«Новый порядок» в Курске. 1941-1943.

Еще из воспоминаний о войне из жизни родных в доме №16 .
Когда пришли немцы и вода перестала подаваться, все жители были вынуждены ходить за водой на реку Тускарь. А это от дома на Чумаковской более одного километра в один конец. Мила была молодая девушка, хоть и очень истощенная голодом и носила воду на коромысле по два ведра. И пока было тепло, у неё это получалось, даже неплохо. Мила смеялась, рассказывала, как подлезала под коромысло и павой, чтоб не расплескать, несла воду.
Но наступила зима и носить воду на коромысле стало сложно. Зимы в годы войны выдались морозные, да еще эти сложные курские рельефы, то в гору, то под гору. Улица Чумаковская длинная и имеет большой уклон в сторону реки. Однажды Мила несла воду, почти донесла до дома, но тут поскользнулась и упала, воду разлила. Пришла домой, заплакала от обиды и бессилия. Мало того, что тяжело было, так ещё эти ранние зимние сумерки, день уже подходил к концу,
начинался комендантский час. Зимой было запрещено ходить по улицам после пяти часов пополудни, летом - после семи часов. Надо снова идти за водой, стирать пелёнки новорожденной дочки Риточки. Молодая мамочка Мила сушила пеленки в зимний период на своём голом теле, обматывалась, одевалась и ходила сушила. Пелёнок было мало. Если их сушить естественным путём, они не успевали высохнуть. Мила пошла на Тускарь и всю дорогу до реки и обратно плакала и молилась, только б донести и успеть до комендантского часа. А утром на следующий день жители дома № 16 в конце сада обнаружили сочащуюся откуда-то воду, раскопали снег и землю и обнаружили маленький родник. Вода из него шла потихоньку, жители дома № 16 подставляли кружку и периодически сливали из неё воду в ведро. За сутки набиралось пару вёдер. Больше на реку они не ходили и тщательно прятали этот родничок, чтобы немцы не прознали. Родник существовал всё время оккупации, а в день, когда Курск был освобождён нашими, родник исчез и больше не появился. Мила говорила, что это их Николай Угодник спас и помог. В нашей семье всегда любят и особенно почитают икону Николая Угодника.

Да, годы войны – тяжелые годы. Не дай Бог, пережить такое. По воспоминаниям Милы, это было время голода и страха. Мила рассказывала, как ходила и одна, и с тетей Маней по ближайшим деревням менять вещи на продукты. Сначала селяне меняли хорошо, но с каждым разом ходить приходилось всё дальше и дальше от города, да и все вещи уже сменяли, нечего было менять, но надо идти, дома голодные дети... Зимой мешки с продуктами возили на санках. Но люди в деревнях были добрые. И переночевать оставляли, и за стол сажали, деля с пришедшими нехитрый ужин. Даже когда совсем стало плохо с продуктами и менять отказывались, жители, видя бедственное положение пришедших, просто подавали, кто луковицу, кто пару картофелин.
Последний раз, когда Мила и Маня ходили менять вещи, им пришлось идти за 70 км от Курска.
Маня (ей в ту пору было слегка за сорок лет) была старше и несла меньшую поклажу, поэтому не стала оставаться на ночь на постой и поспешила к детям. А Мила несла больший вес, будучи молодой девушкой. Но из-за кровавых мозолей идти не могла, ей нужен был отдых, вернулась домой она только на третьи сутки.
Когда обмененные припасы были съедены, Аня и Мила голодали, готовясь умереть. Но мир не без добрых людей, на их улице жили какие-то две девушки. Те устроились мыть котлы в немецкую столовую. Им немцы разрешали забирать остатки еды из котлов, которые они мыли.
И эти девочки спасли жизнь нашим родным, принесли полкотелка наваристого кулеша с мясом. Мила с Аней набросились с голодухи на этот кулеш, но не учли свой недельный голод. В результате после жирного кулеша им пришлось наперегонки бегать на двор (удобства были во дворе дома).
А потом немцы привезли в Курск оборудование и организовали производство колбасных изделий, набрав для работы местных жителей. Мила тоже пошла устраиваться на работу. Ее не хотели брать, т. к. она была очень худой, весила чуть больше 40 кг., и из-за худобы лицо казалось морщинистым и старым. А было ей в ту пору чуть за двадцать лет. Немцы сказали, что она не работник, быстро загнётся, но стоящие рядом с ней другие потенциальные работники стали уговаривать взять Милу, говоря, что у неё ребёнок и если ее не возьмут на работу, и она и дочка умрут. А тут же крутилась малышка Риточка. Она была очень симпатичным ребёнком и имела очаровательные щёчки. Немцы умилились и взяли Милу на работу.
Работа была очень тяжёлой. Зима, мороз и надо промывать кишки под будущую колбасу на открытом дворе завода. За работу на целый день полагалась плата -одна буханка хлеба и одна длинная сосиска. Мила рассказывала, что как пролетала эта сосиска, даже понять было невозможно. А воровать было нельзя, за это немцы жестоко избивали. Но наше население будет не нашим, если не рискнёт и не сопрёт. Под какой-то немецкий праздник на заводе готовили праздничную, очень деликатесную в понятии фрицев колбасу. Работники завода одну колбасу сперли и, по кусочку разделив, попробовали, чем же таким вкусным будут баловаться немцы. У немцев был очень строгий учёт и в конце смены недостача колбасы обнаружилась. Всех работников согнали во дворе завода и учинили допрос, наши не признались. Но немцы не особо усердствовали, т. к. посчитали, что этот сорт колбасы на вкус немцев, а не русских (Мила сказала, что эта колбаса была какая-то сырая, вонючая и с мерзопакостным вкусом), и значит на неё польстился кто-то из немцев. В результате за кражу был побит немец – надсмотрщик над русскими. Вот у наших была радость.

Но позднее, не знаю почему моя бабушка Маня с детьми Леной и Вовой переехали из №16 также на улицу Чумаковскую , но уже дальше по улице. Проживали у каких-то дальних родственников или знакомых. Очень голодали. Одиннадцатилетняя Лена ухаживала за маленьким трехлетним братом. Но ведь сама еще ребенок. Мать Маня уходила за продуктами в деревню, меняла вещи на продукты. Лена оставалась на хозяйстве за главную. Мама оставляла полстакана крупы и это была вся еда для двоих детей на несколько дней. Старшего Владика к тому времени угнали в Германию. Не помогло и то, что в его документах выправили год рождения, сделав его моложе.
Жили втроем в холодном, сыром полуподвальном помещении. По маленькому Вове бегали крысы и мать ( б. Маня )все время боялась как бы крысы не отгрызли нос или уши ребенку. Мать Маня уйдет на поиски пропитания, а Лена посадит братишку Вову на холодный, покрытый льдом подоконник , и ждут маму. Как Вова себе попу не отморозил, не понятно.
Скудные запасы еды со временем совсем закончились. От голода спасались, как могли. В пищу пошло всё, что хотя бы отдалённо напоминало съестное — пытались сварить даже толстый кожаный ремень отца. Конечно, от подобной еды наступало лишь временное облегчение. Но голод был такой, что ели абсолютно всё, что жевалось- и кору с деревьев и молодые побеги с кустов.
Лена всячески старалась помочь маме, была добытчицей и помошницей. Ходила за водой на реку Тускарь, водопровод не работал. Брала огромный бидон или чайник и отправлялась на реку. Однажды ранней весной тонкий лед подломился под ней и девочка стала тонуть. Ко дну тянет шубка и валенки, которые моментально напитались водой и стали тяжелыми. Но Лена не выпускает из рук чайник, ведь мама заругает.Так бы и утонула, но к счастью, проходил мимо какой-то мужчина и вытолкнул ее к берегу. Спас. Леночка побежала по морозу в ледяной шубке домой. Дети того времени были закаленные, даже не заболела.
Еще она ходила воровать дрова у немцев с мальчиком с улицы, чтобы истопить печь и хоть немного согреть помещение. Если бы немец их поймал, то расстрелял. Бывали случаи. Иногда немцы подкармливали детей горячим супом.
А один раз немцы даже помогли. Немцы бывают всякие. Лена сильно поранила ногу, бегали босиком летом, да и не только летом. Обуви не было, да и берегли ее. Кровь из раны хлещет, остановить нечем. Побежала она в госпиталь немецкий, кажется госпиталь располагался на Раздельной улице. На крыльце госпиталя стоит навытяжку немецкий часовой. Лена показывает рану и говорит "Кранк". Немец зашел в госпиталь, привел доктора. Тот Лену завел внутрь госпиталя, рану промыл, продезинфицировал и перевязал. Лена говорила, что внутри царили образцовая чистота и порядок. Все стерильное, белое, сверкает. Девочка была просто поражена порядком.
Когда наконец пришел с войны в 1946 году( участвовал в Японской компании) отец Вовы и Лены, то привез детям гостинцы- апельсины. Вовочка за свою семилетнюю жизнь их никогда не ел и стал кусать фрукт вместе с кожурой, как яблоко.
Ну и напоследок трагическая история. В эти голодные и холодные годы оккупации зимой 1942 или 1943 года умерла от голода и истощения наша прабабушка Александра Капитоновна. Она проживала со своим любимым сыном Николаем и его семьей где-то в шаговой доступности от ул. Чумаковская. Ее родные дочери Анна и Мария даже точно не помнят год смерти мамы, сами находились в бедственном положении, мерзли, голодали, старались накормить и уберечь в первую очередь детей.
На похороны мамы женщины собрали последние средства и попросили Николая организовать похороны, купить гроб и прочее. Но, Николай так обрадовался деньгам, что пропил их. Конечно казнил себя после, но денег в семье больше не было. Прабабушку Александру завернули в портьерную ткань и похоронили на Херсонском кладбище при Всехсвятской церкви. На могиле в те годы не поставили ни креста, ни опознавательной таблички, не те времена были. После войны дочь Маня ходила на могилку к матери, ухаживала за ней. Но, в силу возраста с каждым годом это становилось делать все сложнее и сложнее, посещения кладбища стали реже. Постепенно Маня и сама забыла, где находится эта могилка. В моем детстве мы с бабушкой Маней летом приехали на кладбище и долго, но безуспешно искали эту могилку, но так и не нашли. Очень печально.