Папины воспоминания

Сегодня ровно месяц, как мой отец Николай Александрович перешел в Жизнь Вечную. Всего десяти дней он не дожил до 88-летия. Когда были силы и настрой, он разрешал мне записывать короткие истории из детства, отрочества, молодости. В этом году удалось напечатать как фотокниги два сборничка этих воспоминаний, иллюстрированных сохранившимися семейными фотографиями, сканами архивных документов и найденными в интернете изображениями мест, о которых шла речь. Внуки прочли книжки на одном дыхании и просили продолжения. Папа был вдохновлен признанием потомками важности такого труда и интересом к его далекой и в то же время совсем не давней юности. Жаль, что очень многое так и не успели записать.
Радуясь видимому результату своих последних трудов, папа интересовался, прочтет ли его немудреные мемуары кто-нибудь еще. Я спрашивала его позволения напечатать их здесь на форуме, но отец промолчал. Однако, как мне кажется, эти записки должны увидеть свет для большего числа читателей. При этом воспоминания, касающиеся третьих лиц, будут опускаться, фамилии сокращены, а из иллюстраций останутся только видовые. Надеюсь, папа не обиделся бы на меня за такую публикацию.

Дорогие мои, если появятся какие-либо вопросы и дополнения - прошу писать в "личные сообщения". Если возникнет непринужденное желание помянуть о упокоении р.Б. Николая и пожелать ему прощения грехов и Царствия Небесного, - примите от меня особую благодарность.

С уважением, Елена

Наш дом был слева от дороги, сразу за часовней. В доме две комнаты, большая и маленькая. Я жил в маленькой. Огород находился справа от ворот, напротив входа в дом. В огороде росли морковка, свеколка, лук и огурцы – как у всех. Пока огурцы не взошли, их накрывали стеклышками. Цветы – маки и что-то еще – тоже росли в огороде. Наш участок был маленький, кустов и деревьев не помню. «Семейными» яблонями славился бабушкин сад по другую сторону улицы, чуть подальше к Трубочке. Одна яблоня у бабушки была высокая, с очень красивыми яблоками желто-розовой окраски, другая пониже, но тоже с аппетитно-красивыми яблоками.

Отец выкопал у нас во дворе колодец и развел белых кроликов. Они жили в сарайчике рядом с лошадью*. Там же стояла небольшая телега. Лошадь кормили, вешая торбу. Были у нас еще белая кошка Мурка и пес Арапка, неопределенной масти, с пушистым хвостом, полным колкушек. Очищался пес от колкушек только зимой.

Позади огорода, за часовней, находился пруд с лягушками и тритонами. Головастиков мы с мальчишками ходили ловить в какое-то другое место. За прудом росла черемуха, а дальше простиралось колхозное гороховое поле, на которое мы периодически делали налеты, набивая пазухи стручками. Весной всегда было много одуванчиков, из которых девочки плели венки.

Бабушкина семья жила в конце слободы, в последнем или предпоследнем доме под номером 78. Бабушка Василиса Яковлевна отличалась добротой и приветливостью, зато дед Николай Прокофьевич был довольно суров. Он всегда ходил в фуражке и любил читать мне нравоучения, что-то постоянно внушая. Еще помню, как он подшивал валенки, и что у него было ружье. Говорили, что до революции он был урядником. Бабушка и дедушка жили с семьей своего младшего сына Ивана Николаевича, у которого жену звали, как и мою маму, Зинаида Васильевна. У них было две дочери: Нина и Валя. Когда дядя Ваня приходил к нам в гости, все усаживались на кухне и пели под мамину гитару: «Соколовский хор у яра был когда-то знаменит, Соколовского гитара до сих пор в ушах звенит». У отца с матерью любимыми песнями были «Хаз-Булат удалой», «В глубокой теснине Дарьяла», «Не для меня придет весна».

---

*Рыжая кобыла Маруська, 1925 г.р.
План Никольской слободы, 1901 год. Фрагмент, восточная часть. Часовня - слева, помечена желтым крестиком.

До войны часть населения болела малярией, которую лечили желтыми таблетками – хиной. В нашей семье никто малярией не болел, но хину зачем-то пили. Для избавления от других болезней иногда пользовались забытыми сейчас лекарствами. Как-то раз у меня, пятилетнего, был кашель. Его тогда лечили «каплями датского короля». Мать достала коричневый пузырек, дала из маленькой ложечки выпить, убрала пузырек на полку. Я подсмотрел - куда, потому что капли мне понравились, и когда мама вышла за водой, подставил табуретку или стул, достал пузырек и выпил залпом. А это оказался йод. От боли в животе я упал и катался по полу. Мать, видя такую картину, давай мне промывать желудок. На мое счастье, пришла женщина – разносчица молока, и они вдвоем меня отпоили молоком и водой, промыли желудок.

Когда мне было пять или, скорее, шесть лет, мы однажды играли в городки, одна сторона слободы против другой. Я только установил фигуру и еще не успел отойти, как Тамара К. метнула биту и попала мне в лоб. Увидев это, она засмеялась, а у меня потекла кровь. Ребята оказали первую помощь, залепив рану подорожником. Уже дома мама сделала настоящую перевязку и пошла к К. побеседовать с Тамарой. А у меня метка на лбу осталась на всю жизнь.

Как я уже рассказывал, справа от дома, если смотреть на улицу, стояла часовня с церковным имуществом. Туда иногда подъезжала телега, и люди, одетые по-церковному, переносили какие-то вещи. Мы однажды сделали рогатки и выбили все стекла в часовне на спор, кто выбьет больше. На другой день пришел дядя в черной одежде, поговорил с отцом; отец достал бумажник, отсчитал сколько-то денег и передал их «монаху», а мне всыпал ремня. Больше рогатку я в руки не брал.

Еще одну выволочку от отца я получил за чайник. Однажды к нам пришли две сестры-монахини, молодая и постарше. Помню, что одну из них звали Тамарой. На кухне они о чем-то поговорили с отцом и перед уходом оставили на столе прохудившийся оловянный чайник. Отец его запаял и ушел на работу. Как только мама отлучилась из дому, я взял этот чайник и поставил его в печь. Мать, вернувшись, растопила печь и собралась готовить. Как оправдывались перед монахинями родители, когда увидели, что от чайника остались только оловянный ручеек и кучка «стружки», я не знаю.

Помню, как по шоссе в сторону Москвы по праздничным дням проходили духовые оркестры, играя марши. Мы, мальчишки, маршировали во главе оркестра и позади него. Дойдя до Синего моста, все поворачивали обратно. Вернувшись в слободу, мы собирались у часовни, что рядом с нашим домом, и спорили, кто лучше прошел.

---

Тихвинская часовня. современное состояние
Аэрофотосъемка 26 июня 1941 года района Никольской слободы. Справа вверху Синий мост.
Источник: https://vk.com/club12011186

Лет с шести в мои домашние обязанности входило проверять, закрыта ли на ночь калитка, пропалывать огород, ходить за молоком и за керосином.

В сентябре 1940 года пришло время учиться. Школа находилась за мясокомбинатом, слева от Московского шоссе, на насыпном холме, тогда как вся прочая местность оставалась болотистой. Здание школы было одноэтажным, в плане квадратным, на четыре класса, с первого по четвертый.
Я попал в первый класс, где было 25 учеников и учительница Александра Георгиевна Пелёва, лет тридцати, как сейчас кажется.
Меня посадили в левый ряд у окна за третью парту с конца. Соседку по парте звали Ида, она оказалась кривлякой, и учительница пересадила меня ближе к своему столу. Другими одноклассниками были Коля К. да еще Петя М., который сидел сзади с Валей К., очень красивой девочкой. Петькин отец жил с семьей при собственной кузнице. Остальных родителей одноклассников я не помню.

Из предметов у нас были чистописание 86-м пером, арифметика, пение, чтение, рисование, физкультура. Тетрадки в косую линейку и в клеточку нам выдавали в школе. Чернила тоже выдавали, наливая в чернильницу на парте. Учебники покупали сами и носили их в портфеле, которым иногда «перемахивались» по дороге. Потом все учебники мы оставили школе, сдали завхозу. Моя «Арифметика» оказалась очень потрепанной. В начале учебного года отец проверял у меня уроки, но потом перестал, потому что учился я на «отлично».

Начало войны

Однажды летом в воскресенье я проснулся, а мать плачет. Спрашиваю:
- Мама, что ты плачешь?
- Сынок, война! Немцы напали на нас. У нас мало пушек, чтобы отразить нападение. Театры строили, а про пушки позабыли.
- А где папа?
- Он пошел в военкомат.

Папа вернулся веселый, сказал, что обещали взять на войну добровольцем*. Он ушел на фронт шестнадцатого июля.

Стояло теплое лето с хорошей погодой. Для меня образ жизни поначалу изменился не очень сильно. В доме стали занавешивать окна для светомаскировки, и, как и в других домах в слободе, поселился какой-то военный. На Тихвинском кладбище были вырыты окопы, и стояла зенитная батарея. Взрослые ругались, что война нарушила вечный покой предков. Когда случались налеты немцев**, мы прятались в часовню по соседству с нашим домом, а зенитки с кладбища били по самолетам.

---

*Александр Николаевич из-за ранения в финскую войну был ограниченно годным, к тому же до середины августа 1941-го по возрасту не подлежал призыву. Команда 312, отправленная Новгородским РВК в сторону Ленинграда, состояла из санинструкторов, санитаров, сапожников, поваров и парикмахеров. Место службы, как и дату выбытия санитара-красноармейца А.Н.Б. установить не удалось. Он пропал без вести то ли в 1941, то ли в 1943 году.



**Налеты на Новгород начались 8 июля 1941 и производились ежедневно до 19 августа 1941, по несколько раз в день группами по 100 и более самолетов. 14 августа начался артиллерийский обстрел города, продолжавшийся 5 дней.

Т.Н.Гиппиус. У призывного пункта в Новгороде. 1947
Т.Н.Гиппиус. Эвакуация из Новгорода в 1941 году.

Источник: https://vk.com/club12011186