МОЙ СВЕКОР

В 1927 году вышла замуж сестра Шура за Сергея Ивановича Репина, своего односельчанина, затем вскоре женился брат Николай на Марии Егоровне Мардиной из соседней дер. Аверинская. Я её звал сестричка Маня. В школе я дружил с её братом Сергеем. Он был немного постарше.



В июле 1928 года с разницей в две недели родились сыновья у Николая- Сергей, у Шуры- Вадим. И я вскоре сделался нянькой у Сергея. Маня как и все деревенские молодые женщины участвовала в с/х работах. На следующий год Сергей уже полностью был закреплен за мной. Я его возил в детской двухколесной кибитке с оглоблями, переходящей от одного к другому младенцам по мере их появления на свет.


Отец помимо сельских работ с введением НЭПа ( у нас земли скудные и полностью прокормить семью не могли, кто занимался извозом, ремесленничеством или работами главным образом в Москве – поварами, официантами, приказчиками) стал заниматься разъездной торговлей по близлежащим деревням. Летом колесным и чистым (обувным) дегтем , а зимой керосином. Позднее ассортимент торговли расширился: семечками, карамелью и др. мелочью. За эту торговлю он кажется в 1928 году был лишен избирательного права голоса. К 1929 году с торговлей было покончено.


Мои братья, вначале Алеша после семилетки (в которой он учился в Заозерье), а потом и Василий уехали в Москву на заработки. Василий какое-то время работал в Вербилках на фарфоровой фабрике. Николай с семьей отделился в другой дом и вскоре сам уехал работать в Москву.

Декабрь 1929 года

Раскулачивание

Брат Василий недавно приехавший (из Москвы или Вербилок точно не помню) пришел со схода (собрания жителей деревни), положил руки на стол уткнув в них лицо, заплакал, сказав, что нас придут раскулачивать. Потом ушел.


Поздно вечером пришел незнакомый человек с понятыми (односельчанами). Дома были отец, мачеха и я. Он, ощупывая свой портфель, спросил: «будем сражаться?». Отец ответил: сопротивляться не будет. Пришедшие принялись описывать все приглянувшееся имущество, а также домашнюю живность: лошадь, корову, овец. Ночью, закончив эту процедуру, уполномоченный спросил: «Сейчас же все увозить или примете на сохранность под расписку?» Отец и мать сказали, что все останется в сохранности.


На следующий день нас выселили из дома. Увели скотину, увезли на торги все имущество. Дом закрыли на ключ. Мы поселились недалеко от нашего у глухой старушки Лукьяновны и ее сына помешавшегося после того как, когда он был ребенком, одна женщина попала ему в голову брошенным поленом.

Домик был маленький старый, зато старушка очень добрая и такой же очень добрый ее сын. Он зимой и летом ходил без обуви и головного убора. Соседи иногда просили: «Вася поколи дров», он отвечал: «А я тебе и ведро воды принесу». Но зато большинство приезжавших «москвичей» угощали Васю баранками. Было ему в то время лет сорок. Брат Василий поселился на короткое время в другом доме и вскоре уехал в Москву.

Отец однажды встретил жителя соседней деревни в своей овчинной шубе «черной дубки» особенно ценившейся, которой искусно овладели умельцы соседней деревни «Лисьи Ямы». Шуба была почти не поношенной, расшитая на груди, расширенная к низу «Бекеша». Он в ней ездил в гости и в церковь. Тот сказал: «Кузьма Алексеевич, не обижайся, не я так купил бы все равно кто-то». (Распродавалось все за бесценок.) Отец махнул рукой сказав: «Носи на здоровье». Мою такую же, подростковую, но поношенную (перешедшую от старших братьев) тоже увезли на торги. Дальняя родственница хотела ее выкупить, но не успела, продали.

По дороге из школы я встретился с нашей лошадью «Зорькой», запряженной в сани. В санях сидели незнакомые мне люди. Увидев меня, Зорька заржала. Мы были с ней большими друзьями. Приводил я ее из табуна, давал ей кусочек хлеба, она подставляла голову, я надевал на нее уздечку-обрать, подводил к пряслам (ограждение табуна из горизонтальных жердей – слег) и как по лесенке поднимался чтобы сесть верхом, и она меня аккуратно везла домой.

LalaДа! Когда я впервые читала все это мне стало даже страшно- как маленький мальчик мог это выдержать.

Вот единственная фотография Ивана, старшего брата моего свекра. Он снят вместе с отцом примерно в 1915 году.

ПРОДОЛЖЕНИЕ

Прошли годы .В декабре кажется 1931 года в Москву пришло письмо извещавшее о смерти отца, и фотография которую я ему послал летом 1931 года, сделанную заезжим в деревню фотографом.



Вот она , эта фотография. И этот мальчишка фактически остался один.

Оставшись один в доме, закрыл его, вернее прикрыл двери. В доме из имущества не осталось ничего стоящего, даже шкаф для посуды, взамен увезённого на торги, был смастерён мною из фанерного ящика.

Беспощадное разграбление способом «раскулачивания» всего нажитого отцом имущества благодаря упорному труду своего и своих детей с самого малолетства и строжайшей экономии на всем и вся, в значительной степени отразилась на моем психологическом настрое и отношении к собственности. Слишком много мне пришлось в жизни потрудиться на общество, не считаясь с личным временем, в ущерб семье, не преследуя материальных выгод... Состарившись, о многом сожалею...


Делать нечего, перейдя без отца «на собственный баланс» подался в подпаски к пастуху коров. Подъем в 3.30 утра, в 4.00 хлопанье-щелканье кнутом на деревенской улице. Отработаны два вида хлопанья: первый – вокруг головы крутят пастуший длинный кнут, затем его резко дергают в обратную сторону, а второй – также резко хлестнуть кнутом продольно – получается звук похожий на выстрел. Возглавлял стадо важно шествуя мирской бык. Гоняли пастись стадо в окрестные леса, чаще в шараповский, а для дойки пригоняли на полднище, расположенное у реки к определенному часу. Пастухи хорошо ориентировались во времени без часов. Очередная, «дежурная» владелица коровы приносила на полднище пастухам обед, каждая старалась приготовить его повкуснее.


Пастух Василий Иванович Карманов, житель соседней деревни Инобожь был профессионалом. Имел роскошный длинный кнут с короткой ручкой в начале толстый оплетенный ремешками в конце тонкий, оканчивающийся сплетением из волоса конского хвоста, имел добротную кожаную сумку перевешиваемую через плечо, и всю во вмятинах медную трубу похожую на пионерский горн. На её зов коровы, пасущиеся в лесу, послушно группировались около пастуха. И моей заветной мечтой в этот период времени - было выспаться. Часть коров были элитной ярославской породы, у них шелковистая черного окраса шерсть покрывает как мантией корпус, на морде белого, только вокруг глаз черного цвета – «очки», ноги от копыт до колен тоже покрыты белой шерстью – «чулки». Коровы «ярославки» худощавы с большим выменем, отличаются высокими удоями. Местность, в округе низменная – торфяные болота, по берегам рек и речушек заливные луга, добротно удобренные илом во время весенних разливов. Обилие молока в окрестных деревнях способствовало появлению сыродельного производства в Угличе и Пошехонье. В Кимрах сформировался центр по переработке шкур и пошиву всевозможной обуви. Выделкой кожи из шкур крупного рогатого скота и дубкой овечьих для полушубков и шуб, катание валенок из овечьей шерсти (валяльный промысел) занимались во многих деревнях и селах, в обоих тесно примкнувших одна к другой Ярославской и Тверской губерниях.


Постоянно закрепленных за семьей покосов в нашей деревне не было, кроме «усадбы» - позади дома площади около 2-х га. На «усадьбе» стояли сараи для сена и амбар для зерна. Ежегодно, с началом сенокоса, общественные луга, по утрам чуть свет делились. Полученный пожребно участок, не всегда за одно утро, выкашивался. Скошенная трава сырой свозилась на усадьбу для просушки. По мере выкашивания травы на одном лугу, также приступали к другому. Много сеялось льна «долгунца» - из льна во многих семьях ткалось полотно (это очень трудоемкий процесс). Из семян, на маслобойке, что в соседней деревне, поздней осенью давилось масло, отходы – жмых –«дуранда», был отличной добавкой в корм дойным коровам. Многие занимались выпойкой телят – «опойков». В конце зимы – начале весны отбирались новорожденные телята, имеющие лучшие показатели по глазу, зубу и др. Их не менее 2-х месяцев кормили – поили только молоком «по потребности и способности». Если не хватало молока от своих коров, брали от соседей. Туша «опойка» весила около пяти пудов (80 кг.). Состоящая из нежнейшего мяса белого цвета, мясо отвозилось в Москву. Мясо продавалось владельцам ресторанов. Особым спросом пользовалось перед Пасхой. Шкуры также продавались по высокой цене кожевенникам. Высококачественная и самая модная обувь шилась из «шевро» выделанного из ярославского «опойка». В былые времена доставкой в Москву «опойков» занимался мой дед по матери Федор Павлович Зворыкин. Из Москвы на обратном пути он привозил посылки и письма от односельчан работавших и служивших поварами, официантами и приказчиками.

К лету 1931 года многие из промыслов скоротечно угасли и жили они только в воспоминаниях.

Галя, а когда Ваш свёкр начал записывать свои воспоминания, так скажем, мемуары?
Это ведь надо через всю жизнь их пронести?..

gmar"Жизнь моя, иль ты приснилась мне...". Как рано уходят родители, как много они уносят с собой. Замечательно, когда хоть что-то, хоть малую толику оставляют на память о своей жизни.
Страшно и страшно интересно читать строчки о раскулачивании.
спасибо, Галя, что позволили нам прикоснуться к этому сокровищу вашей семьи.