valcha написал:
[q]
От stradomsky
До 1736 г. в гомельском старостве не было ни одной униатской церкви.
С 1734 по 1743 г. в Белорусской епархии было отнято в Унию 128 церквей, затем с 1744 по 1749 г. ещё 89.
В 1756 г. в гомельском старостве осталось только 3 православных церкви:
в Ути, Белице и Юрковичах.
Хорошкевичи священствовали в Ути и Носовичах, Страдомские - в Юрковичах (с 1762 г. Стефан Васильев Страдомский).
В списке священников гомельской протопопии (православной) за 1737 г. Хорошкевичей нет.
Интересно знать Ваше предположение, - из каких мест пришел о.Василий?
Именно от Василия идет ветвь священников, о которых я Вам сообщал в октябре 2011 г.
См. список
ВЫШЕ
Интересны и присланные им сканы. Пока размещаю как сканы.
Распечатаю - помещу здесь текст для лёгкости прочтения. [/q]
Текст.С. 140 - 143.
Пан Гижицкий и пан Хелховский.
С 30-х годов 18 столетия в
Носовичах и Ути гомельского уезда священствовали
Хорошкевичи –
отец Василий, сын Афанасий и внук Василия - Терентий.По документам могилевского церковного музея, первые два имели удовольствие испытать на себе проявления польской культурности.
Носовичи тогда принадлежали
Яну Гижицкому, скарбниковичу речицкому, а Уть входила в состав гомельского староства.
В
1734 году у престарелого В. Хорошкевича «паробок» украл 90 талеров битых и ушел. Хорошкевичу удалось его поймать, но гоноровый «скарбникович», узнав о поимке вора «гвалтом» отбил его от Хорошкевича и обыскав паробка, взял себе украденныя им «пенензы».
Спустя несколько времени, у того же старика «пропало из скрыни 15 рублев». Имея подозрение на служащую девку, Хорошкевич велел ее «немного пострашить»
Узнав об этом,
Гижицкий велел взять ту девку «до двора», надеясь тоже найти при ней украденныя деньги. Но девка в краже не созналась, и денег не отдала. Тем не менее разочарованный культурный поляк нашелся: он придрался к тому, что священник велел девку пострашить без его воли и взял с него «вины» еще 15 рублев.
Наконец , пан заграбил у хорошкевича и коня: но по усиленным прроосьбам старика оказал ему милость и возвратил коня, увзяв с него «выкупу» 17 рублей.
В конце концов Гижицкий совсем
отнял церковь на унию, конечно – взяв себе все ея имущество.
Нечто подобное случилось и с сыном Василия,
утянским священником Афанасием. В 1738 году у него тоже пропали деньги. По донесению известного протопопа
Стефана Цитовича, от 22 февраля 1746 г., деньги были взяты в шутку гомельским поповичем
Яном Трусевичем, бывшим в гостях у
Афанасия.
Но Хорошкевич обвинил в краже свою служанку и подверг, будто бы, ее пыткам: бил кончуком, мучил, пек огнем, ставил босыми ногами на горячую сковороду и т.п.
По поводу этого запоздалого донесения, 8 марта того же года было произведено следствие буйницким игуменом
Викентием Барановским и иереем Михаилом Царикевичем. Бывшая служанка, уже бывшая замужем, Марья Могонова, при допросе показала под присягою, что Хорошкевич действительно ее спрашивал о пропавших деньгах и бил кончуком, но никак более ее не мучил, не пек огнем, и на раскаленную сковороду босыми ногами не ставил.
Соседи тоже показали, что они хорошо знают семью Хорошкевичей и утверждают, что и покойный Василий и сын его Афанасий – люди добрые, честные, степенные; слышали они о пропаже денег у Хорошкевича и о том, что бил девку кончуком, но утверждают , что никаким другим мучениям не он ее подвергал.
Таким образом, Хорошкевич оправдался и даже участвовал в известном процессе
прот. Цитовича. Но вот в это время случилось ему повенчать родственников из с. Тереховки, возникли недоразумения со вторым священником, явились обвинения с несовсем трезвом образе жизни, и в результате в
1754 году Хорошкевич оказался под запрещением.
Спустя год
, 8 августа 1755 г., «имея жену и деток без способу до выживеня», он с плачем и стенаниями начал просить преосв. Георгия дозволить ему священнодействовать. Епископ исполнил его просьбу, после того как прихожане дали о Хорошкевиче одобрительный отзыв.
Но этот одобрительный отзыв не понравился комиссару гомельского староства
Хелховскому и он подверг Хорошкевича систематическим преследованиям. Сначала,
в 1756 году, комиссар истребовал от него 63 р. – «не знаю за якую вину», жаловался о. Хорошкевич. Затем, в следующем году отобрал уже «всю худобу власную: 12 волов, 10 коров, 5 коней» и т.д.. Между прочим «горелки кухов три, одна не полная на корхъ». Всю худобу обиженный оценивал в 214 рублей.
Прошол еще год, и Хелховский подверг православного священника телесному наказанию. Вот как пишет об этом жертва польской культурности преосв. Георгию 28 марта 1758 года:
«За вину мою, в которой я был виноват, судил мене преосвященнейший наш архипастырь, за которую вину я был каранен. Но комиссар Хелховский, не будучи контент судом вашего преосвященства, сказал мене взять в моем дому» И вот замковый жолнер, и сельский войт с толпой «сторожей» врываются в дом священника, ведут своего пастыря под конвоем к войту и садят в арестантскую. На другой день священника жолнер забил в колодки и в таком виде отправил его, под конвоем же, в замок (35 верст). Так, в колодках, переправили его через Сож, заставили взбираться на прибрежные кручи, провели через город в замок и заключили «в ардигардню». Здесь Хорошкевич просидел под крепким караулом трое суток.
«Потом, пишет он далее, взято мене с ардигарде в страстной пяток римский и привели до комиссара. Оной комисар почал говорить с великою яростию на мене: «нашто ты парахию бунтуешь и суплеку писали до архипастиря, чтобы ты был при утятской церкви?»
«И казал мене за тое проводить за браму на мост и бить мене публично перед народом батожьем нещадно тыранско по голому телу. И четирех казаки мене держали. И комиссар прислал писара
Островского, чтоб не польговали бьючи. И я в тот час ничего не помнил».
Так зазнавшийся поляк проявил свою «культурность» над беззащитным православным священником, виновным только в том, что прихожане на запрос епископа дали о нем благоприятный отзыв.
Мало этого: «после унятия чести и здравия» Хорошкевича, пан Хеловский выслал его и гомельского староства.
О. Хорошкевич, понятно, не получил никакого удовлетворения…..
Пан Гижицкий и пан Хелховский.
С 30-х годов 18 столетия в Носовичах и Ути гомельского уезда священствовали Хорошкевичи – отец Василий, сын Афанасий и внук Василия Терентий.
По документам могилевского церковного музея, первые два имели удовольствие испытать на себе проявления польской культурности.
Носовичи тогда принадлежали Яну Гижицкоиу, скарбниковичу речицкому, а Уть входила в состав гомельского староства.
В 1734 году у престарелого В. Хорошкевича «паробок» украл 90 талеров битых и ушел. Хорошкевичу удалось его поймать, но гоноровый «скарбникович», узнав о поимке вора «гвалтом» отбил его от Хорошкевича и обыскав паробка, взял себе украденныя им «пенензы».
Спустя несколько времени, у того же старина «пропало из скрыни 15 рублев». Имея подозрение на служащую девку, Хорошкевич велел ее «немного пострашить»
Узнав об этом, Гижицкий велел взять ту девку «до двора», надеясь тоже найти при ней украденныя деньги. Но девка в краже не созналась, и денег не отдала. Тем не менее разочарованный культурный поляк нашелся: он придрался к тому, что священник велел девку пострашить без его воли и взял с него «вины» еще 15 рублев.
Наконец , пан заграбил у хорошкевича и коня: но по усиленным проосьбам старика оказал ему милость и возвратил коня, увзяв с него «выкупу» 17 рублей.
В конце концов Гижицкий совсем отнял церковь на унию, конечно – взяв себе все ея имущество.
Нечто подобное случилось и с сыном Василия, утянским священником Афанасием. В 1738 году у него тоже пропали деньги. По донесению известного протопопа
Стефана Цитовича, от 22 февраля 1746 г., деньги были взяты в шутку гомельским поповичем Яном Трусевичем, бывшим в гостях у Афанасия. Но Хорошкевич обвинил в краже свою служанку и подверг , будто бы, ее пыткам: бил кончуком, мучил, пек огнем, ставил босыми ногами на горячую сковороду и т.п.
По поводу этого запоздалого донесения , 8 марта того же года было произведено следствие буйницким игуменом Викентием Барановским и иереем Михаилом Царикевичем. Бывшая служанка, уже бывшая замужем, Марья Могонова, при допросе показала под присягою, что Хорошкевич действительно ее спрашивал о пропавших деньгах и бил кончуком, но никак более ее не мучил, не пек огнем, и на раскаленную сковороду босыми ногами не ставил.
Соседи тоже показали, что они хорошо знают семью Хорошкевичей и утверждают, что и покойный Василий и сын его Афанасий – люди добрые, честные, степенные; слышали они о пропаже денег у Хорошкевича и о том, что бил девку кончуком, но утверждают , что никаким другим мучениям не он ее подвергал.
Таким образом, Хорошкевич оправдался и даже участвовал в известном процессе прот. Цитовича. Но вот в это время случилось ему повенчать родственников из с. Тереховки, возникли недоразумения со вторым священником, явились обвинения с несовсем трезвом образе жизни, и в результате в 1754 году Хорошкевич оказался под запрещением.
Спустя год, 8 августа 1755 г., «имея жену и деток без способу до выживеня», он с плачем и стенаниями начал просить преосв. Георгия дозволить ему священнодействовать. Епископ исполнил его просьбу, после того как прихожане дали о Хорошкевиче одобрительный отзыв.
Но этот одобрительный отзыв не понравился комиссару гомельского староства Хелховскому и он подверг Хорошкевича систематическим преследованиям. Сначала, в 1756 году, комиссар истребовал от него 63 р. – «не знаю за якую вину», жаловался о. Хорошкевич. Затем, в следующем году отобрал уже «всю худобу власную: 12 волов, 10 коров, 5 коней» и т.д.. Между прочим «горелки кухов три, одна не полная на корхъ». Всю худобу обиженный оценивал в 214 рублей.
Прошол еще год, и Хелховский подверг православного священника телесному наказанию. Вот как пишет об этолм жертва польской культурности преосв. Георгию 28 марта 1758 года:
«За вину моюЮ в которой я был виноват, судил мене преосвященнеший наш архипастрырь, за которую вину я был каранем. Но комиссар Хелховский, не будучи контент судом вашего преосвященства, сказал мене взять в моем дому» И во замковый жолнер, и сельский войт с толпой «сторожей» врываются в дом священника, ведут своего пастыря под конвоем к войту и садят в арестантскую. На другой день священника жолнер забил в колодки и в таком виде отправил его, под конвоем же, в замок (35 верст). Так, в колодках, переправили его через Сож, заставили взбираться на прибрежные кручи, провели через город в замок и заключили «в ардигардню». Здесь Хорошкевич просидел под крепким караулом трое суток.
«Потом, пишет он далее, взято мене с ардигарде в страстной пяток римский и привели до комиссара. Оной комисар почал говорить с великою яростию на мене: «нашто ты парахию бунтуешь и суплеку писали до архипастиря, чтобы ты был при утятской церкви?»
«И казал мене за тое проводить за браму на мост и бить мене публично перед народом батожьем нещадно тыранско по голому телу. И четирех казаки мене держали. И комиссар прислал писара Островского, чтоб не польговали бьючи. И я в тот час ничего не помнил».
Так зазнавшийся поляк проявил свою «культурность» над беззащитным православным священником, виновным только в том, что прихожане на запрос епископа дали о нем благоприятный отзыв.
Мало этого: «после унятия чести и здравия» Хорошкевича, пан Хеловский выслал его и гомельского староства.
О. Хорошкевич, понятно, не получил никакого удовлетворения…..
