Не все было так благостно....
\
Статьями, касающимися гражданского и семейного права, женщины древней Руси признавались самостоятельными юридическими лицами, и в браке — отдельными от мужей; они вполне самостоятельно владели своей собственностью отдельно от семейного имущества. Но девушки вообще не считались наследницами после родителей; они имели право только на приданое из имущества отца, размеры которого по-прежнему не определялись; за смертью отца братья-наследники обязаны были позаботиться о приданом сестер. Что приданое никогда не считалось за собственность, приобретенную по наследству, доказывается тем, что по смерти бездетной жены, ее приданое всегда возвращалось семье ее отца и братьев.................... Впрочем, права дочерей резко различались по их положению на социальной лестнице. Так, по смерти человека низшего класса, людина или смерда, не оставившего сыновей,
его имущество отписывалось на князя, и уже от имени этого высокого лица выделяли приданое незамужним осиротевшим дочерям. Такое ограничение прав дочерей объясняют различно; одни видят в нем пережиток родового быта; другие говорят, что смерды часто пользовались общественной землей или работали на земле частного собственника, и дочери не могли вместе с имуществом принимать на себя их обязательств перед землевладельческой общиной.
Но отстранение дочерей от наследования не касалось высшего класса и княжеской дружины. Этот класс княжих слуг давно занял особое положение среди населения Руси. Слуги князя переходили вслед за ним из одной области в другую и не имели связей с местными обществами. Они имели особые привилегии в своих владельческих правах; даже внутри их семей между их членами зарождались особые юридические отношения; и права дочерей в высшем классе княжих слуг оказались отчасти сходными с правами феодалок в Англии; закон говорил: умрет княжий муж и не оставит сыновей, то дочери наследуют его земли и имущество. Только гораздо позже, в Московской Руси XVI в. стали сокращать права дочерей знати на наследование вотчин.
Наше раннее законодательство особенно внимательно к вдовам-матерям, тесно связанным с экономическими и интересами младшего поколения дома. Жена и при жизни мужа может вполне самостоятельно владеть своим приданым, тем, что ей даст муж, и что сама она приобрела в годы замужества; все это сохраняет она за собой и по смерти мужа. Значение личности матери-вдовы признается общим правилом: если муж умрет, оставив жену с детьми, то вдова заступает его место перед семьей и обществом; она берет себе на свое содержание долю из наследства детей, если муж сам не наградил ее при жизни (но без права ею распоряжается); она одна опекает и воспитывает детей до совершенного возраста, ведет хозяйство, торговлю, все дела, какие оставил муж, отвечая за свои промахи и растраты. Ей не назначают соопекунов, как это делается на западе и до сих пор.
Несомненно под влиянием церкви внесена в «Русскую Правду» статья, требующая, чтобы рабыня, состоявшая наложницей господина, отпускалась на свободу вместе со своими детьми; но ее дети не могли считаться членами христианской семьи, и потому не получали ни наследства, ни приданого из имущества отца; закон только давал им свободу; о их дальнейшей судьбе не заботились; но тут за них вступался обычай: есть указание, что семья выдавала им кое-что из вещей или скота. Затем церковь могла их взять под свое покровительство: на церковной земле обычно ставились избушки, мазанки, келейки, где ютились только что отпущенные на свободу люди, пока не устраивались где-нибудь, не находили приложение своему труду.
Положение женщины на Руси в 10-16 веках
Старый закон на глазах церкви признавал полную имущественную самостоятельность не только вдов, но и замужних женщин, как бы впадая в противоречие с принципом полной покорности и подчинение жены мужу, которым учила сама церковь. Как понять такое разногласие? Как умещались в женской жизни подчиненность с самостоятельностью? Следует думать, что самостоятельность женщин-собственниц существовала главным образом
в теории, в сфере допустимых возможностей; на практике жена отвечала за долги мужа не только своим имуществом, но и личностью: в случае несостоятельности, — она вместе с детьми поступала в рабство в счет уплаты долга кредитору; и лишь значительно позже было установлено призывать ее к ответственности только тогда, если она своими средствами участвовала в предприятиях мужа. С имущественной самостоятельностью женщины мало считались судьи и исполнители их постановлений; в семье личность подавлялась властью мужа и старших.
Мудрено себе представить, как женщины средних и низших классов могли распоряжаться своими маленькими имуществами, когда они входили в состав общего с мужем хозяйства; ведь самих женщин мужья и свекры закладывали на отработки, брали на них кабалы, уводили с собой в холопство. Другое дело— боярыни и представительницы высшего купечества; они владели крупными имуществами, и могли вести вполне самостоятельные хозяйства в своих владениях.
Среди начавшей складываться христианской семьи люди уже начали чувствовать обаяние женщины и матери, которая давала им мир и тепло в обстановке личной, земной жизни, даже становилась иногда ее центром; но скопление тяжелых неблагоприятных условий не дало семье развиваться. Огромное бедствие обрушилось на страну; разразился татарский погром, потянулись годы тяжелого ига.
Бодрый дух народа замутился. Тягота жизни побуждала самые закаленные сердца искать утешение в благочестии. Упадок веры в себя среди униженного народа выдвинул влияние идеи греховности, которую так охотно проповедовало духовенство: иго азиатов — наказание за грехи народа; настало время думать о покаянии и спасении души. Аскетические настроения сразу повысились. Число монастырей быстро росло, развивалось отшельничество и пустынножительство. Искание путей к спасению грешных душ вытеснило из сознания книжников и духовенства заботы о просвещении и грамотности, что очень невыгодно отразилось на отношении к женщинам.
Новое направление мысли не одобряло наслаждения жизнью, доставляемого сердечной связью мужчин и женщин; в любви не видели ничего кроме плотской чувственности, поощряемой нечистым, врагом Христа; привязанности, привлекательность семьи могли только мешать человеку проникаться настроениями покаяния и умиления, проповедуемых духовенством, которое в годины бедствий усердно укрепляло свои власть и влияние на развалинах старой вольной жизни Руси. Указывая пути к спасению души, литература и проповедники рисовали женщину носительницей самых мощных соблазнов грешного мира, первую жертву и верную служанку дьявола, своими прелестями подчиняющую ему все новых и новых жертв. В отдельных поучениях, в сборниках для назидания верующих подбирались мнения великих людей «о злобе и лукавстве женщин»; книжники выхватывали отвечавшие их цели отрывки из страстных филиппик Златоуста против враждебной ему императрицы, написанных в минуты напряженного раздражения, из поучений восточных аскетов-пустынников, измученных соблазнительными видениями; приплетали к ним суровые отзывы о женщинах ветхозаветных пророков и мудрецов древности — Сократа, измученного своей Ксантиппой. Получался очень цельный по выдержанности основной мысли подбор ярких образцов красноречия, род хорошей хрестоматии, какими в наше время опытные педагоги умело настраивают учеников на заранее намеченные размышления,
И в западной Европе в средние века под влиянием литературы востока и аскетов-проповедников распространялись беспощадные обличения греховности дочерей Евы, писались грубые до цинизма сатиры на женщин; но на западе крепко привилось влияние школы, поддерживавшее навыки к критической работе мысли; и изуверские нападки на женскую личность вызывали среди лучшей части общества обратное явление — горячую защиту чистоты женской души, «панегирики женской добродетели, рыцарское поклонение, прославление женщины, как источника красоты и счастья на земле.
Не то у нас; запуганное воображение аскетов ни в чем не находило противовеса; при отсутствии материала для чтения литература «о злых женах», отвечая общему настроению приниженности и трепета, производила сильное впечатление. Работа мысли была еще чужда русскому обществу того времени; оно само еще жило воображением; а это воображение запугивалось на таком всем близком и знакомом аффекте, как влечение к женщине; ему особенно легко внушалась навязчивая идея о темном наваждении, о силе дьявола, и слабый духом, лишенный нравственной устойчивости люд охотно слагал на женщину ответственность за первородный грех и за пагубную власть дьявола над земной жизнью человека.
Сторонники авторов посланий о злобе женской создавали для женщин глубоко трагическое положение. Их унижали до отрицания в них образа Божия; глушили в них чувство собственного достоинства и строго требовали от женщин искренности и чистоты душевной. Относясь очень взыскательно к женщинам, осыпая их беспощадными осуждениями, наши моралисты не заботились о воспитании их душ, их наставлении, чтобы помочь им бороться со своими слабостями и мирскими соблазнами. На западе в средние века тоже страшились женской нечистой прелести; зато при женщинах состояли руководители совести, исповедники и наставники в деле веры. В тяжелые минуты сомнений и душевных тревог католички шли в церковь отвести душу и получить наставление. Можно не сочувствовать характеру этого воспитания, но, во всяком случае, заботы о воспитании, об удовлетворении духовных потребностей там на лицо.
Положение женщины на Руси в 10-16 веках
У нас очень мало занимались духовной жизнью женщин; не помогали им спасаться от соблазнов. Грубое невежество и тяжелый труд женщин низших классов держал их в отдалении от церкви. В более состоятельной среде женщин и девушек старались
не выпускать из дома, подозревая в склонности к любовным похождениям, и ревниво подозрительно следили за ними; чтобы отстоять обедню или заутреню, женщины и девушки выпрашивали позволения мужей и старших; малейшая неосторожность вызывала подозрения, и женские члены семьи, кроме самых старых, лишались права даже посещать церкви.
Много девушек ни разу не бывали в церкви до самого дня своей свадьбы. Молодым священникам не позволяли исповедовать женщин, опасаясь соблазна; женщинам давали в духовные отцы старичков, забывших грамоту, глухих, полуслепых, не считаясь с тем, слышат ли они исповедниц, понимают ли их речи; исполнить обряд мог и одряхлевший служитель церкви; большего женщине не полагалось, о ее духовных потребностях редко заботились.
Свою впечатлительность, работу воображение женщины могли удовлетворить старыми языческими поверьями, тайными обращениями к фантастическим существам и явлениям природы; отсюда страшная отсталость женщин в религиозных понятиях.
Приниженные, лишенные доверия, они могли искать спасения и отрады только в изворотливости, лукавстве и притворстве. Женщина могла действовать на своих владык и судей тем же орудием, которым угнетали ее — страхом; она прибегала к волшебству, наговорам, ловким гаданьям, которым верили и перед которыми трепетали; она научалась говорить замысловатым языком, изощряя свое остроумие, отвечала притчами и загадками, которые исстари привлекали внимание и уважение слушателей. Женскую личность замечали и ценили грубочувственными эмоциями; она мстила грубым и дерзким кокетством или пугала притеснителей чарами и ведовством, и урывала у горькой судьбы минуты дикого личного счастья и наслаждение властью.
......
Общество игнорировало женщину в ее нормальном состоянии, как деятельную личность с инициативой и энергией, но преклонялось перед пророчицами и изуверками.
Понятно, что при такой оценке женской личности ее могли находить опасной для общества благочестивых людей и старались отстранять от него, помещая в стороне под присмотром.
На порядках наших теремов сильнее всего сказалось влияние церкви, подчинившей женщину главе семьи, отчасти и литературы «о злых женах», запугавшей воображение благочестивых руководителей семейной жизни. Повлияло и строгое отношение к брачному союзу, единому, по учению церкви, трудно заменимому для благочестивого лица, что вызывало усиленное оберегание жены. Конечно, нужно отметить и страх перед насилиями инородцев и своих; молодое, красивое существо тогда опасно было показывать и не одним татарам; соблазн был велик всем. Может быть, тут просто проявился грубый способ создать себе более крепкую семью, которую по некультурности не умели иначе устроить. В крайних формах развитие затворничества со строго установленным ритуалом семейной жизни на монастырский лад, с устранением жены даже от домашнего хозяйства сказалось чванство московской знати, напыщенность и чопорность, свойственная правящим классам московского государства.
Влияла, впрочем, и экономическая сторона жизни; женщина все-таки сохраняла за собой права собственности на свое отдельное имущество. Скрыв ее в глубине дома, контролируя малейшие сношение ее с внешним миром, муж мог легко завладевать ее имением, не допуская ее самостоятельных распоряжений. Дочери разделяли заключение вместе с матерями и невестками; нередко их оберегали пуще глаза, строже замужних. Затворничество помогало легко и свободно распоряжаться их браком и приданым.
Затворничество женщин и соответствующий обряд домашней жизни развивались медленно, достигнув расцвета во 2-й половине XVI в., когда они пустили корни в теремах Кремлевского дворца. В Новгороде до конца вечевой свободы они так и не получили большего развития. Да и в Москве, в самом центре строгого благочестия, сами великие княгини долго не отстранялись от общественной и политической деятельности. Огромным авторитетом пользовалась вдова Донского, довольно долго и при взрослых детях не уходившая в монастырь чтобы закончить свои мирские дела. Ее невестка Софья Витовтовна, литовка родом, отличалась самостоятельным и властным нравом. Оставив в стороне влияние Софии Палеолог, гречанки европейского воспитания, можно отметить, что Иоанн III был окружен энергичными, деятельными женщинами; его сестра Агриппина и дочь Елена служили ему хорошими агентами его сложной политики, первая в Рязанском княжестве, вторая — в Литве, где сумела выдержать свою роль в очень ответственном положении. Особенно интересна обрусевшая молдаванка, невестка Иоанна III, мать погибшего в тюрьме его наследника Дмитрия. Молодая Елена Степановна имела свою партию близ первого из Грозных царей; по-видимому, довольно начитанная, она увлеклась религиозной проповедью свободомыслящих, представителей ереси жидовствующих, и помогла соблазнительному учению свить себе гнездо в самом Кремле. Такая женщина могла бы и на Западе с честью занять место в строю современниц эпохи Возрождения: в Москве её интеллектуальные силы не находили себе полного приложения, и память о ней, как и о многих других лицах, как-то затерялась среди придворных интриг и безразличия некультурного общества.
......
