Павел Петрович Афанасьев

Большое Вам спасибо, что нашли и публикуете материалы по 1917 году. Очень ценные сведения и как всегда - всё подробно и ярко рассказывается Павлом Петровичем! Замечательно передан дух того времени.

Спасибо!!! Эта замечательная история подробно цитируется в книге «Курск край в Гражданской войне» (2013) и более ранней «Летописи революционной борьбы в Курской губернии» (1923), а первоисточник один – воспоминания Павла Петровича.

продолжение


В конце января на западной части Обоянского уезда разнесся слух, что движутся какие-то части. В то время немцы начали занимать Украину и уже подходили к Обоянскому уезду. Кто говорил – гайдамаки, кто говорил – немцы, кто – просто казачьи банды.
Как раз в это время по южной железной дороге проследовали через Ржаву матросские части и стали высаживаться на Беленихино и в Прохоровке.
Движущиеся отряды через станцию Псел Донецкой железной дороги оказались корниловцами с адамовой головой на рукаве, пробирающимися из-под Петрограда на Дон. Главная их часть остановилась в селе Красном Краснянской волости Обоянского уезда. Один седой генерал, собрав крестьянский сход, призывал к спасению России. Утром прибывшие матросские части окружили село Красное. Генерал едва выбрался из окружения, потеряв убитыми часть отряда. «Адамова голова» не устояла перед живой силой красных моряков.
Матросы направились навстречу частям, идущим со станции Псел. Возле Богатого и Драгунского они разгромили довольно крупную часть, и потом два дня охотились в окружающих лесах и полях на золотопогонников.
Даже в Долгобудской волости в селах Корочки, Бегичево, Бушмено и прилегающих казенных лесах при содействии военкома Василия Нефедова и помощника военкома К.Умрихина, а также местных крестьян была захвачена банда в 30 человек корниловцев при двух пулеметах. В Пенах 16 офицеров, бросивших свои части, матрос Гапонов захватил налетом.
В Обоянь были доставлены 20 раненых, около 200 пленных, около 50 одиночек, выловленных в разных местах, и один брошенный исправный автомобиль.
Убитые в столкновении были похоронены местными крестьянами. На этих могилах партизаны Зозуля, Новохатский и другие однажды справляли поминки по павшим товарищам, после рейда уведя 50 быков под носом у немцев из имения Солодовникова в селе Подымовке.
После разгрома корниловцев часть матросов заехали в Обоянь и, зайдя в революционный Совет, потребовала себе за труды по охране границ Обоянского уезда контрибуции в один миллион рублей. Они пригрозили оружием, и члены Совета выскочили кто куда в окна. Комендант города Сергей Ильич Аносов вступил с ними в разговоры и пререкания. Тут под окнами очутился Лазарев с двумя пулеметами, матросы смирились и удовлетворились получением натурой харчевых на дорогу. Их проводили на вокзал и дали специальный поезд до Ржавы.

Продолжение


В середине февраля все дома бывших помещиков и буржуазии были заняты под учреждения. Духовное училище, самое огромное из всех зданий, было отдано отделу народного образования. Военный комиссариат занял ряд лучших домов, профессиональный союз получил дом помещицы Терлецкой.
В Обояни наступило резкое обострение положения с продовольствием. Если и были запасы запасы зерна и муки у купцов, они были ими припрятаны. Все, что поступало из сел в продовольственный комитет, отправлялось по нарядам, а город был предоставлен самому себе. Жители были вынуждены заняться самоснабжением. Началось хождение в села с мануфактурой, солью, спичками. Возник товарообмен, а потом массовое мешочничество по железным дорогам.
По инициативе председателя ревсовета Н.И.Колесниченко был созван уездный съезд попов и дьяков. Колесниченко выступал от имени левых эсеров с приветственной речью, где просил черных отцов как «культурную силу» помочь строительству Советской власти. Попы зашевелились, но Скрипченко дал понять, что интересы духовенства не по пути с Советской властью. Выступил дьякон села Казацкое Лукьянчиков в защиту Колесниченко, но из этого ничего не вышло, попы один по одному ушли со съезда, не дожидаясь закрытия.
Через некоторое время левоэсеры собрали горожан на Белгородской улице и сделали торжественную закладку гимназии на месте бывшего лесного склада Хайкина.
На одном из заседаний ревсовета вопрос коснулся расхищения лесов и имений. На нем присутствовали от села Гахово Медвенской волости эсер П.И.Шапоров и Е.Д.Гридин. Они подняли вопрос, почему ревсовет принимает меры к недопущению окончательного разграбления имений и, в частности, Ивнянского дворца, куда даже послан отряд. Присутствующий член ревсовета большевик С.В.Козлов ответил, что большевики, члены ревсовета, не позволят такое замечательное имение с дворцом в 120 комнат допустить к расхищению, его надо сберечь как особую ценность.
Гридин и Шарапов с этим не согласились, они говорили, что все принадлежит народу, и народ должен его взять на свои нужды. С.В.Козлов спросил, почему эсеры не сделали этого в 1917 году, будучи с Русановым единомышленниками. Помощник военкома Сероухов посоветовал не перекрашиваться эсерам в анархистов.

Окончание данной главы


По селам шли митинги, и даже собирались подписи, кто за Украину и кто за Советскую Россию.
На таковые ревсовет посылал членов Совета, которые, объезжая села, активно принимали участие в обсуждениях.
Казалось бы, что национальный вопрос в нашем уезде мог принять уродливую форму. В уезде имелось сплошное население, говорящее на украинском языке и сохранившее национальные традиции и бытовые особенности. Такими селами, возникшими еще со времен «слободской» Украины, были слобода Павловка, Рыбинские Буды, Медвенка, Пены и др. Большевики этих слобод и большевики русских сел разрешали все недоверия и глушили в зачатке проявления национализма.

Вслед за корниловским прохождением подошли к границе Обоянского уезда немецко – гайдамацкие войска. Из Обояни по направлению к Белгороду вышла караульная рота под командой Грушина (из села Камынино). К отряду присоединились добровольцы сел Горяйново и Афанасьево. На проводы афанасьевцы зарезали общественного быка и на подводах доставили отряд в Белгород. Под Болоховцом в сражении с немецко - гайдамаками Обоянский отряд вынужден был выйти из боя за недостатком боеприпасов и отступить до Яковлевой. Оставшиеся от столкновений с корниловцами отряды матросов входили в схватки с гайдамаками. Каждую ночь они ухитрялись снимать с поста на Яковлевском мосту часовых. То же самое происходило и у села Погореловки Краснянской волости. В отместку немцы 2 марта обстреляли Погореловку и следующей ночью перебили на дворах часть матросов. Возле кургана они наткнулись на группу «братков» до 60 человек, беспечно расположившихся, и всех перестреляли.
Небольшая часть местных партизан Бредихина, Кузнецова, Трунова, Ломоносова, Качанова беспокоила немецко – гайдамацкие части, и они неуклонно, деревня за деревней, стали придвигаться все ближе к Обояни. 10 марта были захвачены партизанами два разведчика немца и приведены в Обоянь. Клименко приказал отвести их в «штаб к Духонину». Их вывели на луг к Пслу и расстреляли. Один из немцев Иоганн Мюллер сказал перед смертью: «Я сын банкира, сколько бы золота дал за меня мой отец!».
15 марта был утвержден Брестский мир. Прочитав в газете Известия о мире, помощник военкома большевик Сероухов поехал домой в Краснянскую волость, а оттуда в Белгород «посмотреть иностранную буржуазию», но был там узнан одним обоянским купцом и выдан немцам. Его схватили и привели к офицеру. По рассказам очевидцев, два конвоира ввели молодого, прилично одетого и улыбающегося юношу. Офицер сурово посмотрел и задал вопрос на ломаном русском:
- Фамиль?
- Сероухов.
- Ты красногвардеец, с немцами воевал?
- Еще как!
- А если тебя выпустить, ты пойдешь опять с нами воевать?
- Я?! Да!
Немец покрутил свои рыжие усы, посмотрел на его веселое лицо и стройную выправку и приказал: «Расстрелять». Сероухов вздернул головой и дерзко ответил: «Плевать!». Его вывели, и через две – три минуты послышались во дворе выстрелы.
18 марта на заседании ревсовета южная часть уезда признана находящейся в угрожающем положении. Немедленно разъехались члены ревсовета на сахарные заводы Ивнянский и Переверзевский и раздали все запасы сахара населению. Была полная возможность отправить сахар на Курск. Но и Курск в это время «набрал в рот воды». Вся, мол, власть на местах, и «наша хата с краю». «Отказ», говорили крестьяне. Да, это был левоэсеровский «отказ», вопреки голодающему северу.