Тулиновы Старого Оскола: 17-18 вв.

(Продолжение).

Численность служилых людей «по прибору» определялась правительством. В Ельце в конце XVI в. должно было находиться 600 полковых казаков,
200 стрельцов, 38 пушкарей и затинщиков, 8 воротников, 5 плотников. Полковые казаки несли конную службу, стрельцы – пешую с ручным огнестрельным оружием. В отличие от детей боярских, получавших земли отдельно друг от друга, пашня полковым казакам и стрельцам отводилась в общей меже. Наряду с набором «охочих» людей в Елец «сводили» ратных людей. В частности, 60 полковых казаков перевели в
Елец из Ливен. На житье в Елец переводили тульских пушкарей. 19 марта 1593 г. в Елец «для учения» посылались три «добрых» тульских пушкаря и кузнец.
Гарнизон Ельца пополняли донские казаки [1, с. 36, 116, 124–127, 179].
В Разрядных книгах за 1615/16 г. сообщалось о численности служилых людей «меньших чинов» в городах-крепостях «на Поле». В Воронеже размещались 59 усманских атаманов, 33 ступинских1 атамана, 36 ивницких атаманов, 26 излегощинских атаманов, 273 полковых казака, 200 стрельцов пеших, 11 пушкарей, 34 затинщика, 4 воротника, 4 казенных сторожа. В Ливнах числились 520 казаков, 100 стрельцов, с атаманом 60 казаков. В Ельце служили 600 казаков, 200 стрельцов, с атаманами 100 донских казаков, 38 пушкарей и затинщиков, 8 воротников. В Лебедяни размещалось 100 стрельцов, 240 казаков, 40 пушкарей и затинщиков. В Осколе числились 20 станичных атаманов, 160 станичных ездоков, 275 казаков, 100 стрельцов, 20 затинщиков, 30 пушкарей, 8 воротников, 20 ямских охотников. В Валуйках служили 270 казаков, 150 конных стрельцов, 100 пеших стрельцов, 100 пушкарей и затинщиков. В Белгороде служили 178 ездоков, 38 вожей, 54 атамана и казаков, 81 казак «жилецкий», 243 стрельца, 32 беломестных атамана и казака, 45 пушкарей и затинщиков, 6 кузнецов. В Курске размещались 300 казаков конных, 200 стрельцов пеших, 50 пушкарей и затинщиков, 7 воротников, 4 кузнеца, 7 рассыльщиков [3, стб. 192–195].
Посадские люди проживали в 10 из 40 городов, стоявших на Белгородской черте и в черте. Крупные посады сложились только в Воронеже, Курске и Ельце. Небольшие, но стабильные посады были в Белгороде, Козлове, Коротояке и Острогожске. В Урыве, Епифани и Землянске число посадских людей не превышало 15 человек [16, с. 16–17]. Курский посад в 1646 г. имел 270 дворов, в 1670–1680-е гг. – 538 посадских дворов [17, с. 97–98]. Составители воронежской переписной книги 1646 г. насчитали в городе 85 посадских дворов [18, с. 161]. На протяжении XVII в. воронежский посад численно вырос, в конце XVII в. в него было записано более 300 дворов. Посадские люди ежегодно выбирали из своей среды земских старост [19, с. 38–45].
Значительную роль в общественной жизни юга России играли представители духовенства. К их голосу прислушивались, они активно влияли на формирование общественного мнения. Авторитет священников и монахов был связан в том числе с их грамотностью. Процент грамотных людей среди духовенства был самым высоким.
Показательный факт. В годы Смуты начала XVII в. в условиях ослабления центральной власти и продолжавшейся гражданской войны выбор нового царя должен был получить одобрение регионов и сословий. «Утвержденную грамоту» 1613 г. об избрании на царство Михаила Федоровича Романова подписали выборные представители городов-крепостей «на Поле». Из Курска И. Паркин от имени курских дворян, детей боярских, посадских и уездных людей. Из Ливен егорьевский поп Гавриил представлял детей боярских и казаков. Из Оскола спасский поп Богдан от имени детей боярских, казаков и стрельцов. Из Белгорода богородицкий поп Исаак от имени детей боярских, атаманов, казаков и стрельцов [20, с. 487–524]. Обращает на себя внимание тот факт, что из четырех выборных «полевых» городов три были священниками. Грамотные и обладающие влиянием лица из числа духовенства выступили как объединяющие представители от разных сословных групп.
После Смуты в XVII в. население русских городов и уездов не являлось лишь пассивным объектом управления, оно активно влияло на деятельность должностных лиц. Одним из средств воздействия на власть выступали коллективные челобитные.
Осенью 1634 г. в Москве царю Михаилу Федоровичу была подана челобитная воронежских служилых людей «всем городом» (детей боярских, стрельцов и казаков), которые жаловались на двух подьячих съезжей избы – С. Завесина и И. Хоненева. Челобитчики обвиняли чиновников в расхищении государевой казны («которые деньги собирают на посольский подъем и подможные деньги, и те подьячие емлют себе») и недолжном исполнении обязанностей: приговоры по различным делам, в том числе судебным, они писали не против челобитных»; на различные службы (сотенную и сторожевую) они писали служилых людей «без ряду, а не по списку». Последнее, надо полагать, делалось за взятки: те, кто не желал
выезжать в поле, могли откупаться. Впрочем, в челобитной собственно о взятках не сказано ни слова. Зато имели место натуральные поборы: при заготовке различных «запасов» подьячие «наметывали» и присваивали по четверику на каждую четь (четверик составлял 1/8 чети). Помимо перечисленного подьячие присвоили собранные со всего уезда на строительство городского собора деньги (15 руб.). Воронежцы просили царя отставить неугодных им подьячих, от которых жителям города «ставитца налога великая». 16 октября 1634 г. была составлена царская
грамота в Воронеж: названных подьячих велено отставить от службы. Воронежский воевода М. Языков не выполнил указа, ссылаясь на невозможность заменить подьячих другими. 6 августа 1635 г. воронежцы повторили свое обращение к царю. На этот раз требование челобитчиков было удовлетворено частично. С. Завесин отставлен от службы в подьячих, а И. Хоненев остался в съезжей избе, но жалование ему было сокращено [21, с. 22–29].

(Продолжение).

В 1653 г. к царю Алексею Михайловичу «всем городом» обратились лебедянцы: «дети боярские Гришка Гурьев сынСтуколов с товарыщи 300 человек,да стрельцы пятидесятники Антипка Буяков да Оська Кирвяков и все рядовые 120 чел., да полковые казаки пятидесятники Зотка Лузгин да Оникейка Макаров и все рядовые 300 чел., да пушкари и затинщики Осташка Иевлев с товарыщи 39 человек и всяких чинов жилецкие люди». Они жаловались на подьячего съезжей избы Ивана Фролова, который «нам во всяких твоих государевых делах, в запасных и в денежных сборах, чинит налоги и продажи большие для своей бездельной корысти». Подьячий вошел в доверие к воеводам, «с ними пьет и ест заодно», с подьячим в съезжей избе сидят два его брата без указа из Москвы. На Рождество Христово Иван Фролов с братьями ездил по селам и деревням «нас насильством грабить и животишков наших, что у кого нас в домишках увидит, то насильством и возьмет; да он же с нас емлет насильством мед, и гуси, и ососки, и куры, будто с вотчинных своих крестьян, а хлеба с нас всякого насильством же сберет о празнике о Рождестве Христове четвертей до 400 и больши по вся годы, опричь того, что у кого насильством отнимет, и всякого животинного, и денежного, и рухлядного, и вина, и меду». Челобитчики отмечали, что даже воеводы их так сильно не грабят, как он, подьячий Иван: «У кого у нас ... ему Ивану Фролову взять нечего, и он тех жен и дочерей безчестит всяким позорным бесчестьем». При сборе податей подьячий собирает их вдвое, не оставляя расписок, а «что за твоим государевым обиходом какого сбору останется и тем он Иван корыстуется». С братьями и друзьями подьячий пьяным ходит по слободам, бьет жителей, позорит жен и дочерей лебедянцев. Он же «объел у лебедянцажсына боярского у Агапа Петрова нос весь прочь зубами своими», «объел у стрелецкой жены у руки персты прочь». Воеводы не останавливают Ивана Фролова, потому что он с ними пьет и ест вместе. По словам челобитчиков, всех «налог и продаж» подьячего невозможно описать, И. Фролов продолжает угрожать лебедянцам «боем и продажей».
Челобитчики просили отставить И. Фролова от должности подьячего съезжей избы. Челобитную они заверили рукоприкладствами. 21 февраля 1653 г. просьба лебедянцев была удовлетворена [27, с. 314–315].
Несколько раз обращались в Москву с просьбами об отставке подьячих жители Острогожска и Острогожского уезда. Вчелобитной дети боярские, заказные головы, полковые казаки и черкасы городовой службы, станичный атаман, стрелецкий и пушкарский пятидесятник, старосты посадских людей жаловались на подьячего острогожской приказной избы Федора Богданова. Ранее он украл казенное сукно и письменные принадлежности. Подьячий стрелял из пищали в посадского человека, бил челобитчиков «без царского указа и воеводского ведома», сажал в тюрьму, чинил всякие налоги, убытки и разорения. Его поступки уже привлекали внимание центральных властей. По указу и отпискам из Курска острогожскому
воеводе И. С. Сасову (острогожский воевода с 8 февраля 1676 г.) было предписано пытать Федора за воровство и отстранить от подьячества. Но после отставки Богданов был приближен воеводой И. Иевлевым (острогожский воевода с 1 марта 1679 г.).
В сговоре с начальством подьячий вынудил своими действиями многих жителей покинуть Острогожск.
Челобитчики просили уволить Федора из приказной избы. Вероятно, их пожелание было удовлетворено, так как в документах последующего времени не встречается сведений о работе Ф. Богданова [28, с. 40–41, 204].
Городские и уездные жители могли влиять на срок службы местных администраторов. Так, 17 августа 1677 г. по «заручному» челобитью, на котором имелись подписи, острогожцев царь продлил воеводство И. С. Сасова в Острогожске до трех лет. Об этом просили игумен Дивногорской пустыни Тихон, городские и уездные священники, черкасский полковник К. Гавриков, атаман Т. Щербинин, урядники и казаки, заказные головы, голова городовых черкас, станичники, посадские люди. По их отзывам, Сасов жил на службе смирно, был «россудом справедлив» [28, с. 43].
Инициаторами мирских прошений, как правило, выступали авторитетные с точки зрения правительства представители местного дворянства, духовенства, посада, стрелецкие и казачьи пятидесятники, что прослеживается по подписям на челобитных.
Совместные прошения отражали мнение политически активной части местного «мира».
По представлениям и власти, и общества изучаемого периода истинная челобитная должна быть подана от «всего города». «Весь город» коллективных челобитных юга России – это совокупность всех служилых и неслужилых групп населения, проживающих на территории города и уезда.
Понятие «весь город» оставалось достаточно неопределенным. Коллективные челобитные активно использовались в борьбе противоборствующих внутригородских групп. Доводом одной из сторон служило то обстоятельство, что совместная челобитная их соперников подана не от всего «города», о ней не слышали люди, а писалась «на дворе» одного из жителей «немногими советниками». Такие челобитные называли «затейными», «воровскими», «составными». Для проверки обоснованности предъявленных в коллективной челобитной обвинений московские власти могли назначать повальный обыск, т. е. опрос представителей различных категорий населения, оформленный соответствующим протоколом. В ходе
повального обыска выяснялось отношение населения к тому или иному администратору.
Арбитром в решении спорных вопросов, связанных с местной властью, выступал Разрядный приказ, в чьем ведении находились южнорусские города.
Основными задачами провинциальной администрации столичное учреждение считало поддержание обороноспособности города-крепости на необходимом уровне, сбор налогов, решение части судебных дел. С этих позиций Разрядный приказ был заинтересован в сохранении стабильной социальной обстановки, стремился к разрешению конфликтных ситуаций мирным путем с учетом требований местного населения.
В кадровых вопросах Разрядный приказ должен был учитывать интересы дворян, добивавшихся назначения на воеводства и другие административные должности, и мнение общества, выражаемого в коллективных челобитных. Для достижения необходимого компромисса руководители столичного ведомства принимали во внимание различные условия.
С одной стороны, изучались заслуги просителя должности, его рвение в полковой службе, материальное положение. С другой – имели значение содержание и форма коллективных челобитных населения. Особую значимость приобретали заверенные подписями («заручные») челобитные. В приказе вели подсчеты, сколько человек поставили подписи лично или попросили сделать это вместо себя, определяли, к каким сословным группам населения относятся «приложившие руки». Все это оказывало влияние на принятие решения.
Коллективные челобитные свидетельствовали о сохранении влияния общества на местное управление XVII в. Параллельно шел процесс бюрократизации и централизация местного управления.
Одной из форм взаимодействия власти и общества в XVII в. являлись выборы губных старост и их деятельность. На юге России губные старосты выбирались в уездах, заметным компонентом структуры населения которых являлось крестьянство: Ливенском, Елецком, Воронежском, Курском. В уездах с незначительной долей крестьян функции губных старост выполняли воеводы.
Для «правящей группы» служилого «города», верхов духовенства выборы губного старосты и пребывание на этом посту – форма участия в местном управлении, возможность влиять на важнейшую ее сферу – борьбу с разбойниками и татями. Это альтернатива воеводской власти в конфликтных ситуациях с воеводами [29, с. 98–101]. Для дворян и детей боярских должность губного старосты была более «спокойной», чем полковая служба. В то же время она означала определенное признание, престиж в рамках городского и уездного «мира». Обязанности губных старост не ограничивались борьбой с разбоями, убийствами и татьбой, им поручались дела иного характера: отвод и размежевание земель, сыск
беглых холопов.
Губные старосты принадлежали к служилым верхам «города». Об этом свидетельствуют их чины и оклады, наличие крестьянских и бобыльских дворов, пребывание на других должностях местного управления, родственные связи. Служилая элита могла занимать и другие должности местного управления: городовых приказчиков, осадных, стрелецких, казачьих голов, таможенных и кабацких голов.
В конце XVI – начале XVII в. дворяне и дети боярские Черноземья выбирали из своей среды городовых приказчиков. В их ведении находились городовые укрепления, артиллерия и боеприпасы. Постепенно городовых приказчиков сменили назначаемые из Москвы осадные головы. В отсутствие воевод на осадных голов возлагалась оборона крепости, отделение земель в поместья и вотчины.
Осадным головой мог стать как местный сын боярский, так и иногородний. Подобным образом назначались казачьи и стрелецкие головы и сотники.
Протесты населения вызывало назначение иногородних дворян в осадные, казачьи и стрелецкие головы.
В связи с подготовкой Соборного уложения 1649 г. жители южнорусских (северских и «польских») городов и уездов подали «заручную» челобитную.
В ней сообщалось, что в тех городах «от стрелецких, и от козачих, и от осадных голов от московских и от иногородцев чинится ссора, и смута, и всякое воровство, и городским людям продажа великая» [27, с. 196].
Местные дети боярские выбирались в головы у житниц. В ряде уездов Черноземья из числа местных детей боярских выбирали таможенных и кабацких голов. Если в городах центра и севера страны таможню и кабак (кружечный двор) возглавляли посадские люди, то на юге в отсутствии или при слабости посада таможенными и кабацкими головами становились местные служилые люди. Исполнение обязанностей головы представляло собой не только повинность, но и возможность влиять на важную сферу жизни города и уезда – торговлю и организацию кабацкого дела [30, с. 28–43].
Значительные события в общественной жизни южной окраины России – выборы на земские соборы, участие в их работе. Выборы организовывал воевода, но не всегда он мог влиять на состав избранных. Как показывает анализ состава выборных от южнорусских городов на земские соборы середины XVII в., эти лица обладали реальным авторитетом в своих городах [31, с. 276–286].
Южные города и уезды России в XVII в. интенсивно заселялись и осваивались в условиях острой внешней опасности. Ведущей по численности сословной группой русского юга стали служилые люди различных категорий. В ходе организации обороны, строительства укреплений, хозяйственной деятельности служилые люди взаимодействовали с центральной и местной властями. Одной из основных форм выражения своего мнения для южнорусского населения являлись коллективные челобитные, подаваемые на царское имя. С помощью совместных петиций люди активно влияли на состав и деятельность местных администраторов.
Взаимодействие с властью осуществлялось также в формах участия представителей сословных групп юга России в местном управлении. Южнорусские дворяне и дети боярские выбирались в губные старосты, назначались воеводами и приказными людьми небольших городов, занимали посты осадных голов, стрелецких и казачьих голов. В тех немногих городах, где посад был заметен, посадские люди выбирали
земских старост. Представители различных служилых категорий на юге России активно участвовали в таможенном и кабацком управлении, что отличало этот регион от центральных и северных городов, где ведущую роль на таможнях и кружечных дворах играли посадские люди.

С просторов нашего форума - по дозорным отрядам:

в первой ревизии (1719) слово "однодворец" еще не употребляется, и можно узнать, кем был предок до перехода в это сословие - сыном боярским (солдат, рейтар, копейщик, городовой), служилым по прибору (стрелец, пушкарь, затинщик), казаком или черкасом. Во второй ревизии (1745) в сельской местности все они становятся однодворцами (отдельно в конце деревни пишутся отставные, не облагаемые подушным налогом). В городе же еще половина народу пишется казаками, и даже было несколько стрельцов.
В третьей ревизии - все однодворцы.
Но это у нас, на Ливнах. В других местах может быть по-другому.
До 8-ой ревизии пишутся однодворцами, а в 9-ой и 10-ой (т.е. после кисилевских реформ) - государственными крестьянами. В соседнем же Елецком уезде видел однодворцев и в 9-10 ревизиях (хотя в метриках 40-ых годов все же уже гос. крестьяне)

штат дозорного отряда.
Он состоял из атамана, шести ездоков и двух вожей. Ездоки, судя по наказам еще 1571 г., должны были попарно разъезжать по сторонам движения станицы, выискивая следы противника и осматривая горизонт; обязанностью вожей, исходя из их наименования, являлось доскональное знание местности и всего маршрута движения — чтобы отряд не сбивался с указанного ему маршрута. Впрочем, по наказу 1623 г. при каждой станице в качестве старшего чина обязан был находиться белгородский «станичный» сын боярский,
Снаряжение всех бойцов было единообразным, хорошо приспособленным для действий в степи.
Каждый имел пару добрых лошадей, чтобы выдерживать длительное преследование. На ночь коней стреножили, для чего имелись специальные ремни-«треноги»; для ловли и связывания пленников или лошадей у каждого было по два аркана.
Вооружение состояло из пищали (ружья) и сабли. Обычно русские всадники того времени были вооружены так называемыми «завесными пищалями» — относительно короткими ружьями, с замками, как правило, ударно-кремневого типа («русскими»). Для удобства обращения они снабжались погонными ремнями («завесами»). По параметрам такие пищали были близки коротким ружьям европейских аркебузиров.
Но станичники могли иметь и более эффективное оружие, излюбленное русскими и запорожскими казаками — «турки» или «янычарки». Они представляли собой адаптацию трофейных турецких ружей: с длинным стволом (110–112 см), небольшого калибра (11–13 мм), снабженные ударно-кремневым замком средиземноморского типа («микелет») или уже русским (или «казачьим») замком. Подобные ружья, но богато украшенные и со стволами из дамасской стали, изготовлялись также в Москве, под обозначением «казачьи пищали».
В сумках станичники везли свое нехитрое мелкое имущество («борошню»), запас продовольствия и, возможно, корма для лошадей.
Одевались они в кафтаны из неокрашенного домотканого «сермяжного» сукна: термин «зипун» означал, что кафтаны эти служили нижней одеждой под теплый «кожан» и надевались непосредственно на рубаху.
От дождя бойцы укрывались столь же грубым плащом — «епанчой» (валяной или абинковой), а от холода — «кожаном» (овчинный полушубок, не покрытый сукном).
С одной стороны, эта одежда прекрасно отвечала погодным условиям степной поездки, а с другой — не выдавала издалека во всаднике «московского человека», поскольку таким же образом выглядели в Поле и татары, и русские или украинские вольные казаки.
Можно предположить, что перед нами — перечень стандартного снаряжения русских станичников XVI – XVII вв.
Стоит отметить еще и традиционный способ, которым бойцы дозора смогли в данном случае оторваться от своих преследователей: они доскакали до ближайших густых зарослей и бросили на опушке своих лошадей со всем снаряжением, уйдя пешими в лес. В таких обстоятельствах противник, будь то татары или черкасы, не рисковал продолжать преследование пешком и довольствовался брошенной добычей.

shopen написал:

[q]

>> Ответ на сообщение пользователя alex_energo от 19 апреля 2020 11:27

Добрый вечер ALEX_ENERGO, Вы не могли бы подсказать откуда из Вашего списка ШОПИН - из Данкова или Дедилова? Если это возможно... С Уважением

[/q]

Ну, список не мой. Я здесь на форуме его нашёл. НО, полагаю, что он из Дедилова.

Из издания "Великая стража. Жизнь и труды блаженной памяти афонских старцев иеросхимонаха Иеронима и..."

Иероним - при рождении Иван Павлович Соломенцов.
Иван Егорович Тулинов из Старого Оскола - его двоюродный брат.