Будни войны

В апреле 1942 суточная норма расхода боеприпасов, установленная в 1 ударной армии, составляла 5 патронов на винтовку, 50 патронов на пулемет, 5 снарядов на орудие полковой артиллерии. По воспоминаниям начштаба 129 сд, вся ее артиллерия могла расходовать только 18 снарядов в сутки да и то в случае крайней необходимости.
Генерал Захватаев наградил бойца медалью "За боевые заслуги" за то, что тот принес на себе суточный паек сухарей на взвод.

Из книги А.Симакова "Демянский плацдарм. Противостояние 1941-1943гг." с.303

Донесение № 13848 штаба 1 гв.ск от 27.06.1942
Конец апреля 1942. В графе "Причина выбытия" - умер от истощения

http://www.obd-memorial.ru/html/info.htm?id=51036203
http://www.obd-memorial.ru/html/info.htm?id=51036206
http://www.obd-memorial.ru/html/info.htm?id=51036207
http://www.obd-memorial.ru/html/info.htm?id=51036210
http://www.obd-memorial.ru/html/info.htm?id=51036211

---

К концу апреля в 44-й стрелковой бригаде оставалось всего 52 человека, в 41-й - 50 человек, в 116-й - 115 человек, в 27-й - 150 и в 47-й стрелковой бригаде - 44 человека.

Из книги А.Симакова "Демянский плацдарм. Противостояние 1941-1943гг." с.308

Теперь и, наконец, вкратце о моей жизни, которая «проста, но чересчур, но убедительна, но слишком»!! Я сейчас на передовой, на главном участке, немцы примерно в километре от нас, — в деревне. Бомбят и дубасят минами ежедневно, но приходится им чрезвычайно туго. В атаку ходят пьяные и только один раз в своей жизни. Вообще же не вылезают из земли.

Я сейчас на самой передовой линии, в овраге, болотистом, сыром, всего в каких-нибудь 500-700 м от деревни, из которой нам на днях предстоит выбить немцев. В блиндажах, окопах, траншеях — грязь, глинистая, липкая, иногда вода «по щиколотку», сутками идет дождь и, тем не менее, не унимаются мириады комаров, в воздухе стоит непрекращающий зудящий гуд от их стай, нет покоя ни днем, ни ночью — все лицо в укусах, зудят руки; в сапогах хлюпает вода, шинель, гимнастерка, рубаха — все насквозь пропитано водой, все тяжелое, липкое. Ночью дрожишь от холода, днем постоянно настороже, — методический минометный обстрел, пулеметные очереди, гавкают в болоте мины, взвизгивают шальные пули. Но это все ерунда, - в наступлении куда хуже!
Спускается вечер, лениво качаются ольховые кусты на фоне серого, ровного, бесконечно тоскливого неба. Моросит дождь. Тишина — она неприятная, нервная. Только вдали где-то грохает батарея. Я только что поужинал: вермишелевый суп с консервами и пшенная каша. Мой связной разжег в полублиндаже-полушалаше, в котором мы живем, костер в маленькой печурке. Сижу, грею спину и пишу

Я вот уже больше недели опять на передовой — «у дела», что называется. Сравнивать с тем, что было в июне-июле, нельзя. Беспрерывность и усердие «перепалок» подогревают нервы. Но я «удивительно» спокоен и ровен. Много смеюсь. Не поверишь? Но это важно и это нужно, главным образом, для тех, над коими я поставлен командовать. Удивительное свойство людей русских: рядом с командиром они чувствуют себя будто в совершенной безопасности, а в неприкосновенности командира они уверены всем своим нутром. Это хорошо! В этой их уверенности черпаешь силу и волю, и спокойствие, а в этом, особенно в последнем, — сила всех остальных.

Я давно уже на передовой, где властитель дум и жизни — его величество случай. Он большой забавник. Позавчера, например. Утром, как всегда, обходил выдвинутые вперед точки. На одной из них, удостоверившись, что все живы, порасспросив и пошутив, собрался уходить. Поставил ногу на край траншеи, чтоб выпрыгнуть. «Товарищ лейтенант, подождите — я закурю» (это мой «адъютант», связной, который всегда рядом). Ну-ну. Я опустил ногу. Две-три секунды... резкий шарахающийся звук заставил меня распластаться на дне траншеи. Снаряд разорвался в 5 метрах от тропинки, по которой мы с Дорошевичем должны были перебежать к кустам, чтоб идти к следующей точке. Не захоти Дорошевич покурить, что бы от нас с ним осталось!
Или. Стою возле блиндажа — моего КП, опершись локтем о сучок обгрызанной осколками елочки. Вжик-вжик, и елочка валится мне на голову: две крупнокалиберные пули перебили ей ствол на уровне моего плеча.
Вчера вечером боец достал где-то новую каску. Я беру ее у него из рук и надеваю себе на голову — примерить. Джень — пуля, ударившись о каску, рикошетом отскакивает, шарахаясь по кустам.
Или. Идем вдвоем по лесу. Знакомый, ничего доброго не предвещающий звук бросает нас на землю. Снаряд на излете оглушает нас подобно усиленной в 100 раз заводской сирене, пропахивает глубокую борозду в трех метрах перед нами и замирает. Не разорвался. Он примерно 80 см длиной и около 30 толщиной. Представляешь, какое «впечатление» произвел бы он на нас, если бы его взрыватель не оказался неисправным?! И т. д. и т. п.
Авиации почти нет. Только два шакала «Мессеры» то и дело снуют над нами, пара «костылей»-разведчиков на день («Хейншель»-126) и вертлявая проститутка «рама» (двухфюзеляжный «Фокке-Вульф» 198), которая однажды посшибала котелки перед нашим блиндажом: Дорошевич принес завтрак, сам спустился в блиндаж, в это время — бомба неподалеку и взрывной волной... пришлось варить заново.
Настроение бодрое, сильное.

Моя жизнь. С передовой я снялся. Двинулся было отдохнуть, но на другой же день получил новую задачу. Прежде чем выступить, ездил верхом осматривать местность. Проехал много деревень, вернее, тех мест, которые на карте обозначены деревнями. Какая страшная картина разрушения! А какой ужас будет после войны, когда люди вылезут из своих землянок на свет божий и поймут, что война кончена, и теперь надо опять жить. Ни кола, ни двора, ни мужика!
Теперь я во втором эшелоне. Будет немного поспокойнее. Живу в прекрасном блиндаже, который, может быть, не спасет от снаряда, но от дождя и холода — вполне. Я научился находить уют, куда бы меня ни занесла судьба — т. е. воинский приказ.

Стемнело, и я ожил. Восьмой день творится это светопреставление. Скоты, — если бы не самолеты, они не продвинулись бы и 10 метров. А то ведь с зари до зари. Сотни.
Всякие эти хейнкели, юнкерсы, мессершмитты, фокке-вульфы. Один за одним камнем падают вниз и метрах в 50-40 от земли изрыгают из себя бомбы. По 8-12 штук. Как только земля держит: ведь в воронку целую избу можно упрятать! И ведь — скот — в пике идет, стреляет из всех пушек и пулеметов, из пике выходит — ревет и опять лее стреляет. Так целый день. На каком-нибудь 10-ке кв. км. И был бы порядочный народ: а то появятся 5 наших истребителей (ихних 100) — и небо на несколько минут становится совершенно чистым, но — ведь всего несколько минут.
А ночь — наша. Пугни их — и они от одного «ура» побегут дальше, чем они прошли днем по сплошь изрытой воронками земле.

Из книги: А.С.Черняев. 40 писем с фронта. Москва, ООО «Издательство "Собрание"», 2007.

В центре внимания начальника политотдела была массово-политическая работа. Проводилась она на маршах и в окопах, перед боем и на отдыхе - словом, там, где позволяла фронтовая обстановка. Старший преподаватель Военно-политической академии имени В. И. Ленина полковник М. К. Гордиенко, бывший военком отдельного пулеметного батальона нашей дивизии, с благодарностью вспоминает те дни, когда ему пришлось работать под руководством К. А. Бирюкова.

«Наша дивизия, - вспоминает Гордиенко, - ведя тяжелые бои, овладела деревней Сутоки, форсировала реку и активно расширяла захваченный плацдарм. Рядом с нами с правой стороны действовала 129-я стрелковая дивизия.

У фашистов оставалась узкая полоса, шириной не больше двух километров. По ней проходила единственная шоссейная дорога, по которой они перебрасывали свои войска, технику и продовольствие. Потеря ее грозила немцам гибелью всей демянской группировки. Немцы вынуждены были спешно перебрасывать сюда свежие воинские части, авиацию, артиллерию. Готовились к контратакам.

Первый удар они нанесли по 7-й гвардейской дивизии. Ценой больших потерь неприятелю удалось вклиниться в советские боевые порядки примерно на семь километров. Нависла угроза окружения некоторых наших частей. Командование дивизии решило отойти на заранее подготовленные рубежи. Правый фланг прикрывал один стрелковый полк, а с фронта - пулеметный батальон, которым командовал капитан Булошкин.

Немцы все более и более усиливали натиск, пытаясь окружить наших добровольцев и их соседей. Наша дивизия была прижата к реке Ловати. Обстановка сложилась тяжелая. Но, несмотря на это, моральный дух наших бойцов был высоким.

В те критические минуты командир дивизии генерал-майор Анисимов, комиссар полковник Лазарев и начальник политотдела подполковник Бирюков личным примером укрепляли стойкость бойцов, их мужество, они сами все время находились в боевых порядках».

Чтобы сломить сопротивление наших добровольцев, фашисты стали сбрасывать листовки, призывавшие к сдаче в плен.

Лживая фашистская пропаганда возымела обратное действие. Московские добровольцы еще сильнее стали истреблять гитлеровцев. В те дни начальник политотдела Бирюков, все партийно-комсомольские работники находились в подразделениях, разъясняли воинам провокационный характер вылазки фашистов.

На эти провокации добровольцы отвечали двойным ударом по врагу, вступали в ряды Коммунистической партии.

Однажды на привале во время большого марша в 528-м полку состоялся митинг, на котором присутствовал Бирюков. Он говорил о бесстрашных подвигах коммунистов нашей дивизии, об их ненависти к фашизму. Слова начальника политотдела задели за живое каждого воина.

После митинга многие бойцы и командиры написали заявления о приеме их в ряды партии или комсомола. Уже в первый день на участок, занятый этим полком, немцы совершили 27 контратак. Все они были отбиты. Недавно принятый в члены партии лейтенант Лебедев проявил в бою образец мужества и отваги: будучи раненным, он отказался идти в медсанбат, продолжал руководить боем.

В критическую минуту лейтенант сам лег за станковый пулемет. Подпустив наседавших фашистов на близкое расстояние, Лебедев открыл по ним огонь. Поле боя было усеяно трупами гитлеровцев. Но у храброго воина кончались патроны, а немцы наседали. Тогда сандружинница Вера Лебединская под огнем противника с раненым бойцом отправилась в тыл. Вернувшись, она принесла коробки с пулеметными лентами. Гитлеровцев отогнали.

Все же немцам удалось на участке, охраняемом воинами во главе с лейтенантом Оськиным, несколько вклиниться в наши боевые порядки. Нависла угроза окружения. Но молодой коммунист не растерялся. Он организовал круговую оборону. Когда фашисты поднимались в атаку, Оськин и его боевые друзья открывали по ним шквальный огонь. Наши воины с честью выдержали бой и вырвались из огненного неприятельского кольца.

Из воспоминаний: ПЕРВЫЙ НАЧАЛЬНИК ПОЛИТОТДЕЛА. К. Силохин, помощник начальника политотдела 120 стрелковой дивизии по комсомолу
http://3mksd.ru/ts126.htm#m16

Об учете потерь

Далеко не благополучно решался вопрос учета потерь без вести пропавших. Об этом говорит приказ НКО от 12 апреля 1942 года: "Учет личного состава, в особенности учет потерь ведется в действующей армии совершенно неудовлетворительно. На персональном учете состоит в настоящее время не более одной трети действительно убитых. Данные персонального учета пропавших без вести и попавших в плен еще более далеки от истинных. Все это говорит за то, что со стороны штабов армий и фронтов не установлено должного контроля за учетом и представлением указанных сведений."

По воспоминаниям участников тех боев, прибывающее пополнение в списки зачастую не заносилось.

Вот отрывок из письма бывшего начальника штаба 1317 полка 202 сд подполковника А.П.Шувалова от 16.07.1974 года, направленное брату Серафима Григорьевича Штыкова Виктору:
"Я работал начальником 4 отделения штаба дивизии с марта по август 1942 года. Учет потерь личного состава был запущен, списки о потерях в вышестоящие штабы не представлялись. На мою долю досталось привести в порядок учет потерь с первого дня войны и до дня вступления в должность. К июню месяцу я наладил образцовый учет по личному составу и за это был награжден часами. Когда я приходил подписывать списки безвозвратных потерь, то Серафим Григорьевич страшно переживал, что дивизия несет такие потери в личном составе. С начала войны и к июлю 1942 года через дивизию прошло 42 тысячи человек".

Широко известный образец "смертного медальона" был введен приказом НКО № 138 от 15 марта 1941 года. Он представлял собой бакелитовый или эбонитовый пенал небольшого размера черного цвета шестигранной формы с завинчивающейся крышкой. Внутрь вкладывались два листка бумаги, свернутые в трубочку. На этих листках военнослужащий должен был записать свои личные данные и адрес родственников. В случае гибели военнослужащего на поле боя, перед погребением один экземпляр сдается в штаб части, а другой остается в медальоне при покойном.

Приказом НКО № 376 от 17.11.1942 эти медальоны отменяются и исключаются из табелей снабжения.

7 октября 1941 года приказом НКО № 330 вводятся красноармейские книжки для удостоверения личности красноармейцев и младших командиров, однако исполнение приказа затянулось. Большая часть рядового состава не имела красноармейских книжек, а выданные бойцам не учитывались. Вопрос фотографий не был решен вплоть до конца войны.

Из книги А.Симакова "Демянский плацдарм. Противостояние 1941-1943 гг." с.146-147.

http://www.soldat.ru/doc/origi...k&id=3

Из Википедии:

Приказы народного комиссара обороны СССР
Дата Приказ НКО
24.01.1917 Первая Мировая война. Введён шейный знак для опознавания убитых и раненых.
14.08.1925 Введён медальон. Выдаётся по прибытии в часть одновременно со служебной (красноармейской) книжкой.
25.08.1937 Медальон отменён. Осталась красноармейская книжка.
21.12.1939 Приказ НКО № 238. Введён медальон и инструкция о порядке пользования медальонами в военное время.
20.06.1940 Отменена красноармейская книжка и смертный медальон.
15.03.1941 Введён медальон и новое положение о персональном учёте потерь и погребении погибшего личного состава КА в военное время. За основу документа взято положение приказа НКО № 238 от 21.12.39 г.
07.10.1941 Введена красноармейская книжка в дополнение к медальону.
17.11.1942 Медальон отменён. Мотивация — достаточно красноармейской книжки. Некоторые военнослужащие по личной инициативе продолжают хранить медальоны.