
ковой камки, атласа, европейского сукна и
русского полотна [Заходер, 1955, с.14–19].
В КазанскомКремле при археологических
раскопках найдена в значительном количе-
стве парадная импортная посуда. Основная
ее масса поступала из Ирана, Средней Азии,
полумайоликa – из Причерноморья, полу-
фаянсы – из Турции, селадон – из Китая.
И.Барбаро пишет о Казани, что это торго-
вый город, что оттуда вывозят громадное ко-
личество мехов в Москву, Польшу, Персию
и во Фландрию. Меха получают с севера и
северо-востока; из областей Дзагатаев и из
Мордовии [Барбаро и Контарини, 1971].
В Астрахани продавали пушнину (со-
боль, белку), которую вывозили в Дербент и
Сыгнак. Из Ирана, Турции привозили шелк,
парчу, атлас, шелковые нити, ковры, дра-
гоценности, краски, кольчуги, луки, мечи,
грецкий орех; из Армении – жемчуг, бирю-
зу, кожу; из Аравии – пряности; из русских
земель – сафьян, овчину, деревянную посу-
ду, бумагу, уздечки, седла, ножи; из других
татарских ханств – шерстяные, хлопчато-
бумажные, шелковые ткани [Зайцев, 2006,
с.210–226; Исхаков, 2009в, с.72].
Можно и дальше перечислять татарские
города, особенно столичные центры, другие
крупные и небольшие города. Анализ ис-
точников по экономической и социальной
структуре татарских государств указывает
на ведущую роль города в товарном обра-
щении и товарном производстве, уровне
развития товарно-денежных отношений.
Это было характерно и для средневековой
Руси, и для Европы. С.П.Карпов, описывая
европейский кризис, связанный с эпидемией
чумы, поразившей буквально все страны Ев-
ропы, сообщает, что в городах Италии от 30
до 50% населения умерло. Этот кризис по-
дорвал традиционные пути торговли и при-
вел в Причерноморье к кризису торговли, и
она начинает менять ориентацию. «Торговля
начала просто резко сокращаться в масшта-
бах. На некоторое время она вообще зами-
рает после кризиса. А потом возрождается
как торговля местными продуктами и про-
исходит перемена самой структуры торгов-
ли. Если раньше торговля приносила сотни
процентов прибыли, то теперь она приносит
не сотни, а десятки процентов… Но вместе с
тем образуются постоянные торговые пред-
ставительства компаний. Происходит более
глубокое внедрение в инфраструктуру го-
родов итальянского предпринимательского
капитала. Торговля теряет большие масшта-
бы, но приобретает большую стабильность»
[Карпов, 2011].
Анализ динамики развития городов бул-
гарского, золотоордынского и татарских
ханств XV–XVI вв. показывает, что в X в.
булгарские города, включившись в систему
трансевроазиатской торговли по водным, в
Глава 2. Экономика в татарских государствах 425
первую очередь, Великому Волжскому, Кам-
скому, другим речным и сухопутным путям,
стали центрами международной посредни-
ческой торговли с Востоком, Русью, Север-
ной и Западной Европой. В XIII–XIV вв. в
связи с обеспечением государством Джу-
чидов безопасности торговых путей эти на-
правления внешней торговли значительно
расширяются и достигают имперского раз-
маха, но происходит переориентация евроа-
зиатской международной торговли в сторону
итальянских городов на побережье Черного
моря, основанных Генуей и Венецией. С
XI в. и вплоть до XVI в. города Булгарии,
Золотой Орды и татарских государств, нахо-
дясь на пересечении межконтинентальных
евроазиатских торговых путей и оставаясь
центрами внешней торговли, приобрета-
ют новый характер, здесь активнее разви-
ваются формы локальной и региональной
торговли. От посреднического характера
торговля в городах переходит к продаже
товаров широкого спроса и потребления,
а не только предметов роскоши и элитар-
ного запроса, углубляется специализация
товарного производства внутри татарских
государств. Локальная и региональная фор-
ма торговли раскрывается в обмене между
оседлыми и кочевыми районами, государ-
ствами, скажем, между Ногайской Ордой и
Казанским ханством, а после ее падения с
Московским государством, Бухарским и Хи-
винскими ханствами. Усиливается расшире-
ние товарных отношений между городом и
селом, финно-уграми Поволжья, Прикамья,
Приуралья и Сибири, другими этническими
группами населения.
К сожалению, отсутствие источников не
позволяет нам нарисовать облик городского
рынка. Но сохранившиеся базары в городах
Крымского ханства позволяют предпола-
гать, что они имели достаточно выражен-
ный восточный облик. Рядом с рынком рас-
полагались ремесленные мастерские, ибо
неполное отделение торговых функций от
ремесленных было характерно и для рас-
сматриваемого периода, т.е. ремесленник
зачастую сам продавал свою продукцию.
Торговые точки в мастерских, в зависимо-
сти от их специализации, по всей видимо-
сти, были и на улицах городов, а не только
на рынках.
На рынке происходило слияние ассорти-
мента внешней и внутренней торговли. Но
каждый из них имел свою специфику. Здесь
выделялись две формы – локальная и регио-
нальная, отличающиеся друг от друга ас-
сортиментом продаваемых товаров и протя-
женностью дорог. Так, в локальной торговле
разнообразнее были представлены товары
повседневного спроса: продукция сельского
хозяйства, ремесленные изделия. Локальная
торговля развивалась не только на рынках
городов, но и между городом и деревней и
имела бытовое повседневное значение, т.к.
продавались изделия ремесла – орудия тру-
да, ювелирные украшения, хлеб и другие
продукты сельского хозяйства. Обмен меж-
ду городом и сельским поселениями был
также одним из компонентов региональной
торговли. Она связывала дальние города с
деревнями, различные этнические группы и
сословия внутри государств, оседлые райо-
ны с городским урбанизированным населе-
нием, с кочевыми районами, с соседями.
Интересен еще один аспект, имеющий
отношение к формам организации торговли
в Большой Ногайской Орде, Астраханском,
Сибирском и отчасти Крымском ханствах.
Н.Н.Крадин назвал еще один момент «го-
родской» жизни – Орда – «город на коле-
сах». Движущаяся Орда имела не менее
устойчивую структуру, чем оседлый насе-
ленный пункт [Крадин, 2006, с.430–442].
И.Барбаро пишет: «Лишь только правитель
остановился, они сразу раскидывают ба-
зар (выделено нами. – Р.В.), оставляя ши-
рокие дороги… Тут же, немедленно после
того, как поставлены базары, они устраива-
ют свои очаги, жарят и варят мясо и при-
готовляют свои кушанья из молока, масла,
сыра. У них всегда бывает дичина, особенно
же олени… в их войске есть ремесленники –
ткачи, кузнецы, оружейники и другие, и во-
обще есть все необходимые ремесла… Если
бы ты спросил меня: «Они, значит, бродят
как цыгане?» – я отвечу отрицательно, так
как за исключением того, что их станы не
окружены стенами, – они представляются
огромнейшими и красивейшими города-
ми (выделено нами. – Р.В.).
Сохраняющим свое значение являлась
меновая форма торговли, широко известная
по источникам с X в. [Валеев, 1995, с.38–39;
426 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
Валеев, 2012, с.110]. В силу недостаточности
товарно-денежных отношений, она сохраня-
ла свои позиции в Ногайской Орде, Сибир-
ском ханстве. В той или иной мере меновая
форма торговли существовала в торговых
операциях во всех ханствах и, как мы видели
выше, и в Московском государстве.
Активно развивалась в татарских госу-
дарствах внутренняя торговля, т.е. торговля
внутри города и села, среди кочевых групп
населения, обмен между ними и различны-
ми районами этих государств. Базой для
ускоренного развития внутренней торговли
стало развитие земледелия, скотоводства,
ремесленных производств. В целом следу-
ет отметить, что внутренняя торговля от-
ражала экономическое развитие каждого
из этих государств, объединенных когда-то
единым экономическим пространством и
политическим устройством. Общественное
разделение труда, специализация ремес-
ленных производств влияли на активное
развитие внутреннего рынка и привели к
значительному усилению товарооборота в
городе, значительно меньше – на селе, где
продавались товары повседневного спроса
и, прежде всего, изделия ремесла. Рыноч-
ный спрос на различные виды ремеслен-
ной продукции определял стандартизацию
и удешевление изделий, рассчитанных на
достаточно широкий круг потребителей, и,
соответственно, приводил к дальнейшему
развитию технологий производства, что, в
свою очередь, способствовало росту ремес-
ла и объема торговых операций.
Города становились важнейшим рынком
сбыта сельскохозяйственных продуктов –
зерна, мяса и т.д., поскольку городское насе-
ление предъявляло значительный спрос на
них. Так, к примеру, Казань не могла покрыть
своей потребности в сельскохозяйственных
продуктах за счет их привоза из ближайших
к городу сел и деревень, поэтому торговля
обслуживала товарное обращение между
отдельными городами Казанского ханства
и тем самым позволяла обеспечивать сель-
скохозяйственными продуктами крупней-
ший город страны – Казань [Мухамедьяров,
2012, с.178–179].
Другую тенденцию развития внутрен-
ней торговли характеризует Ногайская
Орда с господством кочевой скотоводческой
экономики. Она жизненно нуждалась в по-
лучении продукции земледелия и ремесла
от оседлых соседей – Казанского ханства,
Московского государства, среднеазиатских
ханств. Эти товары она приобретала чаще
путем обмена, а не военных походов. Тор-
говые караваны ногаев отправлялись во все
окрестные страны, и развитию коммерции
во многом способствовало расселение улу-
сов вдоль старых караванных маршрутов.
Ими ногайцы пользовались не только для
собственного обмена, но и для сбора по-
шлин с транзитных торговцев. В Орде су-
ществовали районы с различной экономи-
ческой ориентацией и, соответственно, с
различным набором ввозимых-вывозимых
товаров [Трепавлов, 2002, с.522–523].
Накопленная и введенная в научный обо-
рот база письменных и археологических ис-
точников позволяет нам назвать основной
ассортимент внутреннего рынка. Кроме то-
варов повседневного спроса, связанных с
сельскохозяйственной продукцией, активно
торговали гончарной посудой – тарной и
столовой: корчаги, кувшины, горшки, кру-
жечки. Городской продукцией были изделия,
требующие высоких профессиональных
навыков, и соответствующие технические
средства. При раскопках Казанского Кремля
в слое ханства найдена керамика в булгар-
ских традициях (от 6,1% до 34% от обще-
го количества керамики в слое); казанская
керамика, технологически сопоставимая с
позднеболгарской керамикой, а по технике
изготовления близкая к керамике золотоор-
дынских городов Нижнего Поволжья (в слое
составляет от 24% до 55%); русская керами-
ка, представленная белоглиняной привозной
или из привозного сырья (до 10% керамики
слоя), а также финская керамика. Из сосудов
найдены кувшины и кувшинчики, кумганы,
кружкообразные сосуды, горшки, корчаги,
чаши, блюда, туваки, сфероконусы. Най-
дена и поливная посуда – белоглиняная и
красноглиняная с зеленой и коричневой по-
ливой местного производства. Аналогичные
предметы обнаружены и на Камаевском, и
Арском городищах и датируются XV в. На
Камаевском городище эта керамика состав-
ляет 10,5–11% от общего числа керамики.
Такая же керамика имеется и в синхронных
Казанскому Кремлю слоях Москвы и Твери.
Глава 2. Экономика в татарских государствах 427
Находки поливной керамики и в городах и
на селе свидетельствуют как о значительном
объеме производства посуды такого вида,
так и о процессах, связанных с развитием
товарно-денежных отношений на селе.
Процветала и малая торговля между
сельскими поселениями, торговля изделия-
ми деревенских гончаров. Глиняная посуда,
изготавливаемая на одном из поселений,
могла распространяться в близлежащих по-
селениях и через небольшие базары обслу-
живать достаточно отдаленные селения.
Изделия из железа для земледелия, ското-
водства, бортничества, рыболовства, охоты,
оружие, сырье, полуфабрикаты становились
важной частью внутренней торговли. Но
если продукция гончарного ремесла срав-
нима с домашним производством, то куз-
нечное, в силу его сложности, для ремеслен-
ников стало основным видом деятельности
и доходом. Обмен товарами или операции
купли-продажи происходили, вероятнее
всего, в натуральной форме, т.е. с кузнецом
расплачивались за работу продуктами сель-
ского хозяйства – зерном, мясом, рыбой и др.
Кузнецы жили и производили продукцию
как в городах, так и в селах, в Казанском,
Крымском, Астраханском ханствах, при хан-
ском дворе или бийской орде в Сибирском
ханстве и Ногайской Орде. В число товаров
входили также котлы, в том числе чугунные,
мелкие изделия из меди и бронзы, предме-
ты вооружения. В отношении последнего
Московское государство ввело список за-
поведных (запрещенных к вывозу) товаров
в татарские государства. К ним относились
оружие, доспехи и в целом ремесленные из-
делия из металла, вещества для изготовле-
ния пороха [Там же, с.534, прим. 15].
Учитывая высокий уровень кожевенно-
го производства во всех татарских государ-
ствах на внутреннем рынке, население было
обеспечено его продукцией в достаточном
объеме – обувью, тулупами, шубами, рука-
вицами, ремнями и шапками. Эти товары
активно вывозились в другие страны. Так,
тулупы вывозили в турецкий Азов и в сыр-
дарьинские города, и в Москву [Новосель-
ский, 1948, с.214]. Фазлаллах Исфахани пи-
шет о привозимых в Сыгнак в начале XVI в.
«со стороны Дешта» шубах из «меха киша
и типа», т.е. соболя и белки [Фазлаллах ибн
Рузбихан Исфахани, 1976, с.116, 117, 273].
Но в большей степени на рынке торгова-
ли украшениями. Это были как достаточно
простенькие и дешевые поделки, так и до-
рогие, сложные в изготовлении ювелирные
изделия. Они изготавливались и самими
татарскими мастерами, и продавались юве-
лирные изделия из Ирана, Крыма, Турции,
Средней Азии и др. Движение товара, в дан-
ном случае предметов ювелирного искусства
и литейного производства, меди, серебра,
золота характеризовало их интенсивность.
Речь идет о воспроизводстве товара, что как
нельзя лучше характеризует экономическое
состояние татарских государств, динами-
ку развития их товарного производства и
основных тенденций развития торговли и
товарно-денежных отношений не только в
этих государствах, но и на евроазиатском
пространстве.
Предметом внутренней торговли ста-
новились и те товары, которые поступали
в результате межрегиональной и внешней
торговли из соседних и дальних стран.
М.Ф.Фехнер называет целый набор товаров,
отправляемых в Ногайскую Орду: сбруя, об-
увь, деревянные ларцы, «коробьи, русские и
западноевропейские ткани, бумага, седла,
стремена, рукомойники, стекло, ртуть, кра-
ски, ловчие птицы, моржовая кость, а также
хлебные товары» [Фехнер, 1956, с.53–56,
64–66, 83–84, 97].
Внутренняя торговля связывала круп-
ные и небольшие городские центры, сель-
скую округу и районные поселенческие
агломерации, ордобазары и другие орга-
низационные формы торговли в татарских
государствах в единую структуру, что под-
тверждается находками однотипных изде-
лий, произведенных в том или ином центре,
характерных форм сосудов или деталей и
других товаров. Хотя внутренняя торговля
во многом связана с экономическим потен-
циалом общества и непосредственно выте-
кает из внешней торговли, все же они взаи-
модополняют друг друга.
Внешняя торговля татарских госу-
дарств охватывала как бы несколько
пространственно-территориальных зон, и
они различались протяженностью торговых
путей и средств сообщения, организацион-
ными действиями купцов, уртачеств (това-
риществ) и государств. Первая (малый круг)
– это непосредственная зона контакта в бли-
428 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
жайшем пограничье между прилегающими
государствами, входившими когда-то в Зо-
лотую Орду и продолжающими ее насле-
дие: Казанское ханство и Ногайская Орда,
Казанское ханство и Астраханское ханство
и т.д. Вторая (средний круг) – это дальние
области соседних государств, объединен-
ные сферой торговых интересов, например,
русские княжества до создания единого Мо-
сковского государства или территории «от-
крытой» торговли («страны Мрака»). Третья,
транзитная (дальний круг) – это отдаленные
страны и регионы, находившиеся вне зоны
непосредственно пограничного контакта и
отдаленные огромными пространствами:
Иран, Средняя Азия, Северная и Западная
Европа, Индия, Китай, Египет.
Нахождение татарских государств на
стыке международных торговых путей, из-
вестных с глубокой древности, определило
роль и значение их внешней торговли. Учи-
тывая огромную территориальную располо-
женность на территории Евразии этих госу-
дарств и близость к тем или иным торговым
партнерам, внешняя торговля имела свою
специфику. Но одно было несомненным –
то, что международная торговля и внешние
рынки имели большое значение для госу-
дарств, их политической и административ-
ной власти. Хотя международная торговля
потеряла свою широту, мощь и блеск, харак-
терную для второй половины XIII – первой
половины XIV в. периода расцвета Золотой
Орды и во многом связанную с безопасно-
стью торговых путей в Евразии, она продол-
жала существовать и была востребована.
Укреплению этой торговли способствовали
различные факторы: разветвленная система
сухопутных, речных и морских коммуника-
ций, товарный характер сельскохозяйствен-
ного и особенно ремесленных производств,
наличие в городах достаточных возможно-
стей и средств обеспечения международной
торговли. Вместе с тем были и неблагопри-
ятные обстоятельства: военное соперниче-
ство между Большой Ордой и Крымским
ханством, Казанью, Крымом и Сибирским
ханством, Москвой, отсутствие безопас-
ности сухопутных караванных путей на
Среднюю Азию, узость внутреннего рынка,
районов, лежащих вдали от городов, сухо-
путных, речных и морских торговых путей,
различные феодальные поборы и таможен-
ные заставы.
Международная торговля развивалась в
нескольких внешнеторговых направлениях
и во многом продолжала те же закономер-
ности и тенденции, характерные для более
раннего периода времени. Одним из важных
направлений этой торговли стал взаимооб-
мен товарами и ценностями между самими
татарскими государствами, входившими
когда-то в единый Улус Джучи. Известно
достаточно материалов о тесном взаимо-
действии между Казанским ханством, Но-
гайской Ордой, Сибирским, Астраханским
и Крымским ханствами.
Другим важным направлением стала тор-
говля с русскими княжествами и единым
Московским государством, а через нее с Цен-
тральной, Западной и Северной Европой.
Третьим направлением внешней торгов-
ли были связи с восточными странами –
Ираном, Средней Азией, Кавказом, Китаем
и т.д.
В исследовании внешней торговли та-
тарских государств интересной является
характеристика ведущих статей экспорта
и импорта, позволяющая показать систему
татарской торговли, структуру ее товароо-
борота, соотношение местных и привозных
товаров и эволюцию товарообмена. Изуче-
ние ассортимента товара позволяет также
разобраться в природе торговли, ее направ-
лениях и социальной ориентированности.
Характеристику товаров, вывозимых из
Восточной Болгарии на Восток, определил
в X в. ал-Мукаддаси: «Что касается купе-
ческих товаров, то из Хорезма вывозятся
меха собольи, беличьи, горностаевые, ку-
ньи и лесных куниц, лисьи, бобровые, козьи
шкуры, воск, стрелы, крупная рыба, шапки,
белужий клей, рыбьи кости, бобровая струя,
юфть, мед, орехи, барсы (или гончие собаки),
мечи, кольчуги, березовый лес, славянские
невольники, овцы, рогатый скот» [Гаркави,
1870, с.282]. Для рассматриваемого перио-
да она изменилась незначительно. Так же
как и раньше, на этой территории перекре-
щивались интересы восточных и западных
купцов, стремившихся получить доступ к
«мягкому золоту». Именно пушнина, так же
как и раньше, в X–XIV вв., являлась наибо-
лее известным для восточных авторов пред-
Глава 2. Экономика в татарских государствах 429
метом торговли. Так, для Ногайской Орды,
территория которой не отличалась большим
количеством лесов, а в значительной мере
степными просторами, Ж. де Люк пишет:
«…очень водится у них… диких лошадей,
волков, медведей, лисиц, оленей… и лосей.
Ногайцы их бьют и продают шкуры, состав-
ляющие… самый обыкновенный их товар»
[Люк, 1879, с.487]. Для Сибирского ханства,
где леса составляли основную часть терри-
тории, за исключением степных регионов,
меха являлись главным товаром. Казанское
ханство, продолжая традиции Болгарского
государства, стало перевалочным пунктом и
сумело поставить на широкую основу про-
дажу мехов, получая от этого значительную
выгоду. Поэтому торговля мехами во многом
определяла характер торговых контактов.
Продолжая традицию, появившуюся в
Улусе Джучи из Большой Орды, Крымско-
го ханства и Ногайской Орды, в Казанское
ханство, Турцию, Русь вывозились активно
лошади, овцы и крупный рогатый скот. Мас-
штабы экспорта коней из Ногайской Орды
в XV–XVI вв. были столь значительны,
что создавалось впечатление, будто словом
«конь» обозначались только лошади ногай-
ской породы [Денисова, 1946, с.40; 75, 528].
В.В.Трепавлов утверждал, что дворянская
конница формировалась в основном из них
и, по мнению западных историков, именно
ногайские лошади послужили инструмен-
том преобразования прежней феодальной
московской пешей армии в современную,
соответствующую эре огнестрельного ору-
жия… и без кавалерии русские никогда бы
не смогли завоевать мусульманские террито-
рии [Трепавлов, 2002, с.528]. Цены на лоша-
дей и скот только в русском государстве за
XVI в. выросли в 2–2,5 раза [Там же, с.529].
Важной статьей экспорта были кожевен-
ные изделия и среди них наивысшего ка-
чества юфть и сафьян, которые в больших
объемах вывозились в восточные страны,
где назывались «булгари», и на Русь.
Работорговля в Евразии, принявшая ши-
рокий размах в IX–XI вв. и получившая зна-
чительный импульс в XIII–XIV вв., не пре-
кратилась в рассматриваемый период, рабы
были весьма доходной статей экспорта. В
Ногайской Орде в XVI – первых десятилети-
ях XVII в. кочевники, разоряясь, продавали
своих родственников. «У них один продает
другого… и за небольшую, к тому же еще,
цену. В Астрахани во время нашего пребы-
вания можно было, по причине господство-
вавшего голода, купить татарина за 4–5 фло-
ринов, а то и дешевле», – сообщают Какаш
и Тектандер. Продавали и детей, при этом
мальчики стоили более 8 рублей, девочки –
1,5 рубля, девушки – 3 рубля [Там же, с.536,
прим. 19; Какаш, Тектандер, 1896, с.26–27].
Однако в большей степени предметом
работорговли служили пленные. Русские
летописи отмечали: «А воевали Казанцы
грады и пусты сотворили: Новгород Ниж-
ний, Муром, Володимиря, Шую, Юрьев,
Вольской, Къстрому, заволожские Галичь с
всем, Вологду, Тотьму, Устюг, Пермь, Вятку,
многими приходы в многие лета, доне леже,
Бог государем нашим избави от них» [ПСРЛ,
13, 1965, с.129]. В период Средневековья
военные походы давали возможность полу-
чения не только материальных богатств, но
и значительного количества пленных, про-
даваемых затем на рынках Астрахани, Ка-
зани, Крыма, Турции, восточных стран. Па-
вел Иовий в 1545 г. писал, что после похода
крымского хана Муххамед-Гирея на Москву
летом в 1521 г. пленных «москов» продава-
ли «и в Таврии туркам, и в Цитрахе разным
обитателям берегов Каспийского моря»
[Иовий Павел, 1997, с.354–355]. Крупными
центрами продажи рабов были Азак, Кафа,
Стамбул, Бухара. Средняя Азия была также
важным направлением сбыта рабов. Имен-
но туда везли захваченных русских послов,
гонцов, толмачей, служилых людей, направ-
лявшихся в Ногайскую Орду. Невольников,
захваченных в набегах, особенно много
было в 1608–1612 гг., когда бий Иштеряк
фактически начал войну с раздираемым
смутой Московским государством. Из Ма-
вераннахра и Каракумов добраться до роди-
ны русским людям оказывалось неизмеримо
труднее, чем из Крыма и Анатолии [Трепав-
лов, 2002, с.538; Новосельский, 1948, с.65,
79, 80]. Когда набег удавался, пленники шли
«дешевою ценою: человека золотых в де-
сять и пятнадцать, а доброго и молодого в
двадцать золотых». Если же добыча оказы-
валась слишком многочисленной, то «има-
ли… за молодого человека по чаше проса»
[Трепавлов, 2002, с.536–537]. Происходил и
430 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
обратный обмен рабами. В 1560–1570-х гг.
московское правительство торговало с оро-
добазарцами «литовским» или «немецким»
полоном – европейскими воинами, угодив-
шими в руки воевод на фронтах Ливонской
войны [Там же, с.536].
Огромное значение для внешней торгов-
ли имел вывоз из Казанского, Астраханского
и Крымского ханств рыбы, которую, как мы
видели выше, ловили в огромных количе-
ствах. Особенно много торговали белугой,
осетром, севрюгой и др.
Через территорию татарских государств
поступала значительная часть импорта и
реэкспортируемых товаров – шелковые и
хлопчатобумажные ткани, среднеазиатский
текстиль, богато декорированная поливная
восточная керамика, ювелирные изделия,
китайский селадон, фрукты, изюм, вино-
град, предметы роскоши. С.Герберштейн,
говоря о восточном ввозе в Москву, пишет:
«Товары большею частью состоят из сере-
бряных слитков, сукон, шелку, шелковых
и золотых материй, жемчуга, драгоценных
камней, золотой канители» [Герберштейн,
1866, с.90]. В качестве импорта и реэкспор-
та можно также называть поступавший из
Ирана йеменский сердолик, из более южных
стран – мадагаскарский горный хрусталь,
из Мавераннахра – согдийский хрусталь и
среднеазиатскую бирюзу, из Индии – гор-
ный хрусталь, из Бадахшана (Северный Аф-
ганистан) привозили лазурит.
В татарские государства импортирова-
лись товары, необходимые населению для
жизни, предметы роскоши, специи. Им-
порт во многом зависел от уровня развития
их экономики и, прежде всего, от уровня и
развитости технологий ремесленных произ-
водств. В.В.Трепавлов отмечает, что для тор-
говли России и Ногайской Орды характер-
ным было то, что набор вывозимых в степь
товаров был намного больше ввозимых, и со
ссылкой на А.Беннигсена и Ж.Вайнштейна
подразделяет импорт на предметы повсед-
невной необходимости, «предметы циви-
лизации» (ремесленного производства) и
предметы роскоши [Трепавлов, 2002, с.535].
С.Герберштейн сообщает: «В Татарию вво-
зятся седла, узды, одежды, кожи, оружие же
и железо вывозятся только украдкой или по
особому позволению областных начальни-
ков в другие северо-восточные страны. Од-
нако они (русские) возят к татарам суконные
и полотняные одежды, ножи, топоры, иглы,
зеркала и т.д.» [Герберштейн, 1866, с.90].
Ввозили соль, западноевропейские тка-
ни и фабрикаты. Соль и рыба из Астрахан-
ского ханства вывозилась не только в другие
татарские государства, но и в русские кня-
жества, Московское государство, в страны
Каспийского бассейна. И.Барбаро сообща-
ет: «Ежегодно люди из Москвы плывут на
своих судах в Астрахань за солью» [Барбаро
и Контарини, 1971, с.157]. И.В.Зайцев при-
водит и другие сообщения о торговле солью
в более позднее время. В 1599 г. Орудж-бек
Байат отмечал, что в Астрахани для куп-
цов из Москвы, Армении, Персии и Тур-
ции главным предметом вывоза была соль
и приводит данные о масштабах торговли
рыбой и солью. Так, добыча соли во второй
половине XVI в. составляла несколько сотен
пудов и в XVII в. достигла 1–1,5 млн пудов
[Зайцев, 2006, с.216–217].
Учитывая нахождение татарских госу-
дарств на стыке международных торговых
путей, важную роль в их экономике играла
транзитная торговля, в ходе которой про-
исходило слияние экспорта и импорта, и
она была одним из главных источников до-
ходов и богатств этих государств. Имеется
достаточно много свидетельств об этом. В
20-х гг. XVI в. П.Иовий писал, что в торжи-
ще Цитраха (т.е. Астрахани) «индийские,
персидские и армянские купцы устраивают
славную ярмарку» [Иовий Павел, с.273].
И.В.Зайцев приводит сообщение И.Массы,
жителя из Нидерландов для конца XVI – на-
чала XVII в. о том, что Астрахань «всегда
была большим и людным торговым горо-
дом, куда стекалось для торговли множество
купцов из Персии, Аравии, Индии, Шемахи
и Турции, привозивших из Армении жемчуг,
бирюзу и дорогие кожи, из Шемахи, Персии
и Турции – парчу, дорогие ковры, различные
шелка и драгоценности, из Аравии – много
пряностей, от московитов, в свою очередь,
они получали кожи, сукно, шерстяные мате-
рии, бумагу, другие подобные сырые това-
ры, а также икру, которую помногу скупали
турки и отправляли в Константинополь; эта
икра, добываемая из осетров, которых неве-
роятно много налавливают в Волге, каковая
Глава 2. Экономика в татарских государствах 431
икра весьма нравится туркам, равно как в на-
стоящее время итальянцам» [Зайцев, 2006,
с.225–226; Исаак Масса, 1937, с.23]. Как мы
видим, импорт касался не только готовых
товаров, но и сырья, которое отсутствовало
в тех или иных татарских государствах или
регионах (драгоценные и полудрагоценные
камни, янтарь, олово, серебро, золото и т.д.),
заготовок изделий, а также ремесленных
технологий и приемов, т.е. всего того, что
формирует материальную культуру.
Таким образом, можно констатировать,
что в татарских государствах было значи-
тельное движение товаров внутренней и
внешней торговли, предметов экспорта и
импорта, форм их организации и в целом
осуществлялось активное развитие товар-
ных отношений. В соответствии с экономи-
ческой теорией и практикой товар являлся
одновременно благом, поскольку нужен по-
требителю, и затратами, т.к. для его произ-
водства нужны ресурсы и соответствующие
технологии. Но товар обладает не только
свойством удовлетворять человеческие по-
требности, но и свойством вступать в отно-
шения с другими предметами, обмениваться
на другие товары. Эта способность товара
к обмену в определенных количественных
пропорциях и есть меновая стоимость [Эко-
номическая теория, 1997, с.68–71].
§ 3. Монетное обращение и денежно-весовая система
Быстрый рост хозяйственных связей,
рост внешней и внутренней торговли требо-
вали удобных для обращения средств пла-
тежа. Денежно-весовая система как исто-
рически сложившаяся форма и практика
организации обращения монет сформирова-
лась еще в раннем Средневековье [Валеев,
1995; Валеев, 2012; Мухамадиев, 1990; Му-
хамадиев, 2005]. В ее основе лежал опреде-
ленный денежный товар, являвшийся все-
общим эквивалентом, его фиксированный
вес равнялся металлическому содержанию
денежной единицы. Поэтому денежное об-
ращение рассматривается как процесс об-
мена на рынке государств, обеспечиваемый
всеми видами платежа. В экономике татар-
ских государств и в такой важной ее сфере
как торговля, платежные знаки, и в первую
очередь монеты и серебряные слитки, игра-
ли весьма важную роль. Они не ограничива-
лись только сферой внутреннего обмена, но
и выполняли роль посредника в междуна-
родной торговле. При этом в момент пере-
хода из одной экономической среды в дру-
гую они обретали свойства товара, а в новой
среде либо в полной мере возвращались к
роли денег – товара товаров, либо использо-
вались как один из видов сырья.
Благодаря более чем трехсотлетнему
изучению булгарских и джучидских монет,
многими поколениями нумизматов, архео-
логов и историков денежное дело и денеж-
ное обращение Улуса Джучи сравнительно
неплохо изучено. Получены результаты по
четырем периодам монетного обращения,
распространения серебряных монет, медных
пулов и районах их обращения, денежных
реформах, типологии монет, общих и мест-
ных особенностях денежного дела, «нумиз-
матических провинциях», городах чеканки,
метрологических данных и других важных
проблемах [Федоров-Давыдов, 2003; Муха-
мадиев, 1983; Валеев, 2012; Сингатуллина,
2009]. В результате был осуществлен се-
рьезный научный анализ нумизматического
материала, выработка на его основе серьез-
ных представлений об истории монетного
обращения Золотой Орды и превращении
его в комплексный источник реконструкции
экономической истории этого государства.
В последние годы интерес к проблематике
монетного обращения Улуса Джучи растет,
что связано с новыми находками кладов зо-
лотоордынских монет на территории импе-
рии. Происходит активизация координации
деятельности ученых-нумизматов и коллек-
ционеров, использование в сфере научного
анализа частных коллекций, подключение
возможностей Интернета. Дальнейшее раз-
витие исследований по средневековой вос-
точной нумизматике прослеживается не
только на региональном, российском, но и
на международном уровнях. Объединяются
усилия исследователей разных направлений
и междисциплинарных подходов в джучид-
ской и монгольской нумизматике. Они на-
432 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
правлены на характеристику динамики де-
нежного обращения, проблем экономики с
решением задач генеалогии, права, истори-
ческой географии, искусствоведения и дру-
гих сложнейших вопросов истории Улуса
Джучи и улусов Монгольской империи.
История монетного обращения и денеж-
но-весовых систем татарских государств
монографического изучения в таком объеме,
как это сделано для Улуса Джучи, к сожале-
нию, не получила. Денежное дело в Золотой
Орде следовало общим закономерностям,
но, несмотря на это, каждый из регионов
имел свои особенности, во многом связан-
ные с той ролью и местом в истории Евра-
зии домонгольского периода. Татарские го-
сударства во многом наследовали традиции
монетной чеканки периода Золотой Орды,
но организовать в таком объеме как прежде
монетный чекан не могли, что во многом
связано с экономическими и политически-
ми факторами. Чекан монет осуществлялся
в незначительных объемах в Большой Орде,
Булгаре аль Джадид (Казань), в Астрахан-
ском и Сибирском ханствах и в достаточно
больших объемах в XV–XVIII вв. в Крым-
ском ханстве. В Ногайской Орде чекана не
было, потому что здесь ханы не правили.
Вопрос о монетном чекане от имени
правителей в этих государствах достаточ-
но интересен, поскольку чеканка является
свидетельством политического и экономи-
ческого суверенитета. Тем более, что эти
государства были исламскими, а в «…му-
сульманском мире монета играла двойную
роль, будучи не только средством денежно-
го обращения, но и средством политической
агитации» [Янина, 1962, с.158].
Крымский монетный чекан продолжал
тип золотоордынских монет. Их харак-
терным признаком является тамга, про-
изводная от старой тамги рода Бату, и она
появляется на монетах Золотой Орды, чека-
ненных на Крымских монетных дворах еще
при хане Шадибеке (1399–1407). Монеты
первого крымского хана Хаджи-Гирея и по-
следующих ханов продолжали этот тип. На
рубеже XVI–XVII вв. происходит измене-
ние типа монеты, что связано с усилением
влияния Османской империи. Крымские
монеты становятся все более похожими на
турецкие, и это становится заметным осо-
бенно в XVIII в. [Исламские монеты, 2006,
с.146–149].
Монетный чекан в Булгаре (Казани)
связан с именем Гияс-ад-Дина и Улуг-
Мухаммеда [Мухамадиев, 2005, с.185–190].
По мнению ряда исследователей, работа мо-
нетного двора после них была прекращена,
хотя известны заготовки для монетного че-
кана, найденные при раскопках Казанского
Кремля. Существует другая версия, выска-
занная В.В.Зайцевым, о том, что так назы-
ваемые «мордовки», поволжские подража-
ния монетам Московской Руси, являются
чеканом Казани, и он осуществлялся в XV–
XVI вв. Подтверждением может служить
регулярное попадание «мордовок» в клады
вместе с русскими монетами и с позднед-
жучидскими дирхемами, а также наличие
большого числа не пробитых «мордовок»,
т.е. не подготовленных для использования
в качестве украшения. Затрудняет датиров-
ку «мордовок» многообразие их типов и
различная техника изготовления: чеканка
сменяется литьем. Изменяется и качество
металла – от хорошего серебра до плохого
биллона, а также значительно колеблется
вес [Исламские монеты, 2006, с.144–145].
Чеканка монет в Сибирском ханстве, по
всей видимости, существовала, но нам из-
вестно лишь о чеканке монет тюменским
ханом Сайид-Ибрагимом. Место чеканки
обозначено как «Орду Базар» и было связа-
но с захватом им в 1481 г. торгового центра
Большой Орды «Ордобазара» [Нестеров,
2001, с.276]. Другие денежные знаки, при-
надлежавшие сибирским политическим объ-
единениям, неизвестны, хотя В.И.Соболев
сообщает об обнаруженных в ряде могиль-
ников русских монет и европейских счет-
ных жетонов, попавших в Западную Сибирь
в XIV–XVII вв. и использовавшихся в каче-
стве украшений, а также об использовании
в качестве платежа денег среднеазиатских
государств. Но эквивалентом обмена здесь в
основном являлась пушнина – валюта того
времени [Соболев, 2008, с.218].
Монеты, чеканенные в Астрахани в пер-
вой четверти XV в. от имени постоянно
меняющихся золотоордынских ханов, до-
статочно хорошо представлены в катало-
гах и исследованиях. Город переходил из
рук одного хана в руки другого. На моне-
Глава 2. Экономика в татарских государствах 433
тах Кучук-Мухаммеда и его сына Махмуда
встречается тамга в виде двузубца с двумя
точками. По мнению А.Г.Нестерова, в пер-
вой половине XV в. тамги на джучидских
монетах стали приобретать не столько родо-
вой, сколько локальный характер, и «владе-
ние Хаджи Тарханом и Орду Базаром само
по себе уже давало право помещать на моне-
тах тамгу в виде двузубца с двумя точками»
[Зайцев, 2006, с.29; Нестеров, 2001, с.275–
276]. Анализ кладов джучидских монет
позволил Г.А.Федорову-Давыдову сделать
вывод о том, что во второй четверти XV в.
в Нижнем Поволжье полностью прекраща-
ется денежное обращение, и Хаджи-Тархан
является единственным местом в регионе,
где было налажено производство монеты.
Но отсутствие экономических условий для
ее обращения привело к тому, что вся про-
дукция денежного двора Хаджи-Тархана
осела в основном на территории Среднего
Поволжья [Федоров-Давыдов, 1960, с.119;
Зайцев, 2006, с.24–25]. Большое количество
хаджи-тарханских монет и в целом южной
весовой нормы обнаружено в кладах второй
половины XV в. на территории Казанского
ханства. Хаджи-тарханские монеты поряд-
ка 60–62% обнаружены в кладах в с. Боль-
шой Шикши-Олуяз, № 189; Казани, №195;
Именькове, №202д [Федоров-Давыдов, 1960,
с.122, табл.9; Федоров-Давыдов, 2003, с.55].
Монетное обращение в XV в. продолжа-
ло развиваться в Казанском ханстве, где для
торговых операций использовались позд-
неджучидские монеты. Если проанализиро-
вать количество кладов XV в. на территории
Среднего и Нижнего Поволжья, то получа-
ется интересная картина. На территории
Среднего Поволжья и Прикамья обнаруже-
но 26 кладов, а с учетом мордовских земель
по рекам Сура, Цна и Мокша – 34 клада. В
Нижнем Поволжье кладов XV в. обнару-
жено всего 10, из них 6 кладов найдено на
территории Селитренного городища (Сарая-
аль-Махруса). А на территории Казанского
ханства монеты найдены в разных его ча-
стях [Там же, с.150–151]. Как видим, объем
монетного обращения явно превалирует на
территории Казанского ханства и по фор-
мальным признакам по сравнению с Ниж-
ним Поволжьем – в 2,5–3,5 раза. Если срав-
нить эти цифры с материалами XIII–XIV вв.,
то можно увидеть следующую динамику: 13
кладов и отдельных находок монет, относя-
щихся к XIII – началу XIV в., обнаружены
только на территории Волжской Булгарии,
а в Нижнем Поволжье кладов конца XIII –
начала XIV в. – только 4,78 кладов, относя-
щихся к 1310–1380 гг., найдено в Среднем
Поволжье вместе с Приуральем, а в Нижнем
Поволжье – 71. Соотношение кладов 1380–
1400 гг. следующее: в Среднем Поволжье
18 кладов (в Приуралье не обнаружено), а
в Нижнем Поволжье – 12 кладов [Там же,
с.139–149]. Эти цифры свидетельствуют об
экономической и торговой активности Сред-
него Поволжья в рассматриваемый период.
Если во второй половине XIII в. тенденции
активной торговли связываются в основном
со Средним Поволжьем, то в XIV в. проис-
ходит значительный всплеск развития эконо-
мики в Нижнем Поволжье, но Среднее По-
волжье не теряет своей роли. В XV в. снова
происходит усиление монетного обращения
на территории Казанского ханства. Конечно,
сложно по объемам монетного серебра срав-
нивать XIV и XV вв. Однако монетное обра-
щение джучидских и других монет на терри-
тории Казанского ханства было достаточно
активным. Следует заметить, что находки
кладов монет продолжаются, и последние
находки кладов монет в Тукаевском, Рыбно-
Слободском, Апастовском и ряде других
районов Татарстана позволяют говорить о
том, что обращение джучидских монет в Ка-
занском ханстве в XV в. продолжалось.
Однако в первой четверти XV в. с появ-
лением нового монетного чекана в Булгаре
(Казани) происходит окончательный про-
цесс дробления единого монетного обраще-
ния Улуса Джучи и обособление монетного
дела и чекана в Среднем Поволжье. Клад
XV в., найденный в 2003 г. около с. Рыб-
ная Слобода, показывает происходящие из-
менения в составе монетного обращения и
основные тенденции денежного дела XV в.
Из 6 тыс. монет, оказавшихся доступными
для изучения, более 4 тыс. ярмаков булгар-
ской чеканки XV в. и около 2 тыс. монет
конца XIV – начала XV в. южных монет-
ных дворов Золотой Орды: Хаджи-Тархана,
Сарая, Сарая аль-Джадида, Иль Уй Му аз-
зама, Хорезма, Азака, Сарайчука, Крыма,
Кафы, Орды, Орды Му’ аззама, а также 61
434 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
монета, отчеканенная в русских землях,
в основном в Суздальско-Нижегородском
княжестве. Взвешивание монет этого кла-
да, а также материалы других кладов по-
казали, что произошло понижение весовой
нормы чеканки монет с 0,62 до 0,57 г, что
уравняло вес Казанских монет с суздальско-
нижегородскими и способствовало их про-
никновению на рынок Казанского ханства
[Мухамадиев, 2005, с.183–187; Тростьян-
ский, 2005, с.157–158].
Нехватка джучидских монет, в том числе
булгарского чекана, и желание восполнить
нехватку монет для торговых операций
привели к тому, что начавшееся в конце
XIV – начале XV в. проникновение монет
из русских княжеств во второй половине
XV в. увеличивается. Анализ кладов с рус-
скими монетами показывает, что первона-
чально они появились на землях мордвы,
мари, а затем произошло их постепенное
внедрение – в начале в пограничные с Ни-
жегородским княжеством земли, а затем
вглубь Казанского ханства. Так, клад, най-
денный в с. Светино Республики Марий Эл,
был зарыт в начале XV в. Вместе с джучид-
скими монетами здесь были найдены рус-
ские монеты, чеканенные в Московском,
Дмитровском, Серпуховском, Можайском,
Галицко-Звенигородском, Нижегородском,
Ростовском, Тверском княжествах. Клад
в с. Сосновка Казанского уезда содержал
джучидские (булгарского чекана) и русские
монеты (0,3%), чеканенные в Московском
и Нижегородском княжествах. Тетюшский
клад джучидских и русских (15 экз.) мо-
нет зарыт в начале XV в., и русские монеты
были чеканены в Новгородском и Рязанском
княжествах. В с. Караульная Гора Нурлат-
Октябрьского района Татарстана клад состо-
ял из джучидских (в основном булгарского
чекана) и русских (16 экз.) монет, он был за-
рыт в 20-е гг. XV в., русские монеты были
чеканены в Московском и Нижегородском
княжествах [Полубояринова, 1993, с.92].
Во II половине XV в. основным сред-
ством платежа становятся монеты русских
княжеств и формирующегося единого Мо-
сковского государства. Ценная сводка кладов
русских монет так называемого удельного
периода по Казанской губернии составлена
А.А.Ильиным. [Ильин, 1924, с.31–38]. Им
учтено 12 таких кладов. Первым по времени
открытия таким кладом является описанный
П.С.Савельевым клад, найденный летом
1854 г. недалеко от г. Казани. Клад заключал
в себе значительное количество монет вели-
кого князя Василия Васильевича Темного,
Ивана III и некоторых удельных князей, и,
по определению Савельева, был зарыт меж-
ду 1487 и 1505 гг. На территории г. Казани
было найдено еще три клада: 1) В 1861 г. – у
кафедрального собора с монетами Ивана III
и, частично, Василия Васильевича Темного;
2) в 1878 г. – на территории Кремля найден
клад с монетами Новогорода, Василия Ва-
сильевича Темного и Ивана III; 3) в 1909 г. –
также в Кремле найден клад из 284 русских
монет Ивана III и Ивана IV. Значительные
клады русских монет были найдены и в уез-
дах Казанской губернии. П.С.Савельевым
были описаны 154 монеты от Василия Васи-
льевича Темного до Ивана IV из клада, най-
денного в Лаишевском уезде против села
Красновидова, в дер. Карташихе.
Характерно отметить, что все клады
русских монет, найденные на территории
Казанского ханства, по времени своего че-
кана относятся к эпохе существования Ка-
занского ханства. Таковы клады из дер. Ки-
бячи Лаишевского уезда (1903 г., 1700 экз.
русских монет), из дер. Средняя Куланга
Свияжского уезда (1900 г., 2869 экз. русских
монет XV–XVI вв.), из дер. Азбаба Свияж-
ского уезда (1899 г., найдена кубышка из
бересты, залитая воском, содержащая около
шести фунтов серебряных русских монет
XV и начала XVI в.). Широкое распростра-
нение русской монеты на территории Ка-
занского ханства связано, во-первых, с той
широкой торговлей, которую вели в то вре-
мя русские с татарами, и, во-вторых, из-за
отсутствия достаточного количества монет
собственной чеканки в ханстве [Мухамедья-
ров, 2012, с.191–192].
Срез монетного обращения в Казани ярко
показывает последние 5 кладов, найденные
в ходе раскопок Казанского Кремля в 90-е
гг. XX – начала XXI в. Клад серебряных мо-
нет № 1 обнаружен под северо-восточным
углом каменного здания периода Казанско-
го ханства. Непосредственно в районе клада
были зафиксированы кусочки берестяного
туеска (некоторые с прилипшими монетка-
Глава 2. Экономика в татарских государствах 435
ми). Клад содержал 556 монет-«чешуек» до-
вольно хорошей сохранности. Клад № 2 был
найден под северо-западным углом того же
здания, и состоял из 1449 монет-«чешуек».
Монеты, видимо, находились в кожаном ко-
шеле, от которого сохранились лишь мелкие
обрывки.
Большой клад (№ 2) содержал по одной
монете Ярославского и Можайского кня-
жеств, 16 монет чеканены в Рязани. Горо-
да Тверь и Новгород представлены соот-
ветственно 32 и 42 монетами, Псков – 181
монетой. Остальные монеты чеканены в
Москве. Самыми ранними, старшими, мо-
нетками следует считать, по заключению
Д.Г.Мухаметшина, монеты Ивана Дмитрие-
вича, Федора Васильевича и Александра
Федоровича (до 1450 г.), а также монеты
Новгорода и Пскова периода самостоятель-
ности. Около 90% монет клада чеканены в
период правления великого князя москов-
ского Ивана III (1462–1505). Младшими яв-
ляются монеты великого князя Василия III
(1505–1533).
Малый клад (№ 1) по составу монет не
сильно отличается от Большого. Это свиде-
тельствует об одновременности их накопле-
ния. Однако в Малом нет именных монет
Василия III (они считаются более поздни-
ми) и больше монет удельных княжеств.
Таким образом, Малый клад формировался
чуть раньше Большого. Следует подчер-
кнуть, что в обоих кладах отсутствуют мо-
неты Ивана IV и обрезанные новгородские
и псковские монеты, появившиеся в начале
30-х гг. XVI в. Монеты обоих кладов хроно-
логически синхронны и датируются концом
XV – первой третью XVI в., относятся к Ве-
ликокняжескому периоду.
Отдельно в III слое выделяется клад,
представляющий собой комплекс спря-
танных в кожаном кошеле двух нательных
крестов, двух сердоликовых бусин и 68 се-
ребряных монет-«чешуек», младшая из ко-
торых датируется 1505 г. Клад содержал 2
монеты, чеканенные в Новгороде. Осталь-
ные монеты чеканены в Москве. Самыми
ранними, старшими 13%, монетами следует
считать монеты Новгородской республики в
1420–1456 гг. 2 экз. и Василия II (Темного)
Васильевича 1446–1462 гг. 6 экз. 85% монет
клада чеканены с 1462 по 1505 г. в период
правления великого князя московского Ива-
на III Васильевича, эти монеты являются
младшими. Две целых и четыре фрагменти-
рованных монеты определить не удалось.
Новгородские монеты представлены
двумя типами, на одной из которых на ли-
цевой стороне изображена одетая фигура,
сидящая в кресле, пред ней другая фигура
с согнутыми в коленях ногами и протянутой
к сидящей фигуре рукой, между фигурами
буква П, на другом типе между такими же
фигурами буква С.
Монеты Василия II (Темного) Василье-
вича чекана Москвы также представлены
двумя типами. Один экземпляр – с головой
человека и вертикальной чертой перед ней,
внутри ободка из точек на лицевой стороне
и с трехстрочной надписью в рамке на обо-
ротной; 6 экз. конца правления Василия II
(Темного) 1450-е – 1462 г., с двумя звездоч-
ками и розеткой внутри ободка из точек, а
также круговой надписью на лицевой сторо-
не и цветком с пятью лепестками и круговой
надписью на оборотной. Монеты Ивана III
Васильевича, чеканенные в Москве, пред-
ставлены тринадцатью типами 1462–1505 гг.
Клад содержал две монеты, чеканенные в
Новгороде, две – в Рязани. Остальные мо-
неты чеканены в Москве. Самыми ранними,
старшими 16%, монетами следует считать
монеты новгородской республики в 1420–
1456 гг. и Великого княжества Рязанского
времени правления князя Василия Иванови-
ча после 1456 г. Московские деньги – 48%
монет клада – чеканены в период правления
великого князя московского Ивана III Васи-
льевича 1462–1505 гг. Монеты Василия III
Ивановича 1505–1533 гг. представлены 4
экз., эти монеты являются младшими. 5 мо-
нет определить не удалось.
Следующий клад русских монет периода
Казанского ханства, был обнаружен на рас-
копе № XXXIV 2000 г. на территории быв-
шего Ханского двора. Основная масса клада
состоит из монет Москвы, Твери, Новгорода
начала 40-х гг. XVI в. Это копейка Новгорода
с буквами ФС под копьем, чеканившаяся по-
сле 1542 г., деньга Твери с буквой Д, копьем
и деньгами Москвы, с надписью: «Князь ве-
ликий Иван». К начальному периоду рефор-
мы 1534–1535 гг. относятся копейки Пскова,
в количестве 3 шт., с буквой А под копьем.
436 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
В 1547 г. Иван IV получил царский титул,
поэтому легенда на монетах размещалась в
виде: «Царь и Князь великий Иван». В кла-
де имеются 6 таких монет чекана Новгорода
и Москвы. В связи с принятием титула из-
менился головной убор всадника, теперь он
имеет форму царской короны. В 1547 г. на-
чался выпуск новых типов денег Москвы, с
буквой ДЕ, таких в кладе не оказалось. Нет
в кладе и копеек Новгорода и Пскова, вы-
ходящих за рамки 1547 г. Таким образом,
можно говорить, что формирование этого
комплекса монет завершается в 1547 г., в
основном из монет Москвы, и в том же году
монеты оказались в Казанском Кремле.
Казанский клад с учетом неопределен-
ных монет и фрагментов составляет сумму
приблизительно в 2 рубля. Принимая во
внимание, что клад не является специально
спрятанным и на объекте обнаружены раз-
битые кубышки крупных размеров, надо по-
лагать, в данном случае это остатки большой
суммы денег, которые находились в одной
из построек Ханского двора. В момент по-
пытки забрать накопленные богатства часть
монет, находившихся в кубышках, видимо,
была рассыпана и была погребена под сго-
ревшими конструкциями дома, что и было
обнаружено в ходе раскопок.
Найденные в ходе работ Казанской архе-
ологической экспедиции 1994–2006 гг. кла-
ды ярко иллюстрируют период зарождения
общерусской денежной системы. В начале
XV в. самостоятельно чеканили монеты
Псков, Великий Новгород, Великие княже-
ства Тверское, Рязанское, Ярославское, Мо-
сква и ее уделы (Можайск). В конце XV в. с
усилением Москвы количество центров че-
канки сокращается, а к концу первой трети
XVI в. чеканить монеты разрешалось только
на государственных монетных дворах. Все
монетноепроизводство сконцентрировалось
на трех монетных дворах Москвы, Новгоро-
да, Пскова. Все эти монеты представлены
в найденных кладах. Также по материалам
кладов хочется отметить, что к концу XV в.
на территории Казанского ханства домини-
рующими становятся монеты, чеканенные в
Москве и на подчиненных ей территориях
[Ситдиков и др., 2010, с.309–313].
В Ногайской Орде, степенных районах
Большой Орды, Астраханского и Сибир-
ского ханств экономика ориентировалась
на безденежных операциях. Средневековые
путешественники объясняли отсутствие мо-
нетного обращения в Ногайской Орде по
большой части ненужностью его в кочевой
среде, потребностью степняков в натураль-
ном обмене, даже нежеланием ногаев отда-
вать продукцию своего хозяйства и рабов за
золото и серебро. Эвлия Челеби видел при-
чину неразвитости финансовой системы в
отсутствии серебряных рудников в Дешт-и
Кипчаке [Трепавлов, 2002, с.539]. Однако в
то же время В.В.Трепавлов и ряд исследова-
телей отмечают периодическое использова-
ние иностранной валюты кочевниками – для
приобретения товаров в русских городах за
русские деньги и приводят достаточно мно-
го сообщений источников об интересе пра-
вящей верхушки к денежной форме взаи-
моотношений с московским государством.
Деньги были нужны для покупки товаров
на рынках Астрахани, Казани, Московского
государства в период падежа скота и смут
расчетов со строителями мавзолеев из Ма-
вераннахра, строителями, возрождающими
Сарайчук, взаиморасчетов с транзитными
купцами. Интересно еще одно явление с
денежным эквивалентом. Ногайцы и дру-
гие кочевые группы татар не испытывали
затруднений при переводе цен из одной си-
стемы в другую, и В.В.Трепавлов приводит
конкретные примеры таких расчетов [Там
же, с.539–542].
В Казани, продолжая традиции золото-
ордынского времени, в XV в. в обращение
находились джучидские монеты, генуэзско-
татарские и Крымские монеты Гиреев
XV–XVI вв. Первый клад был обнаружен
в 1837 г., здесь содержалось 400 экз. монет,
большинство из которых составляли подра-
жания джучидским монетам. К сожалению,
полный состав клада остался неизвестным.
Другой клад XV в. из 595 серебрянных мо-
нет, включая в основном джучидские мо-
неты XV в., часть которых была выбита в
Болгаре, а большинство в Хаджи-Тархане и
Орда-Базаре, чеканенные от имени Давлет-
Бирди, Мухаммада, Махмуда, Махмуда
б. Мухаммада, Мустафы, Сайид-Ахмада,
Ахмада, Мухаммада б. Сайид-Ахмада [Фе-
доров-Давыдов, 2003; Пачкалов, 2005].
А.В.Пачкалов предполагает, что клад был
Глава 2. Экономика в татарских государствах 437
сокрыт на рубеже XV–XVI вв. [Пачкалов,
2005, с.39].
Среди единичных находок во время рас-
копок в Кремле отмечены находки джичуд-
ских монет с именем Мухаммада, чеканен-
ных в Болгаре в 1421–1445 гг., тверской пул
1420-х гг., а также на территории Архиерей-
ской дачи серебряной монеты Мухаммада
Борака, чеканенной в Болгаре в 1420-е гг.
[Там же, с.39–40]. При археологических ис-
следованиях Р.Г.Фахрутдиновым Камаевско-
го городища и Р. Урматского селища, было
обнаружено большое количество монет
XV в., а также заготовки для чеканки сере-
бряных монет [Фахрутдинов, 1975]. При рас-
копках С.И.Валиуллиной Торецкого поселе-
ния рядом с Билярском найдено более 400
монет, в числе которых четыре клада и пять
комплексных находок монет, большинство
из которых составляют джучидские монеты
конца XIV – первой трети XV в. и 6 русских
монет. Интересно, что здесь встречаются за-
готовки и большинство монет очень стертые.
Д.Г.Мухаметшин предполагает возможность
чеканки монет Улуг-Мухаммеда и Гийас ад-
Дина, относимые им к VI группе, и монет с
«особым знаком» – к Торецкому поселению
[Мухаметшин, 2011, с.65–71].
Науке известны также клады с монетами
XV в. в Измерях 1962 г., Караульной горе
1957 г., Войкино, Бураково, Рыбной Слободе
2003 г. и в целом 12 кладов с монетами, че-
каненными в Болгаре. Монеты XV в. четко
показывают не только постоянное снижение
веса монет, но и снижение серебра в составе
монетного металла. Наравне с серебряными
в денежном обращении участвовали и мед-
ные посеребренные и медные монеты [Там
же, с.70–71].
Среди монет русских князей, выделен-
ных в VII группу на Торецком поселении
можно назвать чекан нижегородского кня-
жества Даниила Борисовича (1423–1429),
деньгу Великого княжества Московского
Василия II Темного (1425–1446). Найдена
также монета с арабо-графической надпи-
сью (ас-султан) на одной стороне, а на обо-
ротной стороне с надчеканкой – рисунок
«четвероногое животное» [Там же, с.69].
Интересную группу русских монет, най-
денных в двух кладах при раскопках Казан-
ского Кремля последних лет, составляют
монеты, чеканенные в 1462–1533 гг. во вре-
мя правления Ивана III и Василия III. Име-
ются группы монет, на оборотной стороне
которых располагались арабские надписи
«эта монета московская акча» (4 варианта
штемпелей), «Ибан» (= Иван) и по-русски
«Осподарь всея Руси» (3 варианта штем-
пелей) и вязью в арабском стиле – «Госу-
дарь всея Руси» (3 варианта штемпелей).
Д.Г.Мухаметшин предполагает, что монеты
с арабскими надписями типа «денга москов-
ская» и «Ибан» свидетельствует об участии
после 1487 г. татарских мастеров в денеж-
ном деле Москвы и Новгорода. Многие ис-
следователи считают, что русские монеты,
которые во второй половине XV в. начали
активно проникать в Среднее и Нижнее
Поволжье и использование для этих групп
арабских легенд, способствовало узнаванию
ее татарским населением и облегчало ее об-
ращение, укрепляло доверие к ней [Зайцев,
2006в; Шакиров, 2011, с.83]. Следователь-
но, можно констатировать, что в условиях
отсутствия собственной чеканки в Казани,
Астрахани в конце XV в., возможности даль-
нейшего использования джучидских монет,
из-за их изношенности, включение татар-
ских государств в единое экономическое
пространство и сферу политических интере-
сов Московского государства, дефицита се-
ребряных монет, стали важными причинами
определившими распространение русских
монет и их активное включение в монетное
обращение татарских государств.
В XV в. в Нижнем Поволжье монетный
чекан, наиболее интенсивно проводивший-
ся в первой половине столетия, во второй
половине чеканка серебряных монет про-
должалось вплоть до времени правления
Ахмада, но медные монеты уже не чеканят-
ся [Пачкалов, 2008, с.59]. В сохранившихся
городах, хотя и значительно сокративших-
ся территориально, монетное обращение
джучидских и русских чеканов в XV в. су-
ществует. А.В.Пачкалов, проанализировав
монетные клады и находки на территории
Нижнего Поволжья, называет целый ряд го-
родов и поселений, которые упоминаются в
письменных источниках и где найдены кла-
ды и комплекты монет. Среди них наиболее
известный Сарай аль-Махруса (не менее 5
комплексов, 0,3% медных монет, 6,5% сере-
438 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
бряных монет из раскопок и 2,17% медных
монет, 12,6% серебряных монет, по данным
В.Б.Клокова и В.П.Лебедева из сборов верх-
него слоя) [Там же, с.61–63; Клоков, Лебе-
дев, 2002].
Чрезвычайно важным и редким для тер-
ритории Нижнего Поволжья населенным
пунктом, активно существовавшим в XV в.
являлось городище Каменный Бугор в 5 км
к юго-востоку от с. Селитренное (Сарай
аль-Махруса). Здесь найдено четыре монет-
ных клада XV в. и серия отдельных монет. В
1998–1999 гг. на территории поселения со-
брано 407 экз. монет [Лебедев, Клоков, 2001,
с.22–52]. Интересно, что на поселении най-
дены только серебряные монеты XV в., но
встречаются медные пулы XIV в., что легко
объясняется тем, что медь XIV в. продолжа-
ла обращаться в XV в. По данным сборов
на Каменном Бугре, медные монеты XV в.
насчитывают 15,3%, а серебряные монеты
дают исключительно XV в. и их найдено
150 экз. [Пачкалов, 2008, с.63–64]. На Сели-
тренном городище и Каменном Бугре встре-
чались также тимуридские монеты XV в.,
татаро-генуэзские монеты и Хаджи-Гиррея
(1466–1467), а также русские монеты.
В XV в. интенсивная монетная чеканка
осуществлялась в Хаджи-Тархане, причем
медные пулы чеканились в первой полови-
не столетия, а серебряные монеты и во вто-
рой половине XV в. и по предположению
А.В.Пачкалова, последние монеты были вы-
пущены в период правления хана Ахмада.
Известны также немногочисленные монеты,
выпущенные в Хаджи-Тархане ал-Джадид.
Местоположение Хаджи-Тархана в XV –
первой половине XVI в. является спорным.
Большинство исследователей считают, что
город располагался на городище Шареный
Бугор вплоть до 1556 г. Однако, есть точка
зрения, поддержанная В.В.Бартольдом и
М.Г.Сафаргалиевым в том, что в результате
похода Тимура город возродился на месте
современного г. Астрахани (на левом берегу
Волги). Основная трудность в этом вопро-
се малоизученность городища Шаренный
Бугор, где найдены монеты и значительный
клад XV в. [Пачкалов, 2008, с.64–66].
Серебряные монеты XV в. и медные мо-
неты XIV–XV вв. были найдены при рас-
копках археологических памятников XV в. у
поселка Тинаки, расположенного недалеко
от Астрахани [52, с.66]. Итак, можно конста-
тировать, что на территории сохранившихся
городов Большой Орды и Астраханского
ханства монетное обращение существовало,
но сократился его объем и экономические
условия для денежной торговли.
На территории Крымского ханства в об-
ращении в XV в. находились джучидские
монеты XV в., генуэзско-татарские серебря-
ные монеты Каффы от 1419 до 1442 г., в том
числе аспры с именем Хаджи-Гирея и мед-
ные выпуски генуэзско-татарских фоллеро с
1428 до 1442 г. и позднее – выпуски послед-
них годов правления Улуг-Мухаммеда, а
также первых годов правления Хаджи-Гирея
[Хромов, 2005, с.6–8]. Чекан собственно
крымских монет, начатый Хаджи-Гиреем,
определил их широкое распространение
на территории Крымского ханства, а так-
же в небольших объемах – поступление в
Астраханское, Казанское ханства и Ногай-
скую Орду. Анализ кладов и находок монет
Крымского ханства показывает, что монеты
были в обращении на территории городов,
в местах пересечения торговых путей, пере-
прав и укреплений. Так, в районе крепости,
на месте торговых рядов на Перекопском
перешейке или Турецком вале было найде-
но значительное количество монет Крым-
ского ханства. Наиболее часто находили
здесь монеты Менгли-Гирея I (1466–1514),
Давлет-Гирея I (1550–1577) и Арслан-Гирея
(1748–1756). Монеты других ханов встре-
чаются значительно реже. Из с. Любимовка
Херсонской области в районе расположения
крепости Арслан Керман, где находилась
переправа через р. Днепр и пристань, про-
исходят групповые находки Менгли-Гирея I,
Мухаммед-Гирея (1515–1523), Сахиб-Гирея
(1532–1551), некоторое количество латун-
ных посеребряных кружков, видимо, монет-
ных заготовок фальшивых монет, а также
часть литейной формы для отливок фальши-
вых монет Менгли-Гирея I и Арслан-Гирея,
а также серебряные русские монеты Ивана
IV и Петра I. Здесь находилась крепость,
пристань для переправы соли с левого бере-
га на правый, где проходили торговые пути
на Россию и Польшу.
Отмечены и другие места поселений и
крепостей, где в массовом количестве на-
Глава 2. Экономика в татарских государствах 439
ходили крымские и русские монеты. Однако
на местах многих поселений и кочевий, соб-
ственные крымские монеты встречаются в
единичных экземплярах, и они применялись
здесь значительно реже, а натуральное хо-
зяйство и товарообмен обеспечивали нужды
сельского и кочевого населения Крымского
ханства. Развитый товарообмен, когда моне-
та была не так нужна, и бедность основной
массы населения также свидетельствует об
основных тенденциях экономической жиз-
ни. В обращении на территории Крымского
ханства находились также турецкие моне-
ты [Пиворович, 2008, с.5; Пипериди, 2008,
с.70–72].
На территории татарских государства в
качестве средств платежа в XV в. продол-
жали использоваться и серебряные слитки-
сомы, которые имели длительную историю
своего бытования начиная с X–XI вв., а если
брать латунные слитки Поволжья и Прика-
мья, то с V в. н.э. [Валеев, 2012, с.322–330],
как мы видели выше. С.Герберштейн назы-
вает серебреные слитки в списке ввозимых
товаров в Московское государство из восточ-
ных стран. Как очень крупным денежным
единицам, слиткам-сомам было свойствен-
но медленное обращение, и они большей
частью использовались в крупных оптовых
торговых операциях XV–XVI в. в татарских
государствах. Также они свидетельствовали
о возросшей потребности экономики в ме-
таллических средствах платежа.
В денежном обращении таких татарских
государств, как Сибирское, Казанское хан-
ства, Ногайская Орда и при переправе че-
рез Черное море важную роль играли меха
пушных зверей, которые использовались
не только как предмет торговли, но и как
средство обращения. Меха в этой функции
использовались финно-угорскими и славян-
скими народами. Казанское ханство было
огромным перевалочным рынком пушни-
ны, уходящим в восточные страны. Важную
роль мехов подчеркивают и татарские по-
словицы: «Акча күн ягы белəн килə, илəк ягы
белəн китə» (Деньги приходят меховой сто-
роной, а уходят через сито), «Тиен агачтан
агачка, тиен (акча) кулдан кулган сикерə»
(Белка прыгает с дерева на дерево, деньги
из рук в руки) [Исəнбəт, 1967, 157 б.]. Как
видим, распространенность мехов пушных
зверей, в том числе беличьих шкурок (тиен)
как эквивалента денежных единиц и мелких
разменных монет сохранилось в современ-
ном татарском языке).
В качестве средства платежа особенно в
степных районах, а также, по сути, во всех
татарских государствах продолжали исполь-
зоваться скот (мал), одновременно означав-
шие «достояние, имущество, богатство».
Татарские пословицы гласят: «Мал башы –
бер акча» (Каждая голова скота стоит одну
деньгу), «Акча сезнеке – мал безнеке» (День-
ги ваши, скот наш), «Акчага əйлəндереп бул-
ган һəрбəр нəрсə – мал» (Все что можно пре-
вратить в деньги – достояние), «Акча алма,
малын ал» (Деньгами не бери, возьми ско-
том) [Ibid., 141–151 б.]. Эти и многие другие
пословицы подчеркивают роль продукции
скотоводства в экономике и как платежных
средств в торговле.
В Ногайской Орде было обращение
позднеджичудских монет в г. Сарайчук. Так,
здесь найдены серебряные монеты 1420-х
гг. и большая группа медных пулов чекана
монетного города Орда-Базар. На рубеже
XV–XVI вв. в заселенной части города обра-
щаются крымские монеты Хаджи и Менгли-
Гиреев, чеканенные в Крыму и Кырк-Йере,
турецкие медные монеты и среднеазиатские
монеты позднетимуридского и шейбанид-
ского времени [Гончаров, 2005, с.12].
Таким образом, преемственность, дина-
мика и эволюция монетного обращения в
татарских государствах отражали состоя-
ние и основные тенденции в евразийском
пространстве, потребности населения этих
государств, масштабы товарно-денежных
отношений внутри каждой из стран, опто-
вой и розничной форм торговли и в целом
новые аспекты экономического развития.
Монетные и немонетные средства платежа
являются свидетельством уровня и объемов
торговли в татарских государствах, дина-
мизма роста внешней, межгосударственной,
внутренней и межрегиональной торговли, а
также особенности денежного обращения в
них. Развитому уровню торговли соответ-
ствовала соответствующая денежно-весовая
система, являющаяся важным индикатором
экономических процессов.
440 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
ГЛАВА 3
Ислам на постордынском пространстве
§ 1. Исламские институты в татарских государствах
Дамир Исхаков
Исламскийхарактерпозднезолотоордын-
ских этнополитических формирований не
вызывает сомнений (см., например: [Velidi
Togan, 1966, s.179–204; De Veese, 1994;
Исхаков, 1997а; Исхаков, 2009б]). Во всех
тюрко-татарских государствах ХV–ХVIII вв.
ислам являлся государственной религией и,
как видно из источников, у политической
элиты этих владений существовало отчет-
ливое понимание собственной принадлеж-
ности к мусульманскому миру. Так, в по-
слании правителя Тюменского ханства хана
Сайида-Ибрагима, присланного московско-
му великому князю Ивану III в 1489 г. из Но-
гайской Орды, сказано: «Яз (т.е. хан Сайид-
Ибрагим. – Д.И.) – бесерменский государь,
а ты – християнской государь» [Посольские
книги, 1995, с.19]. О том же писал и князь
Юсуф, правитель Ногайской Орды, в своем
послании от 1551 г., адресованному Ивану
IV: «...мы мусулъманы, а ты християнин»
[ПДРВ, 1793, с.302]. Или, в таком аутентич-
ном источнике, как «Зафер-нама-и вилая-
ти Казан» (1550), написанном верховным
сейидом Казанского ханства Кул-Шарифом,
есть строки о том, что Казань «с давних
времен являлась мусульманским городом»,
расположенном «далеко от мусульманских
областей, на границе с областью кяфиров»
[Кол Шəриф, 1997, 77 б.]. Тут есть ясное по-
нимание религиозных отличий казанцев от
населения соседних русских земель. Крым-
ский хан Менгли-Гирей также прекрасно
понимал значение вхождения своего госу-
дарства в мусульманский мир. В частности,
в его послании неизвестному турецкому са-
новнику, отправленному в июле 1475 г. (по-
сле захвата г. Кафы турками), содержатся
такие строки: «Кафа сделалась исламским
городом (выделено нами. – Д.И.). Мы благо-
дарим Бога, что освободились из темницы»
[Некрасов, 1990, с.43].
Хотя состояние имеющихся источников
пока не позволяет в полной мере осветить
проблему ислама в татарских государствах
ХV–ХVI вв. – особенно это касается соб-
ственно богословских аспектов тогдашней
религиозной ситуации – тем не менее, мно-
гие институциональные аспекты функцио-
нирования ислама в них как государствен-
ной религии могут быть восстановлены.
Казанское ханство. Казанское ханство,
унаследовавшее культурные традиции Бул-
гарского вилайета Улуса Джучи, с самого
начала своего образования выступало как
мусульманское государство. Это подчерки-
вается и в татарских преданиях, отложив-
шихся в так называемых «летописях». В
частности, в одной из них приводится рас-
сказ об основании г. Казани (Нового Булга-
ра) и подчеркивается: «На этом месте под
знаменем ислама остались. ...Во всех своих
поступках и событиях жизни обращались
к правилам шариата... споры и судебные
дела разрешали согласно шариату» [Из та-
тарской летописи, 1937, с.122–123]. Насе-
ление ханства в отмеченных «летописях»
также характеризуется как мусульманское:
«...когда род мусульманских ханов пресек-
ся и в г. Казани хана не было, мусульмане
привезли его (хана Шах-Гали. – Д.И.) (и)
избрали на ханство» [Катанов, Покровский,
1905, с.318]. Русские летописи, имея в виду
казанских татар, в сообщениях, относящих-
ся к XV в., также подчеркивают, что они
являлись «бесерменами», т.е. исповедовали
ислам [ПСРЛ, 28, 1963, с.98]. Например: в
Летописном своде 1497 г. под 1429 г. указы-
вается на поход казанских татар к Галичу
и говорится, что русские «погнаша за та-
тары... побита татар и бусорман» [Там же].
При описании штурма русскими войсками в
1469 г. г. Казани, летописец пишет о «мно-
Глава 3. Ислам на постордынском пространстве 441
зи же бесермени и татари» [ПСРЛ, 13, 1965,
с.122]. Такой относительно поздний источ-
ник, как «Казанская история», там, где речь
идет о периоде формирования Казанского
ханства, не забывает указать, что в Казань
«нача збираться... срачини» [Казанская
история, 1954, с.53], т.е. мусульмане, ибо
для автора этого сочинения, ислам был «са-
рацынской», т.е. «арабской» верой [Там же,
с.58]. В Патриаршей (Никоновской) лето-
писи, подводя итог завоеванию Казанского
ханства, также подчеркивается: «...предаде
ему (Ивану IV. – Д.И.) Господь Бог безбож-
ных татар Казанскихъ и безсерменьскую их
веру» [ПСРЛ, 13, 1965, с.251].
Надо иметь в виду, что в составе государ-
ства имелось и многочисленное языческое
население (чуваши, марийцы, удмурты, ча-
стично и мордва). Здесь не ставится цель
рассмотрения религиозной жизни этих на-
родов. Но одна группа населения, расселен-
ная в ХV–ХVI вв. в Приуралье, а именно в
бассейне рек Сылвы, Ирени и Тулвы и вхо-
дившая в состав Казанского ханства, не мо-
жет быть оставлена вне поля зрения, т.к. она
позже оформилась в группу пермских татар
(частично – башкир). Между тем, по сохра-
нившимся источникам, это население (оно
именовалось «татарами» и «остяками») к
середине XVI в. еще не было окончатель-
но исламизировано. [Исхаков, 1998, с.114–
140; Исхаков, 2004а, с.223–233]. Поздняя
исламизация тюрко-татарского населения
Пермского Приуралья объясняется двумя
факторами: во-первых, одним из их этниче-
ских компонентов были тюркизированные
угры, исламизация которых даже в более за-
падных районах произошла лишь в XIV в.;
во-вторых, в конце XV в. в Среднее Приура-
лье из Западной Сибири, где религиозная
ситуация характеризовалась относительно
поздним завершением в Сибирском ханстве
исламизации, проникло значительное по
численности, еще явно не вполне мусуль-
манизированное население [Исхаков, 1998,
с.78–93; Исхаков, 2004а, с.223–233].
В ханстве имелось разветвленное со-
словие мусульманского духовенства во гла-
ве с верховным сеидом. Кроме самого вер-
ховного сеида и других сеидов из его рода
(все они считались сеидами), в государстве
отмечены следующие группы духовных лиц
(в скобках даны написания, характерные для
русскоязычных источников): шейхи (шихи),
шейхзаде (шихзоде, шизоты), муллы (мол-
ны), мулло-заде (моллозоде), казии (кады),
мавали (мамы) или данишменды (долыш-
маны), хаджии (азии), хафизы (афызы, афа-
зы), дервиши (дербыши) [ПСРЛ, 8, 1859,
с.266; ПСРЛ, 13, 1965, с.25, 33, 333, 148,
167, 169, 202, 218, 239; Вахидов, 1925а, с.33,
Вахидов, 1925, с.85]. Не исключено, что к
этому перечню еще следует добавить су-
фиев, которые отмечаются в «Зафер-нама-и
вилаяти Казан» вместе с дервишами («яшь
дəрвишлəрне һəм суфыйларны туплап») [Кол
Шəриф, 1997, 80 б.]. Требуется и небольшой
комментарий к данному перечню. Термин
«казый» (в форме «кады») в русских летопи-
сях встречается лишь однажды. Но в ярлыке
хана Сахиб-Гирея (1523) это понятие при-
сутствует в виде выражения «кузате ~ каза-
ти ислам» [Борынгы, 1963, 354 б.; Вахидов,
1925а, с.33; Вахидов, 1925, с.85]. Ясно, что
присутствие казыя в перечне духовных лиц
ханства свидетельствует о существовании их
судебной ветви. Лишь однажды встречается
в источниках и слово «данишменды» в напи-
сании «долышманы». С.Г.Вахидов полагал,
что встречающиеся в ярлыке Сахиб-Гирея
выражение «ва мавали-завиль ихтирам» в
русских летописях передавалось как «малы»
или «мамы», применяясь по отношению к
духовенству, означая «почетных хозяев».
Похоже, что два понятия – «данишменды» и
«мавали», обозначали одну и ту же группу –
учителей (наставников).
Остановимся на руководителе духовного
сословия Казанского ханства, бывшего од-
ним из представителей рода сеййидов. Того,
кто возглавлял мусульманское духовенство
ханства, источники выделяют особыми
эпитетами. Например, С.Герберштейн, рас-
сказывающий о событиях весны 1524 г.,
называет занимавшего эту должность сеи-
да, «верховным жрецом татар» [Гербер-
штейн, 1988, с.176]. А.Курбский в 1552 г.
главу мусульманского духовенства ханства
определяет как «великого бискупа» [Курб-
ский, 1914, с.198]. Очевидно, существовали
мусульманские термины, аналогом кото-
рого выступали отмеченные понятия. Дей-
ствительно, Ш.Марджани того, кто являлся
старшим из сеидов, характеризует эпитетом
442 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
«нəкыйбел əшраф» [Мəрҗани, 1989, 200 б.],
т.е. «руководитель великих». Хотя источник
Ш.Марджани в данном случае неизвестен,
его информация заслуживает внимания.
Дело в том, что перевод на русский язык
аналогичного понятия известен из крымско-
го «дефтера» 1524 г., где о крымских сеидах
сказано: «а се величество учителей вели-
ких» [Исхаков, 1997а, с.45]. Кроме того, в
грамоте казанского хана Сахиб-Гирея 1523 г.
присутствует понятие «судат гызам» ~ «са-
дати гозам», означающее «великий сеид»
[Там же, с.40]. В свете этих данных сообще-
ние Ш.Марджани о титуле верховного сей-
йида в Казанском ханстве, несмотря на то,
что его источники неизвестны, не выглядит
уникальным. За этим понятием явно скрыва-
ются термины «накиб» и «шериф», восходя-
щие по меньшей мере к эпохе Улуса Джучи
[Исхаков, 2011, с.73–77]. Когда А.Курбский,
говоря о «великом бискупе» Казанского хан-
ства, отмечает, что по татарским представле-
ниям занимавшего эту должность именуют
«великим анарыи, або Амиром» [Курбский,
1914, с.198] – он явно имеет в виду приве-
денные эпитеты. Скорее всего, «анарый» в
данном случае, это латинское hоnоr (честь,
почесть, почет) или honorus (почетный, ува-
жаемый), а «амир» с арабского переводится
как «повелитель» или «руководитель». Эти
пышные эпитеты были связаны с возведени-
ем рода казанских сеййидов к пророку Му-
хаммеду, о чем весьма ценные сведения со-
хранились в «Зафер-нама-и вилаяти Казан».
Там сеййид Кул-Мухаммед, ставший верхов-
ным сеййидом, представляется так: «внук
Кутби-ль-актаба Сейид Ата из рода господа
Пророка» [Хаджитархани, 1995, с.90; Кол
Шəриф, 1997, 80 б.].
Отметим и сохранившиеся в источниках
имена казанских сеидов (анализ источников
по этому вопросу см.: [Исхаков, 1997а, с.75–
77]). Первое упоминание имен двух сеидов
(Тевеккеля и Касима), относится в 1487 г. Не
исключено, что Тевеккель являлся до 1487 г.
верховным сеидом. Затем в источниках по-
является имя сеида Бораша (1491), который
до 1524 г. явно являлся верховным сеидом.
Другой представитель рода казанских сеи-
дов – Шаусеин (Шах-Хусаин?), упоминае-
мый в 1512–1523 гг., скорее всего, не был
верховным сеидом. После верховного сеида
Бораша, в 1524 г. казненного ханом Сафа-
Гиреем за промосковскую ориентацию, его
место, скорее всего, занял Буюрган-сеид.
Правда, его имя в источниках появляется
только в 1546 г. После его бегства по поли-
тическим причинам в Ногайскую Орду (он
там был до 1549 г., затем оттуда ушел в Бу-
хару), верховным сеидом в ханстве стал Кул-
Мухаммед, сын сеида Мансура (про послед-
него сохранились сведения, что он в 1545 г.
пришел в Казань «из Астрахани», куда он в
том же году удалился вместе с ханом Сафа-
Гиреем). Кул-Мухаммед-сеид, пребывав-
ший на этой должности до 1551 г., когда
он, по-видимому, был казнен ханом Шах-
Гали за «ссылку в Нагаи», т.е. обращение в
Ногайскую Орду, и за то, что он, наряду с
другими, хотел «царя (хана. – Д.И.) убить».
После него должность главы духовенства
Казанского ханства перешла к уже извест-
ному нам сеиду Кул-Шарифу, бывшему, воз-
можно, сыном упомянутого выше сейида
Мансура, т.е. он приходился братом убито-
му верховному сеиду Кул-Мухаммеду. Как
уже отмечалось, Кул-Шариф был убит при
взятии Казани русскими в 1552 г. [ПСРЛ, 13,
1965, с.218; Казанская история, 1954, с.160]
В последний раз человек с титулом «сеид»
на территории Казанского хана отмечается в
1554 г., когда после упорного сопротивления
русским завоевателям «за всю Арскую сто-
рону и Побережную» пришли к воеводам и
«добили челом... Усеин-сеит, да Таокмыш
шихъзяда, да Сарый Богатырь...» [ПСРЛ,
13, 1965, с.183]. Был ли упоминаемый в ис-
точниках Усеин верховным сейидом, не из-
вестно. Это летописное сообщение лишь
показывает, что оставшиеся в живых по-
сле штурма Казани религиозные деятели
принимали активное участие в движении
сопротивления.
Вопреки ожиданиям, в источниках какие-
либо сведения о выборности верховного
сеййида в Казанском ханстве обнаружить не
удалось, хотя известно, что одновременно в
этом государстве имелись несколько лиц из
рода, восходящего к Пророку. Поэтому этот
вопрос пока остается открытым.
Мусульманское духовенство ханства
играло активную роль в государственных
делах, особенно это касается сеййидов. Кро-
ме того, сведений о деятельности сеййидов,
Глава 3. Ислам на постордынском пространстве 443
особенно общегосударственного характера,
в источниках сохранилось больше. Прежде
всего, сеййиды участвовали в решении во-
проса о претенденте на ханский трон. Из
источников известно, что в переговорах с
Москвой относительно кандидата на казан-
ский престол, сеййиды участвовали в 1497 г.
(Бураш ~ Бораш сеййид), в 1519 г. (грамота
из Казани по этому поводу начинается с вы-
ражения «от сеита в головах»), в 1532 г. (во
время переговоров о «даче» султана Яналия
упоминается «сеит»), в 1546 г. (грамота о
повторном приглашении на престол хана
Шах-Гали начинается с имени Буюрган-
сеййида), в 1551 г. (переговоры о замене
малолетнего хана Утемиш-Гирея на казан-
ском троне велись на основе специальной
грамоты с упоминанием сеййидов) [Исха-
ков, 1997а, с.36]. Сеййиды присутствовали
среди казанской знати и в том случае, когда
хан приглашался на престол минуя Москву.
Так было, например, в 1521 г. Русские ле-
тописи об этом сообщают следующее: «Тое
же весны Казанстии сеиты и уланы и князи,
взяли ис Крыму царевича Сап-Гирея царем
в Казани» [ПСРЛ, 13, 1965, с.37]. Тесная во-
влеченность сеййидов в дела государствен-
ной политики видна и из того, что среди тех,
кто в мае 1531 г. помешал хану Сафа-Гирею
убить русских послов, были и сеййиды
[Там же, с.57]. В некоторых случаях актив-
ное участие сеййидов в делах, связанных с
троном, заканчивались в Казанском ханстве
для них весьма плачевно – по меньшей мере
двое верховных сеййидов были казнены за
поддержку одного из претендентов на хан-
ский престол (1524 г. – Бораш-сеид, в 1551 г.
– Кул-Мухаммед-сеййид [Исхаков, 1997а,
с.30]. Возможно, еще одна казнь произошла
в 1546 г. [Там же, с.27, 33], но этот вопрос
нуждается в дальнейшем изучении).
Значимой была и роль сеидов в процеду-
ре присяги («шертования») [Там же; ПСРЛ,
13, 1965, с.25]. Еще один случай диплома-
тической деятельности одного из казанских
сеидов – Кул-Шарифа, приходится на 1551 г.
На нем следует остановиться отдельно, т.к.
он был связан с выдачей русским ханши
Сююмбике и малолетнего хана Утемиш-
Гирея и в литературе не всегда трактуется
правильно. В апреле 1551 г. началось на-
ступление русских войск против Казанско-
го ханства и в июне они обступили Казань
[ПСРЛ, 13, 1965, с.165, 166–167] . Настали
тяжелые времена и казанцы дрогнули: они
послали «к Шигалею и к воеводам бити че-
лом, чтобы государь, т.е. (Иван IV. – Д.И.)
пожаловал, гнев свой им отдал, а пленити
их не велел, а дал бы им на государство
царя Шигалея, а Утемешь-Гирея государь к
собе взял с материю Сююнбика-царицей».
С таким предложением к хану Шах-Гали и
русским воеводам приезжали «мулла» (он
был из рода сеидов) Кул-Шариф и князь Би-
барс Растов. Но они действовали не само-
стоятельно, а выполняли волю «всей земли
Казанской», что отчетливо видно из грамо-
ты казанцев, отправленной тогда Ивану IV
[Там же, с.167]. Кроме того, послы не сразу
приняли условия Москвы – в летописном
сообщении от 9 августа 1551 г. говорится
о том, что во время переговоров они «во
многом заперлися», т.е. не соглашались.
Хронист дальше пишет о татарах: «…обы-
чай бо их бяше изначала лукавьствовати».
Заставить казанцев принять столь тяжелые
условия, какие выдвигала московская сто-
рона, можно было лишь силой. И завоева-
тели пригрозили: если казанцы «не учинять
на государеве воле, на ту же осень... госу-
дарь... хочет ратию съ всеми людьми» [Там
же, с.168]. Лишь после таких угроз послы
приняли условия Москвы, среди которых
было и требование выдать Сююмбике с
сыном. Ясно, что никакой личной вины у
Кул-Шарифа с князем Бибарсом, согласив-
шимися на условия противоположной сто-
роны, не было – они выполняли общегосу-
дарственное решение как дипломаты. Что
это было так, видно и из того, как 14 августа
1551 г. происходило принятие условий рус-
ской стороны казанцами. В летописи сказа-
но: «...приехали къ царю (хану Шах-Гали.
– Д.И.) и бояромъ Кул-Шерифъ – молна и
Мааметь-сеитъ, Мансыръ – сеитовъ сынъ,
и все съ нимъ шихы и шихзады, имамы и
молозады и азии и дербыши, да Кудайгуль-
уланъ, а с нимъ уланы все, да Муралей-князъ
(беклярибек Нургали князь Ширин. – Д.И.),
а с нимъ многие князи и мурзы» [Там же,
с.169]. Тут, как видно из источника, присут-
ствует вся социальная верхушка ханства.
В дипломатическую деятельность были
вовлечены и другие представители мусуль-
444 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
манского духовенства ханства. К примеру, в
составе казанских послов в 1519 г. отмечен
Абиб-«азей» [Там же, с.32]. В том же году
из Казани в Москву, также по государствен-
ным делам, прибыл Кул-дербыш, возможно
из группы дервишей [ПСРЛ, 8, 1859, с.266].
В 1534 г. в Москве появился «человек» хана
Яналия Чюра-моллазаде [ПСРЛ, 13, 1965,
с.81]. В составе казанских послов в 1546 г.
числился Андрычей «афыз» [Там же, с.148].
В том же году среди послов хана Шах-Гали
отмечен Агиш-моллазаде, названный бах-
шием [Там же], т.е. писцом. Он же фигури-
рует и в группе казанских послов и гонцов в
1549 г. (назван там «муллой») [ПДРВ, 1793,
с.144]. В начале августа 1551 г. переговоры
с ханом Шах-Гали в Свияжской крепости
вместе с князем Бибарсом вел Касым-мулла
[ПСРЛ, 13, 1965, с.167]. Тогда же в эту кре-
пость 11 августа с известием о том, что
хана Утемиш-Гирея и его мать везут в Сви-
яжск, прибыл Ангильдей-«афыз» [Там же,
с.168]. Среди сопровождающих Сююмбике
и ее малолетнего сына в эту крепость был и
Алимердень-«азий» [Там же].
Мусульманское духовенство ханства
участвовало и в военных операциях. В пер-
вую очередь это относится к сеййидам. В
частности, в 1491 г. сеййид Бораш (Бураш)
отмечен в составе войск казанского хана,
пришедшего на помощь крымскому хану
Менгли-Гирею во время его борьбы против
Большой Орды совместно с русскими вой-
сками [ПСРЛ, 12, 1965, с.228]. Не исключе-
но, что в ханстве существовало даже особое
воинское подразделение, подчиненное, воз-
можно, верховному сеййиду. Во-всяком слу-
чае, в Патриаршей (Никоновской) летописи
сообщается о «Кулшерифе с его полком»
[Там же, с.218], а у А.Курбского это сооб-
щение расшифровывается так: «изыдоша в
сретение наших (т.е. русских. – Д.И.) абазы
их, сеиты, молвы, перед великим бискупом
их...» [Курбский, 1914, с.198]. Таким же об-
разом в 1549 г. при обороне Казани от на-
ступавших русских, одни из ворот города
защищал сеййид Кул-Мухаммед, выступав-
ший во главе молодых дервишей и суфиев
«оседлав коня священной войны (т.е. газа.
– Д.И.), приготовившись к сражению, надев
боевые доспехи» [Кол Шəриф, 1997, 80 б.].
Можно полагать, что и в других случаях
этот «полк» состоял из дервишей и суфиев.
Дипломатическая деятельность и в
целом участие в государственных делах
были сопряжены с прочтением и состав-
лением письменных текстов. Естественно,
от мусульманского духовенства это требо-
вало достаточного уровня грамотности, а
от дипломатов высокого ранга и глубоких
знаний во многих областях. Не случайно,
последний верховный сеййид Казанского
ханства – Кул-Шариф, хорошо разбирался в
астрономии, истории (не только татарской,
но и русской), военных и государственных
делах, к тому же был блестящим писате-
лем и поэтом [Исхаков, 1999а с.46–47; Кол
Шəриф, 1997, 90–91 б.]. Такая образован-
ность во многом приобреталась в местных
медресе. Скажем, Ш.Марджани, опираясь,
видимо, на татарские предания, приво-
дит сведения о последнем бое верховного
сеида Кул-Шарифа внутри и на крыше ме-
дресе, находившемся в Казанском Кремле
[Мəрҗани, 1989, 200 б.]. Именно об этом
бое в Патриаршей (Никоновской) летописи
сказано: «...и приближа христиане к мече-
ти к Кулшерифу х Тезитьскому врагу и тут
с Кулшерифом молною многие неверные
совокупившеся и зле биющеся...» [ПСРЛ,
13, 1965, с.218]. Очевидно, это медресе на-
ходилось при «мечете Кул-Шарифа» [Там
же]. Уместно будет отметить, что к середи-
не XVI в. в Казани только в Кремле было
не менее 5 мечетей [Курбский, 1914, с.181,
196, 198]. Об этом пишет А.Курбский: «...
от Казани реки гора... на ней же град стоит
и палаты царския и мечети, зело высокия,
мурованныя, иде же их умершие цари кла-
лись: числом, памятамися, пять их» [Там
же, с.181]. Затем А.Курбский еще два раза
упоминает эти кремлевские мечети, правда,
не называя их числа [Там же, с.181, 196,
198]. При этих мечетях могли существовать
и другие медресе.
Авторитет мусульманского духовенства
ханства был весьма высоким. Ш.Марджани,
в частности, опираясь на устные предания,
пишет о том, что верховный сеид Кул-Шариф
«пользовался у исламских ханов и жите-
лей города уважением и (ему) оказывались
большие почести» [Мəрҗани, 1989, 200 б.].
Сведения, приводимые С.Герберштейном,
позволяют с доверием отнестись к этому со-
общению. Еще одна интересная информация,
сохранившаяся в исторической памяти та-
Глава 3. Ислам на постордынском пространстве 445
тар, приводится Ш.Марджани, отметившим,
что при присылке из Москвы писем казан-
ским ханам, посылали «отдельное письмо и
подарки» указанному выше верховному сеи-
ду Кул-Шарифу [Ibid.]. Это сообщение явно
отражает какие-то исторические реалии, т.к.
переписка крымских сеидов с московскими
великими князьями, например, частично
сохранилась (образцы этой переписки см.:
[Исхаков, 1997а, с.75–77]).
Теперь остановимся на малоразработан-
ном вопросе о принадлежности мусульман
Казанского ханства к конкретному суфий-
скому ордену (тарикату). Хотя информа-
ции на этот счет не так много, она все же
позволяет прийти к конкретному выводу на
этот счет. Некоторые детали, содержащиеся
в послании от 1550 г. Шарифа Хаджитарха-
ни, отождествленного мной [Исхаков, 2008,
с.129–136] с казанским верховным сеййи-
дом Кул-Шарифом, к турецкому султану Су-
лейману Кануни, позволяют говорить о том,
что этот сеййид был связан с тарикатом Яса-
вийа и происходил от рода Саййида-Ата. В
частности, при описании защиты от русских
войск ворот г. Казани автор послания при-
водит следующие строки: «…А на других
воротах крепости стоял, став во главе моло-
дых дервишей и суфиев, воссев на коня газа,
закалив [людей] на войну, одев воинские
одежды, готовясь против кяфиров, наблю-
дая [за ними], внук Кутби-ль-актаба Сеййид
Ата из рода господа Пророка, сын покойно-
го Сеййида, Кул Мухаммед Сеййид – да про-
должится его величие» [Кол Шəриф, 1997,
803 б.]. Характеристика Кул-Мухаммеда
как «внука Саййида Ата», происходящего
«из рода Пророка», является показателем
принадлежности этой личности к тарика-
ту Ясавийа. Известный турецкий историк
А.-З.Валиди Тоган, опубликовавший в Тур-
ции рукопись сочинения «Зафер-наме-и ви-
лаяте Казан», в комментариях к нему также
привел некоторые документы в пользу того,
что Кул-Мухаммед-сеййид (следовательно,
и его брат Кул-Шариф) имел отношение к
последователям «известного суфия Ахмеда
Ясави из Хорезма» [Velidi Togan, 1966, s.
196]. Впоследствии к этому мнению присо-
единился и М.И.Ахметзянов [Кол Шəриф,
1997, 907 б.]. Упоминание в «Зафер-наме-и
вилаяте Казан» суфиев и дервишей в Ка-
занском ханстве позволяет согласиться с
этим мнением. Ряд суфийских тенденций
исследователями отмечается и в творчестве
видного татарского поэта Мухаммедъяра,
жившего и творившего в Казанском ханстве
в первой половине XVI в. [Очерки, 2000,
с.72–78]. Далее, важно и участие этого сей-
йида – тогда верховного сеййида Казанского
ханства – в военных событиях 1549 г. Имен-
но такая традиция наблюдалась у сеййидов
из тариката Ясавийа еще со времен став-
шего «накибом» при хане Узбеке Саййида-
Ата [Исхаков, 2011, с.72–73]. Заслуживают
внимания и отдельные произведения по-
следнего верховного сеййида Казанского
ханства Кул-Шарифа, скорее всего, как уже
отмечалось, бывшего в родстве с названным
выше сеййидом Кул-Мухаммедом. Так вот,
в его «Кыйссаи Хубби Ходжа» упоминают-
ся «радость тысячи шейхов» ходжа Ахмед
Ясави, его «заместитель» Хаким-Ата Су-
лейман, (т.е. Сулейман Бакыргани), дети
последнего, родившиеся от «бухарской
(или «бугра-хана») ханской дочери», Асхар,
Махмуд (Мухаммад), Султан Хубби. Затем
в данном произведении речь идет о том, что
перед смертью Хаким-Ата Сулейман сооб-
щает двоим своим детям и жене – Гамбар-
Ана, что после его смерти появятся «мужи,
которые скрылись от взгляда», и среди кото-
рых будет человек по имени «Занги», кото-
рому он завещает свою жену. После своей
женитьбы на Ганбар-Ана, говорится в ука-
занном сочинении, этот человек – «Занги-
баба», «пас коров» [Кол Шəриф, 1997,
43–65 б.]. В плане дальнейшего прояснения
вопроса о присутствии в высшем эшелоне
мусульманских деятелей Казанского хан-
ства представителей указанного тариката на
это уже обращал внимание М.И.Ахметзянов
(см.: [Ibid., 90 б.]). Между тем, согласно
традиции среднеазиатских источников, сын
Араслана-Ата Занги-Ата являлся учеником
Хаким-Ата, а тот, в свою очередь, учеником
Ахмада Ясави. Как указывает Девин Де Виз,
по поэме Ходжи Хасана «Нитари» – Бухари
«Мудхакир-и ахбаб» (1566/67 г.), «племена
«улуса Саин хана» были «наследственными
последователями» (мюридами), связанными
линией, идущей от Занги Ата до самого Ни-
тари» [De Weese, 1996, р.179]. По мнению
Девина Де Виза, известные по источникам
446 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
линии тариката Ясавийа связаны с несколь-
кими учениками Занги-Ата, с неясной фигу-
рой Кőк-Ата, но особенно, «наиболее важ-
ной для ранней истории традиции Ясавийа,
фигурой Исмагиля-Ата». Последний вос-
ходит к Ахмаду Ясави следующим образом:
Исмагиль-Ата ← Ибрагим-Ата (его отец)
← Сÿксÿк-Ата ← Суфи Мухаммед Даниш-
менд ← Ахмад Ясави. По генеалогическим
данным, Исмагиль-Ата жил в конце XIII –
начале XIV в. [Ibid., р.175]. Сюда следует
добавить и прекрасную осведомленность
последнего верховного сеййида Казанского
ханства Кул-Шарифа в дипломатических
делах [Исхаков, 2007, с.42], опять-таки на-
ходящую параллель с институтом накибов в
Улусе Джучи, государствах Аштарханидов
и Шибанидов в Средней Азии.
Надо также иметь в виду, что автора
сочинения «Джиддад аль-Ашикин» Мау-
лану Шариф ад-Дина Хусайна Шарифа
И.В.Зайцев отождествляет с мауляна Ша-
рифом, чей сборник сохранился в Средней
Азии. В свою очередь, он считает возмож-
ным, что под этими именами был известен
Шариф Хаджитархани [Зайцев, 2004, с.180].
В таком случае вряд ли случайно, что в со-
чинении Мауляна Шарифа «Джиддад аль-
Ашикин» речь идет о Хорезме и Астрахани,
а также о муршиде автора, шейхе Кутб-ад-
Дине, умершем в 1551 г. [Там же]. Имея в
виду «астраханский след» Кул-Шарифа и
особую роль улемов столицы Астраханско-
го ханства в мусульманском просвещении
казахов [Фазлаллах ибн Рузбихан Исфаха-
ни, 1976, с.106], скорее всего мы опять об-
наруживаем следы тариката Ясавийа.
Относительно суфийского характера ис-
лама в Казанском ханстве свидетельствует
не только упоминание в русских источниках
применительно к этому государству суфиев
и дервишей (о последних говорит и топоним
«Дербышки» (Дəрвишлəр бистəсе) в приго-
роде Казани), но и прежде всего шейхов (с
«шейхзаде»), являвшихся руководителями
тарикатов. К сожалению, о казанских шей-
хах известно крайне мало. Но имя одного
из них – Касим-шейха, сына Ибрагима-
хаджи, сохранилось. Судя по сохранив-
шимся данным он до 1552 г. жил в Казани
[Əхмəтҗанов, 2008]. Не исключено, что это
тот самый «Касим-мулла», который вместе с
казанской стороной участвовал в перегово-
рах в августе 1551 г. с русскими воеводами
и ханом Шах-Гали в Свияжской крепости
[ПСРЛ, 13, 1965, с.167]. О Касыйм-шейхе
сохранились разные предания, в том числе и
свидетельствующие о его чудодейственных
возможностях [Əхмəтҗанов, 2008, 14–15,
25 б.]. Согласно же Р. Фахретдинову, шейх
Касыйм б. Ибрагим ал-Казани умер в Сред-
ней Азии в г. Кермине в 1589/1591 г. [Ibid.,
14 б.]. Можно полагать, что этот «средне-
азиатский» след шейха вовсе не случаен,
что видно из одной татарской рукописи
XIX в., содержащей суфийскую родослов-
ную. Обнаруживший данную родословную
Д.Г.Мухаметшин заметил, что прерываю-
щееся на шейхе Касыйме сильсиле через
ряд звеньев восходит к Ахмеду Ясави и к
его ученику Хакиму-Ата [Мөхəммəтшин,
2007]. Показательно также, что сохранив-
шиеся в позднем источнике «Рисали-я Бол-
гария» татарские предания отмечают, что
родственники данного шейха жили во вре-
мя Тимура в «шахри Булгаре» и в «Биляре»,
в том числе и легендарная «Рабига хаҗия»
[Əхмəтҗанов, 2008, 13, 21 б.]. Другие де-
тали родословной также указывают на ее
связь с тарикатом Ясавийа [Исхаков, 2011,
с.101]. Похоже, что в лице Касыйм-шейха
мы имеем дело с крупным мусульманским
деятелем периода Казанского ханства, воз-
можно, руководителем тариката Ясавийа в
этом государстве.
Приведенные сведения, указывающие на
активное участие мусульманского духовен-
ства Казанского ханства в государственных
делах, а также существования в ханстве ис-
ламских институтов (институты сеййидов,
тариката Ясавийя во главе с шейхами, судеб-
ной системой во главе с казием), безуслов-
но, являются подтверждениями государ-
ственного характера ислама в этом ханстве.
Ярлык хана Сахиб-Гирея (1523), в вводной
части, содержащий обращение к «эмирам,
хакимам, великим сеидам, кадиям, почет-
ным хозяевам» (мавали-завиль ихтирам)
[Вахидов, 1925, с.82–83], свидетельствует
о том же. Хорошей иллюстрацией к сказан-
ному могут быть и наблюдения автора «Ка-
занской истории», который, рассказывая о
штурме русскими Казани в 1552 г., приводит
распоряжение хана Едигер-Мухаммеда: «...и
Глава 3. Ислам на постордынском пространстве 447
заповеда царь (т.е. хан. – Д. И.) молбы тво-
рити..., новому сеиту (Кул-Шарифу. – Д.И.)
казанскому, и муллам и афизам и дербышам,
по всему граду Казани людем всем...» [Ка-
занская история, 1954, с.148–149].
Касимовское ханство. Небольшое Ка-
симовское ханство, известное и как Ме-
щерский юрт, находилось в зависимости
от Московского государства и примыкало к
русским землям, тем не менее оставаясь му-
сульманским государством. Столица его – г.
Касимов (первоначальное название – «Ме-
щерский городок») – возникла около середи-
ны XV в., причем рядом с ханским дворцом
была воздвигнута и белокаменная мечеть,
сохранившаяся по настоящее время (по не-
которым данным, она была построена при
султане Касиме в 1467 г.) [Шарифуллина,
1991, с.49–50]. Население ханства, несмотря
на его многоэтничность, в источниках ХV–
ХVI вв. также именуется мусульманами: в
грамоте крымского хана Мухаммед-Гирея
от 1517 г. говорится о «мещерской бесерме-
нье» или «бесерменье в Мещере» [Сборник
РИО, 1895, с.378]. А в грамоте правителя
Касимовского ханства – султана Данияра
за 1483 г. – среди его ясачных людей упо-
минается и «бесерменин» [Бахрушин, 1959,
с.121]. Хотя этот термин можно трактовать
и как указание на этническую группу [Ис-
хаков, 1998, с.218–219], его связь с испове-
данием ислама очевидна.
Мусульманское духовенство ханства
возглавлялось сеййидом. Кроме него в го-
сударстве отмечены такие ответвления ду-
ховенства, как абызы (хафизы), муллы, да-
нишменды [Исхаков, 1997а, с.20]. Несмотря
на то что сведения о сеидах в Касимовском
ханстве отрывочны, сохранилась их генеало-
гия [Əхмəтҗанов, 1995б], т.к. потомки этих
сеййидов – Шакуловы – до сих пор живут в
г. Касимове. Ближайшим родоначальником
Шакуловых выступает сеййид Шах-Кули
(Шаһ-Колый), живший приблизительно в
последней четверти XV в. Затем уже из до-
кументов известен Ак-сеййид (1552, 1555),
являвшийся сыном Шерефа. Правда, эти
два сеййида в генеалогии Шакуловых от-
сутствуют. Зато там упоминается Кашка
(Кашкей) сеййид, внук Шах-Кули, извест-
ный между 1521–1587 гг. и сын последнего,
Буляк-сеййид (упоминается в документах
в 1600 и 1613 гг.) [Исхаков, 1997а, с.14–18;
1998, с.192–193]. Ранняя часть генеалогии
Шакуловых восходит к пророку Мухам-
меду. Заслуживает внимания и то обстоя-
тельство, что в родословной Шакуловых,
опубликованной М.И.Ахметзяновым, име-
ется приписка о распространении потомков
сеййида Шагхана (Шаһхан), жившего в пер-
вой половине XV в. и стоящего в назвван-
ной генеалогии в звене дедов упомянутого
выше Шах-Кули, в «Крымском вилаяте, на
Кубани и в Дагестане», а потомков его брата
Шахбая (Шаһбай) – в «Булгарском вилаяте,
Хан-Кирмени, Хаджи Тархане и в Повол-
жье». Эти материалы позволяют говорить о
родственных связях домов сеййидов во всех
ханствах бывшей западной части Золотой
Орды. Косвенные данные подтверждают
возможность контактов между сеййидами
Касимовского и Крымского ханств [Исха-
ков, 1997а, с.22; 2011, с.113–114; Трепав-
лов, 2010, с.35, 68]. О сохранении в XVIII в.
каких-то контактов касимовскаих сеййидов
с Крымским ханством свидетельствует и
то, что один из них – Сейид-Ахмед-сеййид,
умер в Крыму в 1681 г. [Вельяминов-Зернов,
1866, с.498–499]. О высоком статусе сей-
йидов в этом государстве говорят случаи
брачных связей лиц из рода сеййидов с
касимовскими ханами. Например, послед-
няя правительница Касимовского ханства
– Фатима-бикем, бывшей женой хана Алп
– Арслана (правил в 1614–1626 гг.), проис-
ходила из рода сеййидов [Там же, с.192].
Известны и аналогичные браки потомков
сеййидов со знатью ханства. Так на дочери
сеййида был женат Аликей-аталык, проис-
ходивший, скорее всего, из клана Ширинов
[Исхаков, 2011, с.110].
Сохранились относительно поздние
свидетельства (они относятся к XVII в.) о
существовании у касимовских сеййидов
права судебной расправы [Исхаков, 1997а,
с.21], что говорит о былой власти предста-
вителей этой группы в Касимовском хан-
стве. В этом плане интересна следующая
приписка к родословной Шакуловых о сыне
умершего в Крыму сеййида Сейид-Ахмеда
«…предок наш Якуб-сеййид был знатным
лицом в г. Елатьме. Однажды какая-то жен-
щина из Старого посада (Иске юрт, часть г.
Касимова. – Д.И.), забравшись под текию,
448 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
где покоились Арслан-хан и Фатима-султан,
украла с царей саваны и другие вещи. Якуб-
сеййид повесил эту женщину на этой же
самой текие» [Вельяминов-Зернов, 1866,
с.497]. Похоже, что сеййиды, считавшие-
ся «приказными людьми» касимовских ха-
нов, во всяком случае, в XVII в., [Там же,
с.64–65, 82, 146], занимались, по-видимому,
реализацией права «суда» над «касимовски-
ми князьями, мурзами и татарами», пожа-
лованного хану Али-Арслану грамотой Ми-
хаила Федоровича от 1622 г. [Там же, с.34].
До этого они это право могли получать и от
касимовских ханов.
Известно также, что в конце XVI – начале
XVII в. в Касимовском ханстве существовало
особое воинское подразделение, называемое
«Сеитов полк». Оно возглавлялось касимов-
скими сеййидами, которые участвовали в
военных походах [Исхаков, 1997а, с.17–18].
Так, при походе русских войск на Казань в
1552 г. около р. Пьяны к ним присоединился
«Ак сейт Черевсеев» (по В.В.Вельяминову-
Зернову – сын сеййида Шерефа) со всеми
«Городецкими князьями, и мурзами, и тата-
рами» [ПСРЛ, 11–12, 1965, с.199]. Под 1555
г. отмечаются «с Городецкими князьями и
мурзами и казаки Ф.А.Сисеев, да Ак-сеит
мурза» [Вельяминов-Зернов, 1863, с.410].
Несмотря на титул «мурза», речь в данном
случае идет все о том же Ак-сеййиде, т.к.
под 1558 г. можно прочитать еще одно со-
общение, гласящее: «Городецкие люди, сеит
и князья и мурзы» [Там же, с.421]. Анало-
гичное известие встречается и под 1563 г.:
«…да и Городецкие сеиты и уланы и князи
и мурзы и казаки и кадомские и Темников-
ские князья и мурзы и казаки» [ПСРЛ, 13,
1965, с.364]. Это же известие в другой ре-
дакции выглядит так: «…в большом полку
…князь Семен… Дмитриев сын Палецкого,
а сним сеит и князи и мурзы и казаки Го-
родецкие и царь Шигалеев двор и Темни-
ковские князья и мурзы и казаки» [Там же,
с.349]. Не исключено, что и Кашкей-сеййид
из рода Шакуловых тоже ходил в военные
походы, ибо в грамоте царя Бориса за 1587 г.
про него говорится: «…всех князей, и мурз,
и казаков, Городецких татар, служилых кня-
зей и мурз и казаков, которые хаживали (в
походы. – Д.И.) с Кошкей сеитом… А им
впредь наши всякие службы… служити»
[Вельяминов-Зернов, 1864, с.93–94]. В свя-
зи с участием касимовских сеййидов в воен-
ных походах еще В.В. Вельяминов-Зернов
высказал мнение о том, что Кашкей-сеййид
имел «свой двор или полк» [Там же, с.443].
Действительно, за 1579 г. имеется информа-
ция о двух воинских подразделениях каси-
мовских татар – «Цареве дворе» и «Сейтова
полку» [Там же, с.81; Вельяминов-Зернов,
1866, с.25]. В последующие годы (в 1621,
1622, 1628–1629 гг.) опять сообщается о раз-
делении «касимовских князей, и мурз и та-
тар» на «Царев двор» и «Сеитов полк» [Там
же, с.34; Шишкин, 1891, c.515]. Очевидно,
«двор» или «полк» касимовских сеййидов
были каким-то устойчивым воинским фор-
мированием, возможно, связанным с деле-
нием войск ханства на два «крыла» (вторым
«крылом» в таком случае окажется «Царев
двор»). Но в целом участие касимовских
сеййидов в военных делах имеет полную
аналогию с ситуацией в Казанском ханстве,
что вряд ли случайно – между этими госу-
дарствами существовали давние династиче-
ские и политические связи [Исхаков, 1998,
с.45–47, 189–190, 202, 211, 218–219, 223].
О роли сеййидов при интронизации
хана в Касимовском ханстве говорится в
историческом сочинении Кадыр-Али-бека
«Сборник летописей» (1602) при описании
процедуры возведения в 1600 г. на ханский
престол султана Ураз-Мухаммеда, происхо-
дившей в мечети Старого Посада г. Касимо-
ва: «...Толпа народа была огромная. Муллы,
данишменды, хафизы, беки, мурзы, словом
все мусульмане, собрались в каменной мече-
ти, построенной Шейх-Али ханом. Внесли
и разостлали золотую кошму... Из Старого
юрта (Иске йорт – Старый Посад г. Каси-
мова. – Д.И.)... Буляк сеид начал провозгла-
шать хотбу. Затем четыре человека (карачи-
беки. – Д.И.), взявшись за четыре конца
золотой кошмы, подняли на ней хана... Все
мусульмане... огласили мечеть радостными
криками. Потом карачи, аталыки и имиль-
даши осыпали хана деньгами, и все присут-
ствовавшие принесли ему поздравления»
[Березин, 1851, с.551; Вельяминов-Зернов,
1864, с.402–404]. Этот обряд имеет опреде-
ленное сходство с тем, который был опи-
сан путешественником И.Шильтбергером
на рубеже XIV–XV вв. при наблюдении им
Глава 3. Ислам на постордынском пространстве 449
интронизации хана в «Золотой Татарии»
[Шильтбергер, 1984, с.44], что подтвержда-
ет продолжение в Касимовском ханстве дан-
ной золотоордынской традиции.
Сведений о распространении в этом хан-
стве конкретного направления суфийского
тариката не сохранилось. Но приведенная
выше информация о «родстве» касимовских
сеййидов с сеййидами из «Булгарского ви-
лайета», «Хаджи-Тархана», «Крымского
вилайета», скорее всего, говорит о следах
тариката Ясавийа в этом государстве.
Большая Орда и Астраханское хан-
ство. Астраханское ханство возникло лишь
тогда, когда Большая Орда перестала суще-
ствовать и часть ее населения и территории
трансформировались в самостоятельное
владение, правда, управляемое ханами из
рода большеордынских правителей [Зай-
цев, 2004, с.55]. Столицей Большой Орды
первоначально являлся г. Сарай («Большие
Сараи»), но временами эта функция пере-
ходила и к г. Хаджи-Тархану, особенно по-
сле ее поражения в 1481 г. от шибанидско-
ногайской коалиции [Там же, с.39–40,
52–53]. При такой ситуации мусульманские
институты в Большой Орде и Астраханском
ханстве наверняка обладали преемственно-
стью, но источники об этом пока молчат.
То, что Большая Орда была мусульман-
ским государством, подтверждается и пись-
мом соправителя этого государства хана
Махмуда от 10 апреля 1466 г. турецкому
султану Мехмеду Фатиху. В этом послании,
написанном в «Великой Орде» (Олуг Урда),
есть следующее введение: «Он мощью (сво-
ей) неповторимою и чудодеяниями мухам-
медовыми и бесспорностью укрепляющей
в [роду] Махмудовым, [приписка] да увеко-
вечит Аллах царствование его!» [Султанов,
1978, с.240]. В послании другого правителя
Большой Орды – хана Ахмата за 1477 г. тому
же турецкому султану, после слов восхвале-
ний Мехмеда Фатиха как мусульманского
правителя, есть строки: «…да увековечит
Аллах его царство и его власть и да вознесет
его место и дворец его выше звезд Малой
Медведицы! Я славословлю Бога…, да сде-
лает Всевышний и Всесильный долгой [его]
жизнь…» [Там же, с.243].
Существование института сейидов в
Большой Орде несомненно, но информация
о нем крайне скудна. В этой связи следует
обратить внимание на «бежавшего» от «ко-
роля» сеййида Хозяку, о котором в 1509 г.
довольно упорно перед великим москов-
ским князем хлопотал крымский прави-
тель [Сборник РИО, 1895, с.68, 72–73]. Как
установил В.В.Трепавлов, это был больше-
ордынский сеййид Хаджи-Ахмед, после
разгрома Большой Орды (Тахт эли) вместе
с людьми хана Шейх-Ахмада оказавшийся
в литовских владениях [Трепавлов, 2010,
с.35]. Затем он, как известно, перебрался с
семьей (или с ее частью) в Касимовское хан-
ство, где и умер – в 1515 г. его уже в живых
не было. Крымский хан Менгли-Гирей вна-
чале у польско-литовской стороны требовал
его отправки к себе, заявив, что «тот сеить
наш озле мене и озле Шахмата (хана Шейх-
Ахмада. – Д.И.) у почести был»[Там же], а
после с такой же просьбой обращался к мо-
сковскому великому князю [Сборник РИО,
1895, с.68]. Да и сын хана Менгли-Гирея сул-
тан Ахмед-Гирей, женатый на дочери этого
сеййида, в 1518 г. просил у великого князя
московского прислать оставшееся в его вла-
дениях имущество сеййида Хаджи-Ахмеда,
объявив его «от дедов и отцов наших по-
шлым (старинным. – Д.И.) богомольцем»
[Там же, с.511]. Возможно, в последнем
случае имелось в виду то, что Хаджи-Гирей
некоторое время после разгрома им в 1452 г.
Орды хана Саида-Ахмада претендовал на
более широкое владение, чем Крымское
ханство, отсюда и ссылки его потомков на
давние связи с большеордынскими сеййда-
ми. Но на самом деле сеййид Хаджи-Ахмед
являлся, скорее всего, верховным сеййидом
Большой Орды и именно как влиятельная
персона раздражал крымских правителей,
сделавших все, чтобы Тахт эли больше не
восстановилось [Трепавлов, 2010, с.35,
90–100]. Об этом может свидетельствовать
и одно высказывание хана Большой Орды
Шейха-Ахмада, сохранившееся в «Литов-
ской метрике» и гласящее, что в московском
плену из его «добрых людей» «и сеит есть,
и попы ордынъскии» [Там же, с.35]. Если в
«сеите», скорее всего, надо видеть Хозяку
(Хаджи-Ахмеда), то в «попах», надо думать,
мулл или иных мусульманских священнос-
лужителей. То, что муллы в Большой Орде
имелись, явствует из грамоты за 1501 г. рус-
450 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
ского посланника в Крыму И.Мамонтова,
сообщающего, что крымский хан Менгли-
Гирей извещал о приходе к нему от хана
Шейх-Ахмада его посла «молзоды болшого
молны базарского Ахматовых детей» [Сбор-
ник РИО, 1884, с.351]. В.В.Трепавлов, отме-
тивший этот факт, считает, что данный «мол-
лазаде» являлся «начальником-смотрителем
ордобазара» [Трепавлов, 2010, с.33]. Раз
в этом государстве были дети мулл, стало
быть, имелись и сами муллы. Надо принять
во внимание и вывод В.В.Трепавлова, осно-
ванный на анализе «Литовских метрик», что
большеордынскими послами являлись сей-
йиды и хаджии [Там же, с.35].
Таким образом, в целом можно говорить
о существовании в Большой Орде инсти-
тута сеййидов, в том числе, скорее всего,
верховного сеййида, возглавлявшего му-
сульманское духовенство из мулл, муллаза-
де и хаджиев. Относительно других групп
мусульманских священнослужителей и рас-
пространенного в Большой Орде тариката
пока ничего не известно. Но пассаж, при-
сутствующий в родословной касимовских
сеййидов о том, что их родственники нахо-
дились и в «Поволжье», скорее всего, под-
разумевающее Большую Орду, с некоторой
осторожностью кажется позволяет говорить
о тарикате Ясавийа и в «Тахт эли».
О глубине проникновения ислама в среду
населения Астраханского ханства говорит
то, что Фазлаллах ибн Рузбихан Исфахани
в своем труде «Михман-наме-йи Бухара»
(1509) говоря о тех улемах и ученых, кото-
рые приезжают к казахам «со всех сторон»
для обучения основам веры, упоминает и
выходцев из «Хаджи-Тархана» [Фазлаллах
ибн Рузбихан Исфахани, 1976, с.106]. Не
случайно и сосредоточение в г. Астраха-
ни и его окрестностях значительного чис-
ла могил мусульманских святых, к именам
которых добавлялись определения «баба»,
«хаджи» («ази»), «ата», «хазрат». О наличии
около Астрахани «кишеней» (кашэнэ), т.е.
гробниц, известно из источников 1570-х гг.
[Зайцев, 2004, с.193–195]. Следует иметь в
виду и расположение Астрахани на одном из
традиционных путей движения среднеазиат-
ских паломников в Мекку [Там же, с.182].
Татарские предания говорят о существо-
вании мечетей в г. Астрахани. Точное число
их в ханское время неизвестно, но в 1670-х
гг. в городе имелось семь мечетей [Там же,
с.178–202]. О существовании в государ-
стве системы мусульманского образования
говорят сохранившиеся от периода Астра-
ханского ханства письменные памятники
(детальнее см.: [Зайцев, 2004]), упоминание
в источниках «хафизов», присутствие в со-
ставе Астраханского посольства в Москву в
1540 г. бахши, т.е. писца [Там же, с.182].
При ограниченности сведений об ин-
ституте сеййидов в Астраханском ханстве
вопрос о нем можно поставить на истори-
ческую почву лишь при привлечении всей
совокупности данных о духовенстве этого
государства. Наиболее ранняя информация
такого рода восходит не далее 1554 г., когда
с помощью русских войск хан Дербыш-Али
одержал победу над астраханским ханом Ям-
гурчеем. Рассеявшиеся во время наступле-
ния противника астраханские татары позже
начали возвращаться и «бити челом». Среди
последних пришел «…и Енгуват азей…, а с
ним многы моллы и азеи и всяких 3000 че-
ловек» [ПСРЛ, 13, 1965, с.244]. Еще одного
хаджия по имени Нияз, богатого человека из
«вилайета Хаджи-Тархана», знал Утемиш-
хаджи [Утемиш-хаджи, 1992, с.97–98]. Хотя,
если первая часть его имени не связана с
религиозной принадлежностью (Хаджи
Нияз), это был просто образованный человек
(см.: [Зайцев, 2004, с.181]). Далее, в 1558 г.
А.Дженкинсон отмечает некоего татарина, с
которым он отплыл из Астрахани, как чело-
века, который пользовался «славой святого
человека, потому что он побывал в Мекке»
[Там же], т.е. речь идет опять о хаджии.
Из приведенного выше летописного со-
общения начинает вырисовываться струк-
тура мусульманского духовенства ханства.
Она еще более детально показывается в
другом летописном известии, относящем-
ся к 1557 г. В том году хан Дербыш-Али
«шерть свою», данную русским, «изменил»
и выехал из Астрахани, но в июне 1557 г. до
Москвы дошло сообщение, что часть астра-
ханских татар вернулась: «Астороханские
люди, Чалым улан в головах, и молълы, и
хаджыи, и шихы, и шихзады и князи и все
мурзы и казакы и вся чернь, Астороханьская
земля… добила челом и правду дали» [Там
же, с.281, 283]. Существование шейхов в
Глава 3. Ислам на постордынском пространстве 451
ханстве подтверждается и названием селе-
ния «Мошаик» (от «машаих», т.е. от араб-
ского множественного числа от «шейха»),
вошедшем из-за близости затем в состав г.
Астрахани [Зайцев, 2004, с.185]. В грамоте
ногайского князя Исмагила Ивану IV (1561)
в связи с Астраханским ханством упомина-
ется еще одно духовное лицо. Он пишет: «…
лиха учат 8 человек Астраханские: в начале
Достай Афыз (т.е. хафиз. – Д.И.), да Тиниш
князь, да Чалым улан, да Иванча князь, да
Девеш, да Девлет Килдей, да Курьян князь,
да Кудай Берди» [ПДРВ, 1795, с.55]. Перед
нами довольно полное описание духовен-
ства Астраханского ханства последних лет
его существования: муллы (моллы, молъ-
лы), хаджии (азеи, хаджыи), шейхи (шихы),
шейхзаде (шихзады), хафизы (афызы). Как
видим, среди духовенства ханства сеййиды
не упомянуты. В одном случае во главе бе-
жавших татар, включая и «многих мулл и
азеев», стоит Енгуват-хаджи (азей). В дру-
гом случае во главе («в начале») той астра-
ханской знати, которая «лиха учит», назван
Достай-хафиз (афыз).
Быть может, в Астраханском ханстве
сеййидов вообще не было? Думается, что
такой вывод был бы ошибочным, ибо не-
которые источники в Астраханском юрте
сеййидов знают, в частности, рукописная
история, озаглавленная «Взятие царства
Астраханского» (о ней см.: [Исхаков, 1997а,
с.66–67]), позволяет обнаружить факт су-
ществования в ханстве института сеййидов.
В этой рукописи дается описание событий
1554 г., связанных с воцарением в Астра-
хани хана Дербыш-Али: «…татарина Дер-
быша Алея царя Касимовского посадили и
всего Астраханского царства и земли татар,
князей и мурз, и сеитов (выделено нами. –
Д.И.), и мулл, и уланов, и абызов, и улусных,
и кочевых, и черных людей всех до одного
по их бесермянской вере и закону на кура-
не агаренском к шерти и правде привели»
[Собрание Погодина, л.92]. Достоверность
уникального сообщения, содержащегося в
названной рукописи, частично поддается
перепроверке на основе других источников.
Скажем, факт «шертования» астраханцев в
1554 г. во главе с ханом Дербыш-Али на-
ходит подтверждение в Патриаршей (Ни-
коновской) летописи, где под этим годом
написано: «…и царь Дербыш-Алей и вся
земля Азъстороханьская, содиначася, госу-
дарю царю великому князю Ивану Василье-
вичу всея Руси и его детям правду и шерт-
ную грамоту, написав, послали, укрепив ее
печатьми, к царю и государю» [ПСРЛ, 13,
1965, с.244]. Деление же населения ханства
на «улусы», состоявшие из «черных людей»
и возглавляемые князьями, мурзами, о кото-
ром идет речь в названной выше рукописи,
прослеживается в 1554 г. по Патриаршей
(Никоновской) летописи. [Там же]. В 1557 г.
в летописи «черные люди» именуются «вся
чернь» [Там же, с.283]. А ногайские дела за
1561 г. говорят об «Астраханских улусах»
[ПДРВ, 1795, с.160]. Кроме того, в той же
Патриаршей (Никоновской) летописи парал-
лельно понятию «Астороханское царство»
используется равнозначный термин «зем-
ля Астороханская» [ПСРЛ, 13, 1965, с.242,
244]. Как было только что показано, оба
термина употребляются в рукописной исто-
рии из «Собрания Погодина». Эти данные
позволяют считать сведения из рукописной
истории вполне достоверными. Следова-
тельно, данное заключение распространя-
ется и на ту часть рассматриваемого источ-
ника, в которой речь идет о мусульманском
духовенстве ханства, включая и «сеитов».
Еще одно, правда, не вполне ясное известие
об астраханских сейидах, встречается в по-
слании бывшего (он правил в Астраханском
ханстве вначале между октябрем 1537 – ле-
том 1539 г.) астраханского хана Дербыша-
Али, отправленного из Ногайской Орды в
1551 г. в Москву через своего человека. Тог-
да вытесненный из Астраханского ханства
ханом Ямгурчеем Дербыш-Али, надо пола-
гать, находился в Ногайской Орде. В письме
Дербыша-Али речь идет о некоем сеййиде,
который «отселева пришел, да молвил [ему]
доброе слово». Скорее всего, это был сей-
йид из Ногайской Орды, т.к. он сообщил,
что «Юсуфу дей, да Исмаилу мирзе моево
дей (т.е. Дербыш-Али. – Д.И.), да твоего
(московского великого князя. – Д.И.) юрта
искати». Причем сеййид сказал: «Живи дей
туто», т.е. в Ногайской Орде. Далее хан ука-
зывает, что он до того «два года измолчал»,
с Москвой не связывался, а после обраще-
ния к нему сеййида «хотел есми Сейтя же
послушати да поити». Но в итоге не пошел.
452 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
В конечном счете выясняется, что султан
Ямгурчи «убил Сейтя, и толды и его сына
доброво убил». Оказывается, «и того для
Сейт бил челом Юсуфу князю, чтобы дей
есми недруга моево воевал» [ПДРВ, 1793,
с.313–314]. Не исключено, что в убитых ха-
ном Ямгурчеем сеййидах надо видеть вер-
ховного сеййида Астраханского ханства и
его сына, а в сеййиде, который обращался
к Дербыш-Али, представителя Дома сеййи-
дов Ногайской Орды, после убийства астра-
ханским ханом Ямгурчеем названного выше
сеййида и его сына, решившего отомстить
этому хану. Возможно, это было, кроме про-
чего, связано с существованием родствен-
ных связей между Домами сеййидов в двух
рассматриваемых государствах.
При тщательном анализе источников
удается расшифровать имена некоторых из
сеййидов Астраханского ханства. Напри-
мер, про Енгуват-хаджия (азея) в летопис-
ном сообщении 1554 г. сказано: «…тот у
них в то время был большей человек» [Там
же]. Если принять во внимание, что в 1554 г.
с ним было много мулл и хаджиев, возни-
кает вопрос, а не являлся ли он главой му-
сульманского духовенства ханства? Вполне
возможно и нас не должно смущать то об-
стоятельство, что он в летописи назван «азе-
ем». Скажем, в Сибирском ханстве, как мы
далее увидим, сеййид Дин-Али постоянно
назывался «хаджием». Такая же традиция
была характерна и для государства Шиба-
нидов. Следует полагать поэтому, что хаджи
Енгуват был не единственным сеййидом в
Астраханском ханстве, и в рукописной исто-
рии, на которую я уже ссылался, термин
«сеййид» употреблен во множественном
числе (в форме «сеиты»).
Более чем вероятно, что до сеййида
Енгувата-хаджи главой духовенства хан-
ства являлся Мансур-сеййид, о котором уже
говорилось. В пользу такого заключения,
во-первых, говорит сам факт его прихода
в 1545 г. в Казань «из Астрахани» и уход
туда обратно через несколько дней вместе с
ханом Сафа-Гиреем. Да и общая историче-
ская ситуация в Крымском и Астраханском
ханствах в 1520–1530-х гг. не противоречит
этому выводу. Дело в том, что после же-
стокого поражения крымцев, захвативших
в 1523 г. г. Астрахань благодаря предатель-
ству ногайской знати, хан Мухаммед-Гирей
был убит [Сыроечковский, 1940, с.57–58]. В
ходе длительной борьбы за крымский пре-
стол, один из претендентов на него – сул-
тан Ислам-Гирей, после своего очередного
поражения около 1531 г., вместе с Ислам-
Гиреем оказался в Астрахани, где «по слу-
хам» был и «на царство посажен». Он ушел
туда не один – с ним находились до 100 че-
ловек крымской знати. В то же время сеййид
по имени Мансур в Крыму в последний раз
упоминается в 1524 г. [Малиновский, л.259,
412] Поэтому допустимо предположить, что
сеййид Мансур в 1531 г. оказался в Астраха-
ни (напомню, что именно в 1531 г. в Крым-
ском ханстве в качестве верховного сеййида
фигурирует Куртка-сеййид). Несмотря на то
что Ислам-Гирей в Астрахани находился не-
долго (около года или даже меньше), сеййид
Мансур мог остаться в Астрахани и после
1531 г. О крымском происхождении сеййида
Мансура, скорее всего, говорит и его появ-
ление на короткое время в Казани в 1545 г.,
когда он фактически прибыл туда для спа-
сения попавшего в безвыходное положение
представителя крымской династии – хана
Сафа-Гирея.
Пока других сведений об астраханских
сеййидах не обнаружено. Тем не менее ин-
терес представляет информация о существо-
вании в начале ХIХ в. среди юртовских татар
– прямых наследников населения Астрахан-
ского ханства – деления на три группы, одна
из которых состояла из «ахунов и казыев»
[Хозяйственное, 1809, с.171]. По-видимому,
эти данные восходят к работе С.Г.Гмелина,
отмечавшего среди юртовских татар такую
группу, включающую казыя, мулл и абызов.
Важно отметить, что про казыя у него есть
замечание, что он – «один в своем роде…» и
является казыем «по праву породы» [Гмелин,
1777, с.180]. Не исключено, что этот казый и
являлся потомком сеййидов периода Астра-
ханского ханства. В этой связи надо иметь в
виду, что И.В.Зайцев приводит и сообщение
Эвлия Челеби о правоведах – кадиях из сре-
ды хешдеков [Зайцев, 2004, с.183], возможно,
свидетельствующее о наличии в Астрахан-
ском ханстве представителей этой группы.
Теперь о суфийском тарикате, распро-
страненном в Астраханском ханстве. Тари-
кат или тарикаты в ханстве, несомненно,
Глава 3. Ислам на постордынском пространстве 453
существовали – об этом говорит упомина-
ние применительно к этому государству
шейхов. И.В.Зайцев утверждал о возмож-
ном распространении в Хаджи-Тархане та-
риката Накшбандийа (наряду с братством
Кубравийа, но по поводу последнего ис-
точники им не приводятся) [Там же, с.185].
Однако легендарные сведения, приводимые
Эвлия Челеби о прибытии Мехмеда Бухари
Сары Салтык-султана в «Эждерхан иле» и
приобщении им части «хешдеков», живших
в окрестностях г. Астрахани, к исламу [Там
же, с.187–189], говорят на самом деле о
первоначальном распространении в Астра-
ханском ханстве тариката Ясавийа, ибо
Сары Салтык был дервишем тариката Яса-
вийа. Об этом же свидетельствуют и пре-
дания о строительстве в Астрахани мечети
«хазратом Хамет-Ата» и наличие в окрест-
ностях города почитаемых захоронений лю-
дей с приставкой «Ата» (Нур-Ата, Ак-Ата,
Мансур-Ата, Хызр-Ата) [Там же, с.194]. В
данном случае под «Ата», скорее всего, надо
понимать представителей дома сеййидов.
Наличие в с. Красный Яр на кладбище мо-
гилы «Сеййида-бабы» [Там же], как и само
название села Сеитово, говорит, скорее все-
го, о захоронении тут представителей линии
астраханских сеййидов, если, конечно, эти
захоронения не связаны с населением более
поздней Ногайской Орды.
Ногайская Орда. Несмотря на то что на-
селение Ногайской Орды иногда в описани-
ях отдельных, не слишком осведомленных
наблюдателей предстает как «невежествен-
ное в делах религии» [Из рассказов дон Хуа-
на Персидского, 1899, с.8; Описание, 1879,
с.485], оно, вне всякого сомнения, придер-
живалось ислама уже с XIV в. Далеко не
случайно Руи Гонсалес де Клавихо в своем
известном описании путешествия к Тиму-
ру, относящемся к началу XV в., заявляет:
«…А… Едигей обращал и обращает татар
в магометанскую веру, еще недавно они ни
во что не верили, пока не приняли веру Ма-
гомета» [Де Клавихо Руи Гонсалес, 1990,
с.144]. Скорее всего, этот пассаж относится
не к самому Идигею и его племени (мангы-
там), принявшим ислам раньше. Во всяком
случае, у Ал-Макризи и Ал-Аскалани сохра-
нилась информация о «прибытии» в 1416
(1417) г. жены (хатун) «эмира Идику, госуда-
ря Дештского», имевшей намерение из Да-
маска совершить хадж [Тизенгаузен, 1884,
с.442, 454]. Да и один из сыновей правителя
Ногайской Орды Идигея – Нуретдин, со-
гласно историческим преданиям караногай-
цев, считал себя мусульманином [Ананьев,
1900, с.12]. Поэтому в высказывании Клави-
хо надо искать некоторые другие моменты
конфессиональных отношений при Идигее.
Во-первых, оно может отражать реальную
прозелитическую деятельность Идигея, но
на окраинных территориях Золотой Орды.
Например, это могло быть в Западной Си-
бири – известен поход Идигея совместно с
султаном Чекре (Чингис-оглан?) «в страну
Сибирь», совершенный около 1405–1406 гг.
[Шильтбергер, 1984, с.35]. Именно в этой
«стране» к началу XV в. еще могли нахо-
диться неисламизированные группы тюрок,
о чем еще будет сказано далее. Во-вторых,
у Идигея эта деятельность может быть свя-
зана с определенными политическими це-
лями. По этому поводу полезно обратиться
к преданию «Тохтамыш-хан», сохранивше-
муся у караногайцев. Там сказано: «После
смерти Тохтамыша возвратился Нурадиль
(сын Идигея Нур-ад-Дин. – Д.И.) и стал
управлять Ордою. Через несколько лет на-
род стал высказывать сомнения насчет про-
исхождения (Нур-ад-Дина. – Д.И.),… толко-
вать о том, что родословная Тохтамыша…
от… Чингис-хана, а Нурадиль не из этого
племени». В такой ситуации Нур-ад-Дин
вынужден был заявить: «…Я от рождения
верил и признавал единого Бога, сам Бог мне
всюду покровительствовал, читал я много
священных наших книг, а что я не из рода
Чингис-хана, то это меня ничуть не уни-
жает, ибо я из племени славного турецкого
богатыря Хочахмат-Бабатуклы» [Ананьев,
1900, с.12]. Как видно из этого предания,
Нур-ад-Дин для легитимации свой власти
в Ногайской Орде использовал отношение
к мусульманским святым, ибо «Хочахмат-
Бабатуклы» – это ходжа Ахмет Ясави и
Баба-Туклес [Жирмунский, 1974, с.355–356,
383]. И, надо сказать, в генеалогии правите-
лей Ногайской Орды возведение своего рода
к этому последнему святому (Баба-Туклас
~ Баба-Тохты Чачли Азиз), а через него и
к тестю Пророка Мухаммада, Абу-Бекру,
было традиционным [Ананьев, 1900, с.12;
454 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
Небольсин, 1852, с.224–225]. Хотя ясно, что
таким образом потомки Идигея стремились
обосновать свое право на власть [Жирмун-
ский, 1974, с.283–284], нельзя упускать из
виду, что сам Идигей (или его предки), а
затем и его потомки, могли заключать бра-
ки с духовными лицами высокого статуса
– сеййидами. Во всяком случае, известна
традиция выдачи замуж дочерей ногайских
князей и мурз за сеййидов [Кочекаев, 1988,
с.46], что повышает вероятность перекрест-
ных браков между светской и духовной зна-
тью в Ногайской Орде. При этом генеалогия
правителей Ногайской Орды приобретает
определенную историчность, становится
более понятной и их роль «борцов за веру».
В целом к XVI в. Ногайская Орда пред-
ставляла из себя уже мусульманское обще-
ство. Так, в начале XVI в. польский путеше-
ственник М.Меховский о ногайцах писал,
что они – «последователи и поклонники Ма-
гомета…, совершают обрезание, соблюдают
свой закон…, считают себя измаэлитами»
[Меховский, 1936, с.58–59]. Английский пу-
тешественник А.Джекинсон в конце 1550-х
гг. в ходе своего путешествия в Среднюю
Азию указывал: «…страна Мангыт или Но-
гаев, жители ее держатся закона Магомета»
[Джекинсон, 1937, с.169]. Мусульманское
самосознание князя Ногайской Орды Юсу-
фа (1551) уже отмечалось. Правители Но-
гайской Орды и позже подчеркивали свою
принадлежность к исламскому миру. На-
пример, ногайский князь Иштиряк в 1608 г.
на требование московского посла выдать
двоих послов из Астрахани, ответил: «Ис
предков тово не повелось… в их бусурман-
ских законах не ведетца, что послов выда-
вати» [Акты, 1914, с.192–193.]. Там же рус-
ский посол упрекал князя Иштиряка в том,
что тот нарушает свою присягу, ибо «шерто-
вал на Куране великому государю» [Там же,
с.193]. Правители соседних мусульманских
государств также рассматривали Ногайскую
Орду как часть исламского мира. Если, в
частности, в 1549 г. Иван IV литовским по-
слам говорил о том, чтобы «нашим осмо-
трением христианство в тишине и в упокое
было и бесермянская бы рука не высиласа»
[Сборник РИО, 1887, с.271], то посланник
турецкого султана к ногайскому мурзе Ис-
магилю, ставшему затем и князем, в 1551 г.,
наоборот, передал слова султана: «…наша
ж вера бусурманская. И мы смолылись все
бусурмане и станем… заодин» против Мо-
сковского государства [Бурдей, 1956, с.191].
Что касается мусульманских институтов
в этом государстве, бесспорным представ-
ляется существование в Ногайской Орде
института сейидов, что видно, например, из
послания мурзы Тиналея (Дин-Алея) Ива-
ну IV (1564). Мурза пишет: «…от прадеда
моего Тинбай сеит ших мой» [ПДРВ, 1801,
с.135]. Хотя это сообщение содержит неяс-
ные моменты, например не совсем понятно,
что означает выражение «сеит-ших мой»,
из него вытекает, что сеййиды в Ногайской
Орде имелись уже в последней четверти
XV в. (данный вывод делается на основе
подсчетов генеалогических звеньев предков
Тин-Алея [Сборник РИО, 1884, с.61]). Сейй-
иды в Ногайской Орде, правда, бежавшие
из Казанского ханства, как было показано
выше, отмечались еще в 1487–1491 гг. При-
чем про одного из них – Касима-сеййида,
мурза Муса писал в 1491 г.: «Касим сеит ны-
неча у нас живет» [Посольские книги, 1995,
с.38]. Несмотря на то что этот казанский
сеййид хотел вернуться на свою родину, ему
это вряд ли удалось.
Более развернутую информацию о сей-
йидах в этом государстве можно найти в
ногайских делах за 1549 г. при описании со-
бытий, связанных со смертью в Ногайской
Орде его правителя – князя Ших-Мамая.
После смерти последнего князем там стал
Юсуф, который, как писали русские послан-
ники, с целью того, чтобы московский «го-
сударь… их держал с собою в дружбе», от-
правил в Москву своих послов. В их составе
находился и посол «от Сейтя» Байшаш [Там
же, с.305]. Еще один неназванный сеййид,
при всей неясности сообщения, в Ногай-
ской Орде фиксируется, как было показано
выше, в 1551 г. [ПДРВ, 1793, с.314].
Как видно из документа за 1549 г., где ска-
зано: «...Юсуф... послал послы..., да с ними
же из Сарайчика от Сейтя посол» [Посоль-
ские книги, 1995, с.305], резиденция главы
мусульманского духовенства Ногайской
Орды находилась в столице – в г. Сарайчи-
ке. Из ногайских дел за 1617 г. известен еще
один сеййид – «на Сарачике болшой сеит
Икисат» [Трепавлов, 2001, с.587]. Так как
Глава 3. Ислам на постордынском пространстве 455
в документе за 1549 г. речь идет о важной
внешнеполитической акции, участие в ней
сеййида наряду с правителем Орды, его бра-
тьями и детьми, свидетельствует о его высо-
ком положении в государстве. Не случайна
и традиция выдачи дочерей ногайских кня-
зей и мурз за сеййидов, о чем говорится в
работах Б.-А.Б.Кочекаева и В.В.Трепавлова
– это тоже признание особого статуса сей-
йидов в Мангытском юрте. Мы знаем имена
еще нескольких сеййидов, находившихся в
Ногайской Орде. Один из них – Урас/Ураз/
Урыс-сеййид (сеит), в 1507 г. упоминаемый
среди пленных, попавших в руки русских
[Посольские книги, 1995, с.81]. О Тинбай-
сеййиде уже говорилось. Но последний вряд
ли являлся верховным сеййидом, иначе он
не был бы около мурзы Тин-Алея в качестве
его шейха. Тем не менее данный факт на
самом деле является доказательством одно-
временного нахождения в Ногайской Орде
нескольких лиц, имеющих титул «сеййида».
Кроме него имелись другие духовные лица,
имевшие титул «сеидов». В связи с тем,
что в 1585 г. во время нападения казаков на
«Хозины улусы на богомолцовы – на Кара
хозин, и на Бабе хозин, и на Кара Асман
хозин», когда были погромлены их улусы,
становится известно, что женой одного из
упомянутых ходжей была сестра бия Уруса;
скорее всего, в данном случае также имее-
ются в виду сеййиды. Хотя возможно, что
Кара-хаджа (хозя) являлся шейхом. Во вся-
ком случае, при бие Мусе (1491–1502) из-
вестен зять бия Малум-шейх, он же ходжа,
чьим сыном и являлся, скорее всего, Кара-
ходжа [см.: Трепавлов, 2001, с.573–574].
Упоминавшегося выше Икисат-сеййида,
находившегося в Сарайчике, В.В.Трепавлов
считает также верховным сеййидом Ногай-
ской Орды [Трепавлов, 2010, с.587], с чем
следует согласиться.
Более поздние данные о сеййидах в этом
государстве содержатся в работе В.В.Тре-
павлова. Как отмечает этот исследователь,
при дворе бия Ногайской Орды в начале
XVII в. было несколько сеййидов, один из
которых являлся «старшим». Не вполне,
правда, ясно утверждение этого автора о том,
что кроме «старшего сеййида» в государстве
еще был «главный сеййид Сарайчука». По
моему мнению, на самом деле это было одно
и то же лицо. В 1614 г. «старшим сеййидом»
был Ибрагим (Ибреим б. Калеват), затем
– Сайф ад-Дин б. Калеват [Там же, с.567,
570]. Около 1604 г. четыре сеййида участво-
вали на церемонии примирения Иштерека и
Джан-Али б. Уруса. Это мероприятие было
организовано астраханскими властями, и
сеййиды должны были перед «шертью» кня-
зя Иштерека и Джан-Али «по их закону про-
говорить молитву». При этом подразумева-
лось, что «сеиты… по их бусурманской вере,
думам их будут свидетели» [Там же, с.571,
573], т.е. они несли ответственность за до-
говаривающиеся стороны. Само примире-
ние сторон выглядело так: «Иштерек князь
и Янараслан, сеитом велели по своей бусур-
манской вере молитвы говорить, а сами в
ту пору… стояли, зажав руки. И как сеиты
по своему бусурманскому закону молитвы
проговорили, и Иштерек князь и Янараслан,
сшодчись, меж себя корошевались и обня-
лись, и поцеловалися» [Там же].
В Ногайской Орде было известно, что
сеййиды это «Божия посланника Магам-
метева корени» люди [Там же, с.570]. По
мнению В.В.Трепавлова, семьи сеййидов
в Ногайской Орде вели кочевой образ жиз-
ни. В подкрепление этого вывода он при-
водит слова главного сеййида князя Иште-
река, сообщавшего, что «исстари… отцы и
деды кочевали по Волге реке и по Еику. А
после отцов своих и я… живучи на тех же
отца своего юртех в кочевьях… Бога молю»
[Там же]. Об этом же говорят и актовые
материалы начала XVII в., указывающие
на то, что у ногайцев «на поле… по их бу-
сурманскому закону, по всякой правде, меж
их те ж сеиты живут» [Там же]. Однако эти
«полевые» условия жизни, скорее всего, не
всегда были характерны для сеййидов из
Ногайской Орды, о чем говорят сообщения
XV в. о приходе людей, связанных с главой
мусульманского духовенства государства,
из г. Сарайчика. Да и отмеченный выше сей-
йид Сайф ад-Дин около 1615 г. перебрался
на жительство в г. Астрахань, где в конце
1610-х гг. насчитывалось уже 12 человек из
рода сеййидов. В итоге ногайский сеййид
Сайф ад-Дин в 1620 г. начал в г. Астрахани с
позволения местных властей строительство
новой мечети, чтобы «приходя, всякие люди
про твое государево (царя Михаила Федо-
456 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
ровича. – Д.И.) многолетнее здоровье Бога
молили» [Там же, с.569, 573]. Более того,
этот сеййид намеревался там заняться и бла-
готворительностью – «всяких наших людей
поить и кормить» [Там же, с.572].
В Ногайской Орде у сеййидов в первой
трети XVII в., как полагает В.В.Трепавлов,
имелись кочевья и собственные «улусные
люди». Скажем, у «старшего» сеййида Сайф
ад-Дина отмечены десять семей, которые
«при его отце, при деде… [ему] служили».
В 1633 г. в росписях населения астраханских
юртов эти люди перечислены подробнее:
дворовых – 10, захребетник – 1; «прожиточ-
ных» улусников – 18, их братьев – 3, детей
– 6, захребетник – 1; «прожитком средних»
– 12, их братьев – 2, детей – 30, захребетник
– 1; «бедных людей» – 40, их братьев – 6,
детей – 5 [Там же, с.573]. Показательно, что
лично главе Ногайской Орды подчинялись
4 «улуса» под характерными названиями:
«Сеит», «Хоза», «Базар» и «Сарайчук», два
первых из которых были связаны с владени-
ями сеййидов и ходжей (последние имено-
вались «хозины улусы»), по предположению
В.В.Трепавлова, являвшимися аналогом ва-
куфного владения [Там же].
Сеййиды в Ногайской Орде возглавляли
довольно разветвленную структурно груп-
пу духовенства. Кроме самих сеййидов,
один из которых был высшим должностным
лицом (главный, старший) и находился в
г. Сарайчике, в составе духовенства были:
шейхи (ших, шиик), муллы (молна, молла),
хаджии (хозя, козя), хафизы (афыз, абыз),
суфии (суфуй, суфа) [Посольские книги,
1995, с.20, 30, 32–36, 72, 76, 79, 131–132,
156, 162–163, 192, 203, 212, 246, 248–250,
295–296, 308, 315–316]. Возможно, име-
лись и дервиши [Исхаков, 1997а]. Для конца
XV – первой трети XVII в. к этому списку
В.В.Трепавлов добавляет еще садров, по
его мнению, бывших в Ногайской Орде или
«отпрысками бухарской династии перво-
священников, или держателями вакуфных
владений». Эта разновидность духовных
лиц в источнике за 1617 г. упоминается
лишь однажды: «богомолец… Иштереков
княжеи садыр хадзи Джеилев» [Трепав-
лов, 2010, с.571]. Ссылаясь на извлеченные
А.И.-М.Сикалиевым из эпических произ-
ведений данные, В.В.Трепавлов приводит
не встречающиеся в других источниках
названия служителей культа в Ногайской
Орде (мыфты/муфтий, кади, эфенди), с
указанием, что эти поздние реалии вряд ли
можно отнести к более раннему периоду
[Там же, с.570]. С этим выводом следует со-
гласиться, но иметь в виду, что полностью
исключить их существование у ногайцев в
XV–XVIII вв. тоже нельзя, особенно имея в
виду усиление влияния Крымского ханства
на ногайцев в более позднее время. Доба-
вим также, что хаджии в Ногайской Орде
упоминались вместе с сеййидами в качестве
их «братьев» [Там же, с.570–571]. Наконец,
шейхи у ногайцев явно обладали достаточ-
но важным статусом, о чем свидетельствует
женитьба сына шейха Малум-Ходжи на до-
чери бия Мусы [Там же, с.571]. В этом плане
шейхи по статусу были близки к сеййидам
– известно, что бий Ногайской Орды Иш-
терек был женат на дочери сеййида Ибра-
гима б. Калевата [Там же, с.570]. Вообще,
проникновение в генеалогию высшей но-
гайской знати, т.е. мангытов линии Идегея,
звеньев, имеющих отношение к Пророку
Мухаммаду, скорее всего, связано с их ма-
тримониальными отношениями с предста-
вительницами из рода сеййидов. Так, Девин
Де Виз приводит сведения о ходже Муртазе,
женатом на дочери «падишаха мангытов»
Муса-бия. Происходивший от них по отцов-
ской линии хаджи Тадж-ад-Дин Хасан по
женской линии имел бабушку Михр-Нигар-
ханум, приходившуюся племянницей хану
Дин-Мухаммеду (линия Арабшаха) и быв-
шую дочерью мангыта Мухаммеда-Мансур-
мурзы (от линии бия Аббаса/Габбаса). Так
вот, эта ханум была замужем за сеййидом
Хашимом-хаджой (1506–1568) [De Weese,
1994, p.394–396]. Возможно, это была до-
статочно старая традиция, не случайно сын
Едигея Нур-ад-Дин, согласно преданиям,
имел особое рвение в мусульманских делах,
говоря о своей близости к Пророку [Трепав-
лов, 1995, с.86].
У мусульманского духовенства Ногай-
ской Орды была своя иерархия, не поддаю-
щаяся в настоящее время полной расшиф-
ровке. Тут отмечу только, что в послании
мурзы Урака (1537 г.), например, мулла
Дервыш-Алей (Али) назван «нашим вели-
ким» или «добрым человеком» [Трепавлов,
Глава 3. Ислам на постордынском пространстве 457
2001, с.192, 203], т.е. как-то выделен из со-
става других лиц духовного звания. Возмож-
но, статусные различия среди них были как-
то связаны с их участием в государственных
делах: послами выступали шейхи, хаджии и
суфии, некоторые из хафизов отмечены при
сборе дани. В частности, выражение «Ас-
латай Абыз еже год ездил воевати остяки»,
встречающееся в ногайских делах, можно
трактовать и как сбор дани при помощи при-
менения военной силы [ПДРВ, 1801, с.225;
Акты, 1914, с.196]. Духовенство занималось
и другими государственными делами. Мы
уже видели среди послов, отправленных в
Москву, посла-сеййида. Так как в Ногайской
Орде существовала достаточно развитая
система управления, духовные лица часто
занимали должности чиновников – абызов
(хафизов), которых русские источники на-
зывают дьяками, бакшиев, именуемых пи-
сарями (как указывалось, бакшиями были
и муллы) [Кочекаев, 1988, с.42–43]. Разноо-
бразная деятельность духовенства, в том
числе и как государственных чиновников,
требовала определенного уровня грамот-
ности. Кроме того, если муллы выполняли
функцию бакшиев, то шейхи, хаджии и су-
фии выполняли роли послов [Там же, с.20,
35, 72, 76, 79, 131–132, 249–250]. В 1490 г.
отмечается и посол «царев ногайский Ебе-
лек Еменеков» по имени Кутлук(Кутлу)-
шейх (шиик, шеик). Некоторые из хафизов
отмечаются и в военных походах [Там же,
с.203] . Добавим также, что дошедшие до
нас грамоты мурз и князей (биев) Ногай-
ской Орды XVI–XVII вв. написаны на язы-
ке, достаточно отличном от современного
ногайского языка. Этот язык был уже в пе-
риод получения этих документов в Москве
совершенно правильно маркирован как «та-
тарский» [Там же, с.22]. Понятно, что на-
личие в государстве слоя грамотных людей
предполагает какую-то организацию обра-
зовательного процесса в Ногайской Орде,
но, к сожалению, сведений такого рода пока
не обнаружено.
Особенностью Ногайской Орды было
рассредоточение власти в руках отдельных
мурз, являвшихсявладетелямиподчиненных
им улусов. Каждый мурза имел собственную
администрацию, аналогичную княжеской.
Таким же образом распределялось и духо-
венство. Кроме сведений о Тинбай-сеййиде,
находившемся при Тин-Алее мурзе как его
«шейх», на этот счет есть и другие данные.
Так, Урак мурза называет муллу Дервыш-
Алея «своим человеком». Под грамотой уже
названного Тин-Алея (1550) стоит такое
примечание: «писал Тин-Али мырзин афыз
Тау-черкес Афыз». В послании мурзы Мусы
(1490 г.) среди его «людей» отмечается Ис-
маиль (Смаиль) суфи (суфуй). От мурзы Ма-
мая (Ших-Мамая) в 1508 г. в качестве посла
прибыл «его человек» Курман(Курмай)-
хаджи (ходжа). В грамоте, отправленной
мурзой Касаем в Москву (1549), хафиз
(афыз) Давлет Яр назван: «мой имельдяш».
В грамоте Юсуф-мурзы, посланной через
год туда же, хафиз (афыз) Кантуган опреде-
лен как «его паробок» [Исхаков, 1997а].
Очевидно, существовал механизм взаи-
модействия духовенства, находившегося в
улусах, с центральным управленческим зве-
ном во главе с сеййидом. Но ответа на этот
вопрос пока нет.
Наличие в Ногайской Орде шейхов сви-
детельствует о распространении там опреде-
ленного тариката – безусловно, это был та-
рикат Ясавийа. Об этом говорит постоянно
подчеркивающаяся связь мангытской зна-
ти с Баба-Туклесом (Хочахмат Бабатуклы,
Баба-Тохты Чачли Азиз), за легендарной
фигурой которого, скорее всего, скрывается
Садр-Ата – один из сподвижников ислами-
затора Улуса Джучи Саййида-Ата. Сам же
Садр-Ата находился в числе преемников
Ахмата Ясави (через Хаким-Ата, Занги-Ата)
(об этой сложной проблеме см: [Исхаков,
2011, с.61–66]). Тем более, что в хронике ко-
кандского историка XIX в. Аваз-Мухаммед
‘Аттар Хуканди «Тарих-и Джахан-нумай»
при указании на перечень пиров извест-
ных тюркских племен, в качестве «святого»
(бузург) клана Мангыт фигурирует именно
Баба-Туклес (Баба Туклик). Надо полагать,
что тарикат Ясавийа в Ногайской Орде
удерживал свои позиции вплоть до второй
половины XVI в. В дальнейшем ситуация с
господствовавшим в Ногайском обществе
тарикатом могла измениться, но этот вопрос
еще требует дальнейшего исследования.
Крымское ханство. Крымский улус
Золотой Орды уже к концу XIV в. являлся
значительным мусульманским центром и до
458 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
начала правления в Крыму династии Гиреев
его столица – г. Солхат, где сидели наместни-
ки сарайских ханов, оставался центром рас-
пространения ислама – там функционирова-
ли мечети, дервишские обители и медресе
[Fisher, 1978, p. 3]. По ярлыкам конца XIV в.
в «Крымском тумене» («Крым төмəне» или
«Крым белə Крык-Ер төмəне») известны ве-
дущие группы мусульманского духовенства:
в ярлыке хана Тохтамыша (1381–1392) упо-
минаются «кази-муфтии, шейхи-машайхи»
(казы мөфтилəр, шəех мəшəихлəр), в яр-
лыке Тимур-Кутлука (1397–1398) – «казы-
муфтии, машаих-суфии» (казы мөфтилəр,
мəшəех суфилар) [Исхаков, 1997а, с.73]. Эти
же группы мусульманских священнослужи-
телей упоминаются и в ярлыках основателя
Крымского ханства Хаджи-Гирея (см. далее).
Крымская знать прекрасно осознавала свою
причастность к исламскому сообществу. В
частности, сохранилось послание бекляри-
бека Эминек-бея Ширина из Крыма турец-
кому султану от 1476 г. с извещением о том,
что при возвращении из похода в Молдавию
на них напали «неверные» [Некрасов, 1990,
с.46], т.е. православные жители Молдавии.
Понятно, что определение «неверные» в
данном случае – это результат противопо-
ставления молдаван-христиан мусульманам.
Еще более красочное описание принадлеж-
ности бывшего крымского хана Нур-Давлета
(он уже был тогда правителем Касимовско-
го ханства) к мусульманской умме имеется
в послании за 1487 г. хана, Большой Орды
Муртазы к нему: «…Милосердный государь,
ты на сем свете вере нашей подпора, бесер-
менем и бесерменьству нашему помочь, ты
еси и закону наказатель, милосердого Бога
милостью истинной еси прямой осподарь…
Велика бы и счястна была твоя держава до
второго пришествия Магометовы деля мо-
литвы и учеников его…» Далее хан заключа-
ет: «…ты живешь промеж неверных, непри-
гож ся видит так… Нечто из тое из поганые
земли избыти захочешь…» [Сборник РИО,
1884, с.69].
Весьма красочные описания «вплетенно-
сти» ислама в каждодневную общественно-
политическую и бытовую жизнь крымских
татар в XVI в. дает историк первой поло-
вины XVI в. Реммаль-ходжа, в Крыму на-
писавший «Историю Сахиб-Гирей-хана»
(«Тарих-и Сахиб Гəрəй хан»). Вот как он
описывает церемонию отправления войск
хана Сахиб-Гирея из Бахчисарая против
черкесов в 1539 г.: «Хан вышел «…из ворот
своего дворца в церемониальной одежде и
опоясанный мечом. Направился по направ-
лению к Мекке, были произнесены молит-
вы… Толпа народа распевала молитвы…»
Поход оценивался как «газа». Реммаль-
ходжа, бывший участником этого похода,
рассказывает, как люди в его ходе отдыхали:
«Здесь и там зажгли огонь. Некоторые из
гази заняты рассказом историй, другие рас-
певают Коран (тəлəвəт), пока остальные за-
няты молитвой (ибадəт)». Во время подго-
товки к походу 1541 г. против Московского
государства, согласно этому же источнику,
хан «в своей комнате всю ночь молился…
Утром совершил утреннюю (сабах) молитву
(намаз)». По возвращении в 1545 г. из астра-
ханского похода, в Крыму состоялся боль-
шой праздник, на котором были «улемы,
имамы, хатибы. Все возносили молитвы»
(примеры взяты: [Остапчук, 2001]).
В первой половине XVI в. Крымское
ханство уже предстает как развитое мусуль-
манское государство, в котором ислам про-
низывал все стороны общественной жизни.
В городах, судя по сохранившимся отрывоч-
ным сведениям переписи населения 1529 и
1545 гг., имелось большое число мечетей,
причем они делились на маленькие квар-
тальные и большие (җамигъ). Так, в г. Кафе
(Кефе) в 1529 г. в части города, под названием
«Френк Хисар», существовали 9 кварталь-
ных мечетей и 1 большая мечеть (в 1545 г.
– столько же), в части «Кале-и Бирун» – 15
квартальных и 1 большая (1545 г. – 17 и 2
соответственно), в части «Кале-и Хакк» – 10
квартальных и 1 большая (в 1545 г. – столь-
ко же). Замечу, что численность мусульман
в городе в 1545 г. составляла около 8,1 тыс.
чел. В других городах дело обстояло так: в г.
Согдак имелась 1 мечеть (в 1529 и 1545 гг.),
в г. Манкупе – 2 квартальные и 1 большая,
в г. Балыклы – 1 квартальная (в 1545 г. – 1
квартальная и 1 большая), в г. Инкирмане –
1 мечеть, в г. Керчи – 1 большая (в 1545 г. – 2
большие), в г. Тамани –1 квартальная мечеть
[Fisher, 1981–1982]. К сожалению, данных
о медресе при мечетях в этот период у нас
нет. Однако участие мусульманского духо-
Глава 3. Ислам на постордынском пространстве 459
венства в государственных делах, включая и
дипломатическую деятельность, связанную
с составлением текстов договоров, требо-
вало достаточно высокого уровня образо-
вания. Относительно мусульманских учеб-
ных заведений в Крыму сохранились лишь
данные периода завоевания Крымского хан-
ства русскими (1783) – тогда существова-
ли 25 медресе и 35 мектебе. Как указывает
И.Ф.Александров, тогда в Крыму имелись
1531 мечеть и 21 текие [Александров, 1914,
с.212].
Из Крыма ходили совершать хадж, о чем
сохранилась довольно любопытная инфор-
мация, имеющая отношение и к Казанскому
ханству. В 1516 г. в составе грамот, отправ-
ленных в Москву, была и грамота «Азеи
царицы» – матери казанского хана Абдул-
Латифа, тогда находившегося в Московском
государстве. Она пишет: «…А сына своего
Абдыл-Летифа царя… просим… к Меке
хочу итти, и наши нам моллы сказывают…,
не будет родного сына или мужа, ино идти
нелзе…» Эта же просьба содержится и в
грамоте султана Богатырь-Гирея [Сборник
РИО, 1895, с.303, 306)]. Хотя сама прось-
ба могла иметь и политическое содержание
(тогда казанский хан Мухаммед-Амин был
болен), но сам факт указания на совершение
хаджа, несомненно, отражает существовав-
шие реалии.
Наконец, имеются наблюдения домини-
канского монаха де Люка первой четверти
XVII в. о бытовой стороне жизни «перекоп-
ских татар» [Описание, 1879, с.473–493]. Он
сообщает, что они «строго соблюдают обря-
ды своей веры и совершают намаз, посеща-
ют мечеть 5 раз в день… стараются прину-
дить своих рабов принять магометанство…
Покойников обертывают в табу (tabus) или
кладут в деревянный гроб, накрывая их лица
чем-то вроде полотна (кези)… Покойника
несут на кладбище, причем ходжа (мулла)
с родными провожают его…, [кладут] в…
яму… с словами «Алла-рахет-иля»…, бро-
сают… земли… кладут в головах большой
камень и в ногах другой…» Когда «татарин
берет девушку в замужество по обряду ка-
бэнь…, при этом [бывает] ходжа с тремя
свидетелями… Ходжа записывает предме-
ты, которые обещаны ей и вносит имена
свидетелей… Гражданский иск решается
при участии свидетелей кадиаскерами».
Единственный немусульманский элемент,
присутствующий у де Люка, это обычай
класть у покойниц-девушек «в ногах и го-
ловах… ветви деревьев с разноцветными
лентами или букеты цветов».
Далее обратимся к исламским институ-
там в Крымском ханстве. Прежде всего это,
конечно, институт сеййидов. Материалы о
сейидах в этом ханстве достаточно много-
численны, но плохо систематизированы. В
первую очередь, целесообразно разобрать-
ся с именами сеййидов и по возможности
установить последовательность нахожде-
ния того или иного из них в должности вер-
ховного сеййида в государстве. Но до этого
надо найти ответ на один вопрос – речь идет
об остающемся спорным вопросе о соотно-
шении понятий «главный сеййид» и «кады
большой». А.Е.Сыроечковский полагал
[Сыроечковский, 1940, с.38], что «главный
сеид» в Крымском ханстве одновременно
являлся и «кады большим». Несмотря на то
что иногда такой вывод из источников на-
прашивается, позиция А.Е.Сыроечковского
не может быть принята. Кроме того, его
высказывание о том, что главный кади на-
зывался «большим муллой» или «старшим
над всеми муллами», требует документаль-
ного подкрепления, что им не было сделано.
Между тем, в опубликованных источниках
мне удалось найти только одно высказыва-
ние о «большом кадии», причем он вряд ли
был главным сеййидом: в грамоте крымско-
го хана Менгли-Гирея в Москву (1516) отно-
сительно «поминок» сказано: «Молла Алей,
мой большой молла, надо всеми нашими
моллами старейший, также мой и кадый
большей» [Сборник РИО, 1895, с.299]. Хотя
выражение «над всеми нашими молами ста-
рейший» заставляет задуматься, не исклю-
чено, что тут просто имеется ввиду его воз-
раст, поэтому можно полагать, что, скорее
всего, большой кади и верховный сеййид в
Крымском ханстве были разными должно-
стями, хотя Султан-Али мог также проис-
ходить из рода крымских сейидов. Кстати,
полное имя этого кадия – Султан-Али Аб-
дулгани, и он считался «великим муллой»
[Kolodziejczyk, 2001, p.483]. Теперь вернем-
ся к вопросу о крымских сеййидах.
460 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
В грамоте, отправленной в 1508 г. от име-
ни Баба-шейха (шиха) из Крыма в Москву,
указывается: «…шерт пили Магмед-Гирей в
головах и все царевичи, и мы в головах, и
сеит, и молна, и все уланы, и князи, и четы-
ре карача, и все знатные люди шерт дали»
[Там же, с.39]. Очевидно, упоминаемый тут
Баба-шейх являлся сеййидом. В доказатель-
ство я могу привести отрывок из послания
султана Мухаммед-Гирея, написанного в
том же году, но раньше первого документа,
и посвященное подготовке к отмеченной
выше «шерти». Сообщив, что великий князь
московский «шерть велел дати», султан пе-
речисляет имена большого числа знатных
лиц Крымского ханства, начав перечень с
Баубек-сеййида [Там же, с.33]. В принци-
пе, имена «Баба» и «Баубек» достаточно
близки («Баба» – это сокращенное от Бабак
~ Баубəк ~ Баубəh). Есть и другие основа-
ния считать Баубек-сеййида и Баба-шейха
одним и тем же лицом. В перечне имен
знати, содержащейся в послании султана
Мухаммед-Гирея, после Баубек-сеййида на-
звано имя Гази-Мухаммеда-шейхзаде (ших-
зоды) [Там же]. Так звали именно сына
Баба-шейха. Кроме того, в документах ни
разу имена Баба-шейха и Баубек-сеййида
вместе не встречаются.
Особое положение сеййида Баубека (он
же шейх Баба) в Крымском ханстве просле-
живается по нескольким документам. Во-
первых, султан Мухаммед-Гирей в 1508 г.
называет его так: «отца моего пошлой бо-
гомолец» [Там же]. Эта странная на первый
взгляд конструкция расшифровывается как
«моего отца давний богомолец». Действи-
тельно, хан Менгли-Гирей называет его
в 1508 г. «Баба ших мой» [Малиновский,
л.132 об.]. Во-вторых, об особом статусе
этой личности в Крыму свидетельствуют и
дипломатические документы. Одно посла-
ние Баба шейха великому князю Василию в
Москву цитировалось выше. От его имени
другая грамота была отправлена в Москву
в 1509 г. В ней есть такие строки: «…а яз
богомолец твой (Василия. – Д.И.)… пособь
чиню с сватом своим Магмедшою» [Сбор-
ник РИО, 1895, с.79]. В ответном послании
московского великого князя Баба-шейху
(1509) написано: «…а мы вперед к тебе свое
добро хотим держати и жалованье свое чи-
нити» [Там же, с.80].
Некоторые сеййиды в начале XVI в. на-
ходились и при дворах султанов. Об этом
свидетельствует послание султана Ахмат-
Гирея 1509 г., в котором сказано: «Уланы и
князи есть, и добрые сеиты есть» [Сыроеч-
ковский, 1940, с.28]. Естественно, эти сей-
йиды были не главными.
До 1516 г. других известий о сеййидах в
Крымском ханстве пока не обнаружено. Но в
1516 г. в грамоте Мухаммед-Гирея в Москву
относительно присылки московским вели-
ким князем «поминок» в Крым упоминают-
ся Мансур-сеййид (сиит) и сын Баба-шейха
Науръ-л-ло (его имя более точно передано в
другом документе – «Насыр-Оллог») шейх
(ших) [Сыроечковский, 1940, с.28, 161]. По-
видимому, сеййида Баубека к этому времени
уже не было в живых. Однако на вопрос о
том, кто ему наследовал высшую духов-
ную власть в ханстве, ответить непросто. С
одной стороны, источники свидетельствуют
о высоком положении сына сеййида Баубе-
ка Насыр-Оллох-шейха [Там же, с.161–162;
Малиновский, л.258]. В частности, в грамоте
Мухаммед-Гирея о «поминках» из Москвы
(1515) Насыр-Оллох-шейх назван «начал-
ным шихом» и его имя в списке знати идет
раньше имени Ябачь-султана [Сыроечков-
ский, 1940, с.161–162]. Далее, в послании
московского дипломата в Крымском ханстве
И.Мамонова (1516) отмечается, что при его
приеме у крымского хана Мухаммед-Гирея,
у «…царя были сын его Алп-царевич, да
Сур-Алла (искаженное от Насыр-Олла. –
Д.И.) ших Баба шихов сын, да Абдел-Аль-
ших, да Азбяк царевич…, да Мамыш улан
Сарман уланов сын, да Абдыла улан, да Ази-
ка князь, да Давлет-Бахты Барын, да Бахте-
яр мурза Довлетеков сын Шырын, да Асан
мурза Темиров сын» [Сборник РИО, 1895,
с.280]. Как видно, Насыр-Оллох-шейх фи-
гурирует среди высшей знати Крыма. Но в
глазах хана Мухаммед-Гирея статусы сей-
йида Мансура и шейха Насыр-Оллоха были
идентичны: в 1516 г. он дал им в счет буду-
щего московского «поминка» одинаковое
жалованье – по 2 «поминка» [Там же, с.299].
Поэтому можно говорить и о высоком ста-
тусе сеййида Мансура. Например, в сообще-
нии московского посланника В. Шадрина из
Крыма (1518), рассказывающего о его ауди-
енции у крымского хана Мухаммед-Гирея,
Глава 3. Ислам на постордынском пространстве 461
говорится: «…царь приказывал… к велико-
му князю, а тут у него сидели Агыш князь,
Азика князь, Мансыр сеит, Апак, а на другой
стороне сидели Халиль князь, Мамыш улан,
Мамыш Чечеут, Абдула улан, Япанча князь,
Мемеш мурза» [Там же, с.500]. Документ
отчетливо показывает нахождение сеййида
Мансура среди высшей знати ханства. Ситу-
ация еще больше запутывается источниками
1519 г. Прежде всего, в «Дефтере», который
был зашит «в болшой грамоте во цареве о
запросе» (очевидно, речь шла о присылке
«поминок», для чего и был приложен список
знати), перечень крымской знати открывает-
ся именами «Газы сеита» и «Билат (Билал)
сеита» [Там же, с.636; Малиновский, л.258].
Похоже, что первый из них – это тот самый
«Гази-Махмед»-шейхзаде, сын сеййида Бау-
бека. Таким образом, сеййидов, могущих
быть главой духовенства Крыма, оказывает-
ся несколько человек. Но лишь один из них
мог занимать эту должность.
Думаю, что этим сеййидом был Газы
(Гази-Мухаммед). Приведу аргументы в
пользу данной точки зрения. Показатель-
но, прежде всего, что имя Газы-сеййида
в приложении к «большой» грамоте хана
Мухаммед-Гирея (1519) называется первым.
Далее, содержание послания Газы-сеййида
к великому князю Василию (1519) имеет
явное сходство с аналогичным посланием
сеййида Баубека (1509): «…Великии орды
великого царя Магмед-Гирееву цареву брату
многие Руси государю великому князю Ва-
силию Ивановичу от Газы сеитя поклон. Как
государю своему царю, так и тебе, брату его,
межи дву вас братов ходячи, добра хотим,
богомолец есми и ныне, сколько нашие силы
добра твоего хочу» [Сборник РИО, 1895,
с.654]. Обращает на себя внимание и то об-
стоятельство, что в цитированном послании
имеется место, указывающее на участие
Газы-сеййида в процедуре «шертования»:
«…Да перед твоим слугою перед Остапом
с людми в одном месте роту и шерть дали
есми, и ныне меж дву государей каково до-
бро ссталось, и яз на том добре стою» [Там
же]. Именно отсутствие в хронологически
одновременном послании сеййида Мансу-
ра сходства с грамотой сеййида Баубека и
ссылки на «шертование» выводит Мансура
при жизни Газы-Мухаммеда за рамки пре-
тендентов на должность главы духовенства
в Крыму [Там же, с.655]. Обычно в присяге
участвовали именно те сеййиды, которые
возглавляли духовенство, поэтому на этот
момент следует обратить внимание. Нако-
нец, как видно из грамоты за 1508 г., Газы-
Мухаммед в тот период являлся «богомоль-
цем» султана Мухаммед-Гирея, тогда как у
его отца – хана Менгли-Гирея – таким «бо-
гомольцем» считался отец Газы-Мухаммеда
сеййид Баубек [Там же, с.33]. Вполне допу-
стимо, что после смерти хана Менгли-Гирея
и сеййида Баубека шансы занять должность
главы духовенства ханства были больше
именно у «богомольца» нового хана.
Следующее упоминание сеййидов в
Крыму содержится в весьма интересном
документе, озаглавленном «Образец дефте-
рю. А се салтаны и сеиты, ших зоди, мол-
лы, уланы, князи, мырзы; а ичкам ведомо
учинили». А.Малиновский датировал его
1524 г., определив как «Именной список
крымским царевичам, князьям, мурзам и
всяким чиновным людям, которые шерто-
вали великому князю Ивану Васильевичу с
царем Саидет-Гиреем пред посланником О.
Андреевым» [Малиновский, л.258]. Доку-
мент начинается с имен (при разделении не-
которых имен знаками препинания, которых
в основном тексте нет или правильность их
расстановки вызывает сомнения, они взяты
в квадратные скобки) сеййидов: «А се вели-
чество учителей великих: Салтан-Али сеи-
тов брат Мансур сеит, Салтан Али сеитов
сын Куртка сеит, Баба шихов сын Насыр-
оллог ших, Абдыл-Рахманов моллин сын
Баба-ших молла, Алядин кады сеит Газыев
сын, сеит Мурза Фарсей Билялов сын сеит
Хыдыр». Все перечисленные лица по про-
исхождению были сеййидами, о чем говорят
как их титулы «сеит» так и эпитет «величе-
ство учителей великих» (из перечисленных
фигур сеит Хыдыр, скорее всего, был сыном
упомянутого выше Билал(Билат)-сеййида
(1519), а Абдыл-Рахман являлся сыном Ази-
Махмуд шейхзаде, т.е. Газы-сеййида) [Сбор-
ник РИО, 1895, с.636]. В указанном списке
после сеййидов идут имена султанов, кня-
зей и мурз. Очевидно, к 1524 г. главой ду-
ховенства Крымского ханства стал Мансур-
сеййид, ибо его имя в списке приводится
первым. Надо полагать, что Газы-сеййида
462 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
к этому времени в живых уже не было, т.к.
в «Дефтере» говорится только о его сыне
Алядин казые (кады).
Около 1531–1532 гг. крымский хан
Ислам-Гирей «учинил роту» московскому
великому князю. Список тех, кто присягнул
Ивану Васильевичу, начинается с Куртка-
сеййида, а за ним идет имя Мусы-сеййида.
Далее перечислены уланы и князья [Щер-
батов, 1786, с.501–502]. Куртка-сеййид,
несомненно, является отмеченным в спи-
ске 1524 г. лицом – сыном сеййида Салтан-
Алия. Был ли он к началу 1530-х гг. главой
духовенства ханства, не совсем ясно: этот
период истории ханства характеризуется
постоянными дворцовыми переворотами,
что могло повлиять и на выбор верховного
сеййида в этом государстве [Малиновский,
л. 205–212]. Все же при правлении хана
Ислам-Гирея Куртка-сеййид мог быть выс-
шим духовным сановником в Крыму, тем
более, что сеййид Мансур, скорее всего,
около 1531 г. оказался, как мне представля-
ется, в Астраханском ханстве.
Итак, между 1508–1531 гг. в Крымском
ханстве известны имена многих сейидов,
некоторые из которых были высшими духов-
ными лицами в государстве (Баубек-сеййид
– около 1508–1509 гг.; Газы-сеййид – око-
ло 1519 г.; Мансур-сеййид – около 1524 г.;
Куртка-сеййид – около 1531 г.).
Есть основания полагать, что институт
сеййидов в Крымском ханстве существовал
с самого начала образования государства.
На это, прежде всего, указывает одно место
из послания султана Ахмат-Гирея (1518).
Султан, сообщив о делах, связанных с уже
знакомым нам Хозяка-сеййидом, пишет:
«…покойник Хозяк сеййид от дедов и отцов
наших наш пошлой богомолец» [Сборник
РИО, 1895, с.511]. Так как Ахмат-Гирей при-
ходился внуком хану Хаджи-Гирею, то факт
присутствия сеййидов в Крыму в первой
половине ХV в., даже если Хозяк(Хаджи-
Ахмед)-сеййид был большеордынским вер-
ховным сеййидом, становится на историче-
скую почву. Другие данные подкрепляют
этот вывод. На мой взгляд, существование
в Крыму института сеййидов в середине
ХV в. подразумевается и в тарханном ярлыке
Хаджи-Гирея 1453 г., в котором есть следу-
ющие строки: «Его высшим и знатным. Его
ученым и высшему духовенству (муфтиям)».
В данном случае я пользовался переводом
С.Е.Малова (см.: [Малов, 1953, с.187–189]).
Даже если мы в лице этого текста имеем
дело со списком ярлыка, там отчетливо про-
читывается: «…садат үлвилəриңə [непонят-
ное слово. – Д.И.], мөфти мөдəрислəреңə
[,] кади-мөхтəсиблəреңə [,] мəшаих-суфи-
ларыңа...» Термин «садат» А.Н.Курат совер-
шенно правильно перевел на турецкий язык
как «сеййид» [Kurat, 1940, s.69]. Думаю, что
начальная часть ярлыка содержит тот же
оборот, что и использованный для обозна-
чения сеййидов в списке 1524 г. («а се ве-
личество учителей великих»). Но наиболее
отчетливо о крымских сеййидах говорится
в ярлыке Хаджи-Гирея за 1459 г. Там ска-
зано: «…сəйид-ес-садатларыңа, мөфти вə
мөдəррислəреңə, казый [мөхтəсиблəреңə],
мəшаих-суфиларыңа…» (это место дается в
прочтении М.А.Усманова, любезно предо-
ставившего в мое распоряжение выписку из
ярлыка, хранящегося в РО ИВ РАН (подроб-
нее о ярлыке см.: [Усманов, 1979, с.212]).
В то же время в некоторых ярлыках крым-
ских ханов ХV в. обращение к сеййидам от-
сутствует. Скажем, в ярлыке Менгли-Гирея
(1467) говорится: «…муфти-мударисам,
кази-мухтасибам, машаих-суфиям» (на язы-
ке оригинала: «мөфти мөдəрислəреңə, кази-
мөхтəсиблəреңə, мəшəих суфиларыңа»)
[Березин, 1872, с.1, 4] Близкая формула –
«Кази-муфтиям, машаих-суфиям» (в ори-
гинале: «кази мөфтилəреңə, мəшəех суфи-
ларыңа») содержится в ярлыке того же хана
1468 г. [Там же, с.10–11]. И в начале ХVI в.
в одном из ханских ярлыков (Мухаммед-
Гирея, 1517 г.) встречается точно такой же
оборот: «кази-муфтиям, машаих-суфиям»
[Там же, с.17]. Но сеййиды в ханстве в это
время все же имелись. Недаром вплоть до
начала ХVII в. они время от времени в яр-
лыках упоминаются. В частности, в ярлы-
ке хана Саламат-Гирея (1608) есть обра-
щение к «садатам (т.е. сеййидам. – Д.И.),
муфтиям, мударисам, кази-мухтасибам,
машаих-суфиям» [Фиркович, 1890, с.57].
Автор работы термин «садатлар» совер-
шенно правильно перевел как «сеййи-
ды». На языке оригинала это место вы-
глядит так: «вə садатларыңа вə мөфти вə
мөдəррислəренə вə кази мөхтəсиблəреңə вə
мəшəех суфиларыңа».
Глава 3. Ислам на постордынском пространстве 463
Имеются данные, хотя и скудные, о
брачных связях крымских сеййидов. Эти
сведения проливают дополнительный свет
на место сеййидов среди крымской знати.
В 1507 г. Бабака (Баубек)-сеййид называет-
ся зятем хана Менгли-Гирея [Kolodziejczyk,
2011, p.483]. Похоже, что, его сын был же-
нат на дочери князя Магмедши, которого он
в документе за 1509 г. называет князя своим
сватом [Сборник РИО, 1895, с.79]. Отмечен-
ный же князь принадлежал к клану Кыпчак
[Сыроечковский, 1940, с.27; Сборник РИО,
1895, с.80], т.е. к одному из четырех кла-
нов карача-беев в Крыму и являлся послом
хана Менгли-Гирея (1508) [Малиновский,
л.397]. Очевидно, указанная линия род-
ственных связей крымских сеййидов была
традиционной, т.к. сын князя Магмедши
Салимша князь в 1515 г. писал, что он со-
бирается выдать свою дочь замуж за сына
Баба-шейха (Баубек-сеййида) [Сборник
РИО, 1895, с.72]. Крымские сеййиды в хан-
стве роднились не только с определенными
кланами карача-беев, но и как отмечалось, с
самим правящим домом Гиреев. В частно-
сти, к 1518 г. относится сообщение о том,
что султан Ахмад-Гирей взял в жены дочь
сеййида Хозяка, т.е. Хаджи-Ахмеда, боль-
шеордынского верховного сеййида [Там же,
с.511]. Приведенные материалы подтверж-
дают высокий статус сеййидов в государ-
стве. В такой ситуации не удивительно, что
все мусульманское духовенство государства
воспринималось как интегрированная часть
правящей элиты.
Наконец, вопрос о смене термина «сей-
йид» в Крыму на понятие «муфтий». Судя
по имеющимся документам, вплоть до
1530-х гг. в Крымском ханстве предпочита-
ли пользоваться традиционным понятием
«сеййид». Правда, ярлык хана Саадет-Гирея
1522–1523 гг., в котором есть обращение
к «муфти-мударисам и кади-мухтасибам»
[Григорьев, Ярцов, 1844, с.340], как будто
бы противоречит этому выводу. Однако, во-
первых, есть сомнения в подлинности это-
го ярлыка, во-вторых, в «шертной» грамоте
того же хана 1525 г. имеется выражение «от
сейтя в головах» [Малиновский, л.417], сви-
детельствующее о ведущей роли в государ-
ственной жизни именно этого обозначения.
Из работы В.Д.Смирнова видно, что в конце
ХVI – начале ХVII в. в Крыму стали боль-
ше использовать термин «муфтий» [Смир-
нов, 1913, с.153–154], хотя в некоторых
случаях косвенные формы старого понятия
«сеййид» еще применялись (например, вы-
ражение «садатларыңа» в ярлыке Саламат-
Гирея 1608 г.) [Фиркович, 1890, с.57]. Да и
В.Д.Смирнов, перечисляющий имена не-
скольких человек из «династии шейхов»
в Крыму, отмечает одного из них – Афиф-
Эддина-эфенди (он жил после умершего в
1593 г. шейха Ибрагима), сын которого яв-
лялся муфтием в г. Кафе, но затем «преда-
вался богомыслию в собственной киновии в
деревне Сеййид-иле близ Кафы» [Смирнов,
1913, с.153]. Проживание отставного муф-
тия в деревне с характерным названием как
раз свидетельствует о том, что крымские
муфтии ранее именовались сейидами. Сле-
довательно, переход к новому термину про-
исходил в период со второй половины ХVI –
по начало ХVII в. и был связан с усилением
влияния Османской империи и последовав-
шей в итоге туркизации Крымского ханства.
Действительно, после свержения с ханского
престола Мухаммеда-Гирея II (1577–1584) и
утверждения турецким султаном новым ха-
ном Ислам-Гирея II (1584–1588), несколько
лет жившего в Турции в дервишской обите-
ли, впервые статус правителя Оттоманского
государства в Крыму был закреплен офици-
ально: имя турецкого султана стало произ-
носиться в хутбе впереди имени крымского
хана [Некрасов, 1999, с.55; Kolodziejzyk,
2011, p.106].
Как и в Казанском ханстве, сеййиды в
Крыму принимали непосредственное уча-
стие в государственных делах, о чем мож-
но узнать из «шертных» грамот. Наиболее
ранняя из них, отмечающая присутствие
при «шертовании» сеййидов, относится к
1508 г. В проекте грамоты, поступившей
из Москвы, но составленной от имени хана
Менгли-Гирея, написано: «… Ямгурча,
Магмет-Гирей, Ахмет Гирей царевичи в го-
ловах и все царевичи роту и правду учинив,
и все сейты и моллы и Баба-ших мой, оста-
ночный князь Сакал князь, Мамыш улан в
головах, и уланы и князи, Мангыт Тевек-
кель князь, Зизивут Мамыш князь, Коурат
Сулейман князь в головах, Югона князь и
воеводы князи Ширин Агиш князь, Барын
464 Раздел III. Татарский мир в XV–XVIII вв.
Девлет князь, Аргын Мардан князь, Кыпчак
Махмуд князь, в головах, и воеводы князи
и ички князей и мырз все бы роту и прав-
ду… на Куране… учинили» [Малиновский,
л.185]. В другом проекте грамоты, за тот
же год, но уже подготовленном от имени
султана Мухаммед-Гирея, отмечается: «…
шерть велел дати… первый Баубек сеййид,
Газы-Махмед ших-зода, Довлет улан, Ши-
мак улан, Муртоза улан, Баку улан, Девлет-
Яр князь, Тювиккел мырза, Кудояр князь,
Удым мырза, Солтан Магмед мырза, Ахмед
мырза, Берю мырза, Кучелек мырза, Магму-
тек аталык, Чибелек князь, Шигалак князь,
Берючей князь, Темеш князь, Чюра аталык,
Бегич аталык, Баубек дувон, Бек-Балак бак-
ши, Мами князь, Ямгурчей аталык, Кобеч
улан, Токуз улан, Тишкуват улан, Асан улан,
Абдыла князь, Чюраш мырза, Черик бога-
тырь, Улук-Берди мырза, Ойсул мырза, Ма-
мыш богатырь, Ян-кара, Ак-Дербыш, Кабак
печатник, Бурунтай, Кудай-берды мырза,
Кудай-бакты богатырь, Бакты богатырь,
Дуулат-суфи богатырь, Баба аталык, Адна
аталык, Смердияр князь, Коказ богатырь,
Ит-Бакмас богатырь» [Сборник РИО, 1895,
с.33]. Факт шертования в 1508 г. подтвержда-
ется в послании Баба-шейха (сеййида Баубе-
ка) великому князю Василию: «…шерт пили
Магмед-Гирей в головах и все царевичи, и
мы в головах (курсив наш. – Д.И.), и сеит, и
молна, и все уланы, и князи, и четыре карача,
и все знамые люди шерт дали…» [Там же,
с.39]. В 1513 г. (датировка ошибочна, ско-
рее всего, 1515 г.) перед русским посланни-
ком в Крыму О.Андреевым «шертовал» хан
Мухаммед-Гирей. В «шерти» содержатся та-
кие строки: «…ни силе, ни наступленью, ни
грабежу, и нечести от меня от брата твоего
от царя, и от моей братьи, и от моих детей, и
от моих царевичев, и от сейтев и от уланов и
от князей и от всех наших людей…» [Мали-
новский, л.406]. Процесс подготовки этого
документа хорошо раскрывает состав буду-
щих участников «шертования». 10–24 июня
1516 г. из Москвы в Крым был прислан про-
ект документа, составленный на имя «Вели-
кие Орды Магмед-Гирея». В тексте говори-
лось: «…к нам (в Москву. – Д.И.) писал…
грамоту еси шертную велел написати, да на
той грамоте сам в головах почен и с своею
братьею, и с своими детьми, и сеиты, и с
уланы, и со князми хотел еси нам (великому
князю московскому. – Д.И.)… правду учи-
нити» [Сборник РИО, 1895, с.317]. Надо по-
лагать, что об этой же «шерти» речь идет и
в «Памяти» (дата – 1 ноября 1515 г. – 26 ян-
варя 1516 г.), данной русскому посланнику
И.Мамонову в Москве. Там речь идет о том,
что И.Мамонову поручалось говорить хану
Мухаммед-Гирею следующее: «...и на той
бы еси шертной грамоте перед нашим боя-
рином... перед Иваном нам правду учинил
с своею братьею и со своими детьми, и со
всеми сеити, и с уланы, и со князми...» [Там
же, с.194]. Посланнику же указывалось, что
вообще «на конце у тех грамот («шертных».
– Д.И.) написано, что царь сам в головах с
своею братьею и с своими детьми и Шырын
и Барын и Аргын и Кыпчак имяны, а сеиты
и уланы и князи все» [Там же, с.211]. В свя-
зи с тем, что проект этой «шерти» Москве
чем-то не понравился и он не был подписан,
из Москвы в Крым была отправлена «по-
сылка» для хана Мухаммед-Гирея (31 авгу-
ста – 16 сентября 1518 г.), в которой опять
поднимается вопрос о грамоте: «…грамоту
свою шертную велел написати… и ниша-
ны бы еси свои и алые тамги к той грамо-
те велел прикласти и правду бы… на той…
грамоте учинил почен сам собою в головах
и с своим братом с Ахметом царевичем и с
своими детми с Багатырем царевичем, и с
Алпом царевичем, и с иною своею братьею,
и с своими детми, и с сеиты, и с уланы и со
князми» [Там же, с.532]. В окончательной
форме эта грамота, при составлении которой были затрачены столь большие усилия,
гласила: «…А дарагам и пошлинам даражским, и иным пошлинам не быти; ни силе,
ни наступлению, ни грабежу и нечести от меня от брата твоего от царя, и от моей братии, и от моих детей, и от иных царевичев, и от Сеитевъ, и от уланов, и от князей, и от всех наших людей» [Собрание, 1894, с.81].
Как видим, во всех случаях сейиды фигурируют в договорных документах.
Подписание таких договоров в некоторых случаях приурочивалось к мусульманским праздникам: 9 декабря 1519 г. султаны, уланы, князья должны были собраться для
«шерти» по случаю, когда «праздник Курман будет» [Сыроечковский, 1940, с.40].