Киренский р-н, Иркутская обл.

http://irkutsk.bezformata.ru/l.../11320613/
Петропавловск расположен на левом берегу Лены в 94 километрах ниже Киренска.

Первые поселенцы там появились в XVII веке. Что же касается названия Петропавловск, то оно возникло лишь в XIX веке. История наименования всех ленских деревень сложная, запутанная. Почти не было случаев, когда название деревни оставалось бы неизменным. Названия деревни давались не по принципу: «Мы на край земли придем, мы построим новый дом и табличку прибьем на сосне». Вначале деревни были вовсе без названий, потом их называли по счету, отсчитывая то от Чечуйска, то от Сполошиной, затем по имени крестьянина, жившего в этой деревне, по названию реки и т. п. Часто под одним и тем же названием понимались разные деревни.

На картах XX века в одном километре выше Петропавловска обозначалась деревня Захарова. Такое близкое соседство послужило причиной того, что их истории оказались взаимосвязанными. В XVII веке Петропавловск тоже называли деревней Захаровой. Поэтому, во избежание путаницы, введем обозначения:

П — то, что понималось под селом Петропавловском в начале XX века;

3 — то, что понималось под деревней Захаровой в начале XX века;

П+З — Петропавловск вместе с Захаровой как единый населенный пункт.

В первом томе книги В.Н. Шерстобоева «Илимская пашня» (Иркутск, 1949) дважды записано об основании деревни Захаровой. На странице 89 указан год первого упоминания ее — 1653 — и связано происхождение названия с именем Захарки Игнатьева. Второй раз она записана на странице 97 как деревня Якутского Спасского монастыря и указаны две даты — 1653 и 1672 годы. 1672-й — это переход деревни к Спасскому монастырю. Однако же данные Шерстобоева нуждаются в уточнении. Уточнение проведем по архивным документам. Другого способа нет.

До образования Илимского воеводства в 1650 году вся территория Лены входила в состав Якутского воеводства.

Первыми поселенцами заимки Захаровой (П) были Захарко Игнатьев Малышев и Андрюшка Федосеев (Федосеев — отчество, фамилии не было). Поселения пашенных крестьян тогда назывались заимками. Часто они имели только один двор, иногда несколько. Лишь потом, по мере увеличения количества проживающих там пашенных крестьян, их стали называть деревнями.

Устроены были Захарко Игнатьев и Андрюшка Федосеев в пашню в 1646 году после приезда в Якутск воевод В.Н. Пушкина, К.О. Супонева и дьяка П.Г. Стеньшина. Однако собирались их устроить еще раньше, при первом якутском воеводе П.П. Головине. Воевода В.Н. Пушкин писал в Москву: «Да мы ж, государь, хо-лопи твои, в Якутцком остроге сыскали и с тем же новоуговорным пашенным на Чичюйской волок послали промышленных людей дву человек, которые были до нашего приезду у Петра Головина в Якутцком остроге на пашню приговорены. А по их скаскам дано де им было у Петра ис твоей государевы казны для пашни одному человеку пятнатцать рублев, а другому десять рублев да по две лошеди. И те у них четыре лошеди по их челобитью, что их гнать из Якутцкого острогу до Чичюйского некем и с ними летом не дойти, взяты назад. А им против тех четырех лошедей на лошединую покупку, на те ж по две лошеди человеку, дано из твоей государевы казны по пятинатцати рублев на лошедь. Да им же подмоги дано по дватцати рублев человеку.

И в том, государь, мы, холопи твои, по них взяли и поручные записи. А велено им на тебя, государя, по тому ж пахать ржаную десятину, а другую яровую десятину человеку. И с их пахоты на тебя, государя, десятой сноп иматьтакже, как и с первыхуговоре-ность» (1).

Упомянутый здесь «новоуговорный пашенный» крестьянин, Малафейка Яковлев Чащиных, был поселен в будущей деревне Сухневой.

А имена двух других пашенных крестьян названы в выписке Якутской приказной избы: «Да в том же во 154 [1646] году ленским пашенным крестьяном Захарку Игнатьеву устюженину да Ондрюшке Федосееву вычегжанину велено быть в государеве пашне» (2).

Захарко Игнатьев до этого был промышленным человеком. В таможенной книге за 1640 год о нем найдена первая запись: «Того ж дни [24 апреля 1640 г.] у промышленного человека у Захарка Игнатьева устюжанина с его промыслу, с четырех сороков соболей, десятые пошлины взято шестнатцать соболей с пупки и с хвосты» (3).

В книге Ленского острога за 150 (1641-1642) год названа его фамилия: «Июля в 30 день [1642 г.] у промышленного человека у Захарка Игнатьева Малышева с промышленных с тритцати соболей десятые пошлины взято три соболи с пупки и с хвосты» (4).

Итак, Захарко Игнатьев имел фамилию Малышев. Его потомки и сейчас живут в Киренском районе.

В книге денежных неокладных расходов за 154 (1645-1646) год записано: «Июля в 18 день [1646 г.] по помете на выписке диака Петра Стеньшина Ленского острогу пашенным крестьяном Ондрюшке Федосееву да Захарку Игнатьеву Малышеву для государевы пашни на зсуду июля со 18 числа по 18 число 156 [1648] году сорок рублев дано, по дватцати рублев человеку» (5).

Таким образом, деревня Захарова (П) основана в 1646 году, а не в 1653, как написано у В.Н. Шерстобоева. Захарко Игнатьев Малышев поселился на левом берегу Лены в 28 километрах ниже Чечуйска. Заимка была названа его именем — Захарова (П).

Андрюшка Федосеев до поселения на Чечуйском волоке уже два года был пашенным крестьянином в Якутске (6). И вот через два года он переселился вместе с Захаркой Игнатьевым Малышевым на Чечуйский волок, на заимку, которая потом была названа Захаровой (П).

Осенью 1652 года по приказу якутского воеводы М.С. Лоды-женского пятидесятник Иван Григорьев Щукин (он же Кожин) и подьячий Иван Синицын составили книгу о заимках Чечуйской волости. В ней записано: «Заимка вниз по Лене от Берендиловы заимки. А в ней живут крестьяне:

Захарко Игнатьев с сыном с Нехорошком

да Кондрашка Мосеев с сыном [Ивашком]

да Ондрюшка Федосеев с сыном.

А посажены они при воеводе Василье Пушкине с товары-щи» (7).

Сын Захара Игнатьева здесь назван Нехорошком. Это прозвище, а крестильное имя было Никитка.

Вновь записанный Кондрашка Моисеев был ссыльным черка-шенином (запорожским казаком). Он ранее числился на заимке Чугуевской (в 5 км выше Чечуйска), которая отошла к Илимскому уезду. Когда он переселился на Захарову заимку, неизвестно. Но в Якутском уезде он записан уже с 1650 года (8).

На всех заимках на подворьях у пашенных крестьян жили промышленные люди. Они были непостоянным, пришлым с Русского Севера населением. Летом нанимались в работники к пашенным крестьянам, осенью с заработанным хлебом уходили на соболиный промысел, а следующим летом опять возвращались на заимки. Некоторые возвращались на родину. Записи о месте их проживания не велись, поскольку они не относились к тяглому населению. Но зато о них много записей в таможенных книгах об уплате пошлин. А со временем некоторые окончательно теряли связь с родиной, переходили в пашенные крестьяне и, таким образом, пополняли постоянное ленское население.

Один из подобных промышленных людей, Касьянко Сидоров, подал приказному человеку Чечуйского волока Безсчаст-ному Мощинцову челобитную об устройстве его в пашню. Касьянко Сидоров уже давно жил на Чечуйском волоке. В книге денежных сборов Чечуйского волока за 156 (1647-1648) год записано: «Апреля в 22 день [1648 г.] промышленой человек Касьянко Сидоров вычегжанин продал сорок пять соболей с хвосты торговому человеку Овдейку Маркову вологжанину. Взял сорок пять рублев. С продавца записной пошлины — сорок пять алтын» (9).

В челобитной Касьянки Сидорова в 1657 году написано: «Царю [А.М.]* бьет челом сирота твой, промышленной человек Касьянко Сидоров вычегженин. <...>

Вели, государь, мне быть на великой реке Лене в твоей государевы пашни на лугу в межах с пашенными крестьяны с Олешкою Тимофеевым с товарыщи, пониже Ганьки Михайлова, что стоит одинакая лисвеница край Лены, и от той лисвеницы прямо в бор. А с нижную сторону от межи пашенного Захарка Игнатьева с товарыщи, от гумна пашенного Кондрашки Моисеева прямо в бор. Та земля лежит впусте.

А пахать мне, сироте твоему, на тебя, государя, по десятине ржы да по полудесятине яровово хлеба безпеременно, до своей смерти. А подмогу, государь, мне, сироте твоему, вели дать против моей братьи, пашенных крестьян» (10).

Упомянутые здесь Олешка Тимофеев Берендилов и Ганька Михайлов Плехан пахали в нижней части заимки Берендиловой. Таким образом, Касьянко Сидоров просил отвести ему под пашню землю ниже заимки Берендиловой и выше пашни Захара Игнатьева (П). На этом месте возникла потом деревня, которая на картахXX века называлась Захарова (З).

Однако с устройством Касьянки Сидорова в пашню произошла заминка. Об этом сообщал в Якутский острог воеводе Ло-дыженскому и дьяку Тонкову приказчик Безсчастный Мощинцов: «Государя [А.М.] стольнику и воеводе Михайлу Семеновичю, дьяку Федору Васильевичю с Чичюйского волоку служилой человек Безсчастко Мощинцов челом бьет.

В нынешнем во 165 [1657] году, июня в 1 день, на Чючюйском волоку в Приказную избу принес челобитную промышленной человек Касьянко Сидоров пинегжанин. А в челобитной ево написано, чтоб государь ево, Касьянка, пожаловал: велел ему быть в своей государеве пашне на великой реке Лене в Якутцком уезде.

И против (т. е. согласно. — Г . К .) ево, Касьянкина, челобитья он, Касьянко, в государеву пашню посажен на пустое место, в межах с пашенными крестьяны, з Захарком Игнатьевым с товарыщи.

А денег ему, Касьянку, из государевы казны на подмогу на лошадь и на сошники, против ево братьи, новопашенных крестьян, не дано, для того, что он, Касьянко, в государевых в заповедных в пенных выимошных винных деньгах, в дву выимках, в пятнатцати рублях, стоял на правеж[е] многое время и, на правеже будучи, отстаивался, и тех государевых заповедных денег не уплатил ничево.

И ему, Касьянку, в подмогу зачтены те пенные деньги, пятнатцать рублев. Да в додачю к тем к пятнатцати рублям из государевы казны выдан один рубль. И он, Касьянко, того рубля не принял.

И челобитная заручная ево, Касьянкова, по которой он посажен в пашню, и порушная запись послана под сею отпискою в Якутцкой к тебе, стольнику и воеводе Михайлу Семеновичю, дияку Федору Васильевичю» (11).

Здесь Касьянко Сидоров почему-то назван пинегжанином. Сам он себя называл вычегжанином. Касьянко Сидоров с удержанием 15 рублей не согласился и подал челобитную: «В нынешнем, государь во 165 [1656] году был я, сирота твой, у прежнево тамо-женново целовальника у Пашки Смольникова в годовом сроке. И он, Пашка, всякую работу меня, сироту твоего, заставливал работать на себя, и вино на винокурне на него сидел.

И в нынешнем же во 165 [1657] году тоё ево Пашкову винокурню отписали на тебя, государя. И на той винокурне у него, Пашки, вино вынели дважды. И меня, сироту твоего, в те две выемки винные записали. И правили на мне, сироте твоем, за те две винные выимки на Чючюйском волоку перед Приказною избою твоих государевых пенных денег пятнатцать рублев многое время.

И ныне, государь, для тех заповедных пенных денег мне, сироте твоему, из твоей государевы казны против моей братьи, новопашенных крестьян, на лошадь и на ральники денег, штинатцати рублев, приказной человек Безсщастной Мощинцов не дал для, государь, того, что зачитывает мне, сироте твоему, на те твои государевы пенные деньги пятнатцать рублев. А к тем, государь, деньгам давал мне, сироте твоему, только один рубль.

А я, сирота твой, у него, Пашка, на винокурне вино на него сидел [с] своею братьею, срочными, трое нас человек, потому что были у него в сроке.

<...> Не вели, государь, тех своих государевых заповедных пенных денег на мне, сироте твоем, пятнатцать рублев править.

И вели, государь, мне, сироте твоему, из своей государевы казны для моей новой селидьбы подмошные деньги против моей братьи, новоселенных крестьян, подможные деньги, шестнатцать рублев, выдать на лошадь и на сошники, чтоб мне, будучи в твоей государевы пашне, голодною смертью не помереть, и твоей бы и своей пашни не отбыть, и вконец не погинуть» (12).

Летом 1659 года Безсчастный Мощинцов сдал Чечуйский волок Демьяну Караблёву и прибыл в Якутский острог. 23 июля 1659 года он был расспрошен в приказной избе. Помимо прочего он рассказал и о Касьянке Сидорове: «А пашенной де Касьянко живет, переходя в Якутцком уезде, потому что ему, Касьянку, на пашенной завод государева жалованья из государевы казны ничего не дано, потому что де на нем, Касьянке, взято было в государеву казну за две винные выимки пятнатцать рублев. И он де, Безчаско, те деньги зачел в подможные деньги. А шеснатцатой рубль ему, Касьянку, додавать ль стала? И он, Касьянко, того рубля не взял. А бил челом государю, чтоб государь ево, Касьянка, пожаловал: не велел тоё пятнатцати рублев править. А велел бы государь те все подможные деньги, шеснатцать рублев, выдать ис своей государевы казны. А он де, Безчаско, тех штинатцати рублев без государева указу де ему, Касьянку, выдать не смел.

А поручная запись по нем, Касьянке, в прошлом во 165 [1657] году прислана под отпискою в Якутцкой острог. И челобитная ево, Касьянкова, прислана под отпискою ж в том же в прошлом во 165 [1657] году. И указу де о том из Якутцкого острогу об тех деньгах не бывало. И он де, Касьянко, жил в Якутцком уезде. А ныне де он, Касьянко, сказался, что де он, Касьянко, пошел дожидаться нового воеводы и дьяка в Ылимской уезд» (13).

Безсчастный Мощинцов также подал челобитную Касьянки Сидорова: «В прошлом, государь, во 165 [1657] году бил челом я, сирота твой, тебе, государю, а на Чючюйском волоку в Приказной избе приказному человеку Безщастному Мощинцову подал челобитную, чтоб мне, сироте твоему, быть в твоей государеве пашни.

И по моему, государь, челобитью велено мне, сироте твоему, быть в твоей государеве пашне. И порушная государь, запись по мне, сироте твоему, в той твоей государевы пашни взята.

А что по твоему государеву указу велено нашей братьи давать из твоей государевы казны для новой селидьбы на лошадь и на ральники по штинатцати рублев денег, а мне, сироте, тех твоих государевых подможных денег из твоей государевы казны не даны. А зачтены, государь, те твои государевы подможные деньги мне, сироте твоему, за две выимки винные пятнатцать рублев.

А я, сирота твой, беден и нужен, и для твоей государевы пашни, и своей лошади, и ральников купить нечем, и твоих государевых десятин, и своей пахоты пахать не на чем.

А в прошлом, государь, во 165 [1657] году об тех твоих государевых пенных деньгах посылал я, сирота твой, в Якутцкой острог челобитенку к твоему государеву стольнику и воеводе к Михайлу Семеновичю Лодыженскому да дьяку Федору Васильевичю Тонково, чтоб ты, государь, пожаловал: тех пенных денег на мне, сироте твоем, править не велел. И по той, государь, моей челоби-тенке и по сё число указу нет.

И в нынешнем, государь, во 167 [1659] году на Чючюйском волоку в Приказной избе стою я, сирота, на правеже в твоей государеве десятине ржаной, в том, что в прошлом во 165 [1657] году не пахал и не сеял. А правят на мне, сироте твоем, с той десятины ржи в твою государеву казну против моей братьи и умолоту Захаровой заимки. А правят на мне, сироте твоем, того твоего государева хлеба нещадным правежем.

<...> Вели, государь, Чючюйского волоку приказному человеку Безщастному Мощинцову да целовальнику Дементью Караблёву в том твоем государеве хлебе и в твоей государеве пашне дать сроку до приезду на Чючюйской волок стольника и воеводы Ивана Федоровича Голенищева-Кутузова да дьяка Ивана Ивановича Бородина, чтобы, государь, мне, сироте твоему, стоя на правеже, впредь твоей государевы пашни и своей не отбыть, и голодною смертью не помереть, и вконец не погинуть» (14).

Новый воевода Иван Федорович большой Голенищев-Кутузов зимовал в 1659-1660 годы на Чечуйском волоке. Встречался ли с ним Касьянко Сидоров и подавал ли челобитную и чем кончилось дело, неизвестно. В сохранившихся ужинных книгах нет записи об урожае на его пашне (книги сохранились не за каждый год). Кроме того, в течение нескольких лет новопашенным крестьянам давалась льгота, в казну хлеб не выделялся, в ужинные книги ничего не записывалось.

При устройстве в пашню крестьянин обязан был построить избу и амбар. Таким образом, 1657, а не 1653 год, как указано у В.Н. Шерстобоева, следует считать началом деревни Захаровой (З), а Касьянку Сидорова — ее первым жителем. Крестьянин Логинко Петров, который поселился там после, называет ее Касьяновой заимкой. Его челобитную приведем ниже.

В 1663 году Касьянко Сидоров уже не упоминается. А в деревне Захаровой (П) числилось трое пашенных крестьян, но уже не упоминается один из ее первых жителей Андрюшка Федосеев, вместо него записан Марчко Васильев. Вместо черкашенина Кондрашки Моисеева записан его сын Ивашко Кондратьев с фамилией Панов (черкасы называли себя панами). В 1665 году Ивашко Кондратьев Панов переселился в Пеледуй, а в его место был устроен в пашню в 1666 году из промышленных людей Стенька Петров. Кроме того, был вновь устроен в пашню Никифор Дмитриев.

В 1667 году на бывшей Касьяновой заимке (З) изъявил желание устроиться в пашню промышленный человек Логинко Петров. В отписке якутскому воеводе Ивану Петровичу Борятинскому чечуйский приказчик Иван Ерастов сообщал: «Государя [А.М.] окольничему и воеводе князю Ивану Петровичю с Чичюйского волоку сынчок боярской Ивашко Ерастов челом бьет.

В нынешнем во 176 [1667] году, сентября в 6 день, бил челом великому государю промышленой человек Логинко Петров, а мне, Ивашку, подал челобитную. А в челобитной пишет, чтоб великий государь ево, Логинка, пожаловал: велел быть в Чичюйской волости в своей великого государя полудесятинной пашне изо льготы на пять лет, на лугу с пашенными крестьяны, з Захарком Игнатьевым стоварыщи» (15).

В челобитной Логинки Петрова написано: «Живу я, сирота твой, в Якуцком уезде в Чичюйской волости, женяся, многие годы без пашни.

<...> Вели, великий государь, мне, сироте твоему, быть в Чичюйской волости в своей великого государя в полудесятинной пашне на лугу с пашенными крестьяны, з Захаром Игнатьевым да с Марком Васильевым стоварыщи.

И вели, великий государь, мне, сироте твоему, отделить земли непаханые повыше их, Захаровы (П) деревни с товарыщи, в поскотине поперег от Лены реки с нижную сторону от гумна пашенного крестьянина Степана Петрова до огорода подскотинново, а вверх Лены реки до камени-утесу, чтоб мне, сироте твоему, было, где твоя, великого государя, пашня пахать и своя особая пашниш-ко, и сена косить.

И вели, великий государь, мне, сироте, отвесть и по той речке (Захаровой. — Г . К .) рыбные ловли, и против той речки на Лене реке под сенные покосы остров (Бычков. — Г . К .). А тот остров лежит впусте.

И вели, великий государь, на то пустое нероспашное место мне, сироте твоему, дать льготы на пять лет, потому что то пустое лесопорослое место, и подмоги из своей великого государя казны дать против моей братьи пашенных крестьян» (16).

Это как раз то место, которое отводилось Касьянке Сидорову, то есть это деревня Захарова (З).

Камень-утес, упомянутый в челобитной, это — Петропавловский утес, который находится на берегу речки Захаровой на удалении примерно 500-600 метров от русла Лены. Местные жители называют его Камешок. Он служил естественной межой между деревнями Захаровой (З) и Берендиловой.

В 1668 году Логинко Петров жаловался на своих соседей и даже отказывался от денежной подмоги: «Царю [А.М.] бьет челом сирота твой, Чичюйской волости пашенной крестьянин Логинко Петров сысолетин.

В нынешнем, великий государь, во 176 [1667] году поверстан я, сирота твой, в Чичюйской волости в твою великого государя в десятинную пашню вприбыль в полдесятины.

А подмогу для новой роспаши из твоей великого государя казны мне, сироте твоему, не дано ничево. Поднимаюсь на своих проторех, займучи деньги и хлеб. А преже сего для новой роспаши пашенным крестьяном из твоей великого государя казны дава-но рублев по дватцати и больше.

А отведено мне, сироте твоему, под твою великого государя пашню вновь на полдесятину и под мою пашнишко, и под дворен-ко против (согласно. — Г . К .) иных пашенных крестьян в местах с пашенным Степаном Петровым с нижную сторону, а с верхную сторону от Берендиловы заимки, от реки к камени прямо к утесу, старое место покойного Касьяна Сидорова. И то место давно лесом поросло и лежит многие годы непахано.

И то отведенное мое место отнимают у меня, сироты твоего, Захар Игнатьев да Марко Васильев, да Степан Петров, да Мики-фор Дмитреев, и теснят меня, сироту твоего, с тово отведеново места на свои выпашные старые места, которые им отведены. И те мои новые росчисти отнимают, Касьяновскую заимку, к себе вповал.

А тот Захар, выпахав те земли, отдал с себя твою великого государя пашни полдесятины Никифору Дмитрееву, а сам переселился на новое место. А тот Степан Петров снял с пашенново ж крестьянина с Ывана Панова. А тот Иван Панов переселился на новое место на усть Пеледуя.

А на которое место я, сирота твой, бил челом тебе, великому государю, на порослую Касьяновскую заимку вновь в полдесятины в прибыль, и то место было никому не в отдаче и в лишке за твоими великого государя десятинными пашнями и их пахоты.

<...> Вели, великий государь, в той изгоне против сего моего челобитья свой великого государя указ учинить, и то отведенное место под твою великого государя десятинную пашню мне владеть и пахать на своих проторех, без подмоги» (17).

Однако небольшую ссуду он все же получил. В книге за 177 (1668-1669) год записано: «Логинку Петрову дано подмоги на лошадь и на сошники четыре рубли» (18).

А о сдаче пашни Захаром Игнатьевым промышленному человеку Никифору Дмитриеву Югову устюжанину имеется их общая челобитная: «Велите, великие государи, мне, Захарку, здать полдесятины ржи да четверть десятины ячмени, а мне, Никифорку, в той полдесятины быть и пахать на вас, великие государи, за него, Захарка, полдесятины ржи да четверть десятины ячмени по вся годы безпеременно до своей смерти. А подмогу я, Никифор, взял у него, Захарка» (19).

Но все Малышевы деревню Захарову (П) не покинули. Остальную часть своей пашни в той деревне Захар Игнатьев сдал своему сыну Нехорошке (Никитке).

При приеме Чечуйского волока 14 июня 1668 года приказчик Федор Пущин составил роспись крестьян. Среди прочего там написано: «Вниз по Лене, ниже Чаи двор. А в нем живет пашенной крестьянин Захарко Игнатьев с сыном Мишкой. Пашут на великого государя полдесятины ржи» (20).

После переезда Захарки Игнатьева деревня Захарова (П+З) стала называться Верхней Захаровой, а деревня ниже Чаи — Нижней Захаровой. В 1672 году записано: «Вниз по Лене реке на левой стороне деревня Нижняя Захарова.

Двор, а нем живет пашенной бывшей Захарко Игнатьев с сыном своим с пашенным крестьянином с Мишкою. А у Мишки детей: Левка восми лет, Федка семи лет» (21).

«Бывший» означает, что пашня была записана на Мишку. Из других документов выясняется, что деревня Нижняя Захарова стала потом называться Дарьиной.

В 1679 году Мишка умер. В ужинной книге записано «У Захарка Игнатьева вместо умершаго сына его Мишки». Захарко Игнатьев умер после 1682 года. В деревне Дарьиной уже пахали внуки Захарки Игнатьева Малышева.

Дочь Захара Игнатьева Малышева Марфутка после смерти своего первого мужа Ивашки Степанова вышла замуж за родоначальника рода Лыхиных Кирилку Иванова Лыхина.

А у Никитки Захарова Малышева, который остался в деревне Захаровой (П+З), было четыре сына: Федька, Алешка, Мишка, Стенька. Никитка Захаров умер в 1703 году, и пашня перешла к его сыну Федору.

В 1672 году в переписи жителей деревни Верхней Захаровой (П+З), выполненной чечуйским приказчиком Иваном Хвостовым, указаны семь пашенных крестьян и три промышленных человека с именами их детей. В числе прочих крестьян: «Двор, а в нем живет пашенной крестьянин Логинко Петров. <...> Двор, а в нем живет промышленой человек Коземка Бобылев». В 1673 году производит перепись приказчик Федор Пущин. В ней значится пашенный крестьянин Логинко Петров. Но пока что не упоминается о монастырских вкладчиках и об отдельной монастырской деревне.

За последующие годы книги отсутствуют. А в 1677 году записано: «Спаского манастыря вместо Логинка Петрова у вкладчика у Родьки Иванова» (22).

Это первая запись о появлении вкладчиков. Значит, вкладчики Якутского Спасского монастыря в деревне Захаровой (З)

начали появляться в период с 1674 по 1677 год. А между тем у В.Н. Шерстобоева неверно указан год — 1672-й. Подробности перехода неизвестны, есть лишь краткие записи в ужинных книгах. Сначала вкладчики перечисляются в составе общей деревни (П+З).

В 1679 году: «Деревня Верхняя Захарова [П+З].

Спаского монастыря на Логиновской пашне у старца Иякова <...>» (23).

Затем перечислены остальные крестьяне общей деревни (П+З).

А в 1685 году монастырская деревня записывается как отдельная: «В манастырской деревне [З] у посельщика у Родьки Михайлова» (24).

Обе деревни долгое время продолжали называться Захаров-скими. В описании реки Лены, составленном переводчиком экспедиции Академии наук в 1735 году И. Яхонтовым, записано: «За-харовская деревня Якуцкого Спаского монастыря на левом берегу Лены. В ней один двор. Против сей деревни впала с правой стороны в Лену речка Мелнишная, которая вышла верстах в 2 из хребта. Близ устья есть на оной речке помянутого монастыря хлебная мелница.

Захаровская деревня на том же берегу против нижняго конца Захаровского (Бычкова. — Г . К .) острова. В ней 13 дворов крестьянских, да 4 бобыльских, которые стоят на полуверсте. От Берендиловы до сей деревни, до нижних дворов, 4 версты с 7 2 » (25).

А расстояние между двумя Захаровскими деревнями указано равным одной версте.

В начале ХIХ века нижняя из этих двух Захаровских деревень стала называться Петропавловском. Это было связано с постройкой Петропавловской Спасской церкви. И.В. Калинина пишет: «В 1801 году в селении заложили двухэтажный каменный храм. Закончили строительство в 1810 и 16 августа того же года освятили нижний храм в честь Нерукотворного Образа Христа Спасителя. Верхний этаж, хотя и был окончен, но долго не освящался из-за появившихся сквозных трещин, грозящих обвалом. Освятили второй престол только в 1820 году в честь святых Апостолов Петра и Павла» (26).

Н.С. Щукин в книге «Поездка в Якутск», изданной в Санкт-Петербурге в 1844 году, называет это селение Петропавловской слободой (27).

Среди киренской администрации были и потомственные сибирские служилые люди.
К ним принадлежал, например, киренский городничий надворный советник
Константин Матвеевич Бейтон.

Он происходил из старинного рода иркутских дворян.
Отец его, Матвей Яковлевич, иркутский сын боярский в 1736–1738 гг.
был илимским воеводой.

Службу К.М. Бейтон начал с 14 лет в 1768 г.
учеником иркутской «геодезической школы»,
в 80-х гг. служил в Таврическом гусарском полку,
а с 1783 г. определен к штатным делам в Иркутское наместничество.

Служил в иркутском нижнем уездном суде, в верхнем надворном суде.
В 1791 г. получил чин надворного советника VII класса.
В 1797 г. назначен киренским городничим.

Заметную долю среди киренского населения составляли военные.
Городовая команда состояла в основном из отслуживших свой срок солдат.
Не удивительно, что среди них было много лиц престарелого возраста.

После перевода команды в Киренск состав ее изменился.
В 1785 г. налицо состояло 34 человека,
включая возглавлявшего ее прапорщика.

Состав ее дополнялся илимскими казаками и солдатскими детьми.
В конце XVIII в. в городовую команду было добавлено 9 драгун.
Обязанностью солдат было несение гарнизонной и полицейской службы.
В дальнейшем число военнослужащих значительно возросло.
В 1828 г. в составе инвалидной роты находились 3 обер-офицера,
10 унтер-офицеров, 1 барабанщик и 63 солдата6.
Многие из них обзавелись семьями.
С женами и детьми команда насчитывала 122 человека обоего пола.

Кроме солдатской команды в Киренске находился небольшой отряд казаков.
Казаки, как известно, составляли основное ядро служилых людей в Сибири XVII – начала XVIII вв.

С 1726 г. в Илимске был установлен твердый штат казачьей команды –
120 казаков и 5 детей боярских.

Они получали денежное и хлебное жалование.
Основными функциями их были караульная служба,
сопровождение обозов с хлебом, пушниной, сбор ясака.

Часть казаков за свою службу получала землю и заводила заимки.
В основном это касалось казачьей старшины.
В 70-х гг. XVIII в. все казаки иркутской губернии составляли единую команду
с управлением в Иркутске.

Это повлекло сокращение численности казаков на местах.
В связи с созданием киренской городовой команды штат ее был значительно уменьшен.

При выдаче в 1787 г. хлебного жалования «иркутского казачья штата»
казаков числились в Киренском уезде 29 человек
и «киренского дворянского штата» один сын боярский.

Среди казаков, кроме сына боярского Михаила Литвинцева,
было 2 конных урядника, 1 капрал и 8 конных казаков,
1 пеший урядник и 17 пеших казаков.

В дальнейшем состав киренской казачьей команды почти не изменялся.
Казаки обзавелись в городе домами и хозяйством,
и пополняли ряды команды за счет подрастающего поколения.
В 1828 г. казаков насчитывалось 15 чел., с членами семей 30 душ;
к 1840 г. их число достигло 17, в 1846 г. – 23 (с членами семей – 86 душ).
Все эти годы киренскую команду иркутского городового казачьего полка
возглавлял пятидесятник Степан Скуратов.

Основную роль в развитии хозяйства города играли податные сословия, которые составляли купцы, мещане и крестьяне. Последних в Киренске проживало очень немного, что вполне объяснимо, так как город был, как бы, окружен сельскими поселениями. В непосредственной близости от него по Лене и Киренге располагалось 8 деревень, две из которых Балахонская и Подкаменская со временем вообще вошли в городскую черту.

На протяжении первой половины XIX в. происходил медленный, но неуклонный рост купечества и мещанства Киренска. О повышении их роли в социально-экономической и общественной жизни города свидетельствует тот факт, что если в 1784 г. им принадлежало 28,4% домов (23 из 81), то в середине 1850-х гг. уже 70,3% (104 из 148)8. К этому времени мещане превращаются в основную категорию городских жителей. Основными источниками роста мещанской общины был естественный прирост. В городе сложились целые династии мещан, такие как семейства Калашниковых, Шильниковых, Лютоевых, Ядрихинских, Пежемских, Лаврушиных. Пополнение рядов мещан шло также путем причисления к городскому обществу переселенцев из Илимска и других городов губернии, в том числе из Иркутска. А также из других сословных групп, проще всего из крестьян и разночинцев. Причины причисления были различны: наличие недвижимости в городе, занятия торговлей и промыслами и т.п. Так, крестьянин д. Змеинской М. Суранов объяснял свое желание перейти в мещанское общество получением в наследство от отца дома в городе, а Г. Бушмагин – проживанием поблизости от Киренска в д. Бушмагиной, «из которой за потоплением рекою Леною жители все почти разошлись»9. Перечисление из крестьянского оклада в мещанское было не простым делом. Необходимо было получить согласие от обоих обществ, обзавестись в городе домом, и вплоть до будущей ревизии платить двойной оклад.

Купеческое сословие, хотя и начало формироваться в конце XVIII в., сложилось только к 20–30-м гг. XIX в. По своим капиталам киренские купцы принадлежали в основном к самой низшей категории – 3-й гильдии. Лишь во 2 четверти XIX в. в городе появляются купцы 2, а затем и 1 гильдии, но таковых было 1–2 семейства.

Большинство первых киренских купцов – Д. Тарасов, И. Попов, И. Арбатский, И. Косыгин – уже в начале XIX в. по различным причинам выбыли из гильдии. По словам современника И. Затопляева: «Почти все старинные купцы киренские более или менее подверглись банкротству, заплатя дань общему перевороту торговли и несчастный опыт не переменил торговой системы в счетах молодых купцов, слепо читающих историю здешней торговли»10. На их фоне стабильностью отличалось многочисленное семейство Пежемских.

Происходили они из крестьян д. Хабаровской, занимались земледелием, различными промыслами, мелочной торговлей. В 1782 г. Семен Пежемский с братьями Андреем и Василием подал прошение «по наличии у него 500 руб. капитала быть по городу Усть-Киренску в 3-й гильдии»11. Со временем братья разделили капитал и зажили своими домами. Отец их остался в крестьянском окладе. Долгие годы он был содержателем мукомольной мельницы, находившейся на другом берегу Лены напротив города. В 1834 г. сын Андрея – Илья Пежемский с семейством переехал в Иркутск, где также занимался купеческой торговлей. Из этой семьи вышел П.И. Пежемский – иркутский историк и краевед, автор «Иркутской летописи».

В свою очередь, ряд иркутских купцов и мещан, совершающих торговые и промысловые операции в Киренском уезде, пополнили ряды местного купечества. Так, с конца 90-х гг. XVIII в. в Витимской слободе обосновались иркутские купцы П.З. Черепанов, Д. Ширяев, мещанин М. Митков. Они занимались слюдяным промыслом, винными откупами, вели небольшую торговлю. Со временем все они записались в киренское купечество, обзавелись здесь домами. Подобным же образом оказались среди киренских купцов братья Сычевы. Отец их И. Сычев с 1803 г. стал содержателем Усть-Кутского солеваренного завода, в 1807 г. купил дом в Киренске. После его смерти содержателем завода стал старший сын Дмитрий, одновременно являвшийся киренским купцом. Младший же брат состоял в мещанском обществе.

Еще в начале XIX в. в Илимске числилось два купца 3 гильдии – Д. Козлов и Е. Туголуков. В 1818 г. Козлов выбыл в мещане, а Туголуковы начали объявлять капитал по г. Киренску, хотя средой их деятельности по-прежнему осталась Нижнеилимская волость.

Между купечеством и мещанством не было непреодолимой границы. Все решалось лишь наличием необходимого капитала. Некоторые из киренских купцов временно выбывали в мещанство, затем восстанавливали свой статус. Например, А.П. Калашников до 1812 г. состоял в 3-й гильдии, затем после длительного перерыва с 1854 г. в купечество записался его сын Андрей.

Динамика роста купеческих капиталов в Киренске выглядит следующим образом. В 1809 г. в городе считалось 9 капиталов 3-й гильдии, в 1817 г. – 10, в том числе один купец 2-й гильдии (С. Ширяев). Сын последнего в 1832 г. повысил свой социальный уровень, объявив капитал по 1-й гильдии, но продержался всего несколько лет. В 1841 г. по Киренску было объявлено 14 капиталов, из них 2 по 2-й гильдии. Наконец, в 1855 г. в городе проживало 18 купеческих семейств, в том числе два второгильдейских.

Киренск находился на важной торгово-транспортной артерии. Лена связывала весь северо-восток Азии с остальной Сибирью. Поэтому наиболее развитой в экономике города оказалась торговля. В основном развивалась мелочная торговля. Местные купеческие капиталы были незначительны и немногочисленны, выступали в основном в роли контрагентов иркутского купечества. Как правило они занимались скупкой пушнины у русского и аборигенного населения, широко применяя ростовщичество, покруту. Так, у умершего в 1840 г. купца А. Косыгина оказалось около 130 должников среди крестьян Макаровской и Петропавловской волостей и эвенков Курейско-Хондогирской инородческой управы. Общая сумма задолженности составила 15,5 тыс. руб. Долги эти погашались в течении 5–6 лет, но еще в 1845 г. в должниках числилось 26 крестьян12.

Кроме купечества мелочную торговлю в городе и уезде производила небольшая группа мещан, а во второй четверти XIX в. несколько крестьян, выкупивших торговые свидетельства. Часть киренских мещан и купеческих детей нанимались приказчиками к местным и иркутским купцам.

Торговать в пределах уезда и скупать пушнину имели право только киренские купцы. Остальным требовалось получение специального разрешения. Например, иркутские купцы Бережниковы, взявшие подряд на продажу вина в уезде, просили разрешить им производить пушную торговлю. Как правило, это разрешение давалось иногородным купцам только при записи их на время в киренское купечество. Свободная торговля для приезжих купцов была разрешена лишь в период ярмарок. Как раз, чтобы упорядочить торговлю на Лене губернская администрация учредила в 1814 г. в Киренском уезде две ярмарки: летнюю с 10 мая по 1 июля, когда заканчивался весенний пушной промысел и открывалась навигация по Лене, и зимнюю, с 15 ноября по 15 января13. Наиболее значительной, конечно, была летняя ярмарка, имевшая характер сплавной. Проплывавшие мимо Киренска купеческие дощаники и баржи производили торговлю в гостином дворе или прямо на берегу. За навигацию через город проходило, таким образом, до 300–500 торговцев. Зимняя же была специализированная. Для закупки пушнины в Киренск съезжалось до 25 приказчиков иркутских и других сибирских купцов.

В 1826 г. зимнюю ярмарку упразднили, а сроки летней установили с 1 июня по 1 июля. Однако, это не отвечало интересам купечества. Основная часть его достигала Киренска к 20 мая, и чтобы не ждать официальных сроков открытия ярмарки, вынуждена была продавать часть своих товаров оптом местным купцам. Поэтому в 1844 г. сроки ее определили с 10 мая по 10 июня14.

Главными статьями привоза были хлеб, предметы церковной утвари, чай, китайские и российские ткани, кожевенные и железные изделия, посуда, сахар, бумага, хозяйственные и земледельческие орудия. Взамен приобретали пушнину. Обороты летней ярмарки были достаточно крупными для небольшого Киренска. В 1833 г. они составили, к примеру, 357 727 руб.15 Общая масса провозимых мимо Киренска товаров составила 1200 тыс. руб. Из них в городе было продано хлеба и провианта на 32,5 тыс., российских и китайских товаров на 16,7 тыс. руб. Примерно на 170 тыс. руб. товаров было закуплено сельскими жителями. Закуплено же было пушных товаров на 137,9 тыс. руб.

Долгие годы основная ярмарочная торговля происходила в деревянном двухэтажном гостином дворе, в котором имелось 12 лавок. Вокруг него сформировалась первая торговая площадь города. Но уже к 1817 г. он пришел в ветхость. Основная торговля перешла в купеческие торговые лавки, которые выстроились рядами по Набережной улице. В 1845 г. купец Лаврушин купил с публичных торгов «пустопорожнее против общественных лавок» место на берегу Лены от верстового столба до взвоза и построил здесь свои лавки.

Местные власти стремились контролировать правильность производства торговли в ярмарочное и внеярмарочное время, взимать штрафы с нарушителей, облагать сборами все торговые сделки. Сохранились сведения о генеральной проверке киренской торговли, производимой чиновниками из Иркутска. Из 15 киренских купцов в отлучке находились 8 (Сапожников и Катышевцев в Иркутске, Зеленщиков и Туголуков в Нижнеилимской волости, Ядрихинский в Петропавловской. Власов в Олекминске, Курбатов в Якутии, Попов в Витимском селении). В Киренске были осмотрены торговые помещения купцов Маркова, Лаврушина, Колоскова, Синицына, С. Пежемского, А. Курбатова и П. Курбатова. Особых нарушений торговли отмечено не было. Торговые обороты киренских купцов сильно различались. Если у купца 2-й гильди В. Маркова имелось 8 приказчиков, то у большинства остальных купцов приказчиков не было вообще и они сами производили торговлю

Нарушения по торговой части были замечены у ряда киренских мещан. Так, В. Шильников и А. Калашников не имели торгового свидетельства, производили в своих домах продажу первый мясом и рыбой, второй – разными товарами16.

Сезонный характер торговли, когда раз в год в город завозились необходимые товары, приучил жителей делать в мае–июне закупки на целый год. Точно также обстояло дело с заготовлением продуктов питания. В Киренске отсутствовал базар и горожане обычно заранее и в больших количествах заготовляли провизию. Различные соления, мясо, рыбу заготовляли с осени и питались ими круглый год. Если же была необходимость в свежих припасах, то вынуждены были ехать в ближайшую деревню и покупать все по дорогой цене. На дороговизну самых необходимых припасов киренские мещане жаловались еще в 1812 г. И в середине XIX в. мало что изменилось. Несмотря на значительное скотоводство в самом городе и окружающих его деревнях, население испытывало сложности в приобретении мяса. В городе не было бойни и мясных лавок, поэтому приходилось закупать целые туши. Что жители и делали в складчину.

Постоянный рост транзитной торговли по Лене, отсутствие в пределах уезда собственной сырьевой базы, узкий рынок сбыта – все это сдерживало развитие промышленности. По существу, она так и осталась на уровне домашнего, кустарного производства, почти не связанного с рынком. В самом Киренске действовало цеховое производство, а ремеслом занимались отдельные умельцы из мещан, разночинцев, военнослужащих, даже чиновников. Так, губернский секретарь А.И. Черных занимался сапожным ремеслом, обслуживал в основном собственные потребности и близких знакомых. В рассматриваемый период в Киренске существовали чеканное, портное, кузнечное, кожевенное, мыловаренное, плотницкое ремесла. Промышленные заведения и мастерские отсутствовали. Из хозяйственных построек в городе имелись к середине XIX в. только 3 кузницы, штофная лавка и ренсковый погребок. Из состоящих в мещанском обществе Киренска 85 семейств только 11 занимались предпринимательской деятельностью, да еще 15 различными ремеслами. Среди последних было 3 каменщика, 4 сапожника, 2 кузнеца, 2 плотника, по одному портному, маляру, разнорабочему, оспенному ученику. Остальные специализировались на слюдяном и пушном промыслах, судоходстве, занимались земледелием и овощеводством. Думается, что не совсем справедливой выглядит характеристика И. Затопляева – «мещане местные, – писал он, – занимаются земледелием или лучше сказать ничем не занимаются, отдыхая под сенью лености, малая только часть пробивается торгашеством с крестьянами, самые же трудолюбивые – ремеслами»17. Здесь налицо некоторое пренебрежение к повседневной, обыденной трудовой жизни. Причиной бедности большинства горожан была не столько леность и пьянство, сколько крайне узкие возможности приложения груда и капитала. Неудивительно, что проезжавший через Киренск в 1830 г. иркутский литератор и публицист Н.С. Щукин с изумлением восклицал: «Поверит ли кто-нибудь, что в Киренске не умеют делать горшков; что там нет хорошего плотника, сапожника или портного; поверят ли, что там нет продажной говядины, и если кто вздумает бить скотину, то ищет наперед половинщиков; зимою же, особенно в посты, нечего есть»18.

В этой связи земледельческие занятия горожан выглядят вполне естественным. Даже в более крупных городах, таких как Иркутск, сельскохозяйственные занятия были уделом многих жителей. В таких же, как провинциальный Киренск, они нередко составляли основную сферу деятельности податного населения. Хлебопашеством занимались не только мещане и купцы, но также разночинцы, представители духовенства, чиновники, военные и казаки. Киренский уезд не отличался плодородием почв, потреблял много покупного хлеба, но земельные и сенокосные угодья были почти у всех городских жителей. Располагались они в основном на городских землях, но у некоторых были заимки и на казенных землях в уезде. Например, купец П. Черепанов еще в 1814 г. расчистил в Витимской волости 15 десятин земли, завел скот, хозяйственные постройки и занялся земледелием. На городских землях имели земельные наделы и покосы 33 семейства киренских купцов и мещан. Размеры их были не очень велики. У купцов они достигали до 9–10 десятин, а у мещан в среднем 2–3 дес. Всего в 1817 г. вокруг города было распахано 100 дес. К середине XIX в. городская пашня достигала уже 188 дес.

Если земледелие обеспечивало, да и то не полностью, собственные потребности горожан, то разведение овощей носило уже товарный характер. Большие огороды имелись почти при каждом доме. В огородах росли капуста, репа, лук, редька, морковь, свекла, картофель, горох, бобы, огурцы и другие овощи. В некоторых домах садили цветную капусту, сахарный горох, турецкие бобы, китайские огурцы, табак, различные экзотические овощи и фрукты, цветы. «Дыни и арбузы требуют хозяйственной заботливости и даже страсти, то в таком только случае эти плоды поспевают и бывают большой величины и лучшей приятности, разведение цветов есть любимая охота некоторых горожан», – отмечал современник19. Продажа овощей в Якутск приносила киренским мещанам до 5 тыс. руб. Ежегодно в августе месяце из Киренска отправляли вниз по Лене навозки с овощами. В 1796 г., например, было отправлено 9 навозков, на которых погрузили более 4 тыс. пудов различных овощей. По сведениям Затопляева, «число павозков под овощами бывало прежде до 10, а ныне (имеется в виду 1841 г. – В.Ш.) не более 4»20.

Естественно, что большинство жителей города содержало различный скот. В 1860 г. в Киренске насчитывалось 427 голов скота, в том числе: лошадей – 153, рогатого скота – 240, овец – 13, коз – 21. Данные о количестве свиней и птицы отсутствуют.

При учреждении города ему было отмежевано 1666 дес. 600 кв. саженей. Тогда же были сняты первые планы Киренска и его окрестностей. По мере роста числа жителей удобной к земледелию и выпасу скота земли около города стало не хватать. Наличие нескольких деревень в непосредственной близости от города еще более обострило проблему.

Постоянными были споры между горожанами и крестьянами о смежных выгонных землях, хотя они и были разделены жердями. За право свободного выпуска скота через городские земли жители ближних деревень платили местному обществу по 70 руб. в год21.

Частыми были разногласия и по поводу монастырских выгонов и сенокосных участков. В 1789–1791 гг. монастырю была выделена в черте города земля для выпаса скота. Но монастырские служители дополнительно распахали еще несколько сенокосных угодий. Поскольку по новому межеванию часть городских земель было передано крестьянам городское общество просило вернуть ему отданные в монастырь земли22.

В 1810–1812 гг. губернским землемером А.И. Лосевым было проведено новое межевание земель около Киренска и составлено 2 плана – выгонных земель города и казенных селений, его окружавших. По этому межеванию городу отводилось 2 114 дес. 629 кв. сажень. Однако удобной земли в черте города было не более 615 дес. Из них 63 дес. было занято под различными строениями, 183 дес. составлял скотский выгон, 167 дес. распахано под пашню и 107 были отданы под сенокосы23. Остальную землю выделяли за Леной и Киренгой. Большей частью она была непригодна для земледелия и сенокосов, к тому же удалена от города. Требования городского общества отдать в его пользу часть крестьянской земли удовлетворены не были.

В 1841 г. общая площадь городских земель выросла до 2 708 дес. Несколько увеличились размеры городской запашки и сенокосов, но по-прежнему львиная доля – 2 088 дес. была занята лесами, водами, непригодной для обработки землей. Постепенно росла и застройка города. В 1784 г. в Киренске насчитывался 81 дом; в 1823 г. – 106; в 1829 – 109; 1833 – 127; 1841 – 132 обывательских и 146 всех строений и в 1855 – 148 обывательских домов. Вместе же со всеми зданиями, принадлежавшими обществу и казне, число строений в Киренске доходило до 160. В течение всего времени Киренск оставался одним из самых небольших городов Иркутской губернии. Основной процент застройки города естественно составляли обывательские дома. Казенное и общественное строительство развивалось очень медленно. Часто не за счет постройки новых зданий, а путем аренды или покупки домов у горожан. В 1824 г. городу принадлежали двухэтажный дом городничего, почтовый двор, здания внутренней стражи, словесного суда, ратуши, земского управления, больница, уездное училище, пожарный сарай, тюремный замок, гостиный двор. Эволюцию социальной структуры городского населения отражал рост частной застройки.

К середине XIX в. среди дворовладельцев исчезает такая категория как крестьяне: они либо переходят в разряд мещан или разночинцев, либо переселяются из города. Поэтому основная масса застройки стала принадлежать мещанству. Эта застройка выросла в черте города. В 6 раз увеличилось число купцов-домохозяев. Заметен рост числа дворов чиновников.

Два района в Иркутской области тесно переплелись в биографии моих предков,это УстьКутский и Киренский,род Нечаевых

Два района в Иркутской области тесно переплелись в биографии моих предков,
это УстьКутский и Киренский,род Нечаевых