Прибытковы

Сметная книга по Воронежу 1652 РГАДА 210-7а-23

Дети боярские

Городовые

По 450 чети

Денег 14 рублев

Мина Иванов сын Прибытков на коне у нево пара пистолей за ним человек с простым конем на мерине с пищалью

В художественной литературе о воронежских Прибытковых.

Герасим Кривуша
Кораблинов Владимир Александрович
Проза: историческая проза.
М.: Современник, 1979 г.


3. Приплелось горе мужицкое к градским стенам, стало рубить, копать, строить. А что за стенами? Так ведь горе же! Ведь не пришла погибель на злодеев: Грязной давит, Лихобритов душегубствует, Толмачев из души две души рвет. Также подьячие – Кошкин с Чарыковым, также и торговые люди, богатеи Титовы, да Прибытковы, да Гарденины; также и попы, и пристава, и дети боярские, – последние соки жмут из воронежского жителя, да что им до него! Ихнее дело – дави, наше – терпи. Но уже и терпенью конец показался – доколе же? В памяти у всех запечатанные печи, поборы неистовые, Пронки Рябца кнут прежестокий, какой на двадцатом ударе дух вышибает. Стали люди воронежские меж собой шептаться.

7. Впоследствии же с Богданом Конинским еще срамней приключилося. Он на масленой неделе к Исаю Прибыткову, купчине, сватов заслал сватать сыну прибытковскую девку. Отказал, пехтеря толстопузый! Да ведь глумно. Сватам молвила Прибытчиха: «Боязно-де к вам отдавать-то! У вас, слышно, груши с боем делят, так не убили б девку сгоряча-то. Надсмеялась над сватами, ан не конец делу: отъехали с прибытковского двора не солоно хлебавши, – что за диво? – народ на улице ржет, пальцами показывает на сватов. Те глянули – батюшки! – за санями – тыква на обрывке мочальном тащится. Не срам ли? Так вот и на Прибытковых запала у Богдана обида, да уж тут жалиться куда пойдешь? Обычай. С того времени он покой потерял, сна лишился и стал жить, на обидчиков затая злобу, об одном лишь помышляя: как бы и им сделать дурно. Тут-то ему наши москвичи подвернулись. Как зачался по городу шум, так его и осенило: «Пришла-таки погибель на обидчиков, слава те господи!» И стал слушать крикунов и держал их руку.

10. Жили на Воронеже среди добрых людей два христопродавца: стрелец Гаврила Волуйский да полковой казак Григорий Рублев, оба замотаи, пьянюги. Как зачался в городе шум, они в первых крикунах ходили. И повадились за Герасимом таскаться – куда он, и они туда же. Так и у Конинского в доме были, и все разговоры слушали – кого побить, и другое разное. А там речи уже пошли нешуточные, а именно: в какой день начать да кто за что примется – кто за съезжую, кто за губную, кто за воеводин двор. Так же и тюрьму порешили разбить, колодников-заточников выпустить. Это все в субботу вечером было, двадцать четвертого числа июня месяца. До позднего часу сидели и приговорили начинать завтрашний день. Тоже и с кого начинать. Тут не без смеху стало: взялись боярские дети Конинский с Чаплыгиным друг дружку за груди трясти; один кричит: «Зачинать с Захарки Кошкина да с Прибытковых!» А другой – чтоб перво-наперво громить романовскую винокурню, из сельца Устья боярских холопей вышибать. Тогда Герасим сказал: «Совестно вам, господа! Ведь мы за всех желаем порадеть, а вы за себя лишь. Что ж ты, Чаплыгин, про Олешку-то Терновского забыл? Он же, горюн, за нашу правду в тюрьме-то. Так слухайте ж, господа: сперва мы тюрьму разобьем, горемык выпустим, а после того пойдем на съезжую, а после того видно будет». И он приказал, кому и в коем месте быть, и когда. С тем разошлись. И как вышли со двора, откуда ни возьмись – тройка и мужики в телеге. Герасим прыгнул к ним на скаку – потуда его и видали. Его и прежде не раз этак-то на тройках подхватывали.

15. Только к заутрене заблаговестили – они на двенадцати тройках вскочили в градские ворота, загремели по бревенчатым мосткам мимо воеводского двора. Там, за дубовым частоколом, ровно бы и души живой нету – мертвизна [22] , тишь, ставеньки все позакрыты, да в каждой щелке – глаз. А на улицах – шум, многолюдство; у церквей, у кабаков – котел котлом. На торгу стали молодцы, коней распрягли. «Ну, господи благослови! – сказал Герасим. – Пойдем, ребята, братьев выручать!» Да и пошел к тюрьме, и все за ним. Видя то, тюремные профосты разбежалися, схоронились кой-где, – ключей нету. Как быть? Возле ворот храмчик-голубец стоял – столб двухсаженный с кровелькой, под коей – деревянный образок Данилы Заточника. Так ведь, мужик-изломай, Илья этот, вывернул сей храмчик, да им же, святым делом, ворота темничные и высадил. Вот кинулся народ! Посшибали замки на дверях, выпустили колодников. Те от радости плачут, убогие, не знай – богу молиться, не знай – что: одурели, право. Их – на торг, давай кормить, поить; а босы-то, а голы! – одеть надо б, да во что? Откуда ни возьмись – Богдан Конинский: «Братцы! Неуж так бросим нагих? Чай, у Прибытковых, у Прошки с Исайкой, про всех запасено!» Тогда люди закричали: «Верно бает! У Прибытковых запасено!» Кинулись лавки громить. Купцы было не пускать, да где! Не то – не пускать, шкуру б домочи сберечь! Прохор спроворил-таки, утек, бросил брательника. Пришлось туго Исайке: его в бочку с дегтем кунали. после того пустили в закром с отрубями. Он оттуда выскочил пугалом – хоть на гряды ставь! Пустился бежать, да ведь рад-радешенек, что не побили, что мороком прошло. А Богдану то и утешно; купчину в дегтярный чан кунают, сердешного, а Богдан приговаривает: «Во Иордани крещахуся!» Тот из отрубей выскочил – бежать, а Богдан: «Исайя, ликуй!» – ему вослед кричит. Многонько-таки посмеялись тому.

4. Меж тем из Устья воротились, а иные – от кабаков да от лавок; также и те, что в Беломестную бегали. Стали табором на майдане, костры зажгли, котлы подвесили хлебово варить. А уж пьяны-то-распьяны! Дудошников, гусельщиков, шпыней приволокли, давай песни играть, плясать. Праздничек, право! Словно ребятки малые, и про воеводу позабыли. Пошли байки – кто про Фому, кто про Ерему; болтохвасты похваляются, как винокурню боярскую зорили, как подьячего Кошкина Захарку в речку кунали, пока не позеленел, ирод: топить было хотели, да что грех на душу брать, – бросили на лужку, не знай – отойдет, не знай – окочурится. Бог с ним, и так любо. Из лавок прибытковских, сахаровских, титовских цветного платья набрали, всякой рухлядишки – смех! Одному кафтан узковат, другому необъятен достался, так затеяли меняться. Плотники-мужики лапти поскидали, все в сапогах; у иного так и шапка бархатна, не то – епанчица алого сукна, – князь, да и на! Также и бабенкам гостинцев припасли довольно. Ну, батюшка, ну, Герасим Иваныч! Спасибо, надоумил! В кои-то веки погулять довелось, покрасоваться! Старичок один был карачунский, из плотников, тот совестить начал: грех-де. Его на смех подняли: «Грех, деда, в лапоточках ходит, а мы – глякось, все нонче в сапогах!» Под конец того и праведный старичок, благословясь, сапоги вздел, а подвыпив, еще и посмеялся: «Был-де грех, да в Подгорну убег!»

18. И в тот день на торгу раздача была. Из всех лавок добро в кучу сволокли, да и оделили: нагих одели, босых обули, голодных накормили. Дотемна оделяли. Многонько-таки набежало сирот, тут не без смеху сделалось: Сысойка Гундырь, мостырник [28] , нищий-разнищий, сиделец папертный вечный, получив сапоги красны, сафьяновы, не ведает, что и сотворить: вздел на руки как бы рукавицы, а ноги босы. Ему кричат: «Пошто, парень, робеешь? Вздень, как надо, пойдем к Прибытковым девку сватать!» А то Прасковьица, баба-плакуша, – тучна, дебела, не баба – комяга! Она зеленого сукна однорядку облюбовала, осьмнадцать застежек на серебряных дульках; миром-собором напяливали на рабу божью, обрядили. Она же возрадовалась да и засмейся, – так швы-то треснули, на грудях, на чреве дульки оторвалися, посыпались наземь. И с другими бывало потешно, да ведь что! – каждого одарили, порадовали сирот. Что не роздали, на то Герасим велел Пигасию список сделать. После чего все сложили в амбар, чтоб в середу раздать.


Может быть в этой повести говорится об Исае Прибыткове, сыне боярском драгунской службы, если это не выдуманный персонаж (похоже, что -- нет). Один, по крайней мере, случай перехода из орловских драгун в посадские люди известен. Василий Цыков перешел из Городка Орлова на Воронежский посад. В городке Орлове среди драгун он отмечен только в одном списке, 1646 года. В начале 1680-х годов он значится как посадский человек Василий Цыков или Пчелинцов в челобитных и поручных записях воронежских посадских людей по тем, кто отправляется на Дон по торговым делам и в Царицын за соленой покупкой, в том числе и по своему племяннику атаманскому сыну Григорию Пчелинцову. А перед тем, как стать драгуном, он был бобылём атамана Ивана Крутого под именем Васька Пчелин (1646) в Большой Усмани Собакиной и одновременно был записан в селе Бабякове как отчим беломестного атамана Максима Тюлькина/Сонцова.
Правда, в повести описываются события 1648 года, а Исай Прибытков в Сметной книге 1652 года числится ещё в драгунах, в дальнейших документах по городку Орлову он, кажется, не встречается.

23 сентября 1670 г. - 4 октября 1670 г. Ф. И182, Оп.2, Д.4 ГАВО Переписка воронежского воеводы В.Е. Уварова с белгородским воеводой Г.Г. Ромадановским и отпуски отписок в Разрядный приказ об отправке из г. Воронежа в казачьи юрты донских станичников с атаманом Я. Веневитиновым, дачи им стругов с кормщиками и гребцами; память казачьему голове И.Т. Михневу о доставке морских стругов М. Прибыткова, выборе их полковых и беломестных казаков кормщиков и гребцов, роспись стругов и гребцов


Лист 4

Господину Василью Епифановичю Григорей Ромодановской челом бьет.
В нынешнем во 178 году сентября в 26 день писал ты к нам в Бел Город об отпуске данских станичников, отамана Якова Веневитинова с товарыщи адиннатцети человек, да с Алом Седеин Тайши ? трех человек калмык и о судах и о кормщиках и о гребцах, чтоб их отпустить в козацкие юрты, не мешков отпустить не в чем, потому что на Воронеже у Изасима Маслова стругов в отделке ни одного нет, а которые однодеревные десять стругов делал воронежец Мина Прибытков и согнал на Воронеж, и те-де струги не покрыты, и ты тех стругов донским станичником, отаману Якову Веневитинову с товарыщи, дать не смеешь и тебе, господине, по указу Великого Государя те струги, которые делал воронежец Мина Прибытков велеть попросить воронежцом всяких чинов людем тотчас [Лист 5] безо всякого мотчанья и те струги отдать данским станичникам, Якову Веневитинову с товарыщи, чтоб тем станичникам отпуску мотчанья не учинилось.
А сколько тех стругов на Дон с теми станичниками отпущено будет, и тебе о том к Нам в Бел Город писать тотчас с нарочным гоньбы.
Да и надо бы тебе к отоману о тех стругах писать имянно, чтоб они о тех стругах, как те струги до них дойдут, для ведомости к тебе отписали.

Лист 6



Яков Кисилев, Никон Зюзин, Осип Резанцов, Афонасей Крестинин (зачеркнуто), Родион Ступников, Онтип Сакалов


Лист 7



Афонасей Дехтерев, Аникей Болдырев, Иван Шехмин, Максим Прасолов, Петр Коровников, Кузьма Симонов, Григорей Фелелеев, Михайла Бородин, Ерофей Звягин, Митрофан Федосов

Лист 13



Якушка Кисилев, Никонка Зюзин, Оська Резанцав, Родька Ступников, Осипка Сакалов



Афонька Дехтерев, Аникейка Болдырев, Ивашка Шехмин, Микитка Прасолов, Петрушка Каровников, Кузька Симонов, Гришка Фолелеев, Мишка Бородин, Ерошка Звягин, Митрош Федосов

Источник: https://vrnency.ru/vol-2/ve-2-p/b-00084-p

Прибытков Прокофий Иванович (? - после 1653 года), Воронежский посадский человек середины XVII века.

Происходил из семьи Воронежских пушкарей. Один из наиболее состоятельных лиц, занимавшихся торговлей и промыслами. В 1648 году выдал в долг горожанам крупную сумму денег для уплаты налогов. Был выбран делегатом от посадских людей города Воронежа на Земский собор 1648-1649 годов. В 1653 году исполнял обязанности целовальника для сбережения свинца и пороха.

Материалы для истории Воронежской и соседних губерний, состоящие из царских грамот и других актов XVII и XVIII столетий.
Издание М. Де-Пуле. Книжка I-я. Воронеж.: В типографии Губернского правления. 1861

Отказная книга 174-го года на дачу поместья орловцу боярскому сыну Роману Мызгину.
стр. 321-323



Лета 7174 (1666)-го году августа в 27-й день по Государеву Цареву и проч. указу и по памяти из Белгорода боярина и воевод князя Бориса Александровича Репнина с товарищи за приписью дияка Ивана Бородина иноземец Осип Иванович Зуморовской ездил в Орлеве городке в жеребей орловского сына боярского драгунские службы в поместейце Григория Суслина, взяв с собою тутошних и сторонних людей. А приехав в то поместьице, в жеребей Григория Суслина и по указу В. Г. Царя (и проч.) и по памяти боярина и воеводы (и проч.), в Орлове городке то поместьице жеребей Григория Суслина отказал Орлова городка сыну боярскому драгунской службы Роману Васильеву сыну Мызгину и всеми угодьи на его, романов, жеребей в Орлове городке -- двор помещиков меж орловских детей боярских драгунские службы Елистрата Прибыткова да Романа Путехова. Да к той ево, помещиковой, в Орлове же городке усадьбы пашни пахоной и перелогу и дикого поля дватцать четвертей в поли, а в дву потомуж с орловскими детми боярстими драгунские службы через межу добрые земли, а сенные покосы и рыбные ловли и всякие угодьи по реке по Хаве и по реке Усмони вопче с теми же помещики с орловскими детми боярскими драгунские службы, с Козмою Агофоновым да с Киреем Сучневым (Бучневым?), з двемя стами с тритцатью с осми человеки, а лес хороменный и дровеной в большом лесу в бору и в лепегах с розными помещики Воронежского уезду, Усмонского стану, и с орловскими детми боярскими драгунские службы вопче отказал -- Осип Иванович Зуморовский в Орлове городке поместейце Григорья Суслина орловскому сыну боярскому
драгунские службы Роману Васильеву сыну Мызгину, со всеми угодьи. А по отказу были орловские дети боярские драгунские службы петидесятники: Семен Порфентьев сын Желтухин, Петр Игнатьев сын Лесного, Тит Андреев сын Носов, Степан Григорьев сын Строков, Матвей Семенов сын Шеменев, Тимофей Епифанов сын Гребенщиков, Иван Семенов сын Шеменев, Афонасей Макарьев сын Бочарников, Елистрат Исаев сын Прибытков, Данила Михайлов сын Черников. А отказные книги писал орловец Марка Насонов.
К сем книгам Орлова городка Троицкий поп Антип вместо Семена Желтухина, Петра Леснова, Стефана Строкова и кои имена в сех книгах писаны, по их велению, руку приложил.

Эта отказная книга замечательна в двояком отношении: 1) из нея видно что О. И. Зуморовской начал воеводствовать в Орлове с 174-го года и 2) что он был не кто иной как немец Йозеф фон Зоммер, доказательством чего, кроме названия иноземец, служит следующая его подпись как под этою, так и под пятью другими отказными книгами '' Auf dieses Buch (hat) Joseph von Sommer oberster leitenant seine eine (eigene) Hand untergeschrieben.'' (К сей книге подполковник Йозеф фон Зоммер (собственную) руку приложил).
---