Дюма Александр - это Александр Сергеевич Пушкин?

Подолью масла в огонь
Отсюда:
http://historika.forum24.ru/?1...1265083056

Для начала разговора даю статью Анатолия Клепова в сокращенном варианте. Сразу оговорюсь, что представленная в статье документальная база была мною выставлена на "Проекте Цивилизация" еще несколько лет назад.
Смерть А. С. Пушкина. Мифы и реальность

Анатолий Клепов

Известно, что 31 декабря 1833 г. звание камер-юнкера получил А. С. Пушкин. И к этому времени А. С. Пушкин имел чин всего лишь титулярного советника (IX класс). А в соответствии с указом Александра I IX класс официально стал нижним рубежом для назначения в камер-юнкеры. Напомним, что А.С. Пушкин служил в Министерстве иностранных дел России.

Теперь обратимся к некоторым интересным историческим документам.

ЗАПИСЬ В КНИГЕ САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОЙ ЦЕРКВИ
СПАСА НЕРУКОТВОРНОГО ОБРАЗА, ЧТО ПРИ ГЛАВНЫХ КОНЮШНЯХ

По высочайшему указу уволен вовсе от службы 1824 г. июля 8-го.
(В особой рубрике к этому прибавлено: “без награждения чином”).
Во время жительства его в Одессе высочайше повелено перевесть его оттуда на жительство в Псковскую губернию, с тем, чтобы он находился под надзором местного начальства. 1824 г. июля 11-го.

По высочайшему указу определен по-прежнему в ведомство государственной коллегии иностранных дел тем же чином. 1831 г. ноября 14-го.
Пожалован в титулярные советники 1831 г. декабря 6-го.
Пожалован в звание камер-юнкера 1833 г. декабря 31-го.

А ниже мы приведем важнейший документ, который в большой степени доказывает, какую должность А.С. Пушкин занимал в МИД.
ИЗ ВОЕННО-СУДНОГО ДЕЛА О ДУЭЛИ
Командиру Лейб-гвардии конного полка свиты Его императорского Величества господину генерал-майору и кавалеру барону Мейендорфу оного же полка полковника Галахова
Рапорт.

Вследствие предписания Вашего превосходительства от 2-го числа сего февраля за № 1 произвел я следствие, кто именно прикосновен к делу, дуэли бывшей между поручиком Кавалергардского Ее Величества полка бароном Геккерном и камергером Пушкиным. По объяснениям: поручика Геккерна, писанного мною со слов его и им самим подписанного, и инженер-подполковника Данзаса явствует, что секундантами при дуэли были инженер-подполковник Данзас и чиновник французского посольства виконт Д’Аршиак и что, кроме сих двух лиц, знал о имеющей быть дуэли между поручиком Геккерном и камергером Пушкиным министр Нидерландского двора посланник барон Геккерн. Подлинные объяснения полковника Данзаса и поручика Геккерна при сем Вашему превосходительству представить честь имею.
Февраля 3-го дня 1837.
Полковник Галахов

По причине раны в правую руку барон де Геккерн, будучи не в состоянии сам писать, нижеследующее показание писано с его слов:
27 числа января г. поручик Геккерн действительно дрался на пистолетах с камергером Пушкиным, ранил его в правый бок и был сам ранен в правую руку. Секундантами были со стороны поручика Геккерна виконт д’Аршиак, находящийся при французском посольстве, а со стороны камергера Пушкина инженер-подполковник Данзас. Поручик Геккерн в тот же самый день 27-го января просил виконта д’Аршиака быть его секундантом, который однако ж и прежде сего знал все сношения поручика Геккерна с камергером Пушкиным, до дуэли бывшие.

Место поединка было за Комендантскою дачею близ Новой Деревни, в роще, куда поручик Геккерн с виконтом д’Аршиаком отправились вместе в 4-м часу пополудни. Кроме виконта д’Аршиака и инженер-подполковника Данзаса, знал о дуэли, следующей быть между камергером Пушкиным и поручиком Геккерном, один только усыновивший его министр Нидерландского двора посланник барон Геккерн; а более решительно никто.
Справедливость сего показания свидетельствую.
Февраля 3-го дня 1837.
поручик барон Геккерн.

Вследствие предписания Вашего высокоблагородия честь имею донести, что я точно был свидетелем со стороны камергера Пушкина, при дуэли, произошедшей между им и лейб-гвардии Кавалергардского полка поручиком Геккерном, 27-го января в 5-м часу пополудни за Комендантской дачей. Кроме меня и секретаря Французского посольства виконта д’Аршиака, бывший секундантом у поручика Геккерна, при дуэли никто не находился, и, сколько мне известно, кроме присутствующих, знал об ней один только министр Нидерландского двора барон Геккерн, но так как я узнал о дуэли в тот же самый день и имел переговоры с виконтом д’Аршиаком только касательно условий самой дуэли, то мне и неизвестна мера их прикосновенности по сему предмету.
Февраля 3-го дня 1837.
Подполковник Данзас.

Уточним, что поручик Геккерн имел полное имя Георг Де-Геккерен (Дантес).
Из этих документов мы видим, что проводивший расследование дуэли Полковник Галахов и сам дуэлянт Геккерн были уверены, что А. С. Пушкин имеет придворное звание камергера.
И в последствии это звание камергера подтверждается в объяснительной Геккена:
Зовут меня Георгий барон Геккерн, от роду имею 25 лет, воспитан я в Французском королевском военном училище, в коем приготовлен военным наукам.
Веры римско-католической, у святого причастия был 7-го января сего 1837 года.
В службу Его императорского Величества вступил я 8-го февраля 1834 года из французских дворян, уроженец из Кольмор-Эльзас, присяга мною учинена только на верность службы, имение имею за родителями недвижимое в Эльзасе.

Во время нахождения моего на службе января 28-го 1836 года из корнетов произведен в поручики, в штрафах по суду и без оного равно и под арестом не бывал.
Дуэль учинена мною с камергером двора Его императорского Величества Пушкиным 27-го числа минувшего января в 5 часов пополудни, за Выборгскою заставою близ Новой Деревни в роще за Комендантскою дачею, на пистолетах; причина же, побудившая меня вызвать его на оную, следующая: в ноябре м-це 1836 года получил я словесный и беспричинный камергера Пушкина вызов на дуэль, который мною был принят; спустя же некоторое время камергер Пушкин без всякого со мною объяснения словесно просил Нидерландского посланника барона Геккерна передать мне, что вызов свой он уничтожает, на что я не мог согласиться потому, что, приняв беспричинный вызов его на дуэль, полагал, что честь моя не позволяет мне отозваться от данного ему мною слова; тогда камергер Пушкин по требованию моему назначенному с моей стороны секунданту, находящемуся при Французском посольстве гр. д’Аршиаку дал письмо, в коем объяснял. Что он ошибся в поведении моем и что он более еще находит оное благородным и вовсе неоскорбительным для его чести, что соглашался повторить и словесно, с того дня я не имел с ним никаких сношений, кроме учтивостей.

Января 26-го Нидерландский посланник барон Геккерн получил от камергера Пушкина оскорбительное письмо, касающееся до моей чести, которое якобы он не адресовал на мое имя единственно потому, что считает меня подлецом и слишком низким. Все сие может подтвердиться письмами, находящимися у Его императорского Величества.

6 февраля 1837.

Геккерн руку приложил.
И на основании расследования дуэли выносится следующий приговор суда:
Комиссия военного суда, соображая все вышеизложенное, подтвержденное собственным признанием подсудимого поручика барона Геккерна, находит как его, так и камергера Пушкина виновными в произведении строжайше запрещенного законами поединка, а Геккерна и в причинении пистолетных выстрелов Пушкину раны, от коей он умер, приговорила подсудимого поручика Геккерна за такое преступное действие по силе 130 артикула воинского сухопутного устава и других под выпискою подведенных законов повесить, каковому наказанию подлежал бы и подсудимый камергер Пушкин, но как он уже умер, то суждение его за смертию прекратить, а подсудимого подполковника Данзаса, хотя он и объясняет Комиссии, что при изъявлении согласия быть посредником при вышеобъявленном происшествии спрашивал секунданта с противной стороны графа д’Аршиака, не имеет ли средств к примирению ссорящихся миролюбно, который отозвался что нет никаких, но как не поступил по всей силе 142 воинского артикула, не донес заблаговременно начальству о предпринимаемом ими злом умысле и тем допустил совершиться дуэли и самому убийству, которое отклонить еще были способы, то его Данзаса по долгу верноподданного, не исполнившего своей обязанности, по силе 140 воинского артикула повесить. Каковой приговор подсудимым поручику барону Геккерну и инженер-подполковнику Данзасу объявить и объявлен, а впоследствии над ними конфирмации на основании доклада генерал-аудитора князя Салагова от 18 июля 1802 года содержать под строгим караулом.
Впрочем таковой свой приговор представляет на благоусмотрение высшего начальства.

Приговор комиссии военного суда.
1837 года февраля 19 дня.
Вот в этом интереснейшем историческом документе имеется очень важная деталь:
«приговорила подсудимого поручика Геккерна за такое преступное действие по силе 130 артикула воинского сухопутного устава и других под выпискою подведенных законов повесить, каковому наказанию подлежал бы и подсудимый камергер Пушкин, но как он уже умер, то суждение его за смертию прекратить…». Выходит, что А.С. Пушкин будучи гражданским лицом попадал под действие 130 артикула воинского сухопутного устава! Но в соответствии с российским законодательством дела гражданских лиц не могли рассматриваться на основании воинского устава. Но этого сделано не было, так как не хотели привлекать к расследованию столь щекотливого дела гражданских лиц. Резонно возникает и другой вопрос? А может быть это вызвано тем, что А.С. Пушкин был военным или особо секретным государственным служащим, освещение деятельности которого не желательно для государства? То, что А.С. Пушкин является камергером подтверждается и в мнении КОМАНДИРА КАВАЛЕРГАРДСКОГО ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА ПОЛКА Свиты Его Величества генерал-майора Гринвальда от 1837 года февраля 27 дня по поводу дуэли. А также в мнении НАЧАЛЬНИКА ГВАРДЕЙСКОЙ КИРАСИРСКОЙ ДИВИЗИИ ГЕНЕРАЛ-АДЪЮТАНТА ГРАФА АПРАКСИНА от Марта 3-го дня 1837 года.

До этих пор во всех официальных документах по расследованию обстоятельств дуэли везде упоминалось, что А. С. Пушкин был камергером. И только после того, как документы о расследовании дуэли, в том числе и приговор военного суда, попали к Николаю I, камергер, придворная должность А.С. Пушкина, в последующих официальных документах была изменена на камер-юнкера!

И вот с этого времени во всех официальных документах А.С. Пушкина называли камер-юнкером:
В ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩИЙ СЕНАТ ВОЕННОГО МИНИСТРА
РАПОРТ
Генерал-аудиториат по рассмотрении военно-судного дела, произведенного над поручиком Кавалергардского Ее Величества полка бароном в 18-й день сего марта последовала собственноручная Его Величества высочайшая конфирмация:
“Быть по сему, но рядового Геккерна как не русского подданного выслать с жандармами за границу, отобрав офицерские патенты”.

Сделав распоряжение по воинской части о приведении сей высочайшей конфирмации в надлежащее исполнение, имею честь донести об оной Правительствующему Сенату.
Подписал военный министр граф Чернышев
19 марта 1837.
Возникает резонный вопрос: почему же в результате расследования дуэли была так сильно понижена придворная должность А.С. Пушкина? Вероятно, здесь кроется небольшая юридическая деталь, которая была связана с придворной должностью камергера. Дело в том, в соответствии с действующими тогда правилами по достижении человеком звания камергера III класса (тайного советника) он автоматически лишался его, но сохранялось предыдущее звание камер-юнкера. Это обеспечивало ему возможность свободно посещать дворец и встречаться с представителями царствующего дома. Поэтому А. А. Половцов в разговоре с Александром III имел основания сказать: «У нас в России всегда будет сильно слово того человека, который имеет к вам личный доступ». Такого же мнения придерживался и О. Бисмарк, который утверждал: «То, чего я достиг, я достиг скорее как камергер, чем как министр».

Немаловажным фактором являлось то, что придворное звание гарантировало его обладателю причисление его к одному из подразделений Министерства Императорского Двора и уделов, государственному органу Российской империи, учрежденному 22 августа (3 сентября) 1826 г. Это был особый орган в государстве, и его деятельность была вне контроля высших государственных учреждений. В основном он финансировался из государственного бюджета и дорого обходился казне.

О финансировании этого министерства рассказывает в своих воспоминаниях С.Ю. Витте, который был министром финансов России: «По закону смета Министерства двора должна была рассматриваться в Государственном совете на общем основании», но «на практике расходы эти регулировались соглашением» между министрами двора и финансов, а «затем Государственный совет принимал цифру, сообщенную министром финансов».
В 1897 г., вскоре после назначения министром двора барона В. Б. Фредерикса, С.Ю. Витте получил, как он писал, «от него... высочайшее повеление, отменяющее законы и устанавливающее такой порядок относительно сметы Министерства двора: смету эту составляет и представляет на утверждение государя министр двора, а затем сообщает общую цифру министру финансов, который должен внести именно эту цифру без обсуждения в Государственном совете в государственную роспись… Государь повелевает, чтобы сие высочайшее повеление не обнародовали, дабы не возбудить толков, а чтобы при кодификации законов, т. е. печатании нового издания, были соответственно изменены соответствующие статьи».

Как можно заметить из этих воспоминаний, российские императоры могли по своему усмотрению менять без широкой огласки важнейшие статьи закона. Что там говорить о проведении следствия в отношении тех лиц, которых Николай I не хотел его вести.
Таким образом, расхождение в сведениях о придворных должностях А.С. Пушкина можно объяснить только тем, что ему был присвоен гражданский чин третьего класса - чин тайного советника! Это соответствовало в те времена ни много, ни мало военному чину генерал-лейтенанта! Представляете, какой бы шум подняла общественность России, узнай она, что на дуэли был убит тайный советник, да еще МИД. Вряд ли тогда Николай I смог бы выпустить барона де Геккерена из России.

Выдворение человека, которого сначала приговорили к высшей мере наказания, а потом, помиловав, отпустили, очень напоминает юридическую процедуру выдворения разведчиков по просьбе той страны, с которой не хотят портить дипломатические отношения. По-другому вряд ли это можно объяснить.
А теперь попробуем разобраться, какую должность мог занимать чиновник, имевший чин III класса в МИД России того времени.

В начале XIX века в России Александр I провел реорганизацию высшего государственного управления России, и вместо коллегий были учреждены министерства. Одновременно его именным манифестом министрам министерств было указано немедленно образовать канцелярии в министерствах. Созданная канцелярия МИД подразделялась на четыре экспедиции.
Первая экспедиция ведала азиатскими делами, вторая – перепиской с Цареградской миссией и всеми внутренними делами, третья – «перепиской на французском языке с министрами в чужих краях и внутри государства», а также выдачей заграничных паспортов, четвертая – нотами и записками от иностранных министров. Каждую экспедицию возглавлял управляющий в должности коллежского советника (соответствовал чину VI класса).

Также в МИД были организованы и три секретные экспедиции. Первая – цифирная (шифровальная). Вторая – цифирная (дешифровальная) и третья экспедиция – газетная (служба перлюстрации) и архива. Впоследствии экспедиции были преобразованы в отделения с повышением ранга управляющих. В 1832 г. Николай I реорганизовал центральное управление МИД. Были образованы департаменты. Департамент Внутренних сношений, Департамент хозяйственных и счетных дел и Департамент внешних сношений, который объединил секретные экспедиции и архив министерства.

С 1832 г. должность правителя канцелярии исполнял Е. А. Кудрявский. А с 1835 г. стал её директором. Секретной экспедицией (шифры и литография) заведовал ближайший друг А. С. Пушкина П. Л. Шиллинг фон Канштадт, тайный советник (чин III класса). Немногие при жизни П. Л. Шиллинга фон Канштадта знали, что он был руководителем шифровальной службы России. Было только известно, что он состоит на ответственной службе в МИД.
Царским указом было запрещено публично упоминать о подобных лицах. Курировал Департамент внешних сношений МИД из-за его особой важности непосредственно начальник III отделения Его Величества Собственной Канцелярии А.Х. Бенкендорф. И все важнейшие дела этого департамента подлежали обязательному с ним согласованию. Фактически в те времена Департамент Внешних Сношений МИД выполнял и функции внешней разведки. Такие, как, например, сейчас Служба Внешней Разведки (СВР) России.

14 ноября 1831 года был издан высочайший указ: «Государь император высочайше повелеть соизволил: отставного коллежского секретаря Александра Пушкина принять на службу тем же чином и определить его в государственную Коллегию Иностранных Дел».
А 6 декабря 1831 года вышел другой императорский указ: «Государь император всемилостивейше пожаловать соизволил состоящего в ведомстве Гос. Коллегии Иностр. Дел колл. секр. Пушкина в титулярные советники».

4 июля 1832 года, через полгода службы А. Пушкина в Коллегии Иностранных Дел, глава МИД России К.В. Нессельроде подает рапорт на имя Николая I: «Г.-а. Бенкендорф объявил мне высочайшее повеление о назначении из государств. Казначейства жалованья тит. сов. Пушкину. По мнению г.-а. Бенкендорфа, в жалованье Пушкину можно было бы положить 5.000 руб. в год. Я осмеливаюсь испрашивать по сему высочайшего повеления в. и. В-ва». На рапорте написано: «Высочайше повелено требовать из гос. Казначейства с 14 ноября 1831 года по 5 000 руб. в год на известное его императорскому величеству употребление, по третям года, и выдавать сии деньги тит. сов. Пушкину».
Удивительная щедрость царя к недавно опальному А. Пушкину. Ведь Сумма положенного ему оклада семикратно превышала ставки чиновников подобного ранга. Попытаемся разгадать эти странные загадки.

А.С. Пушкин поступил в МИД 14 ноября 1831 г. и получал зарплату, соответствовавшую его должности титулярного советника. Через восемь месяцев руководитель МИД К.В. Нессельроде неожиданно получил указание А.Х. Бенкендорфа, руководителя другого государственного ведомства, важнейшей функцией которого было обеспечение безопасности государства, о многократном повышении оклада А.С. Пушкина.

Это было возможно, если МИД и III отделение проводили совместную секретную работу, в результате которой А.С. Пушкин показал свои блестящие способности и содействовал успеху России в разгроме опаснейшего врага. А что было самым опасным для царизма? Несомненно это восстания или бунты, организованные людьми из ближайшего окружения Императора и которые имели шанс претендовать на престол. Возникает вопрос, какие события происходили в тот период в России. Несомненно, это Польское восстание, которое началось в 1830 г. и поставило под угрозу целостность Российской Империи.

Окончательное подавление этого восстания завершилось введением Николаем I 14(26) февраля 1832 года в Петербурге конституционного статута Царства Польского, «Органического статута», согласно которому Царство Польское объявлялось частью России, был упразднен сейм и польское войско.
Что мог использовать А.С. Пушкин, чтобы содействовать подавлению этого мятежа? Несомненно, свои выдающиеся лингвистические способности, которые высоко оценили литераторы тех лет. Всем известно, что способности и знания лингвистов крайне необходимы криптографам для успешного дешифрования переписки противника!

Как мы выше говорили Департамент Внешний сношений МИД был особым департаментом. И его деятельность можно приравнять к деятельности III отделения Его Императорского Величества Собственной Канцелярии. Рассмотрим, а какие же в этом самом грозном и наиболее приближенном к Императору были оклады у его сотрудников? 28 ноября 1831 г. после беседы с начальником III отделения Бенкендорфом вышел высочайший указ Николая I о зачислении статского советника Адама Сагтынского чиновником «для особых поручений» с ежегодным окладом пять тысяч рублей. Напомним, что статский советник соответствовал V чину. Но мы рассмотрели оклады самых привилегированных к Императору учреждений, которые фактически составляли его разведку. И не удивительно, что чиновники, которые выполняли функции разведки, имели оклады намного выше, чем в остальных ведомствах. Например, оклад Директора Департамента Министерства внутренних дел составлял 3000 рублей в год, а начальник архива министерства внутренних дел 1200 рублей в год.

А дальше для сравнения с А. Пушкиным проследим служебный путь Адама Сагтынского в III отделении Его Императорского Высочества Собственной канцелярии. Всего он прослужил в III отделении 23 года и получил в 1848 г. второй генеральский чин - тайного советника. И был отмечен орденом святой Анны 1-й степени. А до своей службы в III отделении он 15 лет отслужил на государственной службе, о чем сообщал в подписанного на него аттестате генерал Д. Курутой : «… В продолжении свыше пятнадцати летнего времени вел себя всегда беспорочно и весьма достохвально, продолжал служение с отличным усердием, рвением, рачительностью и знанием; все возлагаемые на него поручения исполнял с успехом для службы, чем обратил на себя внимание начальства, а наипаче Блаженной памяти Цесаревича, по повелению которого употребляем был по секретным и другим важным делам, требовавшим расторопного и благонадежного чиновника». Лестная характеристика.

Какие же функции выполнял А. Салтынский в III отделении? Фактически он был первым руководителем российской разведки, которая действовала в составе III отделения. И был в ней третьим человеком после знаменитого Бенкендорфа! В связи с этим многократно выезжал за рубеж. Организовывал там работу тайных агентов. Но главной его зарубежной деятельностью по указанию Николая I было размещение в газетах и журналах европейских стран статей, разоблачающих несостоятельность обвинений эмигрантов по адресу России, её Императора и его политики в царском Польском. Видите, какую главную задачу видел Николай I для свой внешней разведки? Контрпропаганду за рубежом! 20 июля 1856 г. 71 –летний А. Сагтынский подал в отставку. 46 лет он послужил государственной службе.

Ему была назначена пенсия в размере 2914 рублей 58 копеек серебром. Чуть позже уже военное ведомство сочло возможным предоставить ему дополнительную пенсию в размере 700 рублей серебром. Заметьте важную деталь. Для высших сотрудников разведки Императора могли назначить суммарную пенсию по двум государственным ведомствам, в которых они проходили службы. Таким образом суммарная пенсия А. Сагтынского составила, если пересчитать в ассигнации ( 1 серебряный рубль примерно равнялся 0.27 рублей ассигнациями), то получится его пенсия будет равняться 10.000 рублям.

А теперь рассмотрим пенсию, которую начислили вдове А. Пушкина после его смерти 10.000 рублей. Удивительное совпадение. А теперь обратимся к законодательству тех лет. В соответствии с законом, если чиновник прослужил на государственной службе более 35 лет, то ему полагается пенсия в размере 100% от его оклада. Если 25 лет то 50%. А вдова А. С. Пушкина Наталья получила пенсию точно такого размера, как А. Сатынский за свои 48 лет службы и ушел на пенсию с должности III человека самого могущественной и наиболее приближенной к императору организации России. Как могла произойти начисление такой огромной государственной пенсии? Хотя всем известно, что государственная служба А. Пушкина составляла меньше 10 лет. И ему не полагалась вообще пенсия. Это могла произойти только в одном случае. Если государственный чиновник погиб на служебном посту, выполняя особое задание самого Императора! Тогда полагалось, в независимости от срока прохождения государственной службы, начисление пенсии в размере последнего оклада погибшего чиновника, а также денежная компенсация вдове и ближайшим родственникам погибшего. В принципе, и в настоящее время происходят аналогичные выплаты в случае внезапной гибели государственного служащего. И в настоящее время, если государственный чиновник, занимающий крупные государственные должности погибает во время выполнения своих служебных обязанностей, то его семье государство выплачивает крупные единовременные пособия в зависимости от его оклада.

Размеры этих выплат могут достигать нескольких окладов погибшего государственного служащего. Посмотрим какие же выплаты были произведены вдове А. Пушкина? За счет казны была погашена ссуда А. Пушкина в размере 45.000 рублей. Выдано вдове единовременное пособие в размере 50.000 рублей для того, чтобы напечатать сочинения А. Пушкина, прибыль от которого должна быть направлена на учреждение капитала покойного. Два сына А. Пушкина были зачислены в самое привелигерованное училище России – Пажеский корпус. И каждому сыну была начислена пенсия в размере 1200 рублей в год. И это помимо пенсии вдове А. Пушкина.

Могло ли быть такие высокие пенсии выданы государственному служащему, который осмелился нарушить законы российского государства путем участия в запрещенной законом дуэли? А потом после дуэли фактически осужденным судом. Конечно, нет. Строгие законы российской империи полностью исключали это. И только вмешательство Николая I, который знал об истинных целях дули А. Пушкина, которая была крайне необходима для России, позволило законодательно приравнять гибель А. Пушкина на дуэли к гибели государственного служащего, выполняющего особые поручения императора.

Поэтому и выплата пенсий родственникам скончавшегося А. Пушкина в размере полного его оклада и большие единовременные выплаты. Многие рассуждения исследователей А. Пушкина по этому вопросу не в вполне логичны, так не опираются на действующее в то время законодательство России. Таким образом, следуя нашим рассуждениям мы можем предположить, что А. С. Пушкин занимал по своей значимости третью должность в МИД России. Естественно, оглашение его реальной должности, да еще во время дуэли могла породить множество различных слухов, которые могли нанести ущерб национальным интересам России.
Возможно, в связи с этим родилась масса слухов о А.С. Пушкине и его жене, чтобы представить дуэль, как сведение счетов приревновавшего мужа. С этой целью и были созданы и преданы огласке различные фальшивые документы, подлинность которых так и никто и не установил.

Естественно, что российские государи никогда не могли допустить мысль о том, что в их царской семье были предатели. Впрочем, как и среди членов Политбюро ЦК КПСС. Вот и нашел выход А.С. Пушкин принять вызов Дантеса на дуэль, чтобы спровоцировать проведение судебного разбирательства против Дантеса вопреки воле Николая I. В результате выяснилось бы, на какую страну и по чьему заданию он проводит разведывательную деятельность в России. Кроме того, стало бы известно, кто в царской семье ему покровительствует. Этим и объясняется то, что он так быстро подошел к барьеру во время дуэли, давая Дантесу невероятную возможность его убить.(???)

Высочайшая гражданская ответственность А.С. Пушкина проявилась в его самоотверженном акте - дуэли с потенциальным врагом, который, возможно, имел далеко идущие планы по внедрению в высшие круги власти в России с целью последующего влияния на них в интересах третьих стран. Вероятнее всего, одной из них была Англия(???)
А.С. Пушкин выбрал такой путь самопожертвования. Поступить по-другому он не мог.(???)

Ну, тогда я вам тоже артефактик подкину от Т. Толстой в виде ее худ.опуса
http://www.booksite.ru/localtx...az/1.htm#1

Допустим, в тот самый момент, когда белый указательный палец Дантеса уже лежит на спусковом крючке, некая рядовая, непоэтическая птичка Божия, спугнутая с еловых веток возней и топтанием в голубоватом снегу, какает на длань злодея. Кляк!
Рука, естественно, дергается непроизвольно; выстрел, Пушкин падает. Какая боль! Сквозь туман, застилающий глаза, он целится, стреляет в ответ; падает и Дантес; "славный выстрел", - смеется поэт. Секунданты увозят его, полубессознательного; в бреду он все бормочет, все словно хочет что-то спросить.
Слухи о дуэли разносятся быстро: Дантес убит, Пушкин ранен в грудь. Наталья Николаевна в истерике, Николай в ярости; русское общество быстро разделяется на партию убитого и партию раненого; есть чем скрасить зиму, о чем поболтать между мазуркой и полькой. Дамы с вызовом вплетают траурные ленточки в кружева. Барышни любопытствуют и воображают звездообразную рану; впрочем, слово "грудь" кажется им неприличным. Меж тем, Пушкин в забытьи, Пушкин в жару, мечется и бредит; Даль все таскает и таскает в дом моченую морошку, силясь пропихнуть горьковатые ягодки сквозь стиснутые зубы страдальца, Василий Андреевич вывешивает скорбные листы на дверь, для собравшейся и не расходящейся толпы; легкое прострелено, кость гноится, запах ужасен (карболка, сулема, спирт, эфир, прижигание, кровопускание?), боль невыносима, и старые друзья-доброхоты, ветераны двенадцатого года, рассказывают, что это как огонь и непрекращающаяся пальба в теле, как разрывы тысячи ядер, и советуют пить пунш и еще раз пунш: отвлекает.
Пушкину грезятся огни, стрельба, крики, Полтавский бой, ущелья Кавказа, поросшие мелким и жестким кустарником, один в вышине, топот медных копыт, карла в красном колпаке, Грибоедовская телега, ему мерещится прохлада пятигорских журчащих вод - кто-то положил остужающую руку на горячечный лоб - Даль? - Даль. Даль заволакивает дымом, кто-то падает, подстреленный, на лужайке, среди кавказских кустиков, мушмулы и каперсов; это он сам, убит, - к чему теперь рыданья, пустых похвал ненужный хор? - шотландская луна льет печальный свет на печальные поляны, поросшие развесистой клюквой и могучей, до небес, морошкой; прекрасная калмычка, неистово, туберкулезно кашляя, - тварь дрожащая или право имеет? - переламывает над его головой зеленую палочку - гражданская казнь; что ты шьешь, калмычка? - Портка. - Кому? - Себя. Еще ты дремлешь, друг прелестный? Не спи, вставай, кудрявая! Бессмысленный и беспощадный мужичок, наклонившись, что-то делает с железом, и свеча, при которой Пушкин, трепеща и проклиная, с отвращением читает полную обмана жизнь свою, колеблется на ветру. Собаки рвут младенца, и мальчики кровавые в глазах. Расстрелять, - тихо и убежденно говорит он, - ибо я перестал слышать музыку, румынский оркестр и песни Грузии печальной, и мне на плечи кидается анчар, но не волк я по крови своей: и в горло я успел воткнуть и там два раза повернуть. Встал, жену убил, сонных зарубил своих малюток. Гул затих, я вышел на подмостки, я вышел рано, до звезды, был, да весь вышел, из дому вышел человек с дубинкой и мешком. Пушкин выходит из дома босиком, под мышкой сапоги, в сапогах дневники. Так души смотрят с высоты на ими сброшенное тело. Дневник писателя. Записки сумасшедшего. Записки из Мертвого дома. Ученые записки Географического общества. Я синим пламенем пройду в душе народа, я красным пламенем пройду по городам. Рыбки плавают в кармане, впереди неясен путь. Что ты там строишь, кому? Это, барин, дом казенный, Александровский централ. И музыка, музыка, музыка вплетается в пенье мое. И назовет меня всяк сущий в ней язык. Еду ли ночью по улице темной, то в кибитке, то в карете, то в вагоне из-под устриц, шср ыеукиу, - не тот это город, и полночь не та. Много разбойники пролили крови честных христиан! Конь, голубчик, послушай меня... Р, О, С, - нет, я букв не различаю... И понял вдруг, что я в аду.
"Битая посуда два века живет!" - кряхтит Василий Андреевич, помогая тащить измятые простыни из-под выздоравливающего. Все норовит сделать сам, суетится, путается у слуг под ногами, - любит. "А вот бульончику!" Черта ли в нем, в бульончике, но вот хлопоты о царской милости, но вот всемилостивейшее прощение за недозволенный поединок, но интриги, лукавство, притворные придворные вздохи, всеподданнейшие записки и бесконечная езда взад-вперед на извозчике, "а доложи-ка, братец..." Мастер!
Василий Андреевич сияет: выхлопотал-таки победившему ученику ссылку в Михайловское - только лишь, только лишь! Сосновый воздух, просторы, недальние прогулки, а подзаживет простреленная грудь - и в речке поплавать можно! И - "молчи, молчи, голубчик, доктора тебе разговаривать не велят, все потом! Все путем. Все образуется."
Конечно, конечно же, вой волков и бой часов, долгие зимние вечера при свече, слезливая скука Натальи Николаевны, - сначала испуганные вопли у одра болящего, потом уныние, попреки, нытье, слоняние из комнаты в комнату, зевота, битье детей и прислуги, капризы, истерики, утрата рюмочной талии, первая седина в нечесанной пряди, и каково же, господа, поутру, отхаркивая и сплевывая набегающую мокроту, глядеть в окно, как по свежевыпавшему снегу друг милый в обрезанных валенках, с хворостиной в руке, гоняется за козой, объедавшей сухие стебли засохших цветов, торчащие там и сям с прошлого лета! Синие дохлые мухи валяются между стекол - велеть убрать.
Денег нет. Дети - балбесы. Когда дороги нам исправят?.. - Никогда. Держу пари на десять погребов шампанского "брют" - ни-ко-гда. И не жди, не будет. "Пушкин исписался", - щебечут дамы, старея и оплывая. Впрочем, новые литераторы, кажется, тоже имеют своеобразные взгляды на словесность - невыносимо прикладные. Меланхолический поручик Лермонтов подавал кое-какие надежды, но погиб в глупой драке. Молодой Тютчев неплох, хоть и холодноват. Кто еще пишет стихи? Никто. Пишет возмутительные стихи Пушкин, но не наводняет ими Россию, а жжет на свечке, ибо надзор, господа, круглосуточный. Еще он пишет прозу, которую никто не хочет читать, ибо она суха и точна, а эпоха требует жалостливости и вульгарности (думал, что этому слову вряд ли быть у нас в чести, а вот ошибся, да как ошибся!), и вот уже кровохаркающий невротик Виссарион и безобразный виршеплет Некрасов, - так, кажется? - наперегонки несутся по утренним улицам к припадочному разночинцу (слово-то какое!): "Да вы понимаете ль сами-то, что вы такое написали?" ...А впрочем, все это смутно и суетно, и едва проходит по краю сознания. Да, вернулись из глубины сибирских руд, из цепей и оков старинные знакомцы: не узнать, и не в белых бородах дело, а в разговорах: неясных, как из-под воды, как если бы утопленники, в зеленых водорослях, стучались под окном и у ворот. Да, освободили крестьянина, и теперь он, проходя мимо, смотрит нагло и намекает на что-то разбойное. Молодежь ужасна и оскорбительна: "Сапоги выше Пушкина! " - "Дельно!". Девицы отрезали волосы, походят на дворовых мальчишек и толкуют о правах: ьщт Вшуг! Гоголь умер, предварительно спятив. Граф Толстой напечатал отличные рассказы, но на письмо не ответил. Щенок! Память слабеет... Надзор давно снят, но ехать никуда не хочется. По утрам мучает надсадный кашель. Денег все нет. И надо, кряхтя, заканчивать наконец, - сколько же можно тянуть - историю Пугачева, труд, облюбованный еще в незапамятные годы, но все не отпускающий, все тянущий к себе - открывают запретные прежде архивы, и там, в архивах, завораживающая новизна, словно не прошлое приоткрылось, а будущее, что-то смутно брезжившее и проступавшее неясными контурами в горячечном мозгу, - тогда еще, давно, когда лежал, простреленный навылет этим, как бишь его? - забыл; из-за чего? - забыл. Как будто неопределенность приотворилась в темноте.
Старый, уже старчески неопрятный, со слезящимися глазами, с трясущейся головой, маленький и кривоногий, белый как вата, но все еще густоволосый и курчавый, припадающий на клюку, собирается Пушкин в дорогу. На Волгу. Обещал один любитель старины показать кое-какие документы, имеющие касательство к разбойнику. Дневники. Письмо. Но только из рук: очень ценные. Занятно, должно быть. "Куда собрался, дурачина!" - ворчит Наталья Николаевна. - "Сидел бы дома". Не понимает драгоценность трудов исторических. Не спорить с ней, - это бесполезно, а делать свое дело, как тогда, когда стрелялся с этим... как его?... черт. Забыл.
Зима. Метель.
Маленький приволжский городок занесен снегом, ноги скользят, поземка посвистывает, а сверху еще валит и валит. Тяжело волочить ноги. Вот... приехал... Зачем? В сущности (как теперь принято выражаться), - зачем? Жизнь прошла. Все понять тебя хочу, смысла я в тебе ищу. Нашел ли? Нет. И теперь уже вряд ли. Времени не остается. Как оно летит... Давно ли писал: "Выстрел"?... Давно ли: "Метель"?... "Гробовщик"?... Кто это помнит теперь, кто читает старика? Скоро восемьдесят. Мастодонт. Молодые кричат: "К топору!", молодые требуют действия. Жалкие! Как будто действие может что-то переменить?.. Вернуть?... Остановить?.. И старичок, бредущий в приволжских сумерках, приостанавливается, вглядывается в мрак прошлый и мрак грядущий, и вздымается стиснутая предчувствием близкого конца надсаженная грудь, и наворачиваются слезы, и что-то всколыхнулось, вспомнилось... ножка, головка, убор, тенистые аллеи... и этот, как ег о...
Бабах! Скверный мальчишка со всего размаху всаживает снежок-ледышку в старческий затылок. Какая боль! Сквозь туман, застилающий глаза, старик, изумленно и гневно обернувшись, едва различает прищуренные калмыцкие глазенки, хохочущий щербатый рот, соплю, прихваченную морозцем. "Обезьяна!" - радостно вопит мальчонка, приплясывая. - "Смотрите, обезьяна! Старая обезьяна!"
Вспомнил, как звали! Дантес! Мерзавец! Скотина... Сознание двоится, но рука еще крепка! И Пушкин, вскипая в последний, предсмертный раз, развернувшись в ударе, бьет, лупит клюкой - наотмашь, по маленькой рыжеватой головке негодяя, по нагловатым глазенкам, по оттопыренным ушам, - по чему попало. Вот тебе, вот тебе! За обезьяну, за лицей, за Ванечку Пущина, за Сенатскую площадь, за Анну Петровну Керн, за вертоград моей сестры, за сожженные стихи, за свет очей моих - Карамзину, за Черную речку, за все! Вурдалак! За Санкт-Петербург!!! За все, чему нельзя помочь!!!
"Володя, Володя!" - обеспокоенно кричат из-за забора. "Безобразие какое!" - опасливо возмущаются собирающиеся прохожие. "Правильно, учить надо этих хулиганов!... Как можно, - ребенка... Урядника позовите... Господа, разойдитесь!.. Толпиться не дозволяется!Но Пушкин уже ничего не слышит, и кровь густеет на снегу, и тенистые аллеи смыкаются над его черным лицом и белой головой.
Соседи какое-то время судачат о том, что сынка Ульяновых заезжий арап отлупил палкой по голове, - либералы возмущены, но указывают, что скоро придет настоящий день, и что всего темней перед восходом солнца, консервативные же господа злорадничают: давно пора, на всю Россию разбойник рос. Впрочем, мальчонка, провалявшись недельку в постели, приходит в себя и, помимо синяков, видимых повреждений на нем не заметно, а в чем-то битье вроде бы идет и на пользу. Так же картавит (Мария-то Александровна втайне надеялась, что это исправится, как бывает с заиканием, но - нет, не исправилось), так же отрывает ноги игрушечным лошадкам (правда, стал большой аккуратист и, оторвав, после непременно приклеит на прежнее место,) так же прилежен в ученьи (из латыни - пять, из алгебры - пять), и даже нравом вроде бы стал поспокойнее: если раньше нет-нет да и разобьет хрустальную вазу или стащит мясной пирог, чтобы съесть в шалаше с прачкиными детьми, а то, бывало, и соврет - а глазенки ясные-ясные! - то теперь не то. Скажем, соберется Мария Александровна в Казань к сестре, а Илья Николаевич в дальнем уезде с инспекцией - на кого детей оставить? Раньше, бывало, кухарка предлагает: я, мол, тут без вас управлюсь, - а Володенька и рад. Теперь же выступит вперед, ножкой топнет, и звонко так: "Не бывать этому никогда!" И разумно так все разберет, рассудит и представит, почему кухарка управлять не может. Одно удовольствие слушать. С дворовыми ребятами совсем перестал водиться. Носик воротит: дескать, вши с них на дворянина переползти могут. (Прежде живность любил: наловит вшей в коробочку, а то блох или клопов, и наблюдает. Закономерность, говорит, хочу выявить. Должна непременно быть закономерность.) Теперь если где грязцу увидит - сразу личико такое брезгливое делается. И руки стал чаще мыть. Как-то шли мимо нищие на богомолье, остановились, как водится, загнусавили - милостыню просят. Володенька на крыльцо вышел, ручкой эдак надменно махнул: "Всяк сверчок знай свой шесток!" - высказался. - "Проходите!.. Ходоки нашлись..." Те рты закрыли, котомки подхватили, и давай Бог ноги...
А как-то раз старшие, шутки ради, затеяли домашний журнал, и название придумали вроде как прогрессивное, с подковыркой: "Искра". Смеху!.. Передовую потешную составили, международный отдел - "из-за границы пишу т...", ну, и юмор, конечно. Намеки допустили... Володенька дознался, пришел в детскую такой важный, серьезный, и ну сразу: "А властями дозволено? А нет ли противуречия порядку в Отечестве? А не усматривается ли самоволие?" И тоже вроде в шутку, а в голосишке-то металл...
Мария Александровна не нарадуется на средненького. Поверяет дневнику тайные свои материнские радости и огорчения: Сашенька тревожит, - буян, младшие туповаты, зато Володенька, рыженький, - отрада и опора. А когда случилась беда с Сашенькой - дерзнул преступить закон и связался с социалистами, занес руку - на кого? - страшно вымолвить, но ведь и материнское сердце не камень, ведь поймите, господа, ведь мать же, мать! - кто помог, поддержал, утешил в страшную минуту, как не Володенька? "Мы пойдем другим путем, маменька!" - твердо так заявил. И точно: еще больше приналег на ученье, баловства со всякими там идеями не допускал ни на минуточку, да и других одергивал, а если замечал в товарищах наималейшие шатания и нетвердость в верности царю и Отечеству, то сам, надев фуражечку на редеющие волоски, отправлялся и докладывал куда следует.
Илья Николаевич помер. Перебрались в столицу. Жили небогато. Володечка покуривать начал. Мария Александровна заикнулась было: Володя, ведь это здоровье губить, да и деньги?... - Володечка как заорет: "Ма-алча-ать! Не сметь рассуждать!!!" - даже напугал. И с тех пор курил только дорогие сигары: в пику матери. Робела, помалкивала. Ликеры тоже любил дорогие, французские. На женщин стал заглядываться. По субботам к мадамкам ездил. Записочку шутливую оставит: "ушел в подполье", возвращается навеселе. Мать страшилась, все-таки докторова дочка, - "Вовочка, ты там поосторожнее, я все понимаю, ну а вдруг люэс?.. Носик провалится!""Не тревожьтесь, маман, есть такое архинадежное французское изобретение - гондон!" Любил Оффенбаха оперетки слушать: "нечеловеческая музыка, понимаете ли вы это, мамахен? Из театра на лихаче едешь - так и хочется извозчика, скотину, побить по головке: зачем музыки не понимает?" Квартиру завел хорошую. Обставил мебелью модной, плюшевой, с помпончиками. Позвал дворника с рабочим гардины вешать - те, ясно, наследили, напачкали. С тех пор рабочих, и вообще простых людей очень не любил; "фу, - говорил, - проветривай после них". И табакерки хватился. Лазил под оттоманку, все табакерку искал, ругался: "Скоты пролетарские... Расстрелять их мало..."
В хорошие, откровенные минуты мечтал, как сделает государственную карьеру. Закончит юридический - и служить, служить. Прищурится - и в зеркало на себя любуется: "Как думаете, маменька, до действительного тайного дослужусь?.. А может лучше было по военной части?.." Из елочной бумаги эполеты вырежет и примеряет. Из пивных пробок ордена себе делал, к груди прикладывал.
Карьеру, шельмец, и правда, сделал отличную, да и быстро: знал, с кем водить знакомства, где проявить говорливость, где промолчать. Умел потрафить, с начальством не спорил. С молодежью, ровесниками водился мало, все больше с важными стариками, а особенно с важными старухами. И веер подаст, и моську погладит, и чепчик расхвалит: с каким, дескать вкусом кружевца подобраны, очень, очень к лицу! Дружил с самим Катковым, и тоже знал как подойти: вздохнет, и как бы невзначай в сторону: "какая глыба, батенька! какой матерый человечище!", - а тому и лестно.
Были и странности, не без того. Купил дачу в Финляндии, нет чтобы воздухом дышать да в заливе дрызгаться, - ездил без толку туда-сюда, туда-сюда, а то на паровоз просился: дайте прокатиться. Что ж, хозяин - барин, платит, - пускали. До Финляндского доедет, побродит по площади, задумывается... Потом назад. Во время японской войны все на военных любовался, жалел, что штатский. Раз, когда войска шли, смотрел, смотрел, не выдержал, махнул командиру: "ваше превосходительство, не разрешите ли патриоту на броневичок взобраться? Очень в груди ноет." Тот видит - господин приличный, золотые очки, бобровый воротник, отчего не пустить? - пустил. Владимира Ильича подсадили, он сияет... "Ребята! Воины русские! За веру, царя и Отечество - ура!" - "Ура-а-а-а.!..." Даже в газетах пропечатали: такой курьез, право!
Еще чудил: любил на балконах стоять. Ухаживал за балеринами - ну, это понятно, кто ж не ухаживал, - напросится в гости и непременно просит: "прелесть моя, чудное дитя, пустите на балкончик!". Даже зимой, в одной жилетке. Выйдет - и стоит, смотрит вокруг, смотрит... Вздохнет и назад вернется. "Что вы, Владимир Ильич?" Затуманится, отвечает нехотя, невпопад: "Народу мало..." А народу - как обычно.
Патриот был необыкновенный, истовый. Когда мы войну с немцем выиграли - в 1918-ом, он тогда уже был Министром Внутренних Дел, - кто, как не он, верноподданнейше просил по поводу столь чаемой и достославной победы дать салют из трехсот залпов в честь Его Величества, еще столько же в честь Ее Величества, еще полстолька в честь Наследника Цесаревича и по сту штук обожаемым Цесаревнам? Даже Николай Александрович изволили смеяться и крутить головой: эк хватили, батенька, у нас и пороху столько не наскребется, весь вышел... Тогда Владимир Ильич предложил примерно наказать всех инородцев, чтобы крепко подумали и помнили, что такое Российская Империя и что такое какие-то там они. Но и этот проект не прошел, разве что отчасти, в южных губерниях. Предлагал он - году уже в двадцатом-двадцать втором - перегородить все реки заборами, и уже представил докладную записку на высочайшее имя, но так и не сумел толком объяснить, зачем это. Тут и заметили, что господин Ульянов заговаривается и забывается. Стал себя звать Николаем, - патриотично, но неверно. Цесаревичу Наследнику подарил на именины серсо с палочкой и довоенную игру "диаболо", - подкидывать катушку на веревочке, словно забыв, что Цесаревич - молодой человек, а не малое дитя, и уже был сговор с невестой. (Впрочем, Цесаревич его очень любили и звали "дедушкой Ильичом"). Черногорским принцессам козу пальцами строил! И при болгарском царе Борисе кричал: "Бориску на царство!", оконфузив и Его Величество, и присутствующих. Прощали: знали, что дедуля хоть и дурной, но направления самого честного.
Читать не любил, и писак не жаловал, а сам пописывал, но только докладные. В Зимнем любили, когда он, бывало, попросит аудиенции и стоит навытяжку у дверей кабинета, дожидается вызова, - портфель подмышкой, бородка одеколоном благоухает, глазки хитро так прищурены. "Опять наш Ильич прожекты принес! Ну, показывай, что у тебя там?" Смеялись, но по-доброму. А он все не за свое дело брался. То столицу предложит в Москву перенести, то распишет, "Как нам реорганизовать Сенат и Синод", а то и вовсе мелочами занимается. Где предложит ручей перекопать, где ротонду срыть. А особо норовил переустроить Смольный Институт: либо всю мебель зачехлить в белое, либо перекроить коридоры. Тамошних благородных девиц навещать любил и некоторым, особенно лупоглазым, покровительствовал: конфект сунет или халвы в бумажке. Звал их всех почему-то Надьками.
Когда же Его Величество Николай Александрович почили в Бозе, Владимира Ильича хватил удар. Отнялась вся правая половина, и речь пропала. Не пришлось идти и в отставку. Графиня Т., всегда к нему благоволившая, отвезла его в свое имение в Горках, где его держали целый день в саду в гамаке, под елкой. Кормили спаржей, клубникой, шоколадом. Давали кота погладить. Раз пришли - а он уже умер.
Придворный доктор, лейб-медик Боткин из научного любопытства испросил дозволения вскрыть покойнику череп. Молодой царь плакали, но дозволили. Мозг с одной стороны оказался хорошего, мышиного цвета, а с другой - где арап ударил - вообще ничего не было. Чисто.
Сейчас ждем, когда нового Министра Внутренних Дел назначат. Говорят, бумаги уже подписаны. Господин Джугашвили, кажется, фамилия.
Июнь 1937, СПб.

Дюма Александр - это Александр Сергеевич Пушкин?

http://tanya-morozova.livejournal.com/126348.html