Протокол.
1906 года января 11 дня судебный следователь 1 <> Сергачского уезда <> в д. Тарталеях Княгининского уезда допрашивал в качестве свидетеля с соблюдением 307 и 441 ст. Уст. Угол. Суд., нижепоименованного, который показал:
Я, Алексей Николаевич Званцев, 38 лет, православный, потомственный дворянин, живу в своем имении при дер. Тарталеях, Княгининского уезда, Нижегородской губернии.
В сентябре месяце 1897 года скончался мой родной дядя, Петр Иванович Званцев, владелец имения и усадьбы при с. Селищах Чукальской вол. Сергачского уезда. Наследниками после него явились я и мои родные братья Иван, Петр, Сергей, Николай. Вся доставшаяся мне с братьями земля была поделена нами почти поровну, причем на мою долю досталось 450 десятин. Усадьба была поделена пополам между мной и братом Сергеем Николаевичем. Брату досталась «передняя» часть усадьбы с большим домом, конным двором и двумя амбарами, а я получил «заднюю» часть усадьбы, с скотным двором, двумя избами и амбаром. Кроме того, на переднем дворе я получил так называемый флигель, подлежащий сносу. Каменная, крытая железом, с листовым железным <подом ?>, сушилка осталась у нас в общем владении, а чрез 6 лет она должна быть либо нами, либо из сонаследников выкуплена за 1000 рублей, или же продана, для распределения вырученных от продажи её денег между сонаследниками. Вновь построить и оборудовать такую сушилку стоит рублей тысячи три. Скотный двор состоит из двух длинных каменных, крытых железом зданий, пространство между коими представляет из себя крытый двор. Постройка такого двора в настоящее время обошлась бы тысячи в 4 рублей. Находившийся на доставшейся мне части усадьбы молотильный сарай, крытый тесом, по углам имел 4 каменных столба, стены у него были из дубового заборника, промежуточные столбы в стенах его были тоже дубовые. Сарай этот с бывшей в нем молотильной деревянной машиной стоит до 2000 рублей. В одной из расположенных близ скотного двора изб была людская и <тележник ?>, а в другой – помещение приказчика и ледник. Эти избы, бревенчатые, крытые тесом, стоили по 400 рублей каждая. Флигель, расположенный около дома Сергея Николаевича, был двухъярусный, 27х17 аршин, бревенчатый (сосновый и липовый), крытый железом. Такая постройка обошлась бы тысячи в четыре. Вступив в сентябре 1897 года во владение доставшейся мне после дяди частью имения, я продолжал вести на ней хозяйство в порядке, принятом у моего дяди, наследодателя: сняв осенью урожай, я тогда же сдал всю пашню в обработку местным селищенским крестьянам, насколько помню, по существовавшим тогда ценам, 16-17 рублей за круг (?). До 70-ти десятин доставшейся мне луговой земли я сдал тем же 40-45 местным крестьянам, кои взяли у меня пашню, в испольную обработку. Сам я продолжаю жить в имении при д. Тарталеях, верстах в 70-ти от Селищ, а в имении при Селищах хозяйство у меня вел приказчик. После первого урожая я перешел на испольную систему, причем земля отдавалась тем же из Селищенских крестьян, кои обрабатывали ее и раньше. Прежде, при обработке земли за деньги, крестьяне должны были в некоторых случаях нам прирабатывать, например, давали с десятины подельщика, при переходе же на испольную систему этот «приработок» был отменен, за то испольники из 70 десятин лугов 10 обрабатывали сами, а прочее количество косили исполу. По жалобам приказчика на неаккуратную обработку испольниками земли, на неисполнение ими условий договора, заключавшегося мною в волостном правлении, на дерзкие обращения с ним, приказчиком, я предоставлял последнему неисправных испольников вычеркивать и выбирать новых. Первым приказчиком у меня был Водясов, служивший у моего дяди-наследодателя подручным при управляющем. Ни при Водясове, ни при его преемнике никаких крупных недоразумений с испольниками не было (кроме двух-трех случаев исключения неисправных работников). В 1902 году селищенские крестьяне стали торговать у меня землю. Первоначально никаких условий продажи не обозначалось, неизвестно даже было, все ли селищенское общество купит землю, или для покупки составится товарищество. Предложение этой сделки было с моей стороны, причем я назначал по 160 рублей за десятину (оставляя за собой право снести все хуторские постройки). Крестьяне сначала предложили мне 150 рублей, а потом сбавили до 140, очевидно, выяснив, что я оставляю за собой право на снос построек. Переговоры начались у нас еще в 1901 году, а цена в 140 рублей за десятину была назначена крестьянами в 1902 году. Весной 1902 года товарищество селищенских крестьян приторговало у брата моего Петра Николаевича землю по 110 рублей (цену называю приблизительно), так что, когда я приехал в Селищи в том же августе, то крестьяне неохотно вступали со мной в переговоры относительно приобретения у меня земли и ставили разные неудобные для меня условия. Я вынужден был тогда заявить, что считаю себя вправе продавать землю другим покупателям, если таковые явятся. Ведение хозяйства на 1903 год осталось прежним, то есть крестьяне продолжали испольничать на вышеупомянутых прежних условиях. В начале сентября месяца 1903 года ко мне в Тарталеи явились уполномоченные крестьяне с. Андреевки Курмышского уезда и сторговали у меня селищенскую землю по 136 рублей с копейками за десятину, причем дали мне 70 рублей задатка. Чрез день-два в Тарталеи явились уполномоченные крестьяне с. Селищи с просьбой продать землю им по цене, за какую сторговали Андреевские. Ввиду того, что сделка с Андреевскими была оформлена выдачей задаточной расписки, селищенским было отказано. Когда моя жена приехала в Селищи заключать чрез Чукальское волостное правление (старшина и волостной писарь выезжали в Селищи) договор о продаже земли Андреевским крестьянам, вместе с уполномоченными последних явились уполномоченные и Селищенских крестьян, причем Андреевские заявили, что они согласны уступить землю Селищенским крестьянам, если только на это согласны будем мы. Жена, имевшая от меня на продажу земли доверенность, приняла это предложение. Селищенские, возвратив Андреевским уплаченный нам задаток, заключили с женой моей условие, причем внесли задаток по 2 рубля с десятины, обязавшись по январю 1904 года внести еще 4 рубля с десятины. При написании задаточного условия было заключено условие о сдаче в испольную обработку на год всей земли тому товариществу селищенских крестьян, которое заторговало землю, только на один год было отдано Андреевским крестьянам 43 десятины лугов. В испольное условие с Селищенскими крестьянами было включено обязательство для последних доставить на подводах с каждой покупаемой десятины для перевозки в мое имение при д. Тарталеях хуторских построек при Селищах, остававшихся по договору продажи за мной. В январе месяце 1904 года селищенские испольники заплатили мне вторую часть задатка, по 4 рубля с десятины. По запродажному условию, Селищенские должны были купить землю чрез Крестьянский банк, причем разница между суммой оценки и суммой ссуды <разсрочивалась ?> на три года, а разницу между оценочной и покупной стоимостью земли крестьяне должны были уплатить при совершении сделки. После заключения запродажного условия я советовал покупателям скорее начать хлопоты в крестьянском банке, так как знал, что оценщики производят оценки только до заморозков. К концу 1903 года выяснилось, что крестьяне, совершив со мной запродажную запись, стали торговать еще землю у моего брата Николая Николаевича и хлопоты в банке решили произвести за один расход, так что банк, получивший заявление селищенских крестьян поздней осенью, отложил оценку до весны. К весне, вследствие начавшейся японской войны, деятельность банка оказалась ограниченной, и ссуды выдавались только в размере 75 % оценочной стоимости, вместо прежних 90. Оценщик банка приехал лишь в августе 1904 года, причем, как я потом узнал (к оценке меня не вызывали), земля моя была оценена по 100 рублей за десятину, а крестьянам было предложено получить ссуды по 70 рублей на десятину. Такие результаты банковской оценки мы узнали уже осенью 1904 года от селищенских уполномоченных. Уполномоченные, узнав от моей жены, что на условиях названной оценки мы землю продать не согласны, прислали жене моей письмо с просьбой приготовить им для возвращения сумму полученного нами задатка. Жена моя ответила, что задаток может быть возвращен только по получении из банка условия с распиской в получении задатка. При заключении запродажной записи, мы так были уверены в скором окончании сделки, что сделали оговорку о дележе урожая 1904 года, обусловив собранный ко времени окончания сделки урожай поделить пополам, а не собранный уступить покупателям. Ввиду того, что к осени 1904 года сделка у нас не кончилась, я в канун сентября или в октябре поехал в Селищи заключать испольные условия на 1905 год. При переговорах крестьяне заявили, будто им оценщик сказал, что я не вправе теперь ни продать кому-либо другому, кроме них, землю, ни сдать ее в аренду. Видя возбужденное состояние крестьян, я решил не вступать с ними в пререкания и словесно отдал им на 1905 год землю на условиях предыдущего года. По поводу продажи земли я предлагал крестьянам отложить покупку года на два с тем, чтобы они в течение этих двух лет уплатили мне разницу между покупной ценой и банковской оценкой. Покупатели решение вопроса отложили до получения из банка официального сообщения о получении результатов оценки, так как о них в то время имелись только частные сведения. В феврале 1905 года получено было из Нижегородского отделения крестьянского банка сообщение, что земля оценена по 100 рублей за десятину, а ссуду можно получить по 75 рублей, при этом банк просил сообщить о согласии или несогласии на принятие этих условий, так как в случае принятия их, дело должно было пойти на утверждение Совета Крестьянского банка. Ответ я отложил до личных переговоров в банке. После переговоров в банке, у меня, ввиду предстоявшего прекращения войны, явилась надежда выхлопотать в Совете банка увеличенную ссуду, так как дело мое началось еще до Японской войны (при таком условии были случаи увеличения ссуды). Между тем с весны в нашей усадьбе начались пожары. На Пасхе сгорел пустовавший громадный дом брата Сергея Николаевича с полной обстановкой. В Вознесенье, в канун мая, загорелись мои ометы соломы, а затем в тот вечер сгорел и молотильный сарай с машиной и сложенным в нем сеном. На следующее после этого пожара утро сгорели все надворные постройки около дома Сергея Николаевича. В Духов день (чрез 10 дней после пожара ометов и молотильного сарая) сгорел принадлежащий мне флигель. Бывший у меня в то время приказчиком Платон Кузьмич Бирюков мне передавал, что причиной пожара были умышленные поджоги; например, сарай, загоревшийся после ометов, вовсе не был под ветром и опасность от начавшегося пожара ометов ему не грозила. По словам Бирюкова, он сам не решался идти к месту пожара, а послал охранять амбар и другие постройки, на случай покушений, лесника Алексея Гаврилова Лопатникова и его отца Гаврила Лопатникова, которые будто бы уверяли, что в них кидали камнями и требовали, чтобы они ушли с пожара. Бирюков попросил меня освободить его от службы, так как до него доходили угрозы, касавшиеся лично его. Когда мы собирались приехать и переговорить с крестьянами относительно земли, Бирюков нас предупредил, что настроение крестьян в Селищах настолько возбужденное, что при нашем появлении <крестьянам ?> возможны насилия. Бирюков причину такого настроения крестьян видит в прокламациях, которые еще с осени стали распространяться в селе. Бирюков <в июне ?> уволился, и я нанял на его место Порфирия Григорьева Пиксотова. Наем служащих был предоставлен у меня приказчику. Урожай 1905 года оказался крайне плохим, что я приписывал как неблагоприятным климатическим условиям, так и плохой обработке земли испольниками. У меня был заведен такой порядок, что ежегодно испольники получают от меня семена и на свою, и на мою половины, причем из урожая свою часть семян испольники мне уплачивали. В 1905 году урожай был настолько плох, что из него не хватило даже на семена. К озимому посеву испольники стали требовать с приказчика семена; когда я предложил за недостающим количеством приехать в мое имение при д. Тарталеях, испольники решили, что мы обязаны выдать им семена в Селищах; в конце концов они недостающее количество пополнили своими семенами. В этом месяце к живущему в одной со мной усадьбе брату Николаю Николаевичу приходили селищенские уполномоченные Антон Степанов Дьяков, Михаил Урявин и кто-то третий; я просил их предложить обществу купить у меня землю по 106 рублей с тем, чтобы они по 6 рублей заплатили мне помимо банка и хлопотали о выдаче им 90 %. Они обещали дать мне ответ чрез неделю. В августе, во время плотничных работ на тарталеевском хуторе бывший среди плотников Василий Урявин передал мне, что общество согласно купить по оценке банка. Я изъявил согласие при условии, чтобы они выхлопотали в банке все 100 % (вскоре об этом увеличении состоялось Высочайшее повеление). В сентябре месяце до меня дошли слухи, что крестьяне хотели купить у меня землю, заплатив недостающую часть сверх ссуды банка из денег, вырученных от продажи леса, приобретенного у моего брата. Пиксотов в начале октября мне сообщил, что собираясь в Тарталеи он звал с собой селищенских крестьян для окончания сделки, но те заявили, что покупать не будут, так как земля должна отойти к ним без покупки, что они только до нового года будут сидеть смирно, а там сами заберут землю. Числа 28 октября в Княгинине я получил телеграмму Пиксотова: «крестьяне жгут, грабят хутор». В имении после разгрома я не был. Приезжал только в соседнее село Чукалы. О происшествии знаю только со слов Пиксотова. От разгрома я понес убытку тысяч на десять рублей. О стоимости построек я упоминал. Движимого имущества у меня было в имении немного. Дороже прочего стоили деревянные колоды, штук 20, рублей по 5. В селищенской усадьбе я держал только 30 телок, да лошадь. Телки были у меня племенные, стоили не менее 40 рублей каждая, лошадь стоила рублей 30. Птицы там почти не было (оставалось 3 индюшки да десятка полтора кур). В амбаре у меня было сложено 1500 мер овса (цена по 40 коп. за меру). Рублей на сто было яровой соломы и сена. Инвентаря почти не было (могу указать лишь несколько <>, дровни, <>, телегу, <>
. Инициаторов разгрома указать не могу. Пиксотов – человек в Селищах новый, никого почти не знает и не мог потому знать всего происходившего в селе. Отмечу еще следующее обстоятельство: летом селищенские крестьяне потравили пастбище и <дачные/дальние ?> луга, которые косились ими испольно; была также произведена порубка в молодом лесу; виновники потравы и порубки не обнаружены. Перед первым или вторым пожаром мне передали, будто несколько человек селищенских крестьян приходили в усадьбу и заявили, что они требуют возвращения в трехдневный срок задатка взятого мною при совершении запродажной записи, грозя в противном случае поступить так же, как они поступили с Сергеем Николаевичем (разгром и поджог). Насколько припоминаю, это случилось в отсутствие приказчика, а свидетелями того были только урядники, случившиеся в то время в усадьбе. Фамилии урядников не помню. Бирюков мне затем сообщил, что крестьяне <> заявили, что они вовсе не желают возвращать задатка, а у меня идет только недоразумение по следующему поводу: из выговоренных мною подвод для перевозки хуторских построек я взял зимой 1904 года 80 подвод для перевозки <> из Селищ в Тарталеи; у доставлявших подводы <неразборчиво>, и вышло недоразумение; узнав об этом, я просил доставлявших подводы выбрать уполномоченного для получения с меня денег за подводы; доставщики подвод пожелали получить по 2 рубля за подводу, каковые деньги я им и выдал. Эти сведения от Бирюкова я получил в начале июня, а расчет произвел в июле, когда некоторые из селищенских крестьян приезжали к моему брату в Тарталеи для <> сарая. Во главе товарищества, покупавшего у меня землю, были Антон Степанов Дьяков и Василий Урявин; укажу еще лишь, являвшихся в качестве уполномоченных для получения с меня: Яков <Бокарев ?>, Максим Айтюганов, Семен Фадеев, Денис Присядкин, Захар Мудряков, Анисий (Алексей ?) Силайкин, Яков Боровков, Макар Давыдов, Яков Дьяков, Дмитрий <Эрюткин ?> , Степан Мирошкин, Иван Сеняйкин, Кузьма Пронькин, Алексей Кутяйкин, Дмитрий Приставкин, Спиридон Юркин, Лаврентий Цеберкин, Евдоким Сеняйкин, Даниил Урявин.
Я предполагаю, что все пожары были умышленны с целью понудить меня продать землю по банковской оценке. Кто именно являлся руководителем в организации поджогов, мне неизвестно; все ли участники в покупке земли участвовали в <> на меня, не знаю. В настоящее время я обратился в Совет банка с просьбой купить у меня землю по оценке, с выдачей мне полной суммы оценки. Задаток в сумме 1716 рублей доселе <> у меня (земли заторговано 275 сажен (?).
Протокол прочитан
Алексей Николаевич Званцев
