Василий (Касперович) Андреевич Дунин (Глушинский)-Борковский

Юридически король являлся верховным собственником всех ленных имений. В случае неисполнения владельцами повинностей по суду имение становилось выморочным и возвращалось королю. Подлежали конфискации и незаконно занятые земли, а также имения лиц, присвоивших шляхетские права. Санкция короля требовалась для любой сделки, связанной с ленным имением. Поэтому «книги метрики содержат большое число «привелеев» на выморочные имения и консенсов на цессию – передачу прав на имения».
Сам король не проводил учета и правомерной конфискации выморочных или находящихся в незаконном владении имений. Инициатива тут принадлежала шляхте. Обычно шляхтич, узнав, что имение стало выморочным или подлежит конфискации, сообщал об этом королю, просил его о пожаловании и во всех известных случаях получал соответствующий «привилей».
Последние предусматривали возможность конфискаций имений в случае неисполнения условий пожалований, ограничивали право распоряжаться полученной землей, фиксировали королевскую монополию на производство «лесных товаров» - золы, поташа, клепки, ванчоса (бруса) и добычу селитры. Судя по имеющимся источникам, для воеводства было более типично незаконное занятие свободных, но формально королевских земель. Из-за отсутствия владельцев земли дичали, пустели и зарастали лесом. Таким путем были многие шляхтичи пожалованы землей, в том числе и Александр Дунин.
В процессе перераспределения земельной собственности в результате земельных сделок и получения прав на выморочные имения сложилась структура феодальной земельной собственности, зафиксированная книгой подымного сбора 1650 года, исчисляемого по домам или дворам, согласно которой Дунины имели:
«Kasper GŁUSZYŃSKI (Dunin), majątek: Hamowo (włość małachowska), Borysowszczyzna (włość raczyńska), Obodrowo (Obodrewo, włość iwankowska)» (Маетность Хамово Молоховской волости он получил от польского короля Сигизмунда III Ваза (правил в 1587-1632 годы), Борисовщина Рачинской волости от Владислава IV Waza (годы правления 1632 - 1648), Ободрова Иванковской волости от короля Яна Кизимира (правил в 1648—1668 годах).
«Marcin DUNIN, majątek: Jurkino (Dymkino vel Dziemkino?), włość iwankowska, ujezd smoleński Włość iwankowska», (в 1650 году платил подымное с маетности Дзеркина в Иванковском стане).
Александр, сын Мартина до 1650 году платил подымное с маетности Милеева в Иванковском стане (4 дыма, 3 слободчика). Однако после 1650 года маетностью Александра Дунина уже владел другой шляхтич «Jan GIEŁDOWSKI, majątek: Milejowo (w r. 1650 własność Aleksandra Dunina), włość iwankowska, ujezd smoleński».

Шпиленко в книге «Материалы к родословию смоленского дворянства» показывает, что в сказке Казимира Шипневского (в православии Яков Савельев сын) за 1658 г. говорится: «за мною вотчина приданая жены моей и пасынка моего Ивана Кульнева (отец Ивана Андреевича Кульнёва выставил на защиту Смоленска кроме себя ещё одного челядника, но не был показан в реэстре вышедших в Польшу) в Смоленском у. Катынском ст. д. Подсосонья, да закладная жены моей вотчина да пасынка моего пана Глушинского… в Молоховском ст. д. Гамова». Согласно поданной сказке владения, усыновленных детей (пасынков), Яков узаконить не смог, так как родители [Анджея] Глушинского и Кульнева Ивана были неправославными и не находились на русской службе. По законам того времени маетности католиков в этом случае переходили в государственную собственность или к другим владельцам. Известен пример с Марией Константиновной Вонлярлярской, который говорит, что она «от нашей веры отстала» и сделалась католичкой, ходит молиться в костёлы, а исповедуется и причащается у ксендзов. После проведенного расследования, поскольку она отступилась «от благочестивой нашей веры зело изрядно», вотчины её отписаны на государя».
По этой причине, скорее всего, Шипневскому и было отказано в утверждении за ним владений Глушинских и Кульневых. Эти владения перешли к князьям Вяземским. Так, «…в сказке Кузьмы Колотнинского… написано: по грамоте из Приказа Большого дворца велено ему дать поместье в д. Борисовщине 5 дв». В архивном документе сделана сноска: «д. Борисовщина Рачинского ст. – со 169 г. (1660/1661) поместье служившей в полку Смоленской шляхты ветви кн. Вяземских, от которых через брак перешло к Краевским».
Кроме того, в сказке Шипневского есть сноска: «В 1660 г. двух его челядников повесили поляки в с. Досугове». Вскоре был убит и сам Яков (Жена его Варвара в 1668 г. показана вдовой). Его сын Богослав Яковлевич в 1683 г. бил челом, «да у меня ж отец мой Яков Шипневский служил вам, великим государям, многие годы и взят в полон в Литву, и за ваше, великих государей, крестное целование и за грубое слово к королю отец мой в полону казнён на смерть, и голова отсечена», и просил пожаловать его «за многую службу, за полонное терпение и за кровную смерть отца» его и за его службу, велеть его написать в стольники». Возможно все эти факты тесно связаны с судьбой Ивана Кульнева и Анджея Глушинского.
Анджей Касперович Дунин-Глушинский перешёл из католичества в православие, при крещении принял имя «Василий» и поступил на казацкую службу. Московское правительство было заинтересовано в зачислении смоленской безземельной шляхты и выходцев с Северщины («севрюки») на казацкую службу. Так, «представители «черниговской» ветки Богомольцев (Глушинских) прослеживаются на территории современной Черниговской области (Украина), а именно – в Козелецком уезде не ранее конца XVII – начала XVIII в. Бывшие литовские шляхтичи, перебираясь на территорию Гетманщины, находившейся в составе Московского царства, шли на службу в казачьи полки значковыми товарищами, получали от царской администрации земли с крепостными, ордена и чины».

Он сделал хорошую карьеру, а также подтвердил и приумножил свои земельные владения, в том числе и в селе Боровке, лишив её казаков «привилеев».
В начале 18 века крестьяне села Борковки жаловались на «привернение» их Василием Борковским из казачества в поспольство (нижнее сословие): «…пан Борковский, зостаючи сотником выбельским… письма (универсалы) от них отобрал… (ранее) служили боярско пану Борковскому, а потом в посполитство привернени…».
Смысл этой жалобы виден из нижеследующего послания: «Начальные люди теперь в войске малороссийском все поляки. При Обидовском, племяннике Мазепы, нет ни одного слуги казака. У казаков жалоба великая на гетманов, полковников и сотников, что для искоренения старых казаков, прежние вольности их все отняли, обратили их себе в подданство, земли все по себе разобрали. Из которого села прежде на службу выходило казаков по полтораста, теперь выходит только человек по пяти или по шести. Гетман держит у себя в милости и призрении только полки охотницкие (добровольные), компанейские и сердюцкие, надеясь на их верность и в этих полках нет ни одного человека природного казака, все поляки…».
Последние подтверждает версию, что Анджей (Василий) Касперович был сыном польского шляхтича Каспера Глущинского. «Тёмное детство» Василия Борковского, скорее всего, связано с необходимостью скрывать незаконное получение универсала от гетмана Ивана Самойловича на «отчистую маетность» (принадлежащую отцу) с. Борковку, а также владения отца, который не присягал царю Алексею Михайловичу, в Смоленском воеводстве. Историки приводят содержание царской грамоты, где сказано, что «Василию Касперовичу Дунину-Барковскому, войска Запорожского Черниговскому Полковнику и Генеральному Обозному, за многие службы в 1674 и других годах по грамотам Великих Государей Царей и Великих Князей Алексея Михайловича, Фёдора Алексеевича, Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича пожалованы и подтверждены деревни, на владение которых отец его имел право при Польских Королях, и универсалами Гетманов ему были надданы».
После получения Василием Борковским царской грамоты, не имеющей юридической силы, маетности отца Каспера Дунина вновь перешли к Шипневскому Михаилу Степановичу «с братом Григорием… сц. Холм с дд. Гамово…».
Показ дальнейшей истории черниговского полковника Василия Борковского (род Дуниных-Борковских внесён в 6-ю часть Черниговской родословной книги) выходит за рамки данного исследования и требует отдельного рассмотрения.

Об этой категории служивых говорится в наказе от Смоленских шляхтичей, живущих в Уфимском уезде, в учрежденную к сочинению проектов нового уложения комиссию (15 июня 1767 года) о нижеследующем: «Предки наши, будучи под владением короля польского, состояли в Смоленске, как по привилегии, пожалованной от польского короля, явствует, под черным знаменем панцирными боярами; …копию при сем вам прилагается, которую иметь вам во всяком сохранении. И как во оный гласит, те наши предки награждены были землями и угодьями… И сначала, по тогдашней здесь новости и пограничности, употреблялись против набегов и воюющих разных степных народов, и многие при сражениях со оными побиты и в плен побраны, а сверх оного вообще с казанскими и симбирскими дворянами в два крымские и в азовский походы, и в Белгород ходили. А 709 году Петром Матвеевичем Апраскиным наравне ж с казанскими и симбирскими дворянами набраны в сочиненные тогда вновь полки и ходили на Кубань, а по возврате оттоль в Харьков, и по разбору наравне с дворянами определены в Преображенский и Смоленский полки, а оставшие здесь, как и выше значит, при содержании здешней границе и поныне в разных полках служили и ныне служат, что вам к сведению приписуется, и о наличных фамилиях наших список прилагается, дабы вы, в случае потребности, обо всем знать и обстоятельно изъяснять могли». Среди этой шляхты отмечены: Кирило Лазарев сын Дунин, крестьянин деревни Гусельниково (пермские земли); Давыд Федотов сын Дунин, житель Нового Усолья (Закамская), 1711 г.; Иван Дунин, капитан лейб-гвардии Преображенского полка (1794 г.) и многие другие.
Привилегией смоленской шляхты было и то, что их владения не ограничивались размерами. Если служившие в Смоленском рейтарском полку получали на свое содержание по пять крестьянских дворов (если по переписи дач «буде за кем сверх пяти дворов явятся, лишних отдать беспоместным рейтарам»), то смоленской шляхты эти ограничения не касались.
В работе «полк Смоленской шляхты» А. Трофимов пишет: «Как и все российское дворянство, смоленская шляхта несла военную службу и составляла особый конный полк Смоленской шляхты. Польские шляхтичи, перешедшие после освобождения Смоленска на службу к Московскому государю, образовали Шляхту Смоленскую, состоящую из отдельных уездных корпораций». Шляхтич считался польским дворянином. Но уже тогда понятие это распространялось и на дворянство не польское – не высшего разряда и не слишком большого достатка. Любопытны пословицы, приводимые к словам «шляхта», «шляхтич» В. И. Далем: «Гол, да в шляпе – тот же шляхта», «Хоть шляхтич дробной, да породы доброй». Последнее можно было отнести и к Шляхте Смоленской.Не все списки шляхтичей сохранились. Архивные документы содержат сведения только на тех лиц, которые были в списках побитых, проходили по наличным смотренным спискам и сказкам, включены в переписные книги. Хотя семьи того времени в среднем состояли из 5-7 человек, многие из которых не были показаны в сказках или учтены в переписных списках по различным причинам. «Точное число сыновей или дочерей при отце в сказке не указывается. Очевидно, что даже собственная сказка ближайших родственников об отсутствии других детей, братьев или сестёр, особенно от разных браков и при наследовании или разделе имения, не всегда может быть безоговорочно признана верной и окончательной. Примером тому служат нередкие случаи. Когда брат «забывал» указать брата, а мать – родную дочь, «потому что она её не любит» и т. д.». Кроме того, шляхта имела привилегии необязательной военной службы в полку; и от неё не требовалось показывать свои сказки. Характерным примером является судьба Петра Васильевича и Николая Алексеевича Дуниных, которые находились на службе в заграничной армии. «Шляхта которых в Смоленском уезде не сыскано, а значно что они живут смоленских пригородов и иных русских городов в уездах и поместьях и вотчин в Смоленском уезде нет».

Известно, что при подборе командных лиц – хорунжий, поручик, ротмистр, генеральный поручик, а тем более полковник, Сенат требовал кандидатур «по фамилии достойных, состояния доброго». Поэтому высшие чины в полку стали занимать преимущественно представители знатных фамилий.
При разборе Смоленской шляхты князем Оболенским в 1755 году показан шляхтич поручик Алексей Алексеевич Дунин. «В 1722 и 1727 годах был при отце недоросль. В 1738 году при отце, от роду ему 17-й год. В 1755 году, показан 1-й роты 1-й стан, «а сказкою показал, что он природный из Смоленского шляхетства от взятия города Смоленска из-за короля польского под Российскую державу, прадед его Александр Мартинов, дед Василий Александров и отец Алексей Васильев дети Дунины служили в полку Смоленской шляхты и в прошлых годех померли, а он, Алексей, начал служить в том же полку Смоленской шляхты с 738 года, от роду ему 32 года, детей у него мужеска полу не имеется, жительство имеет в Смоленском уезде в Бережнянском и Ивановском стане написанных по второй ревизии мужского пола 40 душ».
Поручик, подавал прошение в Смоленское дворянское депутатское собрание о внесении рода в родовую книгу, показав, что от роду ему 65 лет, имения за ним состоит Смоленской округ наследственного в деревне Семиричах мужского пола 19, женского пола 20 душ.
Определением дворянским депутатским собранием 2 декабря 1791 г. Алексей Алексеевич вместе с родом внесён в 2-ю часть (военное дворянство, приобретенное чином военной службы) родословной книги Смоленской губернии.
Алексей Алексеевич был женат на Авдотье (Евдокие) Исаевне Ловейко. По его челобитной, дана ему 29 мая 1768 года выпись на имение, купленное его тёщей Натальей Ловейко у своей сестры, «за неотысканием» купчей «по смерти оной тёщи». Единственного из шляхты Дуниных в архивных документах показаны все его дети: Елена (1756), муж – Николай Михайлович Храповицкий (1744), надв. сов.; Анна (1758) воспитанница Смоленского института благородных девиц, муж – Василий Борисович Туркестанов, кол. сов. директор Смоленской экономии ; Фиона (София) Алексеевна (1766), муж – Иван Иванович Гедеонов (1761), капитан, Смоленский у. судья в 1803-1805 гг.; Николай (1791) показан 23-х лет, холост, находится в заграничной армии в артиллерии поручиком; Надежда (1791) показана девицей 22-х лет.
За свою службу шляхетство жалованья не получало, «содержатся оные своим коштом, а из казны на них расходу не бывает», только если задерживались в строю на зиму, что бывало нечасто, полагалось жалованье.
Формы у полка не было, одевались по своему усмотрению и достатку, вооружение было разнообразным, «к какому кто изобык».
Тем не менее, полк участвовал во всех войнах конца XVII - начала XVIII веков, отличился своей стойкостью под Чигирином, в Крымских и Азовских походах. В составе корпуса под командованием смоленского воеводы, затем губернатора Салтыкова он участвовал в Северной войне. За отличия в Нарвском походе Петр I пожаловал полку Похвальную грамоту, чем шляхта «весьма гордилась».