Василий Дубинов из Клепиковской

Рассказ Дубинова Василия записан Гавриловым Александром в декабре 1991г., лет через пять после последней встречи.
Дубинов из деревни Клепиковская, от нашей деревни один километр, ихняя деревня десять дворов, а наша 15 дворов. Обе маленькие, и ребят в обеих деревнях мало. Мы с детства дружили с ним. Он был на год моложе меня. Когда выросли, наша дружба укрепилась. Рядом с их деревней (0,5км) находилась Большая деревня, а от нашей деревни один километр, там ребят было много, нас не теснили, считали за своих. Он был небольшого роста, но крепкий телосложением и не было случая, чтобы он кому уступил. Был случай в Казанскую (4-го ноября), у нас в волости пивной праздник, собрались у Палашиных одни ребята, посидели и стали расходиться по домам. Мы с ним дошли до середины деревни, ему идти влево в свою деревню, а мне в свою. Остановились, стоим. Слышим идет компания, подождали. Подходят из Семенихи девчата, и с ними Коля Чеснов. Вася его узнал и говорит громко: «Вот пришел конопатчик» (я не знаю почему его так прозывали), а тот его ударил раз да и другой раз ударил. Вася вынул камень из кармана и бросил в него и попал в глаз. После этого Семеновцы на него сердились.
Началась коллективизация, прекратились гуляния в деревне.
Рассказывал мне Дубинов. Работал он в лесозаготовке, работал хорошо, норму перевыполнял. Потом стал выполнять больше при помощи начальства. Раз приписали, второй раз приписали и стали приписывать периодически. Я думал, с меня будут требовать за приписку. Нет не требовали. Потом нужен стал продавец в магазин и поставаили меня продавцом. В лесу кончилась лесозаготовка, меня весной перевели к нам в сельпо продавцом. Работал хорошо до осени, а осенью 1929г. призвали в армию. Когда работал, предсельсовета брал у меня товар и велел мне записывать, обещал заплатить потом. Когда получил я повестку, сельпо устроило вечер. На вечер пришел и предсельсовета. На вечере я спросил у него долг. Он стал шутить надо мной, издеваться: отдам что ли – не отдам. 60 рублей (корова стоила 20 рублей) вы мне должны, у меня записано, давайте сейчас, через два дня мне уезжать в армию. Он еще мне: «Долг – не веревка». Я был выпивши, взял его одной рукой за горло, а другой ударил по голове кулаком. Он у меня в руках, как тряпка, и побелел, как покойник. Я его оставил. Разошлись по домам. На другой день он собрал актив и на активе решили нас раскулачить, а за один день до отправки получаю из военкомата повестку об отсрочке отправки. Через несколько дней пришли описывать имущество, а меня отправили в лес выполнять твердое задание. В лесу я поработал неделю, кончились домашние пироги, пошел домой уже не первый раз. В лесу не кормили и содержали кулаков в отдельном бараке. Даже не барак, а старая истопка, раньше посреди был очаг, а теперь поставили железную печку-времянку, по обеим сторонам нары из круглых жердей.
Было в конце марта, пришел домой и хотел отдохнуть суток трое, на другой день смотрю, к нам идет сосед Иван Лазарев, член сельского совета. Я думал, что видели, что я пришел из лесу или оттуда сообщили, чтобы меня обратно отправить в лес. Я ушел от него за печку, не хотел показываться. Заходит и спрашивает у матери, где я? Она отвечает, в лесу.
- Лазарев говорит, ему повестка в армию и подает матери. Выхожу я из-за печки, поздоровались, взял повестку, прочитал, явиться в военкомат, иметь при себе ложку, кружку, если есть и котелок, явиться через три дня. В то время стройбатов не было, впервые была создана трудармия, из людей, так называемых, неблагонадежных кулаков, подкулачников и т.п.
В военкомате набрали человек 20 команду. Был взят Титов Володя из Приютина, они жили не богато, но его отец лет двадцать назад был избран волостным старшиной и поэтому ему оружия не доверили. Из военкомата нас повезли на Ленинград. В Ленинграде наш сопровождающий разрешил, у кого есть родные, можно навестить часа на три, не больше. У меня в Ленинграде жила двоюродная сестра и я пошел к ней. Они мне были рады, приняли хорошо, со встречей угостили меня водкой. Побыл я у них часа два и пошел обратно на вокзал в свою команду. Из Ленинграда нас повезли в пригородной электричке, даже не знаю, по какому направлению. Голова кружится от выпитого, а в голове обида и злость, везут задаром работать, как врага советской власти. Проехал я две остановки, сошел с поезда на платформу, сел на встречную электричку и поехал обратно в Ленинград. Взял билет на поезд домой и приехал благополучно. На станцию поезд пришел рано утром. Пошел в деревню Бор к дяде, пробыл там день, а ночью пришел домой. Мать и обрадовалась и испугалась, что все равно, жить не дадут, заберут и обсудят. Стал я жить, не показываясь, то дома, то у соседей. Пришла весна, снег растаял. Пришли к нам с обыском и забрали мое пальто и еще кое-какие вещи. Что себе возьмут, активисты продают на торгах. Я пошел к соседке, дал ей сто рублей и попросил выкупить пальто и еще что-либо, сама увидишь. Она выкупила и ничего мне не отдала. Она уверена была, что меня заберут, посадят, семью выселят и ей все останется. Одним словом, пожадничала. Один день сижу я за печкой, заходит в избу мой хороший друг Александр Бубяшов – он пахал в поле, метров 30-40 от дома, попросил у матери воды попить. Она ему подала, попил и спрашивает: Евгенья, а где у вс Васька? Я не выдержал, вышел из-за печки, поздоровались, обрадовались встрече. Саша говорит: «У нас Мишка уезжал, но приехал и скрывается от суда. Убил парня из Карачунова». После этой встречи мы стали с Сашей встречаться. Я рассказал ему, как у меня Анюта Пашина взяла деньги, выкупила мои вещи и не отдала мне. Теперь я хочу ее убить. Он на это ответил: «Что толкку, что ты ее убьешь и ничего не получишь. Лучше отломаем угол у ее кладовки и все заберем у нее. Так она сама задавится». Так и сделали: без труда отломали сгнивший угол, все из кладовки забрали и отнесли на Седуниху в сеновал. Часть этих вещей Бубяшов отвез в Вологду на базар, продал, а что осталось, сожгли вместе с сеновалом. Среди этих вещей было и мое пальто. Анюта заявила в милицию, пришли к матери с обыском, меня не нашли, но стали следить, часто появлялись у нас в деревне. Бубяшов меня часто навещал. Приходит ко мне и говорит, что завтра праздник, приходи в гости, мы пива наварили, я дал согласие.

Дело было перед нашим праздником Изосимовым днем. Мать купила к празднику вина, пришли активисты, забрали вино и еще кое-какие вещи, что нашли и положили в наш амбар. Я ночью того же дня взломал дверь в амбар, забрал оттуда все и перенес к соседям. Через несколько дней после этого случая среди ночи приезжают на машине несколько человек, стучатся в дверь. Вышла мать, кричат: открой, милиция! Я одел брюки и пошли открывать дверь. Опустились по лестнице. Дверь открывалась внутрь. Мать открыла, а я встал за дверь. Зашли два милиционера, стали подниматься по лестнице, а мать вперед толкают – трусят, идут рядом. Поднялись наверх, а я выскочил на улицу. Смотрю, стоит машина заведенная, пожалел, что не умею править и в этот момент меня ударили прикладом ружья. Я упал, на какое-то время потерял сознание, очнулся уже связан.
Привезли в район, судили, дали пять лет заключения за избиение беднячки, за один удар. Стали отправлять в Вологду, повели к поезду, я и убежал, и через два дня уехал в Ярославль. Жил там более года, работал плотником, стали призывать в армию, навели справки, какое социальное происхождение и меня забрали. По Ярославлю вели четыре конвоира: один спереди, два с боков и один сзади. Привезли в Харовскую, хотели, видимо еще судить, но я убежал из милиции.
В доме никто уже не жил. Мать с детьми выгнали, пожил у соседей и уехал в Москву.
Александр Гаврилов вспоминает: в конце ноября 1934г. приехал ко мне Василий Дубинов. Устроился к нам в организацию плотником. Работали вместе, в общежитии спали на соседних койках с ноября тридцать четвертого по февраль тридцать седьмого. Никаким бандитом он не был, вел себя примерно и на работе и в общежитии. В тридцать четвертом тридцать пятом годах работали мы в Перхушкове, в доме отдыха Совета Труда и Обороны СНК. В августе тридцать пятого перевели нас в Москву на строительство Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ). Через год перешли мы работать в институт Землеустройства. Работали мы однажды в начале тридцать седьмого вдвоем с Василием, приходит прораб и говорит: Богатырев, (под такой фамилией Василий устроился в нашу организацию) чего ты натворил? Приходил милиционер, спрашивал, проживает такой-то у вас? Вечером часов в семь приходит в общежитие человек в штатском, спрашивает: Богатырев здесь живет? Я ответил: здесь, он вышел, я за ним схожу. Я вышел к нему, он был в коридоре. Сказал, что пришли к нему, но ты можешь не ходить, я скажу, что ты уехал. Он ответил: пойду, надоело так жить, да и раньше часто у нас был разговор, что сколько не живи и так неволя. Документы были в порядке: паспорт трехгодичный, военный билет новый недавно получил, профсоюзный билет тоже новый...
Подержали его в Таганке месяц и судил его суд Бауманского района. Судили по трем мелким статьям, но решение Харовского суда об осуждении на пять лет осталось в силе. Отправили в Магадан, освободился в 1947 году. Доживал свою жизнь в городе Харовск. Женился, родилось двое детей. В конце жизни ослеп и умер в 1989 году.