⮉
 | На сайте ВГД собираются люди, увлеченные генеалогией, историей, геральдикой и т.д. Здесь вы найдете собеседников, экспертов, умелых помощников в поисках предков и родственников. Вам подскажут где искать документы о павших в боях и пропавших без вести, в какой архив обратиться при исследовании родословной своей семьи, помогут определить по старой фотографии принадлежность к воинским частям, ведомствам и чину. ВГД - поиск людей в прошлом, настоящем и будущем! |
| VGD.ru | РЕГИСТРАЦИЯ | Войти | Поиск |
СУДЬБЫ ЛЮДСКИЕ... ОНИ МОГЛИ БЫ СЛОЖИТЬСЯ ПО ИНОМУ, НЕ БУДЬ ВОЙНЫ...
|
| ← Назад Вперед → | Страницы: ← Назад 1 2 * 3 4 5 6 7 Вперед → Модераторы: galinaS, tatust |
| Ella ДОНЕЦК, ДНР Сообщений: 20901 На сайте с 2005 г. Рейтинг: 3645 | СУДЬБЫ ЛЮДСКИЕ... ОНИ МОГЛИ БЫ СЛОЖИТЬСЯ ПО ИНОМУ, НЕ БУДЬ ВОЙНЫ... Рассказы, КОТОРЫЕ ПИШЕТЕ ВЫ. Natasha0709 прислала мне свои детские воспоминания. Хочу поблагодарить ее ! Должна сказать, что я под сильным впечатлением от написанного! Благодаря Наташе я и открываю новую ветку. Считаю, что рассказ имеет право на публикацию не только на форуме, но и в печати. Ваши родные, друзья, знакомые рассказывали Вам о свой жизни во время войны? На фронте, в оккупации, в плену, в фашистском рабстве ? Расспросите, опишите и пришлите ! И Вы поверите, что и Вас Б-г создал писателем ! Не рассказывали? Тогда не теряйте времени, расспросите... Бабушек и дедушек, мам и пап, родственников... Уходит опаленное войной поколение..... Нам будет так нехватать их; их лиц, их улыбок, их доброты, их мужества, их стойкости, их памяти... С уходом каждого человека умирает целая вселенная. Но еще есть время. Еще можно успеть. Так не будем терять времени ! Не будем оставаться равнодушными ! Вместе со стариками остановитесь, прислушайтесь к обратному бегу времени, окунитесь в те страшные и счастливые, огненные и трудные, голодные, но такие незабываемые годы их молодости ! Наташин рассказ будет размещен ею самой. |
Лайк (4) |
| mikesm Сообщений: 185 На сайте с 2009 г. Рейтинг: 4474 | Выжить, чтобы вернуться… (Рассказ отца) Донеслись тихие шаги, и Володя почувствовал, как мать обняла их и шепотом сказала отцу: – Ванюша, долго не засиживайтесь. Хорошо? – Ладно, – ответил отец и спросил, – как Славик? – Немного полегче, – сказала мать, – ничего, все будет нормально. Не волнуйся. Я пошла, что-то наш малыш захныкал. Они услышали, как мать присела на кровать и начала тихо напевать, укачивая и успокаивая Славика. Отец сидел, смотрел на огонь в печке, курил едучую махорку, о чем-то думая. Потом повернулся к Володе: – Грудь-то болит, сынок? – А-а-а, ерунда! – махнул рукой Володя. – Ты же нас приучил, если тяжело, больно или плохо, всегда думай о близких и тогда боль полегчает. Это же, правда, пап? – Да, Вовка, так и есть, – сказал отец, выбросил окурок, достал из кармана жестяную баночку, свернутую газету, быстро скрутил цигарку, прикурил и взглянул на сына. – Я прошел всю войну, думая о родителях, нашей мамке, тебе и знаю, что вы оберегали меня от смерти. – Ты же далеко был от нас, – сказал Володя и, прижавшись к отцу, незаметно прикоснулся к большому уродливому шраму на спине. – Пап, я не понял, как берегли? Но отец молчал, глядя на язычки пламени… Володя видел, как сразу осунулось его лицо, нахмурились густые брови, образуя на переносице злую насупинку, взгляд стал каким-то тяжелым, жестким, чужим, не тем, как всегда смотрел на них, а страшным, обжигающим. – Пап, – Володя взглянул на отца, – не смотри так, не надо. Лучше скажи, как могли тебя беречь? Отец затянулся, выпустил едкий дым и медленно сказал: – Знаешь, Вовка, трудно и сложно это объяснить. Ты сейчас не поймешь. С Аннушкой, нашей мамкой, мы прожили после свадьбы всего месяц или два и меня призвали в армию. Она осталась жить с моими родителями. Сначала меня отправили учиться в полковую школу, затем дивизионную. Хотели послать на офицерские курсы, но я отказался, сославшись на маленькое образование. Так и остался старшиной. Командиром у нас был толковый, умный мужик. С ним нашел как-то общий язык. Он старался мне помогать, ну и я платил ему той же монетой. Через несколько месяцев пришло письмо, где мамка написала, что ты родился. Ух, как я обрадовался, Вовка! Не знаю, каким образом, но командир об этом прослышал. Вызвал к себе и сказал: – Слушай, Иван. Иди в канцелярию и оформляй отпуск. Съездишь домой, родителей, жену с сыном повидаешь. Мне очень хотелось съездить на побывку, но стал отказываться. Говорил, что много дел останется незавершенными, но командир голос повысил и уже в приказном порядке строго так: – Старшина, слушай мою команду! Взять документы и в путь. Не могу тебе объяснить, но если ты сейчас не съездишь, может так получиться, что не скоро еще домой попадешь. Ничего не спрашивай, а быстро выполняй мой приказ. Все, свободен! На поезде, попутках, а где и пешком я торопился домой. Всю дорогу мечтал, как буду тебя нянькать. Чуть ли не бегом бежал по деревенской улице, когда добрался. Открыл дверь, сбросил вещмешок и остановился, словно вкопанный, глядя, как наша мамка тебя кормила. А ты лежал на руках и только покряхтывал, причмокивая. Все сразу бросились обниматься, а я мамку крепко-крепко прижал, смотрю на тебя, а ты будто почувствовал, что папка вернулся. Агукать начал, улыбаться ртом беззубым. Подхватил, лицом прижался, а от тебя материнским молоком пахнет и сам еще малюсенький, а потом захныкал, когда задел тебя щекой небритой. Губенки кривишь, слезы на глазах… – Пап, пап, – перебил Володя, – я это помню. – Нет, Вовка, ошибаешься. Ты же грудной был… – Помню, помню…. – Упрямо твердил Володя. Отец взглянул на него, прижал к себе худенького Володю и снова отвернулся к печке, наблюдая за пляшущими язычками пламени. – Да-а-а, не удалось мне вволю с тобой понянькаться и в родном доме побывать, как наступила пора назад возвращаться. Взял я листок бумаги, прижал к нему твою кроху-ладошку, обвел ее чернилами и сунул в карман, чтобы всегда о тебе помнить. Моя мать сняла с себя иконку, надела мне и сказала: – Береги ее, Ваня. Она беду отведет. Не потеряй. – И перекрестив, поцеловала. Со всеми попрощался, нашу мамку поцеловал, тебя, пахнущего молоком, вдохнул, чтобы не забыть этот запах и вышел, сказав, чтобы меня не провожали. Понимаешь, Вовка, словно камень на душе лежал. – Почему? – Тихо спросил Володя, прижавшись к отцу. – Предчувствия были нехорошие. – Нахмурил он брови. – Какие? – Плохие, Вовка, плохие, – задумавшись, сказал отец, – вернулся в часть, а через три недели началась война. – Расскажи, пап. – Попросил Володя. – Тяжело вспоминать, да и не люблю, – сказал отец и, просыпая махорку на пол, свернул цигарку, и прикурил, – до сих пор снятся ребята. Из тех, с кем я был с самого начала войны, наверное, единицы в живых остались. Да и они разбросаны судьбой во все стороны. Сколько раз искал, так никто и не отозвался. Многих потеряли за первые дни войны, очень многих. Страх, неразбериха, растерянность была. Фашисты беспрерывно бомбили, десант в тыл сбрасывали. Мы не понимали, что творится. Порой казалось, что эти выродки со всех сторон наступали. Нам отдали приказ, чтобы отходили на восток, а куда именно, никто не знал. Так и шли, отбиваясь. А фашисты то сзади, то с флангов на нас перли или, вообще, впереди оказывались. Жутко было, непонятно… – Пап, ты говоришь, что было страшно, а у самого-то вон, сколько орденов и медалей на гимнастерке! Значит, ты хорошо воевал? – Все воевали. Бились за нашу землю, за матерей и отцов, за детей своих. Дрались, себя не жалея, чтобы войну выиграть. И мы смогли победить, хоть и очень много людей погибло. Но в начале было страшно. Убивали наших солдат, в плен попадали, в окружение… – И ты, пап, находился в окружении? – Перебил Володя. – Да, пришлось и там побывать, – медленно, с неохотой, сказал отец, – первый раз угодили в конце июня сорок первого года, потом на следующий год пробивались с тяжелыми боями и последний раз попали, когда Венгрию освобождали. Нас тогда в болото заманили, и мы три дня не могли из него выйти, такой ураганный огонь вели фашисты, что нельзя было голову поднять. Когда помощь подоспела, оказалось, что от всего полка лишь рота осталась, да и то почти все были ранены. Вот так-то, Вовка… – Пап, расскажи, а? – стал просить Володя, – ты ни разу об этом не говорил. Отец поморщился, словно от боли, растер лицо ладонями, шумно выдохнул: – Не хочу вспоминать. Тяжело… – Ну, пап! Хотя бы, как в первый раз попал… Володя заметил, как сразу постарело лицо отца, покрывшись морщинками. Взгляд из-под густых бровей сделался колючим, будто чужой человек рядом сидел. Отец глухим голосом начал рассказывать, изредка замолкая и задумываясь: – Летом сорок первого года стояла жара несусветная. Мы с тяжелыми боями отступали от самой границы. Нашу часть почти полностью разбили, а остальные получили приказ отходить на восток. А куда? Место назначения никто не знал. Просто на восток… Творилось что-то невообразимое. Фашисты, волна за волной накатывались, прорывали оборону, десантировались. Стрельба ни на минуту не прекращалась. Здесь-то меня и ранило под ключицу. Осколок вышел со спины, вырвав кусок мяса. Санитары остановили кровь, замотали и все. Сказали, что надо срочно в госпиталь. Где его искать-то? Никто об этом не знал. И мне пришлось еще два дня идти со своим подразделением. От жары началось нагноение раны. Стал бредить от высокой температуры. Очнусь, а мне говорят, что я какого-то Вовку звал и с ним разговаривал, а сам шел в это время вместе со всеми. Знал, если упаду, уже не смогу подняться. В следующий раз очнулся, ткнувшись головой в спину солдата. Все стояли, пропуская колонну санитарных машин. Наши затормозили одну, кое-как затолкали в переполненный кузов, и я сразу потерял сознание. Пришел в себя от громких взрывов. Фашистские самолеты, несмотря, что на машинах были нарисованы красные кресты, сбрасывали на колонну бомбы. Такая карусель в воздухе крутилась, что смотреть было жутко. Все лежали и ждали, попадут в нас или нет. Это, Вовка, хуже всего. Оружия мы не имели, только документы находились с нами. Лишь у меня наган лежал на всякий случай. – Какой случай? – Не понял Володя. – Лучше застрелиться, чем в плен попасть к фашистам. – Сказал отец и замолчал, задумавшись. Володя осторожно к нему прижался. Тихо, чтобы не заметил отец, ладошкой нащупал на спине глубокий шрам и начал его гладить, едва касаясь пальцами. Нервничая, отец скрутил цигарку, подрагивающими пальцами зажег спичку, прикурил и продолжил: – Проклятые фашисты весь день за нами охотились. Повезло, что на пути встретился лесочек. Машины, уцелевшие после бомбежек, быстро в нем скрылись. Ближе к вечеру еще появились новые машины с тяжелоранеными. Водители сказали, что мы попали в окружение. Посовещавшись, решили прорываться ночью. Единственный шанс, что пробьемся к нашим. Пока не стемнело, нас санитары перевязали, мертвых похоронили в лесу, подлатали машины и стали ждать. После двенадцати ночи, когда стало темно, колонна тронулась в путь. Выехали на дорогу, словно язвами усеянную воронками от бомб и снарядов. Без света, тихо поехали на восток. Тридцать или сорок машин было, и в каждой битком лежали раненые. Ты представляешь, Вовка, сколько везли наших бойцов? Уйма! Колонна растянулась по дороге, и вдруг раздались выстрелы из танковых орудий, словно нас специально ждали. Подожгли первую и последнюю машины, а затем, не торопясь, начали расстреливать всю колонну, будто в тире. Я находился в одной из последних машин, а фашисты стали поджигать передние. Видно было, как все ближе и ближе к нам разлетались машины от взрывов, вспыхивая, как свечи. Жутко в кузове лежать и ждать своей очереди, зная, что она могла прийти в любой момент. В нашей машине ехал молоденький лейтенант. Он выскочил из кабины, присел и стал смотреть на линию горизонта. Ночь, а со всех сторон, не затихая, шли сильные бои. Тот заметил при всполохах, что в одном месте можно прорваться. Закричал шоферу, чтобы тот выворачивал в степь. Рискнули вырваться из ада. Машина съехала с дороги, за нами еще одна успела выскочить и все. Остальных накрыло снарядами. Мы лишь успели заметить, как в воздух взлетели обломки от машин и то, что осталось от наших солдат. У меня до сих пор эта картина стоит перед глазами… Снова отец замолчал. Володе было видно, как дрожали его руки, стараясь удержать баночку с махоркой. Володя забрал ее, оторвал кусочек газеты, свернул цигарку, провел по краешку языком и помог отцу прикурить. Тот сделал несколько глубоких затяжек и, обжигаясь, выбросил окурок в печку, продолжая молчать. Глядя на огонь, Володя терпеливо ждал, стараясь не потревожить отца. Незаметно свернул еще одну цигарку и положил ему на ладонь. Отец вздрогнул от неожиданности, с недоумением взглянул на самокрутку и опять закурил, забыв, что только сейчас выбросил окурок. Долго он сидел, не шевелясь, потом продолжил свой рассказ: – Наша машина, Вовка, без света уходила в степь на большой скорости. Мы лежали в кузове, ударяясь друг о друга, и терпели, стараясь не застонать от боли. Думал, что удалось вырваться, и вдруг почувствовал сильный удар, и я куда-то в темноте полетел. Потом еще удар обо что-то острое и потерял сознание. Очнулся от солнечных лучей, бьющих в глаза. Стал подниматься и не получается. В грудь что-то уперлось и колет. Приподнял голову и вижу, как чья-то винтовка своим штыком пропорола мне плащ, гимнастерку и, проткнув иконку, уперлась в грудь. Тогда я повернулся медленно на бок и, изгибаясь, как червяк, еле-еле поднялся на ноги. Смотрю, а вокруг все, кто со мной в кузове находился, мертвые лежат. В озере лишь одно крыло виднелось от машины. Медленно развернулся, а позади высоченный обрыв, с которого мы упали. Я лежал-то с краю и первым вылетел из кузова, поэтому и остался в живых, а на других взглянуть было страшно. Переломанных, в запекшейся крови, разбросало по всему берегу. Стон услышал, когда хотел взобраться на обрывистый берег. Потом кто-то меня тихим голосом позвал. Посмотрел, а в стороне от всех лежит сержант из нашей дивизии. Рукой пошевелил, чтобы я подошел. Добрался до него, и страшно стало от его вида. Гимнастерка разодрана, а из груди сломанные ребра торчали, и между ними что-то хлюпало, хрипело, когда он старался вздохнуть и сказать. Показал на наган и шепнул, чтобы его пристрелил. – Да ты что, сержант? – сказал ему, – сейчас тебя чем-нибудь перемотаю и потихонечку начнем выбираться. Потерпи, до своих дотянем, а там сразу в госпиталь. Он стал опять шептать, а на губах пена кровавая пузырилась: – Старшина, я уже не жилец. Отдай наган и уходи. Доберешься до наших, расскажи, что произошло. Оставь и иди. Плохо мне. Немного жить осталось. Наши где-то рядом. Если останешься в живых, отомсти за нас. Уходи… Отдал наган. Попрощался, зная, что больше не увидимся, и побрел. Кое-как взобрался на обрыв, оглянулся, а он уже и не дышит, и оружие не понадобилось. Стоял на краю, Вовка, и не знал, что делать. Пустота внутри. Один остался. И так тошно было на душе, хоть волком вой! Хотел уже назад спуститься, взять оружие и.… И тут, словно кто-то в сердце кольнул. Как же вы останетесь без меня, как жить будете? Не выдержал, взвыл по-звериному, любым способом, хоть ползком, решил добраться до наших. Я обязан был выжить, обязан был вернуться домой, чтобы ты сиротой не остался. Оглядываться начал по сторонам. Определил по солнцу, где восток находился и пошел, а к ногам, будто гири привязаны и с каждым шагом они становились все тяжелее и тяжелее. Иногда, прямо на ходу, я терял сознание. Очнусь, и замечал, что стоял я на одном месте и топтался. Снова на солнце взгляну и бреду на восток. Вокруг везде стрельба шла, разрывы снарядов слышны, мертвые лежали, танки, машины горели, и я в этом аду весь день двигался в сторону наших, теряя сознание, падая, поднимаясь, и продолжал путь. Ночью добрался до своих. Смутно помню, как сразу меня на машине отправили в госпиталь. Потом рассказывали, когда стали снимать с меня одежду, весь персонал сбежался. Все, начиная от сапог и заканчивая плащом, было превращено пулями в решето, а на мне врачи не нашли ни одной царапины, хотя и на повязке были заметны следы пуль, что вскользь задели. Когда узнали, откуда я вернулся, вообще удивились. Из той колонны добрался я один живым. Врачи заметили перед операцией мой сильно сжатый кулак. Долго мучились, чтобы пальцы разогнуть, а когда получилось, увидели в ладони свернутый листок бумаги, на котором был рисунок детской ручонки. Получается, Вовка, что ты меня вывел из окружения, словно за руку держал. Да-а-а, кто был со мной в тот день, все погибли. Их не пересчитать. А за всю войну? За нашу землю дрались, за всех родственников. Для того чтобы мы, вот как сейчас, могли сидеть у печки и разговаривать. Воевали, чтобы вам мирно жилось. Понял, Вовка? А теперь иди. Разбередил ты мне душу своими расспросами. Я немного еще посижу, потом мамке помогу. – Чем помочь? – Спросил Володя, вставая и тихо направляясь в комнату. – Понянькаюсь с малышом, чтобы мамка отдохнула, – донесся голос отца, – хочу наверстать упущенное, если получится. Иди, сынок, иди… |
| mikesm Сообщений: 185 На сайте с 2009 г. Рейтинг: 4474 | Зима пятьдесят второго… – Володя, не забудь покормить ребят, – сказала мама, укуталась в старую шаль, надела пальто, подшитые валенки, и взглянула на старшего сына. – Накажи Юре, чтобы не обижал Галинку. Обед вам приготовила. – Ладно, – зевая, сказал Володя, худенький, светловолосый мальчуган. – Мам, опять соленая треска с картошкой, да? Селедку бы купить, и конфеток… – Сегодня обещали зарплату выдать, – сказала мама и посмотрела на окна, покрытые толстым слоем инея и морозную бахрому, висевшую по углам, приоткрыла заслонку и бросила в печь несколько кусков угля. – Если получу, папа в город поедет и привезет. Одевайся теплее, на улице сильная стужа. Ну, я побежала, – и, взяв сумку, вышла из комнаты. В коридоре барака было холодно. Анна Ивановна направилась к выходу, замечая при тусклом свете искрившуюся на стенах изморозь. С трудом приоткрыв дверь, охнула от клуба морозного воздуха, ворвавшегося в коридор, и быстро вышла на улицу, прикрываясь шалью. Медленно ступая по тропке среди высоких сугробов, она выбралась на дорогу. Направилась вдоль высокого забора с колючей проволокой поверху, за которыми находились сторожевые вышки, где виднелись пулеметы, доносился нескончаемый лай собак, выкрики команд и голоса заключенных, стоявших на утренней поверке. За четыре года, как они приехали сюда после войны, Анна Ивановна так и не смогла привыкнуть к лагерям, которых было не менее десятка рядом с их поселком, где отбывали срок уголовники и заключенные по пятьдесят восьмой статье. К этим бесконечным окрикам, к колоннам заключенных, что водили каждый день на работу под усиленной охраной в сопровождении здоровых злых собак. Казалось, словно река из человеческих тел текла по дороге, которой не было конца и края. Главное, чтобы не попасть, когда их ведут навстречу. Тогда охрана приказывала освободить дорогу, заставляя спрыгивать в кювет в любое время года, не обращая внимания на лужи, грязь да сугробы. При тусклом свете фонарей, Анна Ивановна, вздрагивая от холодного ветра, смотрела на лагеря, растянувшиеся на многие километры вдоль дороги, занесенной снегом и разделенные голой местностью, где вырубили не только деревья, но и чахлые кусты. Иногда, вдали, мелькали фигуры поселковских жителей, шагающих на работу. Одни торопились в промышленную зону, что была неподалеку от города, другие направлялись в лагеря. Туда же шла и она, работая в бухгалтерии большого лагеря, где отбывали срок около пяти тысяч человек, осужденных по пятьдесят восьмой статье. Наконец-то, Анна Ивановна добралась до проходной, где ее ждала сотрудница, разговаривая с охранником. – Ну, все, можешь нас вести, – сказала она. – Оружие с собой? – и, засмеявшись, распахнула дверь. – С собой, – буркнул охранник, похлопав по кобуре. – Хватит? Если мало, вон, на вышках стоят, вмиг сено накосят, – и гулко расхохотался, – шевелись, бабоньки. Устал каждую провожать. Скоро ваши мужики морду набьют, подумают, что ухлестываю. – Помолчи, ухажер, – сказала Анна Ивановна, покосившись на высокого, краснощекого охранника. – Только ума хватает, что девок зажимать да на заключенных орать. – Нишкни, Иванна, – огрызнулся он. – Радуйся, что на сносях, а то бы не пожалел. За такие слова вмиг статью схлопочешь. – Ну-ну, – буркнула Анна Ивановна и, ускорив шаг, быстро добралась до двухэтажного здания, стоявшего неподалеку от проходной. Скинув пальто, она села за стол, и стала дышать на покрасневшие озябшие пальцы. Затем достала документы, счеты и начала работать, щелкала костяшками и записывала в ведомости, не обращая внимания на сотрудников отдела. – Здравствуйте, – послышался тихий, вежливый голос и в кабинет зашел заключенный, снял шапку и направился к столу, где он работал. Многие промолчали, не отвечая на приветствие. Другие кивнули головами, не привлекая внимание. Некоторые что-то пробурчали в ответ, и лишь два – три человека отозвались, взглянув на худого, в очках, заключенного. – А-а-а, здравствуйте, Сергей Васильевич, – сказала Анна Ивановна. – Заработалась, годовой отчет заканчиваю. Тороплюсь… – Может, помочь? – поправляя очки, сказал он. – Нет, спасибо, – Анна Ивановна, едва заметно улыбнулась, – справлюсь. У вас и так много работы. – Обращайтесь, если что-то не поймете, – сказал Сергей Васильевич, разбирая папки с документами. – Хорошо, – кивнула она, записывая цифры. Ближе к обеденному перерыву, открылась дверь и заглянула уборщица: – Анна Ивановна, – сказала она, – вас Николай Ефремович вызывает. Аккуратно сложив документы, Анна Ивановна вышла и, вздрагивая от холода, направилась в конец коридора, где был кабинет главного бухгалтера. – Вызывали? – спросила она пожилого мужчину в военной форме. – Проходи, Аннушка, проходи, – сказал он и кивнул на ее живот. – Когда ножки будем обмывать? – Немного осталось, – улыбнулась Анна Ивановна. – Ваня ждет, ребятишки спрашивают, а теперь и вы пристаете. – Мужик родится, – сказал Николай Ефремович, – можешь мне верить. Я никогда не ошибаюсь. Молодец, Иван! – Опять мальчишка, – засмеялась она. – Двое носятся сорванцов и снова пацан. Дочку хочу, дочку. – Мальчишка будет, – повторил Николай Ефремович. – Если угадаю, готовься, всем поселком будем обмывать. – Николай Ефремович, вы позвали меня, – сказала Анна Ивановна, – чтобы в гости напроситься? – Нет, Аннушка, – нахмурившись, сказал он. – Зоя, наша кассир, заболела. Ты подменяла ее, знаешь, как и где получают зарплату для колонии. Вот документы, садись в машину, и езжайте в центральную кассу. Получишь деньги, а после обеда начнешь раздавать. Договорились? – Хорошо, – сказала Анна Ивановна, забрав папку, – а то ребятишки селедку просят да карамельки. Завтра Ваню попрошу, чтобы из города привез. Ох, обрадуется, малышня, – и вышла, закрыв дверь. Доехав до центральной кассы, шофер подогнал машину к входу, чтобы легче было грузить мешки с деньгами, сам остался в кабине, а Анна Ивановна вошла, постучала в металлическую дверь, назвала себя и протиснулась внутрь, когда ей приоткрыли. – Нельзя было раньше приехать? – недовольно сказала молодая женщина, с подкрашенными губами и одетая в цветастое платье. – Я не обязана каждого ждать. Своих дел хватает. – Валентина Петровна, я приехала, когда мне передали, – сказала Анна Ивановна и, подошла к столу, где лежали плотные, тяжелые мешки. – Сейчас пересчитаю и все. Меня тоже ждут. – Все давно подсчитано и приготовлено, – ответила Валентина Петровна, достав бланки. – Распишись… – Деньги любят счет, – сказала Анна Ивановна. – Сейчас… Вдруг раздался телефонный звонок. Валентина Петровна подняла трубку: – Алло, – сказала она и, мельком взглянув на Анну Ивановну, долго слушала, потом ответила: – Хорошо, сейчас приду. Отпущу «пятьдесят восьмых» и прибегу. Положив трубку, она стала торопить Анну Ивановну: – Все, забирай мешки и езжай. Меня вызывает начальство. Быстрее… – Я не пересчитала, – повторила Анна Ивановна. – Ты иди, а я останусь. Дождусь тебя, вместе посмотрим и заберу. – Нельзя чужих оставлять в кассе. Не волнуйся, все в порядке. Видишь, мешки опечатаны? – сказала Валентина Петровна, подкрашивая губы перед осколком зеркала. – Ты не первый раз получаешь. Знаешь, у меня всегда тютелька в тютельку или не веришь? – Верю, но… – Все, расписывайся, и грузите, – перебила Валентина Петровна, бросив документы на стол. – Некогда мне лясы точить. Ставь роспись и беги за шофером. Пожав плечами, Анна Ивановна оформила документы, сходила за шофером, перетаскали мешки и поехали в лагерь. Закрывшись в кассе, она, высыпая на стол пачки денег, начала пересчитывать, делая пометки. Закончив работу, сверила записи и почувствовала, что ей становится плохо. Присела на стул и снова взялась за деньги, думая, что ошиблась. Сделав сверку, побледнела и обвела взглядом упаковки. Поднялась, убрала их в сейф, опечатала и, схватив документы, побежала к главбуху. – Николай Ефремович, беда! У меня огромная недостача. Смотрите, – и заплакала. – Аннушка, успокойся, – сказал главный бухгалтер и начал просматривать записи. – Не может быть! Как ты ошиблась? – Кассир не дала пересчитать, – вытирая слезы, сказала она. – Кто-то позвонил, и она стала меня торопить. Хотела остаться, но Валентина не разрешила. Показала, что мешки опечатаны. Всегда же привозила все до последней копейки. Я и поверила… – Так…, – Николай Ефремович задумался, – вставай, Аннушка, пошли к начальнику. Надо срочно решать вопрос, срочно… – Алексей Михалыч, разрешите, – открыв дверь, сказал Николай Иванович. – Заходи, – раздался хрипловатый голос. За большим столом сидел моложавый полковник с орденскими планками на кителе. Позади, на стене, висел портрет Сталина. Папки, лежавшие на столе, сразу же убрал в сейф, когда они зашли в кабинет. Взглянув, он спросил: – Что случилось? Влетели, чуть дверь не снесли. – У Аннушки… Извините, товарищ полковник, – сказал главный бухгалтер. – У Анны Ивановны обнаружилась недостача после возвращения из центральной кассы. – Этого еще нам не хватало, – сказал полковник. – Считать разучилась? Почему не проверила? – Алексей Михалыч, кассир заставила выйти, – сказала Анна Ивановна. – Спешила. Она попросила расписаться за деньги и убежала. Я проверяла мешки. Все были опечатаны. А вернулись, стала считать, увидела, что нет огромной суммы. Полковник пододвинул телефон, попросил соединить с кассой и протянул Анне Ивановне трубку: – Говори… – Валентина Петровна, – закричала она, – у меня недостача. – Я-то причем? – услышала Анна Ивановна спокойный голос. – Ты получила всю сумму. Не знаю, куда подевала их. Умей отвечать за поступки. – Валентина Петровна, – заплакала она, – я даже не раздавала деньги. Привезли, начала считать и обнаружила… Может, ты ошиблась, когда готовила? – Я выдаю деньги тютелька в тютельку. В документах стоит роспись, что ты получила. Теперь сама отвечай. Все, – и разговор прервался. Полковник помолчал, глядя на Анну Ивановну, затем сказал: – Езжай туда, может, согласится снять остаток, чтобы убедиться, она ошиблась или вы виновны. Все, свободны. Жду вас в кабинете. Николай Ефремович, задержись. Когда закрылась дверь, Алексей Михайлович поднялся и, заложив руки за спину, прихрамывая, начал ходить по кабинету, искоса посматривая на главбуха. Развернувшись, встал перед ним: – Что делать, Николай Ефремович? – Товарищ полковник, – хотел он подняться, но тот рукой удержал его на стуле, – я знаю Аннушку… Извините, Анну Ивановну… Знаю мужа, детишек… Да все про них известно! Не могла она пойти на преступление, не могла! Не тот человек, понимаете? – Понимаю, но денег-то нет. И представляю, что будет, если недостачу она не перекроит, тем более, стоит ее подпись. За булку хлеба сажают, а тут…, – и, махнув рукой, он сел на стул. – Жаль семью. Пропадут без нее, – тихо сказал Николай Ефремович. Полковник снова поднялся и стал ходить, о чем-то думая. Остановился, опершись кулаками о стол, хмуро взглянул на бухгалтера и сказал: – Единственное, что могу сделать… Сейчас не стану вызывать конвой для ареста, а дам ей всего сутки, лишь потому, что ты ручаешься за нее, что она достанет деньги хоть из-под земли. Не найдет в срок, значит, я обязан передать ее соответствующим органам. Знаешь, что будет с ней. Все, больше я ниче… И в этот момент открылась дверь, и медленно зашла Анна Ивановна, вытирая слезы: – Валентина Петровна не стала со мной разговаривать. Показала документ, где я расписалась и захлопнула дверь, – побледнев, она прислонилась к стене. Полковник молча, посмотрел на главбуха и покачал головой: – Анна Ивановна, положите ключи на стол, скажите шоферу, чтобы вас отвез домой. Даю сутки для погашения недостачи. Завтра, в два часа, жду у себя. Все, вы свободны. Уже возле машины, ее остановил Сергей Васильевич, выскочив следом на улицу: – Анна Ивановна, дошел слух, у вас недостача. Сколько пропало денег? Она посмотрела заплаканными глазами: – Не могу сказать. Извините, – и сев в кабину, захлопнула дверцу. Вернувшись, домой, Анна Ивановна взглянула на маленьких ребятишек, и, не выдержав, села на скамеечку, обняла их и заплакала. – Мамка, не надо, – сказал Юра, взъерошенный мальчуган, лет шести. – Мы не баловались. Гальку не обижал. Не плачь… – Не пачь, ма, – повторив, обняла младшая дочка, – не пачь… – Ох, ребятки, – крепко прижав к себе, она плакала, – что же я буду без вас делать? Пропадете вы, пропадете… Оглядев комнату, где стояла самодельная мебель, она поднялась, подошла к комоду и начала доставать детские вещи, складывая на кровати. Заметалась. Нашла шкатулку, где хранила нитки с иголками, схватила ее, начала перебирать рубашонки, платьишки, да все, что попадало под руки, просматривая каждую вещь, и стала штопать, накладывать латки, если замечала, хоть небольшую дырку. – Аннушка, я думал, ты поздно вернешься, – услышала она голос мужа, – хотел ужин приготовить. Что случилось, почему плачешь? Она почувствовала запах бензина и солярки, исходивший от одежды мужа. Тяжелая ладонь легла ей на плечо, и он присел на корточки, стараясь заглянуть в лицо: – Аннушка, что произошло? – Беда пришла, Ваня, беда, – заплакав, уткнулась ему в грудь. – У меня огромная недостача. Мне дали сутки, чтобы ее перекрыть. Если не найду деньги, меня арестуют. Иван вскочил, быстро накинул фуфайку, надел валенки и крикнул с порога: – Не волнуйся, Аннушка. По поселку пробегусь, займем деньги. Люди помогут, – и захлопнул дверь. Ближе к вечеру, когда на улице стемнело, он вернулся, хмуро посмотрел, разделся, и тяжело вздохнув, сел рядом с ней: – Аня, у всех спрашивал. Ни у кого нет столько денег. Она сидела, перебирая старенькие детские вещички, потом взглянула на него: – Ваня, картошки хватит вам до конца зимы. Огурцы, капуста тоже есть. Думаю, до весны дотяните. Береги ребятишек. – Аннушка… – Ваня, я знаю, что говорю, – перебила она. – Если меня арестуют, значит, мы уже не встретимся. Не судьба… Забрав несколько платьев, она взяла ножницы, шкатулку и ушла за перегородку. Освободила стол, начала распарывать свои вещи и, рассматривая, думала, что можно из них сшить для детей. – Аннушка, я уложил ребят спать, – сказал Иван, присел возле печки, свернул самокрутку и прикурил, выпуская густой едкий дым. – Зачем платья разрезала? Может, все обойдется? Она покачала головой, посмотрела на мужа заплаканными глазами: – Нет, Ваня, ошибаешься. Иди, спи, а я что-нибудь ребятам сошью. Да, забыла… Володя селедку и конфеты просил. Купи, побалуй малышню. Иди к ним, не мешай… Всю ночь просидела Анна Ивановна за столом. Изредка доносился натужный кашель мужа. Он вставал, подходил к печке, закуривая, и глядел, как она раскраивала и шила детям рубашонки, платьишки для Галинки, просматривала старенькие вещички и, вздохнув, Иван уходил к ребятишкам. Она приготовила завтрак, поставила на стол, прикрыв тряпицей. Медленно поднялась, оделась, тихо прошла в комнату, едва прикасаясь, поцеловала детей, задремавшего мужа и осторожно приоткрыв дверь, не оглядываясь, пошла на работу, понимая, что больше никогда не вернется домой, не увидит, не обнимет своих малышей, не услышит их голоса… Она сидела в кабинете, не отвечая на приветствия и вопросы, глядела опухшими, от слез, глазами на ходики, висевшие на стене, и считала часы, оставшиеся до ареста. Слышала шепот сотрудников, как обсуждали ее, доносились шаги из коридора, и тогда казалось, что это идут за ней. Вновь смотрела на ходики, на стрелки, которые приближались к ненавистной цифре – четырнадцать. Время, когда арестуют. Остался час… Вдруг, дверь распахнулась и в кабинет забежал Сергей Васильевич – «политика», как его звали в отделе, который держал старый потертый мешок. Сняв запотевшие от мороза очки, прищурившись, он подошел к столу, где сидела Анна Ивановна, и поставил перед ней мешок: – Анна Ивановна, велели передать вам, – торопливо сказал он. – Мне никто и ничего не должен был передать, – сказала она, не отрывая взгляда от часов. Сергей Васильевич, путаясь, зубами развязал тугой узел, раскрыл мешок и придвинул к ней: – Посмотрите и пересчитайте. Время на исходе. Торопитесь… Она невольно перевела взгляд и увидела тугие пачки денег. Протянула руку, дотронулась и почувствовала, что теряет сознание… – Налейте, дайте воды, – закричал Сергей Васильевич, стараясь привести ее в чувство и, схватив графин, наполнил стакан – Эх, люди, люди… Анна Ивановна, отпейте. Легче станет. Очнитесь, время уходит… Почуяв, что ее тормошат, Анна Ивановна приоткрыла глаза, и медленно потянулась к мешку. – Пересчитайте, – донесся голос Сергея Васильевича, – торопитесь. Вас ждут… Вывалив пачки денег на стол, она быстро начала считать. Достала ведомость, сверилась с записями, охнула, взглянув на заключенного, уложила деньги обратно, схватила мешок и побежала к главбуху. – Николай Ефремович, деньги, – и плача, и смеясь, она поставила мешок. – Копеечка в копеечку. Открыв, он достал несколько пачек, внимательно посмотрел на них, пересчитал и взглянул на нее: – Откуда? – Не поверите, – сказала она, вытирая слезы. – Сергей Васильевич принес. Николай Ефремович посмотрел на часы: – Так… Аннушка, отнеси деньги начальнику лагеря. Если будет что-нибудь спрашивать, пусть вызовет меня. Я объясню… Постучав, она распахнула дверь, подошла к столу и вывалила из мешка деньги: – Алексей Михайлович, недостача перекрыта, – снова заплакала она. Полковник поднялся, рукой провел по пачкам, долго смотрел на нее и тихо сказал: – Я рад, Аннушка. Сейчас езжай домой, и отдохни. Завтра жду на работе. Все, свободна, – и взяв документы, принялся читать. Уже возле выхода, она столкнулась с Сергеем Васильевичем: – Скажите, откуда деньги? Где вы столько взяли? Заключенный снял старенькие очки, протер, взглянул на нее: – Анна Ивановна, я не имею права говорить, откуда деньги. Просто решили вам помочь. – Помочь? Да вы же не знаете, как мы живем. Откуда я возьму такую сумму, чтобы рассчитаться с долгами? – поправляя старый платок, сказала она. – Мы хорошо знаем вас, мужа, ваших ребятишек, – сказал Сергей Васильевич, – и знаем, как вам живется. И просто решили помочь. Все, бегите домой, бегите. Ребятишки заждались, – и, развернувшись, он зашел в отдел. Проводив его взглядом, Анна Ивановна поспешила на улицу, где ее ждала машина. Вечером вернувшись домой, Иван увидел жену, сидевшую за столом. Засмеявшись, он быстро подошел, обнял крепко, положил перед ней селедку, завернутую в газету и маленький кулечек с конфетами. – Аннушка, я знал, чувствовал, что все уладится. Не могли деньги пропасть. Просто кассир ошиблась, когда выдавала. Она долго смотрела на мужа, теребя в руках край фартука, потом глухо сказала: – Это была не ошибка, как я поняла. То, что не арестовали и домой вернулась… Ваня, нам помогли заключенные… Нет, точнее сказать, им удалось спасти не только наших детей, но и нашу семью. Иначе, все бы пропали, – и поправила седую прядь волос, выбившуюся из-под косынки… |
Лайк (1) |
| slavjanka Казахстан, Петропавловск Сообщений: 103 На сайте с 2011 г. Рейтинг: 32 | Война моего деда 1 Наступает время, когда человек живет воспоминаниями. Одно из них так потрясло меня, что даже по прошествии почти двадцати лет, я не могу его позабыть. Семнадцать лет назад я в очередной раз приехала в село Ново-Никольское. Хотя и родилась я в Петропавловске, но самые приятные воспоминания детства и юности связаны с этим дорогим моему сердцу местом. Там прошло много счастливых и памятных дней моей сознательной детской и юношеской жизни. Мои мама и папа родились в Ново-Никольском, ходили в одну школу, там же познакомились, а потом поженились. Все мои дедушки и бабушки жили и умерли в этой деревне. А дяди, тетушки, братья, племянники с племянницей и по сей день живут и здравствуют там, в нашей родной деревушке. Так что я по праву могу назвать это место самым дорогим и значимым в моей жизни моей малой Родиной. Обо всех моих многочисленных родственниках я расскажу в другой раз. А сейчас расскажу, пожалуй, о самом знаменитом члене моей многочисленной семьи, о своем любимом деде Васе, ветеране Великой Отечественной войны, принимавшем участие в самом грандиозном по масштабам сражении того времени Сталинградской битве, которая унесла сотни тысяч жизней людей. Хочу рассказать про деда, который благодаря своему сильному характеру и природной ловкости и смекалке, смог провести долгих 600 дней в немецком плену, выжить в этом аду и вернуться домой. Как сейчас помню, был весенний солнечный день. Я была в доме дедушки и бабушки: Василия Ивановича и Марии Яковлевны Алхимовых. Бабушка, как всегда, хлопотала на кухне, а дед лежал на печке. Понимая, что дед старый и, может быть, нам не удастся, вот так еще раз поговорить, я решила все разузнать и запомнить, а потом и записать. Подсела к деду и сказала: « Деда, расскажи мне про войну» Из того, что он рассказал тогда, в моей памяти остался лишь набор слов: Сталинград, плен, поезд, побег, Германия, Австрия. Если бы я только могла вернуть тот день, в который произошел наш с ним разговор! В основу этой статьи легли воспоминания дедовых детей, моего отца, тети и дядьев. Я долго и упорно мучила их расспросами, названивала в деревню, донимала папу. Но благодаря нам всем, благодаря участию членов поисковых форумов, и получилась эта статья. Я пишу ее для того чтобы мои дети, дети моих детей знали и помнили, что жил когда то в нашей семье такой человек, Алхимов Василий, который двадцатилетним ушел на фронт и принимал участие в самой страшной войне 20 века. Которому, как и сотне тысяч таких же парней и девчонок, молодыми ушедшими на фронт, хотелось жить. Я хочу, чтобы его потомки знали, что им есть кем гордиться. Я хочу, чтобы помнили. Слова деда запечатлелись в моей памяти, и сейчас, много лет спустя, я помню их. Вот его рассказ… 28 декабря 1941 года Полудинским районным комитетом я был призван на фронт. Мама плакала, собирая котомку с провизией, и дала мне в дорогу амулет заговоренный, чтобы он меня на войне от смерти оберегал. Этому мастерству ее научила моя бабушка Василиса. Не знаю, амулет ли меня спас, а может, судьба мне была жить долго, но сколько раз смерть смотрела в лицо, а в последний момент обходила стороной. Василиса Кондратьевна золотым человеком была, детей к ней маленьких лечить носили, никому она ни разу не отказала. А сама родом из Орловской губернии, в начале века приехала, да сыновей с собой привезла: Ивана, отца моего, и Петра. Голод был на орловщине, земли скудные. Вот и приехала она с детьми да со всем своим скарбом в Казахстан. Приехали, обосновались в Ново-Никольском. Вскорости отец женился, маму мою, Арину Тимофеевну, он привез из Ново-Георгиевки. За всю жизнь свою нажили родители 19 детей, но в живых осталось только четверо: сестра старшая Ольга, брат Емельян, я и Николай. Остальные не выжили в те трудные годы. Двадцатые годы были голодные. Хлеба вдоволь не видели. Спасала картошка. Благо почва плодородная была, картошка хорошая родилась. Появился я на свет холодным зимним днем первого января 1922 года. Мороз такой стоял, что нос страшно было высунуть. Родители назвали меня Василием. Ребенком рос подвижным и смышленым. Когда было мне 7 лет, всей семьей пришлось переехать на небольшой хутор в 8 километрах от деревни – Верный. В народе его называли Бирюк. В царское время землями этими владел помещик по фамилии Бирюков, отсюда и пошло название. Бирюк был небольшим хутором, дворов 40, но школа в нем имелась. В этой школе я закончил 3 класса, а после матушка отправила в Ново-Георгиевку продолжать учебу. Брат ее родной там жил, Гаврила Кузенев. Я жил там два года и домой вернулся. Образование получил 5 классов. Немного полегче жили только во времена НЭПа. А как стали большевики раскулачивать, да всех в колхозы загонять, тут и вновь голод начался. У отца скакуны породистые орловские были, так их в колхоз забрали. Что говорить – хлеб отнимали. Люди ямы за домом копали и прятали в них хлеб. Отбирали все, что только было можно отобрать. Есть так хотелось – сил не было. Порой спать ложились на пустой желудок. Отец, бывало, посадит Емельяна во дворе (он слепой был, лошадь в детстве копытом в глаз ударила после этого и ослеп), даст ему прут длинный в руки. Сам на крышу дома заберется и воробьев гоняет. А Емеля прутиком наобум машет и воробьев сбивает. Затем варили их и ели. Подростком работал учетчиком в колхозе, трудодни крестьянам начислял, а потом за математические таланты и умение общаться с людьми меня счетоводом назначили. Так до самой войны счетоводом и проработал. А 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. Сборы состоялись на Петропавловском вокзале, нас всех призывников разместили по вагонам и отправили в Акмолинск. По распределению службу мне довелось нести в 128 стрелковом полку 29 стрелковой дивизии, которая там и формировалась и впоследствии вошла в состав 64 Армии. Школу младших командиров проходили в акмолинских степях. После прохождения двухмесячных курсов в феврале 42-го перебросили в город Донецк в мотострелковые части. Меня назначили командиром отделения пулеметчиков. То, что линия фронта совсем рядом, я ощутил уже тогда, когда на самом первом построении скошенный вражеской пулей упал мой земляк из Метлишино. Во лбу у него зияла аккуратная маленькая дырочка, след от снайперской винтовки. Это был первый привет от немцев. Первые бои принял на территории Украины. Они шли с переменным успехом. Ходили в атаки, отражали контратаки. На Украине природа красивая. Степи такие же как у нас, полынью поросшие, только в их степях конца края не видать. И деревушки, такие же, только дома другие, мазанные, да соломой покрытые. Местные жители с надеждой на нас смотрели. А старушки причитали: «Ой, солдатики, куда же вы против немцев? Куда вы против них с винтовочкой? У них такое оружие, побьют они вас». Оно и правда. С оружием напряжёнка была. Порой одна винтовка на пятерых. Идешь в атаку без винтовки. Зачем? Неизвестно. Рядом бегущего солдата убьют – возьмешь у него винтовку и в бой. Тебя подстрелят, также другой твою винтовку поднимет. Так и переходила эта винтовочка от одного к другому. Первое время трудно было, пока привыкнешь, притрешься. Хотя к войне привыкнуть не возможно. В начале августа дивизию перебросили в район Котельниково. Немец шел на Сталинград, и командование решило, что наше место здесь. Перед 29 дивизией стояла задача: не пропустить врага к Сталинграду. В это же самое время пришло пополнение: несколько эшелонов бойцов, 208 стрелковая дивизия. Ребята из Сибири, крепкие, выносливые. Думали, вот они сейчас покажут фашистам кузькину мать. Но не тут-то было: разбомбили фашисты четыре эшелона солдат, все до единого погибли. Не успели даже ни одного выстрела сделать. Людей под Сталинград бросали много, но большая часть гибла. В современных художественных фильмах о войне 5 процентов правды показано. На самом деле реальность была намного страшнее. День 8 августа мне запомнился особенно. В это время шли бои под хутором Чиков. Потерял я друга своего, земляка Федора Чищенко из 106 стрелкового. У него в кармане лежала бутылка с зажигательной смесью. И надо же пуля – дура попала не куда-нибудь, а именно в эту бутылку. Вспыхнул Федька, как спичка. Помочь я ему не смог, пытался с него огонь сбить, но безуспешно. Воды не было, да и жара стояла. Разве ж тут потушишь? Так и сгорел он заживо. Ночью с товарищем решили похоронить Федора. Поползли. Стал я его тянуть за собой, а от него куски плоти отваливаются. Я покрепче взялся, потянул – оторвал руку. Взял за ногу – потянул , оторвал ногу. Вытащить его не было ни какой возможности. А тут еще немцы открыли огонь из минометов. Мы слишком близко подползли к их позициям. Пришлось уходить. Так тело Федора и осталось, на поле брани лежать. |
| slavjanka Казахстан, Петропавловск Сообщений: 103 На сайте с 2011 г. Рейтинг: 32 | Потери в боях были колоссальные, но боевой дух силен. Отвоевывали каждый кусок нашей советской земли. Я был стрелком, воевал с «Дегтяревым». Пулемет, бывало, так нагревался, что порой, когда не было воды, приходилось мочиться в ствол, чтобы хоть как то его охладить. Иначе орудие не стреляло, просто выплевывало пули. Жаждой так мучились, что губы трескались. Оружие было подотчетным, при потере грозил трибунал. По поводу этого вспоминаю такой случай. Как-то раз отступая, мы переходили речку вброд, и я уронил в воду противотанковое ружье. Тяжелое было очень, поэтому его несли два человека, я и еще один солдат из нашей роты. А место глубокое, ныряли несколько раз, не достали. Один москвич вызвался помочь, здоровый такой парень, сейчас не вспомню его имени. Так и он не нашел его. Зато этот самый парень, тех, кто плавать не умел, на себе на другой берег переносил. Про москвичей говорили, что важные очень, носы задирают, ничего такого сказать не могу. Мне хороший человек на пути встретился из москвичей. А с противотанковым ружьем в этот раз все обошлось. Немного погодя немцы такой обстрел нам устроили, убегали так, что пятки сверкали. Про утонувшее оружие никто не узнал. Ребята не проговорились. Немцы летом 42-го еще чувствовали превосходство своих сил, поэтому воевали с остервенением. Регулярные артобстрелы и авианалеты. Прежде чем бомбить, пустят в разведку самолет «Фокке-Вульф». Прилетит он, разведает, где наша часть стоит, сбросит парочку бомб и улетает. А немного погодя «Юнкерсы» жалуют. Тьма тьмущая. И как начнут бомбить. Такой дикий вой стоит. Что говорить страшно было. Всем страшно было. Но как бы там ни было, каждый из нас понимал, где мы находимся. Стреляли из винтовки по самолетам и пытались сбить. Самолет, бывало, так низко летит, что самодовольное лицо пилота видно с наглой ухмылкой. Помню, однажды, удалось сбить одного фашиста. Просто так из винтовки сбили. И каждый из нас думал, что это он сделал. Напоследок, отстрелявшись и отбомбившись, сбросят немцы бочку дырявую с приделанной к ней изогнутой рельсой. Летит эта бочка с ужасающем воем на землю. Это они так на психику нам действовали. И вообще по-разному пытались вселить в наши души страх и смятение. Листовки агитационные с самолетов сбрасывали. А однажды сбросили какой-то мешок. Несколько человек осторожно подобрались к этому мешку посмотреть, что там. Мало ли, может они опять какую новую гнусность придумали. Открыли его потихоньку, а в мешке человек мертвый и на груди у него табличка с еврейской звездой и надписью: «Это ваш новый председатель» На войне живешь одним днем. Может так случиться, что это день последний в твоей жизни. И все это прекрасно осознавали. Планов на будущее не строили, плохой приметой считалось. Расскажу о случае, как в очередной раз я смерти избежал. Позвал командир меня к себе и говорит, чтобы двух бойцов с собой взял да сходил в хозяйственную часть за баранами. Повару обед готовить нужно было. Пошли мы с ребятами. Какое-то время отсутствовали. А когда вернулись, бараны ни кому не понадобились. Разбомбили часть. Тут-то я первый раз и вспомнил про амулет, данный мне Василисой Кондратьевной. Довелось мне во время войны и в разведку сходить. Ранним августовским утром с двумя товарищами пошли за языком. Как позиции противника видны стали, поползли. Смотрим, вот удача немец: в окопе сидит, а вокруг тишина. Ближе подползли и видим, что это чучело. Фрицы мешок поставили и каску на него нахлобучили. Оглянулись, а нас со всех сторон уже окружают. Отстреливаясь, начали отступать. Удалось благополучно уйти. Однажды был получен приказ на отступление. Во время отступления пришлось дважды пробиваться из окружения. В землянке, где разместился штаб, на стене была надпись, оставленная нашими предшественниками: «Здесь оставаться нельзя, эта позиция известна немцам» Немецкие самолеты – разведчики , совершавшие облет, уже давно знали о расположении в этой местности окопов и блиндажей. Но наши командиры посчитали надпись провокацией, ведь бои шли за каждый метр земли. Решили дальше не отступать. Переночевали, а как только забрезжил рассвет, налетели «Юнкерсы» и начали бомбить. Я уцелел лишь потому, что внизу окопа был сделан глубокий подкоп, который между собой мы называли «лисья нора». Так вот я залез туда. Пока бомбили, сидел и думал, наверное, это будет моя могила, засыплет землей, и никто не узнает где погиб солдат Алхимов Василий. Перед глазами сразу пронеслась вся жизнь, вспомнил маму, папу, сестру с братьями. И самое главное, так не хотелось умирать. Бомбежка –это очень страшно. Нарастающий вой самолетов, многочисленные взрывы, крики солдат. Земля гудит и стонет. От взметающейся к небу пыли и комьев земли не видно солнца. Но она как внезапно началась, так же и закончилась, оставив после себя горы изуродованных человеческих фрагментов тел. В общем, словами это ощущение передать очень сложно. Бомбежка – это мясорубка. Если удастся спрятаться, то жив останешься. Но обычно после них уцелеть удавалось единицам. Во время этого авианалёта, полегли все командиры. Бомбой был уничтожен штаб. В живых осталось около 20 человек. В таком составе мы стали добираться до наших частей. После переформирования и отдыха перебросили под Сталинград. Бои были очень ожесточенными. Захватом Сталинграда Гитлер пытался перерезать волжский путь, а затем, продвигаясь по Волге на юг, выйти к Каспийскому морю, тем самым отрезать нашу страну от главных источников нефти и захватить экономически и стратегически важные районы СССР. Для Гитлера захват Сталинграда был принципиально важен. Ведь этот город носил название его самого главного врага. А у южных границ СССР уже стояли несколько турецких дивизий в ожидании, что Сталинград падет. Турецкое правительство подписало с немцами договор о вступлении в войну лишь после того, как немцы войдут в Сталинград. Мы просто не могли отдать этот город. Если бы это произошло, исход войны был бы очевиден. В конце августа 1942-го дивизия вела упорные бои на ближних подступах к Сталинграду. Случайно мне довелось встретиться с земляком Петром Вербенским. Их часть, так же как и вся дивизия, отступала, Петро трактористом был в 155 гвардии артиллерийском полку. Оружие вывозили на лошадях да на тракторах. Догнал я его, вскочил на подножку трактора и спросил как там ситуация на линии фронта, почему опять отступаем? Петро сказал: «Плохо, Васька, если сейчас не уйдете, бомбить вас будут» И как потом оказалось, прав был Петр. В то время как все отступали, наш полк должен был держать оборону. Было это 29 августа 1942 года. Оборона была создана тремя эшелонами, я находился в первом. Гитлеровцы нанесли массированный удар по нашей обороне. Авиация и артиллерия ударила по 2 и 3 эшелону, полностью уничтожив их. А по-нашему ударила танками 4-ая Армия немецкого генерала Гота. Ситуация была такая, что сразу ясно стало, что это мой последний бой. Уходить было некуда. Одному земляку удалось выйти из окружения. Лошадь от взрывов чумная бежала мимо, схватил этот парень ее за хвост. И понесла она его, так он изловчился на нее верхом взобраться и уйти. Пулеметчики немецкие стреляли вдогонку, но так и не попали. А тут и танки подошли. Успел я только спрятать свою красноармейскую книжку в норку в окопе. И как сейчас помню, выскочил из танка немец, здоровый такой, раза в три меня больше. На всю жизнь я его лицо запомнил. А у меня на поясе граната лимонка висела. Потянулся я за этой лимонкой, а он автомат на меня направил, палец указательный вперед выставил, имитируя выстрел, и спрашивает: « Пух, пух?» А потом спокойно так, показывает рукой чуть пониже пояса и говорит: «Киндер, киндер, цвай киндер». Я его понял, что детей у него маленьких двое, а я его убить хочу. И как даст он мне своим пудовым кулачищем, так искры у меня из глаз и посыпались. Очнулся я, а глаз сразу заплыл. Первым делом они с нас звездочки с погон и пилоток сдирать стали. У немцев принято так было. Хвастались между собой, кто сколько русских убил или в плен взял. Потом обыскали. После обыска построили в колонну и погнали на запад. Со мной в плен попали земляки мои Григорий Черебедов, Федор Клепов да Коля Зайцев. Мы с Григорием в первых рядах шли. Долго пешком шли, устали, отстали немного. А как услышали, что ослабленных расстреливают, и быстрее зашагали. |
| slavjanka Казахстан, Петропавловск Сообщений: 103 На сайте с 2011 г. Рейтинг: 32 | Хуже всего было, когда колонну военнопленных конвоировали чеченцы. Эти отличались необычайной жестокостью и были скоры на расправу. Слабых, отстающих или случайно споткнувшихся они не просто расстреливали, а закалывали шомполом или ножом. Может быть, режет слух, но мы в какой-то мере были рады, когда конвой состоял из немецких солдат. Тогда жертв было намного меньше. Немцы, бывало, изможденных укладывали на подводы и так везли до станции. Голодно было. Как нас кормили? Отберут у местных жителей картошку, свеклу или еще какую снедь с огорода, бросят как свиньям, немытую да гнилую. Вот и ели. Что делать было –голод не тетка. Колонна военнопленных была многонациональной. Были среди нас узбеки, белорусы, украинцы, казахи – в общем, бойцы разных национальностей, входящих в состав СССР. Были среди нас и евреи. На привале немцы обычно скучали, и как могли, развлекались, придумывая каждый раз новую забаву. Исход этого случая, который произошел тогда, запомнился мне особенно. Я до конца так и не понял, что стряслось, но увидел, что главными участниками этой их потехи были евреи. В чем они провинились, я не знаю. Итогом всего действия было то, что немецкие изуверы заставили этих несчастных еврейских людей выкопать яму и загнали их туда. А потом по шею засыпали землей. Колонна двинулась дальше, а эти горемыки остались там, на том привале, зарытые по шею, умирать от голода и жажды долгой, мучительной смертью под палящим солнцем. Однажды нас пригнали на станцию. Один паренек украдкой сунул мне в руку ножик, на всякий случай – вдруг пригодится. Местные жители предупреждали, чтобы при побеге не прыгали на железнодорожное полотно. К последнему вагону были прикреплены железные крюки. Неудачливые беглецы, выпрыгнувшие в проделанную дыру в днище вагона, в ожидании, что поезд пройдет, были зацеплены этими самыми крюками, и погибали под тяжелыми колесами состава. Всех военнопленных погрузили в вагоны, в которых до этого перевозили скот. И вот, в нашем вагоне в стене я обнаружил доску надломленную, лошадь, видно, копытом ударила и повредила ее. Мы с Гришкой ее по очереди ножом пилили. Пока поезд едет, сядешь спиной к этой надломленной доске, заведешь руки за спину и в таком неудобном положении пилишь. Долго пилили. Когда все было готово – предложили бежать остальным. Несколько человек согласились. Разделились на группы по два-три человека. Все гурьбой бежать не стали. Если поймают, сразу всю группу расстреляют. А так, может, кто и спасется. Мы с Григорием пошли вдвоем. Николай и Егор бежать отказались. Они лет на 20 старше были, сказали, что не добегут, старые уже, только нам обузой будут. Дело было ночью, на наше счастье поезд шел медленно. Я прыгал первым. Спрыгнул удачно и начал ждать. Когда поезд удалился метров на 200, увидел, как от состава отделилось темное пятно и услышал в ночи крик: «Васька!» Подумал, слава Богу, Гришке удалось проскочить. Двигались только ночью, питались тем, что находили на полях, в основном, початками кукурузы. Она к тому времени уже жесткая была, перезревшая. Но с голодухи и этому были рады. Надо было добираться до своих, но куда бежать, мы не знали. Григорий, прыгнув через глубокую канаву, провалился в нее и вымочил всю одежду, необходимо было где-то обсушиться. Была осень, ночи стояли холодные. Добежали до какого-то села, спрятались в стог кукурузы. Кукурузу в то время сушили в стогах. Но долго там сидеть не могли – побоялись , что нас найдут с собаками. Дождались темноты и стали пробираться в деревню. Добрались до крайней хаты. Постучали, дверь открыла женщина. Сказали, что беглые военнопленные, попросились на ночлег да обсушиться и поесть. В доме на печи у нее мужик лежал, слышно было, как он шепчет, а она с его слов нам пересказывала. Сказала, что одна дома, боится чужаков пускать. И посоветовала идти на другой край деревни, там дед с бабкой живут, они всех принимают. Пробирались украдкой через всю деревню. Нас приютили, накормили украинским борщом. Вкусный борщ, наваристый. Я много есть не стал, после стольких голодных дней опасно это. А Гришка до еды жадный был и нахлебался он этого борща так, что живот у него заболел. Поели мы и спрятал нас дед в бане. Поняли мы его намерения не сразу. Дедок этот дверь палкой подпер, чтобы не убежали, а сам за полицаями побежал. Но удалось нам с Григорием дверь выбить и скрыться. И опять стали пробираться к своим. Но куда идти - разве тут поймешь. Территория оккупирована немцем. Надеялись на удачу. Повезет – не повезет. Долго плутали, а потом уже вышли на дорогу и пошли. И на этой самой дороге случайно наткнулись на венгерских солдат на велосипедах. Вот тут-то нас и взяли. Привели в село, оставили в одном доме под конвоем, приказа старшего дожидаться. А хозяйка в это время лепешки пекла и нам украдкой совала, со словами: «Ешьте, хлопцы, у меня брат воюет. Может, тоже вот так бегает. Глядишь, и его кто покормит» Старший командир приказал нас расстрелять, когда уводили, мы с Григорием попрощались. Уже поставили к стенке, навели автоматы, но в последнюю секунду старший приказ отменил и направил нас Григорием в пересылочный лагерь для военнопленных, там же на Украине. В лагере встретили Колю Зайцева, он как старший по возрасту старостой был. Ночевали под открытым небом, бараков не было. Ночью холодно, ляжем в ямку, собьемся в кучку, землей закопаемся, как поросята. Так и спали. Все еще оставалась надежда - пробраться в наши части. И с несколькими ребятами решились на побег. Лагерь был огорожен колючей проволокой. Сделав подкоп, несколько человек ночью сбежали. Мы конечно, с Григорием тоже. Бежали долго, уже начали думать, что прорвались. Но под утро услышали лай собак и короткие пулеметные очереди. А это значит, что кого-то немцы словили. Беглецов либо расстреливали, либо разрывали собаками. Я до сих пор не могу смотреть фильм «Судьба человека», так живы эти страшные воспоминания. Единственным спасением было вернуться в лагерь, возможно, нас не хватились. Сделали с Григорием круг и вернулись не- замеченными, вновь прошмыгнув в дыру. А на утро, на построении увидели, что несколько человек висят на колючей проволоке. Немцы после этого побега сразу же пустили ток по колючей проволоке. Я прошел несколько лагерей. Последним был Шталаг 13 Б. Который находился в Германии в Баварии в городе Вайден. Лагерная жизнь была холодной, голодной и очень тяжелой. Жили в постоянном ожидании смерти. Ко мне немцы относились более лояльно, что ли? Если можно так сказать. Я светловолосый и голубоглазый. А Григорий был чернявым и кареглазым. Таких, похожих на цыган или евреев, они ненавидели больше всего. Его постоянно подвергали пыткам. Нас всех мучили, но таких, как он, чаще. Он и детей-то иметь не мог только потому, что сделали они с ним что-то. Как Гришка после войны уже говорил: дети мои остались там в Германии. Работал я на мельнице, несколько человек из нашего барака там работали. Что бы не умереть с голоду в рабочее время украдкой сделаем пресное тесто, муку с водой намешаем, приложим на живот или к ногам куски этого готового теста, веревкой обмотаем и несем в барак. Лепешки на печке пекли и все вместе ели. В каждом бараке буржуйка стояла, отапливать помещение. Чтобы хоть как-то спастись от холода, украли однажды на складе мешки из-под муки. Нашили себе из них штаны. Один офицер увидел на нас эти штаны и предупредил, что если кто из старшего состава узнает, сразу расстреляют. Ты спросишь: зачем немецкому офицеру было нас предупреждать? На это скажу так: среди немцев встречались иногда и хорошие люди. Не все они были сторонниками гитлеровского режима. Тайком, конечно, помогали, тоже могли за это жизнью поплатиться. Но благодаря предупреждению этого офицера, мы и остались живы. Выкрасили штаны черной краской, чтобы непонятно было, что это мешки. Но сделали это не все. Прознали фашисты про краденые мешки. Выстроили в колонну. Комендант мимо каждого идет, наклонится и вглядывается, из какой материи штаны. Ко мне подошел, наклонился, посмотрел в глаза пристально. Внутри сжалось все, думаю, ну все – это конец. Но он дальше пошел. Соседа моего штаны его внимание привлекли. Он не закрасил их. Лет сорок этому человеку было. Приказал ему руки вверх поднять и говорит, сколько продержишься с вытянутыми руками, столько и жить будешь. Стоял этот несчастный, но разве же навытяжку долго простоишь? Минут десять стоял, а как руки опустил, так и пулю в лоб получил. И все его мозги мне в лицо брызнули. Я так думаю, что разглядел комендант на мне, что брюки из мешков, но стрелять не стал, потому что молодой я был, а, следовательно, мог еще работать. Но проучить, как-то нужно было, вот он и устроил показательную казнь, чтобы впредь неповадно было немецкое имущество разворовывать. В лагере часто казнили. Без слез невозможно было смотреть, когда провинившегося узника ставили по пояс в бочку с холодной водой, и этот человек вот так, стоя на морозе, медленно погибал. |
| slavjanka Казахстан, Петропавловск Сообщений: 103 На сайте с 2011 г. Рейтинг: 32 | В плену, чтобы выжить, нужно было применять смекалку и находчивость. Вот и применяли. Во время так называемого обеда выдавали хлеб нарезанный, один кусок меньше – другой больше. Хлеб между собой мы, военнопленные, распределяли сами. Дележка происходила так. Тот, перед кем хлеб лежит, отворачивался спиной к остальным и кричал: «Этот кусок кому?» А из-за стола ему кричали, например: «Это Петру» - «Этот кусок кому?» - «Ивану». Так вот, мы с Григорием договорились, если в какой раз нам с ним придется хлеб делить, будем использовать кодовое слово: «А» И в такие моменты нам доставались два лучших куска. Хотя, что значит лучших? Просто они были на несколько граммов больше, чем другие. Я разворачивался спиной к остальным и кричал: «Этот кусок кому?» А из-за стола мне кричат: «Ивану». Я опять: «Этот кому?» - «Петру». - «А этот кому?» Гришка кричит: «Василию» - «А этот кому?» Гришка опять: «А этот мне». Когда Григорий в начале января 1945-го сильно заболел, я его выхаживал. Старался больше теста вынести с мельницы, что бы накормить его получше и хоть как-то помочь ослабленному от голода и болезни организму. А как иначе? Наверное, только дружба и сплоченность и помогли нам выжить. Однажды простудился уже я. Болел долго, температура высокая держалась. От верной гибели спас военнопленный австриец. Он на конюшне работал. Вывез меня на лошади за пределы лагеря в лес. Там было место, куда навоз конский выгружали. Закопал меня в этот самый навоз и оставил на ночь. Отогрелся я, пропотел. А утром он меня опять в лагерь завез. Тайно, конечно, чтобы никто не увидел. После этого я на поправку пошел. В апреле 1945-го Шталаг 13 Б освободили американцы. В это время нас с Григорием разлучили. Впереди каждого военнопленного ждал проверочно-фильтрационный лагерь. День Победы встретил на австрийской земле, в городе Капфенберг. Как сейчас помню, радости нашей не было конца. Мы, освобожденные узники, целовались, обнимались, поздравляли друг друга с Великой Победой. После прошел фильтрационный лагерь №306 1-го Украинского фронта. Здесь особисты выявляли предателей и пособников фашистов. Фильтрацию я прошел, и 2 августа 1945 года убыл в 210 запасной стрелковый полк. Там и дослуживал до 1947 года. Работал в штабе писарем. Имею награды: орден «Великой Отечественной Войны II степени», медаль «За отвагу» и юбилейные медали, посвященные победе. Домой, в родной колхоз «Верный», вернулся в 1947 году. Работал лесником. 19 ноября 1948 года женился на твоей бабушке Марии. После войны меня еще много раз вызывали в НКВД. Мария собирала узелок с едой и, уходя из дома, всякий раз думал, что это наша последняя встреча. Там допрашивали, но доказательств тому, что я мог быть пособником фашистов, не нашли. И оставили в покое. В 1954-55 году жители хутора стали перебираться кто в город, кто в Бугровое. А наша семья - в Ново-Никольское. Хутор Верный распался. Как и в довоенное время работал в бухгалтерии счетоводом. В 1956 году, 12 декабря, умер Григорий Черебедов. Мой друг, человек, с которым мы вместе прошли всю войну и плен. Уснул и не проснулся. Короткая и тяжелая жизнь. Николай Зайцев тоже вернулся с войны. Он работал в доме одного немецкого офицера прислугой. Нас всех, бывших в плену, недолюбливали на селе. Односельчане считали, что нам очень повезло. Чьи-то мужья, сыновья и братья погибли на фронтах, кто-то вернулся с войны инвалидом. А мы, несколько человек, вернулись домой, по мнению односельчан, отсиделись в плену. Какое глубокое заблуждение. Что такое немецкий плен, поймет лишь тот, кто в нем побывал. Одному Богу известно, сколько страшных дней пережито на чужбине, вдали от родной земли. В 1961 году Ново-Никольское присоединили к совхозу Токушинский. Который за несколько лет превратился, в совхоз – миллионер и за достижения был награжден «Орденом Ленина». До 1965 года я работал бухгалтером, потом уволился и около года трудился на должности лесника. После пригласили на должность зоотехника. Так до самой пенсии зоотехником и проработал. Уже будучи на пенсии, меня привлекали к работе. Собирал у населения молоко. Много раз в мирное время я ездил по стране. В последнюю мою поездку в Геленджик произошла встреча с одной молодой парой. Встретились мы в тамбуре, познакомились. Поезд в это время проезжал окрестности Котельниково. Память вернула назад в то далекое и нелегкое время. Все здесь было по-прежнему, ни чего не изменилось. Тот же лесок, то же поле. Только тогда, в далеком 42- ом, здесь пахло дымом и смертью, полыхали подожженные немцами противотанковые заграждения, которые мы установили, чтобы хоть как то отразить натиск врага. Я долго рассказывал про тот бой, а они стояли и молча слушали. Можно много рассказывать про войну, у каждого она своя. У каждой семьи своя история и своя беда. Многие мои односельчане так и не вернулись домой. Одни остались лежать там, на полях сражений, кто-то погиб в концлагерях, кто-то так и числится пропавшим без вести. Мне повезло, я остался жив. С болью и горечью вспоминаю павших друзей, которые не вернулись с войны и не увидели, как подрастают их дети. Они так и не узнают, как сложилась их жизнь и какими людьми они стали. Что тут скажешь? Война это великое горе и огромная боль, свалившаяся тяжелой ношей на наш многострадальный народ. Сейчас, оглядываясь назад, вспоминая то тяжелое время, я понимаю, что нельзя вычеркивать из памяти эту войну. Она всем живым в назидание. Люди должны стать добрее друг к другу. Мы участники Великой Отечественной войны, воевали плечом к плечу: русские, казахи, украинцы, грузины. И никто не думал тогда о национальности. Люди просто шли и отдавали свои жизни в борьбе за родную землю. За то, чтобы дети, внуки, правнуки жили под мирным небом. Чтобы они никогда не слышали гула бомбардировщиков над своими головами, звука пулеметных очередей, гусеничного скрежета танков. Мы защищали свою Родину! |
| slavjanka Казахстан, Петропавловск Сообщений: 103 На сайте с 2011 г. Рейтинг: 32 | 2 Когда я работала над этими воспоминаниями, информацию собирала по крупицам. До конца было неизвестно, сколько же тогда в августе 42 года под Сталинградом их жителей одного села попало в плен. В семье, когда обсуждали эту тему, воспоминания родственников разнились. Одни говорили, что бежало их тогда из поезда трое: Василий, Григорий и Николай. Другие говорили, что был Клепов, имени никто не помнил. О нем со временем удалось выяснить лишь то, что дед дружил с его дочерью Еленой. А это сужало круг поиска. Стало возможным установить примерный возраст этого человека. Я звонила в Булаево, в военкомат. Именно там, на хранении лежит «Книга призывника» по Полудинскому району. Выяснила: Клеповых из Ново-Никольского призывалось несколько человек. По возрасту подходило лишь четверо. Одним из них и оказался Федор Андреевич Клепов. Дата призыва стояла – июнь 1941-го. Как то не совпадало это с призывной датой деда. Но наудачу мне посчастливилось найти сведения в обобщенном банке данных Мемориал. В базе данных числился боец 29 стрелковой дивизии 128 стрелкового полка 1 батальона 2 роты Федор Андреевич Клепов. Письменная связь с ним прервалась 26 августа 1942 года. Это полностью совпадало со сведениями, полученными мною на мой запрос в Департамент Комитета Национальной Безопасности Республики Казахстан. В трофейной карточке, имеющейся на хранении, которая составлена на основе проверочно-фильтрационного дела, значилось, что Алхимов Василий Иванович служил в 128 стрелковом полку 29 стрелковой дивизии и был взят в плен под Сталинградом 29 августа 1942 года. Там же на ОБД я нашла заявление Ефросиньи Федоровны Клеповой, в нем она запрашивала райвоенкома Полудинского района, майора Заикина, помочь ей найти без вести попавшего мужа. Федор Андреевич не вернулся с войны. В каком именно лагере он погиб, мне не удалось установить. Но я разыскала его родственников. Александр Федорович, его сын, полностью подтвердил всю добытую мною информацию. К большому сожалению, в семье не сохранилось ни одной фотографии отца. С теми же трудностями я столкнулась, когда пыталась выяснить имя сгоревшего боевого товарища и друга моего деда. С трудом вспомнили, что фамилия его была Чищенко. А как звать – неизвестно. И опять удача! На ОБД нашелся Федор Алексеевич Чищенко, боец 106 стрелкового полка 29 дивизии, 1922 года рождения, уроженец Северо-Казахстанской области, села Гончаровка. Гончаровка в нескольких километрах от Ново-Никольского. Значит, мог он быть другом деда, возможно там, на прохождении курсов подготовки, они и сдружились. В военкомате выяснила, что призывался Чищенко, как и дед 28 декабря 1941 года. Погиб в бою 8 августа 1942 года, похоронен в братской могиле на хуторе Чиков. Так, значит, все-таки тело предали земле. Во многом мне помогла книга «Мой Сталинград», написанная солдатом 29 дивизии 106 стрелкового полка Михаилом Алексеевым, ставшего после войны писателем и впоследствии секретарем правления Союза писателей РСФСР. Именно в этой книге я прочла, что 128 стрелковый полк был почти полностью уничтожен 29 августа близ калмыцкого поселка Зёты, который ныне не существует. Из окружения вышло около 20 человек. Знал ли дед, когда рассказывал о полностью уничтоженных втором и третьем эшелоне, в то время, когда их первый, держал оборону, что эти 20 человек выжили и сохранили знамя полка? Когда читала эту книгу, осознавала, что именно эти описываемые события и видел своими глазами мой дед. И передо мной, которой так хотелось докопаться до истины и выяснить, что же все-таки произошло тогда, в конце августа 42-го, они предстали именно такими, как описаны в книге. Как будто машина времени перенесла на 69 лет назад. Именно здесь Алексеев упоминает и имя командира 128 стрелкового полка капитана Татуркина. Александр Алексеевич Татуркин числится на ОБД Мемориал. Пропал без вести 29 августа 1942 года в районе станции Абганерово Сталинградской области. Сомнения отпали, сходится абсолютно все. Могу сказать, что все найденные мною документы – это большая удача. Все как-то обнаруживалась само собой. Как будто чья-то незримая рука вела меня в темноте. В базе данных сохранились именно те документы, которые дополняли друг друга и в совокупности помогли собрать всю информацию в полном объеме. Было такое ощущение, что они лежали и ждали своего часа, чтобы я их нашла. Ведь ничего этого по истечении многих лет могло и не сохраниться. Ни с одним из героев этой истории, кроме деда и Петра Максимовича Вербенского я лично не была знакома. Но и по Чищенко и по Клепову нашлась информация на ОБД, а про Николая Сергеевича Зайцева я смогла разузнать у его внука Владимира Николаевича. При встрече он мне рассказал, что Николай Сергеевич упоминал место пленения – балка Елхи. Оказывается, что в момент пленения у бойцов не было оружия, потому что они были после переформирования. То же касается и Григория Черебедова. Если бы не эти сохранившиеся данные из книги резервного лазарета, расположенного в городе Фалькенау на Эгере, которая была найдена нашими войсками в одном из домов, покинутых гражданским населением, где Григорий числился узником Шталаг 13 Б, я бы точно никогда не узнала и не вспомнила, в каком именно лагере пребывал мой дед. В общем, все мои поиски увенчались успехом, и я выполнила обещание, данное, когда-то давно деду, что я запечатлею воспоминания о войне на бумаге. Дорогой мой дедушка, восхищаюсь твоим подвигом, твоим мужеством и силой и склоняю голову перед великими людьми, которые защитили страну от фашистских захватчиков. Спасибо тебе за это! |
| Ella ДОНЕЦК, ДНР Сообщений: 20901 На сайте с 2005 г. Рейтинг: 3645 | Перенесено из закрытой ветки Генеалогический форум ВГД » 2-ая Мировая война 1939-1945 гг. » Воспоминания о войнах 1939-1945 г.г. » Записи моего деда https://forum.vgd.ru/104/28473/ marishkayak Почетный участник Откуда: С-Петербург Всего сообщений: 194 Сообщение отправлено: 13 марта 2010 23:27 Сообщение отредактировано: 13 марта 2010 23:37 Заголовок сообщения: Часть 1. «Война – это беспорядок. И не может выиграть войну тот, который ожидал найти на войне порядок и теперь сердиться, что не нашел его. Войну выигрывает тот, кто разобрался в чудовищном хаосе войны, нашел в нем логику, понял закономерность этого хаоса и подчинил его себе… Мы разобрались в хаосе войны, мы подчинили его себе, мы поняли его….» «Нужно знать характер русского человека. Это очень добрый человек. Он вспыльчив, но отходчив, и нужно много времени, чтобы он озлобился по настоящему». Е.Петров. Солнце как-то особенно торжественно сияло в это утро, словно оно старалось украсить действительность этой несносной планеты в своей системе. Морской воздух был чист, слегка поддувал ветерок и тянул соленый запах моря. Внешне все было спокойно, но чувствовалась какая-то поднатянутость и внутренняя тревога. Ведь говорят, что животные перед землетресением за несколько дней проявляют беспокойство, а крысы уходят с корабля перед выходом его в море, если ему суждено погибнуть. Так и человек порой чувствует, что атмосфера сгустилась, нависло что-то зловещее. Это подтвердили события. В 12.15 22.06.41 г. Народный комиссар иностранных дел от имени Советского правительства известил о вероломном нападении немецко-фашистской Германии. Война с Германией! Этим был нарушен покой миллионов советских людей, которые в этот день, возможно, собирались отдохнуть от шестидневного труда где-нибудь на даче под Москвой, в парке, на пляже под южным солнцем….Все было нарушено одним словом – война. А, через несколько часов, снаряженные по-походному, погруженные в эшелоны – те, кто мирно строил, созидал – отправлялись на запад, туда, где уже шли кровопролитные бои с одетыми в стальную броню фашистскими полчищами. И все закружилось в круговороте войны. Через сутки страну, которая так неуклонно стояла за мир во всем мире, которая как мать любимого сына оберегала право человека на жизнь, свободную и независимую – насупилась и ощетинилась. Даже дети и те как будто стали взрослыми, притихли, и меньше было слышно их детского звонкого смеха. 24 июня я проводил его до гавани. На прощание, как обычно говорили не о том, что было необходимо сказать. Да и где же вспомнить и переговорить все. Он только вчера вернулся из Харьковщины – с родной Украины, а сегодня уходил, уходил. Возможно с тем, что бы больше никогда не вернуться в эту семью. Он шел во вновь формируемое соединение кораблей под командованием Контр-адмирала Ралль. В последнюю минуту он вспомнил, что Галка прислала письмо из Кишинева – пишет «все необходимое для встречи и отдыха приготовлено, приезжайте». Жалко опоздало письмо. События шагнули быстрее его. Да и сама она в это время уже сражалась где-нибудь против мадьяр и румын. «Да, но мы обязательно съездим, посмотрим этот чудесный край» - сказал он уверенно. «До свидания, дружище!» Крепко обнялись на прощание и разошлись. Я долго еще стоял и смотрел ему в след, думая, что вот так расстаются люди, заранее зная, что многие из них наверняка не вернуться из этой игры, но уходят уверенно и бодро. Стоял сентябрь. Погода, война, невзгоды – все перемешалось и кружилось в каком-то хаосе. Трудно было разобрать. Порывы ветра вместе с обрывками туч приносили грохот канонады, несмолкаемый ни днем, ни ночью. Страна переживала тяжелую годину. Враг рвался к городу, нужно было, во что бы то ни стало сдержать бешеный натиск банды из шайки фон-Лееб. И обратно, как в годы гражданской войны, опоясанные пулеметными лентами, в бушлатах, лихо заломив бескозырки, уходили на фронт моряки. 27 сентября провожали последнюю партию. Из К…(Кронштадта) шли на миноносцах. Размещались, кто, где может. Прощальный вой сирены, и корабли берут курс в форватер. Уходящие и провожающие еще долго машут друг другу, пока не скрылись за строениями порта. Катера ставят дымовую завесу, а с воздуха прикрывает авиация (враг в это время уже простреливал форватер с южного берега). Домой возвращались все молча, каждый был под впечатлением пережитого. Ушли товарищи, прожиты лучшие годы расцвета страны, с которыми связаны лучшие воспоминания о боевой жизни флота. Они пошли на последнее испытание. Все были уверены, что коллективный труд воспитательной работы многих лет не пропадет даром. Враг дорого заплатит, но в город даже через трупы их не пройдет. Они и мертвые страшны для него своей беспредельной жаждой к жизни, смелостью, дерзостью и отвагой. Дома все было как-то неуютно, пусто, безлюдно. Люди молча, по-хозяйски, приводили в порядок помещение, казалось, были поглощены работой. А сознание всех терзала скорбь матери, которую покинули дети, уйдя на трудные испытания, на борьбу с заклятым и непримиримым врагом. На борьбу не на жизнь, а на смерть, за свободу своего народа, за счастье будущего поколения, за свою дорогую и любящую родину. Много пролито за два года черной вражеской крови, обильно полита русская земля под городом. Глубоко загнанный в землю враг еще сидит под городом, но чует свой близкий конец. А они свято выполняют свой долг перед родиной. Не посрамили и не посрамят земли русской. Казалось, все муки ада были собраны на этом участке русской земли. Враг бомбил, обстреливал, бросал свои бронированные чудовища – все напрасно. Он решил заморить нас голодом, стянул как смертоносную петлю – кольцо блокады. Не помогло и это. Воля к жизни оказалась сильнее немецкой авиации, танков и пушек. А город, за который столько пережито, отдано лучших жизней нашего народа, стоит и сейчас гордо и величаво назло всем врагам. И когда, в предутренней мгле смотришь на него – пораненного, но иронически улыбающегося в лицо врага, сердце через края наполняется жгучей ненавистью к врагу, желанием взять за горло и раздавить как гадину. Август 1943 г . |
| Ella ДОНЕЦК, ДНР Сообщений: 20901 На сайте с 2005 г. Рейтинг: 3645 | Перенесено из закрытой ветки Генеалогический форум ВГД » 2-ая Мировая война 1939-1945 гг. » Воспоминания о войнах 1939-1945 г.г. » Записи моего деда https://forum.vgd.ru/104/28473/ marishkayak Почетный участник Откуда: С-Петербург Всего сообщений: 194 Сообщение отправлено: 13 марта 2010 23:33 Сообщение отредактировано: 13 марта 2010 23:39 Заголовок сообщения: Часть 2. Враг, прорвав оборону на широком фронте и создав перевес сил, развивал успешное наступление на Волгу и Кавказ. Над страной нависла смертельная опасность. Части Красной Армии, сдерживая бешенный натиск врага, вели бои на изнурение противника. Бои разгорались под Сталинградом и на Северном Кавказе. Враг пытался захватом Сталинграда перерезать наши коммуникации, лишить нас центральной водной магистрали и затем обходом с востока ударить по Москве. Оборона Сталинграда имела не столько тактическое значение, сколько политическое. Ибо взоры всего мира были обращены на Сталинград. Гитлер назначает все новые и новые сроки захвата Сталинграда и терпит одну неудачу за другой. Как о гранитный утес разбиваются немецкие бронированные войска о стойкость, упорство и мужество Красной Армии. Оборона Сталинграда по своей стойкости беспримерна в истории. В составе маршевого б-на я должен был пойти под Сталинград. Но в последний момент, когда уже должны отправляться, было получено новое распоряжение и были переданы на формирование ОСВр. Вместе со мной попали Мандрико и Федоренко. Формировались в К…(Кронштадте) и должны были остаться на этом фронте. Каково же было разочарование моих друзей при этом известии. Но положение осталось не поправимым. 26.8 передислоцировались в основной пункт назначения. Возможно, в последний раз, до О… (Ораниенбаума) шли на транспортах. Погода стояла великолепная и мы невольно любовались закатом солнца и мысленно прощались с этой родной стихией. Сердце невольно сжимала грусть разлуки со всеми и со всем так хорошо знакомым. Старались на дольше запечатлеть в своей памяти все мелочи. Ведь этот город, с которым связаны лучшие воспоминания мирной службы, тяжелые испытания голодной военной зимы 1941-42 года, стал таким родным и близким. Ребята провожали до полдороги. И теперь мы предоставлены сами себе. Каждый был поглощен в свои сокровенные думы и ни кто не произносил не слова. С наступлением темноты «отдали концы». В вечерней мгле мы жадно смотрели на удаляющийся город, и каждый про себя думал: «Прощай старик, когда же нам суждено встретиться вновь». А, ведь сколько он своих сынов отправил на все фронты и в годы гражданской войны и в великую отечественную войну. И они, разбредясь по русской земле, переодевшись в серые солдатские шинели, в сердце хранят традиции своих отцов. И часто можно видеть, как будто бы в нечаянно расстегнутом вороте, белеет белая полоска флотской тельняшки, прозванной «морская душа». Примерно через час были уже в О… состав был подан на О-2. Разместились быстро, поезд тронулся, а часа через два были уже на месте. С этого дня началась новая жизнь, служба началась как сначала. Все флотские привычки и нравы должны были уйти и уступить место пехоте. Единственное, что осталось неотъемлемым в сердце каждого – это старые, переходящие из поколения в поколение традиции моряков, да песни, такие же, как море, то тихие и спокойные, то веселые и залихватские, как шум прибоя. Вечерами, при слабом блеске луны, под аккомпанемент гитары или гармошки можно было часто слышать, как изливали свою тоску моряки по своей родной стихии в любимой песне «Раскинулось море широко». Но это была не тоска людей своим отчаянным положением, а тоска по «дому», который они оставили временно, чтобы по первому зову вернуться и занять свои места у механизмов, как в семейном кругу за столом занимают свои места сыновья, возвратившиеся в отчий дом. Август 1943 г . Большинство моих друзей по службе были украинцы – Витвицкий, Кистян (? …ну так уж у деда написано), Кандауров, Трофимцев. Этот черномазый, большеголовый, с характерными чертами лица, с несколько широкими ноздрями, жилистый, энергичный парень пришел на службу на год позже меня – в весенний набор 1939 года. Мы его взяли работать временно, затем все разъехались в отпуск и по возвращении (я вернулся из отпуска в 1939 году первый) застал его совершенно освоившимся с работой. Мы с ним как-то молча подружились, не смотря на то, что по темпераменту оказались совершено различными людьми. Он всегда спокойный, не по возрасту уравновешенный, а я горячий, вспыльчивый, доходящий порой до дерзости и грубости, был прямая противоположность его. Возможно, если бы нас смешать в одно тесто и потом слепить одного человека, получилась бы неплохая комплекция. Но эти противоположности не помешали нам сблизиться. Нас что-то связало, какие-то внутренние силы тянули друг к другу. Его спокойство невольно передавалось и мне и что характерно, придирчивый ко всякому пустяку я, всегда был с ним так уравновешен. За четыре года совместной службы мы не только ни разу не поругались (со мной это исключительное явление), но мы не имели ни разу даже крупного разговора. Мне кажется, что он просто загипнотизировал меня и я находился в его полной власти. Мы всегда и во всем находили общий язык и всегда соглашались с принятым решением одного из нас. Свободное время проводили в большинстве случаев вместе. Часто ездили в Ленинград. Для него этот город был известен только по литературе. После приезда его жены большинство времени проводили у него. Война нас временно разлучила. Он уехал с Лежавой (судя по всему, это грузинская фамилия.) в Ручьи и только после отхода наших войск вернулся обратно в Кронштадт. Зиму 1941- 42 г . провели вместе. Прилагали все усилия, чтобы сохранить сына. Весной жену эвакуировали, и мы остались двое. В августе 1942 года ушли и мы на сухопутный фронт. Служили до 1.11.42 вместе, затем я ушел в батальон автоматчиков и оформился на учебу. Но учиться он уехал раньше меня. Неожиданно в конце декабря 42 года его отправили во 2 ТАУ. Расставались как мужчины сухо, но вместе с тем каждому сердце сжимала тоска разлуки. Ведь вместе прослужили больше четырех лет. «Привычка вторая натура». Проводил последнего друга и остался один. Об этой дружбе у меня остались самые приятные воспоминания. Это была одна из крепких в зрелом возрасте дружба с мужчиной, общения с которым невольно ищешь. Где-то он теперь безмолвный друг, и вспоминает ли он своего старого друга, вот так же просто по-товарищески. Сентябрь 1943 г . |
| Ella ДОНЕЦК, ДНР Сообщений: 20901 На сайте с 2005 г. Рейтинг: 3645 | Перенесено из закрытой ветки Генеалогический форум ВГД » 2-ая Мировая война 1939-1945 гг. » Воспоминания о войнах 1939-1945 г.г. » Записи моего деда https://forum.vgd.ru/104/28473/ marishkayak Почетный участник Откуда: С-Петербург Всего сообщений: 194 Рейтинг пользователя: 41 [+] [-] [Ссылка на это сообщение] Дата регистрации на форуме: 27 мар. 2009 Профиль | Личное сообщение | Репутация Сообщение отправлено: 13 марта 2010 23:42 Сообщение отредактировано: 13 марта 2010 23:43 Заголовок сообщения: Часть 3. Кому-нибудь попадут в руки эти записки, и он ничего не поймет. Почему автор записывает отдельные отрывки. Писать нужно уменье. Записывать же отдельные эпизоды только терпение и время. Я, как раз и делаю последнее по мере возможности. О брате.... Хочется запечатлеть память встречи с братом Костей. Видел я его последний раз в 1939 году. После этого прошло много времени. Он успел вырасти и возмужать. В мае 1942 года ушел в Кр.Армию и в результате попал на ЛФ (Ленинградский фронт). Установили связь, переписывались и все мечтали встретиться. В конце сентября мы вышли на отдых. Через некоторое время и он сообщил, что выходит на отдых. Списались. Мы стояли недалеко от города (Ленинграда), в населенном пункте, я послал ему адрес хозяйки, где жил. И, вот, 28.10.43 после обеда вдруг ко мне заваливается ст.сержант. Парень среднего роста, здоровый и бравый на вид. Я ничего не подразумеваю, думаю «много ходит всяких военных». Даже после того, когда он поздоровался, я не признал, пока не назвался. Изменился парень до неузнаваемости. И как было горько, когда в разговоре выяснилось, что мы с ним в течение 5 месяцев стояли в обороне в одном и том же населенном пункте, метров 500-800 друг от друга. Провели вместе часа 3-4, и он ушел в свою часть, а утром я его проводил на фронт. Они уходили обратно туда, а мы еще оставались на месте. И вот так случайно на фронтовой дороге, в окопе, в пылу боя встречаются родные братья, отец и сын и долго не узнавая друг друга, ведут беседу совершенно на отвлеченную тему, затем, вдруг узнав, застывают в долгих и безмолвных объятиях, с сердцами, переполненными неожиданной радостью. А расходясь, без слез, без печали, крепко жмут друг другу руки, оставаясь уверенными, что где-нибудь в таких же условиях встретятся вновь. Или после войны за победным столом, вспомнят эту встречу на фронтовой дороге. Октябрь 1943 года. |
| ← Назад Вперед → | Страницы: ← Назад 1 2 * 3 4 5 6 7 Вперед → Модераторы: galinaS, tatust |
Генеалогический форум » Войны и военные » Вахта памяти ВГД » Книга памяти ВГД » СУДЬБЫ ЛЮДСКИЕ... [тема №48342] | Вверх ⇈ |
|
|
| Сайт использует cookie и данные об IP-адресе пользователей, если Вы не хотите, чтобы эти данные обрабатывались, пожалуйста, покиньте сайт Пользуясь сайтом вы принимаете условия Пользовательского соглашения, Политики персональных данных, даете Согласие на распространение персональных данных и соглашаетесь с Правилами форума Содержимое страницы доступно через RSS © 1998-2025, Всероссийское генеалогическое древо 16+ Правообладателям |