http://forum.sevastopol.info/viewtopic.php?f=27&t=354634Мой дед, Марченко Леонид Ильич, в составе 345 стрелковой дивизии участвовал в обороне Севастополя. Он оставил свои воспоминания об этих событиях - исписанная карандашом тетрадка в клеточку. Я перевела рукопись в электронный вид, сохранив при этом и стиль написания, и знаки препинания, которые, по моему мнению, очень ярко характеризуют эмоции и отношение человека ко всем происходящим событиям.
ОБОРОНА СЕВАСТОПОЛЯ
Астрахань, 23 июня 1941 года, больница им. Соловьева была объявлена госпиталем. Все военнообязанные сотрудники мобилизованы в штаб данного госпиталя. Началась подготовка к приему раненых с фронта. Мне было поручено установить рентген- и физ. аппараты.
Примерно через месяц был заполнен госпиталь полностью. Мне приходилось работать 12 ч. на рентгеноснимках, рентгенолога мобилизовали в какую-то часть (п.ф. Медведев).
В первых числах сентября меня вызвали к начальнику госпиталя Якиманскому С.И., когда я вошел к начальнику, за столом сидел и комиссар госпиталя.
Меня спросили, согласен ли я добровольно идти на фронт. Я ответил:
- Да!
- Почему, разве в госпитале плохо?
- Нет, в госпитале хорошо, но мне не приятно видеть и слышать реплики от населения, что молодой, здоровый находится в тылу.
И еще одно обстоятельство — я по вечерам разносил повестки. Кода найдешь адресата, то сердце не выдерживает перегрузки — дети и жены поднимают плач и стон, довольно часто детишки уговаривают меня:
- Дядя, не берите папу на фронт, его там убьют!
Я был одинок и решил уйти на фронт. Начальство госпиталя знало меня хорошо, так как Якиманский был главврачом больницы, где я работал несколько лет, мне было предложено остаться в госпитале (не хватало рентген-техников). В тот же день я явился с повесткой к начальнику окрвоенкомата, которому не пришлось меня агитировать уйти добровольно в 793 окружной батальон связи.
18 сентября я уже был в Махачкале, где формировался этот батальон связи. Затем нас перебросили в Дербант, где формировалась345 стрелковая дивизия. Командиром дивизии был подполковник Гузь, начальником штаба п-к Хомич. До декабря мы одной ротой из нашего батальона занимались в полковой школе. В декабре месяце нам присвоили специальности радистов телефонистов, телеграфистов и т. д., отдельным товарищам сержантские звания и погрузились на поезда для отправки на фронт.
Прибыли мы в Туапсе, где погрузились на 4 транспорта и в сопровождении 23 боевых единиц различного водоизмещения, на которых были размещены большинство 79 морской бригады под командованием п-ка Потапова. Через двое суток прибыли в Северную бухту Севастополя.
Немцы заметили корабли уже в бухте, так как дымовая завеса была выпущена еще ночью, и мы ее заметили далеко в море, ветерок дул с берега и белое облако дыма, выходящее с Северной бухты, указывало путь к причалам, а главное скрывало эскадру от наблюдения врага. Фашистские самолеты пытались бомбить суда уже у причалов и на рейде, но их бомбы ложились не там, где им было предназначено. Ураганный огонь судовых зениток и береговых батарей заставлял фашистских летчиков поворачивать руль не долетая до бухты.
Как только пришвартовались транспорты к пристани, была дана команда живой силе (с корабля на бал) в атаку. Немцы наседали с большой силой и оттесняли слабые силы защитников почти до бухты вдоль Симферопольского шоссе. Но высаженные с кораблей 79 морская бригада и 345 стрелковая дивизия свежими силами в большом количестве хотя и не обстрелянных войск пошли в атаку и через сутки достигли железнодорожного полотна в районе Микензиных гор. Бой был жестокий, фашисты не хотели согласится с тем фактом, что мы сильнее их.
Наш десант насчитывал до 20 тысяч штыков. За первые сутки боя, один из батальонов потерял 140 человек убитых и около 280 раненых. Мне казалось, что это огромные, или даже ужасные потери, но командир дивизии заявил комбату, что в таком бою, да еще необстрелянных войск это потери небольшие, а главное люди сходу поняли, как надо воевать. Во время десанта я был прикомандирован к начальнику оперативного штаба 79 морской бригады, капитану (не смогла прочесть фамилию) со своей рацией и двумя радистами.
На море все обошлось спокойно и только после высадки на берег нам пришлось поработать со штурмующими войсками. Штаб 79 бригады расположился в первые сутки в пещерах монастыря северного Инкермана. Штаб 345 стрелковой дивизии расположился в одной из штолен Графской балки.
На следующую ночь меня откомандировали в первых железнодорожный тоннель, где базировался бронепоезд «Железняков». Этот бронированный огнедышащий дьявол наводил ужас на фрицев и гансов, удерживающих станцию Микензиевы горы. Со своей рацией я провел 4 ночи в железнодорожной штольне, провожая и встречая по нескольку раз бронепоезд «Железняков». Вот были орлы-соколы, как они помогали 345 стрелковой дивизии и 79 морской бригаде, а также 25 Чапаевской дивизии отражать контратаки фашистов. Дневное время я был занят организацией радиослужбы 345 стрелковой дивизии, а ночью следил за связью бронепоезда, так как во время штурма могла выйти из строя их рация. Но все обошлось хорошо, их рация была невредима.
Под Новый год бои почти прекратились по всей линии фронта. Мы заняли оборону вдоль железнодорожного полотна от Микензиевых гор до второго поста. Справа 25 Чапаевская дивизия, на левом фланге 79 морская бригада. Всем казалось, что причиной прекращения огня являлся Новый год, который мы встречали довольно торжественно.
Высадился десант на Керчь и Феодосию. Но немцы штурмовали почти весь январь месяц, но ничего не добились кроме потер своей живой силы.
23 февраля 1942 года в 6 часов утра артиллерия Севастополя и 905 артиллерийский полк обрушились всей своей мощью на немецкие окопы и тылы. Канонада гремела 3 часа, а затем все полки 345 стрелковой дивизии и наших соседей двинулись вперед. От 3 до 5 км продвинулись наши войска за 2-3 часа, но затем фашисты начали контратаку и упорно сопротивлялись. Я был назначен офицером связи в 1165 стрелковом полку и участвовал в штурме высотки «Сабля» и 148.9, 149.8. До 6 марта эти высотки были заняты 2 батальоном 1165 стрелкового полка 345 стрелковой дивизии. На «Сабле» был КП 2-го батальона, а линия фронта шла через вершины высот 148.9 и 149.8 .
На закате солнца 6 марта 42 года комбат 2-го батальона собрал своих командиров для разъяснения плана действий на завтра. Изредка потрескивали пулеметы и рвались снаряды, не так часто, как днем, казалось все спокойно — победа за нами, и фрицы не осмелятся нас атаковать. Но только закончилась планерка, как прибежал комиссар левофлангового 1163 стрелкового полка нашей дивизии и тяжело дыша заявил: «Скорей, товарищи, организуйте оборону вашего КП. До 300 эсэсовцев проникли через линию окопов 1163 стрелкового полка и атакуют ваш КП 2-го батальона, а другие многочисленные подразделения заходят с тыла вдоль линии фронта.»
Комбат 2-го батальона был поворотливый и хороший командир, на ходу дал всем комротам указ как действовать, начальнику штаба и его помощнику дал команду организовать оборону штаба и быстро ушел на линию фронта.
Я передал в КП полка и КП дивизии о положении на данном участке. Артиллерия полка 905 артиллерийский полк и 345 стрелковая дивизия открыла мощный огонь по сопкам и проходам, где сосредотачивались войска фашистов, но ночью было трудно разобраться где на новых местах оказались силы и переносить огонь артиллерии было невозможно.
Отбивались пулеметным и винтовочным огнем, а затем гранатами. Бой длился больше двух часов. КП батальона защищало 75 человек все с винтовками и два «максима».
Фрицы и гансы вели ураганный огонь с автоматов и пулеметов, патронов не жалели, но их дум-дум в кустарниках оставались в виде свинцового дождя, но которые проскакивали через щели в кустарниках и попадали в бойцов, причиняли им много вреда. Эта коварная пуля просто уродовала тело и причиняла много страданий. Конечно, причиной многих ранений были мелкие окопы. Но мы наступали и не успели подготовится к обороне! 100-200 метров от линии фронта КП батальона считался глубоким тылом. После первой атаки мы потеряли35 человек, но немцы потеряли больше половины, то есть до 200 человек. За эти два часа я узнал хорошо почему нельзя держать винтовку за металлическую часть ствола.
Пока я передавал в штаб полка и дивизии о положении во 2-м батальне, КП посетили сотрудники особого отдела полка и дивизии и обещали немедленное подкрепление, но подкрепление не успело добраться к нам до начала второго штурма.
Немцы оперативно бросили в атаку новых фрицев и гансов, и закипел ночной бой еще с большей силой. Комбат отбивался на две стороны вдоль линии окопов, а КП штурмовали отдельной группой эсэсовцы стараясь лишить батальон связи. 40 человек приняли неравный бой с огоньком, защищая КП, но через два часа после жаркого боя нас осталось пять человек и, по-видимому, мне просто повезло.
Атака прекратилась внезапно, немцы отошли, оставили раненых. Начальник штаба батальона приказал мне свернуть рацию и уйти дальше от КП к тылу на запасную линию, а сам взял раненого пулеметчика и понес в запасные окопы, а радист одну из раций. Они отошли метров 10-15, раздались две автоматные очереди, одна по ним, а вторая по входу в КП, я еле успел пригнуть голову за бруствер, нагруженный рацией, винтовками, карабинами. Было очень тяжело, но и погибать еще досадней.
Из-за кустов метрах в 10 запускали две точки попеременно очереди. ФГСД с чехлами я имел десятка полтора и вот две из них пришлось израсходовать на этих паршивых фрицев с гансами. После чего я вышел свободно унес свой груз, но вторая рация и радист были уже вне жизни. Начальник штаба и раненый отделались легко. Пулеметчики 3 убиты, один ранен — умер утром.
До утра немцы предприняли еще одну атаку, которая быстро захлебнулась — мы получили подкрепление и к вечеру заняли полностью все высотки. Но комбата и больше ста человек со стрелковой роты не оказалось ни живыми и ни мертвыми. На этом наши наступательные действия прекратились. Был дан приказ по армии — окопаться!
Через месяц наш пропавший комбат и около 120 человек его команды с боем перешли линию фронта. Эта радость облетела весь фронт, но особо радовались товарищи 1165 стрелкового полка. Комбат и еще несколько товарищей были награждены орденами Красной звезды, а остальные медалями. За участие в наступательных боях на «Саблю» и высотки 148.9 и 149.8 я имел награду — медаль «За боевые заслуги».
В марте 345 стрелковая дивизия заняла оборону вдоль железнодорожного полотна севернее асфальта Симферопольского шоссе, то есть на 3-м секторе, после 2-го поста. 1163 стрелковый полк, 1165 стрелковый полк и 905 артиллерийский полк занимали позиции несколько сзади. Один из полков, 1167, был расформирован — не хватало людей. КП полков, то есть блиндажи были вырыты на окраине леса, впереди железнодорожной насыпи, вдоль которой были окопы батальонов. Немцы весь март старались завладеть станцией Микензиевые горы и железнодорожным полотном, но это значило закрыть бронепоезд в тоннеле. Во время массированных ударов фашистов по нашим полкам мне приходилось бывать там по несколько раз в сутки — проверка и ремонт радиостанции.
Однажды утром получил я приказ доставить запасную рацию в КП 1165 стрелкового полка, где вышла из строя из радиостанция, а также телефонную линию невозможно держать исправной. Взял двух радистов и пошли в 1163 стрелковый полк, рация исправна, но из трех радистов одного разнесло миной, в 1165 стрелковом полку радисты живы, но от рации остались щепки. Немцы заняли железнодорожную насыпь и бьют с пулеметов прямо в дверь блиндажа КП 1165 стрелкового полка. Оставив радистов в укрытии, перемахнул я в блиндаж, в котором целы только командир полка и комиссар, а 27 командиров и 3 бойца лежат пластом и стонут на все лады. Командир полка дал мне команду развернуть рацию во втором блиндаже, где дверь была с тыла, и связаться со штабом НАД. Как только связались с НАД, на насыпи показалось 2 танка, вот тут я увидел своими глазами как действуют ПТР. Танки успели выпустить 3 снаряда по КП 1165 стрелкового полка, и тут же один вспыхнул, а второй потерял управление башней, бойцы с ПТР произвели еще два выстрела, и второй танк пустил дым и вспыхнул факелом. На железнодорожную насыпь вышел третий танк, но стрелять ему не удалось, так как я уже передал команду в НАД и снаряды обрушились массой на железнодорожное полотно. Третий танк непонятно кто поджег, или снаряды, или ПТР, а вот четвертый это точно снаряды нашего НАД. Массированный огонь нашей артиллерии разгромил немецкие цепи, а стрелки быстро заняли линию обороны вдоль железнодорожного полотна и на выбор добивали отступающий фрицев и гансов.
Симферопольское шоссе стало недосягаемо для пулеметного обстрела противником. Подошла грузовая автомашина, и мы погрузили раненных для отправки в Инкераман. Да, это были тяжелые бои за железнодорожное полотно на третьем секторе. Трупов было больше чем живых!
Апрель и май 1942 года были сравнительно спокойными месяцами на нашем секторе. Наша дивизия пополнялась живой силой. КП 345 стрелковой дивизии окопался в районе 2-го поста вдоль просеки бывшей высоковольтной линии Севастополь-Симферополь (столбы использованы для блиндажей КП).
Была команда всей живой силе дивизии уйти под землю одиночными окопами. Это был тяжелый труд, так как вырыть большую яму, особенно для техники, в щебенке — это кровавые мозоли и время, но все было сделано быстро. Мне со своим взводом пришлось вырыть две ямы для автомашин с будками и шесть окопов для парных радиостанций.
Первого июня 1942 года фашисты начали третий штурм Севастополя бомбардировкой города, за 1.VI-42 г. было сброшено на город 10 тонн 600 бомб различного калибра. Город горел днем и ночью, так как бомбы сбрасывали от восхода и до заката солнца, это продолжалось 10 дней. Кольцо обороны, то есть окопы обстреливались артиллерией и минометами, авиация перешла на бомбежку массированно с 12.VI-42 г. Да, начались деньки беспрерывных штурмов живой силой. Трупы валялись на каждом шагу вдоль линии обороны — убирать было некогда да и некому. Гансы, фрицы и Иваны лежали спокойно, там где не падали бомбы и снаряды, но это были случайные островки, а больше всего все операции по уродству тела повторялись по нескольку раз в сутки, солнце разрушало организм мертвых, а живые страдали от смрада.
Немцы шли, как правило, в 8-м эшелонов и покрывали землю новыми трупами, увеличивая смрад через день два, одни только «катюши» наводили санитарный порядок на передовой линии - после огня «катюш» воздух заполнялся жаренным мясом и гарью. Спасение было от удушья — это противогазы! Примерно 15.VI-42 г. КП 345 стрелковой дивизии бомбили юнкерсы 0,5-1 тонными бомбами, одна тонная бомба попала довольно точно и разрушила стены КП, но обвал особенного вреда не причинил, только бревна и рельсы повылетали с наката, некоторое повреждение телефонной и телеграфной станций. Вокруг моих раций рвались бомбы, снаряды и мины,но вреда не причиняли. КП 345 стрелковой дивизии возвратился в штольню Графской балки.
Мне снова рыть для машин укрытия. Под насыпью Симферопольского шоссе была прорыта щель сверху укрывали абрикосовые деревья, но долго быть там не было невозможно, пеленг противника засек рацию и от прямого попадания снаряда спаслись мы с радистом Богуславцем только благодаря веткам абрикосы. Разорвавшийся снаряд ранил левую кисть радиста Ширяева А., который был возле машины.
Ночью был дан мне приказ убрать центральную рацию и установить в щели у входа в штольню, но через сутки обстрел штольни был настолько велик и точный, что снаряды ложились рядом со щелью, а днем прибыло 5 юнкерсов по мою душу, то есть моей команды. Я бы не сказал, что из летчики так уж точно ложат бомбы, если по самолету выпускать хотя бы по десять пуль из СВТ (перевернутый спусковой крючок СВТ позволяет автоматно выпустить 10 пуль), только пятый юнкерс положил бомбу довольно близко, которая сорвала крышу и повредила антенну (я не имел пятой обоймы). Из 60 бомб одна взорвалась близко. На этот раз со мной также был радист Богуславцев, нас испачкало меловой пылью, но обошлось без ран.
Повреждения мы устранили за сутки и рация заработала на штаб армии только со штольни, одна антенна находилась под открытым небом. Фашисты валили кучи бомб, но нам было наплевать (а ведь они менее 12 бомб не бросают) снаряды и мины это обычный вид обстрела. 20 или 21 VI-42 г. убило нашего командира роты старшего лейтенанта Подопригора, ему мы отмечали 22 II- 42 г. 20 лет, похоронили под абрикосами, где стояла рация.
Бой упорный, беспощадный за северную сторону, а в конечном итоге за Северную бухту. Четвертый сектор 7, 8, 79 морской бригады, 3-й 345, 25 Чапаевская, 105, 109 стрелковые дивизии отбивались верой и правдой, но силы врага пополнялись свежими, а мы надеялись только на себя, то есть на тех, кто жив и здоров или легко ранен.
23-24.VI-42 г. нашей дивизии пришлось оставить северную сторону, штаб 345 стрелковой дивизии и 25 Чапаевской дивизии расположился в южном Инкермане. Моя рация была в штольне № 6, а сержант Лемещенко на головке Инкермана держал связь с полками в блиндаже. 26.VI-42 г. Лемещенко вышел исправить антенну, где был убит осколком в лоб. Политрук роты Е.П.Железников передал документы в штаб стрелковой дивизии. Наблюдая с головки, было хорошо видно цепи врага, но наши боеприпасы и живая сила были не в состоянии дать должный отпор, но мы не верили в свое поражение, я наблюдал не раз критическую обстановку, и мне казалось, что отобьемся, но...
29.VI-42 г. штаб 345 стрелковой дивизии получил приказ оставить Инкерман и перейти к Зеленой горке. 28.VI-42 г. были предприняты попытки вывести автомашины с Инкермана, но это было почти невозможно, из трех десятков автомашин прорвалось две в Трензину балку. Немцы заняли вдоль вала метров в 25-30 от выхода с Инкермана мощную линию заграждения, на 4 человек 2 пулемета, автомат и винтовка, и таких четыре цепи. Снизу вдоль Северной бухты путь был закрыт живой силой и мощной артиллерией врага. Нам была одна возможность перебраться через гору пешком в Трензину балку, но и этот путь обстреливался шахматным порядком артиллерией и минометом.
29.VI-42 г. мне был дан приказ командования сжечь документацию радиостанций и попытаться вывести последнюю автомашину с радиостанциями. За время обороны Севастополя я получил коробку спичек на крайний случай. На подъем с Инкермана меня сопровождало 14 человек связистов, а патронов было у нас всего на два диска для Дифтерева, еще было три диска, но пустые. У каждого осталось в винтовке по 3-5 патронов и по одной-две гранаты РГД, когда будка машины начала простреливаться на уровне кабины, немцы вели настолько интенсивный огонь, что рой трассирующий пуль был пучком, пронизывая надстройку. Помощник начальника штаба 793 обс и командир взвода лейтенант Вербицкий решили отправится через гору с одной портативной радиостанцией группой в 14 человек, а мне и шоферу попытаться выскочить за пределы кювета, когда это будет возможно и повернуть вправо на Трензину балку. В передке машины под столом стояли щелочные аккумуляторы, а на стойку я поставил два мешка с песком, так что переднее окно машины было в виде амбразуры, это меня и выручило, но патронов два диска и пять в винтовке, 3 гранаты. Пока строчил пулемет, фрицы были не так храбры и шоферу удалось подняться до пологого кювета, развернуть машину вправо и... - кончились патроны. Заработали десятки пулеметов немцев — машина заглохла, я сделал два выстрела с винтовки, но уже целиться было невозможно, быстро спрыгнул с машины подбежал к кабине справа. Шофера нет на месте, стекла выбиты, течет вода и бензин, пулеметный и автоматный огонь льется ураганом. Я забросил две гранаты по чертям, которые плясали на валу, они положились, в это время я поджег задний бак, сняв приклад и перемахнул на левую сторону машины. За бугорком лежал шофер и еще один с перевязанной головой. Машина быстро превратилась в факел, ведь четыре бака с бензином под автомашиной и пятый на Л-3. Мы оказались счастливчиками, ветер дул от нас и пламя бросало в правую сторону, но нас так поджаривало точно рыбу на сковородке, мы вращались вокруг своей оси, дымели гимнастерки и брюки, проклятые фрицы и гансы периодически давали понас очереди и ржали точно черти в аду — так им было весело. Затем рвались скаты и черный дым помог нам уйти от взоров наших зрителей, первый пополз раненый, а за ним и мы. Одна винтовка, 2 патрона и граната — вот и все мое вооружение, шофер и раненый без оружия.
В Трензиной балке нас ждал второй ад, артиллерийский и минометный огонь был настолько част и густ, что кланяться ему было невозможно и отдельные фигуры бойцов и командиров короткими перебежками уходили с Инкермана. Людей было очень мало, так что оборонительных целей не было, да и обороняться было нечем. Несли и тащили раненных, какие-то предметы несли, по видимому, штабники. Возле Зеленой горки шло распределение прибывающих с Инкермана. Я попал в подразделение какого-то капитана. Он был боевой человек, быстро всех построил, проверил боеприпасы, там было много патронов и мы набрали сколько кто мог рассовать по карманам и в пазуху. Заняли оборону возле разрушенного вокзала Южной бухты.
Вдоль каменного забора панорамы было расставлено несколько пулеметов. Последняя атака немецких цепей на Южную бухту была предпринята со стороны Зеленой горки. Часов в 8-9 30 июня цепи фашистов имели намерение пройти психатакой во весь рост с Зеленой горки и дорогами ведущими в город, то есть в Южную бухту, но не так то было. Остатки наших частей отдельными группами открыли огонь с пулеметов и винтовок, автоматов было очень мало, и что было странно — ни одного миномета или пушки с нашей стороны. Огонь мы вели интенсивно по цепям врага и эти цепи быстро залегли на склонах продолжая вести огонь. Затем на Зеленой горке появились танки и минометы немцев.
Последний бой продолжался часа 2.5-3, танки открыли огонь тяжелыми пулеметами по станам панорамы, пробивая отверстия в каменном заборе, им вторили пушки и минометы, причем минометы многоствольные разрушали заборы и здание панорамы очень интенсивно. Хочу заметить, что хвост пламени от тяжелых мин указывал направление их пулемета, мы с одним товарищем вели огонь с окопа возле разрушенного здания, как раз напротив тупика Южной бухты, было хорошо видно Зеленую горку и панораму.
Затем перенесли огонь минометов по нашим окопам, мы считали тяжелые мины и наша оказалась одиннадцатой. «Десять», - сказал товарищ. Я ответил: «Да». И в следующий момент мы уже не считали.
Мина попала рядом под окоп, который был перекрыт посередине камнями. Стена разрушилась и все камни свалились в окоп. Второй раз мне пришлось испытать головную тряску, но на этот раз более мощную. Когда я пришел в сознание, то услышал какой-то гул в ушах, мне казалось — артподготовка, ноги онемели, и что-то сжимает все тело. Открыть глаза было невозможно, я пытался сделать движение, но в правом плече почувствовал острую боль, сверху какая-то тяжесть прижимала книзу, левая рука чем-то зажата. Кое-как высвободил левую руку, немного приподнялся, протер глаза, левая бровь распухла, глаз открыть нельзя. Правая рука неподвижна, острая боль в плечевом суставе, правый бок болит, трудно дышать. В голове гул, выбраться с завала не могу.
Подошли люди — мальчик лет 12-13 и несколько бойцов без оружия. А сзади фрицы с автоматами! Все!
ВСТРЕЧА У КОЛОДЦА
25-26.VI 42 год
Радиостанция армейской сети 345 стрелковой дивизии находилась в шестой штольне южного Инкермана. На противоположной стороне через дорогу, ведущую с Северной бухты в город (старое Симферопольское шоссе)располагались госпитали и штабы — 345-25-109 стрелковой дивизии. Эта дорога поднималась круто вверх между двух стен, в которых и были когда-то сделаны ниши. При подъеме от реки Черной — справа в горе монастырь, слева водопровод — небольшой домик, который снабжал нас водой. Но когда нам пришлось оставить северную сторону Северной бухты, то вражеские самолеты и артиллерия сосредоточили свой огонь на штольнях южного Инкермана. Водопровод разрушен, осталась одна стена поперек дороги, за ней левее 10-15 м колодец глубиной 2-3 м. Он расположен под отрогом горы (в настоящее время руина 14 штольней), которая его завалила обломками. Этот колодец снабжал защитников водой, особо страдали раненные наших госпиталей и морских бригад 7-8-79, правда 7 и 8 морские бригады нашли ручеек в балке на ялтинском шоссе, но все остальные пили воду только с колодца Инкермана.
Фашисты это подметили и хорошо его пристреляли пулеметным и минометным огнем с северной стороны. Нам пришлось очень туго — жара, смрад от трупов людей и лошадей, а раненым просто невыносима. Каждое ведро воды на почти всегда стоило жизни, к колодцу ходили только ночью, но ухитрится набрать воды это встать под пулеметную очередь. Немцы вели огонь с паузами в 2-3 минуты, но если загремит ведро или проволока, которой привязывали ведро, немедленно открывался ураганный огонь нескольких пулеметов и минометов.
Команда радистов армейской радиостанции 345 стрелковой дивизии была с 25-26 июня 1942 года единственной на все части, расположенные в Инкермане, державшая связь со штабом армии, а воду для себя надо носить в порядке очереди. Подошла очередь одного из шоферов принести воду, он даже расплакался, что сегодня вечером сильный огонь и многих уже убито. Нарушить очередь — это невозможно. Применить закон слишком жестко — дети!
- Хорошо, - сказал я, - товарищ Богуславцев — оставайтесь за старшего — схожу погляжу как обстоят дела. Взял ведро и ушел.
До заветного колодца метров 300, прошел без особых приключений, обстрел был умеренный. Подошел к стене бывшего водопровода — решил проверить методику обстрела. Точно 3-5 минут огонь по колодцу и 1-2 минуты пауза, махорка в козьей ножке дымела, а мысль работала. Так ли все невозможно!
В это время, вижу, приближается черная фигура со стороны госпиталей, идет очень медленно, пригнувшись. Я не имел понятия, кто это может быть старушка или фриц, то и другого для меня казалось подозрительно, ведь бойцы матросы имеют одну походку. Прицелился и спросил, кто?
Шепелявая речь: «Сыночек, это я за водой для раненых». В это время разорвалась мина и осветила фигуру с чайником в правой руке, черный платок на затылке и глубоко сидящие глаза на сморщенном лице — бабушка!
