Белопольский район

Большая просьба сообщить есть ли у кого нибудь информация об иммиграции в Канаду из с. Речки.

На данный момент есть только информация о Супрун Степане Павловиче. Родился 02.08.1907 г. в селе Речки ныне Белопольского района Сумской области, в семье крестьянина. Украинец.
В 1913 г. вместе с семьёй эмигрировал в Канаду. Жил в г.Виннипеге.

Но я не думаю. что эмигрировала только одна семья. возможно кто-то знает где можно посмотреть информацию.

Іваній Григорій Максимович (1905-1986) народився і до 1927 року жив в селі Річки.
В 1925-1927 роках був діловодом в Річанському райісполкомі,також був вибран в сільраду.Після служби в лавах Червоної Армії (1927-1929) жив в м. Дніпропетровську,де робив на металургійному заводі,закінчив робфак і фізикоматематичний факультет Дніпропетровського державного універсітета (ДДУ).В дні Великої Вітчизняної Війни був на передовій лінії , артіллерістом,старшим лейтенантом,придбав інвалідність І-ї групи.Після війни пропрацював в ДДУ старшим викладачем на кафедрі електрофізики фізичного факультета

Речки во время первой мировой войны.
Общие сведения.
Когда основано село Речки точно не известно, во всяком случае не позднее 1800 года, скорее всего в середине восемнадцатого века. Первыми улицами села были Хорошкивка и Лютивка, расположены по правому берегу Крыги. В дворах этих улиц еще и сейчас откапывают спрессованные землей груды коровьего, лошадиного и овечьего помёта. В конце Хорошкивки, за Дранкой, расположен выгон, на котором на месте Титаренковых усадеб (сейчас на одной из них стоит колхозный гараж) в старину стоял на постое кавалерийский отряд(эскадрон или полк- неизвестно).Через выгон шла дорога на село Павловки, небольшая улица на выезде, по которой шла эта дорога, называется и до сих пор «царыной».
Село Речки никогда не было крепостным, здесь селились «вольные» люди. Почти все соседние села и деревни: Саивщина(Максимовщина), Мороча, Слыкытарщина (Степановка), Дерюжка, Капитановка и другие раньше были крепостными.
К началу первой империалистической войны село Речки уже было большим:8-9км в длину и 5-7км в ширину, состояло из 1500 дворов. В селе было две церкви, одна школа с 3-мя сдвоенными классами, одна двуклассная школа, амбулатория, аптека, кредитное общество, небольшая телефонная станция, волостное правления, пять или шесть лавок (магазинов).

Здравствуйте. Я - автор сайта с. Речки. Насколько понимаю, фотография актива взята с сайта. Дело в том, что я нашла ее у себя дома. Мой дед занимался созданием музея села и некоторые вещи остались у нас. Оригинал сейчас найти не могу. Дед так ее назвал "актив", а какой неизвестно. Там же были и школа, и сельсовет, и школа "буряководов" (только по слухам знаю об этой организации, точного названия нет). А показывать не кому: если в 1919 году человеку было 8 лет, то в этом ему будет 100 - я таких в Речках не знаю.
Сейчас поисчу, у меня есть воспоминания одного человека, может быть пригодится.

Знаю одного человека из Речек, его родственник выехал в Канаду где-то в начале ХХ в. Что-то говорили о толстовцах. Могу дать координаты своего знакомого.

Иваний Г. М. Воспоминания. Администрация села.
В годы первой мировой войны руководили селом волостной старшина, староста и их аппарат, состоявший из волостного писаря и шести десятских. Сюда же следует отнести и урядника.
Волостной старшина. В то время старшиной был Теницкий Иван Иванович из улицы Загороднивка. Мужик это был пожилой, грузный, солидный со спокойной неторопливой речью. По селу разъезжал на линейке в сопровождении кучера. При встрече с детьми требовал, чтобы они ему, как и попу, кланялись. Мне и моим товарищам кланяться не приходилось, так как, увидев на улице необычный транспорт, мы сейчас же прятались по дворам. Кто мог ехать на линейке? Поп, старшина, староста, урядник. Ни с одним из них встречаться нам не хотелось.
Староста-это вроде помощника старшины, был им в те годы Бага Василий Дмитриевич из улицы Большая Синькивка. Мужик пожилой, плотный, но подвижный, любил быть на виду. В 1919 году при приходе деникинцев он также был старостой.
Волостной писарь. В те годы писарем был некто Коваленко с ул. Лютивка. Его я ни разу не видел. Ни хорошего, ни плохого за него не слыхал. А вот до него был писарем Ольховик Леонтий, мужик видно интересный. Женат он был на немке, что удивительно для крестьянина из замкнутого, отсталого села. Жили они в кирпичном домике, что необычно для нашего села, ведь было всего два таких домика. На нас их домик производил сильное впечатление, кругом хаты, крытые соломой, с маленькими окнами, а у них кирпичный дом с финтифлюшками и высокими окнами. Как в городе, думали мы, хотя о нем мы знали из книг. После его смерти - умер он до войны - осталась жена немка с тремя детьми. Жила бедно до той поры, пока дети подросли, а потом положение улучшилось. Старшая дочь Мария Леонтьевна работала сначала счетоводом в правлении речанского кредитного общества, а потом бухгалтером потребительского общества до дня ухода на пенсию. Замечательная эта женщина, трудолюбивая, исполнительная, добросердечная. Следующая за ней дочь Ольга училась с мной в двухклассном училище, работала потом у себя по хозяйству. Сын Иван учился на год позже меня. Учёба Ивану давалась легко. В 1922-1924 гг. работал он секретарем волостного (позже-сельского) комитета незаможных крестьян. В 1924 или 1925 году по путёвке КМС Иван уехал учиться в Харьковский рабфак и больше в село не вернулся, где он сейчас - неизвестно.
Урядник. Урядником кто-то был из приезжих. Крестьяне, главным образом женщины - солдатки, кажется его боялись, но строг ли он был неизвестно. Мы его видели редко. Что ему было делать в селе, где преобладали солдатки, терпеливые, выносливые, всегда озабоченные и изможденные? Жизнь в то время в Речках была тихая, дебоширить было кому-то. После свержения царя незаметно исчез из села.
Десятские. Село Речки было разделено на шесть десятков: Хорошкивськый, Дранськый, Пугачивськый, Травянськый, Загороднивськый и Коваливськый. Названы они так, по-видимому, по наименованиям самых старых, первых улиц села. Обслуживали их десятские, продержались они кажется до 1921 года. В обязанности их входило разносить по селу(по своему десятку) почту(главным образом письма),созывать жителей на сходку(на общее собрание),вызывать кого надо в «волость», дежурить возле бухты, т. е. арестантской, также сопровождать арестантов, пересылаемых по «этапу»,до следующей волости. Все десятские были пожилыми люди-лет 50 и больше. В годы первой мировой войны, да и в первые годы после революции десятскими были:
1.по Хорошкивському десятку - Иваний Акакий Акакиевич;
2.по Дранському - дед Сорока(фамилия Корниенко);
3.по Пугачивському и Травянському - Ивченко Гавриил Евдокимович;
4.по Коваливському - дед Сидоренко(дед Гвоздок);
5.по Загороднивському - кто-то из Ворон.
Все они заниматься земледелием по тем или другим причинам не могли. Например Акакий Акакиевич хромал на одну ногу, деду Сороке было больше 60-ти лет, Гаврилу Евдокимовичу, очень живому и шустрому, земледелие, видно по складу характера, не подходило, а дед Гвоздок был одинок - зачем ему копаться в земле. Но все они были довольно оригинальными, нестандартными людьми. Дед Сорока был интересным рассказчиком с оригинальной, немного скрипучей дикцией голоса. Гаврила Ивченко отличался огромной памятью на людей, он знал в селе всех малых и старых, это была ходячая «сельсправка». Вообще десятские хорошо знали, точнее - помнили, всех людей только своего десятка, а Гаврил Евдокимович знал за все село. Ходил он всегда очень широкими шагами и быстро, причем летом, да и поздней весной и ранней осенью, - всегда босиком. Через эту ходьбу и феноменальную память на людей он целиком справлялся с двумя десятками Пугачивськым и Травянськым. Дед Сидоренко(дед Гвоздок) - бывший солдат - був суров, строг, исполнителен и беспорядков не любил, солдатская служба оставила в нем след на всю жизнь. Говорили за него, что он всегда был в курсе кто может прийти на собрание, а кто нет; тому кто мог явиться на сход, но не пришел всегда от него крепко попадало.
Десятские нанимались, но не волостным правлением, а теми хозяевами, которых подходила очередь. Не все хозяева обязаны были выполнять обязанности десятника, а лишь те, у которых никто из двора в армии не служил. Таких семей вообще было мало. Никто из них и не думал самолично выполнять десятские обязанности, ведь это означало оторваться от работ в поле и по двору, поэтому вместо себя нанимали, законом это разрешалось. В наймы на десятского с готовностью шли названные выше лица и это хорошо устраивало нанимателей.
Сходки - общее собрание крестьян села - происходили довольно часто, особенно зимой. На сходку десятские зазывали крестьян всегда рано утром, до восхода солнца и всегда в воскресенье. Идёт по улице не спеша, прихрамывая Акакий Акакиевич и против каждой хаты дважды или трижды прокричит : «на сходку, на сходку».День и час собрания он не объявляет, так как все знают, что оно состоится сегодня и после обеда, когда соберётся необходимый кворум. Явка на собрание продолжается часа два и больше, но никто на это не обижается, потому что в это время происходят самые оживлённые беседы и обмен новостями, а то и просто кто-нибудь что-то интересное рассказывает.
Один из внуков деда Сороки, кажется Павел Корниенко, в советское время дослужился в армии до полковника, сейчас в отставке, живёт в Москве.
На сходку зазывали не только десятские, звонили с этой целью и в колокол на старой церкви. Звонить начинали обычно часа за два или три до собрания. В отличие от набатного звона, очень частого, на сходку звонили раза в три-четыре реже. Практика эта просуществовала пожалуй до 1922-1923 годов.

Иваний Г. М. Воспоминания. 1918 год в селе Речки.
Зимой 1918года,пожалуй в январе, в селе развернулось движение за разбор (за грабёж, как тогда говорили)окружавших село помещичьих имений (экономий):Багреевщины, Саивщины, Морочи, Кекино, Коршачины и др. Перёд в этом движении вели речане и кажется, только они одни занимались разгромом, а крестьяне непосредственно прилегавших сёл никакого участия в нём не принимали, боялись, чтобы в случае возврата царской или подобной ей власти, не отвечать перед помещиками. Да и в нашем селе многие крестьяне не ездили грабить экономии очевидно по тем же мотивам.
Разгрому сначала подверглись близлежащие экономии: Багреевщина, Саивщина и Мороча(Ястребенская).Экономии эти небольшие, помещики в них не жили. На разгром их выезжали немногие речане, наиболее смелые. Привозили оттуда главным образом хозяйственные предметы: доски, котлы, бороны, плуги и т.д. и зерно: рожь, пшеницу, овёс, ячмень. Разгром их тянулся больше недели.
Массовый выезд состоялся на разгром Кекино. Имение это принадлежало немцу Эриху фон Эблину. Имение небольшое, но богатое, на его полях для пахоты применялись паровые плуги(два котла находятся на расстоянии 300-400м,а между ними на канате протягиваются плуги),на его территории находился небольшой сахарный завод, постройки во дворе: дома, сараи - все кирпичные. Хозяин в нём конечно не жил - война ведь с немцами шла, а кто этим имением управлял мне неизвестно. В день разгрома рано утром по селу проехались специальные «вербовщики» (кто их назначал -не знаю) требовавшие выезда в Кекино всех подряд, иначе, если кто не поедет, тому худо будет. По Погориловщине в этой роли проехал Алёшка Венгерович(Ревенко), вооружён он был дробовиком, повешенным на плечо дулом вниз(для солидности что ли?).Когда посветлело тронулись в путь все, но некоторые крестьяне всё же, поездив по селу сразу вернулись домой, мотив такой - в случае чего они могут заявить: мы также ездили грабить, это мол подтвердят соседи, в противном же случае они скажут: выезжали для отвода глаз, а экономии мол не грабили. Вообще некоторые крестьяне боялись грабить, помнили 1905 год, когда за участие в разгроме экономий многих крестьян сослали на каторгу.
Часа через два-три стали возвращаться крестьяне с награбленным добром. Везли большей частью хозяйственные предметы: казаны, чугуны, бороны, столы, стулья, кресла, шкатулки, тарелки, кофейницы и т.д., а также зерно всякое. Некоторые привезли велосипеды, а один мужик притащил карету, запряжённую волами. Барышники(те которые спекулировали лошадьми) понаводили волов(позже они их повыгоняли, так как кормить их не было чем, а покупать их никто не хотел).
Из нашей семьи в тот день ездили грабить только двое: тётка Мелашка, очень завистливая женщина, да я.(Автору в это время 13 лет). Тётка ездила со своим родным братом Андреем Ярышом(Иванием), а я с соседом Петром Моголенцем. Тетка с раннего утра стала шуметь - надо ехать - но поддержки не найдя, махнула рукой и подалась к брату. Я же поехал лишь во второй половине дня, во второй заход так сказать, и больше из любопытства. Но всё же кое-что привёз, а именно: несколько чистых листов бумаги, выдранных из конторских книг, две или три обложки и железный прут от конных граблей, для изготовления железной палки, бывшей в то время в моде у парубков. Остальные взрослые члены семьи: дед, отец, дядьки Григорий и Семён, мать и тётка Анюта, грабить не ездили, а только смотрели что делается, все считали, что грабёж, хотя и экономии, является противозаконным способом приобретения имущества. Должен быть какой-то порядок и он будет, твердили отец и дядьки.
Разгром Кекинской экономии большое событие для речан на фоне относительно однообразной жизни. А как же вдруг такое событие пришло - многие ездят, спешат, везут всякое доброи главное - бесплатно. Всё равно как праздник какой-то настал.
После Кекино стали грабить более удалённые экономии: Коршачино, Степановку и др., но теперь туда ездили наиболее смелые и любители выпить. Кекино тоже продолжали грабить, но, опять таки, выезжали туда отдельные мужики. В первый массовый выезд в Кекино сахарный завод не грабился - военизированная охрана не допускала мужиков. А через неделю или две пошёл слух, что охрана ушла(якобы по распоряжению из Сум) и многие речане двинулись за сахаром. Привозили по три –пять-восемь чувалов сахара(т.е. по 150-400кг).Куда девать мужику столько сахара? И вот пошла во всю торговля сахаром. Продавали его на базаре в Белополье, продавали и тем мужикам, которые за сахаром не ездили. Цена его, конечно, была очень низкой. Наша семья купила в ту зиму три чувала сахара. Сахара было столько много, что мы дети носили его в карманах в школу, на гулянье и т.д. и кушали, кушали, вскоре, однако, он надоел.