Помещики земли Орловской. Страница: 8

Генеалогический аспект местнических споров XVII века
Долгова Е.А.

История местничества представляется обилием разрозненных и трудно сопоставимых фактов. Их пестрота и противоречивость, «остаточный» характер при отсутствии огромного массива документации, уничтоженного в огне 1682 года, ставят под вопрос саму возможность создания обобщающего исследования. Задачей становится историческая реконструкция местничества, систематизация его характеристик и понятий, выявление структуры и содержания местнических дел.

Местнические споры чаще всего возникали при разрядном назначении.
Определяющими факторами при решении спора оказывались «отечество» (родовитость) и «честь» (чины) предков; реже – личные заслуги. В повседневности «странных и бестолковых понятий» невозможно было обойтись без фиксации местнических «потерек» и «находок», родословных легенд и «служб» предков. Все это обусловило существование частных родословных и разрядных книг, фиксирующих «местническую историю» отдельных родов. Среди таких источников мало изучены разрядо-родословные сборники - местнические справочники, построенные по типу родословцев и являющиеся реестром местнических «потерек»: невысоких или прямо позорных служб, а также «укоризн» происхождения и родства отдельных родов, позволяющих вести борьбу их противникам[1]. Опубликован всего один такой сборник: «Местнический справочник XVII века», изданный Ю. В. Татищевым в 1910 году. Анализ содержания этих сборников, их всестороннее изучение позволило бы расширить существующие представления о местничестве.

Хотя «понятие о «честности» рода прежде всего связывалось с представлениями о «служебном почете»[2], изобилие Местнического справочника родословными «потерьками» свидетельствует о важности их в глазах современников. Сам принцип местничества «с родословными людьми неродословным людем счету нет» делал генеалогический фактор основополагающим. «Честность» рода, его родство с теми или иными фамилиями определяли саму правомерность претензий на определенный чин. Выявление же «укоризн» «отечества» резко понижало шансы и нередко оказывалось важным аргументом в местническом споре. Именно поэтому генеалогический элемент зачастую выступает в Местническом справочнике на первый план, оборачиваясь усердным поиском «укоризн» и «упреков» родства и происхождения отдельных родов.

Прежде всего «укоризной» являлась связь с определенными социальными слоями. Одна из самых многочисленных «потерек», встречающихся в сборнике - указание на родство с детьми боярскими. Помимо обычного употребления статуса при наименовании представителя рода, Справочник в некоторых случаях приводит происхождение из государевых детей боярских как прямую «потерьку» происхождения. Однако эти случаи очень редки; в справочнике содержится лишь два таких случая: один - в статье о роде Бирдюкиных-Зайцовых («по Звенигороду написан в детях боярских Аитинка Романов сын Зайцов»[3]); второй - в статье о роде Каковинских («написан в детях боярских по Рузе Гаврило Кузмин сын Каковинской, оклад ему 200 чети»[4]). Чаще указание на происхождение из детей боярских оказывается в справочнике не «упреком», а дополнительной «утяжкой», довеском к какому-то неблагоприятному «случаю» из истории рода.

Чаще в справочнике упоминается родство с митрополичьими, архиепископскими и патриаршими детьми боярскими. Эта категория служилого населения до сих пор остается слабо изученной. Статус и характер службы архиерейских служилых людей, с одной стороны, не привлекали внимания исследователей, изучавших светские сословия государева двора; с другой стороны, исследователи, которые занимались разнообразными сюжетами истории церкви, также не проявляли заметного интереса к ее светским слугам. Отдельные шаги в изучении этой темы были сделаны Горчаковым М.[5], Каптеревым Н. Ф.[6], Веселовским С. Б.[7] В современной исторической науке патриарших дворян и детей боярских определяют как «самую многочисленную группу светских патриарших слуг, объединенную на основе территориально-земельной и служебной подведомственности патриаршему дому… служебную группу «второго порядка», которая последовательно скопировав все основные черты более высокой по статусу группы – государевых служилых людей «по отечеству», сохранила символический образ корпоративной индивидуальности»[8].

Лишь в одном случае Местнический справочник указывает на службу в митрополичьих дворянах («7087 на Луках Великих Иван Степанов сын Злобин, да по вестям с ним митрополичей дворянин Федор Андреев сын Замыцкой, Данилу Замыцкому большой брат родной»[9]); в основном его внимание привлекают архирейские дети боярские.

В справочнике упоминаются: патриаршие дети боярские (Мещерские[10], Милюковы[11], Масловы[12], Михневы[13], Замыцкие[14]); митрополичьи (Орловы[15] – казанского митрополита; Пушкины[16] – крутицкого; Голенищевы[17], Лихаревы[18] – ростовского); архиепископские (Ловчиковы[19], Шеховские[20], Мансуровы[21] – суздальского; Ржевские[22], Львовы[23], Племянниковы[24], Бибиковы[25], Языковы[26], Юрьевы[27] – тверского; Ржевские[28], Измайловы[29], Свиньины, Языковы[30], Хитрые[31] – смоленского; Языковы[32], Безобразовы[33], Нащокины[34]. Воейковы[35], Зиновьевы[36], Елагины[37], Бутурлины[38], Обернибесовы[39], Мусины[40] - псковского «владыки Изосима»).

Большинство фамилий справочник приводит, ссылаясь на «список, что сыскан на Казенном дворе во 151 году при Богдане Дубровском». Помимо списка 151 года, справочник ссылается на «государевы грамоты», также фиксирующие службу в архиерейских детях боярских[41].

Чаще всего служба в детях боярских упоминается в справочнике применительно к событиям прошлого, однако в одном случае указывается на то, что один из Лихаревых «у митрополита ростовского Варлама был в детях боярских, а сын его Сергей и ныне у митрополита служит»[42]. В этом случае «потерька» многократно усиливается.

Еще одна категория детей боярских, оказавшихся во внимании Местнического справочника, - дети боярские «царицына чина». Г. К. Котошихин отмечал, что «тех детей боярских служба такова: посылают боярыни во всякие посылки и ездят с царицею в поход, и спят у царицы вверху для сторожи и обереганья в ниских местах посуточно попеременно».[43] Эта категория детей боярских отмечена в Местническом справочнике несколько раз. В одном случае это указание на прямую «потерьку»: «во 153 году в царицыных детях боярских Федор Константинов сын Голенищев»[44]. В другом – указание на обстоятельства местнического счета на свадебной церемонии: «Как государь и великий князь Иван Васильевич сочтался законному браку на царице Марфе Васильевне дочери Собакина в 80 году, и в том году был в царицыных детях боярских Федка Панин меньше истопничего Семена Якушкина» [45].

Другая «потерька», связанная с происхождением, – упрек в родстве с холопами. Тяжесть этой «потерьки» была очевидна уже современникам. Так, Бобровский приводил эпизод из ссоры жильцов Ивана Елчанинова с Самариными: «называл нас холопей твоих своими холопи, называл нас страдниками и зализами, а дедов наших называл мужиками пашенными»[46]. Наверное потому, родов с такими «упреками» сравнительно немного. Справочник выстраивает особую иерархию «потерек», отмечая существование различных видов холопства: служилого и кабального; истекшего и продолжающегося (тянущегося). Наиболее часто в справочнике упоминаются случаи кабального холопства: Лихаревых[47], Полтевых[48], Бибиковых[49], Кафтыревых[50]. При указании на службу в холопах справочник приводит максимально подробные факты. Так, например при описании семейной кабалы Кафтыревых составители указывают даже имена губных старост Андрея Акинфова и Ярмолы Языкова, при которых «кабалы иманы на Костроме в 61 году…и в 65» на Костра Кафтырева и его детей Алешку да Офенку[51]. При этом, хотя справочник приводит подробности и обстоятельства принятия кабалы, он ни в одном случае не ссылается на источники (в остальных случаях фигурируют многочисленные отсылки к «десятням», «спискам» и грамотам за дьяческой «справою»).

Основная служба кабальных холопов, известная Местническому справочнику, - служба «во дворе». Такую службу несли Умран Лихарев у князя Андрея Глинского, Полтевы – Семена Стрешнева, Бибиковы – у Василья Шереметева. В одном случае справочник приводит любопытный факт: «7000 году Чеглок Васильев сын Лихарев служил по кабальному холопству у князь Михайла Реткинского и верстан по Кошире»[52]. В этом случае речь, скорее всего, идет о практике верстания холопов в служилые люди[53], что было запрещено (во введении к десятне 1605 года говорится: «неслужилых отцов детей и холопей не верстати»)[54].

Вторая категория холопства – служилая - еще реже упоминается в Местническом справочнике. Встречается только одно прямое указание на принятие служилой кабалы: «Во 184 году Костентин Чириков бил челом в холопство к князю Осипу Шеховскому, и кабалу служилую на себя дал, а в то время сидел в приказе Холопья суда князь Иван Лось Волконский да Иван Огарев, и били челом на него, Костку, сродники его Иван да Петр Гавриловы дети Чириковы, и по их челобитью он, Костка, из холопства от князь Осипа Шеховского освобожен и отдан им, что ему государева служба служить, а им ему помогать. А дело было в Холопе приказе у подьячего Никифора Киликова. Во 156 году сын его Костки Ивашка бил челом в холопство и кабалу на себя дал, и служил по смерть во дворе боярина Ильи Даниловича Милославского, а после смерти боярина Ильи Даниловича бил челом в холопство и ныне служит у боярина и князя Юрья Никитича Борятинского»[55]. В этом отрывке статьи Местнического справочника сфокусировался не только сам процесс принятия служилой кабалы, но и стремление родственников избежать попадания кого-либо из рода в кабалу (как сильнейшего родословного «упрека» для всего рода) даже путем выкупа, и - необратимость этого процесса для мельчавших и нищавших ветвей родов.

Еще одно указание на принятие служилой кабалы можно найти в статье о роде Ростопчиных: «во 169 году у боярина Ильи Даниловича Милославского служил в холопстве Тарас Степанов сын Ростопчин, а во 180 году он, Тарас Степанов был в конюхах стремянных и в путных клюшниках»[56]. То, что речь идет о служилом холопстве, можно предположить из указания на службу «в конюхах стремянных и в путных клюшниках» при государевом дворе в 180 году, скорее всего после смерти Ильи Милославского и истечения срока службы.

Из других родословных «потерек» Местнического справочника, связанных с происхождением или родством с отдельными социальными слоями, можно выделить указание на происхождение из посадской среды («в шубном ряду сидел посацкой человек Истомка Юрьев»[57]). То, что эта «потерька» упоминается в справочнике всего один раз, объясняется ее исключительностью. Представители измельчавших ветвей служилых людей могли оказаться в кабале, но очень редко они попадали в состав посадских людей. Еще одно указание – на присутствие в родне Ларионовых дмитрецов думного дворянина («В царство государя царя Алексея Михайловича на Земском дворе сидел думной дворянин»[58]). В этом случае «потерькой» выступает, скорее всего, не происхождение, а место службы – Земский двор – и характер службы – в приказных людях, чье положение считалось совсем невысоким. Еще один случай, единожды отмеченный в Местническом справочнике, - указание на «меньшинство» Безобразовых в жильцах[59]. Жильцы – по своему социальному составу стоявшие ближе к выборному городовому дворянству, чем к московским дворянам, зачастую формировавшиеся из детей выборных дворян, дворовых и городовых детей боярских[60] - занимали далеко не самую высокую ступеньку на местнической лестнице.

Особняком здесь стоит и такая интересная «потерька» Местнического справочника, как служба предков или родственников в монастырских служках. Она приводится в справочнике всего два раза – в статье о роде Тургеневых («был в Троицком монастыре в служках»[61]) и в статье о роде Неплюевых («В Великом Новгороде в дозорной книге Субботы Никифорова да Кузмы Волкова написано: Шелонской пятины – Оталык Неплюев в богословском Череменецком монастыре в служках монастырских»[62]).

Укоризною для рода (хотя и не столь значимой) являлось его происхождение из определенных земель. В справочник включено большинство представителей крупного удельного боярства территорий, присоединенных к Москве в середине XV-XVI вв.: тверичи Бороздины, Коробовы, Левашовы; рязанцы Селивановы, Коробьины, Сунбуловы, смоляне Самарины и Философовы. Лишь один раз справочник прямо указывает что у Кафтыревых «смолянин отец был»[63], в остальных случаях указание на происхождение может лишь прилагаться к имени рода, само по себе едва ли играя определяющую роль в местническом споре. Н. П. Лихачев отмечал, что в системе местнических счетов политический статус не вычислялся в соответствии с домосковскими предками, а скорее основывался на услугах, оказанных в Москве[64].

Далеко не столь безобидным было указание на происхождение рода из Новгородской земли. Как отмечал Н. Мятлев, «служба по городам Новгородского разряда…считалась менее чесною, чем службы из городов Московской земли»[65]. Бытование подобного взгляда связывается с испомещением на Новгородской земле послужильцев в конце XV – XVI вв. И. И. Срезневский объяснял термин «послужилец» как «подчиненный», «служилец». Термин «послужити» и «послужник», которые употребляются в письменных памятниках с XI века, он толковал как «служить», «быть слугой» и «исполнитель, повинующийся»[66]. В. О. Ключевский видел в послужильцах особую категорию холопов, предназначавшихся для несения военной службы в пользу бояр[67]; Н. П. Павлов-Сильванский настаивал на их свободном положении, обозначая их как боярских служилых людей.[68] В любом случае, происхождение из послужильцев являлось сильным родословном «попреком», не могшим не повлиять на местнические отношения.

Пестрота генеалогического состава, представление о преобладании среди служилых новгородцев худородных родов привело к распространению т. н. Поганой книги, - списков бывших княжеских и боярских холопов-послужильцев, испомещенных в последней четверти XV века в Вотьской пятине Новгорода[69]. Первое упоминание о ней связывается с местническим делом 1648-1649 г. С. Кошкарова и С. Муравьева. С этого момента Поганая книга стала тем документом, «на который, ссорясь между собой и упрекая друг друга неродовитостью происхождения, называя друг друга «холопьим родом», так охотно ссылались в позднейшее время помещики новгородские»[70]. Источник закрепился в историографии прежде всего как список «худых» родов новгородского дворянства[71].

В местническом справочнике указание на упоминание в Поганой книге вменяется лишь трем родам: Татьяниным, Барковым и Нелединским. Интересно, что в справочнике не оказалось единой формулы для обозначения этой родословной ««««потерьки»»»». Так, в статье о роде Нелединских отмечено: «В Новгородской в писцовой в поганой книге в Замосковском погосте испомещены шереметевские люди Андрейка Жуков сын Нелединской»[72]; о роде Барковых: «Дмитрей Китаев поместил в Новгороде детей боярских в Воцкой пятине: в окованском двадцать первом погосте посажен Бориска Барков, Михайловских сын Русалского»[73]; о роде Татьяниных: «в книге Дмитрея Китаева написан в Воцкой пятине в Селецком в пятом погосте Шереметевых двора послуживцы Севка Михайлов сын Татьянин да сын его Авдейко Татьянин»[74]. Отсутствие единого клише само по себе очень странно: составители Местнического справочника зачастую использовали формулировки источников, просто переписывая их. Кроме того, при описании родов Нелединских и Барковых в справочнике дата испомещения послужильцев ошибочно указана 6891 / 1383 год; при описании рода Татьяниных такой ошибки нет (там в полном соответствии с «выписями» из книги Дмитрия Китаева указан 6991 / 1483 год). Одновременно в тексте справочника наблюдается ряд неточностей в написании погостов, в которых были испомещены послужильцы. Все это позволило Г. В. Абрамовичу сделать вывод о том, что вероятнее всего источником для составителей справочника служил не подлинник, а одна из копий «выписей» из Поганой книги.[75] Возможно, таких списков было несколько. Косвенно на это указывает различие формулировок статей.

Интересно, что хотя упоминание в Поганой книге ставится в «укоризну» Нелединским, Барковым и Татьяниным, справочник ни словом не упоминает о каком-либо участии Кошкаровых в местнических счетах, связанных с Поганой книгой. Единственный «упрек», вменяемый Кошкаровым, - это служба некого Ивана Кошкарова «в головах стрелецких на Терках» в 7102 /1594 году.[76] Абрамович подчеркивал крайнюю осторожность справочника в обращении с этой фамилией, чье «холопское» происхождение было не вполне доказано. Но Кошкаровы, наверное, самый яркий пример умолчания Местнического справочника. Если сравнить текст Поганой книги с перечнем родов Местнического справочника, то можно заметить, что о связи с новгородскими послужильцами ни словом не упоминается в генеалогии еще одного рода – Чепчуговых. Поганая книга относит их к послужильцам Ивана Борисовича Тучкова; Местнический справочник вообще не включает в себя статьи об этом роде, ограничиваясь упоминаниями об их превосходстве по отношению к другим родам[77].

Само упоминание Поганой книги в тексте Местнического справочника позволяет взглянуть на нее с новой стороны. Во-первых, это свидетельствует об определенной степени распространения и влияния источника. Во-вторых, меняется роль самого источника: из обычного писцового «перечня», он превращается в фактор местнических счетов. В-третьих, выявленные особенности бытования источника ставят под вопрос его достоверность и меняют привычную датировку: если какая-то часть Поганой книги и была создана в конце XV века, то в XVII она подверглась очевидным искажениям и переработкам.

Еще одним аспектом родовых «укоризн» оказываются сведения о проступках и позорных наказаниях предков.

Чаще всего «случаи» наказания в Местническом справочнике приводятся как иллюстрация проигрыша в местническом споре. Проигрыш в местническом деле создавал официальный прецедент, который мог использоваться против всего рода. Усугубляла картину запись о наказании, которому подвергался челобитчик. В Местническом справочнике упоминается насколько «случаев» наказания. В 166 году Иван Прончищев был «…за челобитье… бит батоги»[78], в 179 это же наказание постигло Петра Бахметева («за бесчестье Петра Тимофеева сына Кондырева»)[79]; Семен Ляпунов в 185 был «выдан головою» окольничему князю Григорию Козловскому.[80] Еще одно наказание - тюремное заключение – упоминается в справочнике между делом: «Во 104 году Алексей Загрязской меньше был Ивана Талбузина потому: князь Ивана Гагина да Михайла Салтыкова за Сицкого сажал в тюрьму Иван Толбузин, а выпущать езди Алексей Загрязской»[81]. Все перечисленные наказания связываются с бесчестьем. В одном случае это наказание за неправое челобитье, в другом – за оскорбление, в третьем – за неправую местническую тяжбу; - и в каждом – за стремление «искати себе чести выше отечества» и непокорство.

В Местническом справочнике приводятся «случаи» наказания не только за местнические обиды и «бесчестья». Самое яркое описание наказания приводится в статье о роде Измайловых: «Во 142 году великий государь царь и великий князь Михайло Федорович всея Руси указал изменников Артемья Измайлова да сына его Василья за их измену казнить смертию, отсечь головы, а меньшого сына его, Артемьева сына Измайлова смертью казнить не велел, а указал бить его кнутом, водя по торгом и до тюрьмы, а из тюрьмы указал сослать в ссылку, а у казни стоял околничей Василей Иванович Стрешнев»[82]. Декларируемое справочником преступление Измайловых – «измена». Отсюда - жестокость казни, ее публичность и позорность (вплоть до битья кнутом на торговой площади). Об измене говорится и в отношении другого рода – Ильиных коширян, однородцев с Ляпуновыми: «как Бог поручил государю царю Ивану Васильевичу Володимерец и Пуйгород, взяли государева изменника Петра Аипова сына Ильина[83]. Как и в случае с Ильиными справочник не раскрывает содержание измены, однако датировка событий – измена случается в разгар Ливонской войны – свидетельствует о том, что это мог быть переход к Литве. Интересно то, что эта измена не ставится в упрек Ляпуновым, однородцам Ильиных. В любом случае, наличие в родне государева «изменника» в один момент спутывало все местнические расчеты.

Ярко выраженная экспрессивность рассказа о казни Измайловых не случайна. Сама статья о местнической истории этого рода выделяется на общем фоне статей Местнического справочника эмоциональностью и тенденциозностью отобранных фактов. Еще большей экспрессивностью отличается статья о роде Сукиных, давно привлекавшая внимание исследователей[84]. С. О. Шмидт обозначил ее как родословный пасквиль. Помимо этих двух статей, черты пасквиля можно встретить и в описании других родов. Наиболее ярко они отразились в трех родословных легендах о выезде Местнического справочника – Измайловых, Ляпуновых и Бояшевых.

Традиционно легенда о выезде рассматривается как попытка удревнения рода, доказательства его знатности и древности службы. Именно поэтому в любой легенде можно найти сведения об имени родоначальника (до и после крещения), его семействе, названии страны, откуда он выехал, и места новой службы, социальном положении, дате приезда, размерах «пожалования» и ратных подвигах.[85] Легенда Местнического справочника другие, зачастую они представляют собой искаженную версию официальной легенды.

Так, если сравнить легенду о выезде Измайловых, помещенную в Местническом справочнике, с ее официальным вариантом, зафиксированном в Общем гербовнике дворянских родов, то можно заметить их отличия. В Гербовнике история рода Измайловых представала достаточно выигрышно: «К великому князю Олегу Игоревичу Рязанскому выехал от племени Ханска муж честен и храбр, именем Шай, а по крещении названный Иоанном, со многими людьми. Внук сего Шая, Измаил Прокопьевич, имел праправнука Артемья Ивановича Измайлова, который был у царя и великого князя Михаила Федоровича в окольничих…».[86] В Местническом справочнике история о выезде Измайловых получила совсем иное освещение: «При великом князе Олеге Резанском выехал из Чернигова к нему служить Щоинъ, а у него было три сына: Денисей, другой Дмитрей, третей Булгак, да у Булгака-ж был крестовой поп, а в Чернигове был протопоп Измаилъ, и от того пошли Измайловы».[87]В статье отрицается происхождение Измайловых от отъехавшего к Олегу Рязанскому Шая (искаж. Щоина) и приписывается происхождение от «крестового попа» (подразумевался, по-видимому, духовник семейства Щоиных). Следующий момент, подвергнувшийся изменению в легенде Местнического справочника, - это вопрос о месте выезда Измайловых. Если официальная версия настаивает о выезде «от племени Ханска», то согласно легенде Книги перечневой Щоин выехал из Чернигова, опустошавшегося во второй половине XIII века[88].

Следующая легенда Местнического справочника – о выезде Ляпуновых – также изменена в справочнике. В «Родословной книге князей и дворян российских и выезжих» (т. н. Бархатной книге) и Гербовнике вообще отрицается факт выезда Ляпуновых[89]. В Местническом справочнике запись: «7018 году выехал из Литвы Иван Петрович Хирон, а про себя наперед выслал обестить к великому князю Данилу Ивановичу двора своего послуживца Ляпунку Дементьева сына Ильина, и ныне то написано в Посольском приказе»[90]. Как и в первом случае, акцент в легенде делается на происхождении. Если официальная версия выводит род Ляпуновых из Галицких князей, то Местнический справочник делает родоначальником послужильца из двора отъехавшего к Москве боярина, усиливая эффект употреблением имени в уничижительной форме (Ляпунка). В статье используются приемы, призванные подтвердить ее достоверность: точная датировка выезда (7018/1510 год) и отсылка к документам Посольского приказа. Однако явное хронологическое противоречие (в 1518 году не могло быть великого князя Даниила Ивановича) ставит под сомнение всю статью, свидетельствует о ее позднем происхождении.

Очень похожа на легенду о выезде Ляпуновых легенда о происхождении рода Бояшевых[91].Меняются лишь детали: послужилец заменяется челядником, выезд происходит не из Литвы, а из Валахии (Молдавии). Особенностью статьи становится ее документальный характер: четко прописывается церемониал дипломатического приема и содержание челядника при дворе.

Проанализировав содержание «случаев», помещенных в Местническом справочнике, можно отметить, что описание выездов носит легендарный характер и похоже на начала многочисленных родословцев; особенностью становится то, что легенда указывает не на древность рода, а облекается в форму родословной «потерьки». «Укоризной» выступает происхождение от «крестового попа», от послужильца или челядника; сам факт службы кому-то, закрепляющий «случай» подчиненного положения рода. Эти «укоризны» привычны для местнических споров XVII века; в них фигурируют те же категории, что и в других статьях справочника.

Привлечение составителями «Книги перечневой…» массы сведений из истории отдельных родов, их облечение в форму родословных и служебных «укоризн», придание им черт и характеристик пасквилей свидетельствует об особенности использования разрядо-родословного сборника в местнической истории XVII века и делает его интереснейшим источником по истории местнических отношений и представлений о родопроисхождении и служебной чести. Выявление в тексте Местнического справочника «укоризн» происхождения и родства отдельных родов позволяет не только уточнить понятие «отеческого бесчестия» как одного из составляющих местнического спора, но и расширить представления о характере местнических отношений XVII века.
http://ist-konkurs.ru/raboty/2...-xvii-veka

Местничество между провинциальными служилыми людьми

"В XVI в. начинают формироваться провинциальные корпорации служилых людей – «городовое» дворянство. Смутное время способствовало их консолидации и в определенной степени зародило в них стремление к самостоятельности. В 1620-е гг. частым явлением стали волнения членов дворянских корпораций, направленных на защиту своих интересов от «сильных людей», бояр. Позднее дворяне одного уезда часто объединялись, добиваясь сыска беглых крестьян или решения других животрепещущих вопросов".(Шокорев Сергей)

Местничество между отдельными служилыми людьми в городовых корпорациях, вероятно, не было редкостью, но сведений о нем сохранилось очень мало, поскольку разбирались эти конфликты, как правило, воеводами на местах, причем в сохранившихся весьма фрагментарно архивах приказных изб таких дел нет. Остались только немногие документы, которые в силу особых обстоятельств дела, потребовавших переноса его в высшую инстанцию, были перенесены в один из столов Разрядного или другого центрального приказа.
В подобных конфликтах городовые дворяне защищали свои интересы, подвергавшиеся опасности в основном в случае обвинения в недворянском происхождении или в недостаточно «честных» службах предков и родни. Трудно сказать, могли ли подобные факты в случае их подтверждения повредить их служебному положению, но опасения такого рода зафиксированы документально.

-Так, в 1639 г. дворяне и дети боярские угличане просили «из дворового списка выписать» сына боярского И. Ю. Шубинского, поскольку его предки были в денщиках, а его дядя - в нарядчиках, т.е. исполняли самые непочетные службы[1651].

- В Переславле-Рязанском произошел конфликт между коломенскими дворянами. В мае 1636 г. И. Ф. Кучюков, поссорившись с братьями Огалиными, обругал их «поповою природою». Огалины тут же «искали на нем бесчестья» перед воеводой. Истцы и ответчик были допрошены, Кучюков рассказал, откуда у него сведения о предке Огалиных - попе, а последние предъявили бесспорные доказательства своего происхождения по десятням. В результате Кучюков за бесчестье их был приговорен к штрафу, но не уплатил. Дело передали в Разрядный приказ, который добавил наказание батогами, но Кучюков упорствовал. Только в 1640 г. ответчик принужден был публично «выдаться головою» и «добить челом» своим врагам перед Успенским собором в Москве под угрозой непосильного для него штрафа в 200 руб.[1652] Обвинение в поповском происхождении повторил в адрес Огалиных в 1647 г. на службе в Ельце С. В. Норов, также «коломнетин». Дело разбиралось в Московском судном приказе и после неоднократных челобитий Огалиных было перенесено в Разрядный приказ. Норов, правда, утверждал, что Огалины его тоже оскорбляли, называя Норовлевым; в ответ Огалины спросили, не родственники ли ему муромские дворяне Норовы; когда же от него получили утвердительный ответ, то показали, что его дядя Иев Норов, или Норовлев, был в Муроме нарядчиком и там за подделку документов («подписку») жестоко наказан - ему отсекли руку. Сведения эти в приказе велено было проверить[1653]. Приговор гласил - «...исцов коломнич Ивана Матвеева, Логина да Федора Павловых детей Огалиных... оправить, а ответчика Степана Норова в их бесчестье обинить»[1654]. С Норова велено было доправить штраф против оклада Огалина.

- 11 августа в Новгородской приказной избе столкнулись служилые люди новгородцы - стрелецкий голова
С. И. Кашкаров и судья (видимо, в Новгородской приказной палате)
С. Ф. Муравьев. Встретились они на очной ставке по иному делу, относительно спорных земель. Однако в ходе допроса Кашкаров обозвал Муравьевых «холопами Олоповских». Обиженный Муравьев бил челом о бесчестье воеводе Г. И. Морозову. Дело это неоднократно упоминалось исследователями, изучавшими «Поганую книгу» Дмитрия Китаева, широкое бытование списков которой началось именно в этот период. Дело в том, что обвинение Кашкаровым Муравьевых в холопском происхождении зиждилось на сведениях, содержавшихся в этой писцовой книге, которая хранилась в Новгороде; в ней имелись данные об испомещении Иваном III на конфискованных у новгородских бояр землях боярских боевых холопов-послужильцев. Кашкаров утверждал, что если в этой книге конца XV в. нет записей об указанных им холопах, то, значит, Муравьев, имевший по своей канцелярской службе[1655] к ней доступ, подделал в ней листы вместе с подьячими И. Темиревым и А. Ивановым[1656]. Новгородская четверть (видимо, по докладу воеводы) велела прислать в Москву Муравьева, подьячего и саму книгу.
В присылке Муравьева было отказано, так как для этого нужна была отдельная грамота. Владимирский судный приказ, в который перешла тяжба, получил из Новгородской чети ответ, что в книге, судя по тексту, «.. .лета 7008... великого князя волостка Настасьинская Ивановской жены Григорьева - за Русином, за Михаилом да за Ивашком за Муравьевыми детьми Олоповского...». Таким образом, прозвание это относилось к предку Муравьевых, а не к вымышленному их суверену, к тому же выяснилось, что «.. .порченых и драных листов... в том списку нет...»[1657]. Кашкаровых в этой книге также не было «написано»[1658]. В рукописной книжной традиции бытовали так называемые «судные списки» Кашкарова-Муравьева, зачастую в качестве предисловия к тексту самой «Поганой книги», которая приобрела популярность благодаря этому скандальному делу. Сам же «Судный список» является краткой и малодостоверной компиляцией, расходящейся с обнаруженными в последние годы К. В. Барановым и М. Е. Бычковой фрагментами подлинника. Так, документы не подтвердили эффектно-ироническую концовку дела, согласно которой якобы и истец и ответчик оказались холопского происхождения (ввел в историографию этот пасквиль, приняв на веру, еще А. И. Маркевич, и повторяется эта ошибка доселе, попав даже в фундаментальную монографию Р. Хелли о холопстве)[1659].

- Конфликт внутри Можайской корпорации произошел в 1654 г. В списке, возможно верстальном, дворяне и дети боярские можаичи, «которые служат старо», были записаны ниже неверстанных молодых, что вызвало челобитную в Разряд; она была удовлетворена, список переделали, «и их велено написать в списку выше тех неверстанных»[1660]. В 1667/68 г. астраханская служилая верхушка - дворяне и дети боярские Василий Лопатин, Андрей Бороздин, кн. Данило Петров сын Кропоткин и Дмитрий Свищов «с товарищи» били челом о том, что к ним в Астрахань были присланы пленные «за приставы» иноземцы «литовского полону на вечное житье», Алексей Званский «с товарищи»[1661]. Их велено было поверстать по единому списку с челобитчиками, чем последние были шокированы. Астраханская корпорация вряд ли могла похвастаться особой знатностью, хотя подписавшие протест, как видим, принадлежали к довольно известным родам. Дворянство Среднего и, вероятно, Нижнего Поволжья формировалось выходцами из центральных областей (например, казанская корпорация - из Нижнего Новгорода, Арзамаса, Замосковья)[1662]. Вероятно, это только усиливало стремление ее членов оградить свой круг от незнатных или вовсе сомнительных пришельцев. Астраханцы заявили, что, во-первых, «такие полоненные иноземцы в Казани и в других Верховых городах с дворяны и с дети боярские в списку не написаны и ни в чем с ними не сравнены». Во-вторых,
А. Званский и его товарищи ранее уже находились на недворянской службе - стрельцами в крепости Терке (что, правда, плохо сочетается с тем, что их якобы привели в Астрахань «за приставы»). В-третьих, шляхтичи, ранее поверстанные в Астрахани, свидетельствовали о том, что новоповерстанные - «гайдуцкие и мещанские дети». Просьба состояла в том, чтобы «разверстать с ними, чтоб с ними в городовом списке не быть». Астраханцы не желали оказаться в «бесчестье перед своею братьею Верховых городов». Челобитная эта, видимо, была направлена в Приказ Казанского дворца через Астраханскую приказную палату. В приказе распорядились «выписать, в какой службе был наперед и в котором году с городом верстан и сказки у иноземцов же о шляхетстве его за руками взять и прямой ли он шляхтич». Судя по всему, Казанский приказ пошел навстречу корпорации, однако, поскольку его архив не сохранился, а местонахождение указанного документа, опубликованного в 1842 г. и происходившего из архива Астраханского губернского правления, ныне не установлено, исход дела неизвестен.

Известны случаи конфликтов местнического характера между провинциальными и столичными служилыми людьми. Правда, в основном они имели внутриродовой характер. Обычно выдвинувшаяся часть семьи, достигшая членства в государевом дворе, опасалась репутации своих провинциальных однородцев, которыми ее соперники могли «утягивать». Стандартным являлось обвинение во время местнического дела, что родня соперника - «детишки боярские городовые». Обычно от этих высокопоставленных лиц поступала в Разряд челобитная, в которой они представляли свою городовую родню либо как однофамильцев, не имеющих к ним отношения, либо как очень отдаленных, «закосневших» родственников.

Например, в 1642 г. семейство Хитрово во главе с известным Богданом Матвеевичем било челом на семейство Варфоломея Хитрово[1663], болховских служилых людей: «Нашево ж родую нам, холопем твоим, далеки, и те, государь, болховичи ездят в посылки худые и бывают с воеводы с нашею братьею и хуже нас»[1664]. Просьба была удовлетворена. На челобитной - пометы дьяков Г. Ларионова и И. Гавренева о записи в Разряд по царскому указу[1665]. Впрочем, некий «Данило Вахромеев сын Хитрово», возможно сын предыдущего, спустя несколько лет был пожалован в стольники[1666].

В 1643 г. стряпчий с ключом И. М. Аничков бил челом «с братьей» о записи в Разряде «потерьки» их дальних родственников, сосланных на Уфу еще при Иване Грозном и там «в дальней украйне закосневших». По словам стряпчего, они «служат по Уфе в великой бедности», ввиду чего подчиняются там воеводам, которые иногда «их братья, а иногда и хуже их отечеством», «и посылают их..для городовых всяких дел, и они... не ездить не смеют, потому что обнела их бедность великая». Просьба эта нашла поддержку, и в Разряде записали: «Уфимцов Оничковых потерку в места ставить не велено»[1667].
Возникает вопрос: ограничивалась ли столичная родня подобными декларациями и оборонительными мерами или пыталась и реально мешать продвижению наверх конкретных лиц из своих однородцев? Известно, по крайней мере, что в родословные росписи «закосневшие» ветви часто не попадали. Мы уже упоминали случай с Д. В. Хитрово; Белозерские князья (Вадбольский, Ухтомский, Шелешпанский с братьей) били челом на кн. Н. И. Белосельского, хотя речь шла о его московской службе, в то время как значительная часть их родни служила по городам. По их утверждению, Белосельские служили по Новгороду и потеряли связь с однородцами[1668]: «Будет де в Розряде про то сыщетца, что князь Никифор Белосельской с ними одново роду, и они де ево от себя не отчитают, а они де про то не помнят... потому что Белосельские велись в Новгороде»[1669].
Внутриродовые тяжбы, ставившие целью защититься от «закосневшей» ветви, могущей дискредитировать, особенно характерны для конца XVII в., когда после отмены местничества функционировала Палата родословных дел и дворяне боролись с «вклепывавшимися» в родство к ним «худородными» или просто однофамильцами. Борьба эта, в сущности, имела прежние местнические цели и велась в надежде на возрождение в иной форме прежних родовых привилегий, что не оправдалось.

Местничество городовых корпораций можно рассматривать как один из существенных элементов взаимодействия и внутри социальной группы, и социальной группы с государством. Костяк воинских сил и хозяйства страны - провинциальное дворянство, находясь на своей, жестко определенной для нее иерархической ступени, хорошо осознавало свои права на «честь» и не позволяло нарушать их государственной бюрократии. Показательно, что «служилые города» обычно выигрывали, обороняя свою честь и традиции, а государство предпочитало идти с ними на компромисс. Подобных конфликтов становится меньше ко второй половине века, когда дворянское ополчение постепенно утрачивает свое значение в вооруженных силах страны.
https://knigi.link/russia-hist...32132.html

Помещики земли Орловской

Рабочая (сословная) тема по сбору материала