Кумылженская ст. Хоперский округ ОВД

[q]

1916 г.
Фото групповое. трое стоят, трое сидят. Снято в фотоателье, на фоне окна. Крайний справа казак стоит, опираясь на колонну, казак, сидящий в середине. опирается на колонну, крайний, сидящий справа, держит шашку. Надпись на обратной стороне: " В память моей военной службы шлю на память дорогой сестрице Матрене Сергеевне Ремезовой с чужой стороны. Дорогой сестрице с наилучшими к вам пожеланиями. Илларион Коротков". Слева направо стоят: урядник Иван Васильевич Никитин, второй -- Иван Михайлович Куропаткин, третий -- Илларион Сергеевич Коротков. слева направо сидят: Иван Афанасьевич Зерщиков и Венедикт Курин с хутора Шарашкина Зотовского юрта.

[/q]

[q]

№524 14.08.1907 (стр. 476)
Илларион Коротков, 1905 год переписи, казак, выбран на укомплектование в 6-ю Л. Гв. Донскую ЕИВ батарею в 1909 году, конный

[/q]

[q]

Родился я 18 января 1891 года в станице Кумылженской Хоперского округа Донской области России.
...

Жизнь в доме шла своим чередом, я уже перестал бегать в станичное правление писать приказы, брал книги в библиотеке при школе, учителя остались недовольны на отца за то, что он не отдал меня учиться дальше, я уже стал походить на женишка, мне пошел 18-й год.
Перед осенью сидим вечером дома за песнями вся семья хорошо пели все песни. После нескольких песен на отдыхе отец спрашивает мать: «Ты мать готовишь ли {солки больши?} потому что этой зимой надо женить Афанасия. Расходы будут большие.

...
Отец написал жребий на 4 девочки и четыре один полный положил в шапку, и тряся шапку заставил меня вынуть из шапки жребий, и я вынул тот номер, на котором было имя невесты Ольга.
И мы взяли моего дядю, он был подписчиком в станичном правлении, и поехали на хутор Андреев 15 верст от станицы.
Отец уже переговорил с братом невесты, он был станичным атаманом, и обещал приехать на хутор, когда будем мы там. Атаман накануне отправил свою молодую жену на хутор. Когда мы приехали на хутор, остановились у родственников, от них послали девочку сообщить, что мы сейчас придем. Пришел посол и сказал, что можем идти. Мы выстроились: отец, дядя и я, они наблюдали за нашим движением.
Вошли во двор, отец невесты вышел, пригласил нас в дом. Дом был очень хороший, а самое главное – очень просторный, кажется, одиннадцать комнат.
В доме встретила нас мать невесты, других никого не было. Отец сказал цель нашего приезда, нас повели в зал, перед нами оказались две молоденькие особы, мы растерялись и не знали, кого смотреть. Отец спрашивает – вы извините нас, мы хотим знать, кого уж нам их них смотреть. Нам показали, мы познакомились и стали более оживленные. Посидели, поговорили и приглашены были к чаю. Во время чая приехал атаман на тройке лошадей с бубенчиками, с колокольчиками. За чаем с невестой стало недоразумение. Неся чашку с чаем она запнулась ногой за ковер, споткнулась и упустила чашку, она опрокинулась на подносе, но не разбилась, а чай, конечно, вылился на пол. Она сконфузилась и выбежала и гостиной, но долго не была там, отец позвал ее, и она явилась как ни в чем не бывало. Все это затихло, и никто об этом не напоминал.
Семья Андреевых была большая, вернее родословие у Оли было 4 брата и три сестры.
Первый брат был околоточный надзиратель, в Варшаве заболел чахоткой и по поручению докторов уехал на Дон, взялся за хлебопашество.
Накупил земли, насеял хлеба, накупил быков, машин. Хлеб стал поспевать, и он все оставил, перешел на жизнь – в другой мир. Все осталось тестю, он из без того был богат, сын был холостой. Второй сын жил на том же хуторе, придя из полка, отделился от отца, открыл магазин на хуторе и торговал. Третий брат это атаман станицы. Четвертый учился в Новочеркасске в сельскохозяйственном училище, стал агрономом. Сестры выданы были замуж, Ольга была самая меньшая из сестер.

Была назначена свадьба в мясоеде 24 января 1908 года, а год мне пошел восемнадцатый.

...
Служба мне не была в тягость я знал это ни я первый, ни я последний, все служили, дед и отец, так и мне надо послужить. Выбор был, я попал в учебную команду. Пошли на маневры. Во время маневров захватила нас война, и нам пришлось почти первым встретиться с австрийцами. В декабре месяце я был ранен в руку и отправлен на лечение в округ. Конь мой остался в полку, через малое время конь мой был убит. Я остался при выздоровляющих при 14-й запасной сотне, пробыв до половины 1915 года.
...

Жить дома в станице стало неспокойно, то тут, то там солдатские бунты. По соседству с нами первый бунт был в слободе Михайловка у станции Серебряково стояло там два запасных полка, сбунтовали, арестовали всю слободскую администрацию, отпустили арестантов, открыли тюрьмы, разбили большой винный завод, разграбили казенные винные лавки. Вино шло по улице как после сильного дождя, некоторые солдаты там и остались лежать вечно, пившими вино или водку из ручья. Магазины были все разбиты, товары выбрасывали на улицу, кто хочет брать – бери, а торговля там была очень большая. Там была ссыпка для хлеба самая большая в Донской области. Это стало беспокоить казаков, живших дома без части. В соседнюю станицу пришел отряд прохвостов красногвардейцев из бывших солдат, и к ним присоединились подростки и станицы – иногородние. Так называли у нас живших не казаков. Но он скоро был ликвидирован собравшимися казаками фронтовиками. Часть потопили в Хопре, часть Селиванов, но его сразу схватили – местная команда и ученики гимназисты реалисты. Мы из станицы собрали 18 человек и поехали на помощь, но не успели. Нас собрался целый отряд под командою сотника Дудакова. Нас позвал к себе генерал Потоцкий, начальник гарнизона, и приказал взять из банка войсковую казну и доставить в Новочеркасск. Все это было сделано. Мы взяли 2,5 миллиона рублей и отправили войсковую казну в Новочеркасск. И здесь уже начиналась братоубийственная война. Стали восставать станицы одна за другой. Мы уже были сформированы в станице и вели бой с красноармейцами на своих хуторах. Пришедшие на хутора станции Кумылга. Нами командовал атаман станицы Андреев Максим Ефимович. Скоро пришел к нам есаул Широков и стал командовать нами.А в это время через станицу прошел полк Боково-Каргинский, сформированный в 1-м Донском округе, и кой кому скинул штаны и заглянул куда надо. Мы своей группой подвигались к железной дороге. Вдруг перед нами показалось пожарище – горела станция Кумылга, и мы здесь встретили отряд Романа Лазарева. Пройдя по казачьему населению красногвардейцы показали себя во всех отношениях. Защитники порядка убивали находящихся дома офицеров, священников, зажиточных казаков, изнасиловали женщин, губили невинных девочек. И это заставило нас, казаков, сорганизоваться и выгнать из своих мест, думая, что этим кончится, но не тут-то было. Ленин-Троцкий мобилизовали всех отбросов русского народа, и двинули их на Дон, давая им право уничтожать всех, кто сопротивляется, и началась гражданская война, и до сих пор еще не окончена. Война была свирепая – уничтожали русский русского без всякой жалости, и продолжалось три года на Донской земле. А что за это время делали с мирным населением, уничтожались все влиятельные казаки в станицах или хуторах. При захвате нашей станицы в декабре месяце 1919 {правильно – 1918}, года всех по колокольному звону собрали в станице, окружили всех, на плацу по улицам поставили пулеметы, а кругом красноармейцы, обвешанные пулеметными лентами крест наперекрест. Где был и мой отец, подошел к нему один комиссар и говорит – стой, надо поговорить, но после отец как-то украдкой укрылся и ушел домой. Зашел взять хлеба и куда-либо спрятаться. Взял хлеба и ушел в сады, три дня пробыл в садах. Замерз, соскучился по моим детишкам, он их очень любил, пошел домой ночью. А они знали, что его нет, поставили караул во дворе, и отец сам пришел к ним. Его арестовали, а утром отправили в совет, не дали повидать детей и поговорить с матерью. На второй день его отправили в станицу Усть-Медведицкую и посадили в острог. Наши части отошли к Донцу и остановились над Донцом, отдыхали и формировались. Оставшиеся казаки под советской властью скоро узнали советский строй и цель, которую они преследуют. Весной стали малые восстания, а потом разрослись повсеместные восстания. У нас в станице остался подхорунжий Семен Григорьевич Савельев, полный {георгиевский} кавалер. И вот он собрал казаков, назначил им сборный пункт около Хопра, для переправы через Хопер. На той стороне были восставшие казаки, и стали вплавь перебираться на ту сторону из спасшихся казаков. Человек десять побоялись, в их числе был и брат мой меньший 17-ти лет, гимназист. Он был на коне, но без седла, он тоже остался, и эти оставшиеся по домам ехать побоялись, а поехали все в поле. В станице стояла красногвардейская часть.
Узнав об этом случае, они еще больше стали третировать население. В это время собрали 78 стариков, закрыли их в один большой дом, облили керосином и зажгли, а сами стали с оружием кругом дома и не выпускали никого, и все они погорели. Когда отступившая армия не имела связь с восставшими, решили делать наступление и 10 мая мы из-за Донца пошли в наступление, победа была на нашей стороне. Комиссары не знали, что делать. Оставшиеся после переправы через Хопер казаки уехали в поле и скитались по полю. Ночью приезжали на какой-нибудь хутор добывать пищи, но стоявшая часть нарядила разъезды за их поиски, их скоро всех переловили и отправили тоже по тюрьмам. С ними был пойман офицер есаул Широков, который скрывался у сестры на одном хуторе, который месяц назад пробрался из Москвы с 18-ю казаками к себе на Дон, его заставили вести всю группу в другую станицу, и все время под командой. Пришли в станицу ГПУ, комиссар вскочил со своего кресла и рукояткой пробил офицеру голову, кровь вдарила фонтаном прямо в потолок. Его стали допрашивать, он ничего не отвечал. Ему отрезали сперва уши, потом по два пальца на руке, а потом отрезали язык, а остальных посажали по тюрьмам. Брата отогнали в станицу Усть-Медведицкую в одну тюрьму с отцом. Через сторожа они там переговаривались. Мама поехала их навестить, ее к сыну пустили, к отцу – нет. И вот когда армия тронулась в наступление, комиссары стали уничтожать, кто им не мил. Они расстреляли моего отца, с ним расстреляли 43 человека, в {том} числе одну женщину, у которой остались 6 детей одни.Этим занимались иногородние и даже были из нашей станицы, которых брат знал, живя в станице. Брат сошел с ума при виде этой трагедии. Его не отправили никуда, а оставили в тюрьме – все одно он дойдет. Когда они ушли из Усть-Медведицкой, то старичок, который знал отца и брата, сообщил нам в станицу, чтобы приехали и взяли его. Дома мать, жена с детьми и сестра вдова, у которой муж погиб в молодой армии.
Жене запрягли пару лошадей в дрожки на рессорах и отправили ее за моим братом. До Усть-Медведицы было от нас 45 верст. Приехала, ей там отпрягли, потому что она только встала от тифа, переночевала, ей запрягли, положили брата на дрожки, и она его привезла. Он действительно был похож на ненормального, он лупал глазами, ничего не соображая и не говорил. Худющий был – кожа, которая покрывала только кости, чтоб не рассыпались.
...

[/q]

[q]

Необычно складывался и путь протодиакона Маркиана Ивановича Пасторова. Уроженец донского хутора Ярской Сталинградской области

[/q]