https://drevlit.ru/docs/russia.../text1.phpТИМКОВСКИЙ И. Ф.МОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ В СЛУЖБУ.СКАЗАНИЕ В ТРЕХ ЧАСТЯХ 1850 ГОДА.часть 1-я ПереяславльВыборочно- Я родился в Переяславле. По прежнему состоянию Малороссии, до учреждение из нее в 1782 году трех губерний, Киевской, что ныне Полтавская, Черниговской и Новгородской, она разделялась округами на полки, полки делились на сотни. Войсковая старшина ее, чины и должности были: сотенные, полковые, генеральные. Тогда отец мой служил в Переяславском полку полковым эсаулом, вроде начальника штаба; и как военные чины отправляли вместе и гражданские дела, он имел должность полкового почтмейстера; после переименован коллежским асессором.
-
(Образование паныча) ...того же дня он (отец)
призвал дьяка, осанистого пана Василя, с длинною косою, и меня отвели к нему в школу на Часослов. Сначала водили мена туда и приходили за мною; потом и самому мне отдали короткую дорогу. — В строении близь церкви две избы с большими окнами, через большие сени, были одна с перегородкою, жилая дьяку семейному, другая порожняя, светлая, собственно школа, о трех длинных столах. Столы составляли род классов, на букварь, Часослов и Псалтырь; последние два с письмом.
Школьники потому были мальчики, подростки и взрослые. Писали начально разведенным мелом на опаленных с воском черных дощечках не слоистого дерева, с простроченными линейками, а приученные уже писали чернилами на бумаге.
Из третьего же отделения набирались охотники в особый Ирмолойный класс, для церковного пения, что производилось раза три в неделю: зимою в комнате дьяка, а по весне под навесом. Шумно было в школе от крику 30 или 40 голов, где каждый во вес голос читает, иной и поет свое. А для вспоможения себе дьяк старшим надавал меньших.
Отцы за науку платили дьяку по условию, в мере таксы, за каждый класс натурою и деньгами. Окончание класса школьником, кто когда выспеет, было торжеством всей школы. Он приносил в нее большой горшок сдобной каши покрытый полотняным платком. Дьяк с своим обрядом снимал платок себе, кашу разъедали школьники и разбивали горшок палками на пустыре издалека в мелкие куски . Отец угощал дьяка. Школьники в церковном обиходе составляли хор певцов, которым дьяк гордился. Они же помогали ему звонить.
Школа была всегда многолюдна; потому что ученье вело по степеням службы. Там я учил Часослов.
-Из тех времен памятны мне сельские обычаи благочестия:
1) на первом ударе колокола в субботу к вечерне, мгновенно оставляются все рядовые работы, рубка, копанье, шитье, и проч.; а в воскресенье все село нарядно, покоится и гуляет.
— 2) У обедни, после первой ектении, к чтению «блаженных», четыре избранных старейшины становились рядом середи церкви, принимали большие очень толстые свечи и стояли с горящими до прочтения Евангелия.
— 3) В течение всякого поста священник первые пять дней в неделе, два раза в день, на заутрени и на часах, стоя у врат лицем к народу, читал, и предстоящие за ним говорили: Царю небесный, Трисвятое и Отче наш, потом в заутреню псалом Помилуй мя Боже, а по девятом часе Символ-Веры.
— 4) В храмовый день, ноября 8-го, погодно, где осень так ласкова, сановитый, поседелый казак Лазарь, почитаемый зажиточным и в щете пасеки на 500 ульев, при выходе от обедни, кланяется громаде, панам и причту, просит к себе на честь. Гостеприимный Авраам, с тремя сынами, имел в сборе у себя всю сельскую знать и все село. Все было шумно, весело и чинно.
- Раннею весною явились на дворе две голубые киреи. Они позваны в светлицы. То были переяславские семинаристы, отпущенные, как издавна велось, на испрошение пособий, с именем эпетиции. Такие ходоки выслуживались более пением по домам и церквам, проживали по монастырям и пустыням, еще имевшим в то время свои деревни, иным эпетентам счастилось, что одно село разом их обогащало; иные пробирались даже на Запорожье.
Начав труды, они учреждали свои складки, разживались на лошадь и привозили запасы себе и братии, привозили ум и журналы, что видеть, слышать и узнать досталось. Пришельцы наши,
один рослый, смуглый, острижен в кружок, другой белокурый, коренастый, с косою, поднесли отцу на расписанном листе орацию. Он поговорил с ними, просмотрел у них бумаги и почерки. Задал им прочитать из книги, и пропеть: Блажен муж; первого принял моим наставником, второго наделил чем-то. Приговорили двора за два, супротив церкви, у семейного казака о двух хатах, большую, чистую и светлую под квартиру учителя и ученья.
Мы сходились туда утром и после обеда. Учитель, на обед и вечерю, что было близко, к нам приходил. Пан Никита, или, как отец мой звал его, пан филозоф и просто
Никий, был лет 28; ходил в синем коротком жупане с красным каламенковым поясом, с подстриженными кудрями и нависшими черными усами, учил нас каждого порознь Часослову и Псалтыри, чтению гражданскому, латинской грамоте и письму на бумаге. Мы учились за одним столом, а больше на дворе в тенях.
- После ревизской переписи 1764 года, произведена к 1782 новая народная перепись. Тогда же наступило учреждение Малороссийских губерний. Из полков, назначенных в состав губернии Киевской, чины бывшего правление созваны в Киев к ее открытию. Предположено, чтоб из них самые деловые и достаточные определены были на места. Так
переяславский вельможный полковник Иваненко поступил председателем палаты. Оболонский, владелец в семь тысяч душ, стал совестным судьею.
Тогда и отец мой, отправясь в Киев, возвратился избранный заседателем уездного суда в Золотоношу. Он явился в другой перемене.
Поехал в черкеске с подбритым чубом, шапкою и саблею, приехал в сюртуке и камзоле, с запущенной косою, мундиром, шляпой и шпагой. «То таки бывало выидет», говорили меж собой люди, «a-бо на коня сядет, уже пан, как пан; а теперь а-бы-что, немец не немец, так себе подщипанный». И я
помню эту крепкую вольную героическую фигуру в черкеске, с турецкой саблей по персидскому поясу, на злом коне, каких он до страсти любил.
- Великая проблема: как многие последовали советам и внушениям графа Румянцева, было предложено и отцу моему, отдать меня в Кадетский корпус. Он и мать, рассудив о том с дядею Иваном Н., не захотели удалять меня в таких летах от своего дому, родства и попечения; а о службе говорили, Бог судит. Но имея в виду свое намерение и не желая держать меня дома, он согласил и дядю Кириака воспитывать вместе со мною сына его Елисея. Для того принят в его дом учителем из соседнего села
ритор семинарии, прибывший домой на вакацию, сын священника Павел Шпаковский. Зрелых лет, он готовился только перейдти в философию, чтоб заступить место престарелого отца. Ему поручено, как говорилось, заправить нас для учение классического. Занятия наши стали сложнее. Утром всякий день мы читали ему из Псалтыри по кафизме, каждый свою вряд. Потом день было чтение и письмо русское, а день латинское.
Он был лет 30-ти, ходил в длинном кафтане с широким полосатым поясом, и русую длинную косу всегда носил закинутую на левом плече. Нрава был не просто сухого и строгого; но при том, что ни говорил, или взыскивал, все было с улыбкою на губах, и угадать было не можно, когда была она добрая и когда злая.
Впрочем успехи наши подвигались; и мы к декабрю начали мороковать в латинской грамматике Бантыш-Каменского.
- Город (Переяславль) обведен был высоким полковым валом с тремя сквозными баштами, по трем въездам, и заключался крепостию на стечении Трубежа и Альты. Окружали его три предместия: Киевское вверху от одной реки до другой, с большим казенным шелковичным садом к Трубежу, другое за Трубежем к степям, и третие за Альтою к Андрушам. Церквей было в нем, кроме собора и монастыря в крепости, городских пять, и Вознесенский монастырь, да две в последних двух предместиях и к первому кладбищная. Монастырь, построенный в самом начале XVIII столетия, с большою [19] колокольнею, находится середь города, у рынка на пересечке главных улиц. В нем у боковых ворот, на Киевскую дорогу, семинария о шести классах, здание каменное, едва ли не древнее, лицем слева к церкви и архиерейскому дому с садом, справа на келлии монахов и жилья учителей. Архиерею был и загородный дом, с большим садом на лето, в Андрушах на Днепре, у перевоза к Терехтемирову
- Знатнейшую иерархию города составляли:
1.
Архиерей Иларион Кондратковский, родом из местечка Воронежа, Глуховского уезда. Был армейским капелланом, и в проездах фельдмаршала графа Румянцева всегда был им посещаем. Выбыл в 1784 году единственным епископом Новгородской эпархи, до упразднение губернии.
2.
Варлаам Шишацкий, игумен Михайловского монастыря, ректор семинарии, был обширной учености, высоких дарований и быстрого слова, впоследствии архиепископ могилевский, в 1813 году лишен сана в Чернигове, жил и умер монахом в новгородсеверском Спасском монастыре. Большая библиотека его досталась племяннику из-под Нежина.
3.
Архидиакон Христофор Сулима, сын переяславского Полковника Семена Сулимы, служивший в гусарах офицером, в монашестве доучивался Богословии; впоследствии архимандрит гамалеевский, глуховского уезда, и далее епископ таврический, потом харьковский.
4.
Иеромонах Платон, учитель Философии и префект семинарии, выбыл архимандритом.
5.
Протоиерей Гречка, собственно Гречин, по роду из Греков, ученейший того времени латинист, учил Богословии.
6. Наместник Домонтович, первый член консистории, витийственный делец.
7. Два учителя, наместники приходских церквей, и два учителя из киевских богословов.
8. В храмовые выезды архиерея по городским церквам на служение,
отбирали в семинарии четырех богословов старейших, одевали в старинный ученый наряд, широкие темно-синие либерии, обшитые цветным снурком, с широкими разрезными рукавами и пуговицами до низу, с черными четвероугольными шапками, и давали им верховых убранных лошадей. Два парадировали впереди, и два по сторонам кареты.
- Ректор Варлаам определил ко мне домашним наставником
философа Ивана Яковского, лет 28, родом из Голтвы. Умный Яковский дал мне порядок времени и вел меня всегда впереди класса.
-С учением соединялась обязанность по воскресеньям и праздникам собираться в монастырь на вечерню, заутреню и обедню. Каждому классу порознь назначены свои места по сторонам в большой церкви, под наблюдением старшего в классе, который замечал для учителя отсутствие, поздний приход и нескромности; а позади малых вдали стояли философы. В отправе были стихеры, который пелись разом всеми классами и оглашали гулом церковь.
Труднейшее было вставать к заутрени на колокол в три часа. Помогали тому по городу будильники.– Много было пребедных учеников, живущих в бурсе, из которых младшие классами доставали себе и старшим пропитание, освещение и другие пособия, расходясь по вечерам на пение псалмов, а более духовных песней, под окнами и на дворах, с горшечками и мешечками. Большею и лучшею подачею, из сожаления иногда к своему одноклассному, пользовался в нем и верный будильник. — Нашим был бедняк лет 16–ти, с приятным лицем и сладким голосом, сын дьячка, по селу мой сосед. Раза по три в неделю он приходил к нам, и всегда получал добрую долю. Имя его было Харитон; имя приятное; но он жалобно рассказывал, что поп, сердясь на отца его, нарочно дал ему имя Харитона в насмешку, чтоб звали его по народному Харько. Он был так умен и усерден, что мы его любили.
- Кроме того Семинария имела еще свои обычаи:
1. Как во всяком селе и городе сохранялась народная патриархальность, сойдясь или встретясь, старшему и старейшему поклониться, снятием шапки, так и в семинарии, хотя все учащиеся равно назывались студентами, но кроме общего уважение к почетности, установлено было почтение к высшим через класс, первого класса к третьему и выше, второго к четвертому и выше, и проч. А учители были в благоговении, как полубоги.
2. Праздничные и именинные поздравления от всех классов по одному ученику, с их учителями, приносимые архиерею и ректору, в стихах и речах латинских. В том и я имел свою долю.
3. Гулянье по имени рекреация, 1-го мая, или в первый за тем ясный день. Для того префект отбирал утром из меньших двух классов до полусотни малолетков, с старейшими для порядка, приводил их к архиерею в залу и уставлял стройно. За докладом при выходе владыки с важностью, все разом, восклицали, как наставлены: Recreationem, Pater, rogamus. Он пройдет и ласково пришутит отказом. Просьба повторяется. Он дает благословение. Тогда все с своими запасами и играми выходят за город на гулянье по берегу Альты. Там составлялись свои общества по классам. Больше всего было дела мячам и кеглям в городках, также борьбе и беганью. Они имели своих героев, которым прочие дивились, как на Олимпийских играх; а в приют по одаль, как всем нам быть на глазах, своим весельем пируют учители. Тем открывается начало летних забав.
- описание Переяславля
- Приближение к Гелмязову означалось нам мельканьем из-за горы мельничных крил. Такого множества легких мельниц я нигде больше не видел. Его можно приписать частию близости селение Жерноклевы, где доставали жерновный камень, получаемый от Терехтемирова, частию лучшим пивоварням, которыми город, ныне местечко, Гелмязов славился. Винокурение везде было самое дробное и без откупной его продажи; но в общем употреблении было пиво, частию хмельное, а более столовое. Оно подавалось на столах в оловянных стопках, в разноцветных стеклянных кувшинах, легкое и тонкое питье с сладимою горечью. Квас и кислощи по домам в Глухове прежде, а там с губерниею, за моей памяти, появились и заменили пиво.
— В Гелмязове
сотником был двоюродный дед мой по матери, Осип Савичь Тоцкий. Он и дом его, на правом берегу Супоя, куда часто меня с моего младенчества приездом и проездом вводили, сравнительно, сколько я видел других, остались для меня типом сотника.
Это был не просто богатый, тучный, надутый пан, но величавый, с проседью, бодрый, шумный, повелительный властелин. Граф Румянцов, с своею, жалованною ему, Ташанью, выше на Супое, был в его сотне, ласкал и уважал его. Памятны мне широкий, решетчатый, чистый с песком двор его, и у двора особый приезжий дом для сторонних; на дворе у колодезя большое широкое коло; перед окнами гуляют два журавля, и на всякий стук и шум, криком двор оглашают.
Дом разделен сенями на двое по четыре комнаты с пристройками. Сквозные, широкие сени, о четырех великих окнах с передней и четырех с задней стороны. Это светлая, огромная зала, где по старине производились суд и пиры.
Там у стены на колышках почетно лежали копье и завернутое сотенное знамя.
А в большом обильном саду, на степное диво, стоят шесть ульев сосновых стоянами, кроме особой пасеки на Каврае. В прислуге Парадной вертятся отборные казаки, в домашней пышные девки.
Сотник в штофном кафтане с красным богатым поглом, и досужая сотничка, с поговорками: мати моя, сестро, дитя мое! радушно принимали гостей. За длинным столом, вместо салфет, протянут кругом шитый цветами ручник. Поляк Ницкевичь, пан поручник, был ревностным егерем стола. Говорливый хозяин, с голосом всегда высоким, любил примешивать тексты, пришучивал иногда львовскою ученостию, и не отставал от чтения, пока глаза служили. Особенно пристрастен был к Географии; часто на газетах, или в разговорах, выносили ему Гоминов Атлас.
Текст воспроизведен по изданию: Мое определение в службу. Сказание в трех частях 1850 года // Москвитянин, № 17. 1852https://viewer.rusneb.ru/ru/00...heme=whiteМосквитянин : учёно-литературный журнал. 1852, ч. 5, № 17. — Москва, 1852.кадр 155
