Станкевичи

1
Летом 1757 года три молодых иностранца с душевным трепетом и радужными надеждами ступили на землю Петербурга. Позади были прощания с родными в далекой Далмации, долгая с мелкими приключениями дорога по владениям австрийских Габсбургов, Речи Посполитой и России, а впереди - служба в армии императрицы Елизаветы Петровны. Зорича и Мировича оставили в воинских частях столичного гарнизона, а Станкевича зачислили рядовым в Острогожский гусарский полк, расквартированный в пределах Воронежской губернии.
Дальнейший жизненный путь пришельца с берегов Адриатики и станет предметом нашего внимания, ибо по его биографии стало возможным проследить становление дворянского рода Станкевичей, давшего Отечеству славного сына - литератора, философа и общественного деятеля Николая Владимировича Станкевича. Поскольку родословное древо известной фамилии является довольно "зеленым", корней его не найти в Бархатной книге русского дворянства. Сведения о далматинце Станкевиче обнаружены в государственном архиве Воронежской области. Принявший "вечное подданство в России", поименованный
на русский лад Иваном Семеновичем, он оказался на берегах Тихой Сосны в кругу тоже пришлых сослуживцев - выходцев с Правобережной Украины, спасавшихся от преследований польской шляхты и перешедших под "высокую руку" русского царя еще столетие назад. Из послужного списка И. С. Станкевича, который находится в архиве, видно, что по уровню образования он отличался от многих офицеров и рядовых Острогожского полка. Хотя родился в далматинском местечке Зара, происхождения был непростого, а "шляхетского", окончил университет в Венеции и затем служил в сербской армии. Архивные материалы скупы на сведения о его молодости, поэтому трудно судить, почему этот университетски образованный человек пошел на военную службу. Нетопределенного ответа и на вопрос, что заставило его с товарищами отправиться в Россию.
Нельзя сказать, чтобы продвижение по службе новоиспеченного подданного великой империи было быстрым и легким. В том же послужном списке сообщается, что свой первый офицерский чин прапорщика капрал И. С. Станкевич получил только через два года после вступления на русскую службу, то есть в 1759 году. Пройдет еще семь лет военных походов и сражений, прежде чем ему присвоят чин и звание подпоручика, и только в начале 1770 году - поручика. Служба далматинца в армии пришлась на многочисленные кампании, которые вела Россия со своими соседями - Пруссией, Польшей, Турцией. Острогожский гусарский полк побывал в нескольких заграничных походах русской армии: в 1760-1763 гг. - в Пруссию, где капрал И. С. Станкевич участвовал во взятии Берлина, затем в 1769 году - в Польшу и Турцию, когда Россия притязала на Валахию и другие приднестровские княжества и земли. Все стойко переносил Иван Семенович, - усталость дальних переходов и скудность бивуачного быта, переправы через горные речки и острый запах лошадиного пота. А когда кавалерийской лавиной шли в атаку, не пасовал, решительно орудовал саблей. Ранен бывал, но скоро возвращался в строй. Так шли его "младые лета" - от одной боевой кампании к другой, от одного похода к другому. Станкевич, не имевший в России ни семьи, ни своего крова, начинает тяготиться военной службой, да и карьера его не особенно удавалась. И он начинает подумывать об отставке, женитьбе и мирной жизни где-нибудь в полюбившихся степных воронежских краях. К тому же начали давать о себе знать ранения и контузии. Поручик подает прошение об отставке, и в марте 1770 года его отчисляют из действующей армии в чине капитана.
В аттестате Ивана Семеновича дана безупречная характеристика его тринадцатилетней службе: "Состоя в полку, вел себя добропорядочно, так, как честному офицеру надлежит быть".
Проходит немного времени, и вот уже капитан в отставке начинает подвизаться на гражданском поприще. В декабре 1772 года он получает назначение на должность земского комиссара в Острогожском уезде. Как известно, служивший там полвека спустя поэт Кондратий Рылеев живо описал уездный город в таких проникновенных строках:
Там, где волны Острогощи В Сосну Тихую влились;
Где дубров тенистых рощи Над потоком разрослись...
……………………
Где в лугах необозримых,
При журчании волны,
Кобылиц неукротимых
Гордо бродят табуны;
Где, в стране благословенной,
Потонул в глуши садов
Городок уединенный
Острогожских казаков.
Вот в эту "благословенную страну" и был назначен Иван Семенович.
Исполнилось ему в то время далеко за тридцать. В качестве земского комиссара Меловатского комиссарства отправился он на новое место один и налегке - со скромными офицерскими пожитками и выходным пособием в кармане. Приехав в Меловатку, находившуюся довольно далеко от Острогожска (теперь Старомеловая - село Петропавловского района), Иван Семенович погрузился в новую для него сферу деятельности. Поначалу он чувствовал себя довольно одиноко. Товарищей по полку встречал теперь реже, а новых знакомых на гражданской службе пока не приобрел.
К слову сказать, ему так и не привелось больше встретить своих земляков-сербов Зорича и Мировича, затерявшихся где-то в "джунглях" северной столицы - Санкт-Петербурге.
Должность земского комиссара была введена еще при Петре I, в эпоху знаменитых административных реформ. Как известно, тогда вся территория Российской империи делилась на несколько губерний. Губернии, в свою очередь, расчленялись на более мелкие административные единицы - уезды, провинции (дистрикты) и комиссарства. В уезде, как правило, было несколько дистриктов, которые состояли из шести комиссарств. Позже труднопроизносимое словечко "дистрикт" было заменено другим, равнозначным ему по смыслу, - "провинция".
Своеобразно произошла эта реформа в бывшей Слободской Украине, часть которой отошла к Воронежской губернии вместе с Острогожском. Центральное правительство, ликвидируя остатки былой автономии, не стало рушить исторически сложившиеся здесь формы подчинения и управления. Провинциями были объявлены территории, принадлежавшие ранее слободским казачьим полкам. Комиссарства же охватывали места расположения бывших полковых рот. Так, на территории Острогожского слободского полка было создано 6 комиссарств: Бирюченское, Калитвянское, Меловатское, Осиновское, Острогожское, Урывское, во главе которых стояли, как правило, отставные поручики или капитаны.
В распоряжении И. С. Станкевича находились значительные средства. По существу он был полновластным хозяином и управителем вверенной ему территории, на которой действовал сообразно своей натуре и обычаям. В. О. Ключевский в знаменитом "Курсе русской истории" писал, что земские комиссары совмещали в своей деятельности по крайней мере три должности - судьи, казначея и полицейского. Под их началом находились органы порядка сотские и десятские, избираемые на сельских сходах. Однако главной заботой комиссаров был сбор налогов и распоряжение казенной землей. Они наделяли ею новых поселенцев-однодворцев и служилых людей, вводили дворян в права владения, разбирали многочисленные тяжбы между соседями и родственниками.
На такой должности разбогатеть и даже обзавестись землей не представляло большого труда. Тем не менее меловатский комиссар, как вспоминает его внучка Александра Владимировна Щепкина-Станкевич, не воспользовался такой возможностью: "По службе деду нашему поручалась наделять новых поселенцев Острогожского уезда казенными землями в степях; ему поручалось также и продавать эти земли, - причем он отличался честностью убеждений и не старался приобрести для себя ни одной десятины из казенных степей.
Помню, что, рассказывая о деде, отец наш вспоминал об этом, и к памяти его относился с большим уважением".
Поступали в Меловатку и не совсем обычные распоряжения. В 1773 году комиссару вменялось в обязанность повсеместно распространить "земляное яблоко", то есть картофель. Иван Семенович повелел раздать клубни местным жителям для возделывания новой культуры на своих участках. Понятно, что отношения "казенных войсковых обывателей" к заграничной гостье было более чем прохладное, и первое время ничего толкового из этой затеи не получилось. Тогда-то и сочинили в канцелярии комиссарства любопытный документ. Под диктовку И. С. Станкевича писарь вывел "земляные яблоки" по посажении на полях и в огородах либо от бывшей весной стужи или по нынешнему сухменному лету от великих жаров без остатку семенами пропали".
А затем добавил: "Не повелено ли будет их (посадки картофеля. - В. Б., А.К.) отменить". На это Острогожск прислал вновь клубни и строго предписал за посадками "прилежное иметь смотрение".
Не думал тогда Иван Семенович, что "земляное яблоко" станет ценнейшей продовольственной культурой. Да и мог ли он предположить такое, если в юные годы не встречал его даже в Венеции, где сходились водные торговые пути заморских территорий.
И. С. Станкевич по делам службы и по своей охоте часто наведывался в Острогожск и "приобрел" там нечто большее, чем богатство. В степных уединенных местах он считался видным женихом. К тому же, как свидетельствуют его потомки, был весьма недурной наружности, галантным кавалером. Вскоре после вступления в должность земского комиссара Станкевич женился на Марии Дмитриевне Синельниковой – состоятельной невесте, дочери сотника бывшего Острогожского казачьего полка Дмитрия Петровича Синельникова.
Теперь необходимо сказать несколько слов об этой ветви, сросшейся с деревом известного рода Станкевичей.
Тесть Ивана Семеновича слыл уважаемым лицом в округе. Выходец из "старшинских детей" (его отец Петр также служил сотником в Острогожском полку), он располагал значительным для его звания состоянием. Согласно "Списку о дворянах вновь назначаемой Острогожской округи", составленном в 1779 году, сотник Дмитрий Синельников имел 11 зависимых от него малороссиян и 12 крепостных людей, не считая 16 крепостных душ, записанных за его отцом. Он был дважды женат, последняя жена его - "купецкая дочь" Наталья Федоровна Нечаева. Их горячо любимый сын Алексей погиб во время службы адъютантом в Украинском гусарском полку в одной из стычек с татарами.
Потеря сына потрясла отца и мать и еще более развила их религиозность. Синельниковы явились инициаторами сбора средств для перестройки Троицкой соборной церкви, в которой много лет спустя был крещен Николай Владимирович Станкевич. За заслуги перед городом сотник был избран почетным гражданин Острогожска. После его смерти главной благотворительницей храма стала Наталья Федоровна. Кроме того, она пожертвовала значительные средства на строительство и содержание при Троицкой церкви двух богаделен.
Вот с этой семьей и породнился меловатский комиссар. Впрочем, состояние, которое принесла одинокому капитану невеста, казалось значительным скорее всего только ему. На самом деле оно было довольно скромным: на одной из улиц Острогожска недалеко от реки Тихая Сосна молодые получили крепкий обширный дом, находившийся рядом с домом тестя, с большим садом и широким двором. Сотник отдал также своему зятю мельницу с небольшим участком земли и крепостными крестьянами при ней.
Мельница, вероятно, и заложила основу некоторого благосостояния молодой семьи. Через несколько лет Иван Семенович располагал средствами, которые дали ему возможность приобрести за Острогожском небольшой винокуренный завод, построенный, как тогда говорили, на английский манер. Винокурение вообще было очень распространено в Острогожском уезде и составляло едва
ли не главную статью доходов степных помещиков, однодворцев и чиновников.
О степени состоятельности молодых супругов может свидетельствовать число крепостных, которые перешли к ним "при мельнице". Их было всего 15 душ.
Существенно не увеличилось оно и через много лет, когда Иван Семенович уже получил чин коллежского советника и служил на выборных дворянских должностях. Согласно ревизии 1795 года, И. С. Станкевич имел 20 крепостных. В год наполеоновского нашествия, когда помещики поставляли для земского войска ратников пропорционально числу крепостных, Иван Семенович с женою Марией Дмитриевной должны были снарядить всего одного ратника, ибо у них по-прежнему было 20 душ. Для сравнения скажем, что отец будущего известного историка Н. И. Костомарова обязан был выделить 10 ратников, так как он владел 272 душами крепостных. Годовой доход Станкевичей оценивался всего в сто рублей серебром. Это даже по масштабам Острогожского уезда являлось довольно скромным состоянием.
Однако все это не особенно огорчало молодых супругов. Они поселились в заново отремонтированном доме и потихоньку начали ладить свое хозяйство.
К этому времени Иван Семенович, видимо, перешел на службу в уездный центр. Супружество, несмотря на поздний брак, оказалось счастливым. Мария Дмитриевна аккуратно, через два-три года дарила комиссару по наследнику или наследнице, и скоро весело и шумно стало в доме, окруженном вековыми вербами и старыми липами, сбегавшими по огороду к Тихой Сосне.
Когда в 1789 году встал вопрос о возведении Ивана Семеновича и его потомства в дворянское достоинство, он имел уже шестерых малолетних сыновей и трехлетнюю дочь Наталью. Самому младшему из сыновей, Владимиру - отцу будущего философа и поэта Николая Станкевича - исполнилось тогда три года. Вероятно, они с сестрой Натальей были близнецами. Правда, трое мальчиков умерли в детском возрасте.
Прижился далматинец Станкевич на своей новой родине. Обзавелся семьей и родственниками, научился бойко, хотя и с акцентом, говорить по-русски, перенял привычки и навыки степных помещиков и казацких старшин. Он усердно курил вино и выгодно сбывал его военному ведомству и откупщикам, пользуясь льготами и преимуществами, давным-давно предоставленными русским царем пограничным служилым людям из русских и уроженцев заднепровской Украины.
Как и в армии, земский комиссар Станкевич ревностно нес службу, удостаиваясь за свое усердие наград и поощрений начальства. Особенно отличился комиссар во время моровой язвы, которая порядком опустошила и без того не особенно густо заселенные окраины Российской державы. Об этом свидетельствуют скупые архивные данные. Нам неизвестны подробности борьбы с моровым поветрием и то, какие меры принимал меловатский комиссар, но в грамоте о возведении его в дворянское достоинство отмечено, что И. С. Станкевич исправлял возложенные на него по гражданской службе должности так, что "первый от бывшей Острогожской провинциальной канцелярии за отвращение в Меловатском комиссарстве, по бытности его там комиссаром, моровой язвы похвалы прямого сына отечества удостоен..."
Во главе Меловатского комиссарства Иван Семенович прослужил шесть лет. Вскоре после "отвращения" моровой язвы местное дворянство в знак его заслуг избирает Станкевича первым заседателем в Острогожской дворянской сословный суд, а через три года он стал и судьею.
И. С. Станкевич неоднократно избирался уездным предводителем дворянства, заложив традицию для своего рода, ибо почетные выборные должности десятилетия спустя много лет исполняли его сыновья, а затем внуки и правнуки. И на этих поприщах Иван Семенович проявил себя с наилучшей стороны. В 1786 году он "за усердие был пожалован чином коллежского асессора" с выдачей соответствующего патента. Все эти награды и отличия, разумеется, принимались во внимание, когда в ноябре 1789 года депутаты воронежского дворянского губернского собрания во главе с предводителем, собравшись для составления родословной книги Воронежского дворянства, начали разбирать документы и доказательства, представленные коллежским асессором Иваном Семеновичем Станкевичем для
учреждения права на дворянское достоинство. Были дотошно и с пристрастием изучены его патенты и аттестаты о прохождении воинской и цивильной службы, о чинах и наградах. Учитывалось и то, что он, хотя происходил из "сербской нации, но роду был шляхетского", то есть знатного, дворянского.

В конце концов, рассмотрев все обстоятельства дела и исходя из пожалованной в 1785 году императрицей Екатериной II сословной грамоты дворянству, собрание постановило: записать Ивана Семеновича Станкевича и его семью в 4-ю часть родословной дворянской книги Воронежской губернии, куда вносились все лица иностранных родов, имеющие российское подданство.

Как и всякий дворянский род, Станкевичи получили право иметь собственный герб в весьма аллегорической символикой. На щите, разделенном на три части, вверху были изображены полумесяц и бычья голова, внизу - идущей лев. Щит увенчан рыцарским шлемом, короною с пышными страусиными перьями и декоративными листьями. Что означает эта геральдическая символика,
догадаться нетрудно: лев, несомненно, должен свидетельствовать о храбрости и благородстве носителей герба, бычья голова-источник богатства степного края, а нарождающийся месяц-молодость дворянского рода. Однако решения губернского собрания было, вероятно, недостаточно для подтверждения прав на дворянского сыновей и внуков уроженцев Далмации.
Из документов семейного архива видно, что фамильными делами приходилось заниматься детям Ивана Семеновича - поручикам Николаю и Владимиру Станкевичам. Результатом их усилий стала грамота, подписанная Николаем I в 1830 году. В ней говорилось, что Станкевичи "...всегда к службе нашей оказывали усердие и ревность, но на дворянское достоинство диплома и герба пожаловано от нас им не было. Мы в воздаяние ревностных их, поручиков Николая и Владимира, заслуг... упомянутых наших верноподданных поручиков Николая и Владимира Станкевичей в вечные времена ... в дворянство возводим".
Достигнув известного общественного положения и материального благополучия, Иван Семенович начинает подумывать о будущем подрастающих детей: Петра, Николая, Владимира и Натальи. Пока сыновья и дочь были маленькие, их учили дома сами родители и репетиторы. Но потом мальчиков пришлось поместить в частный пансион в Харькове. С самого начала детства братья Николай и Владимир были неразлучных. Их связывали не только кровные, но и истинно дружеские узы.
Учились они в пансионате прекрасно, особенно Владимир. Как вспоминает его сын Александру, у него была отличная память и сметливый ум: он успешно шел по математике, в словесности тоже был первым учеником, выступал на ежегодных актах пансиона, громко и с упоением декламировал стихи Державина и Ломоносова. Привычка эта у него осталась на всю жизнь - став отцом многочисленной семьи, он любил "угощать" детей и гостей стихами любимых авторов. Правда, симпатии его так и остались на уровне Державина и Ломоносова. Владимир Иванович был твердо убежден, что новые поэты, даже такие, как Жуковский и Пушкин, не сказали ничего нового в литературе по
сравнению с ними.

Продолжали образование братья в Харьковском казенном училище. Владимир окончил его в 1798 году первым учеником. В семейном архиве Станкевичей сохранились похвальное свидетельство, которое он получил "за отличные поведение и примерное содержание".
Вскоре пути-дороги братьев на время разошлись, хотя всех троих отец определил на военную службу.
Из воспоминаний детей Владимира Ивановича известно, что в марте 1804 года он поступил юнкером в Ахтырский гусарский полк. Через два года уже числился портупей-юнкером. После русско-французской кампании 1805-1807 гг., в которой он принимал участие, "за отличие" произведен в звание корнета. В декабре 1806 года в составе полка совершил поход в Пруссию, а после долгое время, как брат Николай, служил в Польше - Варшаве, Кракове и других городах где квартировал Ахтырский гусарский полк. Позже, выйдя в отставку, Станкевичи любили вспоминать свою молодость, жизнь в Варшаве, красивых полек и польскую кухню. По военной части пошел и третий, самый старший из трех братьей - Петр. О нем известно лишь, что он был уволен из армии в чине ротмистра, а затем, будучи в тихом помешательстве, жил в семье младшего брата Владимира. Умер он 40 лет от роду.
С юношеских лет у младшего Станкевича начинают проявляться черты предпринимательства. Отец его не мог, как должно, содержать всех сыновей, а казенное жалованье не удовлетворяло потребности молодого статного гусара. И поэтому Владимир Иванович должен был рассчитывать на свои силы.
Он покупал и перепродавал товарищам-гусарам лошадей, совершал другие коммерческие сделки. Тогда это было в порядке вещей. Военная служба его закончилась тоже раньше, чем у брата Николая. В январе 1811 года В. И. Станкевич, как сказано в документах, по болезни подает прошение об отставке и вскоре получает ее вместе с чином поручика.
Выйдя в отставку, Владимир Ивановича сразу же начал искать службу и в 1813 году получил выборную должность в Острогожском уездном суде - стал уездным исправником. С этого времени начинается его настоящая предпринимательская деятельность. В поездках по уезду он "испытывал больше неудобств" от разбитых дорог и расшатанных мостов. Владимир Иванович решил "брать подряды на исправление мостов и дорог. Дело это пошло успешно и приносило порядочное вознаграждение".
И службу он нес исправно. Как сказано в семейном архиве, В. И. Станкевич участвовал в расследовании дела об ограблении помещицы Костомаровой, матери историка Н. И. Костомарова, и выявил злоумышленников. За это удостоился благодарности воронежского губернатора Бегичева.

Беспокойная должность уездного исправника вовсе не мешала ему вместе с братом Николаем предаваться утехам молодости. У Станкевичей водились приятели и друзья среди молодых дворян, как и они, вышедших в отставку.
Это братья и сестры Рахмины, Томилины, Поярковы, Горяиновы, Синельниковы,
Хабаровы и многие другие. Братья, несмотря на скромное состояние,
считались завидными женихами. Они, естественно, были завсегдатаями домов
местных помещиков, особенно тех, у которых подросли дочери на выданье.
Владимир Иванович довольно часто делал визиты в дом одной барыни, у
которой воспитывалась дочь бывшего уездного доктора, немца по
национальности, коллежского асессора Иосифа Крамера. Звали воспитанницу
Катенькой. Познакомились молодые люди давно, еще тогда, когда Владимир
Иванович служил в Ахтырском гусарском полку и приезжал в Острогожск
навестить своих родителей. Как вспоминала впоследствии А. В. Щепкина, о
любопытных обстоятельствах поведала уже в преклонных годах своим детям
сама Екатерина Иосифовна. Вот как это было... Молодой черноглазый гусар
Владимир Станкевич был представлен Катеньке Крамер, и тотчас же молодежь
дома пригласила его поиграть в горелки. В разгар этой забавной игры
докторская дочь, гоняясь за корнетом, схватила его за косицу - тот был
одет, как того требовала форма, введенная еще при Павле I. Схватила... и к
великому своему удивлению, оторвала этот непременный атрибут головного
убора бравого гусара. Только мука посыпалась с косички! Катенька
смутилась, покраснела и там мило произнесла ему свои извинения, что
Владимир Иванович сразу же был покорен шалуньей. Напудренная косица
сблизила молодых людей, породила взаимный интерес друг к другу.
Рассказывая об этом случае детям, мать всегда прибавляла с улыбкой: "Вот
какая я была шаловливая!" Это была правда. Екатерина Крамер в молодости
слыла удивительно резвой и жизнерадостной девушкой, хотя жизнь ее
складывалась далеко не безоблачно. Тяжелое, сиротское детство, пребывание
в доме скупой тетки-ханжи наложили отпечаток на ее характер.
Воспитывалась она, как тогда говорили: "на медные деньги", и потому была
не очень образованной, хотя, конечно, писать и читать умела. Отдавала дань
французским романам, а также умела вести хозяйство, солить, варить и т. д.
До встречи с будущим мужем, когда тот уже вышел в отставку, Катенька
вполне почувствовала, что значит быть бесприданницей, нахлебницей у
родственников. У нее был жених, которого она очень любила, но тот
отказался связывать свою судьбу с девушкой без средств. Это также не могло
впоследствии не повлиять на впечатлительную натуру Екатерины Крамер.
А вот Владимира Станкевича отсутствие приданого не смутило. Он сам не
был состоятельным человеком и решил взять в жены Катеньку потому, что она
ему очень полюбилась. Владимир Иванович, имея согласие невесты, попросил,
как и положено, ее руки у тетки - и отказа не последовало.
Не мешкая, сыграли веселую, в малороссийском духе свадьбу, и молодые
поселились в просторном деревянном доме на берегу Тихой Сосны вместе с
родителями жениха, его братом и немногочисленной прислугой. Случилось это
семейное событие в 1811 году. Владимиру Ивановичу исполнилось 25 лет, а
женитьба его, по тем понятиям, была ранней.
Основатель рода Иван Семенович к тому времени уже был дряхлым стариком.
Сыновьям честный служака, как об этом повествует семейное предание,
записанное его внучкой А. В. Щепкиной, оставил весьма скромное наследство
- старый деревянный дом с обширным садом на окраине Острогожска, несколько
вещей из столового серебра, обстановку да родительское благословение.
Очевидно, винокуренный завод "на аглицкий лад", мельница с землею и
десятком крепостных крестьян были проданы или отданы в качестве приданного
за дочь Наталью, вышедшую замуж за острогожского купца Сыромятникова.
Но молодые не горевали - они уже уверенно стояли на собственных ногах.
Владимир Иванович с новой энергией отдается своей предпринимательской
деятельности. Дело с ремонтом дорог и мостов оказалось настолько
выгодным, что уже через год-другой после получения подряда от скопил
небольшие средства, которые позволили ему с помощью брата Николая (тот за
годы военной службы сумел запастись небольшим капиталом) приобрести
имение и вплотную заняться сельским хозяйством...
Вместе с тем В. И. Станкевич не оставлял прежние выборные обязанности.
Прослужив с 1813 года уездным земским исправником два срока, он в 1825 году становится депутатом губернского дворянского собрания от бирюченского дворянства. И в этой должности Владимир Иванович также находился два срока. В 1837 году его избирают острогожским уездным предводителем дворянства.
Судя по всему, В. И. Станкевич всегда оправдывал доверие привилегированного сословия. В конце 30-х годов воронежский губернский
предводитель дворянства вручил ему грамоту за усердие. На торжества по
этому случаю Владимир Иванович прибыл во фраке с орденом св. Владимира 4-й
степени, полученном еще в 1832 году "за безупречную службу по выбору
депутатом воронежского дворянского собрания".
Но это была не первая награда. В грозное для Отечества время
наполеоновского нашествия он вместе с братом Николаем принял активное
участие в организации воронежского народного ополчения, снабжении армии
продовольствием. Патриотическая деятельность уездного исправника
Станкевича в 1814 году была отмечена в числе других дворян уезда
бронзовой медалью "В память Отечественной войны 1812 года" на
владимирской ленте...

Станкевич вел хозяйство твердой уверенной рукой. Через несколько лет
после покупки имения он на паях с братом строит винокуренный завод. В этом
отношении Владимир Иванович не был оригинален. Производство спиртного
издавна широко практиковалось на юге России, особенно в бывшей Слободской
Украине. Как известно, одной из вольностей, полученных черкасами
(переселенцами с Украины) от русских царей за их верную военную службу на
степных границах, было право свободно и беспошлинно заниматься винокурением.
Строили свой завод Станкевичи по новейшим английским образцам. На границе
двух уездов, в зоне разведения скота, свеклы, картофеля, хозяин мог не
беспокоиться о выгодном и своевременном сбыте не только "зелья", но и
барды, других отходов производства, которые охотно покупали
соседи-скотопромышленники, в том числе и воронежский купец-прасол Василий
Кольцов, отец народного поэта Алексея Кольцова.
Братья Станкевич верно рассчитали. Они не стали приглашать на свой завод
дорого оплачиваемого немца-инженера, что на первых порах им было не по
карману, а во всем доверились даровитому человеку, местному мельнику,
мастеру на все руки. Он прекрасно поставил дело, и вскоре Станкевичи
превратились в крупных поставщиков вина на юге России. В те времена не существовало государственной монополии на производство и продажу спиртных напитков. Винокуры должны были сами сбывать свою продукцию. Для этого ежегодно в Петербург съезжались крупные производители вина и покупатели права на его продажу в том или ином городе. Это называлось взять "город на откуп". Другие винокуры туда не смели и носа казать, так как это каралось законом.
Ежегодные съезды в столице проходили бурно - всем хотелось получить на откуп выгодный и удобный город или уезд. Зачастую они объединялись в партии и брали на откуп город или уезд на паях. В. И. Станкевич пользовался славой энергичного и удачливого предпринимателя. Он возглавлял одну из влиятельных партий, состоявшую из степных помещиков Воронежской губернии.
Ближайшим помощником в этих делах был его сосед Томилин, живший в
расположенном недалеко Татарино - добродушный толстяк, которого в
дружеском кругу называли Мамонтом. Они нередко получали выгодные дешевые
откупы и на этой почве сдружились, а когда подросли дети, то и
породнились. Привлекал Владимир Иванович в свои дела у других соседей по
имению и уезду - Рахминых, Синельниковых, Бояркиных, Горяиновых, не
имевших своих заводов, но поставлявших ему картофель и зерно для винокурения.
О размахе деятельности Владимира Ивановича в качестве откупщика можно
составить представление по таким фактам. Вместе с другим крупным
производителем вина надворным советником Николаем Алексеевичем Сафоновым
он начиная с 1827 года получал "питейные сборы" в течение шести лет в
трех уездных городах - Боброве, Острогожске и Старобельске. В 1831 году
был взят откуп на Бирюч и уезд в целом. Вместе с Сафоновым примерно в то
же время Станкевич получил право продавать вино в Павловске, Коротоянке,
Валуйках, Нижнедевицке и во всех уездах, центрами которых были названные города.
Но и это еще не все...
С годами ширилось поле его предпринимательской деятельности. В 1839 году
Владимир Иванович заключил контракт с казной на поставку войску донского
казачества 20 тысяч с мукой и крупой. Между прочим, этот путь В. И.
Станкевич проложил еще в 1925 году. На свой страх и риск владелец завода
пригнал на юг обоз - свыше 73 тысяч четвертей круп. Россия в это время
вела войну на Кавказе, поэтому Владимир Иванович за усердие и помощь
войскам удостоился похвалы высших воинских чинов.
Всякое случалось в его торговых делах. Однажды в метельную ночь обоз В.
И. Станкевича, везучий в "свой город" вино и водку, сбился с дороги,
заблудился и въехал в чужие владения, где торговал вином его конкурент.
Между приказчиками и обозчиками завязалась драка. Местный откупщик
подумал, что острогожский дворянин решил тайком сбыть вино в его городе и
нанести ему убыток. Все это грозило Владимиру Ивановичу большими
неприятностями, так как конкурент вознамерился передать дело в суд. В. И.
Станкевич попросил его пойти на мировую, давая большие отступные, но тот не соглашался. Вот тогда-то и поселилась в господском доме тревога.
Хозяин подолгу ходил по гостиной, что-то бормоча по привычке и размахивая руками, а дети, предупрежденные нянькой, забивались в детскую и не смели беспокоить отца...
Приспели очередные торги в Петербурге, и стало не до судебных процессов.
Партия В. И. Станкевича одержала крупную победу, и от нее зависело, получит ли конкурент хотя бы один город или нет. И тот сдался, начал переговоры, а потом оба в знак примирения подали друг другу руки...
Но такие случаи бывали редко. В. И. Станкевич умел ладить с соперниками.
У него было множество друзей и приятелей, могущественные связи.
Человеком он был, несмотря на деловую хватку, щедрым, готовым на широкие
благотворительные поступки. Когда в 1834 году в Туле случился пожар и
выгорела почти половина города, то откупщики винных лавок внесли на его
восстановление довольно крупные суммы. В. И. Станкевич пожертвовал в
городскую казну 100 тысяч рублей. За свою щедрость он получил "выражение
удовлетворения" Николая I и грамоту от городских властей.
Пополнялся капитал Владимира Ивановича, одновременно росли его земельные
владения. Кроме дома в Острогожске и родового имения в Удеревке, он с
братом Николаем приобрел слободу Марки в первом стане Острогожского
уезда, расположенную в 40 верстах от города. В том же стане у помещиков
Тевяшовых была куплена небольшая слобода с поэтическим названием
Колыбелка. В двух последних населенных пунктах жило почти 2,5 тысячи
крепостных. Здесь были построены винокуренный завод, салотопенный завод,
ферма испанских овец, насчитывавшая до 10 тысяч голов. Скоту скармливали
отходы винокуренного производства.
Особым расположением братьев пользовался конный завод, начавший
действовать в 1827 году. Для развода были куплены породистые лошади
орловской породы в Хреновым. Выращенное потомство поставлялось
конногвардейским и уланском ремонтерам, которые хорошо знали дорогу в
имение Станкевичей. Разумеется, лошади продавались тем полкам, которые
были расквартированы в ближайших уездах Воронежской губернии.
В 1821 году братья Станкевичи совершили выгодную сделку с титулярным
советником П. И. Гардениным, купив у него с выселением 68 крестьян села
Пирогово. Разместив этих крепостных на ранее купленной земле возле села
Муховка, помещики основали новую деревеньку-выселки, названную в честь
своей первородины Зарой. Но поселяне очень скоро упростили название и
стали именовать проще - Зарей.


2


Вернемся, однако, к тому времени, когда молодая чета Станкевичей начинала
совместную жизнь. Осенью 1813 года в семье ожидалось радостное событие. О
нем давно знали друзья и соседи молодого уездного исправника, не говоря
уже о немногочисленной дворовой челяди. Владимир Иванович собирался стать
отцом. Нравы в то время были простые, и он охотно делился с соседями и
крепостными надеждой на появление первенца. Сообразно своему
темпераменту, бурно проявлял радость и этим даже немного надоедал
собеседникам. Но так уж не терпелось ему иметь продолжателя рода.

Возвратившись со службы, Владимир Иванович первым делом снимал сапоги и
торопился на половину своей жены, прикладывался к ручке и осведомлялся о
ее здоровье. Дело в том, что та постоянно прибаливала и с тревогой ожидала
дня, когда должна была стать матерью. Владимир Иванович частенько
заставал свою благоверную за шитьем или другим занятием, не оставлявшим
сомнения, кому предназначены эти крохотные белоснежные простынки и
распашонки. В таких случаях она вся вспыхивала, смущалась своего супруга
и от того становилась еще милее и краше... Успокоенная поцелуем и
ласковым словом, Екатерина Иосифовна склонялась над шитьем, а Владимир
Иванович принимался мечтать вслух, меряя большими шагами светлицу своей
супруги.

Все было готово к желанному событию в доме Станкевичей. И вот в
полутемной спальне раздался писк младенца, возвестившего о приходе в этот
мир нового человека. Жена не обманула ожиданий Владимира Ивановича и
подарила ему сына, в будущем Николая Владимировича Станкевича, ради
которого и пишутся эти строки, ибо именно ему, беспомощному в октябрьский
день 1813 года существу, судьба определила прославить дворянский род
Станкевичей.

Немало бутылок шампанского было распито в честь первенца, немало ведер
"горилки" было поставлено мужичкам ради такого случая. На радостях на
обороте старинного псалтыря "Минеи" Владимир Иванович сделал памятную
запись: "Слава Богу моего родился сын Николай в городе в каменном доме
1813 г. сентября 27, в ночь на 28". Псалтырь хранится в семейном архиве
Станкевичей в Государственном Историческом музее в Москве.

Эта запись является ключевой для определения времени и места рождения
литератора, философа и общественного деятеля. Тем не менее его биографы не
во всем следовали пометке Владимира Ивановича, зафиксировавшей
бесспорные факты. Время рождения до сего дня дошло без изменений, а вот
место...

Со всей определенностью оно названо во многих работах, опубликованных в
прошлом столетии, - село Удеревка. Начало положено в первой печатной
биографии Н. В. Станкевича, изданной П. В. Анненковым в 1857 году. В ней
сказано: "...родился в 1813 году, в деревне своего отца Воронежской
губернии, Острогожского уезда". А в конце жизнеописания автор прямо
называет местом рождения Удеревку.

Впоследствии друг Н. В. Станкевича видный деятель министерства народного
просвещения Януарий Михайлович Неверов в своей автобиографии отмечал:
"Станкевич, сын весьма богатых родителей, родителей, родился в селе
Удеревке Острогожского уезда..."

Эти утверждения стали каноническими, дошли до наших дней и закрепились в
энциклопедиях и ученых трудах. Между тем в записи Владимира Ивановича
слова "в городе в каменном доме" никак не могут означать Удеревку.
Молодой отец был в возбужденном состоянии, но место появления младенца на
свет спутать не мог. Для него запись являлась продолжением семейной
летописи, своего рода фамильным "священным писанием". Неспроста она
делалась на псалтыри.

Какой же город имел в виду Владимир Иванович? Это, без сомнения,
Острогожск. А каменный дом стоял на усадьбе Ивана Семеновича Станкевича.
Кстати, о том же свидетельствует племянник литератора и философа Алексей
Иванович Станкевич, который конечно же, хорошо знал семейные документы,
так как готовил к печати переписку своего знаменитого дяди. В
редактируемой им книге он делает сноску к письму от 2 декабря 1832 года,
адресованному Н. В. Станкевичем родителям из Берлина в Острогожск, и
поясняет, что Острогожск - "уездный город Воронежской губ., место
рождения Ник. Вл-ча".

Есть еще один обнаруженный недавно документ, который почему-то не
привлек внимания краеведов и ученых. Находится он в Центральном
Государственном историческом архиве. Цитируем:

"Свидетельство. 1826-го года октября 19-го дня дано сие Острогожского и
Бирюченского уездов помещика поручика Владимира Иванова сына Станкевича
сыну Николаю в том, что он, Николай, действительно от помянутого поручика
Владимира Иванова сына Станкевича и законной его жены Екатерины, дочери
коллежского асессора фон-Крамера от законного брака, прошлого 1813-го
года сентября 27 дня и того месяца 28-го числа мною крещен; восприемниками
были Острогожского уезда помещик поручик Николай Иванов сын Станкевич и
помещица дворянка губернская секретарша Елизавета Дмитриева дочь
Синельникова, о чем и в метрике 1813 года под N 153 записано. Во
удостоверении чего свидетельствуя подписуюсь Воронежской губернии города
Острогожска Соборно-Троицкой церкви священник Михаил Подзорский".

Сомнения наши окончательно может развеять обнаруженный недавно в
Государственном архиве Воронежской области историком и краеведом А. Н.
Акиньшиным документ, где сказано, что в 1813 году Удеревкой владел
штабс-ротмистр Иван Александров. Купчая крепость на продажу имения была
составлена лишь 6 июня 1814 года. Именно тогда 28-летний Владимир
Иванович Станкевич приобрел село на берегу Тихой Сосны и переехал сюда с
женой и восьмимесячным первенцем Николаем...

Сегодня с учетом названных материалов правильно будет считать местом
рождения Н. В. Станкевича город Острогожск. Это его родина по метрике, а
духовная родина - все-таки Удеревка. Первые детские впечатления Николая
Владимировича связаны с этим селом на берегу Тихой Сосны, здесь началось
его постижение окружающего мира, здесь душа юного Станкевича пустила
крепкие корни. Широко известно его признание в письме В. Г. Белинскому,
отправленному 30 мая 1836 года: "Альпы едва ли так понравятся мне, как
меловые горы над рекой Сосною в сельце "Удеревке".

А история приобретения села такова. Став отцом, Владимир Иванович
по-прежнему разъезжал по уездам и присматривался к имениям, которые
оказывались тяжким бременем для владельцев. Помещики Александровы
продавали свою усадьбу, расположенную недалеко от волостного села Ольшан и
рядом с Ближним Чесночным. Это было разорившееся имение с неказистым
господским домом и десятком стоящих на юру хатенок крепостных крестьян.
Сельцо называлось Удеревка и располагалось на границе двух уездов -
Острогожского и Бирюченского.

Владимир Иванович, заслышав о продаже, тут же поехал к хозяевам, осмотрел
все, побродил в окрестностях. В имении жило всего 107 крепостных. Но
зато в каком месте расположено, какой вид открывается с мелового холма, на
котором стоит Удеревка! Человек решительный, Владимир Иванович без
раздумий совершил купчую на приглянувшееся ему имение. Помог ему своими
средствами старший брат Николай.

Любопытно, что до приобретения Удеревки В. И. Станкевичем здесь появился
на свет человек, тоже вошедший в историю отечественной культуры. В 1804
году в опальной семье бывшего писаря из Алексеевской вотчины графа
Шереметева родился сын Александр - будущий историк литературы, профессор
Петербургского университета, академик А. В. Никитенко. Его отец служит
здесь домашним учителем у владельцев имения. На склоне лет в своих
воспоминаниях ученый запечатлел окрестности Удеревки:

"Деревня славилась живописной местностью. Барский дом стоял на высокой
горе, у подошвы которой течет река Тихая Сосна. Начиная с вершины горы, по
скату ее и до самой реки простирался великолепный сад с множеством
плодовых деревьев и с огромными вековыми дубами. На противоположной
стороне реки зеленел и пестрел цветами роскошный луг с живописно
разбросанными по нему купами лоз и вербы. На одном из грациозных изгибов
реки стояла водяная мельница. Около пенилась и клокотала вода, отдаленный
шум падения которой долетал до горной вершины. Деревня тянулась по горе,
против барского дома".

Никитенко дает довольно ироническую характеристику прежней хозяйки имения
Авдотьи Борисовны Александровой, которая как ни странно, приходилась ему
крестной матерью:

"Жила на широкую барскую ногу, хотя средства ее были невелики....
Образование ее не шло дальше грамоты да умения одеваться и держать себя
по-барски, сообразно тогдашним обычаям и моде... Эта феодальная дама
отличалась всеми свойствами деспота, обладателя нескольких вот рабов, но
сама состояла в рабстве у своих дурных наклонностей. Бич и страшилище
подвластных ей несчастливцев, она особенно тяготела над теми, которые
составляли ее дворню и чаще других попадались ей на глаза".

Автору этих воспоминаний на всю жизнь запомнился произвол местной
Салтычихи. Она собственноручно колотила скалкою свою любимую горничную
Пелагею, раздавала пощечины прочим. Другая ее горничная, Дуняша, с бритой
головой по нескольку дней ходила с рогаткой вокруг шеи. Всех своих
девушек барыня секла крапивой.

"Подобные вещи, впрочем, никого не возмущали: они были в нравах общества
и времени", - замечает А. В. Никитенко.

Рядом с Александрой жила еще одна мелкопоместная дворянка, которая по
части издевательств над своей дворней далеко обогнала соседку. Дело у нее
зашло столь далеко и получило такую огласку, что даже в то терпимое к
надругательствам над крепостными время помещица была предана суду и
сослана. Это был громки и скандальный процесс.

В. И. Станкевич не любил вспоминать о своей удеревской предшественнице,
особенно о ее жестокой соседке. "Он замолкал, бывало, с отвращением махнув
рукой в сторону ее бывших владений", - вспоминала А. В. Щепкина.

Завершая разговор о месте появления на свет Н. В. Станкевича, уточним,
где находилась Удеревка, сыгравшая огромную роль в его духовном развитии.
Ошибочно названная родиной Николая Владимировича, она зачастую
причисляется к другой административной единице. Это
историко-географическое разбирательство предпринимается для того, чтобы
исправить наконец укоренившиеся ошибки, ставшие общим местом не одного
поколения исследователей жизни и деятельности Н. В. Станкевича.

По традиции, заложенной первыми биографами, это село связывает с
Острогожским уездом. Но известные нам материалы сообщают об ином.

А. В. Щепкина в своих воспоминаниях прямо указывает, что отец "решил
купить небольшое именье в Бирюченском уезде в соседстве с Острогожском, -
деревню под названием Удеревка".

Во всех жизнеописаниях академика А. В. Никитенко место его рождения
называют Удеревку Бирюченского уезда.

Полистаем второй том авторитетного издания "Россия. Полное географическое
описание нашего отечества", вышедший в 1902 году под редакцией В. П.
Семенова. В нем "село Удеревка (до 500 ж.) - старое дворянское гнездо
известной фамилии Станкевичей", относится к Бирюченскому уезду.

Но лучше всего обратиться к географическим документам начала позапрошлого
столетия. Посмотрим карту в любопытной книге с длинным названием:
"Сведения об удобствах квартирного размещения всех родов войск в пределах
Российской империи и квартирные карты губерний и областей: "Воронежская
губерния/ Сост. при 1-ом отд-нии Департамента Генерального штаба. -
(СПб.: лит. Военно-типографического депо). 1838". На этой карте зеленая
змейка границы, разделяющей два уезда - Бирюченский и Острогожский, -
приходит рядом с Удеревкой, но справа от нее, включая таким образом село
в пределы Бирюченского уезда.

Словом, близость усадьбы к границе двух уездов и породила ошибку многих
исследователей, тем более, что и деятельность отца Н. В. Станкевича
протекала в Острогожском уезде.

"Зеленая змейка" границы не стерлась по сей день. Холм, на котором
стояла Удеревка и где сохранились могилы Николая Владимировича Станкевича
и его отца, по-прежнему относится к территории бывшего Бирюченского уезда
(теперь Алексеевский район Белгородской области). Всего каких-то 500
метров отделяют это место от границы с Острогожским районом.

По разным обстоятельствам и на этом не исчерпываются неточности,
связанные с дворянским гнездом Станкевичей. Удеревку порой путают с
Мухо-Удеревкой. Между тем это разные села, их разделяла не только Тихая
Сосна, но и пойменный луг шириной в три километра. Удеревка как село
перестала существовать после социальных бурь 1918 года, когда хозяин
имения И. И. Станкевич с семейством уехал в Москву, а барский дом был
разграблен и сожжен. Жители, с 1861 года покадившие деревню, окончательно
переселились в окрестные села, в том числе в Муховку, на другом берегу
Тихой Сосны. Так образовалась Мухо-Удеревка.

Это село тоже заслуживает нашего внимания. В 1908 году здесь произошло
событие в память о Николае Владимировиче Станкевиче. По завещанию и на
средства его друга Я. М. Неверова летом была открыта школа, которой
присвоили имя руководителя Московского литературно-философского кружка.
До последнего времени она гостеприимно принимала жаждущих знаний сельских
ребятишек - юных земляков философа. Недавно обветшавшее деревянное здание
в два этажа с пристроенным флигелем отреставрировано, и в нем размещаются
экспонаты мемориального музея Николая Владимировича Станкевича... В музее
ежегодно проводятся литературные чтения, посвященные памяти знаменитого
земляка. Названы они достаточно поэтически - "Удеревский листопад".

Владимир Иванович не особенно заботился о "правильном" воспитании своих
детей в раннем возрасте. Они находились на попечении нянюшек. Одна их них,
Зиковьюшка, как вспоминала А. В. Щепкина, вырастила первенца Станкевичей,
потом его братьев и сестер. Дети любили ее за ласковый характер,
незлобивость и сердечность, а также за сказки, которые она рассказывала им
перед сном и которых знала великое множество.

Отец вмешивался в воспитание, лишь когда замечал, что нянюшки слишком
кутают ребят перед выходом на прогулку. Тогда он срывал с них теплые
платки и шали и предупреждал нянек: "Я не хочу, чтобы мои дети выросли
неженками и кисейными барышнями! Пусть бегают на свободе и раздетыми".

Екатерина Иосифовна думала иначе. Она, напротив, требовала, чтобы детей
одевали потеплее, чтобы они, не дай Бог, не простудились и не схватили
насморк. Но в первые годы семейной жизни полагалась на нянюшек и здравую
обстановку удеревской и острогожской усадеб.

Рос Николай Станкевич "на всей барской воле" (выражение А. И. Герцена).
Ему была предоставлена полная свобода действий. Кареглазый юный барин
заглядывал на кухню, бывал в избах дворовых людей, играл с крестьянскими
детьми. Со сверстниками из дымных изб он бродил по лесу, бегал взапуски,
водил "опанаса". От загорелых и бойких ребятишек Николенька отличался
лишь аккуратным костюмчиком и болезненной бледностью.

Видно, пошел родом в мать. И от того, что часто болел и заставлял
тревожиться за здоровье, любили его родители сильнее. Любили и баловали.
Отец и дядя не скупились на игрушки, потакали всем его прихотям и
желаниям. Одна из таких игрушек сыграла роковую роль в неспешной жизни
удеревской усадьбы.

В июне 1820 года Николенька получил в подарок от крестного отца духовое
ружье, купленное им в Воронеже. Мальчик поцеловал дяденьку, схватил
подарок и убежал к другому дядьке - слуге Ивану. Тот повертел в своих
ручищах ружьецо, поцокал языком и заключил раздумчиво:

- Яка гарна цацка у тэбэ, Мыколко. Мала, а як настояща. И стреляе...

А Николенька, удовлетворившись столь философским замечанием, побежал
дальше показать подарок своим друзьям из дворни. Сам или вместе с
товарищами он долго бродил по саду и крутому оврагу недалеко от имения,
стараясь подстеречь хоть какую-нибудь птичку и опробовать подарок. Но не
тут-то было! Беспечно шнырявшие по веткам пернатые не подпускали мальчика
на выстрел.

В полдень Николенька, истомленный зноем и неудачной охотой, брел домой,
как вдруг на крыше дома (он хоть и господский, а крыт камышом и соломой)
заметил стайку воробьев. Пригибаясь и пряча за спиною ружье, он
приблизился к дому и, улучив момент, выстрелил по птицам. Но те
вспорхнули и улетели. Зато мальчик заметил, как на стрехе задымился пыж и
вспыхнул огонек. Ему бы побежать и предупредить взрослых, сказать дядьке
Ивану, но он, перепугавшись, убежал в сад и стал ожидать, что будет
дальше... Маленький ребенок, хоть и барин!

А пламя между тем охватило крышу, и скоро на холме все пылало - маленькая
деревенька была охвачена огнем. На беду был ветерок, хатки лепились близко
друг к другу, и пламя с господского дома перекинулось на них. Люди не
знали, что делать, спасать свое добро или господский дом. Екатерина
Иосифовна, ходившая очередным ребенком, спала в охваченном пламенем доме.
Ее разбудили и босую, в беспамятстве, вывели во двор.

Когда разразилась беда, самого хозяина дома не было, он приехал, загнав
лошадь до смертельного хрипа, когда все уже сгорело. Долго ходил вокруг
пепелища Владимир Иванович, не в силах успокоиться. В отдалении на узлах
с одеждой, в окружении боязливо жавшихся к ней детей, сидела
пригорюнившись Екатерина Иосифовна. Она была безутешна и перепугана.
Боялись преждевременных родов. Вдруг к ногам Владимира Ивановна
подрубленным деревом повалился слуга Иван:

- Барин, спасытель, цэ я выноватый! Нэ услидыв за Мыколкой! С ружьем вин
озоровав. Нэ углядив, просты Христа ради.

- Что? - не поняв ничего в восклицаниях слуги, вскричал Владимир
Иванович. - Где Николенька? Сейчас же найти и привести сюда!

Побежали слуги в сад, обшарили все углы и наконец нашли затаившегося и
перепуганного барича в шалаше на бахче.

Отец, увидев сына, вздохнул облегченно:

- А я уж подумал бог весть что. Этот старый дурень хоть кого в гроб
загонит своей болтовней.

Обнял сына и заплакал:

- Ну, вот и остались мы, сынок, без угла и без крова... Не думал я так
быстро перестраиваться, да уж видно судьба. Будем делать новый дом.

Пожар, вызванный мальчишеским неосторожным выстрелом из духового ружья,
надолго запал в душу впечатлительного мальчика. Позже он не раз упоминает
о нем в переписке с другом Я. М. Неверовым. Вот любопытные строки: "19
июля 1832 года, село Удеревка. Знаменитое число! Сегодня ровно
одиннадцать лет, как я сжег деревню, будучи семилетним мальчишкой".

Через три года, в разгар обострившейся болезни, причину которой не смогли
еще объяснить врачи, Николай Владимирович, теперь уже в первом письме из
Москвы, только что вернувшись туда из отцовского имения Удеревки, так
объясняет самому себе и другу возможные причины своей болезни: "Очень
вероятно, что болезнь моя нервическая, - следствие шалостей юношества и
детства. Альфонский (врач. - В. Б., А. К.), впрочем, думает иначе и
обнадеживает меня".

Как знать, не пережитый ли страх на том пожаре привел его к мысли, что и
болезнь его, так рано приключившаяся, является следствием этого
сильнейшего потрясения, случившегося в детстве?

Временно переселились в Острогожскую усадьбу Николая Ивановича. Крестьяне
вырыли землянки, и, получив и помещика помощь лесом, начали ставить
времянки. Но в основном они занимались строительством господского дома. С
размахом и расчетом на долгую жизнь и огромную семью возводил его
погоревший помещик. Он сам вычертил план дома и все работы проверял лично,
не доверяя даже старосте. Вместе с мужиками ходил на делянку, где
заготавливался лес, а затем наблюдал, как те возят к месту строительства
огромные дубовые кряжи. Бывало, лошаденка пристанет от непосильной
тяжести, хозяин первый бежал на выручку - уж очень торопился он успеть до
холодов войти в новый дом...

- Да что вы турбуетэсь, Владимир Иванович? - говаривал ему староста,
огромный, заросший бородой старик. - Аль мы сами не справимся? Дело-то
ведь привычное. Будет все сполнено, как на бумаге нарисовали.

Но молодой хозяин только улыбался в ответ и не отходил от работников ни
на шаг. И добился-таки своего. Хоть и не успели плотники срубить весь дом
за лето, но часть комнат была готова, и зимовали Станкевичи в собственном
имении. А достраивать потом пришлось еще в течение нескольких лет.

Зато дом получился на славу - белый особняк в полтора этажа с мезонином,
колоннами и балконом. Возводил его Владимир Иванович с таким расчетом,
чтобы парадной частью он выходил на старую трактовую дорогу, ведущую из
Бирюча в Ольшан и далее на Острогожск. Внутри имелось огромное количество
жилых и подсобных помещений. На первом этаже - гостиная, вдоль длинного
коридора располагались небольшие детские, покои для гостей и спальные
комнаты родителей. На первом этаже был устроен кабинет хозяина, в котором
он принимал приезжавших к нему по казенной надобности посетителей и
деловых людей.

Из длинного полутемного коридора витая деревянная лестница вела в
мезонин, в солнечные дни залитый светом. В одном из помещений была
устроена классная комната для детей. Там разместили рояль, доску и другие
ученические принадлежности.

Вокруг дома Владимир Иванович разбил и посадил молодой сад. Границы этого
зеленого царства и дорожки в нем, радиально расходящиеся от дома, были
обсажены липой и акацией. В весенние дни все утопало в зелени и
благоухало. В глубине сада построили красивую беседку, обсадили ее
акацией и цветами, она стала местом громкоголосых детских забав.

Владимир Иванович так увлекся садоводством, что оно стало его вторым
после охоты любимым занятием. Сам обрезал и прививал деревья, доставал
новые сорта яблонь и груш, весьма гордился своими садоводческими
навыками. Чрезвычайно доволен был он и новой усадьбой. Любил впервые
приехавшим гостям показывать постройки, не забывая при этом подчеркивать:
"Дом выстроил сам, без архитектора".

Войдя во вкус, несколько лет спустя он построил еще один дом, после того
как приобрел для Николая Ивановича имение в Курлаке Бобровского уезда. На
этот раз удача ему изменила - дом получился огромный, длинный, как сарай.
Не понравился он ни ему, ни брату. Тот из деликатности помалкивал. Но
однажды своеобразным способом дал понять Владимиру Ивановичу, что отнюдь
не в восторге от этого причудливого сооружения. Когда братья сели в
столовой обедать, то приказал своему слуге кушанья подавать на лошади.
Коридоры дома были столь длинные и просторные, что в них свободно
проезжал всадник.

Станкевичи, несмотря на рост материального благополучия и прибавление
семейства, первые годы не имели гувернеров и домашних учителей.
Николеньке так и не пришлось познакомиться с ними. Грамоте и чтению его
учили родители и дядя, а потом он одолевал науку в уездном училище в
Острогожске, а затем в пансионе в губернском центре - Воронеже.

Зато его братья и сестры воспитывались, как и все дети богатых дворян.
Летом 1824 года Владимир Иванович, будучи в Петербурге, пригласил в свой
дом выпускницу Екатерининского института Екатерину Лаврентьевну Брюллову.
В то время она служила наставницей Петербургского воспитательного дома.
По контракту, который подписали обе стороны, учительница должна была в
течение шести лет жить в доме Станкевичей, воспитывать всех детей
помещика, приготовляя их к гимназиям и частным пансионам. За это владелец
Удеревки обязывался платить ей по 800 рублей в год с предоставлением
стола, жилья, белья, чая и прислуги. После окончания срока договора В.
И. Станкевич должен был выдать ей вознаграждение в 12 тысяч рублей.

Александр Владимирович, брат Николая, на склоне лет живо вспоминал о том
времени, когда его призвали из сада, где он резвился, и представили
учительнице. Привыкшие к свободе дети восприняли это как тяжкое наказание.
Еще бы, теперь каждый день они должны были по нескольку часов сидеть на
втором этаже. Как назло, классная комната выходила балконом на дорогу,
ведущую в Острогожск. Перед домом были разбиты клумбы с роскошными
цветами, запах которых проникал в помещение и манил на улицу. В перерывах
между занятиями дети выбегали на балкон и разглядывали все, что делается
во дворе да и во всей деревушке.

Иногда в это время мимо дома, пыля и звеня колокольчиком, проскакивала
почтовая карета, иногда же на Бирюч или Острогожск гнали партии
острожников. Они брели мимо дома, тоже поднимали пыль, и протяжный звон
кандалов долго слышался вдали, отчего детские сердца сжимались от
сострадания. Картины подобного рода частенько видел и Николенька.

Екатерина Лаврентьевна была, по воспоминаниям А. В. Станкевича,
добросовестной, по педантичной, потому и скучноватой воспитательницей. Она
учила юных барчуков всему, что знала сама, и по тем же книжкам, которые
штудировала в институте благородных девиц. Затвердив азбуку, переходили к
письму и чтению, географии, истории, арифметике и Закону Божьему. Старших
детей она учила также иностранным языкам, главным образом французскому и
латинскому. Девочек приобщила к игре на фортепьяно. Она, несмотря на свою
добросовестность, не смогла увлечь детей, зажечь в них страсть к наукам
или искусству. Гораздо большее влияние на младших братьев и сестер
оказывал Николенька своими рассказами о театральных постановках, новинках
литературы и других увлечениях.

Французскому разговорному языку юных Станкевичей обучал еще один педагог
- Осип Иванович Изнар, которого пригласили из воронежского пансиона
Федорова. Николенька уже прошел у его курс языка, а нанять его посоветовал
Владимиру Ивановичу сам содержатель пансиона. С ним у В. И. Станкевича
установились самые доброжелательные отношения. Изнар был типичным
представителем той категории иностранцев, отцы которых хлынули в Россию
"на ловлю счастья и чинов". Знаниями, педагогическим искусством и даже характером
Осип Иванович, этот обрусевший француз, почти ничем не отличался от тех
домашних учителей, которые так запомнились нам по рассказам и повестям
Пушкина, Толстого, Тургенева. А. В. Станкевич вспомнил, что это был
высокий и худой человек, с рябым морщинистым лицом, который детям казался
стариком. Он всегда носил синий фрак со светлыми пуговицами, вероятно,
единственный в его скудном гардеробе. Худую и морщинистую шею повязывал
высоким галстуком. Учитель был лыс и некрасив, но молодился, длинные
волосы для сокрытия плеши зачесывал на лоб. С этой целью в кармане его
жилета всегда лежал складной гребешок, которым он частенько проводил по
голове.

В отличие от Екатерины Лаврентьевны Брюлловой, ставшей со временем как бы
членом семьи Станкевичей, Изнар не прижился в господском доме. Жил он
одиноко и тихо, большую часть времени проводя в своей комнате на втором
этаже и выходя только к обеду. При этом от тщательно запирался, снимал
свой фрак, лежал на кровати и постоянно курил длинный чубук. По вечерам
читал детям французские книжки или разговаривал с ними на своем языке, о
чем придет в голову. В этом и заключалось все его учение.

Одиночество и бесприютность Осипа Ивановича вызывали жалость и сочувствие
к нему юных Станкевичей. Несмотря на то, что он с ними почти не занимался,
дети привязались к нему и любили его куда больше, чем Екатерину
Лаврентьевну.

Была у старика Изнара одна слабость, которую он тщательно скрывал. В
свободное от занятий время Осип Иванович под видом прогулок наведывался в
соседние села и даже в слободу Алексеевку, расположенную в 15 верстах
от Удеревки. После этих отлучек, которые со временем становились все
более продолжительными и частыми, возвращался Осип Иванович с таким
румянцем на щеках, который никак нельзя было отнести лишь за счет свежего
воздуха и быстрой ходьбы. Старшие, в том числе и сам хозяин, догадывались
о цели отлучек учителя, но до поры до времени мирились в ними. Сам он
также до поры до времени держался в рамках, тщательно скрывая свою
слабость к крепким напиткам.

Но однажды с ним случилась оказия, стоившая ему места. Поздно ночью,
возвращаясь из очередной "прогулки", Осип Иванович по крутой лестнице
пробирался к себе в каморку на второй этаж. Слабые ноги его не
выдержали, и он, споткнувшись, загремел вниз, встревожив прислугу и
самого Николая Ивановича (хозяин дома в то время находился в поездке).
Дядя, который вообще страдал бессонницей, страшно рассердился на француза.

На следующий день бедный старик был вызван к Николаю Ивановичу, который строго объяснил ему, что неприличное поведение его не позволяет дольше держать его в качестве воспитателя и учителя детей брата и потому тот должен получить расчет.

Что оставалось делать? Выслушав приговор хозяина, он молча поклонился. Получив расчет и прихватив саквояж с нехитрыми пожитками, сухо попрощался с Николаем Ивановичем, обнял детишек и съехал со двора, чтобы никогда уже больше не появляться в барском доме на меловом холме.

Дети, выбежав на балкон, с грустью наблюдали, как их добрым Осип Иванович садился в бричку, а затем, оборотившись к ним, прощально махнул шляпой. И они дружно замахали руками...

Николенька, приезжая зимой и летом на вакации, познакомился с Екатериной Лаврентьевной Брюлловой и совершенно очаровал ее своей сердечностью и простотой. Когда он уехал за границу, то в письмах всякий раз передавал ей поклоны и шутливые приписки, высылал учебники и книги на итальянском языке. Учительница вознамерилась обучиться этому языку, с тем чтобы преподавать его младшим братьям и сестрам Николая Владимировича.

Долгие годы прожила она в семье Станкевичей. Срок ее контракта истекал в 1830 году, но затем дважды был продолжен. Покинула она гостеприимный дом Станкевичей лишь в 1945 году, когда уже все дети выросли. Для расчета и ухода, кроме того, была уважительная причина - Екатерина Лаврентьевна вышла замуж за учителя городского, возможно Острогожского, училища. В семействе Станкевичей она прожила 20 лет и накопила немалое состояние. Ко времени замужества Брюлова имела "приданое" в 20 тысяч рублей ассигнациями. Дальнейшая судьба этой учительницы детей В. И. Станкевича неизвестна.