Деревня Верхняя Чернавка

Мои предки, носившие фамилии Яшины и Железины были из деревни Верхняя Чернавка. В этой теме я размещаю всю информацию которая попадалась и будет попадаться мне о данной деревне. Приношу извинения тем, чьим материалом воспользовался не сославшись на ресурс откуда взял. Если у кого-либо есть интересная информация о деревне или фотографии, а может быть есть возможность разместить информацию из краеведческого музея - не проходите мимо, разместите здесь.

Большая или Верхняя Чернавка село подгородное, лежит от Вольска в 15 верстах, в глубокой долине, окруженной плоскими горами. С северной и южной стороны горы эти значительно понижаются и подвигаясь далее, переходят в ровную местность. С восточной стороны Чернавския горы покрыты частым, большею частью дровяным и отчасти строевым лесом. Между горами известны под названием одна- Лысой, а другая Ягодной. На юго-восточной стороне, в одной версте от Чернавки, лежит довольно длинная плоская гора, называемая Черною горою.
Каменная церковь с каменной же колокольней была построена в селе Верхняя Чернавка Вольского уезда Саратовской губернии в 1809 году тщанием прихожан. Престол: Во имя святых бессребреников и чудотворцев Космы и Дамиана. В штате причта состояли священник и псаломщик, проживавшие в общественных домах. В селе была церковная школа.
По данным на 1859 год во владельческом селе Верхняя Чернавка Вольского уезда было 209 дворов, проживало 1319 человек.
Подле горы этой идет овраг, называемый Сосновым, с мелкими кустами ракитника и березника; с южной стороны, в полуверсте от Чернавки, входит сюда большой длинный овраг, известный под названием Лисьего. Овраг этот получил свое название в давно прошедшее время от множества водившихся в нем лис. По средине села Чернавки протекает речка Чернавка, берущая свое начало в полуверсте от селения, источников, в устье лисьего оврага, Речка эта имеет чрезвычайно извилистое течение, шириною в одну или две сажени и очень мелкая. По обоим ее берегам идет непрерывный ряд огородов, усаженных капустою. В самом селе и не его находятся на этой речке шесть водяных мукомольных мельниц о 3-4 поставах и хутор наследников графа Орлова-Денисова с прекрасным каменным домом и прочими службами. В двух верстах от Малой Чернавки р Чернавка впадает в Терешку. Чернавка состоит из деревянных домов, покрытых большею частью тесом. Порядки домов, или улицы, расположены по речке Чернавке весьма извилисто, разбросанно. Одна только мещанская улица или мещанский хутор, как его называют, лежащий по правую сторону Чернавки, идет довольно правильно, красуясь своими за ново обстроенными домами. За ново обстроиться побудил мещан бывший здесь до этого пожар, истребивший до основания половину села. В центре села неприятно поражают лежания тут гумна крестьян собственников. Вне села, кругом его, идет ряд ветряных мукомольных мельниц, в числе четырнадцати. С западной стороны, при въезде в село, стоит невысокая, каменная церковь. Село Чернавка в 18 столетии принадлежало дворцовому ведомству. В конце этого столетия часть ее Императрицей Екатериной 2 была пожалована Государственному казначею Алексею Ивановичу Васильеву, от которого перешла к его наследникам. Всех жителей в чернавке ныне чистится в. м. п и 1460 д. ж., обоего пола 2731д. Из них крестьян собственников, бывших крепостных графа Михайлова Васильевича Орлова-Денисова 644д.м.п 725 д.ж., крестьян бывших удельных 109 д. м. п. и 118д. ж., мещан 470 д. м. п. и 520 д. ж. Дворов имеется у крестьян собственников 227, у бывших удельных 38, у мещан 157, а всех 406. Крестьяне-собственики получили в надел дарственной земли в размере одной десятины с четвертью на душу, Они снимают у владельца участок земли подесятинно с платою по 7 р. за дес. У бывших удельных крестьян участок земли состоит из 1144 дес. Менаше имеют во владении по 8 дес. на душу, включая сюда усадьбу, лес и луга в 120 дес. Мещане живут хорошо. Дома у них хорошие, все крытые тесом. Одеваются они чисто, по городски. Крестьяне собственники и удельные живут бедно. Первые вследствие стесненного положения своего экономического быта; вторые вследствие весьма ограниченного занятия полевым хозяйством. Эти последние ленятся сами обработать землю, и свой участок большего частью сдают другим. Чернавсские мещане поселились здесь из разных мест, как-то: из Вольска, из сель: Грабовки, Озерок и Кикина. Как видно из документов Чернавской церкви жители здешние с начала своего поселения были все православные. Н с 1835г. поселился здесь раскол, который вначале был очень ограничен. В 1832г. здесь было только 13д. раскольников. Через пять лет раскольников уже стало 87. В следующие за тем сорок лет раскол местный настолько умножился, что заразил собою две трети чернавского населения. Расколь разделился здесь на следующие секты: на спасово согласие, на беглопоповскую секту, на поморцев и леваков, или левашей . Из указанных сект преобладают здесь, спасово согласие и беглопоповская секта. Меньшая часть раскольников леваки, или леваши. Беглопоповцы имеют у себя моленные избы, которая находится у них в певащенской улице, называемой ъглинкою,ъ расположенной над крутым берегом р. Чернавки. Для совершения над крутым берегом р. Чернавки. Для совершения над новорожденными младенцами крещения, или поенчания браков, наезжают сюда беглые попы. Леваки или леваши-это вновь образовавшаяся секта. Они переносятся, при крестном знамении, имя Сына Божия на левое плечо. При этом они от православной церкви ничего не принимают. Кроме общего разъединения во вере, Чернавцы страдают отсутствием единения в семействах, в которых весьма часто глава семейства, или отец держится одной секты, мать другой, дети ни той, н другой. От этого происходит семейный разлад, заглушающий семейные начала. Как в Барановке местного уезда, так и здесь положение женщины печальное. Случаи разводов супругов, сведенных по расколу, постоянны. Разводы эти особенно тяжелы для православных дочерей, которые вступают в брак с раскольниками по расчету. Не вытерпев порядков и обычаев раскольнической семьи, они уходят обратно домой с одними побоями, разбитым сердцем и незаконнорожденными детьми. Чернавская церковь построена графиней Васильевой в 1809 году. Престоль в ней во имя Св. Чудотворцев Косьмы и Дамифна. Иконы в ней старые, писанные иконописью. До 1886 года школы в Чернавке не было ни какой. Вместо нее дети обучались у раскольнических начетников и начетчиц, что еще более содействовало усилию раскола в этом селе. В 1886г. открыта здесь школа грамотности приходским священником Островидовым в церковной сторожке. Ежегодно обучается до 20 мальчиков.
Историко-статистическое описание селений Вольского уезда, Саратовской губернии.
А.А. Лунин. 1890 г.

Мама родилась осенью 1920г. в селе Верхняя Чернавка Вольского района Саратовской области в крестьянской семье. А дату рождения ей записали 28 декабря, когда крестили. Точную дату рождения никто не помнил. Мамина мама, моя бабушка, Железина Марфа Григорьевна, была младшей дочерью самого зажиточного крестьянина деревни – Григория Железина. У него был самый большой дом в деревне и крепкое хозяйство. Бабушка рассказывала, что у них было 2 коровы, телята, лошадь, свиньи, отара овец, а гусей и кур, говорили и не считали. Всю весну и лето паслись у воды, а осенью их загоняли во двор. Была и земля, которую пахали и сеяли на ней зерновые. Вот на время пахоты и уборки урожая отец нанимал работника, а то и двух. Со всем хозяйством справлялись сами. А было их всего 5 человек, отец с матерью Прасковьей и три дочери – Анна, Василиса и Марфа. Семья была набожной. У бабушки была своя Библия на старославянском – большая и толстая книга с витиеватыми красными заглавными буквами, ее я помню из детства. Еще у нее был псалтырь, большой медный крест, несколько писанных икон, одна средняя икона Божьей Матери. После смерти бабушки все отдали богомолкам и у нас в семье осталась только небольшая икона Св.преп. мученицы Евгении в медном обрамлении, которую бабушка купила для своей старшей дочери Евгении и на которую она тоже молилась. Бабушка рассказывала, что отец ее был хорошим шорником, а зимой, когда работы на земле не было, он собирал артель мастеровых и они подряжались на строительство домов. Строили вниз по Волге, доходили даже до Дербента. А женщины в зимние вечера пряли овечью шерсть, вязали, обвязывая всю семью шерстяными носками, чулками, платками, поддевками. В пору бабушкиного детства и юности, а родилась она в 1898г., белья не носили. На посконную, нижнюю, рубаху одевалась верхняя и сарафан. Замужние женщины носили еще платок-повойник. Обуви не было, все сезоны бегали босиком, только зимой обували валенки. Верхняя одежда зимой : зипуны, тулупы и, помню, у бабушки была такая черная, с верхом, похожая на пальто из кротовьих шкурок, которая называлось – кацавейка. Она говорила – «Это богатая кацавейка, с мехом.» Питались просто, щи да каша с конопляным маслом. Коноплю выращивали на пеньку, а из семян давили масло. Подсолнечное масло было редкостью. Пекли хлеб, пироги да блины, да еще картошка. Правда, ели много мяса, щи варили наваристые. А больше мясо не готовили никак – только отварное. Сахар и пряники – только по праздникам и когда отец ездил на ярмарку. Так жила глухая поволжская деревня в начале 20го века. Не знаю, в этой деревне или по близости, была церковь и церковно-приходская школа 4х летка. Бабушка закончила два класса этой школы. Научилась читать и писать, на этом обучение девочки заканчивалось. Грамоте уже разумеет и хватит с нее, по дому работы много, а рук не хватает. Пору своей юности бабушка вспоминала хорошо. Летом с подружками бегали по вечерам хороводы водить, а зимой собирались у кого-нибудь на посиделки, пряли и вязали вместе с разговорами. Бабушка любила петь. Одна из любимых песен была – «Когда я на почте служил ямщиком, был молод имел я силенку…» Маленькой, я не разбирала слова и пела за бабушкой – «… и ел я селедку». Один раз бежала бабушка на гулянье, а подруги ее, Акулины, нет. На следующий вечер встречаются они, а подруга ей и говорит: «Что ж ты, Марфуша, вчера не зашла за мной, я тебе из окна моргала, моргала», а бабушка ей отвечает: «Ты, чай, моргала не сундуками хлопала, вот я и не услышала» и обе рассмеялись. Другой раз шли они с девушками по полю, а одна и говорит ей : «Какая ты красивая, Марфуша, лучше тебя по всей деревне не сыщешь!». И, правда, бабушка у нас была красавица. Выше среднего роста, черноглазая, с красивой фигурой. У нее до старости была прекрасная кожа, гладкая, бело-розовая. И в 60 лет она была статная, в меру полная, моложавая, благодаря живым глазам. Замуж бабушка вышла за односельчанина, Яшина Трифона Егоровича, одного из двух сыновей бедного крестьянина Егора Яшина. Трифон был деревенским пастухом, добрым тихим малым. Он был рослым, черноволосым, с яркими синими глазами. Красавец, под стать бабушке. Эти синие глаза передались потом по наследству их младшей дочери Антонине, потом ее младшей дочери Евгении, а потом уже всем детям и внукам Жени. Когда я смотрю на них, я вижу дедушкины глаза, красивые, синие. Бабушка в молодости не выговаривала букву «Л» и дедушка, бывало, подсмеивался над ней: «Марфуша, скажи – солдат», а она – «Сойдат» и смеются оба. Потом это прошло. Дедушка тоже был грамотным, он закончил 4е класса церковно-приходской школы. Дедушку призвали в армию и он попал на фронт 1й мировой войны. Служил он в пехоте. Как то раз сидели они с несколькими солдатами в блиндаже, а дедушке и вдруг дедушке очень сильно захотелось выйти наружу, он и говорит: «Айда со мной робяты, мочи нет туте сидеть!». Но никто не пошел с ним. Только он вышел, как в блиндаж попал немецкий снаряд и все разворотил. Только дедушка и остался жив. За какое сражение, я не знаю, но дед был награжден Георгиевским крестом и несколькими медалями отличия. Он был ранен в ногу, ему снесло пол пятки, лечился в Покровском Отделении больницы Св. Марии Магдалины (г. Петроград, Вас. Остр., Средний пр., 77). Был выписан 6 Апреля 1915 года. Его комиссовали. Он потом всю жизнь прихрамывал на левую ногу. Вернулся домой, а тут, вскоре, и революция. Тяжелым колесом прокатилась она по жизни моих близких. Хорошо налаженное хозяйство стало приходить в упадок. Старшая дочь Анна вышла замуж и уехала в г.Вольск, где у ее мужа было небольшое дело. Средняя дочь – Василиса после замужества помыкалась в деревне, да и перебралась к Анне Григорьевне в Вольск, где и обосновалась с семейством. Шел 1926 год, началась коллективизация, стали раскулачивать по деревням самых зажиточных и трудолюбивых крестьян. Попал под эту компанию и Григорий Железин, ведь у него был самый большой дом, да и на сезонные работы он нанимал работника. Значит – кулак, пользовался наемным трудом, вон его из деревни. Прадедушка, Григорий Железин, умер внезапно, запрягая лошадь, как тогда говорили от разрыва сердца. Дом его конфисковали, землю и всю живность забрали в колхоз, забрали зерно и все припасы. В доме устроили сельсовет и правление колхоза. Много позже там же разместили и медпункт. В нем, после отечественной войны, работала моя троюродная тетя, Надежда Яшина. С тех пор прошло уже около ста лет , а дом нашего прадеда, построенный его руками, так и остается самым большим в Чернавке и в нем все еще располагаются разные службы. Честно построенный, честно служит людям. Спасибо тебе, дорогой прадедушка Григорий Железин! Ты оставил по себе добрую память. Низкий тебе поклон! А тогда, убитые горем, Марфа с Трифоном и маменькой Пашенькой, с двумя малолетними детьми, в чем есть, вынуждены были бежать из деревни искать своей доли. Подались в г.Вольск, там у бабушки уже жили обе сестры. До поздней осени ходили они по городу, перебиваясь случайными заработками. Жить негде, есть нечего. Родные и сами бедствовали без работы и без хлеба. Мама вспоминала, что часто питались только картофельными очистками. Ими то и отравилась ее бабушка Пашенька и умерла. К зиме стало совсем плохо. На руках у Марфы 2х летняя Антонина и 5ти летняя Женя. И, чтобы спасти хоть кого-то из детей, бабушка решает отдать старшую дочь – «в люди», няньчить младенца, до тех пор, пока они с отцом не найдут работу и пристанище. Мама вспоминала, как привели ее в чужой дом, а она не хотела оставаться и плакала, а бабушка утешала ее, говорила, что это не навсегда, что они с отцом обязательно вернуться за ней и ушли. Всю зиму, моя 6ти летняя мамочка, сама еще ребенок, таскала на руках маленького, целыми днями возилась с ним за кусок хлеба. Она очень уставала и плакала по ночам тоскуя, думала, что родители ее бросили. Но пришла весна и, однажды, открылась дверь и на пороге стоят ее родители. Они пришли за ней, они не забыли! То-то было радости! К этому времени дедушка устроился на работу в пожарную охрану и ему выделили комнату под жилье. Семья выжила. Но беды не кончились. Бабушкин организм не выдержал стольких лишений и она заболела. Заболела, похоже, чахоткой. Думали, не выживет, врачи отказались от нее, а, вот, житейская мудрость помогла. Ей посоветовали есть морковку от малокровия. Она съела два мешка моркови и пошла на поправку. Болезнь отступила. Мама пошла в школу. Как научилась читать, то увлеклась чтением. Любую копеечку тратила на книжки. А денег-то не было, ну и доставалось ей от бабушки: « Я зачем тебе дала пятак, на хлеб! А ты на книжки тратишь, на пустяки!» Мама вспоминала: «Читать любила, страх! А не позволяли, это считалось бездельем. Так я спрячусь под кровать, там и замру читая, пока-то меня докличутся!» Училась мама хорошо, на одни пятерки, была первым математиком в школе. И, вообще, заводила. Ее избирали старостой и комсоргом в классе. Она была, по откликам ее подруг, очень веселой и спортивной. Волгу у города Вольска могла за раз переплыть туда и обратно. Хорошо ходила на лыжах. Одноклассники ее любили еще и за отзывчивость и доброту. Она всегда помогала им в занятиях. Ее школьная подруга – Ляля Орлова, говорила, что : «Женечка всегда была безотказная. Объяснит, решит и поможет, кто бы ее ни попросил.»
Она грамотно писала и ей легко давался иностранный язык. Школу она окончила с отличием и ее без экзаменов зачислили в Московский химико-технологический институт им. Менделеева. Это было в 1938 году.
Мамина компания в Вольске – это ее одноклассники: Ляля Орлова, Фанаскова, Коля Калерия, Олег Лапшин и Саша Самохвалов. Ляля была из обеспеченной семьи, она дочь земского врача. У них был свой дом с хорошей библиотекой и роялем. Обе дочери доктора Орлова хорошо Музицировали, а Лялька еще увлекалась ариями из опер и романсами. Мама любила бывать у нее в доме, где собиралась их молодая компания. И эта прекрасная потребность петь вместе в компании друзей осталась у мамы до конца жизни, когда бы и где она ни собирала гостей, у нее был хороший голос, чистый, звонкий.
По разному сложилась жизнь у ее одноклассников. Почти все мальчики из класса, призванные в армию, погибли на фронтах Отечественной войны. Олег Лапшин вернулся и они с Лялей Орловой поженились. Я помню мама долго хранила письма одноклассников с фронта. Иногда их перечитывала и мне. О войне ребята писали сухо, тоько: «…сейчас иду в бой…» или «…только вернулся после боя и спешу написать тебе…» Они больше интересовались жизнью в тылу, мечтали – чем займутся после войны, они высоко ценили настоящие чувства и дружбу. Незадолго до смерти, мама последний раз перебрала все письма и сожгла их. На мой вопрос «Зачем?» она ответила : «Они уже больше никому не понадобятся.» А летом 1938 года маму провожали в Москву, в институт. Бабушка дала ей 3 рубля со словами: «Доченька – это все, чем мы можем тебе помочь.» И действительно, так и произошло. Потом, только мама помогала своим родителям. Так, в одной единственной юбчонке, с двумя кофточками она и проходила все пять лет учебы, живя только на стипендию. Учеба давалась легко и училась она на отлично, свободное время отдавая общественной работе. Была комсоргом, а потом возглавила ДОСААФ факультета. Теперь уже никто не знает, что это такое, а в наше, советское время, это было самое многочисленное добровольно-спортивное общество содействия армии и флоту. В нем был свой значок, знаки отличия и, конечно, грамоты. У мамы были все эти завоеванные регалии. Она занималась легкой атлетикой, играла в волейбол, прыгала с парашютом. Когда началась война мама записалась на курсы радисток и окончила их, потом пошла в автошколу и получила права водителя грузовика. Она готовила себя к фронту. Несколько раз она обращалась в военкомат с просьбой отправить ее на фронт, но всегда получала отказ. Институт держал бронь на талантливых студентов и ее не отпускали на войну. Тогда, она после занятий стала работать, возить на грузовике снаряды с воензавода на железную дорогу. По ночам, с друзьями добровольцами, дежурили на крыше, чтобы гасить зажигательные бомбы, которые немцы сбрасывали на Москву. Вот такая она была, Женечка Яшина, моя мама! В конце 1941 года институт эвакуировали в Саратов. Мама вспоминала о тревоге и неустроенности той поры. Многие преподаватели растерялись поначалу, а потом, потянулись к ней, молодой, но сильной духом девушке. Они обращались к ней с различными организационными вопросами как к человеку, который может помочь. И она решала эти вопросы. Ее любили и уважали студенты и преподаватели и эти теплые отношения с профессорами кафедры остались после войны навсегда. В 1943 году, по возвращении из эвакуации мама на отлично защитила диплом инженера-технолога и ее распределили на самый большой в Подмосковье цементный завод – «Гигант». Сначала, она работала мастером в сырьевом цехе и в котельной, затем ее перевели инженером в техотдел. И снова комсомольцы выбирают ее комсоргом завода. Идет война, много предприятий лежит в руинах. Дефицит цемента страшный, а сверху требуют наращивать и наращивать план выпуска цемента. Инженерно-технических кадров не хватает и мама проводит на заводе две, а то и три смены. Так устает, что нет сил идти домой в поселок, а это примерно 3 километра и она, частенько, ночует прямо в цеху. С питанием все также тяжело. Еще действует военная карточная система распределения продуктов, а это очень ограниченные пайки. Мама вспоминала, иногда получит продукты по карточке и пока идет домой съест сахар и, остановившись, заплачет. Ведь теперь всю неделю придется пить пустой кипяток. Чая заварного не было. Заваривали сушеную морковь. Она очень похудела за последние годы, ее молодость пришлась на тяжелое время войны и только ее оптимизм и жажда бурной деятельности выручали ее. От постоянного недоедания и недосыпания у нее открылась язва желудка и двенадцатиперстной кишки. Пока она была на работе, она держалась, а когда приходила домой, то терпеть сильные боли уже не могла. Тогда вызывали скорую помощь и ей ставили обезболивающие уколы. Эти боли в желудке мучили ее почти до 50 лет. Как только мама стала работать, она тут же вызвала родителей к себе. Ей, как молодому специалисту, выдели комнату в трехкомнатной квартире, а потом они стали занимать там две комнаты. Квартира была на первом этаже. Там была небольшая кухня с печкой, которая топилась углем и туалет с умывальником, ванны не было. К одной комнате примыкала большая лоджия. Завод выделял своим работникам землю на пустырях и там мама, с дедушкой и бабушкой, сажали картошку. Это был основной запас питания на зиму. Так выживали в последние годы войны все жители небольшого поселка «Цемгигант» под г. Воскресенском. В те годы в поселке жило довольно много татар, они были основной рабочей силой на заводе. А жили они в деревянных бараках на окраине. После войны они куда то исчезли. Выглядели они неопрятно и одеты были в какое-то засаленное тряпье. Они плохо говорили по-русски и занимались самым неквалифицированным трудом – грузчики, дворники, подсобные рабочие. Был даже один старьевщик . Он ездил по улице и кричал свое : «Старье берем». Дети приносили ему всякие ненужные старые вещи и просто тряпки, а в замен получали тряпичные маленькие мячики на резинке, деревянные свистульки, резиновые шарики на палочке, небольшие тряпичные куклы и что-нибудь еще. Игрушек тогда не было, дети радовались и всегда стайкой бежали за старым татарином и его сивой лошадкой. Рабочий поселок был маленький, тянулся вдоль железной дороги, к которой почти в плотную подступал лес. Несколько двухэтажных домов так и выстроили среди сосен. В таком доме и жила мама с родителями. Коренных жителей в поселке не было, он был построен на пустом месте еще до войны. Инженерный персонал и рабочие – все были приезжие, попавшие сюда, в основном, по разнарядке. Сюда же после госпиталя был направлен и папа. Здесь они и встретились комсорг завода и инженер-фронтовик. По их рассказам было так. Они познакомились на производстве и вместе занимались общественной работой. Папа, как все инженеры, день и ночь пропадал на заводе. Нужно было давать план любой ценой и он зарекомендовал себя хорошим специалистом. Но, в конце концов, от постоянного переутомления, недоедания и недосыпания он свалился и попал в больницу. Мама предложила комсомольцам взять над ним шефство и сама, почти каждый день, бегала в больницу, ухаживать за Гришей Крыхтиным. Она приносила ему домашнюю еду и другие, кто чем мог, подкармливали его. Мама вспоминала, что отец был такой худой, что она спокойно поднимала его на руки, чтобы перенести. За мамой тогда ухаживал молодой специалист, звали его Николай(впоследствии он станет директором Щуровского цементного завода), но когда она ближе узнала папу, то отдала предпочтение ему. И бабушка тоже одобрила ее выбор. Папа не долго еще ухаживал за мамой, вскоре они поженились.

Семья Железиных

Храм во имя святых безсребреников ичудотворцев Космы и Дамиана
Располагался: Саратовская обл., Вольский р-н, с. Верхняя Чернавка.
Престол: Во имя святых безсребреников и чудотворцев Космы и Дамиана.
Построен: В 1809 году.
Из истории: Каменная церковь с каменной же колокольней была построена в селе Верхняя Чернавка Вольского уезда Саратовской губернии в 1809 году тщанием прихожан. В штате причта состояли священник и псаломщик, проживавшие в общественных домах. В селе была церковная школа.


Храм во имя святого Архистратига Божия Михаила
Располагался: Саратовская обл., Вольский р-н, с. Нижняя Чернавка.
Престол: Во имя святого Архистратига Божия Михаила. Построен: В 1835 году.
Из истории: Деревянная церковь с деревянной же колокольней была построена в селе Нижняя Чернавка Вольского уезда Саратовской губернии в 1835 году тщанием камер-юнкера Его Императорского Величества Двора Самуила Александровича Панчулидзева. В штате причта состояли священник и псаломщик, проживавшие в общественных домах. В приходе были церковные школы в самом селе и в приписной деревне Логоши.

При подготовке материала были использованы:
Справочная книга Саратовской епархии. Саратов, 1912. Стр. 210-211