Заонежье Олонецкая Губерния

«История старинных крестьянских родов Заонежья (Вегорукса)»
Постановка проблемы.
https://pomnirod.ru/articles/i...ezhya.html

Главной научной проблемой работы является изучение истории старинных крестьянских родов Заонежья, а именно крестьянских родов деревни Ламбасручей Великогубского прихода с точки зрения генеалогического и социально-демографического подходов. Эта работа должна дать определенное представление об истории крестьянских родов Заонежья, их структуре, видоизменении в исторической ретроспективе, социально-демографическом аспекте истории крестьянской семьи. Работа не претендует на значимость и решение перспективных проблем, а тем более на то, чтобы быть универсальной. Хронологические рамки можно обозначить как конец 17 - середина 19 века.

Практическое значение данной работы состоит в реконструкции семейной истории и составлении родословий крестьянских родов выбранных деревень, создании органичной и логически выстроенной их истории, в выявлении их родственных связей в тесном единстве с установлением биографических фактов жизни отдельных крестьян.

Алина, а кто эти дальние родственники.
Где живут-жили.
И кто на фотографиях.
Я могу Вам сделать отдельную тему.
Выложите, все, что нашли.
Будем надеяться, что найдем кого-то.
Главное не тяните. Надо успеть.

*Из истории Заонежья
В декабре 1941 г. Заонежье было полностью оккупировано финскими войсками. Воспоминания об этих годах предлагаем почитать в очерках А.И.Мошина. Его дочь Татьяна Мошина рассказывает:
- У моего отца Александра Ивановича Мошина (17.01.1927-1.07.2013) было трудное детство в заонежской деревне, он рос в семье деда и бабушки. Подростком он пережил тяжелые годы финской оккупации. Отец с горечью вспоминал своих однолеток, которые погибли на войне или вернулись инвалидами, и тех, кто потерял здоровье, не смог справиться с послевоенными трудностями и рано ушел из жизни. Не будь войны и не окажись они почти на четыре года в оккупации, их жизнь могла бы сложиться совсем иначе…

А.И.Мошин
О ГОДАХ ОККУПАЦИИ
(из рукописей разных лет)

Часть 1. Начало.
В мае 1941 года я успешно окончил 6-й класс и мы с бабушкой собирались поехать в Киев в гости к отцу. Внезапно в середине июня пришла телеграмма, отец просил отложить поездку. А 22 июня, когда я смотрел детский фильм в клубе, сеанс был прерван и зрителям сообщили о начале войны. Началась мобилизация. Взрослые и подростки с удвоенной силой занимались сельхозработами. Сезон выдался урожайным. Мои дедушка и бабушка Павел Семенович и Парасковья Максимовна выработали за год около 400 трудодней и получили почти тонну зерновых культур. 12 мешков, нагруженных рожью, горохом, овсом, ячменем, были отнесены на чердак и в амбар, картофель и овощи - в подполье и в «яму».

Мы надеялись на то, что сможем прокормиться, верили в скорую победу. 1 сентября начался учебный год, но ряды школьников сокращались каждый день- многие уезжали в эвакуацию… 8 ноября 1941 года финские войска заняли село Шуньга, а в декабре оккупировали весь Заонежский район. И стали наводить свой порядок. В Шуньге на погосте, в здании бывшего радиоузла была устроена тюрьма, где оккупанты содержали и пытали семь пленных красноармейцев из истребительного батальона, а затем на глазах у согнанных насильно жителей расстреляли их на Майской горе.

Началось переселение в другие деревни. С собой разрешали брать только самое необходимое, приходилось оставлять более половины зерна, картофеля и овощей. Из опустевших домов оккупанты вывозили всё, что можно. Из дома Качаловых в д.Хашезеро, где жила семья моей матери, - мебель из дуба, сделанную в Петербурге, из часовни в д.Ергачево, где жила тетка Ольга Павловна Фокина – иконы. Из нашего дома в д.Завьялово вывезли иконы, тарантас. Дедушке с семьёй из пяти человек (с нами жила дочь деда, моя тётя Поля Санукова, с двухлетним сыном Женей) для сборов дали три дня и велели запрячь одну лошадь Седуху для переезда. Погрузили в сани 6 мешков ржи, одежду, посуду. Кадушки с солёным мясом велели оставить. Корова Зорька была привязана к дровням, в санях сидел только маленький Женя, остальные шли пешком, за нами бежала собака Шарик. И пока родная деревня не скрылась за бугром, мы с тоской оглядывались на дом, который, как оказалось, покинули почти на три года…

Поселили нас сначала в д.Есино в доме Леонтьевых, а через неделю приказали переезжать в д.Лог, рядом с д.Завьялово. Бабушка попыталась сходить домой за продуктами, но финский патрули ее не пропустил. Через две недели нас опять переселили- в д.Кажма в полуразрушенный дом с наполовину выбитыми стеклами в окнах. Кое-как мы с дедом утеплили дом, наглухо забив два окна. Корову поместили в сарай. А ранней весной корова отелилась, но радость наша окончилась через две недели- оккупанты начали забирать у населения, кроме продуктов, скот, велосипеды, лодки, лыжи. У нас отобрали 5 мешков ржи, увели корову и теленка. Бабушка умоляла старосту Василия Косачева, который до войны жил рядом в д.Тюльчинская, оставить корову хотя бы на неделю. Маленький Женя был очень слабенький и нуждался в молоке. Но никакие мольбы не помогли.

Особенно усердствовал при грабежах финский холуй Роман, высланный до войны из-под Выборга. Он работал киномехаником, недолго жил в нашем доме, и знал, в какой семье и где хранили продукты. Именно он лишил нас в Кажме последнего мешка ржи, бросив две пригоршни в миску для Жени… Какое-то время коров держали на общем дворе. Женщины ходили туда, просили старосту дать хотя бы кружку молока для детей, он не отказывал. Но его дородная и грубая жена Дуня кричала и оскорбляла бедных женщин…Часть коров зарезали на мясо, часть угнали под Кондопогу и в Финляндию.

После войны бабушка пешком ходила в Кондопогу искать Зорьку- не нашла. Из родни повезло только ее внучке Анне Фокиной - свою корову она нашла в д.Юрьевицы, в 7 км от Шуньги. Лошадей, отобранных у населения, также держали в одной конюшне и использовали для хозяйственных целей. Одно время дедушка ухаживал за ними. Корма были плохие, овса не давали. Лошади от голода не могли стоять и их приходилось подвешивать веревками к балкам. Когда им становилось совсем плохо, то их резали на мясо и продавали его населению.
Продолжение следует.
Подготовила Т.А.Мошина
#ВойнаВоспоминанияМошин_Сродники_МыизЗаонежья

***********************


Светлана Евсеева
Какие тяжёлые годы выпали на детские плечи! Мои родители, будучи детьми, со своим мамами эвакуировались из Заонежья за Урал, эвакуация шла по железной дороге несколько месяцев в товарняках. Многие люди умирали от холода в неотапливаемых вагонах. Наши доехали, но и там такого лиха хлебнули, чуть с голоду не умерли.

Светлана Кашина
Светлана, мой отец с мамой и тётей с детьми также были в эвакуации на Урале. Жили в деревне недалеко от города Ревда. Его маленький брат 9 ти месяцев умер почти сразу как прибытии, а мама которой было 23 года умерла от голода чуть позже. Так он в возрасте 5 лет оказался в детском доме. А родные его нашли через Красный Крест уже в 60 е годы. Думали что он не выжил... Очень страшно...

Людмила Катаргина
Мою маму Пищейко Наталью Михайловну с З-х летней глухонемой дочкой в 1941 году вывезли из Белоруссии в Карелию. Она попала в д. Кошкино. Началась война. Жаль, не знаю женщины, которая приютила у себя маму с дочкой. «У меня 6 невесток, будешь седьмой»- сказала она. Сыновья ушли на войну. Но через какое-то время финны выселили маму ( белоруска) в д. Кераки. Где до конца войны она находилась на лесозаготовках). Горя хватили.

Фомина Ольга
"В мае 1941 года я успешно окончил 6-й класс и мы с бабушкой собирались поехать в Киев в гости к отцу. Внезапно в середине июня пришла телеграмма, отец просил отложить поездку."
Никак не пойму, как мой двоюродный дед, полковник, отправил в Одессу (тогда был один Союз) в начале июня 1941 на летние каникулы своего сына 1932 года рождения. С попутчиком, само собой.

Татьяна Козьякова
Бабушка тоже вспоминала, что особенно зверствовал местный староста, продукты у детей отбирал последние. Финны пороли, много пороли ,за каждый колосок с уже замершего поля.

А.И.Мошин

О ГОДАХ ОККУПАЦИИ
(из рукописей разных лет)

Часть 3. Продолжение. Начало 19, 20 декабря 2023 г.

В поселке Уница и близлежащих к нему деревнях был расположен трудовой лагерь № 51, который был создан для строительства дороги от станции Кяппесельга до с.Великая губа вдоль Уницкой губы. Финны хотели соединить ее с дорогой, идущей от с.Великая губа через с.Толвуя, с.Шуньга до Медгоры и сделать ее окружной прифронтовой. Попутно шла заготовка и вывозка леса. Нам строго запрещалось посещать лагерь строителей дороги. Мы могли посещать только дома тех, кто был занят лесозаготовками.

В один из вечеров мы с Дмитрием Кялиным зашли в один из домов, где раньше жили финские солдаты. Стены внутри были обиты картоном и оклеены белой бумагой. На одной из стен был сделан рисунок, на котором был изображен Сталин с летящим над ним орлом, которого он рукой пытается отогнать. Во время нашего разговора в дом внезапно зашли финские солдаты с офицером. Обычно они предлагали что-то купить из продуктов. Офицер, увидев рисунок, достал пистолет из кобуры, отошел к порогу и выстрелил в «голову Сталина». Затем предложил это сделать ребятам. Тогда наган взял Владимир Щепин и выстрелил в голову орла. Финны посмотрели на него с неодобрением, потоптались и ушли.

Еды нам не хватало, старались купить хоть что-то съестное. Солдаты со станции Кяппесельга привозили для продажи или в обмен на ювелирные изделия у местного населения галета, сахарин, сигареты. Мы с ребятами вскладчину покупали коробку галет по грабительской цене 100 марок. Солдаты пытались на нас «подзаработать»: коробки заранее распаковывали почти наполовину насыпали опилки, а сверху галеты. Продавали и сразу же уезжали. Ребята стали разрезать коробки сразу и проверять содержимое, финны высказывали недовольство, но обманывать перестали. Иногда тайком -на лошади или пешком –умудрялись пробираться к родным. Местные ребята лесными тропами обходили д.Диановы горы, где располагался финский военный кордон с наблюдательными вышками.

Один раз и я ходил в д.Кажма. Но и родные нас не всегда могли накормить. Дедушка в отчаянии советовал бабушке взять что-нибудь из её заветного сундука и обменять у финнов на продукты. Сундук перевозили из деревни в деревню. Он служил и столом и кроватью, там хранилась одежда и бабушкино приданое- полотенца, сарафаны. Бабушка что-то подбирала, но при этом, конечно, вспоминала, те дни, когда она девушкой жила в родной деревне Драницыно, сидела у окна и вышивала … Бабушка была маленького роста, коренастой, но необыкновенно выносливой- ей надо было пройти более 10 км пешком, чтобы обменять полотенце на галеты, миску супа или каши. Чаще всего ее не допускали к воинской части и ей приходилось договариваться через посредников (две ее родственницы в д.Паяницы стирали белье для солдат). До сих пор я преклоняюсь перед мужеством бабушки.

Как-то часть работников из нашего лагеря перевели в д. Мелай Губа. Меня, Дмитрия Кялина, Георгия Марченко и еще нескольких ребят поселили в дом старика Василия Акатова. У Акатова был пожилой брат и невестка с ребенком. Братья были заносчивые и не слишком отзывчивые к нашему положению. Они ловили рыбу для финнов, но нам они даже за финские марки отказывались ее продавать. Нас с Дмитрием определили возчиками бревен. Лошадей мы пригнали из д.Кажма. Мне досталась старая кобыла Седуха, на которой мы перевозили вещи из д.Завьялово в д.Есино в 1941 году и которая выжила, хотя и исхудала. Возили бревна на финских дровнях и подсанках на широких железных полозьях, которые легко скользили по снегу. Но они имели низкую посадку, и если на дороге попадался пень, то приходилось освобождать воз, ехать, а затем заново перекладывать бревна. Везти надо было далеко- к Уницкой губе, где бревна собирали в плоты. После тяжелой работы вечерами меня еще заставляли возить большой чан с водой и поливать дорогу, по которой возили лес.

За малейшую провинность тех, кто находился в зоне Кокоринского лагеря, наказывали. В д.Кокорино под лагерной комендатурой в подизбице был устроен карцер (мы его называли будкой). Окон там не было, помещение отапливалось печкой и еле проветривалась через отверстия у дверей. Больше двух суток ребят в карцере не держали, так как их не поили и не кормили, на улицу не выводили (примитивное отхожее место было тут же). Однажды нас впятером посадили в карцер за самовольную отлучку домой. Дров не дали, мы стали замерзать, кричали, стучали в потолок, откуда слышались пьяные голоса, никакой реакции не было. Тогда в темноте ощупали стены и нашли лыжи, отобранные у населения. Решили ими топить печь. Но лыжи из березы, крепкие, переломить их трудно. Среди нас был крепкий парень Виктор Агеев 17-ти лет из д.Хашезеро. Его отец служил на флоте и обладал недюжинной силой- мог крутить двухпудовые гири (1 пуд- 16,3 кг) на вытянутых руках над головой, его сила передалась и Виктору, которому удалось сломать лыжи. У одного из парней нашлись спички, и мы спаслись от холода. В другой раз мы обнаружили в карцере партию швейных машин. Дмитрий Кялин предложил снять с них челноки, что мы и сделали. На утро машины увезли, а нас выпустили. Наказания за этот, хоть и небольшой урон врагу, мы не понесли, а удовлетворение от содеянного получили…

В третий раз я попал в карцер один. Натёр ступню, никаких лекарств не было, образовалась язва. Без разрешения коменданта с утра я с трудом дошел до финской больницы в д.Кажма. После осмотра и перевязки меня освободили на две недели от работы, выдали справку за подписью финского врача. После возвращения меня вызвали в комендатуру. За столом сидел грузный мужчина - переводчик. Подошёл к нему, назвал свою фамилию и передал справку. Услышав мою фамилию, из горницы в избу выскочил комендант Якко. Он кричал на меня, разбрызгивая слюни. Я отошёл на середину избы. Переводчик передал ему справку. Не читая, он порвал её на четыре части и выбросил в корзину. С ругательствами «сатана перкеле» он подскочил ко мне и размахнулся, намереваясь ударить меня кулаком по уху. Но я успел наклониться, и удар прошёл по уху вскользь. После удара я выскочил в коридор. Комендант дал команду, и в коридоре меня задержал солдат с автоматом. Под конвоем привели в будку. В ней было темно и холодно. Я метался из угла в угол, чтобы не замёрзнуть.

Прошёл день. По голосам возвращающихся из лесу рабочих я догадался, что наступил вечер. Поздно вечером, когда на улице уже затихли разговоры, на двери заскрежетал замок. В просвете дверного проёма различил фигуру солдата. Одной рукой он держал охапку дров, а другой светил электрическим фонариком. Подойдя к печке, он сбросил дрова на пол и сказал мне, чтобы я затопил печку. Сам вышел на улицу и закрыл дверь на замок. Я затопил печку и придвинулся грудью ближе к огню. Стал понемногу отогреваться. Товарищи забеспокоились, не застав меня вечером в доме. Дмитрий сказал Георгию Марченко: «Сашку, наверное, посадили в будку. Сходи разведай и, если удастся, то передай ему что-нибудь поесть». Когда я услышал знакомый голос Георгия у двери, то встал у отверстия в дверях на колени и принял завёрнутую в тряпку еду. Поел курника (пирога с рыбой) и задремал. То ли во сне, то ли наяву чувствую, что кто-то меня трясёт за плечо. Очнулся. Надо мной стоял солдат с автоматом на груди. Я встал, он мне приказал выходить на улицу. На улице стояла мёртвая тишина. Солдат сказал: «Переводчик склеил твою справку. Комендант поверил. Ты свободен». Я пошёл, оглядываясь назад. Солдат мне махнул рукой, мол – беги. Бежал 1,5 километра через Мелай-губу и в полночь был на месте. Друзья не спали. Они обрадовались моему возвращению…
С благодарностью вспоминаю переводчика, которому удалось отстоять меня. Однако последствия от сильного удара остались на всю жизнь …Продолжение следует.
Подготовила Т.А.Мошина
#ВойнаВоспоминанияМошин_Сродники_МыизЗаонежья

********************
Андрей Афонюшкин
Моя мама была в окупации у финнов в Заонежье. Ей сейчас 92 года. Рассказывала, что выживали за счёт рыбалки.
А родилась в д.Драницино. Девичья фамилия Никитина.

А родилась в д.Драницино. Девичья фамилия Никитина.

Никитины, крестьяне д.Драницыной.
Никитин Максим Михайлов, крн. д.Драницыной. Жена- Мария Алексеева. НАРК. Ф.259. оп.1. д.2/56.
Их дети:
Федор Максимович (34г. в 1913), жена с 10.02.1913 Тигоева Мария Матвеевна (25л.), дочь крн.д. Тельпозеро Матвея Дмитриевича Тигоева. Участник Первой мировой войны.//Иван Максимович Никитин, Мышев Василий Александрович. //ф.25.0п.27.д.819. л.140об. 1913;
Иван Максимович (), жена с 15.01.1918- Савинова Евдокия Александровна, 25л., крн.д.Драницыной. Поручители Павел Семенович Мошин, Савинов Григорий Александрович. Харламов Алексей Петрович, д.Перхиной//ф.25.0п.27.д.864. л.78об. 1918;
Николай Максимович. Участник Первой мировой войны.
Григорий Максимович. Участник Первой мировой войны.
Парасковья Максимовна (22/27.10.1886-1973). Восприемниками при рождении были: Степанида Богданова Исакова, крн-ка д.Тугариновой, крн.жена Акилина Михайлова. Муж с 9.11.1917г. –Мошин Павел Семенович (), крн. д. Завьяловой (его первая жена Александра Ивановна умерла 7 июля 1917г. в 37 лет после родов. //Поручителями были Савельев Савва Иванович, крн.д.Екимовой, Баранов Иван Яковлевич, крн. д. Завьяловой, Кокотов Василий Васильевич, крн. д. Драницыной, Савинов Григорий Александрович, крн.д.Драницыной. .//ф.25.0п.27.д610. л.211об. 1886; ф.25.0п.25.д. 203. л.62об. 1917;
Агриппина Максимовна, 19л. Муж с 13.02.1913г. –Кокотов Василий Васильевич, 33 г., д. Драницыной. //Иван Максимович Никитин, Назаров Александр Васильевич, д.Большой двор. .//ф.25.0п.27.д.819. л.144об. 1913.

Михаил Раскутин
Мы из Медведево и Пабережья. Всё рядом. Очень интересно читать.

Крестьянские родословные: из истории деревни Ямка на острове Кижи
Vkontakte@kizhi
На острове Кижи, в центре Спасо–Кижского погоста, в конце XVI века было расположено 14 деревень (в том числе три пустоши). Рядом с церквами стояли три двора причта – священника, дьячка и просвирницы[1]. В начале XX века на о.Кижи осталось только девять поселений, включая и деревню Погост, где по-прежнему жили священники кижских церквей. К концу XX века из старинных кижских деревень сохранились только две – Ямка и Васильево. В настоящий момент, как известно, эти поселения входят в состав экспозиции музея–заповедника «Кижи», большая часть их домов является памятниками архитектуры и перевезены из различных заонежских деревень.

Деревня Ямка впервые упоминается в документах в 1563 году, правда под другим названием: «деревня на Киском острове, словет Трофимовская»[2]. До присоединения Новгорода к Москве она входила в состав владений одного из крупнейших новгородских феодалов – боярина Микиты Офонасьева (Грузова)[3], которому в Кижском погосте принадлежало самое большое число деревень – 31 поселение.

За время своего существования поселение три раза меняло имя. Уже в 1616 году оно значится как «деревня на Кижском же острове Карчевская Трофимовская тож»[4]. В те годы деревня возрождалась после лихолетья Смутного времени, когда отряды иноземцев и «русские воры казаки» разорили Заонежье. Хотя Кижский погост меньше других пострадал от войны[5], тем не менее, писцы начала XVII века постоянно отмечали сожженные деревни, в которых крестьяне ставят свои дома «на старых местах ново». На острове Кижи во время «немецкого разорения» пострадали три деревни: у погоста были сожжены дом дьячка и келья проскурницы, уничтожен единственный дом в деревне Карчевская, а однодворная «деревня на Кижском острову» и вовсе перестала существовать, превратившись в пустошь, которую некоторое время пахали «наездом»[6] крестьяне соседней деревни[7].

В одной из пострадавших деревень – «Карчевская, Трофимовская тож», как записали составители писцовой книги, «после разорения немецких людей ставит дворишко крестьянин Истомка Васильев сын Ольхин да сын его Юшко»[8]. От фамилии, а точнее прозвища, этого крестьянина произошло второе название деревни – «Ольхино, Ольхинская», закрепившееся в документах с 1850 года[9].

Написание «Харчевская» вместо «Карчевская» утвердилось в начале XVIII века[10]. Через двести лет, уже в первом десятилетии XX века, в списках населенных мест отмечено двойное название поселения в двух вариантах написания – «деревня Ямка и Ольхино»[11] или «Ямка (Ольхино)». Причины появления у деревни еще одного названия, которое и дошло до наших дней, не известны. Даже план поселения 1908 года[12] ничего не объясняет, поскольку на нем не просматривается две части деревни, которые, предположительно и могли иметь самостоятельные наименования.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В 1563 году в деревне Трофимовская (в будущем «Карчевская» – С.В.) стояло два крестьянских двора, в которых жили родственники – Никонка Иванов и брат его Захарка[13], а в следующем писцовом описании 1582 года упомянут только один дом – Истомки Васильева[14]. Состоял ли этот крестьянин в родстве с братьями Ивановыми или появился в деревне позже, сказать трудно, но именно его семья, пережив несчастья начала XVII века, возродила деревню.

Судя по количеству обрабатываемой земли, Истомка Васильев в 1582 году был одним из самых «справных» хозяев в Кижской округе (47 ближайших к центру погоста деревень). Его надел составлял – обжа[15] с третью. Чуть меньше – обжа, приходилось на хозяйство одной из волкостровских деревень – однодворной деревни «На хвосте» (Щепино – С.В.). Все остальные крестьяне окрестностей владели наделами менее одной обжи и еще мельче[16]. Несмотря на то, что после Смутного времени большая часть земель даже в Кижском погосте лежала «в пусте», а многие деревни были разорены, Истомка Васильев Ольхин обрабатывал земли больше чем крестьяне соседних деревень. В 1616 году его надел в «живущей», т.е. тяглой пашне составлял 1 четь и пол пол–пол–чети выти[17], что соответствовало 3.937 четвертям[18] или почти двум десятинам земли. Помимо того, его сын Юшко Истомин вместе с несколькими крестьянами из деревень острова Кижи пахал «наездом» пустошь «на Кижском же острове Большой Двор у часовни»[19]. Из всей округи столь большим количеством земли владел только житель деревни «на Глебове острове» Федка Минин[20].

Для сравнения – в этот период в Заонежье на одно крестьянское хозяйство пашни приходилось, в среднем, 1 четверть, а в Кижском погосте 75% однодворных деревень имело земли даже меньше этого показателя.

Скорее всего, именно крепкое хозяйство послужило основанием для избрания в это время Истомки Ольхина старостой Кижского погоста[21]. Староста, как известно, возглавлял мирское самоуправление. Он избирался крестьянами волости обычно только на один год, в его обязанности входили раскладка и сбор податей, а также передача их правительственным органам. За исправный и своевременный сбор налогов староста отвечал собственным «животом» и если за старостой числились недоимки, которые ему не удавалось собрать с плательщиков, в уплату поступало его имущество, а потому предписывалось выбирать на эту должность людей «прожиточных»[22].

В писцовой книге 1628–1631 гг. в деревне, по-прежнему, один хозяин – Истомка Васильев с двумя сыновьями Юшкой и Баженкой[23]. В документах середины XVII века в деревне было два двора, в которых жили Юшка Тимофеев и Петрушка Тимофеев «прозвище Ольхин»[24]. Оба крестьянина уже знакомы нам – это упомянутые сыновья Ольхина. В том, что речь идет о наследниках Истомки Ольхина, нет никакого сомнения, так как существует документ, подтверждающий это. В одной из челобитных крестьян Кижского погоста упомянут «Баженка Тимофеев Олхин», который приходился свояком жителю деревни «на Пахиничах на Углебове острову» Захарию Кирилову Игумнову[25].[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Судя по приведенным документам, в это время у крестьян могло быть два имени, одно данное по святцам – «молитвенное имя»[26], а другое старорусское, связанное с дохристианской традицией называть человека по его какому‑либо существенному признаку, внешнему или внутреннему. Иногда подобные имена происходили от названий животных, растений, отражали появление новых членов семьи и отношение к ним. Так Истомка (Истома[27]) был одновременно Тимофеем, а Баженко (Бажен[28]) – Петрушкой (Петром).

Таким образом, после смерти отца его сыновья стали жить самостоятельно. В 1678 году деревня расширилась, поскольку еще один сын Истомки (Тимофея) Ольхина – Александрко Тимофеев отделился от братьев. Он не упоминался в двух предыдущих описаниях, видимо в связи с тем, что в кадастр заносились только взрослые мужчины. В двух соседних дворах живут его племянники, женатые сыновья Баженки (Петрушки) и Юшки (Юрия) Тимофеевых – внуки Истомки Ольхина. Такой дворовой состав – 3 дома, деревня будет иметь вплоть до начала XIX века.

Судя по всему, еще двое сыновей Юшки Тимофеева – Евсюшка и Матюшко после долгого запустения возродили деревню «На низу у часовни» (Васильево – С.В.)[29]. Это предположение кажется правомерным, поскольку, еще в 1631 году на месте упомянутой деревни пахал их дядя – Баженко Истомин (Тимофеев)[30], а еще раньше в 1616 году отец. В начале XVIII века их двор и земельный участок в деревне «На низу у часовни» оказались заброшенными, но причины этого запустения не названы[31].

Как изменялась дворность деревни Трофимовская (Харчевская) в течение XVI – начала ХХ вв. показано в табл.1.

Таблица 1. Количество дворов в деревне Трофимовская (Харчевская) в XVI–XVII веках[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

1563[32] 1582[33] 1616–1619[34] 1628–1631[35] 1646[36] 1678[37] 1696[38]
2 1 1 1 2 3 3
Таблица 2. Количество дворов в деревне Харчевская (Ольхино, Ямка) в XVIII–XX веках

1707[39] 1726[40] 1816[41] 1824[42] 1833[43] 1840[44] 1877[45] 1894[46] 1908[47] 1911[48] 1928[49]
3 3 7 9 7 7 13 12 9 15 14
Как видно из таблицы, в 1911 году в деревне Ольхино было 15 дворов. В них жили представители пяти фамилий – четыре дома принадлежали Костиным, в пяти домах жили Аникины, три дома занимали Ольхины, в двух домах жили Ржанские, а в последнем Агафья Ильина Губанова[50]. На первый взгляд кажется, что потомками основателя деревни являются только крестьяне по фамилии «Ольхины», однако, выяснилось, что практически все жители деревни начала XX века происходят от одного прародителя – Истомки Васильева Ольхина.

Его сын Юшко стал основателем одной из ветвей рода, сохранившей первоначальную фамилию–прозвище XVII века. В 1834 году за праправнуком Юшки Тимофеева – Антоном Ерофеевым и его детьми закрепилась фамилия Ольхины[51]. От второго сына Истомки Васильева Ольхина – Баженки (Петрушки) произошли Аникины, в написании середины XIX века «Аныкины». Потомками трнетьего сына – Александрки, стали Ржанские и Костины. Род Ржанских произошел от Ивашки Александрова, а род Костиных от Федки Александрова. Обе фамилии впервые упоминаются в документах с 1850 года[52].[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Внук Федки Александрова – Семен Костин (Костентинов) в 1769 году стал одним из руководителей Кижского восстания приписных крестьян Олонецких железоделательных заводов. В период восстания (1769–1771 гг.) Семен Костин, как староста Кижской трети, вместе со старостой Великогубской трети Андреем Сальниковым, последовательно отстаивал интересы крестьян, отвечая на вопросы чиновников: «за что мир, за то и мы». Несмотря на заключение в тюрьму и последовавшие за этим попытки использовать их влияние для «успокоения земляков», оба крестьянина, после освобождения в феврале 1770 года, вновь возглавили крестьянское неповиновение в своих волостях. По донесению солдата заводской команды от 15 марта 1771 года «староста Кижской трети Семён Костин всегда имел при себе около 100 крестьян с дубьём и кольями»[53]. Интересно отметить, что в 1770 году петербургский купец Василий Ольхин приехал на родину «для увлечения народу, чтоб шли в подписку под заводы работать»[54]. Так, судьба развела дальних родственников и жителей одной деревни по разные стороны «баррикад».

После подавления восстания в июле 1771 года Семёну Костину и Андрею Сальникову, вместе с другими активнейшими участниками восстания было определено наказание: их били кнутом и выслали на пожизненную каторгу в Сибирь, на Нерчинские рудники[55]. По этапу Семен Костин шел скованный в паре с Андреем Сальниковым[56].

Документы следственной комиссии сохранили портрет Семена Костина: «от роду 59 лет, ростом двух аршин шести с половиною вершков (1 м 71 см – С.В.), волосы на голове, ус и борода русые с сединой, глаза серые, лицом гладок»[57].

Тем самым, в XVIII веке в деревне жили, в основном, родственники в 4–7 степенях родства. Столь близкие отношения не могли не сказаться и на особенностях брачных связей крестьян. По данным ревизий XVIII века Костины брали жен из деревень Вижостров (Клиново), Леоновская (Оятевщина), Бережская (Кондобережская), Вехнаволок (Вигово); Ольхины были в родстве с крестьянами деревни Мартыновская (Восточные Гарницы); Ржанские породнились с жителями Зяблых Нив, Лахты, Трофимовская (Шлямино)[58], Окуловская (Дудкин Наволок), Мартыновская (Восточные Гарницы), Высокие Нивы; Аникины состояли в родственных отношениях с крестьянами деревень Леоновская (Оятевщина), Мартыновская (Восточные Гарницы), Севняги (Кургеницы), одной из деревень Фоймогубского прихода и одной из деревень Великогубской волости. Дважды отмечены браки между Костиными и Аникиными. В этом случае невеста и жених состояли между собой в 7 или 8 степени родства, что по церковным законам не считалось препятствием к заключению брачного союза.

В XIX веке круг семейных связей всех четырех ветвей некогда единого рода по-прежнему ограничивался ближайшими деревнями – Корба, Пустой Берег, Кургеницы и др. Дальние деревни, из которых брали невест, располагались в пределах Великогубской волости – дер.Пустынь Карасозерского прихода и дер.Корытово Типиницкого прихода. По крестному родству в XIX веке Аникины были связаны с жителями деревень Дудниково (Тит Степанов Серов), Жарниково (Андрей Антонов Ермолин), Обельщина сенногубского прихода (Данила Федоров Серебрянников), Корба (Дарья Богданова), Гивес–наволок (Иван Нестеров Ошевнев), Мальково (Петр Лаврентьев Мальков). В это же время среди крестных детей Костиных названа дочь крестьянина Ивана Прокопьева Столбова из деревни Дудкин наволок. Ольхины чаще всего приглашали в крестные, подобно Аникиным, жителей деревни Жарниково – Андрея Антонова Ермолина и его жену Екатерину Федорову, также их детей крестили Татьяна Петрова (д.Косельга) и Анастасия Васильева (д.Ерснево).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В конце 50-х годов XIX века были составлены поимённые списки старообрядцев проживающих в Петрозаводском уезде, в том числе Кижской волости. В этом списке указаны имена жительниц деревни Ольхино, принадлежавших к семье Аникиных: «девка Марья Антонова, девка Пелагея Антонова (сестры Иева Антонова – С.В.), женка Настасья Григорьева (жена Иева Антонова Аникина – С.В.), женка Параскева Логинова (жена племянника Иева Антонова – С.В.)»[59]. О приверженности «древлему благочестию» этих женщин, свидетельствует и тот факт, что в церковных записях об их кончине есть помета: «По приверженности к расколу не исповедалась»[60]. Среди других членов семейств Ольхиных, Ржанских, Костиных и Аникиных староверов не было, если судить по метрическим записям об их смерти. Все они исполнили последний христианский долг – были исповеданы и приняли причастие. Тем не менее, следует помнить, что многие крестьяне, особенно мужчины, скрывали свои духовные устремления из боязни правительственных репрессий, которые постоянно преследовали староверов вплоть до конца XIX века. Возможно, влияние старой веры было значительно сильнее в среде этих крестьян, чем о том свидетельствуют документы.

В начале XIX века семейство Костиных (6 человек) числилось среди «прожиточных» крестьян: засевали 17 четвериков озимого хлеба, 34 ярового хлеба, сена выкашивали 20 возов. Из скота имели 2 тяглых лошади, 5 коров, 3 овцы[61]. Положение сохранялось вплоть до 1860 года, когда хозяйство перешло в разряд «бедных», возможно в связи с большим количеством членов, поскольку размер земельного надела и количество скота оставалось прежним[62].

По ревизии от 1858 года семья Аникиных была очень большой – 24 человека и объединяла три поколения родственников, состоявших в прямом и боковом родстве – семью Иева Антонова Аныкина и семьи его племянников. Среди 13 мужчин семьи двое были столярами (Степан Иевлев и Филипп Кирилов). Соответственно хозяйство было немаленьким и богатым, поскольку на земле работали 7 взрослых, годных к работе мужчин: высевали озимого хлеба 30 четвериков; весной ярового хлеба 60 четвериков, картофеля 15 четвериков. Для пропитания 6 лошадей, 10 коров, 12 овец выкашивали 30 возов сена[63]. За период с 1825 по 1860 годы, когда правительство собирало сведения о хозяйственном положении приписанных к горным заводам крестьян, Аникины были одним из самых многочисленных и зажиточных семейств в Кижской округе.

Таблица 3. Хозяйственное положение крестьян деревни Ямка в середине XIX в.

* жилые [постройки]Сведения по постройкам см.: НА РК, ф.4, оп.1, д.18/19, л.58. (Страховая опись Олонецкой Губернии Петрозаводского уезда, Кижской волости, Кижского общества на 1874, 1875, 1876 гг.)., ** [количество] лошадейСведения по количеству скота см.: НА РК, ф.14, оп.2, д.9/143, л.106, 1877 г. , *** каким ремеслом владеет [ремесленник в семье]Сведения о ремесленных занятиях см.: НА РК, ф.37, оп.58, д.21\122, л.6. 1869 г. (Посемейные списки…).
* жилые [постройки]Сведения по постройкам см.: НА РК, ф.4, оп.1, д.18/19, л.58. (Страховая опись Олонецкой Губернии Петрозаводского уезда, Кижской волости, Кижского общества на 1874, 1875, 1876 гг.)., ** [количество] лошадейСведения по количеству скота см.: НА РК, ф.14, оп.2, д.9/143, л.106, 1877 г. , *** каким ремеслом владеет [ремесленник в семье]Сведения о ремесленных занятиях см.: НА РК, ф.37, оп.58, д.21\122, л.6. 1869 г. (Посемейные списки…).
Одна из ветвей рода Ольхиных, ведущих свое начало от Юшки Истомина представляет особый интерес. В переписной книге 1678 года[67] у Федосейки Юрьева упомянуты три сына – Дмитрейко, Якушко и Елизарко (последнему в этот момент было четыре года). В последующем описании 1696 года Елизар Федосеев отсутствует, не находим мы его и ревизии 1720 года по деревне Харчевской (Ольхино).

В тоже время, в переписной книге 1720–1726 гг. посадских людей и бобылей Кижской трети в деревне «на острову Глебова» занесен Елизар Федосеев Ольхин со своим восьмилетним сыном Василием[68]. В документе 1723 года на основании проверки поданных ранее сведений указано, что помимо названного сына – Василия, у Елизара Федосеева есть еще один – Лазарь трех лет[69]. Связь рода Ольхиных с деревней Глебово, как мы помним, была давней, еще с середины XVII века.

Судя по документам, Е.Ф.Ольхин был Санкт–Петербургским купцом и подобно большинству кижан покинувших родину, постоянно жертвовал средства на «благоукрашение» Преображенской церкви Спасо–Кижского погоста[70]. Василий Елизарьев также принадлежал купеческому сословию столицы, а его брат Лазарь состоял в олонецком купечестве, но видимо, так же как большинство крестьян, которые в начале XVIII века числились посадскими, был приписан, а может быть и жил в своей деревне. По крайней мере, он указан в ревизской сказке о посадских людях за 1748–1763 гг. как житель деревни Перевесье (Посад) на Клименецком острове, недалеко от деревни Глебово.

Василий Ольхин (ок. 1712 г р.[71]), будучи столичным купцом, именовался «бумажной и перловых круп, картонной фабрик и ластовых мореходных судов содержателем», правда, эти «фабрики» были мелкими предприятиями. Он имел собственных крепостных крестьян, которые работали на бумажной фабрике и на строительстве судов для него[72]. С 1759 года Ольхин становится содержателем нескольких петербургских мостов; один из них – от Адмиралтейской стороны на Васильевский остров, Ольхин получил готовым, а два других, соединявших Васильевский с С.–Петербургским островом и С.–Петербургский остров с Выборгской стороной, он должен был построить на свои деньги[73].

В 1760 году Василий и Лазарь Ольхины заявили в Канцелярии Петровских заводов, что они желают на р. Тубе (Пудожский уезд), вытекающей из Тубозера, построить железоделательный вододействующий завод. «В 1763 году братья[74] построили «молотовую сыродутную фабрику», плотину и приступили к строительству домны, но в 1764 г. «от великого новоднения под оную землю размыло, зачем оная и не достроена». Строительство домны на Туборецком заводе Ольхины более не возобновляли, а решили поставить ее на р. Вичке, впадающей в Пергубский залив Онежского озера»[75]. Разрешение было получено только в 1766 году.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Большую часть квалифицированной рабочей силы – доменных и молотовых мастеров и подмастерьев, углежогов, горных подмастерьев – Ольхины получали на время с казенного Кончезерского завода. Вся остальная рабочая сила состояла из крестьян ближних волостей. В период Кижского восстания оба завода не работали[76]. Заводы проработали недолго, поскольку правительство поставило условие заменить сыродувные печи «в рассуждение сбережения лесов через безприбыльное таковою ковкою истребление», на доменную. Ольхин домны не построил, и Берг–коллегия потребовала продать Туборецкий завод. Однако желающего не нашлось, и в 1774 году завод был остановлен и более не возобновлял работы[77].

Год смерти Василия Елизарова Ольхина неизвестен. Как свидетельствует Л.И.Капуста, «дочь петербургского купца В.Ольхина после смерти мужа вернулась на о. Кижи в семью дяди, позже переселилась в Лексу»[78]. В ревизской сказке о посадских людях 1763 года в описании семьи умершего Лазаря Ольхина есть упоминания в его племяннице – Настасье Васильевне, вдове 31 года, бездетной, которая была замужем за Санкт–Петербургским купцом Иваном Козминым[79]. К сожалению, исследователь не делает ссылок на архивы и не упоминает имени дочери Василия Ольхина, поэтому невозможно с точностью сказать к этой ли женщине относятся приводимые сведения.

Сын Лазаря Ольхина – Петр Лазарев в 1788 году приказом Петрозаводского нижнего суда был причислен из петрозаводских мещан в крестьяне деревни Глебовская[80]. Так поступали с крестьянами, которые, переписавшись в мещане города Петрозаводска, продолжали жить в своих деревнях «на тяглых пашенных древних участках и всякие…подати платили и в заводские работы работают…а торговых промыслов и ремества оне посадские люди у себя не имеют»[81].

Бездетный Петр Лазарев (ум. В 1820 году[82]), женатый на дочери приходского дъячка, взял к себе в дом шурина – Луку Политова Колчина, дети и внуки которого, приняв уже в XIX веке фамилию «Ольхины», продолжили купеческую традицию. Его сын Макар Лукин в 1828 году был переведен в Ревельское мещанство[83], а его внук – Егор Антонов в 1868 году был перечислен в Кронштадское мещанство[84].

В настоящее время только род Ольхиных из деревни Глебово не оставил после себя наследников. Все остальные фамилии: Аникины, Ржанские, Костины до сих пор живут на о.Кижи. Потомки семьи Ольхиных из родовой деревни перебрались в материковую деревню Телятниково.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

[1] История Карелии XVI‑XVII вв. в документах. Петрозаводск–Йоэнсуу, 1993. С.146–153.
[2] Писцовые книги Обонежской пятины 1496 и 1563 гг. Л., 1930. С.124.
[3] Там же. С. 124, 125, 135; Бернадский В.Н. Новгород и новгородская земля в XV веке. М.; Л., 1961. С. 54, 55, 57, 67.
[4] Российский государственный архив древних актов (далее – РГАДА), ф.1209, оп.2, д.8554, л.166. (Писцовая книга Заонежских погостов Обонежской пятины П.Воейкова и дьяка И.Льговского 1616–1619 гг. («дворцовые земли»). Подлинник).
[5] Чернякова И.А. Карелия на переломе эпох: Очерки социальной и аграрной истории XVII века. Петрозаводск, 1998. С.128.
[6] Пашня наездом – запустевшая пашня, пустошь, находящаяся в пользовании крестьян из других деревень. Могла обрабатываться на разных условиях: из тягла, т. е. включая ее в свой надел, на льготе, которая давалась, как правило, на два года и освобождала крестьян от уплаты налогов, из оброка. Чернякова И.А. Указ. соч. С.132–134.
[7] «Пустошь что была деревня на Кижском же острове, а в ней: (м) место дворовое двор сожгли и жилца убили немцы в разоренье». РГАДА, ф.1209, оп.2, д.8554, л.166. (Писцовая книга Заонежских погостов Обонежской пятины П.Воейкова и дьяка И.Льговского 1616–1619 гг. («дворцовые земли»). Подлинник). «Пустошь что была деревня на Кижском острову пашут наездом деревни другие Вавуловские крестьяне Тренка Семенов да Федка Трифанов». РГАДА, ф.1209, оп.2, д.308, л.487. (Писцовая книга Заонежских погостов Обонежской пятины Н.Ф.Панина и подъячего С.Копылова 1628–1631 гг. Подлинник).
[8] РГАДА, ф.1209, оп.2, д.8554, л.166. (Писцовая книга Заонежских погостов Обонежской пятины П.Воейкова и дьяка И.Льговского 1616–1619 гг. («дворцовые земли»). Подлинник).
[9] «Деревня Ольхино, она же Харчевская». Национальный архив Республики Карелия (далее – НА РК), ф.4, оп.19, д.25/210. (Ревизская сказка Кижской волости 1850 г.).
[10] РГАДА, ф.1209, оп.2, д.8579, л.59об. (Переписная книга Оштинской половины Олонецкого уезда А.Ф.Головина 1707 г.).
[11] Список населенных мест Олонецкой губернии (по сведениям за 1905 г.). Петрозаводск, 1907; Список населенных мест Карельской АССР (по материалам переписи 1928 г.). Петрозаводск, 1928; Список населенных мест КАССР (по материалам переписи 1933 г.). Петрозаводск, 1935.
[12] НА РК, ф.2, оп.50, д.70/52. (По прошению Петрозаводской Земской Управы об утверждении проектов на деревни Владимирская и Янки (Ямки)).
[13] Писцовые книги Обонежской пятины… С.124.
[14] История Карелии XVI‑XVII вв. … С.146.
[15] Обжа – новгородская единица обложения, в основу которой кладется размер и доходность хозяйства. Писцовые книги Обонежской пятины… С.267.
[16] История Карелии в XV‑XVII вв. … С. 146–149, 151, 153.
[17] РГАДА, ф.1209, оп.2, д.8554, л.166. (Писцовая книга Заонежских погостов… 1616–1619 гг.). Выть – податная единица обложения. Размер ее не был постоянным. В основу исчисления вытей клалось определенное количество земли или определенное количество дворов. См.: Карелия в XVII веке. Сборник документов / Сост. Р.Б.Мюллер. Под ред. А.И.Андреева. Петрозаводск, 1948. С.392.
[18] Для перевода повытного обложения в четверть мы воспользовались данными исследования И.А.Черняковой. См.: Чернякова И.А. Указ. соч. С.132.
[19] Место современной деревни Васильево.
[20] РГАДА, ф.1209, оп.2, д.8554, л.176. (Писцовая книга Заонежских погостов… 1616–1619 гг.).
[21] «деревня что была пустошь Ермолинская в Типиницах а в ней после разоренья литовских людей садитца крестьянин на старом своем месте Волокидка Матеянов з детми ново…да ему ж дано на льготу ис пусты сей пашни перелогу… а льготы ему дано для двора поставленя и полевые роспаши на два годы… а [по]рука по нем в дворовом поставленье и в роспаши… кижсково ж погоста крестьяна староста Истомка Олхин(курсив мой – С.В.)». (РГАДА, ф.1209, оп.2, д.8554, л.193, 1616 г.).
[22] Карелия в XVII веке… С.381; Богословский М.М. Земское самоуправление на Русском Севере. В 2-х томах. Т.1. М., 1909. С.306–307.
[23] РГАДА, ф.1209, оп.2, д.308, л.387. (Писцовая книга Заонежских погостов Обонежской пятины Н.Ф.Панина и подъячего С.Копылова 1628–1631 гг. Кижский погост).
[24] Там же, ф.1209, оп.2, д.980, л.126. Ф.1209, оп.1, кн.980, ч.2, л.125–167. (Переписная книга Заонежских погостов И.П.Писемского, Л.Г.Сумлина и подъячего Я.Еуфимова 1646 г. Кижский погост).
[25] Карелия в XVII веке… С.53.
[26] Веселовский С.Б. Ономастикон. Древнерусские имена, прозвища и фамилии. М., 1974. С. 20.
[27] Очень распространенное повсеместно в XV‑XVII вв. имя (см. Веселовский С.Б. Указ. соч. С.129). Происходит от слова «истомить» – измаять, измучить, изнурить (см.: Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-х томах. Т.2. СПб.: Диамант, 1996. С.61).
[28] От «бажать» – очень сильно желать чего‑либо, жаждать, «баженый» – желанный, милый. (См.: Петровский Н.А. Словарь русских личных имен. М., 1980. С.63).
[29] «деревня что была пустошь на Кижском острову Большой Двор у часовни, а в ней крестьян (в) Евсюшко Юрьев у него брат Матюшко году, у него ж подсоседник Мартынко Григорьев». (РГАДА, ф.1209, оп.2, д.1137, л.331).
[30] РГАДА, ф.1209, оп.2, д.308, 1628–31 гг., л.489.
[31] РГАДА, ф.1209, оп.2, д.8579, 1707 г., л.59об.
[32] Писцовые книги Обонежской пятины … С.124.
[33] История Карелии в XV-XVII вв. … С.146.
[34] РГАДА, ф.1209, оп.2, д.8554, 1616-1619 гг., л.166.
[35] Там же, ф.1209, оп.2, д.308, 1628-1631 гг., л.387.
[36] Там же, ф.1209, оп.2, д.980, 1646 г., л.126.
[37] Там же, ф.1209, оп.2, д.1137, 1678 г., л.330об.
[38] Коновалов И. Писцовые и переписные книги Заонежья XVII век. Материалы к истории Заонежья. Петрозаводск, 2004. С.109.
[39] РГАДА, ф.1209, оп.2, д.8579, 1707 г., л.59об.
[40] Там же, ф.350, оп.2, д.2371, 1726, л.260–260об.
[41] НА РК, ф.4, оп.18, д.34/343. (Ревизская сказка Кижской волости. 1816 г.)
[42] Там же, ф.37, оп.58, д.3/15, 1824, л.127. (Посемейный список о состоянии приписанных к горным заводам крестьян).
[43] Там же, ф.37, оп.58, д.7/38, 1833. (Посемейный список о состоянии приписанных к горным заводам крестьян).
[44] Там же, ф.37, оп.58, д.10/53, 1840. (Посемейный список о состоянии приписанных к горным заводам крестьян).
[45] Там же, ф.14, оп.2, д.9/143, л.107. (Список о числе скота по Кижскому сельскому обществу, находящихся к 1 января 1877 года).
[46] Олонецкий сборник: Материалы для истории и этнографии Олонецкого края. Вып.3. Петрозаводск, 1894. С.428.
[47] НА РК, ф.2, оп.50, д.70/52. (По отношению Петрозаводской Уездной Земской управы об утверждении проектов на деревни Владимирскую и Ямки. Вкладыш. 1908 г.).
[48] Там же, ф.27, оп.3, д.23/215, 1911, л.65.
[49] Список населенных мест Кар.–Фин. АССР. Петрозаводск, 1928. С.70.
[50] НА РК, ф.27, оп.3, д.23/215, л.65. Список домохозяев Петрозаводского уезда. 1911 г.
[51] Там же, ф.4, оп.18, д.59/554, л.68. (Ревизская сказка Кижской волости. 1834 г.).
[52] Там же, ф.4, оп.19, д.25/210, л.150–152. (Ревизская сказка Кижской волости. 1850 г.).
[53] Кижское восстание 1769–1771: Документы / Науч. ред А.Я.Балагуров. Петрозаводск, 1977. С.108.
[54] Там же. С.60.
[55] НА РК, ф.4, оп.18, д.2/7. Ревизские сказки Кижской трети. 1782 г.
[56] Петрозаводск: 300 лет истории: Документы и материалы. В трех книгах. Кн.1. 1703–1802 / Сост. Д.З.Генделев. Петрозаводск, 2001. С.345.
[57] Кижское восстание 1769–1771… С.86.
[58] Из рода Ржанских происходила жена Ильи Елустафьева, одного из самых лучших сказителей былин Заонежья.
[59] НА РК, ф.37, оп.2, д.135/1053, л.10. (О именных списках о раскольниках, проживающих в Петрозаводском уезде в 1859 году.).
[60] Там же, ф.25, оп.22, д.265. 1869 г., л.101; д.270. 1870 г., л.58; д.305. 1877 г., л.224. (Метрические книги Кижского прихода).
[61] Там же, ф. 37, оп.58, д.5/26, л.10, 1825 г. (Посемейный список о состоянии приписанных к горным заводам крестьян).
[62] Там же, ф.37, оп.58, д.21/22, л.8. (Посемейный список о состоянии приписанных к горным заводам крестьян. 1860 г.).
[63] Там же, ф.37, оп.58, д.21\22, л.6. (Посемейный список о состоянии приписанных к горным заводам крестьян. 1860 г.).
[64] Сведения по постройкам см.: НА РК, ф.4, оп.1, д.18/19, л.58. (Страховая опись Олонецкой Губернии Петрозаводского уезда, Кижской волости, Кижского общества на 1874, 1875, 1876 гг.).
[65] Сведения по количеству скота см.: НА РК, ф.14, оп.2, д.9/143, л.106, 1877 г.
[66] Сведения о ремесленных занятиях см.: НА РК, ф.37, оп.58, д.21\122, л.6. 1869 г. (Посемейные списки…).
[67] РГАДА, ф. 1209, оп.2, д. 1137, л.331.
[68] Там же, ф.350, оп.2, ч.II, д.2368, л.139. 1720–1726 гг. (Переписная книга посадских людей и бобылей г. Олонца, Кижской трети, Великогубской трети и др.).
[69] Там же, ф.350, оп.2, ч.II, д.2365, л.152. 1723 г. (Сказки о прописных посадских людях, свидетельские сказки о посадских людях, о новорожденных детях подъячих и церковнослужителей г. Олонца, Кижской, Великогубской, Корельской третей и др.).
[70] «…пред сею иконою подсвечник большой медный посеребренный пожертвованный Санкт – Петербургским мещанином Корнилом Семеновым Круговым (из д.Наволок, о.Кижи), … и лампада малая серебряная также пожертвованная Санкт – Петербургским купцом Родионом Васильевым Никулиным (из д.Корба). Священные сосуды: двои первые серебряные пожертвованы неизвестно в каком году умершим Санкт – Петербургским купцом Ольхиным с написанием его имени (Елиазара и Епистимии) (курсив мой – С. В.), а в 1820 году вызолочены наследниками того Ольхина…одни лучшие ризы парчовые стоят 400 рублей пожертвованы в 1821 году Санкт – Петербургским купцом Родионом Никулиным…». Государственный исторический музей. Отдел письменных источников (далее – ГИМ ОПИ), ф.450, ед.хр.696. л. 88–89, после 1832 года.
[71] РГАДА, ф. 350, оп.2, д.2368,л. 139.
[72] Василевская О. И. Частная металлургия Карелии в середине XVIII века (1730–1770 гг.). Петрозаводск, 1954. С.75.
[73] Павленко Н.И. История металлургии в России в XVIII в. М., 1962. С. 209.
[74] Согласно документам (см. РГАДА, ф.350, оп.2, ч.2, д. 2388, л. 499 об., 1763 г.) Лазарь Елизарович Ольхин умер в 1762 году.
[75] Павленко Н. И. Указ. соч. С. 209.
[76] Василевская О И. Указ. соч. С.79.
[77] Павленко Н. И. Указ. соч. С. 210.
[78] Капуста Л.И. Олонецкое купечество и его связи с Петербургом в XVIII – начале XIX века. // Олонец: Историко–краеведческие очерки в двух частях. Часть I. Петрозаводск, 1999. С.88.
[79] РГАДА, ф.350,оп. 2, д. 2388, л. 502 об.
[80] НА РК, ф.4, оп.18, д.12/109, 1795 г.
[81] РГАДА, ф. 35050, оп.2, д.2365, л.157об. – 158.
[82] НА РК, ф.4, оп.18, д.59/554, 1834 г.
[83] Там же, ф.4, оп.18, д.59/554, 1834 г.
[84] Там же, ф.4, оп.18, д.77/761, 1858 г.
// Кижский вестник №11
Ред.–сост. И.В.Мельников
Музей-заповедник «Кижи». Петрозаводск. 2007. 258 с.

Текст может отличаться от опубликованного в печатном издании, что обусловлено особенностями подготовки текстов для интернет-сайта.

https://kizhi.karelia.ru/library/vestnik-11/1041.html