Я внучка Киршанского Иосифа Ивановича, Виктория Ивановна, тезка дедушкиной старшей сестры Виктории Ивановны
Василевской (он ее называл Витя, а меня Виканька, ударение на первом слоге).
Первое воспоминание (мне тогда был год с небольшим, и все говорят, что я не могу этого помнить, но помню) – лето, яркий солнечный день, мы с дедом стоим наверху какой-то горы, а рядом в загоне много-много коней. Я поворачиваюсь направо и вижу реку (конечно же это Алдан) с широкой солнечной полосой… Бабуля сказала, что это было в Охотском-Перевозе, где они тогда жили. И это мы с дедом ходили на конюшню. Дедуля очень любил лошадей. Во время войны он служил в артиллерии и был подвозчиком снарядов на лошадиной упряжке.
Мама (прим. Нина Иосифовна урожд. Киршанская) родилась в 1936 году 23 марта на прииске Нижне-Сталинский. А у дедушки день рождения был 24 марта (родился в 1908 г.). Вот мы и праздновали всегда два дня. Когда они уехали в Охотский перевоз, точно не знаю, но где-то за два года до войны. Дед работал на почте – опять же на лошадях доставлял посылки, письма, почту из районного центра в поселок. Дедушку призвали на войну в 1942 году, летом. Бабушка рассказывала, что колонна призванных, в сопровождении людей из военкомата и жен, шла пешком от Охотского перевоза до Ытык-Кюеля, а это более 260 километров! Бабушка тоже провожала дедушку.
Вернулся он только в 1946 году. А до этого служил на погранзаставе Равва-Русская где-то на Западной Украине. Так они и жили в Охотском-Перевозе. Там мама закончила школу и уехала учится в Иркутск.
Мама была человеком необыкновенным. В их школе не преподавался иностранный язык (учителей в стране не хватало). Но! Когда она училась в 5 классе к ним приехала молоденькая учительница английского и целый год проработала в школе Охотского Перевоза. Потом ее перевели в районный центр и больше в их школе язык не преподавался. Мама полюбила английский язык на всю жизнь! И у нее появилась мечта – выучиться и приехать преподавать в родную школу. Сначала она поехала в Якутск, где выпускникам школ предоставлялась возможность сдать вступительные экзамены во многие ведущие ВУЗы Сибири и Дальнего востока. Она выбрала Иркутский институт иностранных языков. Вместо экзамена по языку ей разрешили сдать литературу. Она все экзамены сдала на пятерки и ее взяли учиться с условием, что за первый год учебы она самостоятельно пройдет весь школьный курс английского языка. Мама рассказывала, что по ночам, в общежитии, когда все девочки уже спали, она, завернувшись в телогрейку, лежа на полу (свет нельзя было зажигать, приоткрывала дверь в коридор, где была лампочка) учила и учила слова, грамматику, выражения. В результате она не только догнала всех, но и стала лучшей на курсе. Была очень разносторонней девушкой, например, стала чемпионкой института по стрельбе из пистолета. Маме предлагали остаться в аспирантуре, но нет! Звала мечта учить детей в родной школе. Где-то в 1958 году она вернулась к родителям в Охотский-Перевоз и стала преподавать английский язык. Естественно, молодую учительницу заметили и перевели в районный центр, в поселок Хандыга. Мама ехать не хотела, но, как человек дисциплинированный и ответственный, вынуждена была подчиниться. Там они познакомились с папой, в декабре 1961 года поженились, а в ноябре 1962 года родилась я.
Бабуля с дедулей тем временем (в 1961 г.) перебрались в шахтерский поселок Джебарики-Хая. Дело в том, что Охотский-Перевоз в связи со строительством Магаданской трассы, утратил свое значение перевалочной базы, все стали разъезжаться и там просто не было работы. Дедушка пошел трудиться на шахту. Они купили домик, завели хозяйство и огород. Родители вместе со мной в 1963 г. так же переехали в Джебарики-Хая. Ведь папа мой по образованию горняк. Мамочка работала в школе, папа на шахте, я в детском саду. Шахтерский поселок Джебарики-Хая интересен тем, что располагается по обеим берегам Алдана. На правом – шахта, многоквартирные дома, автобаза, шахтостроительное управление, условно «город», на левом – частные дома, т. е. «деревня». Мы с родителями жили на правом берегу, бабуля с дедулей на левом. Каждое воскресенье, летом на лодке, зимой на машине или пешком мы с родителями приходили к ним «на пироги». Не ходили только поздней осенью, когда Алдан начинал замерзать и можно было провалиться под лед и поздней весной, перед ледоходом. Эти традиционные семейные посиделки до сих пор вспоминаю с огромной любовью.
Через пять лет папу перевели в Якутск, он возглавил Профсоюз работников угольной промышленности Якутии. Мама преподавала в 25 школе. В Якутске наша семья очень плотно общалась с семьей дяди Пети Киршанского (прим. Петр Иванович Киршанский) (дедушка его называл Петро) – вместе отмечали праздники, ходили к друг другу в гости. Тетя Дуся, жена дяди Пети очень приветливая, теплая, гостеприимная женщина. Их дети Коля, Галя и Нина тогда были еще совсем молодыми, незамужними-неженатыми и всегда болтали, и играли со мной. В 1970 году родилась Танюша, моя сестра. Она родилась в феврале, а в июне маму уже позвали принимать экзамены. Тетя Дуся помогала - водилась с Танюшкой, пока мама была на работе.
Я же в это время как раз пошла в первый класс и на семейном совете решили, что маме будет тяжело и я останусь у бабушки с дедушкой в Джебариках на учебный год. Это было чудесное время! Дедушка еще работал, бабушка на хозяйстве, я в школе. Вечерами они все время со мной играли (телевизора тогда еще в поселке не было) – в шашки, в домино, в школу (я, естественно, учительница, а дедушка с бабушкой ученики), в прятки. Что бы я не уходила со двора, дедушка построил в огороде из досок большую горку, со ступенями и длинным катком. Осенью ее залили водой, она замерзла и ко мне приходили кататься все окрестные детишки и одноклассники. Весной дед всегда делал качели во дворе, мы постоянно с подружками на них качались. Дедушка с бабушкой выписывали много газет и журналов, вечерами читали вслух самое интересное. Оба очень любили узнавать про космос и невесомость (тогда активно развивалась космонавтика), а дедушка любил про войну и сражения. Вообще он был у нас очень молчаливым и практически ничего не рассказывал, хотя воевал и под Ленинградом, и под Сталинградом и много, где еще, так как он попал в так называемые «Сибирские» полки.
Где-то осенью 1969 года проездом, у нас в Джебариках в гостях был дядя Саша Киршанский, младший дедушкин брат. Я его немного помню. Конечно, он был явно моложе деда, ниже ростом, но очень на него похож. Помню, что он возвращался в Эльдикан из командировки, так как работал где-то по торговой части.
По характеру дед был очень спокойным, степенным и уравновешенным. Не помню, что бы он когда-нибудь выходил из себя. Я же ребенком была довольно темпераментным и, когда уже совсем «выходила из берегов» он качал головой и тихо говорил с непередаваемой интонацией: «Какая невоспитанность!». Моментально становилось ужасно стыдно, и я исправлялась.
Вечерами, когда ложились спать, они с бабушкой начинали молиться. У бабушки молитва (Отче наш) была коротенькая, а у дедушки католическая, на польском языке длинная-предлинная. Он верил, что именно эта молитва помогла ему уцелеть во время войны. Примечательно, что, когда он лежал в госпитале где-то в 1943 году, встретил там брата. Там ходила цыганка и всем гадала. Деду сказала, что ты вернешься домой живой и здоровый, а вот брат твой погибнет. Я все думала, что это был Николай (дед его называл Миколай), но, видимо, все-таки Павел. Ведь я про него ничего не слышала, видимо он погиб на войне.
Весной мы с бабушкой проводили дедочку на курорт – в Ессентуки. Он мне оттуда привез изумительной красоты фарфоровый черный кувшинчик и голубой шарф. Кувшинчик разбился, к сожалению, через некоторое время, а шарф до сих пор у меня.
Тогда же зашел разговор о переезде в Якутск. Дедушка был настроен поехать поближе к маме и брату, но бабушка воспротивилась. Здесь и дом, и коровы, и огород, и лодка с мотором, и хозяйство. Да и маме в Якутске очень не нравилось.
Через три года мы вернулись в Джебарики. Наверное, бабушка с мамой были правы - налаженный быт, хозяйство, друзья, знакомые, Алдан, рыбалка, охота…Маму через некоторое время назначили завучем в школе, папа тоже был на руководящей работе.
В это же время дедушка купил себе мотоцикл «Урал», зеленого цвета. Вообще он был очень неравнодушен к технике – у него была и лодка с мотором, и телевизор они купили, как только в поселке появилась ТВ, и приемник «Спидола», который он всегда брал с собой на покос.
Покос – это отдельная тема. Сельсовет весной выделял тем, у кого были коровы (а у дедушки с бабушкой была корова «Дочка»), участки вдоль Алдана под косьбу. Они были и рядом с поселком, и в нескольких километрах от него. Дедушка на лодке ехал, косил, потом ворошил сено, потом сметывал его в копны, а потом, либо в конце августа перевозил эти копны на лодке и делал огромный стог во дворе, либо стог сметывал в поле и зимой на тракторе его привозили к нам.
На покос он частенько брал меня (в основном, сено ворошить). Делал, как он называл «балаган», то есть шалаш из сена, разводил костерок, заваривал чай, доставал «тормозок», и мы пировали после работы. На берегу ветерок, комаров нет – красота!
Часто параллельно с покосом в Алдан закидывали корчажку, ловили рыбу. Корчажки он плел сам из алюминиевой проволоки. Рыбу-то дедушка вообще летом ловил постоянно. И сети ставил, и корчажки закидывал. Мы с сестрой очень любили вместе с ним ездить собирать улов – подъезжали на лодке к заветному месту, дед багром поддевал провод (а он на дне реки, его еще нужно отыскать), затем потихоньку вынимали снасть – и вот она – свежая, серебристая рыбка. Ловили и ельчиков, и окуньков. Попадались налимы, сороги, маленькие щуки и даже хариусы. Бабуля потом или жарила сковородку рыбы, или варила уху. Часто делала рыбный пирог. Вообще, надо сказать, питались мы очень вкусно и разнообразно. Сейчас понимаю, что это все были семейные, сибирские рецепты и супов, и пирогов, и курников, и блинов. У них даже были чугунные формы делать вафли. Бабуля говорила, что она их привезла из Омска, из дома. В огороде выращивали огурцы, помидоры, картошку, капусту, морковку, свеклу, горох, бобы. Они первые в поселке в парнике посадили арбузы. И они выросли красными и сладкими, правда не очень большими. С тех пор арбузы выращивали постоянно, дед их очень любил.
В середине лета наступала ягодная пора, потом грибная. У нашей семьи были заветные места, как их называли «наши места», где собирали черную и красную смородину, охту, голубику, бруснику. Грибы возили корзинами – и маслята, и белянки, и грузди. Потом их солили и мариновали. Варили варенье, бруснику морозили. Весь подпол уставляли банками, их с удовольствием открывали зимой.
Дедушка как-то на покосе мне выстругал дудочку, рассказывал, что они такие же делали в детстве. Даже какую-то мелодию наиграл. Он же был очень музыкальным. Самостоятельно выучился играть на гармошке. Его часто, до эпохи проигрывателей, звали в клуб, на танцы поиграть. В основном, помню две его мелодии – плавная (типа вальса «Амурские волны») и плясовая, зажигательная. Его гармошка до сих пор жива.
Еще он рассказывал, что, когда он был маленьким, его мама возила его и старших братьев и сестер к родственникам в Польшу. Там был какой-то католический праздник и на них на всех одели крестики на голубых ленточках. Видимо, это было перед первой мировой войной в году 1912-1913. Больше либо он ничего не рассказывал, либо я не помню.
В 1972 году, в июне-июле, когда я закончила третий класс, мы с бабушкой ездили на их с дедом родину, в Омскую область. Побывали и в Большеречье, и в Такмыке, и в Ботвино. Останавливались у бабушкиной мамы, моей прабабушки Копейкиной Авдотьи Уваровны (она была еще жива) и бабушкиной сестры Алхименко Анфеи Александровны. Там меня поразили огромные березовые рощи и фантастичные земляничные поляны – никогда такого не видела. А вот Иртыш разочаровал – глинистые берега, ноги проваливаются, вода мутная. У нас же на Алдане либо галька, либо песок и вода прозрачная.
Были в гостях у дедушкиных сестер. Очень хорошо помню и тетю Витю, и тетю Домну (ее дедушка называл Домочка). Они же все очень похожи с дедом и мне было странно – два дедушки, но в платочках. Тетя Витя спокойная, степенная, а тетя Домна подвижная и веселая. Из угощений произвели впечатление два для меня необыкновенных блюда – соленые огурцы, красные на разрезе (полагаю, их солили вместе со свеклой) и земляничное варенье (жидкое с сухими ягодками, очень вкусные, когда разжуешь). В их домах я впервые увидела большие печки с лежанками, у нас таких не было. С ними же мы ездили на кладбище. Тетушки и бабушка плакали, но чьи это были могилы, не помню. Они все время вспоминали родственников. Помню, что говорили об Атамановых, Неупокоевых,
Василевских…Дедушкины сестры его называли Юзя, Юзенька, а я никак не могла понять почему. Уже теперь то осознаю, что по документам-то он был Иосиф, а на польский манер, видимо, Юзеф. Со мной там произошла курьезная история – тетя Витя попросила меня им с бабушкой вслух почитать какие-то документы. Я начала, да так бойко, что тетя Витя воскликнула: «Надо же как читает! Как читает! Ну чисто Ванька Буркин!». Мне это показалось ужасно обидным, я бросила бумаги со словами: «Какой я вам Ванька! Не буду больше читать!» и убежала во двор. Тетя Витя пошла за мной, обнимала, уговаривала, что она совсем не хотела меня обидеть, а Иван Буркин их деревенский грамотей, уважаемый человек, к которому все обращались при необходимости. Потом мы в семье долго со смехом вспоминали этот случай.
В 1979 году я уехала в Москву учиться. Приезжала домой на каникулы и зимой, и летом. Добиралась в Джебарики через Якутск и часто приходилось останавливаться либо у Киршанских, либо у Воробьевых. Воробьевы – это семья маминой сестры, бабушкиной дочери Валентины Павловны, которую дедушка удочерил. Не знаю, официально или нет, но она называла его папой. Хотя фамилию своего родного отца оставила.
Позднее, семью дяди Пети Киршанского постигло огромное горе – их сын Коля вместе внуком погибли в автокатастрофе. Коля был очень высокий, огромный, похож на Киршанских. Страшная, страшная трагедия. Знаю, что Галя Киршанская вышла замуж за военного и они жили в Плесецке. Она там и умерла еще довольно молодой женщиной. А вот Нина Киршанская с тетей Дусей переехали в Воронеж. Моя мама с папой и внучками ездили к ним в гости где-то в 2000 году. Потом все как-то потерялись…
Когда я окончила первый курс, в 1980 году мы с дедушкой ездили в Эльдикан, навестить родственников. Помню, что были в гостях у Наташи и у Нины, дочерей дяди Саши. Интересно, что я помню трех Ниночек Киршанских - Нина Иосифовна, Нина Петровна и Нина Александровна. Это моя мама и дочки дяди Пети и дяди Саши. И у всех было что-то общее – прелестная женственность, очарование и сердечность.
Надо отметить, что Киршанские, по моим впечатлениям, вообще отличались интересной внешностью и породой. Дедушка до конца жизни сохранял прямую спину и горделивую осанку. Он был высоким брюнетом, со светло-голубыми глазами и орлиным носом. Я, видимо, подсознательно, искала кого-то похожего на него, потому что муж у меня высокий, с голубыми глазами и орлиным носом. Правда, шатен, теперь уже седой. И он долго молодо выглядел. Многие мои подружки думали, что это мой папа, а не дедушка. Дед с годами не полысел, почти не поседел, только волосы к старости стали реденькими и на висках немного седыми. И зубы у него до старости сохранились свои. Раскрошились, правда, почти до десен, но не выпали. Из лечения он признавал только алоэ (он его называл «алой») – оно росло у бабули с дедулей в доме в огромной кадке. Порезал палец – привязывал алой, заболело горло – алой нужно пососать, где-то нарывает – алой нужно привязать. Видимо это было его растение, мне вот оно совсем не помогает… Был равнодушен к спиртному – я никогда его пьяным не видела, не курил. В обед, если много работал в первую половину дня, выпивал маленькую стопочку красненького («с устатка») и ложился спать. Мог заговаривать бородавки, не знаю кто его этому научил. Очень любил шляпы. Они у него были разные - летние, светлые, в сеточку и осенне-весенние, темные, из фетра. Всегда ходил на улице с покрытой головой - иначе неприлично.
Мамочка у нас тоже была большой модницей. Из отпуска привозили чемоданы нарядов, обуви. А что делать? В маленьком северном поселке с этим сложно, а она уже стала директором школы, положение обязывало. Свою любовь к английскому языку она передала многим ученикам. Мы как-то с ней подсчитали, сколько девочек, ее учениц пошли в институты иностранных языков - более двадцати! И со всеми она занималась, готовила к олимпиадам, конкурсам, к поступлению в ВУЗы. Естественно, бесплатно. Домой к нам постоянно кто-то приходил на дополнительные занятия. Мама выписывала много газет и журналов на английском языке, покупала пластинки для оттачивания хорошего произношения. В детстве я слышала такую историю: как-то в Охотский перевоз заехали (спускались вниз по Алдану) три канадца. Их там (на краю света, в глуши!) поразили две вещи – три поварихи необыкновенной толщины в столовой, где они питались (Вот! Настоящие русские женщины!) и молоденькая девушка с идеальным английским, которую пригласили переводить. Это была мамочка. А еще одна старшая девочка, когда я училась в пятом классе, долго убеждала меня, что моя мать - англичанка и приехала из Лондона. Я даже как-то засомневалась в мамином происхождении и пошла уточнять – из Лондона она или, все-таки, или из Охотского Перевоза…
Когда я поступала в институт, мамусик поехала вместе со мной, помогать и поддерживать. Экзамены я благополучно сдала, в институт меня приняли. Только сейчас понимаю, как ей было трудно. Ведь нужно было организовать жилье, репетиторов, питание. А это Москва, где у нас не было ни родственников, ни хороших знакомых. Помню как-то ехали в метро, после моего экзамена, мама уставшая и замученная. И тут к ней подходит какая-то художница и говорит: «Вы себе не представляете, какая вы красивая женщина! Я очень хочу вас рисовать!» Куча восторгов и комплиментов, приглашение попозировать… Мама, конечно, посмеялась и отказалась. Но она, правда, была очень красивой – темные волосы, голубые глаза, довольно крупный нос (но он ее украшал), белая, нежная кожа, ровные зубы. Высокая, стройная, харизматичная. Фотографии, к сожалению, не передают всей ее прелести…
После моего отъезда из дома, общение с родными перестало быть плотным и ежедневным. Хотя, конечно, мы и переписывались, и созванивались, да и на каникулы, а потом в отпуск я все время приезжала. Дедушке, как ветерану войны, от шахты выделили квартиру в новом, каменном доме на правом берегу. Держать хозяйство на восьмом десятке лет, на Севере, стало сложновато…Они продали дом и переехали в квартиру со всеми удобствами. В то время ветеранам войны начали оказывать усиленное внимание. Тем более, что в поселке на 4,5 тысячи жителей их было всего восемь человек. Каждый месяц выдавали наборы продуктов, обслуживание везде было без очереди. Подписка на книги, покупка мебели, техники, разного дефицита – ветераны всегда были в приоритете. Дедушка с утра, одев костюм и шляпу отправлялся в магазин. Продавщицы все его знали, приветливо общались, выдавали покупки. Бабушка готовила еду, убиралась. Была у них и небольшая тепличка во дворе дома – они все-таки не могли без земли.
Когда стало понятно, что мы с сестрой осели в Подмосковье, решили переезжать поближе к нам. Купили дом на Волге, в Тверской области, в городе энергетиков Конаково. Мама очень хотела жить у реки, похожей на Алдан. Переехали они в 1993 году. Бабуле на новом месте очень понравилось – она впервые увидела, как растут яблоки, надышаться не могла воздухом - так он ей был приятен. А вот дедочка наш загрустил, даже заболел на новом месте – несколько дней лежал с высокой температурой. Но выкарабкался. Потом потихоньку обжились, привыкли. И тем не менее, время неумолимо, пришло время и их ухода. Бабуля умерла в 1995 году в мае. Дедуля в 1998 в конце января – двух месяцев не дотянул до 90 лет. Последние две недели перед смертью он почти не ел и не пил, врачи ничего не могли сделать. Лежал, все время водил рукой по стене и что-то шептал. Мамочка, вспомнила , что рассказывали - когда ее дедушка Иван Владимирович (теперь выяснялось, что Владиславович) умирал в Туруханском крае (их же сослали - привезли в лес в самые морозы, сгрузили на мерзлую, каменную землю и приказали устраиваться кто, как может), в палатке водил по ткани рукой и все время шептал : «Звезды, звезды…». Не звёзды, а именно звезды. Может и правда, души их отлетали к звёздам, кто знает…Танюша съездила в Москву, в костел, поговорила со священником. Они выполнили все обряды, дали католическую иконку, которую мы положили в могилу вместе с дедочкой.
Бабушка с дедушкой лежат рядом, на Конаковском кладбище. Когда приезжаем к ним, кажется, что портреты улыбаются. А может и правда, радуются, кто знает…
Мама с папой еще некоторое время пожили в Конаково, а потом переехали поближе ко мне, в город Сергиев Посад Московской области. Мамочке здесь очень понравилось. Она занялась репетиторством – стала преподавать деткам английский. Ее это очень воодушевляло. Нужно было готовиться к занятиям, приводить себя в порядок к приходу учеников, общаться с родителями. Мамочка не могла без общения, разговоров, обмена новостями. У родителей же всегда было много друзей, постоянно собирались большие компании, принимались гости. Мамуля всегда опробовала новые рецепты каких-то оригинальных блюд (капуста по корейски, хе, манты, тортики…), угощала всех. Занималась и с внучками английским с детства.
Долгое время в семье у нас было «бабье царство» - у бабушки дочери, у нас с Танюшей дочери. Ко всеобщей радости, когда мамуле было уже 72 года, Танюша родила внука. Дедуля его рождения не застал, а то бы тоже порадовался. Он все время шутил, что у нас «одни вороны» …Конечно же, мама с папой помогали растить и воспитывать малыша. Каждые две недели они бросали все дела, приезжали и нянчились с внуком. Мамочка часто на английском разговаривала с ним, пела песенки, читала стишки, скороговорки. Он живо на это реагировал – смеялся и гулил. Мамочка была убеждена, что дети прекрасно воспринимают иностранный язык на слух и впоследствии он им не кажется чем-то чужеродным. И была права! Мамочке удалось передать свои знания внукам. Они ее очень любят и все время вспоминают с теплотой и любовью.
Мамочка ушла от нас 21 сентября 2021 года. Перед этим болела полгода, почти не вставала. Похоронили ее на Сергиево-Посадском кладбище. На памятнике сделали надпись: «Loved ones never die, they just cease to be near…» («Любимые не умирают, лишь рядом быть перестают…»).
Получается, что Киршанские через прииск Нижне-Сталинский расселились вниз по Алдану. Дяди Сашина семья жила в Эльдикане, бабушка с дедушкой в Охотском Перевозе, потом в Джебарики-Хая. Мы жили и в Джебариках, и в Хандыге.
Наши предки прожили достойную жизнь, много работали, но умели и отдохнуть, и повеселиться. У дедушки было 1,5 класса церковно-приходской школы, у бабушки три. Но они нас воспитывали, что нужно становиться, как они говорили «грамотным», получать высшее образование, работать, а не быть «лодырюгой». Таких они презирали, ведь, по их рассказам, именно «лодырюги» занимались раскулачиванием. Конечно, широко эти темы с нами не обсуждались, не то было время. Но о пострадавших родных всегда помнили и их жалели.
Еще интересный факт – как-то наш папа в середине 70-х годов был на конференции в Алдане. Там списках участников нашел двух Киршанских, подошел и представился, что он зять Иосифа Ивановича. Видимо, это были дети Николая Ивановича. Они очень обрадовались. Папа рассказывал, что они всю ночь проговорили, повспоминали всех Киршанских.
Наши родные, пусть они даже и уже ушли от нас, всегда с нами - и в воспоминаниях, и в каких-то бытовых привычках, и в отношении к жизни. В нас частица их души, их любовь и забота, в которых мы выросли. Чувствую только огромную нежность к ним и благодарность судьбе, что родилась именно в нашей семье, что именно мои дорогие родные были ( и есть !) со мной в этой жизни.