посад Дубовка

Есть предание, что еще до 1732 г. Дубовка называлась городком и что до появления Волжского казачьего войска берега Волги охранялись солдатами, помещенными в небольшом укреплении, стоявшем на месте нынешней Дубовки, но когда, при нападении киргизов и туркмен на бывший городок Дубовку, три батальона были вырезаны, то Донской казачий атаман Макар Никитич Персидский просил позволения у Государыни Анны Иоанновны поселиться с своими казаками на Волгу, для охранения ее берегов, на выгодных для казаков условиях, на что получил не только разрешение, но и монаршую благодарность.

И в 1734 году являются новые поселенцы в городке Дубовке из Донских казаков, на том месте, где, как сказано в указе, «прежде бывала Дубовка». (И. Соколов. Сарат. Губерн. Ведомости, 1891 г., № 39).

Вообще историческое основание Дубовки относят к 1734 году, когда, вследствие распоряжения правительства, поручено было в 1732 г. Наумову устроить новые сторожевые линии по Волге, между Камышином и Царицыном, вследствие чего и было поселено здесь, в окружности, первоначально 1057 семей русских малороссов и донских казаков;

с 1742 г. число казаков стало увеличиваться разными выходцами и пленными. Образованы были станицы: Балыклейская, Караваинская и Антиповская, с главным войсковым городом Дубовкою, куда назначен был особый войсковой атаман и новое казачье войско названо Волжским; ему даны были: печать, на которой изображены две сабли и рог, знамена из камки с гербом и положено особое довольствие.

Волжскому казачьему войску отведены были земли по pеке Иловле, от владений Донских казаков до владений пригорода Дмитриевска (Камышина). Казаки судились в «кругах» и только о важнейших делах доносилось Военной Коллегии. Обязанностью их была служба в Саратове, Астрахани и по Волге, а также преследование Волжских разбойников. Войсковой город Дубовка разделялся на три станицы: Дубовскую, Среднюю и Волгскую.

Первым атаманом Волжского казачьего войска был Макар Никитич Персидский, получивший от Императрицы Елизаветы, в 1700 г., большой серебряный ковш с надписью: «Волжского войска старшине». Им начат в 1762 г. (по другим сказаниям — 1763—65 г.) постройкой Успенский храм (ныне собор), оконченный и освященный в 1796 г.; он сооружен попечением главного начальника казачьего войска, сына Макара Никитича, Андрея Макарова Персидского.

В 1771 и 1772 гг., по станицам Волжского войска и в посаде Дубовке формировался Московский легион генерал-майора князя Прозоровского. Легионные офицеры разъезжали по станицам и хуторам, записывая в свои команды казаков охотников: сформированные отряды размещались по квартирам. Три набранные роты были расположены но реке Иловле, одна от другой верстах в 5-ти (близ нынешнего села Саламатина, Камышинского уезда).

Нападения заволжских киргизов на правый берег Волги были нередки: так, зимою 1773—74 года, пользуясь начавшейся в заволжье Пугачевской смутой, киргиз кайсаки, кочевавшие за Волгой (в нынешней Астраханской губернии, Царевского уезда), в числе 1500 человек перешли по льду Волги, в 30 верстах выше Дубовки, и напали на владения Волжского войска. Старшина казачьего войска депутат Терсков едва пробился сквозь эту орду, которая напала на форпосты, взяла некоторые из них, захватила пленных, угнала скот и лошадей; разорив эту местность, киргизы перебрались обратно по льду и ушли в степь.

Еще до Пугачева был привезен в Дубовку, схваченный на р. Иловле, самозванец, назвавшийся Императором Петром III, казак Богомолов, поступивший во вновь формировавшийся Московский легион, и сообщник его Долотин; оба они отправлены были в Царицын.

Летом 1774 г., до прихода Пугачева, жил в Дубовке беглый сын дьячка из Переяславля Залесского Заметаев, нанимавшийся косить сено и на другия работы с прочими бездомными бурлаками, но затем, собрав здесь шайку из 5 человек и взяв лодку, поплыл по Волге на разбой. Перед самым приходом Пугачева, в Дубовке вспыхнуло волнение между рабочими и арестантами, поставленными для укрепления города.

Вскоре нагрянул Пугачев; войсковой атаман старик Персидский бежал, Волжское казачье войско покорилось самозванцу, с депутатом (участвовавшим в Петербурге в известной комиссии уложения) сотником Горским 18 августа 1774 г. Дубовка, с своим духовенством 1, встретил самозванца и Волжские казаки присягнули ему. Существует предание, что Пугачев был в Успенском храме и в доме Персидского.

Летом, 15 июля 1775 г., был сильный пожар в Дубовке, сгорели: Успенская деревянная церковь с богатой утварью и 172 двора со всем имуществом. Летом же 1775 г. около Дубовки примечена была небольшая разбойничья партия; против нее выслан был из Царицына отряд регулярного войска, а из Дубовки — казаки; шайка была разбита и разогнана, 5 человек взяты в плен и отосланы в Астрахань.

25 сентября 1775 г. войсковой старшина Волжского казачьего войска Андрей Персидский и квартирмейстер Филипп Криушин, часу в 3-м утра, заметили пробирающуюся вверх по Волге подозрительную лодку с неизвестными людьми, ее перехватили — это оказались 4 сообщника разбойничьего атамана Кулаги, самого же его узнал в тот же день в Дубовском кабаке «сказочный» Астраханской канцелярии Иванов; их всех заарестовали при Войсковой канцелярии и 9 октября отправили в гор. Царицын. Кулага (он же Константин Васильев Дудкин) разбойничал в Астрахани и нижней Волге. Когда Волжские казаки, заподозренные в сношениях с разбойниками, были переселены на Терек, то начальники Волжского войска, собственно той части, которая осталась не переселенною, выставляли правительству, как важную услугу их, то, что их старанием пойман «оный славный разбойник Кулага».

Устройство новой Моздокской линии на Кавказе, по р. Тереку и до Азова, для охраны нашей южной окраины, а также укрывательство Волжскими казаками разбойников и бродяг, измена правительству во время Пугачевщины и другие вины были причиной переселения Волжских казаков на р. Терек в 1777 г. и уничтожения в 1778 г. Волжского казачьего войска (см. Волжское казачье войско). Всех казаков, живших в поволжье между Камышином Царицыном, выселено на Каввказ 540 семейств (4640 душ).

После ссылки казаков Дубовка опустела, в ней осталось лишь несколько семей, под названием «семейство», которое управлялось войсковым старшиною Савельевым, а с 1804 г., вместе с станицами Александровской и Пичужинской, причислены к Астраханскому казачьему войску.

Вместо сосланных в 1878 г. Дубовка населилась малороссами и другими выходцами из соседних губерний, а также малоземельными экономическими крестьянами из разных краев, причем, отобранные в казну у переведенных казаков земли были отданы новым переселенцам в числе 2000 семей.

В марте 1780 г., по секретному распоряжению Дубовского начальства, Волжскими казаками (оставшимися от выселения на Кавказ) схвачены были на хуторе помещиков Персидских, на Иловле, Донской казак Максим Ханин, 2 малороссиянина и 2 женщины, из коих одна была молодая крестьянская девушка, и за караулом привезены в Дубовку. Они обвинялись в важном государственном преступлении.
По снятии первых допросов, в самой Дубовке взято было еще одно подозрительное лицо, прикосновенное к делу; но как дело это было "великой государственной важности, то через 2 дня все 6 колодников отправлены на суд в Царицын, и при этом Дубовское начальство извещало Царицынского коменданта, полковника Цыплетева, что по показанию одной из арестованных женщин, молодой девушки, Ханин называл себя «не пристойным ему именем»: что прежде он находился в армии Пугачева и производил не малые грабежи, но от наказания спасся бегством; что зимой 1780 г. он с одним малороссиянином ездил за чем то по русским селам, а к нему потом, тоже неизвестно но каким делам, приезжал из далекого русского села священник. Все это добавляли, в извещении из Дубовки «крайне до сумнения доводить, что какия не есть неистовыя разглашения от них в русских местах не былил».

В 1778 г. Шацкого уезда, села Хомутовки, экономический крестьянин Гаврил Прохоров, в числе прочих переселенцев, пришел с своим семейством в Дубовку, чтобы записаться в число ее обывателей, и, через несколько месяцев, отъезжая снова на родину, оставил в деревне Морце дочь свою, восемнадцатилетнюю девушку, в услужении у одного крестьянина. Вероятно, девушка была хороша собой, потому что обратила на себя внимание соседей. К хозяину молодой крестьянки приезжали иногда гости и знакомые из других деревень.

В феврале 1780 года, в Морец (ныне село Аткарского уезда при р. Терсе) приехал один священник с сыном, а с ними два крестьянина из одного русского села и приглашали дочь Прохорова ехать куда то с ними — «к Петру Федоровичу», говоря, что «тебе жить будет не худо». Когда девушка отказывалась, ее взяли насильно и увезли. В это время отец ее возвратился в Дубовку и через несколько дней отправился за дочерью, но ее уже увезли из Морца; крестьянину у которого она находилась в услужении, сказал Прохорову, что за ней приезжали какие то люди и повезли на Медведицу.

Прохоров поехал искать дочь, на пути он повстречался с людьми, которые взяли его дочь, уже не далеко от Медведицы, в березовской степи, у станицы этого имени, и стал спрашивать их, куда они девали его дочь. Священник сказал ему: «не плачь, мы отвезли ее в хорошее место, к большему боярину Петру Федоровичу»; причем — они обнадеживали его, что он не останется без вознаграждения и что сын его, отданный в солдаты, возвратится, но запрещали кому бы то ни было сказывать об этом. Девушку люди эти привезли из Морца на речку Иловлю, в хутор войскового атамана Волжского войска, Василия Персидского, и отдали какому то слесарю-ружейнику, отставному Донскому казаку Максиму Ханину и, переночевав у него, уехали. Этот Ханин был то самое лицо, которое называли «большим боярином Петром Федоровичем».

На следующую ночь Ханин открылся девушке, что он не мужик и не казак, а Государь Император Петр III; он говорил, что весть о его смерти распущена ложно; что тот, кого называли Пугачевым, не казнен в Москве; что Император Петр III и Пугачев одно лицо, и это лицо — он, которого ложно называют казаком Ханиным, ружейником. Самозванец, желая обольстить девушку, обещал взять ее замуж, сделать Государыней; но она долго не соглашалась быть Государыней, долго сопротивлялась, — однако, напрасно…

Кроме священника с сыном и упомянутых крестьян, к самозванцу приезжали из разных мест неизвестные люди, и часто приходили малороссияне из соседней слободы Ольховки (Царицынского уезда), привозили ему хлеб и разные подарки, называли батюшкой, государем Петром Фёдоровичем, и о чем-то с ним советовались. Ханин ездил но русским селениям; являлись к нему гости и сторонние посетители и живое участие принимали в его судьбе духовные особы, приезжавшие к самозванцу Бог-весть откуда. Но это продолжалось недолго.
Первый донос на самозванца был сделан крестьянином Прохоровым, а молодая дочь его навела следователей на мысль, что готовится какой-то заговор. Не подозревая всего, что творилось в глуши степных хуторов, Дубовское начальство предварительно приказало взять от Ханина привезенную к нему девушку и, прежде возвращения к отцу, подвергло ее допросу в присутствии Волжского войскового старшины Савельева, управлявшего тогда Дубовкою, походного атамана и двух старшин. Здесь только после разоблачений девушки и ее отца, распорядились схватить всех, на кого показывали Прохоров и его дочь.

12 марта был допрос этих двух лиц, а 15 числа сам Ханин и его домочадцы, малороссияне Токарев и Любицкий, служившие у него работниками, и находившаяся в его доме женщина, тогда же арестованные, были уже допрашиваемы в Царицынской комендантской канцелярии. Привезен был и Прохоров с дочерью. Ханин был мужчина лет 50-ти; кроме нескольких ружей, в доме его не нашли ничего подозрительного; но из нового допроса, начатого с Прохорова, его дочери и прислуги Ханина, открылось много важных обстоятельств; все допрашиваемые уличали Ханина в самозванстве царским именем; из всех показаний было видно, что заговор начат не в доме Ханина, а где то на стороне. Но Ханин заперся во всем. Священник еще не был пойман; не были открыты и другие заговорщики. На суде перед комендантом Цыплетевым и другими присутствовавшими Ханин рассказал вкратце свою прежнюю жизнь: самозванец родился в войске Донском, в Михайловской станице, где и состоял на службе; около 1760-го года за воровство был наказан кнутом в Новохоперской крепости и отставлен от службы; жил потом в Березовской станице наемным работником; оттуда сошел в Дубовку, где кормился своими трудами и, наконец, поселился на Иловле в хуторе Персидского; он сознался, что привезенную к нему девушку «по усильству растлил», обовсем же прочем говорил, что никогда не называл себя государем, и его никто не называл «батюшкой». Но уличенный очными ставками, он сознался в своих намерениях.

Дело происходило следующим образом: в 1778 г. он ездил зачем-то в Самару, где возобновил старое знакомство с одним уральским казаком Оружейниковым, вместе с которым они служили под знаменами Пугачева. Встреча произошла в Царевом кабаке. По выходе из питейного дома, Оружейников спросил Ханина: откуда он? тот отвечал, что из Дубовки и рассказал, что находился «у бывшего злодея Пугачева в толпе». Оружейников сказал ему: «Для чего ты называешь его Пугачевым, и партию его толпой? Он был не Пугачев, а действительно император Петр Федорович третий». «Каков он был собою?» спросил Ханин, хотя и находившийся под знаменами Пугачева, но, вероятно, не видавший в лице самозванца. Тогда Оружейников, взглянув на него, сказал: «Таков, как ты». Эти слова запали в душу Ханина и он решился на смелый поступок идти по следам Пугачева. Возвратившись из Самары, он начал приводить в исполнение задуманный план: сначала открылся немногим доверенным лицам, которые развезли тайну по соседним селам; потом сам лично ездил по селениям, таинственно и как бы против воли, открывая свое происхождение; еще до возвращения на Илавлу, он успел побывать во многих местах. Заговор был обнаружен в самом начале, и народ не успел заявить своего сочувствия самозванцу.

После первого допроса в Царицыне преступников рассадили по разным местам, предварительно осмотрев, нет ли с ними ножей и другого оружия; самозванца скрыли в особой «каморке» при гаунтвахте, а Токарева, Любецкого, Пелагею Васильеву (женщина, служившая у Ханина) и Прохорова с дочерью задержали у Предтеченских ворот, где был рад тюрьмы. К ним никого не пускали и арестованные не могли никуда выходить. В то время было обыкновение посылать преступников в мир кормиться подаянием, потому что казенных денег, ассигнованных на содержание арестантов, отчасти было недостаточно, отчасти же эта сумма расходовалась по карманам чиновников, а иногда даже совершенно не ассигновывалась.

Для сбора милостыни приковывали колодников к одной цепи или связывали канатом и водили по городу, как на сворах, — «на связках». Ханина и др. арестантов, разделявших его участь, не посылали не только за подаянием и на городские работы, но даже не позволяли выходить из камор на двор для естественной надобности. С Илавлы привезли еще двух соучастников Ханина, крестьян помещика Персидского, малороссиян Андрея и Кондратия Колесниковых, "«за наикрепчайшим караулом, в ножных кандалах и наручнях», которых взяли тайно, "«неприметным образом», как доносил Цыплетеву Волжский войсковой старшина. Колесниковых взяли в слободе Ольховке, где у них происходили совещания с самозванцем, и где Ханину представлено было еще одно лицо, приезжавшее издалека, малороссиянин Печерский, который мог разгласить о появлении мнимого царя у себя на родине.

Кроме того, Цыплетеву прислали из Дубовки частное письмо, полученное от казаков Варламова и Заикина, которым они извещали, что у Ханина, на хуторе казака Гнусаря, была «непристойная гульба», клонившаяся, как подозревали, к «его зловредному замыслу», так как самозванец подарил Гнусарю 20 руб. денег и ружье — «флинту»; по тому времени это был царский подарок. Когда из допроса Колесниковых выяснились новые обстоятельства, то Ханина с соучастниками подвергли пытке. Под истязаниями допроса, в мучениях пытки, самозванец признался во всем: в Самаре уральский казак Оружейников приглашал его уйти в Сечь к запорожцам и побудить их к мятежу; причем Оружейников говорил, что все офицеры стоящего на Урале полка, кроме полковника и майора, все нижние чины и более 30 уральских казаков готовы поднять бунт, что там есть и запорожцы, которые обещали помощь своего войска.

Они намеревались идти прямо на Москву и взять ее; оттуда идти в Петербург и тоже взять, расчитывая, что за ними пойдут и солдаты русской армии. В голове их бродила безумная мысль «взять ея императорское величество под свою власть и, сковав, посадить в заточение, а знатных всех особ истребить на смерть». Известие о появлении этого нового самозванца произвело страшную тревогу в официальном мире.

Тогдашний Астраханский губернатору Иван Варооломеевич Якоби прискакал в Царицын и нашел самозванца уже пойманным и скованным; за соучастниками его разосланы были тайные поиски. Якобий приказал подвергнуть всех пытке и, отъезжая в Саратов, везти всех, после пытки, за собою. 3-го апреля их пытали, а 8-го вывезли из Царицына по Саратовской дороге. Командиром отряда, сопровождавшая заговорщиков, назначен был капитан Зубов; конвой состоял из небольшой партии солдат с унтер-офицером и 12 казаков с старшиною; все были вооружены. Кроме того, из всех селений, через которые провозили арестантов, брали народ для сопровождения секретного поезда и для защищения его в случае опасности («на целое себя и важных колодников сохранение» — как выразился Цыплетев).

«Злуначальник», как называли самозванца Ханина, закован был в ножные кандалы и наручни: прочие 7 колодников, неисключая женщины и молодой девушки, — в ножные железа. Конвою строжайшим образом запрещено было останавливаться в степи, а ночные стоянки велено иметь непременно в жилых местах. Когда же конвой останавливался ночевать, арестантов вновь тщательно осматривали, а хозяев высылали вон из дома, чтобы они не знали, кого у них поместили. Ханину отводили особое помещение и Зубов был при нем неотходно. Никто не смел разговаривать с конвойными и имени Ханина не смели произносить сами конвойные. Самозванец прибыл в Саратов на окончательный суд; вслед за ним через неделю по той же дороге и с такими же предосторожностями, везли соумышленников Ханина, захваченных после; второй поезд состоял из 9 арестантов. Из архивных дел не видно (большая часть бумаг истреблена временем), что было с Ханиным по приезде в Саратов и с другими лицами: неизвестна также участь священника с сыном (после оказалось, что они были из села Вязовки), принимавших деятельное участие в заговоре. Запорожская Сечь была вскоре уничтожена. ("«Самозванцы» Д. Л. Мордовцева, т. 1. 1867 года: по документам Царицынского архива).

Фильм о посаде Дубовка и станице Горячеводской

Дорогами истории

https://disk.yandex.ru/i/muJsXAz-dY5WDw


Волжское казачье войско (1730-1804 гг.) _ создание, развитие и преобразование в линейные казачьи полки _ диссертация ... кандидата исторических наук
Курышев Андрей Витальевич

Выложили в общий доступ несколько дел (снимки с экрана монитора), дела доступны для просмотра и скачивания по ссылкам ниже:

Сказки жителей новопоселенных украинских слобод Дубовки, Иловлинской, Терсы Царицынского у. (лл. 69-228).
- https://disk.yandex.ru/d/dRvmjfBXZykVzQ - оп.2 д.3108 - Сказки пашенных солдат, служилых татар, чувашей, мордвы, помещичьих, синодальных, ясачных (русские, чуваши, татары) крестьян Ввального стана Симбирского у. Материалы Канцелярии свидетельства: описание сел и деревень: сказки о квартирах для солдат, допросы пришлых, беглых, прописных и утаенных крестьян, беглых солдат, работных людей винокуренных заводов и др. материалы, 1723-1724 г.г.

Интереснейшая история. Яков Иванович Житков взял построил и заселили крестьянами-малоросами слободы Дубовка, на Пичуге и на р.Иловле в 1722-24гг. Но, потом нашли "махинации" в его делах и в конце 1728 года поселения "разорили" отрядом полковника Л.Протасова, а крестьян обратно на Украину. А вот через 3-4 года создали казачий городок на месте "... где ранее была слобода Дубовка". Так городок и назвали.

посад Дубовка Троицкая Церковь закрытие

Протоиерей Андрей Андреевич Князевский, (прим. 1878 г. р.), сын чиновника, окончил курс Оренбургской духовной семинарии, состоял студентом Варшавского ветеринарного инсти¬тута, учительствовал в гимназии, в 1905 г. был рукоположен в священника, в 1907 г. опреде¬лен в Александро-Невскую церковь г. Троицка (9). В 1925 г. о. А Князевский - кафедральный протоиерей Троицкого собора (10). В 1926 г. протоиерей Князевский упоминается в составе делегатов троицкого епархиального съезда (11).