Балк

Дети Корнилиуса (Михаила Александровича) Балка - сыновья Алексей, Михаил и Сергей и дочери Варвара и Феоктиста.
Точные даты рождения всех детей, кроме Феоктисты, неизвестны. Феоктиста родилась в Петербурге 24 октября 1836 года. Варвара родилась около 1730 года, а сыновья ок. 1715-1725 гг. Если учесть, что Алексей в 1737 году упоминается контролёром мелочной таможни, а в формулярном списке официальным годом начала службы является 1738 год, а также представить, что ему было на тот момент лет 18-20, то родился он приблизительно в 1717-1719 гг. Первым из братьев Алексей становится отцом. Пока удалось найти в качестве самой первой запись о рождении 1742 года его дочери Екатерины младшей. Возможно она не первый ребёнок, но других более ранних данных пока нет. Первый ребёнок Сергея Михайловича родился в 1750 году, поэтому можно предположить, что Алексей был старше Сергея. Про третьего брата известно мало, он осел, в отличие от братьев, в Москве, поэтому думается, что следы его самого и его семьи нужно искать там. Но упоминание его в метрических книгах есть. В 1746 году он назван канцеляристом при Санкт-Петербургской портовой таможне (ЦГИА СПб. ф.19. оп.111. д.20 л.157 зап.174). Первый его ребёнок, Захар, родился в 1753 году. В дальнейшем Михаил Михайлович служил при экспедиции продажи мягкой рухлади (Москва), а затем упоминается московским публичным нотариусом (1759 г. и далее).

Алексей Михайлович Балк
Детство прошло вероятно в Москве. В своём письме А.В. Суворову (тому самому) он писал: : «Я видел издетска, что в Москве работников нанимали в день за 3 копейки.» Как сказано выше, в 1737 году Алексей служил на мелочной таможне, за что не получал ещё жалования, а в 1738 году перешёл в Портовую таможню, где дослужился до обер-цолнера. В 1743 году он написал императрице Елизавете Петровне прошение, где сообщал: «Предкам Вашего Императорскаго Величества и Вашему Императорскому Величеству служил я нижайший при делах в разных правительствах и ныне служу в Санктпитербурхской портовой таможне... и ... должность по Указам Вашего Императорскаго Величества исправлял с прилежностию и со всевозможным к приращению и зборе в казну Вашего Императорскаго Величества интереса радением беспорочно...» В тот год ему также выпала возможность принять участие в расследовании дела о подделке товарных клейм, что отметило в своих отчётах начальство: «…таможенной контролер Алексей Балк при начатии следственного о воровских клеймах дела оказал верную свою службу чрез которого изыскано бывшее по той комиссии воровство…» Доход в казну государства, благодаря ему, составил 42 тыс. рублей, за что его самого наградили премией в 1 тыс. рублей, добавили жалование и в январе 1744 года дали чин титулярного советника. Но уже в начале 1745 года он сам становится объектом расследования подобного расследования (коррупция на таможне, кто бы мог подумать ). Следующим стало обвинение в том, что Балк периодически "подкармливал" прокурора Коммерц-коллегии Самарина и деньгами, и подарками. (а может просто носил наверх?). Нет сомнения, что всякого рода воровские и другие схемы существовали и тогда. Прокурор обыграл это так, что он якобы не брал у Балка товар, а покупал его. В итоге Алексей был всё-таки признан виновным и императрица повелела. чтобы «...титулярного советника и правящаго в СПб портовой таможне обер цолнерскую должность Алексея Балка за показанными в той юстиц канторе доношении подозрениями и противныя указам поступки от таможенных дел отрешить немедленно, дабы впредь от него Балка невоспоследовало каких указом противных поступков и оттого казенного ущерба, а что по отрешении ево в нынешнее ярмочное время за неимением в здешней таможне обер цолнера не причинилось какого упущения, наместо ево Балка определить обретающагося ныне в нарвской портовой таможне обер цолнера Афонасья Ершова»
Непонятно, почему Алексея не лишили чина, но продвижение по службе приостановилось, хотя совсем из государственной службы его не изгнали. В 1746 году он числился всё-ещё на таможне, а в 1748 году упоминается среди служащих Камор-конторы, где становится известным, благодаря случаю с бароном Ашем. Аш был директором почты в Петербурге и имел разрешение на продажу спиртного. Но видимо поступил сигнал, что Аш злоупотребляет этим и проворачивает ещё и свои дела. Балк с солдатами под командованием сержанта Астраханского полка Соколова ворвался на почту. По нелепой случайности, когда солдаты в поисках неучтённого спиртного открывали разные двери, они оказались в комнате, которая была по сути дела кабинетом русской разведки и цензуры того времени. В этой комнате письма вскрывались и читались, а потом, чтобы получатель этого не заметил, снова приводились в первоначальный вид. В комнате можно было видеть письма Императорского двора, а также инструменты и приспособления для перлюстрации, а также разные секретные бумаги. На шум сбежались зеваки, среди которых оказались лакеи представительств других стран. Одним словом, скандал. А.П. Бестужев-Рюмин был вне себя и писал Императрице. что «...Императорской дом обруган, все писма в оном перешарены, секретнейшия экспедиции остановлены, впротивность указов поступлено, прибитой на почтовом дворе герб поруганию ж отдан». Но что-то пошло не так. Виновников торжества не наказали, возможно приказ о проведении обыска и пришёл с самого верха. Далее Алексея Михайловича можно видеть на службе в Соляной конторе. Соль приносила хорошую прибыль и императрица имела своего рода монополию на её продажу. Для борьбы с контрабандой были созданы специальные посты и военные отряды. 16 декабря 1752 года вышел в свет закон под № 10063 «О пресечении подвоза заморской соли в Ингерманландию, по морскому берегу у Ораниенбаума, Красной Горки, Кронштадта и по Выборгской стороне и об определении для сего особеннаго смотрителя» В этом законе было прописано, чтобы «для пресечения подвозной заморской соли и лучшаго смотрения, во всей Ингерманландии и по морскому берегу до Ораниенбаума и до Красной Горки и около Кронштадта и по Выборгской стороне, по близости кь Санктпетербургу, определить особливаго человека, которому и определенных на заставы и къ разъезду Оберъ- и унтеръ-офицеровъ, драгунъ и солдатъ въ ведомство поручить; чего ради и определенъ Титулярный Советник Алексей Балкъ, и велеть оному Коммисарству дать тому определенному для вышеписаннаго смотрения и пресечения подвозныхъ солей, какъ ему поступать, инструкцию и, по исполнении, въ Сенатъ отрапортовать, и съ той инструкции прислать копию…» В Соляной конторе Алексей прослужил до самого ухода со службы. В своей книге "Деньги мира: занимательные факты, курьезы, истории" Александр Щелоков пишет, что «...Соляные конторы в России стали не только прообразом, но и испытательным полигоном банковской системы, работающей с бумажными денежными знаками и ценными бумагами...» Через Соляные конторы осуществлялись по сути дела денежные переводы. В Петербурге можно было, например, получить вексель Соляной конторы, а в другом месту обналичить его. (Внизу я приложил вексель 1762 года, подписанный Алексеем Балком)
В 1761 году Алексей был возведен в чин Надворного советника, а в 1764 году вышел в отставку. До 1767 года он точно ещё был в Петербурге, затем, видимо, уехал в Новгородскую губернию в имение, где умер в 1785 году. Год смерти доказан двумя источниками. Похоронен был Алексей на кладбище при церкви в с. Городище. Надпись на могиле гласила: «На семъ мҍстҍ погребены рабы Божiи: надворный совҍтникъ Алексҍй Михайловичъ Балкъ, сыновья его Николай и Михаилъ, дочь Елизавета и правнучата въ младеическомъ возрасте Анна, Николай и Ӏоаннъ Козляниновы» (Провинциальный некрополь). Могила не сохранилась, да и само кладбище тоже. Кладбищенский холм зарос, церковь исчезла, видны лишь следы фундамента.
О семье Алексея Михайловича можно сказать, что женат он был дважды. Первая жена - дочь священника Ивана Фёдоровича Толстошеина. На основании моих исследований я делаю заключение, что с ней у него было 10 детей. После смерти её в январе 1758 года в возрасте 34 лет, всего лишь 5 месяцев спустя, Балк взял в жёны дочь статского советника Феодосию Андреевну Суровцеву. С ней у него было 9 детей, из которых существование двоих спорное. Минимум двое детей от первого брака умерли ещё в Петербурге в детском возрасте.

Сергей Михайлович Балк
О жизни его известно немного. Согласно купчей, 29 сентября 1754 года приобрёл двор у подканцеляриста Дмитрия Егоровича Протопопова по адресу Адмиралтейская сторона в правой стороне Вознесенской першпективы (так называли раньше Вознесенский проспект) во 2-й Коломне №11 (ныне Казанская ул.47 в Петербурге) (см. фото ниже). В 1750 и 1755 гг. упоминается как российский публичный нотариус. В 1759 и 1760 гг. имел чин титулярного советника. В 1761 году продал свой двор петербургскому купцу Ивану Клементьевичу Маркову. Работал публичным нотариусом в С.-Петербурге в паре с другим публичным нотариусом - Степаном Афанасьевым (газета "Санктпетербургские ведомости" за 12.11.1762 г. стр.7 и 02.11.1764 г. стр.6).
В 1760 году дважды указан как воевода г. Темникова (ЦГИА СПб. ф.19. оп.111. д.48 л.203 зап.67 и ЦГИА СПб. ф.19. оп.111. д.48 л.181 зап.85).
Cогласно "Адрес-календарю российскому", с 1765 по 1772 годы занимал должность воеводы г. Зарайска Переяславско-Рязанской провинции Московской губернии в чине Коллежского Асессора.

Жена - Варвара Поликарповна (девичья фамилия неизвестна), причём в различных документах иногда называлась то Мария, то Марфа, то Варвара, но речь всё время шла об одной и той-же особе. С ней у Сергея было 5 детей - 2 сына и 3 дочери.

Феоктиста Михайловна Балк

Родилась в Петербурге 24 октября 1736 года. Крестили её в Успенской церкви 31 октября. Больше о ней ничего неизвестно, однако в процессе исследования рода она больше не встречается. Видимо, умерла в детском возрасте, но запись о смерти пока не найдена.

В записи о рождении примечательно то, что у отца подчёркнуто его шведское происхождение

Дворянство Балков

Ещё в начале 1730-х Балки проявили интерес к доказательству своего благородного происхождения. Сыновья бригадира Титова, у которого служил Корнилиус, должны были доставить документальные доказательства в Россию, когда возвращались из Швеции с войсками Её Императорского Величества. Его Королевского Величества Шведского и Шведского Королевства Государственный Сенатор и при Императорском Дворе чрезвычайный посол и Орденов Святых Андрея Первозванного и Александра Невского Кавалер и барон Цедер Крейц (Herman Cedercreutz) писал в 1745 году в Петербурге следующее: "в прошлом году умершего здесь Балка оставшиеся 3 сына, а именно: в Императорской Российской службе обретающихся, Публичный Нотариус Сергей, Титулярный Советник Алексей и Подканцелярист Михаила Балк" предъявили ему "два от прежде бывшего при здешнем Императорском Российском дворе Королевского шведского Чрезвычайного Посланника Иоахима Дитмара 10 февраля и 6 апреля 1736 г данные им Аттестаты надлежащим образом", Кроме того, старший сын бригадира Титова, "Майор Титов те привезенные с собою из Стекголма два Аттестата показал, то хотя я во оных Аттестатах и усмотрел, что Секретарь Рыцарского дому Яган Вулфон Стирка, кроме того засвидетельствовать не мог, что в Шведском рыцарском доме ни одного природного Балка ныне не нашлось, чего и господин Посланник Фон Дитмар в Аттестате своем 6 апреля 1736 г не доказывает, но только в оном объявляет, что офицерские чины в Швеции со Шведскими привилегиями и преимуществами во всем равны, такое ж равное сходство и с теми двумя свидетельствами, которые от Королевской Военной Коллегии помянутому Майору Титову по его прошению даны, что в росписи пленных и полковых списках, Квитанциях и счетах никого под именем Балка не сыскалось. А понеже в прошлом году умерший здесь Балк в Королевском Драгунском полку токмо Капралом служил, а притом довольно известно, что в Швеции Капралов и рядовых в обыкновенных репортах не всех и не всегда именами да дано токмо то пишут сколько Капралов и рядовых числом во всякой роте"
То есть Титов привёз документы, которые отметают возможность принадлежности Балков к шведскому дворянству, а Дитмар пишет, что офицеры в Швеции - дворяне, а Корнилиусу не повезло, так-как он был нижнего чина и его просто не вписали по имени в список полка.
Осталось только найти некий важный документ и он был найден. Тот же фон Дитмар получил из Карлскруны "подлинное свидетельство" от Королевского Адмиралтейства Камор Канторы Камерира Ланса Зедердала (вероятно Lance Söderdahl) от 16 декабря 1735 г , что отец Корнилиуса, Лоренс Андреас "в жалованном списке помянутой Адмиралтейской Камор Канторы на 1693 г умре, а заслуженное по день смерти его жалование исправно выдано." Также указано в другом документе, что Лоренс Андреас служил штурманом в звании унтер-лейтенанта.
Одним словом, офицерство Балка было таким образом подтверждено и соответственно его благородное происхождение, если опираться на фон Дитмара.
В 1816 году Сергей Алексеевич Балк подал прошение, чтоб род Балков отнесли к древним дворянским родам и перенесли в 6-ю часть ДРК Новгородской губернии. Лишь в 1832 году Новгородское ДДС отправило рапорт в Георльдию, в котором пишется, что "Новгородское дворянское депутатское Собранїе слушало прошенїе Боровицкаго помещика Ивана Ивановича Балка, поданное 12 марта сего года, въ которомъ прописывалъ, что оное Собранїе 12 октября 1828 года выдало дѣтямъ Его Г. Балка Алексею, Александру і Ивану свидетельства за № 181м, 183м и 185м о запискѣ ихъ въ 3ю часть родословной книги дворянства по доказательствамъ двоюроднаго дѣда ихъ Сергея Алексеевича Балка, а онъ Иванъ Балкъ изыскалъ такія доказательства в Архиве Герольдїи Правительствующаго Сената, по коимъ родѣ Балковыхъ относится къ Дворянскимъ фамиліямъ 6й части той книги: ибо прапрадѣдъ его Лоренсъ Андреевъ Балкъ въ Шведской Службе подпоручикомъ находился ещё въ 1693 году, и по силѣ Королевскаго о рангахъ и другихъ уставовъ въ дворянскомъ достоинстве почитается; сынъ его Корниліусъ Шведской же Службы капралъ, во время Шведской войны взятъ въ пленъ Россіи, воспринялъ Греко-россійскую веру, по Святомъ Крещеніи наречёнъ Михайломъ Александровымъ, при Адмиралтействѣ служилъ Гавенмейстеромъ, съ 1740 года владелъ недвижимымъ имѣніемъ, имелъ детей Сергея, Алексея и Михайла; отъ Алексея произошли дѣти: Иванъ, отецъ его Ивана Балка, Николай и Сергей; отъ Ивана, отца его, онъ проситель и братъ его Александръ, а отъ него самаго дети Алексей, Александръ и Иванъ Балковы; дѣдъ его Алексей Михайловичъ имѣлъ на чинъ Надворнаго Советника патентъ, что по изчисленію времени съ 1693 года по настоящий 1832й годъ полагается фамиліи Балковыхъ уже 139 летъ..." и что "находитъ справедливымъ, родъ Балковыхъ въ дворянскомъ достоинстве утвердить по происхожденіи онаго отъ Лоренса Андрея Балка въ 1693 году и по родословной книге Новгородской губерніи перенести просителя изъ 3й въ шестую часть."

Из книги Рыбкина Н. "Генералиссимус Суворов. Жизнь его в своих вотчинах и хозяйственная деятельность". М., 1874 (выдержки касательно Алексея Михайловича Балка)

...За полгода до поездки в с. Кончанское, Суворов писал к А. М. Балку следующее: «Вспоминая прежние ваши благодеяния, покорнейше Вас, Милостивого Государя, прошу пожаловать льготу моим новгородским крестьянам, по вашему благоусмотрению. Магазин хлебный извольте утвердить по вашему благоразумию. Дети В. Высокоблагородия не меньше мои приятели и я их всегда Слугою быть обязуюсь. Прошу Вас, Мил. Государь, чтоб приказать изволили господские дома покойного моего родителя вычинить и исправить, елико можно получше и садик завести. Я ныне очень доволен моим ундольским дворянским домом»...

... Здесь у него был близкий приятель, старец Алексей Михайлович Балк — владелец части села Волока, отстоящего от Кончанска 25 верст. Но человек этот, готовый на всякие услуги для Суворова, так как дети его служили у А. В-ча в дивизии, был очень уже дряхл. Притом многое из тех указаний и требований, какие заявлял Суворов в письмах к нему в начале 784 года, еще не могли и «приведены быть в исполнение, другие только начинали приводиться. Этот г. Балк за честность свою и прямоту очень не нравился московскому адвокату Тереньтьеву, о котором упомянуто было выше. Но владелец Кончанского на все это не смотрел и любил Балка...

... Тщательно сохранял он и все письма, написанные к нему друзьями о его вотчинах. Особенно характеристичны письма к нему Боровичского помещика Алексея Михайловича Балка. Это был умный и честный старик, живший очень долго. Письма его относятся к сентябрю и октябрю 1784 года. Их он посылал к Суворову в Ундол и, под влиянием их, Суворов во многом соглашался с Балком, уважая его советы.
«В древние времена, пишет Балк в одной из длинных своих эпистолий к Суворову, когда Российское Государство начало процветать т.е. после разорения размножаться селитьбою и в оное выходить стали поляки, кореляки, чухны, татары и прочие народы, то кореляки селились малыми семьями в тех местах на казенных землях, где ныне ваши деревни находятся и размножась, захватили у многих господ помещичьи земли, а потом те кореляки пожалованы государыне Елизавете Петровне, а от нее за своевольство и другие резоны пожалованы Воронцовой, продавшей их Шувалову; а от Шувалова проданы родителю твоему. Родитель же ваш, незаведомо чужой земли, приказал яко бы на пустоши своей Стеглихе, (а она земля Маврина и прозывается пустошью Кривухой) поставить деревню Стеглиху и та земля отмежевана за вас; равно и ваша деревня Колокольцево сидит на земле Бачманова и отмежована за вас же. Только по спору Маврина и Бачманова поставлены черные столбы, а по многим резонам большая надежда видится что сии земли останутся за вами. «Мирону Антонову по межевым делам я наставления давал, соображая здешние криводушные и ябеднические обстоятельства. Живучи в ваших вотчинах, я насмотрелся, что ему против криводушников именно и надо было так поступать, как происхождение было. Пожалуй, батюшка, поступи сам великодушно, не изволишь ли просителям все земли раздать, кто чего просить будет (при генеральном размежевании 1784 года) а именно: Генералу Буткевичу 700 десятин, Мусину-Пушкину 300; Балкашину 100; и в другом месте Ласунскому, Вандомскому, Левашову, Клеопину по 170 десятин. Все эти земли старанием Мирона судом утверждены за вами. А теперь по межевой конторе остается получить от Маврина на 200 десятин; от Бачманова 500; Лупандина 150; да из дач ваших по Кривинской вотчине разными господами сведено леса более 2,000 десятин; а надежда есть, что по решению межевой конторы все земли останутся за вами. Но следует стараться. К тому же из казенных земель надлежит получить вам 1,500 десятин. Всего же вам нужно исходатайствовать себе в возврат до 4,000 десятин. Если будите великодушны и изволите требующим все отдать, то тем здесь никого не удивите. Если бы не Мирон, то пришлось бы сносить ваши деревни на другие места (а способных мест нет) и именно: Сергейково, Хомлю, Дубье, Ниву, Стеглиху (Кривуху) и Колокольцово. Я рад, что все делопроизводство и жалобы к ведению вашему не доходили. «Здесь говорят, что Новгородцу нужно во 1-х…[неразборчиво] во 2-х холоп; в 3-х земля. А о прочем никакого рассуждения, хотя я в приказе вашим старостам и обещался прислать плети, но это только постращать. Сечь я смелости не имею и ежели с ними строго поступать с вашими крестьянами, то скоро можно их привести к бунту. Они у вас живут больше в горах.
«Не подумайте, батюшка, чтоб я желателен к обиде ваших крестьян. Я с ними поступаю учтиво и всячески стараюсь приласкать их».
(Сноска: Розог и железа владелец не терпел. Против распоряжения о Кирилове поставлена нотата, и Балку сообщено к таковым мерам никогда не обращаться.
Неудивительно поэтому, что крестьяне за такую учтивость и ласки собирались Балка застрелить на дороге из Кончанска, о чем и сам он писал Суворову. Не понравилась владельцу и злоба Балка на Гаврилова, который брил бороду, подчивался табаком с дворянами и вообще претендовал на прогресс.
Строгости к крестьянам по видимому не обнаруживают доброты Балка и его ласки. Но он был данник своего века. Другие его распоряжения показывают, что был он добрый, честный и заботливый старик, которого Суворов любил и деликатно осаживал за излишнюю ревность.
Я на руку не дерзок, писал Балк в свое оправдание. Я, ведь, только все для страха, а сам всегда держусь одной известной пословицы: «замахнись, да не ударь».)

Дальнейшая переписка Балка касается тогдашнего генерального межевания. Главные советники по межевой конторе были люди случайные и важные по словам Балка. «Они хотя и не берут взяток, писал Балк, но все таки, батюшка, сухая ложка рот дерет. Не изволите-ли приказать прислать им хотя по овчинному тулупу». Аллегория по поводу овчинных тулупов, как видно, была делом в то время общеизвестным. Очевидно и Суворов понимал, что значат — эти тулупы.
«Затем прошу вас, батюшка, и к генерал-губернатору Николаю Петровичу Архарову пожаловать отписать, чтобы просьбы наши по межеванию втуне не оставлялись.
«Здесь же в Боровичах потребно расход иметь: 1) некоторым из бедности судьям съестными припасами;. 2) секретарям уездного и нижнего земского суда деньгами; 3) при платеже подушных казначею, бухгалтеру и счетчикам».
Затем, любя Мирона Антонова, ходатая по межевым делам, Балк настаивает у владельца о прибавке ему, Антонову, жалованья. Но как старик искусный и начитанный, он подходит к этому делу не прямо, а также аллегориями и притчами, и для этого пользуется историею Новгорода. Чтобы видеть, как Балк издалека настаивает о прибавке Мирону жалованья, приводим отрывок из его письма, не лишенный интереса и в наше время.
«Я читал, пишет Балк, историю, в коей написано тако:
«В Новегороде был неурожай. Люди с голоду мерли и по улицам валялись. А. продавался тогда оков хлеба, в коем было 32 меры, по 8 алтын и две деньги. Из оного окова хлеба ныне состоит 4 четверти (32 четверика). И приидоша к Нову-граду Шведов двадцать тысяч человек и облегоша великий Нов-град и выслаша к ним Новгородцы и условишася и они же шведы взяша две тысячи рублев и поидоша вспять.
«Деньги наши имеют звание. Деньга в старину значила дневную пищу; полденьги — половину дня. Копейка — скоп — служивым людям было жалованье, — гривна, две и три в год. Всего описывать много. Я видел издетска, что в Москве работников нанимали в день 3 копейки. Свой у них у работников хлеб, а не наемщиков.
«Сих ради и других резонов Мирону надлежит жалованья давать по 120 рублей в год. Ему, жене его и детям на платье, обувь и прочее едва столько станет; да ему-ж запашку иметь прежнюю и сена косить прежние участки. Во время жатвы брать на работу баб, держать лошадей и скот, сколько он хочет».
Далее Балк советует Суворову учредить в вотчине хлебный банк для бедных крестьян, которых-де обирают богатые мужички. За всякий четверик хлеба, в заем взятый у богача, скудный крестьянин ныне работает в лучшее летнее время кредитору один день, а за 10 четвериков десять дней. А потом отдает хлеб сполна и притом самый лучший.
«У меня было, пишет Балк, такое же и в своих деревнях разорение и я его прекратил».
«В сем году (1784) я роздал беднякам больше тысячи четвертей. А от них буду получать долг меру верхом. Так придет у 10-ти четвериков мне целый четверик, Сей хлеб у меня расход имеет в дачу бедным дворянам-попрошайкам. К тому же мышеед, уступка вдовым крестьянкам и у кого случай несчастный от пожару».
Благой этот совет тоже не был принят во внимание. А сделан был просто хлебный общественный магазин в пользу всей вотчины.


1785 году 6 февраля. Кончанск

Мирон Антонов! Считай меня отсюда выехавшим в Ундол и уже туда пиши ко мне по почте в чрезвычайности; а в обыкновенных произшествиях каждого месяца в первое число один раз доноси, как от меня положено. Пиши тако жи к А. М. Балку, как по его благосклонности ко мне вверены ему от меня дела, впрочем, когда то заблагоразсудишь. Жаль, что его пребывание от вотчин моих далековато. Мир твой с гг. Ханыковыми и прочими хорош, и спасибо тебе. За это я велел подарить тебе из моих денег 5 рублей, и впредь так делай. Коли б ты сюда приехал, то мы бы на досталях обо всем переговорили. Жалел я, что мне тебя уж ждать здесь боле неколи. Как будешь здесь, то говори все вместо меня с Семеном Трофимовичем Румянцевым и А. М. Балком. С ним твои регистр делам мы здесь разсматривали; план их, как вершить, мы обоюдно подписали - знаешь - по-твоему... и без тебя бы инак нельзя было. Матрена Антоновна и Александра Сергевна5 о четырех Мякининских пустошах, что отданы батюшке моему Сенатским указом, меня просили. Я на тот указ сослался. Демид Иваныч обращался со мною очень ласково; а Балк мне сказывал, что ты и тут предуспеваешь. Это хорошо. Варвара Петровна еще меня просила, когда отъезжала от меня к Балку и в Боровичи, и хотя регистр твоих дел к нему я тогда послал и твою отметку он тоже видел, но думаю с нею мириться только на достаточных деньгах. Я однако остановился на твоей отметке, и Алексей староста с тем быть согласен. С ним и ни с кем не ссорься; старое забыто, и Семену Трофимычу это подтверди; а живите дружно, и пусть у вас будет полная чаша.
Мне Боровицкие Судьи по ябеднике Маврине очень досадили и чести они не знают. А Алексей М[ихайлович] Балк его Маврина описывает великим юриспрудентом и с предопасностию от него. Чего ради он жестоко хотел, чтобы я с ним стах на пяти или хоть на тысячи помирился. У А[лексея] М[ихайлови]ча деньги свои, а у меня - мирские. Меня Маврин чрез письмо пугал иском три тысячи, столько-то сот, столько-то рублев, то мне все произшествие стало постыдным, и Маврина я здесь к себе звать не хотел. По твоей отметке значится, что с ним лучше мириться; на то я письмо оставил, где по штилю догадаться тебе можно, что только тогда мириться, как он от дела прост; а также и тебе нечего от его ябед робеть, разве то, что мировая на деньги будет миру в пользу. Вот зачем тебя сюда зовут, и я пока не пеняю, что ты делами в Новегороде занят был. Только надобно бы тебе здесь повидать. Между тем поехал в г. Боровичи Михайло Федотов, и думаю, объявил подозрение на Судей. Семен Трофимыч будет стараться в Боровичах поверенного нанять. Бог с тобою.

1785 году марта 26 дня. с. Ундол

Матвеич! Алексей Михайлович Балк ныне с моими крестьянами в ссоре и со мною...

Почему они рассорились, неизвестно. Возможно, это касалось методов управления Балка. Видимо, это имел ввиду Суворов в своём письме 1786 года следующему управляющему, С. Т. Румянцеву: "...Вы здесь мне ближний сосед, вам и вверяю ближнее управление моих вотчин, за что получаете в год 100 рублей. Но судите сами - вам их получать напрасно один есть грех. Прежде сего был обычай ублажать ласкательством, что служило к произращению ложных видов и непорядков. Я люблю правду без украшениев и не доброжелательство, а трудолюбие..."

В том-же году А.М. Балк умер. Время помириться не представилось.