Левитские, Ильинские и Отроковы,Сатраповы.

ГАВО Ф.496 Оп.4 Д.357
Клировые ведомости Грязовецкого уезда за 1850 г.

Иоанно- Предтеченская Косяковская церковь

Л.48 об.

Дьячок Александр Федоров Смирнов , 39 л.,природой той же церкви умершего дьячка Федора Прилежаева сын. По искючении из нисшего отделения ВДУ 1831 г.марта 13 дня поступил в Павловотчинский монастырь в число братий.
В 1834 г.генваря 27 дня посвящен в стихарь. Грамоту имеет.

Жена Дарья Евплова, 34 г.

Дети :

- Клавдия, 10 л.;
- Павел, 7 л.;
- Анна, 2 г.

Ни с кем из церковного причта не в родстве.

ГАВО Ф.496 Оп.10 Д.28
Метрические книги Грязовецкого уезда за 1804 г.

N18 Ильинская Лихтошская церковь

22 октября родился Александр у священника Луки Федорова .

Молитвословил и крестил того же этой церкви священник Лука Федоров со причетниками.

Восприемник при крещении дьячок Иван Васильев .

ГАВО Ф.388 Оп.9 Д.44
Ревизские сказки Вологодского уезда за 1795 г.
N 68 Николаевская в с. Погорелове

Священник Николай Федоров, 50 л.

Дьячок Василий Яковлев, 46 л.
Дети :
- Федор, 22 г.
- Прокопий, 14 л.
- Максим, 10 л.

Все трое обучаются в семинарии.

Пономарь Михаил Иванов, 34 г.

https://gosarchive.gov35.ru/archive1/unit/616250#80

ОТРОКОВЫ.

parishes.mrezha.ru›

Вот то, что уже есть в проекте.

Отроков Василий


Священник Устюжской градской Николаевской Гостинской церкви. 21 июля 1871 г. перемещён на старшую священническую вакансию к Чемельской Иоанно-Богословской церкви Никольского уезда. 5 ноября 1888 г. уволен за штат. Умер 26 сентября 1889 г.

ВЕВ. - 1868, №11, с. 403; 1871, №17, с. 351; 1875, №14, с. 181; 1876, №13, с. 221; 1882, №9, с. 88; 1884, №22, с. 347; 1885, №1, с. 9; 1889, №5, с. 73; 1889, №22, с. 303.

Дата последнего обновления: 01.07.2015

Отроков Феодор Васильевич


происхождение: сын дьячка церкви Николая чудотворца что в селе Погорелове Вологодского уезда Василия Яковлева

образование: слушатель богословия ВДС

Указом Епископа Павла от 25.08.1796 определен с 1 августа 1796 г. священником Комарицкой Николаевской церкви Устюжского уезда.

ВЦА. Ф. 364. Оп. 1. Д. 717?. Л. 126. (выписки С. Соколова)

Вот дополнение:

Отроков Василий Яковлевич 1744 г.р., дьячок Николаевской церкви что в с.Погорелове Вологодского уезда.Умер 16 июня 1803 г.в возрасте 59 лет. (ГАВО Ф.1063 Оп.61 Д.1 МК Николавской в с. Погорелове церкви с1801 по 1810 г.Л.56)
Жена Агрипина Андреевна, 1749 г.р., пономарская дочь . ( Родители ее отец- пономарь этой же церкви Андрей Федорович ( ум.до 1780 г.) ; мать - Марья Матфеевна ( в 1782 г.ей 80 л).; дети их : сын Александр 1716-1786 г.г.; дочери : Параскева Андреевна и Агрипина Андреевна).

Дети Василия и Агрипины Отроковых :

-Иван, 1767 г.р., пономарь Николаевской Елданской церкви Вологодского уезда.

- Федор , 1772 г.р., священник Комарицкой Николаевской церкви Устюжского уезда с 1 августа 1796 г. Жена Пелагея Симеоновна, 1781 г.р. Дети : Анна, 1803 г.р.; Семен, 1805 г.р.; Александра, 1806 г.р.

- Григорий,род.25.01.1776 г.

- Максим , 1783 г.р.умер до 1828 г., дьячок Николаевской что в с.Погорелове церкви Вологодского уезда. Жена Анна Прокопьевна, 1785 г.р. дочь пономаря Троицкой Подлесной церкви Вологодского уезда Прокопия Иванова ( брак 31 января 1808 г .) Дети: Елизавета, 1811 г.р.; Аполлоний,1812 г.р. ум. 1830; Иван, 1814 г.р., в 1830 г.выбыл в светское звание.

- Прокопий, 1781 г.р., протоиерей Велико-Устюгского Иоанно-Предтеченского женского монастыря.Сын Василий Прокопьевич Отроков,1827 г.р.священник Устюгской градской Николаевской Гостинской церкви. Жена его Юлия Платоновна,1832 г.р. дочь священника Вологодской градской Николаевской что на Сенной площади церкви протоиерея Платона Григорьевича Лавдовского дочь. Дети на 1886 г. : Надежда, 19 л. ; Ольга, 11 л.; Николай, 28 л. ,земской врач во 2-м медицинском участке Никольского уезда ; Прокопий, 26 л., по окончании курса в Московском Университете со степенью Кандидата естествнных наук состоит на частной службе ; Иоанн, 23 г., находится на военной слуужбе ; Александра, 31 г. в замужестве за чиновником ; Клавдия, 21 г., в замужестве за диаконом в селе Лапшинском Зосимо-Савватиевской церкви Никольского уезда Семеном Афиногеновичем Праховым).
( КВ Лапшинской Зосимо- Савватиевской церкви за 1886 г. Ф.496 Оп. 4 д.588 л.141);

- Параскева , 1769 г.р. жена Левитского Матфея Петровича, священника Благовещенской Мишехонской церкви Вологодского уезда Матфея Петровича Левитского .

- Александра , 1789 г.р.,жена дьячка Николаевской что в с. Погорелове церкви Дмитрия Розова .

- Федосья, 1786 г.р.

Литература:
- ГАВО Ф.496 Оп.1 Д.3080 Сведения о клире некоторых церквей Вологодской епархии за 1775 г. Николаевская в с. Погорелове церковь.
О составе семьи дьячка Отрокова Василия.л.483 об.
-ГАВО Ф. 496 Оп.10 Д.15 МК Грязовецкого уезда Благовещенская Мишехонская церковь брак Параскевы Васильевны Отроковой и священника Благовещенской Мишехонской церкви Матфея Петровича Левитского 13 февраля 1788 г. Л.114.
- ГАВО Ф.496 Оп.1 Д.3546 Ревизские скаски церквей Вологодского уезда за 1782 г. Николаевская что в с. Погорелове церковь. Л.80.
- ГАВО Ф.1063 Оп.62 Д.1 Метрические книги Николаевской что в с. Погорелове церкви с 1801 по 1810 г. ( о смерти дьячка Василия Отрокова ).
- ГАВО Ф.496 Оп.19 Д.283 Исповедные ведомости Николаевской что в с. Погорелове церкви за 1828 г.
- ГАВО Ф.496 Оп.3 Д.271 Ревизские скаски г. Вологды и уезда за 1834 г.Л.419 об.
- ГАВО Ф.1063 Оп.62 Оп.7 МК Николаевской что в с. Погорелове церкви с 1827 по 1834 г.г.
- ГАВО Ф.496 Оп.1 Д.736 Исповедные ведомости Николаевской что в с. Погорелове церкви с 1780 по1836 г.г.
- ГАВО Ф.496 Оп.19 Д.74 Исповедные ведомости церквей Устюжского уезда за 1810 г. Николаевская Комарицкая и Троицкая Телеговская церкви.
- ГАВО Ф.496 Оп.8 Д.211 МК церквей г. Вологды за 1849 г. Брак Василия Отрокова и Юлии Лавдовской в Покрово- Козленской церкви г. Вологды 26 августа 1849 г. Л.560.
- ГАВО Ф.496 Оп.4 Д.588 КВ Николаевской Гостинской церкви г. В- Устюг. Л.635 об.и Зосимо- Савватиевской Лапшинской за 1886 г.

Главная > Выпуск №7 > Два врача - А.П. Чехов и Н.В. Отроков http://herzenlib.ru/almanac/nu...zenka7_5_4

Два врача - А.П. Чехов и Н.В. Отроков

Т.К. Николаева

В июле 2004 г. исполнилось сто лет с того дня, когда Россия простилась с писателем Антоном Павловичем Чеховым. Уже тогда было понятно, что он – великий беллетрист, но до какой степени великий, современники Чехова всё-таки не подозревали. Сам он был уверен, что его популярность не продлится более нескольких десятилетий. Но вот прошло сто лет, и в начале XXI в. мы отмечаем, что сегодня Чехов – самый популярный драматург в мире, он обогнал по количеству играемых ежегодно спектаклей всех – даже Шекспира!

Чехов начал писать и печататься в мелких, преимущественно юмористических, журналах, ещё будучи студентом медицинского факультета Московского университета. Вместе с ним учился и уроженец Вологодской губернии Николай Васильевич Отроков, который после университета вернулся на родину, стал земским врачом Никольского уезда Вологодской губернии. Центр его врачебного участка располагался в с. Подосиновце. Здесь он проработал всю жизнь. До революции Отроков дослужился до чина действительного статского советника, то есть гражданского генерала. В 1927 г. он стал первым уездным врачом, которому присвоили звание Героя Труда. Сегодня почти вся территория отроковского участка располагается в Кировской области, и мы с полным правом называем Николая Васильевича своим земляком, гордимся им, помним и чтим его. В том числе нам интересно и то, что он был сокурсником Чехова по университету. На большой фотографии, где размещены овальные медальоны почти всех выпускников 1884 г., по алфавиту Отроков находится в самом центре, а Чехов – в правом нижнем углу.

Прежде чем начнётся рассказ об Отрокове, отвечу на вопрос, который возникает сразу же: как относился Отроков к своему знаменитому однокашнику? Ответ будет несколько неожиданный – никто не знает. Маргарита Борисовна Белозерова – внучка Отрокова, живущая в Кирове, рассказала одну семейную легенду. В 1924 г. к Николаю Васильевичу приехал какой-то корреспондент с целью поговорить о Чехове, видимо, это было приурочено к 20-летию со дня смерти писателя. Говорили они наедине, о чём – неизвестно. В результате незадачливый интервьюер пулей вылетел из дома. Кажется, он сказал что-то некорректное в адрес церкви, а Отроков – из семьи священника, и в родне у него было много священников. Впрочем, подробности неизвестны. Вот и всё, что можно сказать об отношении к Чехову. Это поверхностно, а если взглянуть глубже... Впрочем, по порядку.

Николай Васильевич Отроков родился 20 октября 1858 г. в с. Красном Никольского уезда Вологодской губернии (сейчас – с. Красное Опаринского района Кировской области) всемье священника. Семья, видимо, была большая. В доме Отрокова в Подосиновце сохранился большой фотопортрет красивого серьезного старика в священническом облачении – это отец. Судя по письмам, были и сестры, и братья, но о них мало что известно. Зато о семье самого Николая Васильевича и его детях мы знаем достаточно много, так как в этом доме хранилось все – бумажки, тетрадки, документы и использованные квитанции, это позволяет более или менее подробно обрисовать этого великолепного человека.

Формулярный список повествует: «По окончании полного курса в Вологодской губ. гимназии поступил в число студентов Имп. Мос. Университета, где окончил полный курс и советом Университета утвержден в степени лекаря и звании уездного врача 1 июня 1885 года». 27 нюня он уже вступил в должность земского врача по Никольскому уезду.

Вспомним Чехова. 20 и 21 мая 1884 г. он писал Лейкину: «Завтра у меня последний экзамен, а послезавтра моя особа будет изображать то, что толпа величает «доктором» (если, конечно, выдержу завтрашний экзамен). Заказываю вывеску «доктор» с указующим перстом, не столько для врачебной практики, сколько для устрашения дворников, почталионов и портного. Меня... жильцы дома Елецкого величают доктором, и у меня от непривычки ухо режет, ародителям приятно. Родители мои благородные плебеи, видевшие доселе в эскулапах нечто надменно-суровое, официальное, без доклада не впускающее и пятирублевки берущее, глазам своим не верят: самозванец я, мираж или доподлинно доктор?»

А 25 июня 1884 г. он пишет тому же Лейкину: «Курс я кончил... Предлагали мне место земского врача в Звенигороде – отказался... Всегда готовый к услугам и уважающий лекарь и уездный земский врач А. Чехов».

Чехов и Отроков получили почти одновременно одинаковые свидетельства. «От совета Императорского Московского Университета лекарю Антону Чехову дано сие свидетельство в том, что он, по надлежащем испытании в медицинском факультете, определением университетского совета, 15 сентября сего года состоявшемся, утвержден в звании уездного врача. Дано в Москве ноября 15 дня 1884 года. Ректор университета Николай Боголепов. Декан медицинского факультета Николай Склифософский». Отроков стал настоящим земским врачом, не исключал для себя такую будущность и Чехов.

Вряд ли Николай Васильевич Отроков и его родные так ошеломлены были званием «доктор», как родные Чехова, но, вероятно, и совсем равнодушно к этому отнестись они не могли. Молодого лекаря определили в Подосиновскую земскую больницу Никольского участка. Создана она была за два года до этого, и уже в ней успело смениться 4 врача. А участок был большой – из конца в конец не всегда за день доедешь, обилие рек и речек, весной разливы, осенью непроходимая, непроезжая грязь. Но новый доктор принялся за дело очень усердно и скоро был признан всеми. Тут его, пожалуй, закономерно сравнить и с Чеховым.

Доктор Членов (по воспоминаниям Н.И. Коробова) писал в «Русских ведомостях» в 1906 г. (№ 93): «Чехов в общем, особенно на первых двух курсах, был студентом работящим и аккуратным, исправно посещал лекции и хорошо сдавал экзамены». Отроков на всю жизнь сохранил эту трудовую аккуратность и усердность.

Совсем разные люди – эти сокурсники по университету Чехов и Отроков. Но вот прочитаем фрагмент рукописи Отрокова, сохранившейся в моём архиве: «Нужно держать как можно чище свои дома и дворы... Для этого нужно чаще мыть полы, стены и потолки, не держать в избах лишней одежды и вещей. Все вещи и посуду держать в чистоте и порядке... Наблюдать, чтобы воздух в избах был чистый, не спертый и не удушливый, для чего по временам отворять окна, двери и печные трубы...» А вот фрагмент из письма Чехова брату Александру от конца октября 1883 г.: «Кстати об эстетике. Извини, голубчик, но будь родителем не на словах только. Вразумляй примером. Чистое белье, перемешанное с грязным, органические остатки на столе, гнусные тряпки, супруга с буферами наружу и с грязной, как Конторская ул., тесемкой на шее... – все это погубит девочку в первые же годы... Кстати, о другого рода опрятности... Не бранись вслух».

По воспоминаниям современников мы знаем, как всегда чисто, подтянуто и опрятно выглядел Чехов, как он был корректен в словах. Местные подосиновские жители, помнящие Отрокова, и сегодня с глубочайшим уважением говорят о его необычайной внешней элегантности. Его никогда не видели растрёпанным, неодетым, бранящимся. Это был настоящий сельский интеллигент в лучшем смысле этого слова. Его жена Аполлинария Николаевна прожила гораздо дольше мужа. И о ней вспоминают все точно так же: с раннего утра она была уже аккуратно одета и причесана, даже в самые тяжелейшие времена 20-30-х годов дома не позволяла себе ни неряшливого вида, ни грубого слова. Отроков на своём участке создавал санитарные комиссии, которые были обязаны в весенний период года привлекать население к очистке дворов, питьевых источников и жилищ, и сам вместе с больничными фельдшерами постоянно проверял деятельность этих комиссий.

А ведь не природа, не бог наделил обоих аккуратностью и точностью – и Чехов, и Отроков от природы-то были людьми рассеянными. Вот Чехов пишет двоюродному брату Г.М. Чехову 23 июня 1887 г.: «Прежде всего, попроси у мамы прощения за скандальчик с извозчиком. Я рассеян, как профессор, забываю инструменты у больных, не плачу извозчикам, которые потом дерут с меня впятеро, путаю адресы на письмах и т.п.» А вот фрагмент письма Отрокова жене 1 марта 1916 г.: «...Если в чем виноват, то это до сегодня Кате не передал тетрадки с картинками. Оказывается, они попали в газеты, атам их и не заметишь. Да еще со мной случилось несчастье: потерял брезентовую подушку с одеялом, когда ездил 23 февраля из Никольска на вскрытие в Городецкую волость. С большой дороги от Плажеской станции нужно было ехать в сторону верст сорок, дорога плохая, ямщик навалил много сена, так и не заметили, как она выскочила. Это было в 4 часа утра, еще темно. А вНикольске потерял еще рукавицы: кто-то спер в почтовой конторе, куда ходил подписываться на «Жизнь для всех»». И снова Чехов. Телеграмма: «Оберу поезда 13 в Лаптеве. 19 октября 1896 г. Лопасня. Задним не курящем вагоне 3 класса забыт на полке узел в одеяле. Обвязан ремнями, в котором находился халат, простыня и другие предметы...» Такое совпадение, может быть, и кажется случайным. Но их много в судьбах этих врачей. Разумеется, сравнивать их и трудно – Отроков не был великим писателем. Но когда читаешь подробности жизни того и другого, то возникает абсолютно точное ощущение, что эти два человека были очень похожи. Наблюдая судьбу и врачебную деятельность Отрокова, легко себе представить, каким доктором был бы Чехов, не будь у него писательского дара.

И ещё, говоря о внешности, вспомним замечание Зинаиды Гиппиус, которое привел И.А. Бунин: «Слово «нормальный» – точно для Чехова придумано. У него и наружность «нормальная»... Нормальный провинциальный доктор... Имел тонкую наблюдательность в своем пределе – и грубоватые манеры, что тоже было нормально».

О том, нестать ли «нормальным доктором», Чехов думал почти всю жизнь. Он так и не стал писателем абсолютно, он никогда не мог бы о себе сказать: всё медицинское забыл. Он не переставал давать советы близким и друзьям, ибо, по общему мнению современников, он был хорошим доктором, не переставал интересоваться ни медицинскими достижениями, ни жизнью и бытом врачей, особенно сельских, земских. Может быть, поэтому многочисленные добрые слова, написанные в адрес подвижников-медиков, так точно подходят и к одному из них – Николаю Васильевичу Отрокову.

К сожалению, писем о самом начале работы в Подосиновской земской больнице в семье Отроковых не сохранилось. Известно, что он едва ли не сразу начал строить новую усовершенствованную больницу. В народе она называлась Белая больница и вызывала всеобщее восхищение своей красотой и чистотой. До сих пор старожилы вспоминают её. Анна Яковлевна Островская, соседка Отроковых, рассказывала мне, что однажды вдетстве поранила ногу, и отец понес её в больницу. Она говорила: «Ух, какая была красивая лестница! С точёными перилами. Меня несли на руках на второй этаж, а я вместо того, чтобы плакать, радовалась – ещё бы, в такой дворец попала».

Судя по оставшимся документам и воспоминаниям односельчан, Белая больница была оборудована не только подачей воды, но и канализацией. Отроков сам её спроектировал, была сооружена глубокая и длинная дренажная канава с колодцем в конце, тоже заполненным дренажем. Таким образом, не только удалялись стоки из больницы, но они ещё и очищались прежде, чем попадали в реку. Антон Павлович Чехов тоже уделял большое внимание чистоте тех мест, где ему приходилось бывать. Он гордился, что в его родном городе Таганроге есть канализация, в то время как в прославленной Ницце её нет, и прямо по улице течет далеко не благовонный ручей. Мечтал о том времени, когда Ялта станет чище, обзаведется канализацией. Медицински больница Отрокова была оборудована тоже по последнему слову тогдашней техники. Она не раз участвовала в республиканских конкурсах сельских больниц и неизменно получала премии. Чаще всего это были инструменты, приборы. Сам Отроков из любой командировки привозил многочисленные рекламные проспекты строительных материалов, оборудования, мебели и прочего. Часть таких реклам сохранилась.

Чехов в первые годы после окончания университета тоже продуктивно врачевал. Мы подробнейшим образом знаем о том, как он постепенно становился писателем высочайшего класса. О том, что он был одновременно и врачом, вспоминают не часто. А ведь он об этом пишет почти в каждом письме.

27 июня 1884 г. из Воскресенска Н.А. Лейкину: «Сейчас я приехал с судебно-медицинского вскрытия, бывшего в 10 верстах от Воскресенска. Ездил на залихватской тройке... Вскрывал я вместе с уездным врачом на поле, под зеленью молодого дуба, на проселочной дороге...»

Через несколько дней – брату Александру: «Живу в Звенигороде и вхожу в свою роль. Гляжу на себя и чувствую, что не жить нам, братцы, вместе. Придется удрать в дебри в земские эскулапы... Милое дело!» В это время Чехов совершенно определенно готовился стать настоящим лечащим врачом, быть писателем он не собирался. Лейкин из Петербурга присылал Антону Павловичу список лекарских вакансий – видимо, по его просьбе.

Через год летом он снова жил под Воскресенском и уже весной готовился к врачебной деятельности. Земский врач П.А. Архангельский писал Чехову в апреле 1885 г.: «Вы дали слово сменить меня с женою... Но... условие прежде всего. Вы не смеете отказываться от акушерства и жалованья. Всякий труд должен быть оплачиваем, с какой же стати Вы будете даром трудиться, чудак Вы этакий!»

По воспоминаниям подосиновских жителей, Отроков был прекрасным акушером. Он ещё в Москве специализировался на гинекологии и офтальмологии, и до конца жизни, несмотря на то, что вынужден был лечить абсолютно от всех болезней, особенное внимание уделял именно гинекологии и глазным болезням. В письмах упоминаются и его выезды на вскрытия в самые дальние уголки медицинского участка, может быть, и ему приходилось вскрывать на дороге под зеленью молодой березки. Ведь и подушку-то он потерял, когда в метель и мороз ехал на вскрытие.

С сентября 1885 г. начинается настоящая медицинская практика Чехова. Он действительно заказал табличку на дверь и стал принимать больных. В архиве Отрокова сохранился «Календарь для врачей 1886 г.», где указан и первый медицинский адрес Чехова: «Сретенка, Головин пер., д. Елецкого».

14 сентября 1885 г. Чехов писал Н.А. Лейкину ещё из Воскресенска: «Больные лезут ко мне и надоедают. За все лето перебывало их у меня несколько сотен, а заработал я всего 1 рубль». Через 10 дней уже из Москвы – кузену М.М. Чехову: «Если у вас не раздумали посылать ко мне мальчиков лечиться, то я к услугам Ивана Егоровича. Принимаю от утра до обеда».

Разумеется, Чехов не был доктором обычным, его острая наблюдательность, его способность к обобщениям сказывалась и в медицинской практике. В конце того же сентября он писал Лейкину: «Боятся холеры, чудаки, а не видят, что из каждой тысячи умирает 40 – это хуже всякой эпидемии... Не хотят также видеть поразительной детской смертности, истощающей человека пуще всяких войн, трусов, наводнений, сифилисов...»

К своему докторству он в это время относился не без некоторой гордости. В 1886 г. он писал Л.Н. Трефолеву: «Мой адрес можете узнать в «Будильнике» или же в любой аптеке. Не подумайте, что в аптеках мой адрес имеется как лекарство. Дело в том, что в аптеках есть список врачей и их адресов, а я, представьте, врач… Пальмин всякий раз прежде, чем войти из передней в мой кабинет, берет с меня честное слово, что я его не буду лечить… Если все поэты так мнительны и дорожат жизнью, то спешу Вас успокоить: лечить вас я не буду». Поэта Пальмина Чехов потом всё-таки вынужден был лечить по его просьбе.

Но не только медицинская практика отнимала время у Чехова-писателя. В письме своему коллеге, доктору П.Г. Розанову в октябре 1885 г. он писал: «Не подумайте, добрейший Павел Григорьевич, что я зажулил «Тамбовский уезд». Дело в том, что я взял сию книжицу в основу одной своей газетной работки...» Речь шла о докторской диссертации врача В.И. Никольского «Тамбовский уезд. Статистика населения и болезненности» (Тамбов, 1885). В 1884 г. Антон Павлович задумал написать диссертацию на степень доктора медицины «Врачебное дело в России». Сделал Чехов довольно много – в сущности, провёл всю подготовительную работу. Он составил перечень литературы, с которой нужно ознакомиться, в трёх списках, всего было намечено использовать около 115 названий. В списки вошли исследования по истории России древнего периода, работы археологов, фольклористов, работы по истории медицины. Диссертация осталась неоконченной, но труд врача Никольского ещё долго восхищал Чехова, и впоследствии он цитировал его в своей книге о Сахалине.

И дальше в том же письме к Розанову Чехов писал: «Чтобы заглушить Ваш справедливый гнев, я дам Вам две взятки: переплету «Тамбовский уезд» и вручу Вашей милости много газетных вырезок, касающихся интересующего Вас вопроса о положении врачей». Значит, в это время Чехов практиковал, писал теоретическую работу по медицине, следил за прессой, пишущей о врачах, – то есть доктором он был пока ещё больше, чем писателем. Отметим кстати, что помогал Чехову делать выписки для «Врачебного дела» Николай Иванович Коробов, однокурсник Чехова из Вятки, приезжавший в Вятку каждый год вплоть до окончания университета. Отроков знал вятских врачей, с некоторыми дружил до конца дней. Знал, разумеется, и Коробова.

В архиве Николая Васильевича Отрокова сохранилось начало его работы, озаглавленное «Вопросы земской медицины». К сожалению, неизвестно, что это за работа, была ли она закончена и для чего предназначалась. Но, по воспоминаниям родственников и односельчан, можно заключить, что он активно занимался медицинской статистикой. Сохранилась большая подробная карта Подосиновского медицинского участка, нарисованная Отроковым. К ней были приложены какие-то несохранившиеся таблицы. К сожалению, мы не знаем точно, о чём и сколько писал Николай Васильевич. Есть ощущение, что писал гораздо больше того, что дошло до нас. В семейном архиве сохранилась работа, созданная в 1890 г. – «Советы для народа при появлении заразных болезней в деревнях». Зная, какое значение придавал Отроков профилактике, дезинфекции, вопросам санитарной чистоты, надо думать, что такая работа не была единственной.

Вообще земцем Отроков был усердным и активным. Чехов тоже видел для себя этот путь. В письме Н.А. Лейкину 30 сентября 1886 г. он писал: «Живется серо. Сам я плох, да и кругом себя не вижу счастливых… Кончится, должно быть, тем, что я плюну, махну рукой и удеру в земство на службу».

Мечтать о жизни и работе в уезде Чехов продолжал и потом долгие годы. В октябре 1891 г. он писал А.С. Суворину: «Каждую ночь просыпаюсь и читаю «Войну и мир»… Когда я буду жить в провинции (о чем я мечтаю теперь день и ночь), то буду медициной заниматься и романы читать».

У Чехова в эти годы обнаружился туберкулёзный процесс, денег не было, литературные его труды не находили понимания у критиков. Работа в земстве, по крайней мере, могла обеспечить уверенный заработок. Но служить вземстве Чехов стал позже, когда купил небольшое поместье Мелихово. В мелиховский период Чехова жизнь двух сокурсников становится более сходной, чем в другое время.

Но ещё до Мелихова Чехов снимал дачу в Сумах в семье Линтваревых, одна из сестер Линтваревых была доктором. Это взволновало Чехова. Он писал Суворину: «Женщин-врачей осталось на земле немного. Они переводятся и вымирают, как зубры в Беловежской пустыни. Одни гибнут от чахотки, другие впадают в мистицизм, третьи выходят замуж за вдовых эскадронных командиров, четвертые крепятся, но уже заметно падают духом. Вероятно, на земле быстро вымирали первые портные, первые астрологи… Вообще тяжело живется тем, кто имеет дерзость первый вступить на незнакомую дорогу. Авангарду всегда плохо». С теми, кто шёл за авангардом, с женщинами-врачами в начале ХХ в. работал Отроков, он всегда относился к ним внимательно и поощрял их трудолюбие и самоотдачу.

Вернувшись из Сум в Москву в 1889 г., Чехов продолжал сотрудничать в юмористических журналах, начал печататься и в самой популярной в то время газете «Новое время». Но к Москве подбиралась холера. В том году она не дошла, но врач Здекауэр говорил, что с наступлением весны продолжится и движение холеры к русской столице. «Я охотно верю Здекауэру, – писал Чехов Суворину, – который пророчит холеру… Трепещу заранее… Ведь во время холеры никому так не достанется, как нашему брату эскулапу… Прощай тогда субботники, девицы и слава!» Именно в «Новом времени» Чехов впервые стал подписывать свои рассказы настоящей фамилией, а не псевдонимом. Приятель Чехова А. Грузинский вспоминал: «Чехов дал разрешение, но пожалел, что так вышло, так как думал напечатать кое-что в медицинских журналах и оставить свою фамилию для серьезных статей». И потом всю жизнь в переписке Чехова с близкими людьми повторяется его шутка о том, что медицина – его законная жена, а литература – любовница. «Кроме жены – медицины, – писал он брату Александру, – у меня есть ещё литература – любовница, но о ней не упоминаю, ибо незаконно живущие беззаконно и погибнут». И подписался: «Антоний и медицина Чеховы».

В том же году вышли из печати лекции профессора Захарьина, знаменитого русского врача и лектора. Многие студенты записывали за Захарьиным его лекции, потом их размножали и продавали первокурсникам. Литографированная рукопись этих лекций сохранилась и у Отрокова. Чехов, приобретя вышедший экземпляр, был разочарован: «Вышли лекции Захарьина, – писал он Суворину в ноябре 1889 г. – Я купил и прочел. Увы! Есть либретто, но нет оперы. Нет той музыки, какую я слышал, когда был студентом». Но для тех, кто слушал живого Захарьина, возобновить музыку было легко по вышедшему либретто. Безусловно, слышал прекрасную музыку в сугубо учёных лекциях профессора и Отроков. Многие вспоминают, каким великолепным лектором был он сам, как умел доходчиво и захватывающе говорить с любой аудиторией.

А добротная пропаганда медицинских знаний тогда, в конце позапрошлого века, была делом востребованным. Совершались большие научные открытия, широкие поиски велись в направлении профилактики от разрушительных эпидемий, во всем мире горячо обсуждалось открытие Коха и его вакцина. В российском обществе, где было сильно влияние церкви, не очень-то и поощрялось такое научно-исследовательское рвение. Церковные иерархи настороженно относились к учёным, журналисты писали всякую чушь о новейших открытиях, юмористические журналы издевались над медиками. На этой почве и началось расхождение Чехова с влиятельнейшим и умным Сувориным, который, может быть, раньше других увидел большое дарование маленького журналиста-юмориста Чехонте и позвал его в свою газету. Но эта газета «Новое время» позволяла себе глумиться над наукой и учёными. И Чехов не выдержал. Он писал Суворину 24 декабря 1890 г.: «Я верю и в Коха, и в спермин и славлю Бога. Все это, т. е. кохины, спермины и проч., кажется публике каким-то чудом, выскочившим неожиданно из чьей-то головы на манер Афины Паллады, но люди, близко стоящие к делу, видят во всем этом только естественный результат всего, что было сделано за последние 20 лет. Много сделано, голубчик! Одна хирургия сделала столько, что оторопь берет. Изучающему теперь медицину время, бывшее 20 лет тому назад, представляется просто жалким. Милый мой, если бы мне предложили на выбор что-нибудь из двух: «идеалы» ли знаменитых шестидесятых годов или самую плохую земскую больницу настоящего, то я, не задумываясь, взял бы вторую». Открытие Коха тогда было злобой дня. И на четвертом московском съезде русских врачей его обсуждали тоже, газеты, естественно, писали об этом много. На одном из этих съездов был и Отроков. К сожалению, пока не можем уточнить, на каком.

1890 г. был ознаменован тем, что Чехов ездил на Сахалин. Об этой поездке написано уже очень много, со стороны писателя это был подвиг, которому удивляются и современные исследователи. Труднейшую поездку сам Чехов определял как путешествие медицинское. Он писал Суворину в марте 1890 г.: «Насчет Сахалина ошибаемся мы оба, но Вы, вероятно, больше, чем я. Еду я совершенно уверенный, что моя поездка не даст ценного вклада ни в литературу, ни в науку: не хватит на это ни знаний, ни времени, ни претензий. Нет у меня планов ни гумбольдских, ни даже кеннановских. Я хочу написать хоть 100–200 страниц и этим немножко заплатить своей медицине, перед которой я, как Вам известно, свинья… Вы пишете, что Сахалин никому не нужен и ни для кого не интересен. Будто бы это верно? Сахалин может быть ненужным и неинтересным только для того общества, которое не ссылает на него тысячи людей и не тратит на него миллионов. После Австралии в прошлом и Кайены, Сахалин – это единственное место, где можно изучать колонизацию из преступников; им заинтересована вся Европа, а нам он не нужен? Не дальше, как 25–30 лет назад наши же русские люди, исследуя Сахалин, совершали изумительные подвиги, за которые можно боготворить человека, а нам это не нужно, мы не знаем, что это за люди, и только сидим в четырех стенах и жалуемся, что Бог дурно создал человека. Сахалин – это место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный. Работавшие около него и на нем решали страшные ответственные задачи и теперь решают. Жалею, что я не сентиментален, а то я сказал бы, что в места, подобные Сахалину, мы должны ездить на поклонение, как турки ездят в Мекку...»

К этому времени Чехов становился уже известным писателем, его стали переводить и читать в Европе, и всё же он считал себя обязанным продолжать медицинскую деятельность, если не впрямую – практиком-врачом, то исследователем (это можно было совмещать с работой писателя).

Врачей он всегда защищал и старался внушить окружающим уважение к ним. Начинающей писательнице Е.М. Шавровой в сентябре 1891 г. он писал, оценивая её рассказ, присланный на рецензию: «Мы, старые холостяки, пахнем, как собаки? Пусть так. Но насчет того, что врачи по женским болезням в душе селадоны и циники, позвольте поспорить. Гинекологи имеют дело с неистовой прозой, которая Вам даже не снилась и которой Вы, быть может, если б знали ее, со свирепостью, свойственной Вашему воображению, придали бы запах хуже, чем собачий. Кто постоянно плавает в море, – тот любит сушу; кто вечно погружен в прозу, тот страстно тоскует по поэзии. Все гинекологи идеалисты. Ваш доктор читает стихи, чутье подсказало Вам правду; я бы прибавил, что он большой либерал, немножко мистик и мечтает о жене во вкусе некрасовской русской женщины. Известный Снегирев говорит о «русской женщине» не иначе, как с дрожью в голосе. Другой гинеколог, которого я знаю, влюблен в какую-то таинственную незнакомку под вуалью, которую он видел издали. Третий ходит в театр на все первые представления, – и потом громко бранится около вешалок, уверяя, что авторы обязаны изображать одних только идеальных женщин и т. п. – Вы упустили также из виду, что хорошим гинекологом не может быть глупый человек или посредственность. Ум, хотя бы семинарский, блестит ярче, чем лысина, а Вы лысину заметили и подчеркнули, а ум бросили за борт. Вы заметили также и подчеркнули, что толстый человек – бррр! – выделяет из себя какой-то жир, но совершенно упустили из виду, что он профессор, т. е. что он несколько лет думал и делал что-то такое, что поставило его выше миллионов людей, выше всех Верочек и таганрогских гречанок, выше всяких обедов и вин. У Ноя было три сына: Сим, Хам и, кажется, Афет. Хам заметил только, что отец его пьяница, и совершенно упустил из виду, что Ной гениален, что он построил ковчег и спас мир. Пишущие не должны подражать Хаму».

Среди тех, кто «подражал Хаму», был и А.С. Суворин. Чехов с ним спорил часто, вступаясь за науку и ученых, он не стеснялся говорить резко. В 1899 г. он писал Суворину: «Чума не очень страшна. Во-первых, она не захватит особенно большого района… в-третьих мы имеем уже прививки, оказавшиеся действительными, и которыми мы, кстати сказать, обязаны русскому доктору Хавкину, жиду. В России это самый неизвестный человек, в Англии же его давно прозвали великим филантропом». Надо знать, какими антисемитами были сотрудники этой одиозной газеты, чтобы оценить прямоту и резкость Чехова.

Чехов хорошо знал врачей, со многими дружил, следил за всей медицинской прессой. Именно к таким докторам, какого описал Чехов в письме к Шавровой, относился и Николай Васильевич Отроков. Он был высокодуховным человеком, любил книги. В его доме в Подосиновце сохранилась обширная, хорошо подобранная библиотека. Семья Отроковых выписывала множество журналов, у них было много книг для детей, ноты, альбомы репродукций. Любил Николай Васильевич и писать стихи. Сохранилось одно из тех, что он написал сам – это выговор прислуге за нерадивое служение, выраженное ласково стихами. И жена у Николая Васильевича, можно сказать, была настоящей «некрасовской» женщиной, самоотверженной помощницей своего мужа, которая не только держала в полном порядке дом, воспитывала детей, работала на огороде, обихаживала скотину, но и следила за всеми делами мужа, была в курсе всех его проблем. Многочисленные письма Отрокова к жене свидетельствуют о полном единодушии в отношении работы. М.Б. Белозерова (внучка Отрокова) вспоминает, что Аполлинария Николаевна нередко писала многочисленные записочки и раскладывала их по карманам мужа, зная, как он рассеян. Она всегда помнила, что ему нужно сделать, где побывать. И в то же время Отроков с обожанием и нежной восторженностью относился к своей жене. Любил Отроков и театр. В его архиве сохранились программки театральных представлений, которые он посещал в Вологде и в тех городах, где бывал по своим медицинским делам. Некоторое время в 1906–1907 гг. он жил в Вологде. Судя по сохранившимся программкам, он не пропустил ни одного спектакля. В это время в Вологде гастролировала антреприза Вяхирева, дирекция Е.М. Боярской, товарищество оперных артистов под управлением М.Ф. Шигаевой, товарищество украинских драматических и опереточных артистов под управлением А.Н. Василенко. Ставились и любительские спектакли. В двух играл кто-то из Отроковых: в спектакле «Всем сестрам по серьгам» В. Тиханова зрелого чиновника Грызунова играл Отроков, в спектакле по пьесе В. Лихачева «Мамуся» он сыграл Корчагина, тоже человека в возрасте. К сожалению, мы не знаем инициалов, но вдруг все-таки это сам Николай Васильевич? Играл же Чехов в гимназии и в молодости!

Варвара Николаевна Отрокова вспоминала: «Я, как помню себя, видела отца всегда за книгой. Он много занимался и много работал, всегда очень рано вставал и поздно ложился. И все читал и читал. У него была большая библиотека из медицинских книг, которые он привозил откуда-нибудь или специально выписывал. Часто он ездил в научные командировки на 3 на 4 месяца в Москву или в Ленинград, и это ему доставляло всегда большое удовольствие. А мы, помню, маленькие, оставаясь подолгу без него – уедет летом, а приедет зимой или наоборот – уедет зимой, а приедет летом – страдали, скучали и с нетерпением всегда ожидали его приезда».

В 1892 г. Чехов купил Мелихово, усадьбу в Подмосковье, летом переехал туда на постоянное место жительства и был чрезвычайно рад этой жизненной перемене. В отличие от Отрокова, писатель не был сельским жителем, не умел хозяйствовать на земле. Правда, и Отроков непосредственно хозяйством не занимался, но умел многое. Именно в мелиховский период Чехов становится настоящим врачом. Письма его полны восторгов по поводу весны, расцветающей природы и врачебных забот.

«Мужиков и лавочников я уже забрал в свои руки, победил. У одного кровь пошла горлом, другой руку деревом ушиб, у третьего девочка заболела... Оказалось, что без меня хоть в петлю полезай. Кланяются мне почтительно, как немцы пастору, а я с ними ласков – и все идет хорошо».

«В деревнях уже начинают уныло поговаривать насчет холеры. Опасность преувеличена, холера не так страшна, как ее малюют, но что-то гнусное, угнетающее и марающее есть в самом слове холера. Будь у болезни другое название, тогда бы меньше боялись».

«По случаю холеры, которая еще не дошла до нас, я приглашен в санитарные врачи от земства, дан мне участок, и я теперь разъезжаю по деревням и фабрикам и собираю материал для санитарного съезда. О литературной работе и подумать некогда. В 1848 г. в моем участке была холера жестокая; рассчитываем, что и теперь она будет не слабее, хотя, впрочем, Божья воля. Участки велики, так что все время у врачей будет уходить только на утомительные разъезды. Бараков нет, трагедии будут разыгрываться в избах или на чистом воздухе. Помощников нет. Дезинфекции и лекарств обещают безгранично. Дороги скверные, а лошади у меня еще хуже».

Холерой он занимался самоотверженно и с полной ответственностью земского доктора. Отроков тоже зарекомендовал себя специалистом по борьбе с эпидемиями. Он неоднократно привлекался при вспышках холеры и тифа как организатор и руководитель противоэпидемических отрядов не только на своем медицинском участке, но и в других уездах Вологодской губернии.

Журнал «Общественный врач» в 1911 г. вспоминал о Чехове так: «С первого почти момента врачебной мобилизации 1892 года в Московской губернии А.П. Чехов стал, так сказать, под ружье. Он образовал около села Мелихово обширный медицинский участок в составе 21 селений, принял на себя надзор за здоровьем населения этой местности и нес обязанности мелиховского земского врача в течение 2 лет, пока не миновала опасность… Антон Павлович делается обязательным членом уездного санитарного совета и посещает с полной аккуратностью все его заседания в Серпухове и в земских лечебницах уезда. Он включается в состав всех комиссий по вопросам школьной и фабричной санитарии его района, осматривает школьные здания, фабричные помещения и т.д. В селе Мелихово он ведет у себя регулярный прием больных, выдает им лекарства; для подсобной работы имеет земского фельдшера. Ведет разъезды по селам, расследует подозрительные случаи заболеваний, предусматривает места, где возможно было открыть лечебницы для холерных в случае появления эпидемии».

Скоро Чехов стал настоящим земским доктором. В мелиховском доме он принимал ежедневно десятки больных. «Медицина утомительна и мелочна порой до пошлости. Бывают дни, когда мне приходится выезжать из дому раза четыре или пять. Вернешься из Крюкова, а во дворе уже дожидается посланный из Васькина. И бабы с младенцами одолели». Отказать больным он не мог, а лечил большинство крестьян бесплатно, да ещё и лекарство им давал. Попробовал прекратить официальную практику он только после того, как сам попал в Москве в больницу с лёгочным кровотечением. Врачи запретили ему работать. Но совсем не помогать крестьянам он не мог и понемногу продолжал лечить.

«Ходил в деревню к чернобородому мужику с воспалением легкого. Возвращался полем. По деревне я прохожу не часто, и бабы встречают меня приветливо и ласково, как юродивого. Каждая наперерыв старается проводить, предостеречь насчет канавы, посетовать на грязь или отогнать собаку».

Почти такими же словами вспоминают и Отрокова те, кто с ним работал и жил. Акушерка С.А. Головенко, работавшая с Отроковым, вспоминала: «Н.В. Отрокова я помню почти в начале его врачебной деятельности. Это был человек беззаветно и бескорыстно посвятивший себя работе сельского врача. Его работоспособность и энергия поражали окружающих. Он был заведующим больницей, в которой был хирургом, терапевтом, акушером и по всем другим специальностям. Не помню его свободных дней, с утра обход и работа в больнице, потом прием больных и другие работы, нередко во время обеда его вызывали к тяжело больному, привозили с ожогами, вывихами, переломами и другими болезнями. Он буквально, бросив ложку, бежал на вызов. Николай Васильевич был единственным врачом в волости радиусом в 30 км и больше, помощниками ему были фельдшера, фельдшерицы и акушерки.

Помню, я приехала на рождественские каникулы 17-летней ученицей фельдшерско-акушерской школы. Во время ужина приезжает крестьянин, у которого жена не может разродиться. Н.В. послал его на станцию за лошадьми. Мы сейчас же начали собираться, осмотрели ящик с медикаментами и слышим уже во дворе колокольчик. Ямщик пришел за ящиком, сели в кибитку и в темную морозную ночь поехали верст за 15–18. Приехали, изба не теплая и мало освещенная маленькой висячей лампочкой. В избе муж, дети и женщины, а также ямщик, принесший ящик. Надели халаты, на руки полили теплой воды из чугуна, обледенелые инструменты облили кипятком из самовара, потом залили карболовым раствором и полезли на печь к роженице, прихватив из ящика простыни, спички и свечку. Роды были патологические, после операции, устроив родильницу удобно и тепло, собрали инструменты и уже утром вернулись домой.

Н.В. отдохнул часа 2–3 и отправился в больницу, а потом на многочисленный прием, так как день был праздничный».

Дочь Николая Васильевича – Варвара Отрокова тоже вспоминала о безотказности отца: «Поскольку отец мой был таким человеколюбивым, то со стороны населения в свою очередь он пользовался также большим уважением и любовью. Я помню в своей жизни такой случай: ехали мы с ним зимой на лошади из Великого Устюга в Подосиновец. Остановились на кормежку лошадей в деревне Оганино или Желтиково – точно не помню. Здесь его встречали как родного отца. Так и говорили: «К нам приехал родной отец». Видно, что здесь он был своим человеком. Все его знали, любили и уважали. Потом его позвали в деревню к одному больному, куда он охотно пошел и ходил очень долго. Оставшиеся в избе люди с любовью и гордостью говорили про него: «Наш дохтур сейчас всю деревню обойдет»».

И еще одно воспоминание дочери, характеризующее и повышенную ответственность, и заметную рассеянность доктора Отрокова: «К своим обязанностям отец относился, не ошибусь, если скажу – безупречно. Я помню случай, рассказанный нам матерью, довольно смешной, но в то же время и трогательный. Позвали отца ночью, разбудив его стуком в окно, в больницу к тяжело больному, которому требовалась срочная операция. Он быстровскочил с постели и, как был, в одном нижнем белье, не одевая верхнего платья, а, набросив только пальто, бегом побежал в больницу. Он боялся, что каждая минута промедления может стоить жизни больного».

Позднее в 1899 г. из Ялты Антон Павлович Чехов писал Л.А. Авиловой, делясь опытом деревенской жизни: «С мужиками я живу мирно, у меня никогда ничего не крадут, и старухи, когда я прохожу по деревне, улыбаются или крестятся. Я всем, кроме детей, говорю «вы», никогда не кричу, но главное, что устроило наши отношения, – это медицина».

Благожелательные взаимоотношения с населением были и у Отрокова, о них помнят до сих пор. Подосиновских жителей сначала удивляло, а потом они привыкли к тому, что доктор всегда со всеми приветливо здоровался, говорил спокойно и ласково не только с детьми. По утрам он в спортивном костюме бежал на речку в любую погоду. И даже в холодный дождь не увиливал от утреннего купания, и при этом всегда улыбался и ласково здоровался.

«Мой отец, – писала Варвара Отрокова, – был, прежде всего, гуманистом… Я не помню, чтобы он кого-нибудь когда-нибудь обидел или кому-нибудь сделал что плохое. Такие чувства, как жестокость, ненависть, грубость, тщеславие и честолюбие не имели места в его характере. Я помню себя еще девочкой, почти ребенком, и у меня тогда уже были мысли, что «папа мой хороший», так как я видела, как он помогал всегда бедным, мало обеспеченным, давая им взаймы деньги и не беря их никогда обратно». Вспомним, как Чехов писал о Льве Толстом после первой поездки в Ясную Поляну. Чехова тогда приятно поразило то, что дочери очень любят отца и признают его безусловный авторитет. Он говорил, что жену или любовницу можно обмануть, а дочери – те же воробьи, которых на мякине не проведешь.

Живя в Мелихове, Антон Павлович Чехов развил бурную благотворительную деятельность. Он построил две школы, в которых был попечителем, строил дорогу, собирался строить церковь. Сравнивая двух однокурсников, которых после университета жизнь развела далеко, нельзя не поразиться удивительному сходству их деятельности. Вот что писала С.А. Головенко об Отрокове: «Николай Васильевич не ограничивался только медициной, а принимал живейшее участие в общественной работе. Его трудом была выстроена и открыта школа в деревне Ананино, построена прекрасная двухэтажная школа на Городке. Приходы были бедны, и Николай Васильевич собирал деньги у служащих, купцов, священников и др. Потом при его помощи была открыта кооперативная лавка и действовала она под неусыпным его контролем». Был он инициатором постройки церкви на кладбище в Подосиновце, но так же, как и Чехов, не успел построить. Чехову помешала болезнь, а Отрокову – революция. Кроме того, мы знаем, что в 1889 г. Вологодским губернским училищным советом Отроков был утвержден попечителем Утмановского земского сельского училища. В 1908–1923 гг. по совместительству преподавал гигиену и химию в Подосиновском училище, являясь одновременно школьным врачом. В 1912 г. по его инициативе в Подосиновской волости было создано потребительское общество и открыта чайная в Подосиновце, а при ней изба-читальня; в читальне Николай Васильевич часто выступал с публичными лекциями по медицинским вопросам, проводил беседы о вреде пьянства, знакомил с правилами гигиены и санитарии.

Оба они были усердными земцами. Чехов был гласным Серпуховского уездного земского собрания. Отроков заседал и в уездном собрании, и в губернском, когда работал в Вологде.

В эти же годы Чехов активно помогал спасти журнал «Хирургия», который испытывал значительные финансовые трудности. Он писал и друзьям, и издателям, обращался к Суворину, готов был дойти до самых верхов. Сначала проблемы решились. Но потом в 1897 г., когда здоровье Чехова ещё ухудшилось, и он вынужден был жить за границей, он писал из Ниццы Суворину: «Опять дышит на ладан журнал «Хирургия», и опять я должен спасать его во что бы то ни стало, так как среди врачей я единственный человек, который имею знакомства и связи в литературном и печатном мире. Журнал в научном отношении превосходный, совсем европейский… Если бы для этого понадобилось назваться издателем, то я назвался бы и потом неделю простоял бы перед домом Витте босиком, с непокрытой головой и со свечой в руке». В те же дни он писал В.М. Соболевскому: «Как-то было у меня кровохарканье… и мы, эскулапы, общим советом решили, что форсированное хождение по лестнице в моем положении скорее вредно, чем полезно, – и я перебрался». Обратим внимание, что Чехов упорно считает себя все-таки врачом, эскулапом.

Там же в Ницце он продолжал заниматься и медицинской практикой, хотя и в меньшем размере. Он лечил мужа генеральши Шанявской, жену Розанова, сестру Соловьевой, участвовал в консилиумах, например, у доктора Любимова, которого спасти, к сожалению, не удалось. Вернувшись в Россию, он писал совершенно отчетливо: «Мне опротивело писать… Я охотно занялся бы медициной, взял бы какое-нибудь место, но уже не хватает физической гибкости» (из письма Л.А. Авиловой в июле 1898 г.). Очутившись в своем любимом Мелихове, он не мог не помогать крестьянам, и принимал больных, и направлял их в столичные клиники, и выезжал по вызовам.

Здоровье ухудшалось все более быстрыми темпами. Нужно было совсем переселяться на юг. Чехов построил дом в Ялте и переселился туда. Но и там он не перестал быть доктором, хотя сам уже всё чаще вынужден был лежать, ограничивать себя и в писании, и в прогулках. М.О. Меньшикову он писал осенью 1898 г.: «Если бы я захотел, то у меня здесь была бы большая практика». Но и без большой практики врачебных хлопот у него было очень много.

В январе 1899 г. он уговаривал Л.И. Веселитскую лечить сына в Ялте: «Этот город, который я знаю уже давно, более 10 лет, оставил во мне немало дурных воспоминаний, но я эскулап, я должен быть объективен и судить по справедливости». К Чехову обращались многие знакомые, в том числе и вятский уроженец, близкий друг Чехова – Николай Иванович Коробов. У него заболела чахоткой жена, и он попросил Антона Павловича посоветовать, где поселиться в Ялте. Чехов охотно несколько месяцев консультировал Коробовых, а когда Екатерина Ивановна приехала с детьми, то следил за её здоровьем и посылал отчеты Н. И. Коробову. Это были близкие друзья. Но столь же ответственно Чехов занимался устройством чахоточных больных в Ялте, даже если не знал их лично. В Ялте он устраивал молодого А.М. Горького, серпуховского врача И.Г. Витте, студента С.П. Дурасова, маленького журналиста Епифанова, химика и поэта Радина, учителя А.П. Негеевича и многих других.

Горькому он жаловался: «Одолевают чахоточные бедняки… Видеть их лица, когда они просят, и видеть их жалкие одеяла, когда они умирают, – это тяжело. Мы решили строить санаторию, я сочинил воззвание; сочинил, ибо не нахожу другого средства». Когда весть о строительстве санатория Чеховым, попала в газеты, на него буквально обрушился град писем от больных с просьбами устроить в Крыму.

С каждым месяцем здоровье писателя и доктора Чехова ухудшалось, несмотря на то, что он сам считал Ялту способной излечить самую лютую чахотку. Литература, а в последние годы в особенности драматургия, когда он писал пьесы для молодого Художественного театра, женитьба и, связанные с этим возникшие семейные проблемы, оставляли для занятий медициной все меньше сил и времени. Уходил из жизни Чехов уже совсем не доктором, а замечательным, популярным, любимым писателем не только русских людей, но и многих читателей за рубежом.

Разумеется, сравнивать деятельность этих двух выдающихся людей не совсем корректно. О Чехове мы знаем очень много, вплоть до мелочей его разнообразной деятельности, семейной жизни, а об Отрокове знания наши намного беднее. Надо было бы поднять архивы Вологодской области, там, вероятно, нашлось бы значительно больше подробностей, которые свидетельствовали бы о такой же значительной деятельности доктора Отрокова. Но и сегодня мы можем с полным основанием говорить, что вдали друг от друга эти два человека жили по одним и тем же моральным человеческим и врачебным законам.

Николай Васильевич Отроков 20 августа 1928 г. получил почётное звание Герой Труда. Вместе со званием Наркомат здравоохранения выдал ему премию: хирургический стол с полным комплектом инструментов и автоклав. В документах на присвоение высокого звания местная администрация отмечала: «В заслугу врачу Отрокову следует поставить то, что он смотрел на свою службу не как на профессию, а как на общественный долг, и, несмотря на все трудности, какие ему пришлось преодолевать в условиях работы среди некультурных темных крестьянских масс, на 80 % неграмотных, разбросанных в лесных деревушках Северного края, где процветало знахарство и царило полное невежество, он сумел завоевать авторитет и доверие населения, и приучить его обращаться при заболеваниях к медицинской помощи. Это положение с неоспоримой ясностью подтверждается тем, что в Подосиновском районе почти отсутствует такая социальная болезнь как сифилис, и незначительно развит туберкулез, несмотря на то, что условия для развития этих болезней вполне благоприятны (лесозаготовки, отхожие промыслы, война и т.д.)». Через год с небольшим 1 декабря 1929 г. он вышел на пенсию, но продолжал консультировать местных врачей и оказывать им практическую и теоретическую помощь. «Свою работу отец оставил неохотно, – писала В.Н. Отрокова, – хотя тогда ему и был 71 год от роду. С работы уйти его заставила потеря зрения. Я помню, присутствовала при передаче инструментария вновь заступающему на его место врачу Глазову Н.С. Отец плакал, передавая ему имущество больницы и просил беречь его все, как свое. Но и уйдя с работы, он долгое время болел за свое дело и всегда охотно помогал врачам, работающим после него и обращающимся к нему за помощью».

Умер Н.В. Отроков в 1940 г.

На месте Белой больницы, сгоревшей в 1934 г., установлен бронзовый бюст Н.В. Отрокова работы кировского скульптора Людмилы Леденцовой.
Герценка: Вятские записки - Два врача - А.П. Чехов...

HerzenLib.ru›almanac/number/detail.php…