Кирово\Тоболино\Кауфманское\Константиново\Дербисек\Рудзутак

Русский Туркестан https://rus-turk.livejournal.com/69157.html

Письмо II

От Гиш-Купрюка, около которого расположено селение Черняевское, дорога идет по холмистой местности, пересекая несколько балок, отчасти культивируемых под хлопок и пшеницу, отчасти пустынных вследствие недостатка поливной воды. Последняя балка, в трех-четырех верстах от станции Ак-джар, носит название Дербисека. Она обращена широким раструбом к реке Келесу, и в долине ее расположены два селения: Константиновское на 97 дворов и Кауфманское дворов на 50. В первом живут немцы, выходцы из Самарской губернии, а во втором — русские. Предсказать теперь, насколько могут развиться оба селения, довольно трудно: это будет зависеть от оросительной способности Ханым-арыка; но во всяком случае можно быть уверенным, что с. Кауфманское имеет все данные для того, чтобы со временем увеличиться вдвое.

Со стороны г. Ташкента Дербисекская балка ограничена более высокой складкой холмов, и сюда-то, у самой почтовой дороги, выходит Ханым-арык. Выделив рукав, идущий в селение Константиновское, Ханым-арык несет свои грязно-желтые воды в селене Кауфманское, а затем, удовлетворив нужды этого последнего, впадает в р. Келес.

Ханым-арык — первое, после Искандер-арыка, серьезное ирригационное сооружение, предпринятое по инициативе и на средства русских. Оно еще не совсем окончено, т. е. арык еще не разработан настолько, насколько это требуется, но, тем не менее, он уже и теперь орошает весьма почтенную площадь земли, годной для культуры хлопка, пшеницы и других, кроме риса, растений, свойственных климату и почве области.

Судя по разбегающимся по всей этой местности следам старых арыков, надо полагать, что настоящая реставрация Ханым-арыка есть лишь частичное восстановление древней ирригационной системы, кормившей некогда целые тысячи людей, и это же самое дает полное основание для веры в светлую будущность обоих описываемых селений.

Константиновское заселилось гораздо позднее Кауфманского. Распланированное в мае месяце текущего года, оно поджидало своих будущих обывателей, зазимовавших в Казалинске и с большими трудностями добравшихся, наконец, до места. Двинувшись из Самарской губернии после ряда неурожаев и прошлогоднего голода, переселенцы-немцы с грехом пополам достигли Казалинска, в чаянии немедленно же проследовать в южные уезды; но зима задержала их, и, вот, в Казалинске они снова переживают ту нужду, страха ради которой они покинули родину: экономические условия всего Казалинского уезда в то время, как известно, были крайне тяжелы, а маленький городишко не мог обеспечить работой 97 семейств; между тем большинство их единственным жизненным ресурсом имело руки… Началось проживание убогого имущества, и в результате всего этого получилась совершенная невозможность для большинства из них самостоятельно двинуться с места [правда, многие из переселенцев имели фургоны, но проели лошадей]. Администрации пришлось придти на помощь переселенцам и облегчить им, насколько возможно, трудный переезд по пустынной степи. Наконец, измученные физически и нравственно, в начале июля они добрались-таки до «обетованной земли»; но тут их ожидало новое горе: грозный холерный микроб, носившийся в это время над Ташкентским уездом, нашел себе подходящую среду в изнуренных организмах переселенцев, и 28 могил были первым сооружением, которое воздвигли на чужбине эти несчастные скитальцы. Тяжело смотреть на эти 28 крестов, связанных из щепок и обломков дерева, найденных на дороге! Но еще тяжелее становится, когда заметишь на них заботливо сделанные бумажные цветы. Чьи-то дрожащие руки вырезывали эти клочки бумаги, чтобы украсить дорогую могилу, быть может, безжалостно скрывшую в себе единственное близкое существо. Сколько любви и горя вложено в это незатейливое украшение, сколько пролито над ним горячих слез — про то знает молчаливая степь, да вольный дербисекский ветер, да еще оставшиеся вдовы и сироты…

— Ну да, конечно, мы сами виноваты: было жарко, люди тосковали о хорошей воде. На Беклярбек встретили хороший quelle и вот наказаны за unmässigkeit, — спешит оправдаться немец-староста, заметивший тяжелое впечатление, производимое унылым ландшафтом. Он, как и все его соотечественники, немножко Бисмарк и прекрасно проводит свою политическую программу, в сущность которой нелегко проникнуть постороннему наблюдателю. Немец-переселенец ни за что в миpе не покажет чужому человеку язв домашней неурядицы: он справится с нею сам, а потому он всегда всем доволен, ни на что не жалуется и на хорошем счету у начальства, которого не беспокоит мелкими просьбами. Если ему нужно что-нибудь получить, на что он имеет право, он всю операцию проделает с чисто немецкою аккуратностью: явится, к кому следует, терпеливо дождется удобной минуты и начнет приблизительно такой разговор:

— Извините нас, hochgeehrter Herr, за беспокойство, но мы чужие здесь люди, порядков не знаем и пришли к вам за советом — nur einen Rath wollen wir bekommen, und mehr nichts! Люди болтают, будто бы переселенцам выдают пособия, — точно ли это так?

— Да, выдают.

— Слышишь, Людвиг, пособия выдают, — значит, слухи были верные. И всем выдают, или только русским?

— Всем русским подданным крестьянского звания.

— Так. Значит, и нам выдадут. Надо только подождать. Или, быть может, вы посоветуете обратиться с просьбой?

И так ведя разговор в изысканно-вежливой и почтительной форме, он повыспросит все, что ему нужно, но, заметив на вашем лице малейшие следы усталости или нетерпения, сейчас же сократится и явится опять через несколько дней с тою же почтительной физиономией и с таким же вежливым разговором. Говорит всегда один, остальные слушают и приходят только для обстановки.

Получив пособие, немцы распоряжаются им в высшей степени целесообразно. Так, константиновцы сейчас же отделили часть из выданных им денег и купили 20 общественных лошадей; остальную часть разделили пополам и положили одну половину в банк впредь до закупки семян для осеннего посева, а другую разобрали по дворам для постройки изб. Нет сомнения, что при этом не была забыта традиционная кружка пива и не один Людвиг поссорился с Генрихом, но все это происходило у себя, в тесном семейном кругу, и никогда не дойдет до уха начальства.

Ну как же при таких условиях не похвалить немца? И его хвалят — не только мы, интеллигенция, но и сосед по селению, кауфманец.

— Та й бидовый оцей бисив нимець! Все вин артилью робе. Бельмоче щось не по-нашему, може и лается, хто ёго розбере! До чуба дило николы не доходе!

И надо отдать нам полную справедливость: в похвалах наших мы часто переходим всякие границы…

Проезжая как-то через менонитские селения [в Аулие-атинском уезде], мне пришлось выслушать горячий дифирамб уютности, чистоте и сравнительной красоте немецких изб. Белые занавески на окнах и горшки зеленой герани приводили в восторг моего спутника. Эти скромные аксессуары домашнего достатка вызвали целое повествование из истории цивилизации вообще и немецкой культуры в частности. Но вот, верст через 60, мы въехали в русское селение. Заметив в одном из окон белую занавеску и тот же горшок герани, я приготовился вторично выслушать восторги товарища, но каково же было мое удивление, когда он обрушился на голову хозяина белых занавесок такой филиппикой, что со стороны можно было подумать, уж не личный ли враг его этот несчастный мужик, осмелившийся выставить на своем окне скромную герань?

— Нет, вы поглядите на этого прохвоста! Мужик, земледелец, — и на окнах цветы, занавески! И еще осмеливаются говорить, что они крестьяне! Это черт знает, что такое! Разве можно так распускать народ? Эдак они у себя в избах скоро бархатную мебель заведут?..

Извольте-ка найти логическую связь в этих суждениях! Почему это в одном случае белая занавеска является эмблемою культурной высоты, а в другом признаком растления нравов?.. Почему, признавая превосходство немецкого мужика над русским, мы тычем в нос последнему высот качества первого и рядом с этим кричим городового, чтобы он привел к порядку заедающего нас немца?

Причины тут две: слабое развитие в нас чувства национального самоуважения и слишком глубоко въевшиеся в плоть нашу традиции времен полновластия Вральмана, от которых мы не можем отделаться и теперь, невзирая на то, что давным-давно уже сдали в архив сатиры покойного Фон-Визина.

Судьбу константиновцев можно считать вполне обеcпеченною. Кроме того, что они получили казенное пособие, на которое теперь и приготовляются к сооружению изб, им еще оказало помощь ташкентское немецкое общество. Благотворительная деятельность последнего проявилась главным образом в приискании занятий свободным членам переселенческих семейств и в доставлении предохраняющих от заразы средств во время эпидемии, — это было особенно важно, так как среди прибывших немцев оказалось много истощенных и больных цингою, и транспорты хорошей пищи, вина, уксуса и т. п., посылаемые им ташкентскими земляками, являлись в высшей степени драгоценной помощью. И все это проделывалось с описанною выше скромностью и совершалось не как подвиг, а как обыкновенная обязанность помочь своему ближнему во время нужды в новой для него стране. Мужской персонал ташкентской немецкой интеллигенции не резонировал на тему о лености и испорченности прибывших крестьян, несмотря на то, что среди сотни Карлов, Генрихов и Эдуардов, конечно, были лица с недостатками, свойственными вообще человеку. Женская половина того же общества не восставала, с пеною у рта, против неповоротливости, грубости и незнания всех тонкостей в обязанностях кухарки или горничной со стороны какой-нибудь Лизхен, Амальхен и Гретхен: они прекрасно понимали, что от людей, явившихся из деревни, ничего подобного требовать нельзя, — поэтому разумно протянутая рука помощи не оскудевает и теперь и, конечно, никогда не оскудеет. В этом осмысленном понимании общечеловеческих обязанностей и в отсутствии дикой страстности и поголовного осуждения лиц, стоящих ниже нас, и заключается та сила, которую немцы приобретают на чужбине и от которой нашему брату-русскому с плохо развитым чувством солидарности нередко приходится терпеть много горя [cм. корреспонденции и статьи в Неделе о немецких колонистах в Южной России].


Старый Ташкент. Перед немецким магазином

Проехав по направлению к Ак-Джару еще с полверсты, вы сворачиваете влево и не далее как через версту въезжаете на широкую улицу селения Кауфманского. Здесь уже замечаются устойчивые признаки оседлости. По обеим сторонам улицы стоять готовые, полуоконченные или только что начатые избы. Тут же виднеются шалаши, в которых летовали крестьяне. В маленьких уличных арыках полощутся утки и детвора; по неогороженным пока дворам бродят куры; за селом пасутся лошади; на некоторых огородах успели вырасти подсолнухи и гордо поднимают свои желтые головы среди других, более мелких растений, — словом, здесь уже путник получает впечатления русской деревни. Не успели вы остановиться, как вас в одну минуту окружила толпа русоголовых ребятишек; они, по-видимому, нисколько не смущены горячим туркестанским солнышком и, по обыкновению, бегают без шапок. Неприглядные костюмы, худенькие личики ясно свидетельствуют, что нужда здесь еще сильна, а тощие редкие колосья на прилегающих к селу нивах с не меньшей убедительностью говорят, что эту назойливую гостью не прогнать и до будущего года…

Дело в том, что, вследствие разных неустранимых препятствий, крестьянам удалось поселиться здесь только позднею весною. Хотя они сделали посевы и, на счастье их, весна выдалась дождливая, хлеб все-таки не удался, и теперь все свои надежды кауфманцы возлагают на просо, которое они сеяли в доле с киргизами, — оно действительно вышло очень хорошее.

Кауфманцы, как и черняевцы, запаслись сеном в количестве, далеко превышающем их собственные нужды. Скота у них пока очень мало. Лошадей, купленных, как и плуги, на средства, которые выдала администрация в виде пособия, потихоньку да полегоньку крадут киргизы, а рогатым скотом жители Кауфманского еще не успели обзавестись, — если не считать нескольких лядащих коровенок да телки, пожертвованной одним из ташкентских обывателей.

Большинство новоселов Кауфманского — бедняки, и потому конокрадство со стороны киргиз является здесь страшным злом; но это — вопрос слишком серьезный и я остановлюсь на нем в одном из следующих писем, а пока обратимся к кауфманцам. Это чисто русское село, со всеми русскими характерными особенностями. Здесь уж нет никакой политики, здесь все начистоту. Обыватели, как настоящие славяне, свято хранят прадедовские предания и при первом затруднении готовы звать на помощь варягов, которых видят в лице начальства. Это и немудрено. Их старшие братья, ташкентская интеллигенция, не похожа на немецкое общество, и не только относится с полным равнодушием к их судьбе, но при всяком удобном случае открещивается от них, как от чего-то вполне чуждого и даже ненавистного [понятно, что и это общее правило, как и всякое другое, не без исключения]. И мужику некуда идти за советом, да он и не пробует, так как наперед твердо знает, что в чью бы дверь он не постучался, ему всюду придется выслушивать скучнейшие нотации, давно ему надоевшие. А между тем новые соседи, новая обстановка, все вообще особенности жизни в чужой стороне его ошеломляют.

Условия местного рабочего рынка ничего общего не имеют с теми, к которым он привык на родине, и так как горький опыт прошлой жизни, погнавший крестьянина в чужую сторону, научил его, что homo homini lupus est, он не хочет верить в естественность охватившей его жизни и начинает сомневаться: так ли это, не хотят ли его надуть? И в памяти натерпевшегося всяких бед и видевшего разные «виды» переселенца живо воскресает образ деревенского кулака с железной лапой и тощая фигура жида-кабатчика, которые друг перед другом старались обойти и обмануть его. Что же ему делать? Если бы с ним вместе пришло все его родное село, они бы миром как-нибудь разобрались в этом хаосе, жили же они сотни лет, не уповая ни на чью помощь, и решали сложнейшие экономические задачи общими силами села, а тут это невозможно. Мира нет, да и долго еще его не будет: в одном селении группируются люди не только из разных уездов, но и разных губерний. Более скрытный по натуре хохол косится на великоросса, а последний с некоторого рода снисхождением посматривает на хохла. Они сейчас же разбиваются как бы на отдельные партии и об общем деле хлопочут в розницу, а потом свои промахи начинают валить друг на друга.

— Это все хохлы виноваты, — с сожалением заявляют, положим, тамбовцы, — одно слово, мазепы.

— С цiми москалями нiякого сладу нема, — черт их батька зна, що за народ.

Нечего и удивляться, что при таких условиях они осаждают администрацию разными, по-видимому, и пустыми, но для них весьма важными просьбами.

— Мы к вашему благородию, — люди болтают, будто от казны способие вышло насчет хлебопашества. Будьте отцом, купите сами, что полагается, а то хохлы все на счет плугов хлопочут… — заявляет великоросс, и не успел он еще выйти из комнаты, как на смену ему является сам хохол. Он всю жизнь пахал землю своим неуклюжим тяжелым плугом; других орудий он не признает и боится, что его заставят изменить привычку.

— Здравствуйте! — говорит новый посетитель, — ночували-днювали собi як?

— Спасибо. — А что скажешь?

— Прiйшли доложиться — що сiли на землю. Де якi уже и хаты почалы робиты.

Очевидно, дело не в этом. Но хохол не может высказаться прямо, — ему надо схитрить.

— Ну, слава Богу!

— Тож-то. И мы кажем: слава Богу! В осени думка орать пiд пшеницу. Москали привезли з собою сохи. Кажуть, сохами орать будуть…

— Ну так что же, вам какое дело? Пусть себе пашут, чем хотят!

— Та нехай! Нам що, нехай сохами орют; тiлки не буде их дiла. Хiба цю землю сохою возьмешь? Сюды треба добрый плуг.

— Так вы и пашите плугами.

— Та мы плугами. Це москалi сохами. Воны кажуть, що як способiе выйде, так воны на всi гроши сохи куплють. Та мабудь брешуть! Такого и законы нема, щоб на всi гроши сохи купуваты.

И в таком роде ведется разговор, пока, наконец, не добираемся до сути дела, из которой явствует, что хохлы желают того же, чего и великороссы, т. е. чтобы «способие» не попало в этот на живую нитку сшитый мир, а чтобы им распорядилось само начальство по своему усмотрению. Начальство в этом случае представляет собою нейтрального посредника, на которого нельзя сердиться и решение которого не будет торжеством ни той, ни другой заинтересованной стороны.

В наших глазах подобная причина для раздора смешна, но лишь потому, что мы давно уже из книжек вычитали, что для первого шага в сельском хозяйстве в Туркестанском крае необходим омач [туземное земледельческое орудие], а не плуг и не соха; казалось бы, наша святая обязанность была бы поделиться всеми этими сведениями с невежественным крестьянским людом, который своим появлением здесь усиливает наше значение и наше гражданское могущество; но мы предпочитаем злословить его всячески, а потом, в доказательство нашей правоты, ссылаемся на немцев, которые сразу устраиваются по приходе на отведенные им места. При этом забывается, что, во-первых, немцы приходят вполне сорганизованными обществами, во вторых, — с гораздо большим достатком [одни их фургоны с хорошими дубовыми колесами и толстыми шинами составляют уже солидную ценность], чем русские крестьяне и, в-третьих, — здесь их встречает горсть немецкой интеллигенции, так, как встречают в чужой стороне дорогого земляка, а не брюзжанием старого барина.

В силу такого положения вещей, устройство (в самом обширном смысле этого слова) переселенцев всею своею тяжестью ложится на администрацию и только благодаря ее энергии в нашей Сыр-Дарьинской области насчитывается в данное время 47 селений с 16 000 душ русских крестьян. Ознакомлению с бытом последних я и посвящу свои дальнейшие письма.

Дербисек (каз. Дербісек) — село в Сарыагашском районе Туркестанской области Казахстана. Административный центр Дербисекского сельского округа. Находится примерно в 16 км к северо-востоку от районного центра, города Сарыагаш. Код КАТО — 515451100[2].

История
Село образовано в 1993 году путём объединения сёл Кирово (быв. Кауфманское) и Тоболино (быв. Константиновка)[3]. Населённые пункты основаны в конце XIX века — Кауфманское русскими, а Константиновское немецкими переселенцами[4].

Население
В 1999 году население села составляло 9709 человек (4931 мужчина и 4778 женщин)[5]. По данным переписи 2009 года, в селе проживали 11 234 человека (5685 мужчин и 5549 женщин)[5].

Примечания
Почтовые индексы. Дата обращения: 18 февраля 2014. Архивировано 4 марта 2014 года.
База КАТО. Агентство Республики Казахстан по статистике. Архивировано 25 декабря 2013 года.
Об упорядочении тpанскрибирования на pусском языке казахских топонимов, наименовании и переименовании отдельных административно-теppиториальных единиц Республики Казахстан. Дата обращения: 20 февраля 2014. Архивировано 4 февраля 2016 года.
И. И. Гейер. По русским селениям Сыр-Дарьинской области. (Письма с дороги). Т. I. Чимкентский уезд. — Ташкент, 1893 Архивная копия от 21 декабря 2016 на Wayback Machine
Итоги Национальной переписи населения Республики Казахстан 2009 года. Агентство Республики Казахстан по статистике. Архивировано 13 мая 2013 года.

Дербисек
каз. Дербісек
41°33′39″ с. ш. 69°20′16″ в. д.HGЯO
Страна Казахстан
Область Туркестанская
Сельский район Сарыагашский
Сельский округ Дербисекский
История и география
Прежние названия Кауфманское, Кирово, Константиновское, Тоболино
Часовой пояс UTC+6:00
Население
Население ▲ 11234 человек (2009)
Цифровые идентификаторы
Телефонный код +7 72537
Почтовый индекс 160912[1]
Автомобильный код 13 (ранее X)
Код КАТО 515451100
ONLINE

https://titus.kz/?previd=74343
Русские поселения Южного Казахстана
admin 16 Марта 2016 в 13:24:50
Первые переселенцы из центральных российских губерний создали в 1887 - 1893 годах в Чимкентском уезде 16 русских поселений. Они расположились вдоль почтового тракта с разветвлениями на Оренбург и Верный. Способствовал началу массового переселения «Манифест об отмене крепостного права в России» в 1861 году, который дал возможность крестьянам свободно передвигаться по территории Российской империи.

Царизм был заинтересован в этом процессе, так как он обеспечивал крестьян центральных губерний землей и помогал созданию на окраинах крепких хозяйственников, которые поддерживали бы власть.
После разгрома Кокандского ханства в 1867-1868 годах Александр II подписал «Положение об управлении Туркестанским краем», в котором отмечалось, что к переселению допускались «русские подданные христианского вероисповедания, принадлежащие к состоянию сельских обывателей». В 1872 году переселенцы получали по 7-8 десятин земли в наследственное пользование и по 15 десятин на мужскую душу без права отчуждения. Но с годами индивидуальные участки могли перейти в собственность, если земля регулярно обрабатывалась в течение десяти лет. И это правило существовало до 1903 года.

В Сырдарьинской области коренное население уступало земли под русские поселения, по выражению императорского статиста А. Кауфмана, «полудобровольно, полупринудительно», в результате чего у русских развивалась склонность игнорировать законные права казахов. Приводится такой случай в селе Высокое, когда коренной житель оспаривал у русского переселенца участок земли. Половина спорного участка была возвращена казаху. Переселенец, почесав затылок, произнес в глубоком недоумении: «Видно, они перед Государем заслужили!»

При генерал-губернаторе Туркестанского края К. фон Кауфмане, скончавшемся в мае 1882 года, европейцам, в том числе русским, запрещалось покупать земли у коренного населения, а разрешалось занимать только свободные земли. Поэтому за два десятилетия российского управления Туркестанским краем здесь официально поселились всего 2170 переселенцев-крестьян.

По переписи 1897 года в крае на 1478398 человек приходилось лишь 3,03 процента славян. Но с годами ситуация менялась, русских становилось больше.

Первые русские поселения Антоновское, Тамерлановское и Корниловское Чимкентского уезда образованы в 1887 году. По одним источникам датой возникновения поселения Беловодское (Аксукент) значится 1868-ой, по другим - 1889-ый.

Одно из самых крупных — поселение Егорьевское (Георгиевское) в сто дворов. При водворении на казахские земли русские крестьяне получили на все село казенное пособие в 2432 рубля, то есть по 24 рубля 32 копейки на каждую семью. Переселенцы уже через год выстроили 93 избы, стоимость одной обошлась менее чем в 50 рублей. В подворьях появилось 69 лошадей, 102 вола, 60 коров, 6 верблюдов, 61 молодняк крупного рогатого скота. Подсчитано, сколько стоит нажитое имущество с учетом существующих цен. Оказалось, 9860 рублей. Вычтя из полученной суммы казенные деньги, получим 7428. (Столько заработали егорьевцы всего лишь за год, что говорит об их трудолюбии и предприимчивости). В Егорьевском поселилось несколько мордовских семей, которые занимались вязанием из козьего пуха так называемых оренбургских платков. Продавали их в Ташкенте по высокой цене — от 4 до 18 рублей за один платок. Вязали они и бумажные (хлопкобумажные) скатерти. Знаменитыми были и егорьевские сапожники, которые мастерски тачали обувь. Пара стоила от 45 до 50 копеек. Шили и шубы, продавали их от рубля до 1 руб. 20 копеек за штуку.

А уж лучшего молока, чем егорьевское, по всему уезду не было. Оно пахло горным разнотравьем! И имело большой спрос в ближних поселениях.

В Егорьевском у живородящего родника был построен храм Георгия Победоносца. Со временем и село стало называться Георгиевкой (ныне Коксаек).

- На поселение в нем было дано разрешение тем, кто выражал желание перейти в казачье сословие. Им предоставлялась земля в аренду, - рассказывает Х. Кичкембаева, сотрудница облархива. - Так в Егорьевском появились казаки.

Но самым крупным было поселение Дорофеевка в 106 дворов, расположенное в 15 верстах от Егорьевского. В областном архиве сохранился поименный список первых жителей Дорофеевки. Здесь можно обнаружить данные, что в 72 дворах села проживали малороссы — украинцы, в остальных — русские.

В 1893 году в селе было 168 волов, 66 голов крупного и 53 мелкого рогатого скота, 41 лошадь и 20 русских коров, то есть перевезенных из российских губерний.

Переселенцы также привозили с собой семена традиционных для себя культур, но и получали от властей те, что уже высевались. Происходило взаимное обогащение опытом местных жителей с приезжими. Переселенцы из Харьковской области, жители села Вревское, расположенного в 20 верстах от Чимкента, получили в виде пособия 200 пудов кубанки, хлебного зерна для посева. На казенные средства купили плуги, предложенные на льготных условиях фирмой «Работник».

В 1889 году образовалось русское поселение Ванновка.

В 1890 году в центральных губерниях Российской империи случился голод, из-за которого крестьяне потянулись за лучшей долей в Среднюю Азию.

Летом 1891 года на левом берегу Арыси образовались села Мамаевка и Обручево.

Мамаевка богатела царской дарминой, которую заготавливали для сантонинного завода, построенного в Чимкенте купцом Н. Ивановым. Но жить хотелось еще и культурно, и духовно. Крестьянин Андрей Лапин превратил свою избу в школу и молитвенный дом. Получив разрешение у властей на строительство храма, он, повесив на грудь кружку, отправился за сбором средств для его строительства. За месяц таким образом Лапин собрал сто рублей.

А в образованное русское поселение Обручево в 47 дворов переселенцы из Ставропольской, Астраханской и Воронежской губерний «завезли 250 мериносов, 510 голов простых овец» и другого разнообразного скота. Уже на следующий год на местных рынках появились скупщики шерсти с российских фабрик. Обручевцы тут же повысили цену на свою продукцию. На крупный рогатый скот из этого села был спрос даже в Оренбурге, куда на ярмарку отправили 50 голов скота. Его весь разобрали гуртовщики по сто рублей за каждое животное, обручевцы заработали за одну весну немыслимые деньги - пять тысяч рублей.

В 1892 году в Ташкентском уезде образовалось шесть поселков, три из них - Черняевское (ныне Жибек жолы Сарыагашского района), Константиновское и Кауфманское (ныне Дербисек). Константиновское - из немцев Саратовской области, Кауфманское и Черняевское - из русских.

В 1896 году была сформирована рабочая экспедиция для выявления в Туркестанском крае излишков земли. Через несколько лет председатель правительства С. Витте будет обеспокоен переселением крестьян из центральных губерний в хлопковые районы Туркестанского края. Его волновало, что неприспособленность русских к выращиванию хлопка-сырца, а также сокращение посевов под ним из-за изъятия у местного населения земли лишит российские фабрики дешевого сырья. Тем не менее Николай II заявил, что «надо настойчивыо двигать колонизацию этого края».

Колонизация, как известно, историками оценивается по-разному, но тем не менее нельзя не признать такой важный факт, как обогащение разных культур, обмен практикой. Переселенцы признавали умение казахов вести скотоводство, ремесленичество, а местные жители учились у переселенцев растениеводству.

- Нарабатывался опыт проживания людей разных религиозных взгядов, культур, традиций, передаваемых из поколения в поколение, - высказывает свою точку зрения на происходящий процесс в XIX веке К. Ауанасова, доктор исторических наук, профессор университета Дружбы народов. -
Возможно, из тех далеких лет идет умение жить в межэтническом сообществе. И этот опыт обогащался и укреплялся во время Великой Отечественной войны, когда Южный Казахстан принимал эвакуированных из приграничных районов СССР, в период освоения целинных и залежных земель. Стабильность и покой - вот наши достижения, которые помогают стране развиваться.

А в истории остались названия: Корниловское, Славянка, Ванновка, Дорофеевка... Как часть нашего общего прошлого.

Л. Ковалева
http://www.yujanka.kz/news/detail/6426

Дербисек (русский: Дербисек) - аул или деревня в Сарыагашском районе Туркестанской области Казахстана. Административный центр Дербишекского сельского округа. Расположен примерно в 16 км к северо-востоку от областного центра, города Сарыагаш.[1] Общее местоположение в 130 км (81 миль) от Шымкента (Казахстан) и в 20 км (12 миль) от Ташкента (Узбекистан).

История
Поселения в Ташкентском районе Сырдарьинской области Туркестанской области Российской империи были основаны в конце 19 века в долине реки Келес между холмистой местностью, несколькими оврагами, частично возделываемыми под хлопок и пшеницу, частично заброшенными из-за нехватки оросительной воды. Населенные пункты были названы в честь Константина Петровича фон Кауфмана, первого генерал-губернатора российского Туркестана. В Сырдарьинской области насчитывалось 47 деревень, в которых проживало 16 000 переселенцев из Российской империи.

Наиболее подробное описание ранней истории поселенцев оставил Иван Иванович Гейер [ru] (1860-1908) - российский историк и этнограф по Центральной Азии, вице-губернатор Сырдарьинской области. Член государственного совета.

В 1891 году село Константиновское (известное как Константиновка) было первым, появившимся в 34 верстах к северу от Ташкента, и состояло из немецких поселенцев[2] [3], выходцев из Самарской губернии[4], которые были:

переселился из Самарской губернии после серии неурожаев и прошлогоднего голода

— Гейер (1893), газета "Туркестанские ведомости" (на русском языке), в русских селах Сырдарьинской области. (Письма с дороги). Буква I. Чимкентский район
В 1892 году в 1,5 верстах от Константиновского, слева от почтового тракта, была основана деревня Кауфманское, состоящая из русских поселенцев, которые были:[4]

из-за нехватки земли, нищеты и голода крестьяне коренных российских провинций

— Гейер (1893), газета "Туркестанские ведомости" (на русском языке), в русских селах Сырдарьинской области. (Письма с дороги). Буква I. Чимкентский район
Мутные желтые воды в то время поступали из Ханым-арыка, который является первым после Искандер-арыка серьезным ирригационным сооружением, построенным по инициативе и за счет русских:[4]

Судя по следам старых канав, разбросанных по всей этой местности, следует предположить, что реальное восстановление Ханым-арыка - это лишь частичное восстановление древней ирригационной системы, которая когда-то кормила тысячи людей, и это же дает полное основание верить в светлое будущее обоих описанных сел.

— Гейер (1893), газета "Туркестанские ведомости" (на русском языке), в русских селах Сырдарьинской области. (Письма с дороги). Буква I. Чимкентский район
Первыми поселенцами деревни были: К. Вебер - открыл слесарную мастерскую, Альберт Йоханнес, Кристоф Гелвер, Иоганн Грей, Генрих Куфельд, Андрей Лоренц, Карл Лоренц, Джозеф Реш и доктор Г. Миллер открыли в деревне кузницу и слесарную мастерскую, где он работал сам, и одним из первыхСемьи адвентистов седьмого дня в регионе, семья Бетрам построила известную мукомольную мельницу в этом районе.[5]

С образованием Туркестанской Автономной Советской Социалистической Республики населенные пункты были переименованы. Кауфманское стало Кирово [6] в честь Сергея Кирова, а в 1917 году[5] Константиновка стала Тоболино [6] в честь Ивана Осиповича Тоболина [ru] (1885-1941) ответственного секретаря Центрального комитета Коммунистической партии Туркестана. Тоболино было центром Акжарской волости Ташкентско-Казахского округа Сырдарьинской области Киргизской и Казахской АССР, существовавшей в 1924-1928 годах[7].

В 1993 году села Кирово и Тоболино были объединены в аул Дербишек.[6] (казахский) Дербсек означает дерби.

С 1959 по 1994 год был центром хлопкоочистительного комбината имени Ленина.

В селе были созданы производственные кооперативы и фермерские хозяйства "Коктобе", "Айнабек", "Аккум". Здесь есть школы, больницы, бытовые службы, клубы и другие учреждения.

Население
В 1891 году Константиновское (Тоболино) насчитывало 107 дворов[5], в 1893 году - 97 дворов[4], в 1910 году - 124 двора

В 1892 году в Кауфманском (Кирово) насчитывалось 92 двора[5], в 1893 году - 50 дворов[4].

В 1929 году в Константиновском (Тоболино) проживало 1600 человек: 1100 лютеран, 300 реформаторов, 200 католиков[5].

Количество людей стали жертвами политического террора в СССР.[8]