Арктика, экспедиции, фото. Ледники, айсберги

еще один вариант
Дневники Седова - экспедиция к Северному Полюсу 1912-1914гг на судне "Св. влм. Фока"

http://polarpost.ru/forum/view...8E%D1%81+2

(*изложение последовательное по времени (по числам), взятое от Сергея Доля,
от Ивана Кукушкина (Нижний Новгород)

Продолжение расшифровки дневника Седова из архива РГО от Сергея Доли: http://sergeydolya.livejournal.com/1031440.html

от 1 июня 1913г по 16 февраля 1914г (с историческими фотографиями экспедиции Седова 1912-1914гг)

+
с дополнениями от разных авторов
---------------------
http://polarpost.ru/forum/view...8E%D1%81+2

С.Марков. Последние дни Георгия Седова (рассказ)
// Вокруг света № 2, 1940 г. с. 18-21
— Разрешите войти?
Плотный, еще не старый на вид человек в морской форме появился на пороге редакции «Правды Севера».
Он подошел к столу, поднес руку к козырьку фуражки и сказал просто и тихо:
— Пустошный Александр Матвеевич. Так мы увидели спутника великого полярника Георгия Седова.
Это было накануне двадцатой годовщины со дня смерти Седова — в конце февраля 1934 года, когда Пустошный принес в редакцию небольшую заметку, посвященную этой дате. Всем хотелось подробнее порасспросить Пустошного, и мы попросили его рассказать нам как-нибудь о героической экспедиции, о его знакомстве с Седовым, о смерти полярного исследователя.
Пустошный охотно согласился на это, и через несколько дней мы вновь встретились с ним.
Вот что рассказал нам Александр Матвеевич.
— В 1912 году числился я учеником лоцмана. По делам службы бывал на квартире у лоцманского командира Елизаровского. Как-то прихожу к Елизаровскому, а у него в гостях морской офицер сидит — такой обходительный, простой — старший лейтенант Седов.
Прислушался я к их разговору и краем уха слышу — все насчет Северного полюса говорят.
Я в то время очень увлекался книгами о всяких путешествиях, и рассказы лейтенанта очень меня заинтересовали.
Как-то раз Седов и со мной заговорил. «Хочу, — говорит, — полюс открыть, все думаю, как экспедицию туда наладить».
Я ему и отвечаю, что люди для этого дела найдутся: дело важное. Он меня сразу понял и предупредил: «Смотри, Пустошный, ты еще молод, а дело, которое я затеваю, — опасное. Но если не боишься, и тебя возьму...»
Я обрадовался. Шутка ли сказать — пойду полюс открывать! А через несколько дней Седов мне и говорит: «Готовься, Пустошный. Еду в Петербург, через месяц буду здесь. Начнем собираться».
— Вот, поглядите, какие объявления; тогда печатали, — прервал свой рассказ Пустошный и протянул нам пожелтевшие листки газет.
«С разрешения господина министра внутренних дел, Архангельским обществом изучения русского Севера открыт сбор пожертвований на экспедицию капитана Георгия Яковлевича Седова к Северному полюсу. Пожертвования принимаются в канцелярии общества (здание Городской думы; рядом с Мещанской управой)...» — прочитали мы.
— А вот и фотография у меня сохранилась. Взгляните. В середине сам Георгий Яковлевич, в белом кителе, рядом с ним Визе, тогда он еще студентом был, справа сидит — здоровяка такой — Юган Томиссар, матрос, а рядом с ним Григорий Линник, мой с Седовым товарищ по полюсной партии. Это они в Архангельске, на Троицком проспекте, снимались...
Ну, начали мы сборы делать. У нас в Соломбале плотников достали, дом стали строить разборный, баню, продуктовый склад. Георгий Яковлевич купил посудину — «Святой мученик Фока», и право, что мученик! Но обшивка на «Фоке» была тройная, дубовая, толщиной двадцать семь сантиметров.
Собрались мы все... Ну, я вам лучше карточку покажу... Вот Седов, вот Кушаков — доктор, геолог Павлов, Пинегин — художник, он же фотограф, Визе, Линник, а вот и я выглядываю...
Теперь про полюс самое главное расскажу. Начальник спервоначалу ничего нам не говорил. Все обдумывал, видно.
А раз — никогда я этого не забуду — готовились мы заночевать в палатке, а Седов вдруг и говорит нам из темноты:«Слушайте, ребята, что я вам скажу. Есть одна великая цель, и если мы захотим — достигнем ее. Я вам читал про Баренца и Франклина. Они шли — не боялись, и если и погибли, так не задаром. Цель у меня всю жизнь одна — открыть полюс. Вы знаете, что до полюса от нас всего шестьсот миль. Неужели мы их не пройдем? Люди вы крепкие, здоровые, да и я на здоровье не жалуюсь. Подумайте, ведь только шестьсот миль пройти! Пройдем если — сделаем подарок всему миру, а если погибнем — так не зазря. Пойдете ли вы за мной, согласны ли послужить науке? Вы — люди простые, говорите без хитрости, прямо».
Много мыслей у меня пронеслось тогда в голове. А Линник отвечает Седову вроде как шуткой, что, если, мол, нужно, пойдем и к полюсу, а начальника одного туда не пустим. В ту ночь и порешили идти в поход и поставить на полюсе русский флаг... Флаг у Седова хороший был припасен — шелковый. Вернулись мы на судно, а там люди лежат в цинге. Коноплев болен, машинист Коршунов тоже. Начала наша полюсная партия снаряжаться. Брали с собой нарты, больше двадцати собак ездовых, провиант, оружие, приборы различные для наблюдений.
А цинга свое дело делает. К январю четырнадцатого года заболели штурман Сахаров, буфетчик Кизино, матрос Шестаков. И сам начальник на десны стал жаловаться. Все больше он в своей каюте лежал и людей туда по делам вызывал. Ну вот в середине января, помню, меня кличет вахтенный начальник:«Пустошный, зови Линника и идите к начальнику в каюту».
Мы с Линником идем. Смотрим, Седов — веселый, хоть и лежит на койке. «Ну, — говорит, — полюсная партия, что на сегодняшний день сделано? Все ли в порядке? Доложи, Линник!»
Григорий все объяснил. «Ну, скоро к полюсу пойдем», — говорит начальник.
«Есть идти к полюсу!» — отвечает Линник, и я за ним повторяю эти слова.
«Дойдем, ребята», — говорит начальник весело.
Перевел он нас с Линником на усиленный паек. Скоро и Седов отлежался, вышел из каюты. Велел он нам с Григорием Линником собак откармливать моржовым мясом, самим — на тяжелые работы не ходить, силы беречь. Себя он здоровым чувствовал и 15 февраля велел запрягать собак.
Мы с Григорием живо уложили груз на нарты, в каждую нарту собак запрягли. Кок хлопочет с утра — прощальный обед готовит. День был серый, неприветливый... Для обеда все в салоне собрались, обедали молча. В конце обеда начальник встал и прочел приказ о выходе.

Все кто был на «Фоке», нас провожали. Затем Седов говорит: «Пора расставаться. Не прощайте, а до свидания. Ждите нас с полюса в августе!» Из ружей выстрелили в честь нашего выхода, снимки сделали, и мы двинулись на север.

Ходко шли, хорошо: собаки сытые, гладкие И начальник веселый, будто все, что мы делаем, - обычная вещь, вроде как в гости едем Ни о чем другом начальник не говорил, как только о полюсе, такая у него вера в удачу была. Геройский человек он был, с таким не страшно!
План был у него такой: от бухты Тихой на Земле Франца-Иосифа дойти до Теплиц-Бая, там как следует отдохнуть. Карту-то мы хорошо знали! Знали, как идти. Начальник все время на компас глядит и улыбается — стрела на норде лежит!
А впереди — льды да льды светятся. Нет-нет да и попадается полынья, разводья; обходим их и движемся дальше. Мороз все время сорок градусов.
Так шли сутки цельные, а на вторые — разбили палатку. Я за чем-то к Седову обращаюсь и говорю: «Господин начальник...», а он меня перебивает: «Нет, Александр, меня так не зови. Сейчас мы — братья: идем к одной цели. Давайте звать друг друга по именам: Григорий, Александр, Георгий... Хорошо?..»
Но нам непривычно как-то — Седов хоть и человек особенный, а все же офицер и умнее нас, простых матросов. Помирился он на том, что стали мы звать его по имени и отчеству. Вот какой он был — рыбацкий сын!
Ну, так вот и едем к Северному полюсу. Просто все было, ничего особенного... Начальник все больше молчал, а Линник нас развлекал. Слушать его целыми днями можно было. Все про свои сибирские приключения рассказывал. Он еще там был каюром, погонщиком собак, и это дело хорошо знал.
На седьмые сутки остров Елизаветы показался. И только тогда начальник обмолвился, что у него что-то ноги приустали и одышка стала мучить. «Ничего, — говорит, — в бухте Теплица передышка будет...»
Сполох на небе встает и играет, сани скрипят. Идем рядом с нартами, Линник нет-нет да и поглядит, не обронили ли чего.
Восемь суток прошло, как мы с «Фокой-мучеником» расстались.
На девятые сутки первое беспокойство у нас появилось. Утром, после привала начальник стал снимать меховые сапоги и снять их никак не может. Стащили мы кое-как и глядим: ноги у Георгия Яковлевича распухли, кожа бледная-бледная, а на ней черные пятна. Ну, известно, что это такое... Но мы с Григорием виду не подали, достали спирт и ноги начальнику растерли. Григорий утешает: «Пройдет, мол», а сам в сторону отворотился, чтоб не видно было, как он побледнел. А ведь он бывалым человеком считался.
Шутит и компаса из рук не выпускает... Он в тот день перешел на переднюю нарту. Мы с Григорием попеременно шли около передних саней.
Молчит наш начальник, смотрит на компас и спит плохо.
«Георгий Яковлевич, — мы ему говорим, — вы отдыхайте, мы за грузом смотрим...» А он головой качает.
Это у него хитрость была. Он знал, что мы его жалели, и думал он, что, если заснет, мы нарты назад поворотим. Для этого и с компасом не расставался ни на минуту. «На север, ребята! — говорил начальник. — Назад мы не повернем. Лучше меня убейте!»
«Грех вы говорите, Георгий Яковлевич, — отвечаем мы, — если умрем, то вместе с вами!» А он улыбается...
Привалы мы делали редкие, варили пищу. Примус у нас с собой был. Мы его накачаем, распустим сухой бульон, едим пеммикан, был еще яичный порошок и сухое молоко. О харчах заботы не было, а вот керосин пришлось беречь.
Помню я, был по счету десятый ужин. Мы набрались духу и говорим начальнику: «Георгий Яковлевич, пожалейте себя, вы ведь больны. Вернемся на «Фоку», вы поправитесь, и мы снова к полюсу пойдем. Мы не за себя — за вас боимся».
Начальник спокойно так ложку в сторону отложил, помолчал и громко ответил: «Нет, друзья. Я решил твердо — пусть я погибну, но к полюсу приду. Да я и не так болен, как кажется... До зимовья Абруццкого герцога доберемся, возьмем продукты, керосин... А за меня вы не бойтесь. Лучше дневник ведите, я сам сейчас писать не могу...» Да, я забыл совсем про один случай помянуть. На седьмые сутки нашего похода медведь проклятый, чтоб ему пусто было, притащился к самой нашей палатке. Григорий его увидел, выскочил и погнался за зверем. Начальник тоже не вытерпел и побежал вслед Григорию. Приходит наш Георгий Яковлевич весь мокрый. Насилу мы его уговорили хоть нижнее платье сменить. Но с того дня у него боль в груди появилась и ознобом стало бить.
На одиннадцатые сутки Линник говорит: «Земля Александры показалась!» А начальник уже и двигаться не может. Мы его с Григорием из палатки выносим прямо в спальном мешке. Он молчит, а сам все время на стрелу компасную смотрит. Ни одной жалобы мы от него ни разу не услышали! И все в полном сознании был... Тяжело ему было — больному. Лед торосистый, нарты по льду прыгают... Туман над льдами кругом.
Подойдешь к самым разводьям — слышно, как моржи шумят. А торосы, ропаки ледяные — от самого острова Кетлица до Елизаветы... И все нам начальник велит в дневник записывать.
Не забыть мне этого похода. То туман, то снега так блестят, что ослепнуть можно. Начальник приказал нам очки синие надеть... И так мы ехали до 1 марта. На привалах все время спиртом начальника оттирали. А пятна черные у него с каждым днем по телу все больше и больше ползут.
И десны стали слабы у него. Возьмет чистый платок, десны им протрет, и все полотно от крови почернеет.
В день 1 марта началась сильная пурга. Поглядели мы на карту — видим, что дошли до мыса Бророк, на самый южный конец Земли Рудольфа. Теперь это место — историческое, и надо бы назвать его в честь нашего Георгия Яковлевича...
До мыса Бророк — всего три мили, а до Абруццкого герцога зимовки в Теплиц-Бае — пятнадцать миль!
Ведь совсем было дошли до перепутья нашего!
Мороз в тот день стоял минус шестьдесят по Цельсию.
Четыре собаки в тот день у нас возле палатки замерзли. В палатке, конечно, потеплее. В ней мы бурю и пережидали. Начальника мы занесли в самую глубину палатки. Лежал он в спальном мешке и все молчал, хоть и был в сознании. Только временами мы слышали, как он про себя повторял: «Эх, эх, пропало все дело... Неужели не дойдем?..»
Лежит, а платок весь от крови черный и замерз — коробом стоит. Глаза у начальника ввалились, лицо темное, и глядеть на него страшно. И мы с Григорием молчим, жалость за душу берет, понимаем, что он уже не жилец на белом свете, наш Георгий Яковлевич. А он нас все просил эти дни, если он погибнет, чтобы мы дневника только не бросали и все подробно записывали...
Так сидели мы под бурей в палатке до 5 марта 1914 года. Самое страшное в этот день утром и случилось...
Вдруг, слышу, начальник говорит, да бодро так: «Григорий, Александр! Вы бы меня покормили, я есть хочу... Бульон сварите, что ли...» Мы обрадовались: лучше начальнику стало — то все время ничего в рот не брал, а тут сам попросил есть!
Бросились мы примус накачивать. А он у нас горел в палатке все время: иначе мы бы замерзли. Сидишь к примусу лицом и тепло будто, а спина в то время в инее вся! Закипел наш бульон, вынули мы ложку и подали начальнику. Но он вдруг говорит: «Что-то, друзья, мне расхотелось есть. Вы ешьте, а я немного подожду...»
Мы с Григорием хлебаем бульон, сидя спинами к начальнику, возле примуса. Вдруг слышим хрип какой-то страшный. Мы кинулись к Седову.
Начальник лежал в спальном мешке, приподнявшись. Он весь вытянулся, уперся головой в стенку палатки, а сам хрипит...
«Георгий Яковлевич! — закричал Линник. Начальник, что с вами?» — И бросился к Седову.
Григорий приподнял начальника. Хрипа уже слышно не было... Выравнивает Линник тело начальника, поправляет мешок и вдруг отступает и тихо зовет меня подойти. Я подошел, взглянул на лицо Георгия Яковлевича и сразу все понял... Начальник был уже мертв.
Что тут было дальше — плохо помню. В палатке-то в тот день слезы на щеке мерзли. Помню, что мы с Григорием долго-долго слова не могли вымолвить, помню, как буря шумела, палаточный холст хлопал... И сил нет подойти ближе к мертвому.
Так и стоим посреди палатки и глядим друг на друга.
В молчании провели мы первый день без начальника. Разговоры у нас не выходили. Слушаем бурю, и каждый, наверное, думает о своем сиротстве... Какого человека потеряли! Да не только мы с Григорием осиротели — вся Россия капитана Седова лишилась...
6 марта нам откапываться пришлось. Собак и нарты возле палатки снегом занесло. Мы давай их отрывать. Тихо стало. Снег сыпучий кругом. Подняли собак,_ запрягли и стали собираться. Вынесли из палатки тело начальника и положили на нарты.
Двинулись к бухте Теплица — взять продукты, керосин, отдохнуть, собрать мысли и решить, что дальше делать. Шесть миль не дошли до бухты. Григорий меня толкает: смотри, мол! Я взглянул и обмер. У входа в бухту — открытая вода, и так ее много, что глазом нельзя ее охватить. Нечего и думать, что по такой воде до цели дойдешь. Вновь мы друг на друга долго глядели, как в час гибели начальника. Григорий головой кивает: идем, мол, обратно. Добрались до мыса Бророк и стали искать достойное место, где похоронить полярного героя. Видим — в воду падает глетчер, берег высокий, весь из скал — величавая красота! Тут, думаем, похороним начальника. От глетчерной морены отсчитали пятьдесят сажен. Здесь два больших камня — каргуна. Большие валуны, а вокруг — камни вроде плит набросаны.
Мы взяли шелковое знамя для полюса — я слыхал, будто супруга Седова сама это знамя шила, — положили его между камнями и опустили туда тело начальника. Плитами покрыли мертвеца, а потом мелких камней насобирали и сыпали их между валунами и плитами. Крепкая могила получилась. Три часа мы все это печальное дело завершали. Выросла могила каменная, попрощались мы с ней и двинулись в обратный путь.
Двенадцать дней шли мы с Григорием и каждый час думали, что расстаемся с жизнью. Руки и ноги поморожены, из носа и ушей течет кровь. Керосина нет. Вместо воды снег едим.
Но однако, выжили мы, не упали по пути и 18 марта видим издалека — наш «Фока-мученик» стоит!..
Да, многие померли, кто на «Фоке» ходил, — Зандер, Коноплев, Юган Томиссар...
С Григорием Линником мы в Архангельске расстались, а где он сейчас, не знаю.
Вот еще получилось интересно, что собака Белка, которая с другими осталась у могилы начальника, через два месяца пришла в бухту Тихую... И как она добралась — диву можно даться...

И вот теперь я единственный участник полюсной партии капитана Седова, оставшийся в живых.
1940 год.

Тема: экспедиция Г. Я. Седова на Северный Полюс 1912-1914гг

Соединив воедино сведения из нескольких источников

1. Альбом экспедиции Седова на Северный полюс в 1912-1914гг
https://andcvet.narod.ru/DR/10/sam2.html

2. Долгая выдержка. Коллекция цветных диапозитивов Н.В. Пинегина из экспедиции Г.Я. Седова к Северному Полюсу 1912-1914гг. Севмормузей. Архангельск. 2022г
https://psv4.userapi.com/s/v1/...y_2022.pdf

3.Дневники Седова. Начало экспедиции
https://sergeydolya.livejourna...=3userpost
4. фотоальбомы
https://humus.livejournal.com/6095367.html
Альбом экспедиции Седова на Северный полюс в 1912-1914 годах. Часть 1
Альбом экспедиции Седова на Северный полюс в 1912-1914 годах. Часть 2
https://humus.livejournal.com/6109648.html

В результате
получилось описание истории создания интересной фотографии ниже, снятой фотографом экспедиции, Николаем Пинегиным, в декабре 1912г, -
фото Г.Я. Седова на Новой Земле, в первую зимовку экспедиции, после возвращения Седова из первой научной "экскурсии" .
-----------------
(из дневников Г.Я. Седова)

8 декабря 1912 года
В 5 часов дня, скучая от праздной жизни, с которой невольно связывает нас надоедливая полярная ночь, я отправился с двумя матросами Иоганном Томиссар и Линником в первую научную экскурсию на мыс Литте и Нассау.
Припасов и провизии захватили себе на две недели. Взяли палатку, ружье, к нему 20 патронов, примус и проч. Все это было уложено в одну нарту при 10 собаках. Вес нарт достигал 15 пудов. Определить астрономически хотя бы один из этих мысов в ночное время представлялась полная возможность. Если серьезные препятствия и встречались к этой работе, так это самое путешествие в темное время, по льду среди ропаков и айсбергов. Но «С милым Бог владеет». Мы возлагали надежду на лунный свет, который весьма силен на севере и отчасти на свой опыт вывернутся в случае надобности из затруднительного положения. Произвести астрономические и магнитные работы в этой местности, пока еще хронометры находились в «свежем» состоянии, было нашей постоянной мечтой, тем более что на весну останется работы меньше.
Провожали нас все члены экспедиции и часть команды верст за шесть – за семь от судна. Мороз стоял небольшой. Был штиль. Луна светила как днем. Подвигались вперед быстро по пади Панкратьева Полуострова. Вскоре с провожатыми расстались и следовали дальше одни.

9 декабря
В 1 ч. утра остановились ночевать у мыса Прощания, около 15 верст от судна. Палатка была поставлена на льду, согрели на примусе чай, разогреты Вихорева консервы и затем спали в мешках. В 6 часов при облачном небе и легком sw/2 следовали дальше. Луна лишь светила по временам. Дорогу различать трудно. Часто взбирались на ропаки. Правим по звездам. Собаки везут хорошо. На nw и w видно черное небо. Полагаю что там открытое море. Дорога по льду в общем тяжелая. Нога свободно проваливается в снег, а иногда проваливаются и собаки. На лыжах было бы идти гораздо легче. На пути встретили красивый глетчерный айсберг, отрубили себе для воды от него кусок льду.
Небо по временам казалось каким-то красным и это помогало нам лучше разглядеть дорогу. Когда же показывалась Луна, то путь был виден ясно.

12 - 14 декабря
Построили на мысу Литке Каменный гурий с крестом, на котором надпись: «Астрономический пункт». 13 декабря построили снежную иглу для магнитных наблюдений и в этот же день определили все три магнитных элемента: склонение, наклонение и гор. напряжение. 14 декабря пришел к палатке первый медведь, который в жестокой схватке был нами убит. Собаки лишь некоторые принимали участие в сражении, другие тряслись и прятались в палатку. Собаки, в общем, медведя взять не могут, но слегка его для охотника задерживают. Медведь тоже не может взять собаку, ибо она от него очень метко увертывается. Собаки в борьбе ближе 2 сажени к медведю не приближались, т.к. последний кидался на них большими прыжками с быстротой лани.

15 декабря
Ещё приходило два вместе медведя, но собаки их далеко встретили и прогнали прочь, не допустив до палатки. Затем еще пришел один очень большой, с которым завязалось сражение, но благодаря сильной метели и темноте, он сильно раненый, ушел в воду. Потом еще много приходило, но мы не вступали с ними в бой, так как из взятых 20 патронов, оставалось только 10 для самозащиты (уходя в экскурсию, не предполагали, что можем встретить столько медведей).

17 декабря
В 4 ч. дня остановились ночевать у мыса Прощания. Холод собачий. Тр. -29.5о. Темно, двигаться совершенно невозможно. Еле при фонаре находили дорогу. На следующий день еще подвинулись к лагерю верст на 8. Остановились ночевать. Темно хоть глаз выколи. Температура спустилась до -2о. Малицы и другая одежда сделались мокрыми. Палатка тоже. Дул страшный ветер со снегом. К сожалению, примус не работал, погреться и посушиться, не было возможности. Забились в мокрые малицы и кое-как уснули.

19 декабря
Штиль. Морозу -25о. Луны нет. Страшная тьма. Все так замерзло, что ни до чего нельзя было дотронуться. Одежда на нас торчала как кринолины. Рукавицы подобны были сухарю. Собаки примерзли под снегом и издавали жалобный оттуда визг. Вырыли собак. Взяли фонарь и налегке, руководствуясь звездами, побежали домой. Все бросили на месте. Собаки бежали за нами веселые и довольные, что им не приходится ничего тащить. В 2 верстах от судна мы увидели огонь, это товарищи встречали нас, о чем известили их передовые собаки.
Боже! Как было хорошо дома!... Теплый приют, длинная постель, можно ноги протянуть и царская еда… Счастье. В эту же ночь 19 декабря отправилась к палатке партия из офицеров, свежая, так сказать силы и 20 декабря в 5 ч. утра весь наш лагерь был перевезен на судно.
Благодаря такому стечению обстоятельств, экспедиция имела к празднику Рождества Христова два чудных медвежьих окорока.
Да, было, можно сказать, жарко. Некоторые и нос отморозили, хотя и не совсем на руках пальцы, у одного матроса прихватило Penis. У меня лично правую щеку…
Милая, добрая Веруся! Где-то ты теперь? И здорова ли ты? Когда мне было худо, я как-то невольно думал о тебе и грустил, как будто бы тебе было больно. Обнимаю тебя нежно моими медвежьими ручищами и целую крепко, крепко. Скоро праздник Рождества. Сердечно тебя поздравляю и шлю щедрый праздничный подарок – свой горячий поцелуй. Целую твои ручки»!..

фото
Георгий Я. Седов и матрос Иоганн И. Томиссар после 10-дневной «экскурсии».
Во время возвращения на судно они попали в сильный шторм,
Новая Земля, первая зимовка экспедиции Г. Седова к Северному Полюсу
декабрь 1912 года

из книги
"Седов"
автор книги - Семен Нагорный
https://e-knigi.com/dokumental...sedov.html
стр. 8
(выборка)
"В 1894г сдав экзамены, Седов поступил в мореходное училище г. Ростов на Дону

Однажды, в дождливый день ранней весны, в бойкий город Ростов На Дону вступил парень восемнадцати лет отроду. Вошел он в город с доброй палкой, чтобы отбиваться от собак, с хлебом и салом, запрятанными в котомку, где лежала еще запасная рубаха и паспорт, выкраденный у отца. Эти припасы да еще готовность к любым испытаниям – вот все, с чем явился молодой Седов на завоевание своей судьбы.

Ему повезло. Директор мореходного училища понял, что за человек стоит на пороге его кабинета с фуражкой в руках и с котомкой у ног. Седов очень верил тогда людям и поэтому рассказал все: и как добивался у родителей, чтобы пустили в школу, и как читал книги, и что сказал ему старик-капитан, и как бежал он из дому, пробираясь в Ростов от станицы к станице пешком и лишь иногда на тормозе товарного вагона.
– Хорошо, – сказал директор, – ты должен выдержать экзамен. Приходи послезавтра.
Экзамен он выдержал. Кое-чего не знал, но то, чему учили в школе, помнил, как собственное ими. С этого дня он стал не Егором уже, а Георгием.
– Занятия осенью, – сказал директор, – куда же ты теперь?
Седов поступил матросом на пароход «Труд», принадлежавший судовладельцу Кошкину. Капитаном был грек, по фамилии Муссура. «Труд» ходил в азовские и черноморские порты. На этом судне началась его мореходная карьера. Через много лет, вспоминая дни своей юности, он говорил, что родился под счастливой звездой. Работать летом матросом, а зимой на заработанные деньги жить и учиться – вот счастье, которое не всякому дается!
И он через три года, в 1898 году, окончил мореходное училище и написал первое после разлуки письмо родителям, в котором просил прощения за побег и сообщал с откровенной гордостью, что стоит на верной дороге, потому что имеет диплом штурмана.
Потом он плавал капитаном по Черному и Средиземному морям. Он возил керосин из Батума на пароходе «Султан», потрепаном, как башмак бродяги......
стр. 8
В это время Седов готовился к новому решительному шагу, почти столь же значительному в его жизни, как бегство из дому. У него был план. Он не хотел возить керосин или соль по проторенным морским дорогам, и ему Не нравилась зависимость от торгашей-судовладельцев. У него были уже опыт и знания для того, чтобы понять, как далека действительность от его юношеских мечтаний о морокой жизни. Теперь он наметил для себя новую цель. «В этом мое призвание», сказал он себе, и, долго не колеблясь, начал работать, осуществляя задуманное.
Прежде всего он поехал в Севастополь. Явившись к военно-морскому начальству, записался добровольно или, как тогда говорили, – охотником в военный флот. Его зачислили в учебную команду. Диплом мореходного училища был принят во внимание. Седов был назначен на учебное судно «Березань» в качестве штурмана. Через полтора месяца он одолел первую часть своей программы: сдал экзамен на прапорщика запаса флота.

Немедленно после этого он отправился в Петербург. Впереди было самое трудное препятствие. Он хотел сдать экстерном экзамен за морской корпус, чтобы получить чин поручика. Для этого нужны были знания, намного превышавшие те, что он успел приобрести в приходской школе и в мореходном училище. Морокой корпус оканчивали его сверстники, с детства обучавшиеся у десятков учителей; они никогда не чинили сетей, не таскали мешков, не голодали, не тянули матросскую лямку на грузовых пароходах. Впервые ему предстояло встретиться и соревноваться с людьми этой породы, и он не хотел поражения.

Но даже самых больших знаний не было достаточно, если в паспорте у человека было записано: мещанин. Чин поручика – первый офицерский чин – мог быть получен лишь дворянином.

Как случилось, что Седова допустили к экзамену, – почти необъяснимо. Должно быть, помогла протекция, которую Седов нашел, кажется, через одного своего товарища по мореходному училищу, жившего в то время в Петербурге.

В октябре 1901 года Седов блестяще сдал экзамен за курс морского корпуса и 22-го числа того же месяца был произведен в поручики запаса флота по морской части.{6} Для полного завершения плана Седову оставалось сделать еще лишь один шаг. Но для этого потребовалось ровно полгода – шесты зимних месяцев в чужом неприветливом Петербурге, без работы, без денег, в полном одиночестве. Чиновники канцелярий морского министерства имели возможность за эту зиму изучить во всех подробностях внешность настойчивого просителя, молодого человека в штатском, желающего служить по гидрографии.

22 апреля 1902 года поручик запаса флота Седов был «определен в службу с зачислением по адмиралтейству». Свершилось: он стал кадровым офицером, вошел в эту касту и будет носить кортик по будням, а по праздникам – палаш. Он наденет мундир с погонами, и матросы будут величать его: «ваше благородие», имея в виду его происхождение от благородных родителей. Батрак, рыбацкий сын и матрос – отныне он дворянин и находится на первой ступени офицерской иерархии.

Но в этом ли была его главная цель?

------------......
Седов Георгий Яковлевич Я. (23.04. (5 мая)1877.- 20.02.(5 марта)1914.), старший лейтенант
Выходец из рыбацкой семьи (Область Войска Донского). Русский гидрограф, полярный исследователь, старший лейтенант военно-морского флота. Организатор неудачной экспедиции к Северному полюсу[2], во время которой умер, не достигнув заявленной цели,
Действительный член Русского географического общества, почётный член Русского астрономического общества.
Участвовал в экспедициях по изучению острова Вайгач, устья реки Кары, Новой Земли, Карского моря, Каспийского моря, устья реки Колымы и морских подходов к ней, Крестовой губы.
После трёх лет обучения в мореходных классах в Ростове на Дону Седов в 1899 году получил диплом штурмана каботажного плавания
14 марта 1899 года в Поти он сдал экзамен и получил диплом штурмана дальнего плавания
В октябре 1901г Седов сдал экстерном экзамен за курс Морского Корпуса
В апреле 1902гон Седов - поручик запаса флота
2 мая 1905 года «за отлично усердную службу» пожалован орденом св. Станислава 3-й степени.
?1908г награждён орденом Святой Анны 3-й степени.
1908- 1911г штабс-капитан
В декабре 1911г Седову дали чин капитана.
Старший лейтенант военно-морского флота (1911).
Имел медаль "В память РЯВ"
1910г - брак с Верой Валерьяновной Май-Маевской (1876-1962)

Седов не был равнодушен к своей служебной карьере, считая, что его энергия и предприимчивость должны быть поощрены. Среди карьеристов – маменькиных сынков, карьеристов-подхалимов и карьеристов всех других разновидностей, которыми битком были набиты канцелярии морского министерства, Седов был одним из немногих, добивавшихся служебного успеха самоотверженным и неустанным трудом.
Он был честолюбив и сознавал свое превосходство над толпой бездельников, получивших морской офицерский мундир благодаря дворянскому происхождению и продвигающихся по лестнице чинов при помощи влиятельных тетушек.

фото
Медведица c медвежатами
о. Колючин на севере Чукотского а.о., на пути судна "проф. Хромов" от г. Анадырь к о. Врангеля
(снимок семейного архива MarinaM, экспедиция
2021г)

ojevo1 написал:

[q]

Гидрографическая экспедиция в Арктику на кораблях Таймыр и Вайгач.

[/q]

Хотелось бы знать, когда это было, где, кто - на снимке.... и чем они заняты..