ВОЕННЫЕ ГОДЫ В ДРОВОСЕЧНОМ.

День 22 июня! О тебе думали задолго, но отодвигали эти мысли; твоя вероятность была очевидной, но ты стал неожиданно-страшным, как смерть. Никогда не поселяется горе так дружно в каждой семье, как в войну. Мужчины призывного возраста (от 18 до 45 лет) уходили в военкомат, захватив с собой немудреные пожитки. Голосили их жены и матери, растирали кулаками по лицу слезы несмышленые ребятишки. Они все, от мала до велика, стали за эти дни старше на несколько лет. все понимали: встреча с родными может больше не состояться. На наши деревни надвинулись сумерки, они пугали своими вопросами: долго ли будет война, придет ли враг сюда, как выжить и спасти детей, что будет с мужем, братом, сыном?
Незаметно за горем подошла пора жнитвы. Женщины. Мужчины-старики. Подростки спешили убрать хоть часть хлеба. А фронт катился с запада, враг рвался к Москве. Было дано распоряжение из Колпны по всем хозяйствам об эвакуации скота, техники. Колхозное стадо дойных коров, лошадей, не взятых на фронт, трактора, машины стали организованно отправлять в сторону Ливен. Колхозных свиней забивали и отправляли на нужды армии, остальных раздавали по дворам. Из государственных хлебных закромов в Нетрубеже хлеб забирался для армии, остальной разобрали люди. Колхозники в своих хозяйствах прятали все, что только можно было, резали скотину, зарывали хлеб.Осенью вырыли картошку, засыпали в ямы, погреба. Есть в каждой семье было что: на дворах стояли коровы, были овцы, куры. А фронт катился все ближе. Части Красной армии, попавшие в окружение, становились военнопленными немецкой армии. Многие из пленных бежали, проходили по нашим деревням. Жители кормили их, обогревали, расспрашивали о событиях на фронте (другой информации не было). Все глубже тревога заходила в душу, холодила кровь.
Зима пришла рано. Мороз сковал землю в ноябре. В воздухе полетели первые снежинки. Скоро 21 ноября – Михайлов день. Хорошо было раньше в этот праздник сесть за стол всей семьей, неторопливо отведать нового хлеба, летних запасов, поговорить о будущем… Это теперь казалось сном. Орудийные залпы, разрывы снарядов были все отчетливее. Все испуганнее жались ребятишки к матерям. Исстари говорили у нас: «Со дня Михаила-архангела зима морозы кует». Вместе с первыми холодами 21 ноября, в наши дровосеченские деревни пришли оккупанты. Вся эта лавина двигалась с большака. Ехали на машинах, мотоциклах, лошадях-тяжеловозах арденской породы (у нас их называли ардынками), которые были запряжены в огромные крытые фургоны. Не по нраву немцам пришлась наша зима, спешил враг найти жилье, сытую еду, отдых. На ногах завоевателей мелькали русские валенки, а голову они утепляли отнятыми по пути русскими каролинками, шалями. Немцы растекались по деревням, быстро пробегали по хатам, осматривали их: если подобротней и почище – поселялся офицер, если победнее и грязнее – солдаты. Хозяева селились в чуланах, теснились в углу. Потом начался осмотр запасов зерна, мяса, масла, сала, меда, одеял, теплой одежды. Ни от чего завоеватель не отказывался. Тут же резали, если находили поросят. От хозяек требовали приготовления еды. Валенки с людей снимали в любом месте, на улицах, тут же обували себе на ноги. Быстро новым хозяевам нашлись помощники их наших: полицейские и старосты. Когда в крестьянские дворы немцы заводили своих огромных лошадей, то хозяйский скот выдворялся. Скоро полицаи стали отбирать коров, не обращая внимания на слезы женщин. Скот отвозили на бойню в Косоржу. Приближались лютые морозы. Немцам нужно было утеплять технику. Пожилых мужчин, женщин, подростков стали выгонять на рытье огромных гаражей. Их особенно много было вырыто на Поповке, Кривой Слободе, на Юрьевке, в Алисово, в Казаковке,в деревне Кутепово.На крышу требовались бревна: лучшие дубы, березы пилили в лесах. Следы от этих гаражей, как шрамы на лице человека, до сих пор видны в деревнях Дровосечного. Зима посылала метель за метелью. Бездорожье мешало передвигаться захватчикам. Полицейские выгоняли людей на расчистку дорог. Фашисты гоняли население на работу гуртом, как скот, запрещали разговаривать между собой. Конвоиры были с автоматами в руках. Это было всю зиму 1941-1942 годов. Однако не было в наших деревнях ни одного случая расстрела мирных жителей. В оккупационных частях больше всего было чехов, словаков, австрийцев, среди которых многие не хотели воевать в армии Гитлера, осознавали тяжелое положение нашего населения. По деревням и во время оккупации продолжали ходить наши пленные. Их жители прятали, кормили, давали теплые вещи. Боялись люди гнева оккупантов, а рисковали. Каждый думал: «Может вот так и моего мужа или сына кто-нибудь обогреет и накормит». Кроме того, от пленных можно было узнать о близости фронта. Немцы часто с самолета рассыпали листовки, где хвалились своими победами. Эти пугающие листки наводили смятение в душе русских людей.Иногда в деревнях появлялись сброшенные наши листовки. В них призывали советских людей не сотрудничать с врагом, верить в победу, ждать хороших вестей. Это вселяло радость, надежду. Если немцы обнаруживали нашего пленного, то его возвращали в лагерь, а евреев расстреливали сразу. На Кривой Слободе немцы застрелили нашего солдата – еврея и жителям долго не давали похоронить его тело. Весной летом 1942 года оккупация продолжалась. Надо было пахать землю, хотя бы огороды. На чем? С кем? Лопаты брали в руки, кто только их мог держать. Некоторые впрягали себя вместо лошади в соху. Надо было жить. А немцы щелкали фотоаппаратом: пусть смотрит весь мир, как по-рабски живут и работают русские крестьяне. Во многие семьи пришел голод, запасов продовольствия не осталось, молока не было. Выручала трава: ее подмешивали в кое-какую муку, пекли хлеб, варили из нее щи, ели сырую.
Но время шло, и настроение завоевателей менялось: советские войска давали ожесточенные бои, одерживая первые победы. Осенью 1942 года и в январе 1943 года новости вселяли надежду нашим людям. под Новый Год были сброшены советские листовки с шутливым содержанием: «Затирайте, бабы, квас, к Рождеству будем у вас!» Немного ошиблись освободители: они пришли рано утром 3 февраля, двигались со стороны Косоржи. Под этот день немцы без лишнего шума ушли.
Люди выходили встречать наших воинов-освободителей далеко за деревню. Это были бойцы 148 стрелковой дивизии 13 Армии (генерал Пухов) , которая освобождала Колпнянский район от фашистских захватчиков. Красноармейцы были в белых халатах, шли на лыжах, на лыжах катили пулеметы, боеприпасы. Обветренные усталые лица, родная речь… как по всему этому соскучились наши люди! Жители наших деревень делились с воинами последним куском хлеба, отдавали хаты на отдых, ведь усталые солдаты валились с ног. В первую очередь народ выдал ненавистных полицейских и старост. Многих из них расстреляли в первый же день. Двое человек сбежало, они изменили фамилии и оставшуюся жизнь прожили далеко от Дровосечного. Пострадали семьи немецких прихвостней. Были случаи расстрела жен, многих сослали в лагеря на большой срок. Так закончилось время немецкой оккупации. Она продолжалась 14 с половиной месяцев, искалечило судьбы многих людей. Принесло много страданий, горя, разорения.
Постепенно восстанавливались колхозы, налаживалась в них жизнь. Председателями хозяйств выбирали стариков, женщин, девушек, инвалидов, пришедших с войны. Надо было пахать, сеять, кормить фронт. В этом участвовали дети даже с 10-12 лет. Копали землю лопатами, запрягались в соху женщины, а у кого остались коровы, те пахали на них. Земля в том году щедро отблагодарила своих тружеников: был собран хороший урожай зерновых. В фонд Красной Армии было сдано много хлеба. А осенью труд на полях продолжался. Наши дровосеченские колхозы перевыполнили план сева озимых культур. Постепенно стало возрождаться животноводство. Колхозники теперь жили, как и вся страна, по лозунгу «Все для фронта, все для победы!» Начала действовать почта. В семьях получали долгожданные треугольники и пугающие казенные конверты с извещением о смерти – «похоронки». Их получили 296 в наших деревнях за всю войну. Через наше село линия фронта не проходила, однако бои шли в десяти километрах в Малоархангельском районе. Разгоралась одна из величайших битв Второй Мировой войны – битва на Орловско-Курской дуге. Девушки, молодые женщины в обязательном порядке отправлялись на рытье окопов, траншей, блиндажей в места подготовки стратегической обороны. Это был тяжелый, опасный труд, часто налетали фашистские самолеты.
Весной 1943 года на Поповке, в здании школы, был организован военный госпиталь №2514 13 Армии, начальник – подполковник Шуриков Н.В. Сюда завезли оборудование, обслуживающий персонал, медикаменты. Кровати располагались в классах в два яруса. Госпиталь работал в Дровосечном в период с 3 июня по 8 августа 1943 года. Массовое поступление раненых началось в июле. Их привозили так много, что они не вмещались в школьных зданиях. Раненых располагали в немецких гаражах, в огромных палатках, по домам жителей. Вся Поповка превратилась в госпиталь. Здесь все были тяжелораненые. Когда подъезжала очередная машина, то из нее слышались стоны, крики. Несли санитары обгоревших танкистов, людей без рук или ног. В госпитале их оперировали, операционная была в среднем классе маленькой школы. Если самочувствие раненого не улучшалось, его самолетом увозили в глубокий тыл. Аэродром находился за кладбищем. В госпиталь приезжали с концертами агитбригады, ставились фильмы о любимых героях гражданской войны. Дровосеченские женщины, девушки помогали переносить раненых, хоронить умерших, работали прачками (стирали белье, бинты), помогали в операционных. Наше население не только видело страдания раненых, но и героических труд людей в белых халатах. Была в госпитале медсестра Зина. Она прибыла в госпиталь, когда еще не было массового поступления раненых. Она была веселая девушка, ее грудь украшали медали, орден. «За что ей-то?» - шептали друг другу деревенские женщины. Однажды, отправляясь в госпиталь, она сказала хозяйке дома: «Если я задержусь, то пусть ваша дочка принесет мне поесть». Зина обедать не пришла. Мать сварила картошку и отправила свою дочку в госпиталь.Девочка шла, сгорая от любопытства. Она представляла сверкающие инструменты, веселую Зину и врачей. Когда приоткрыла дверь класса, то увидела землистое лицо оперируемого, бледную усталую Зину и склоненного над раненым хирурга. Их халаты все были в крови, кругом была кровь. Девочка вскрикнула от неожиданности и уронила тарелку с едой. Выбежала из коридора, остановилась за углом, заглянула снова. Медсестра, сняв перчатки, подобрала картошку и, прислонившись к стене, стала устало жевать. Она пришла на отдых только утром. Такими были все последующие дни. Мать шептала дочке, стыдясь своих слов, сказанных раньше: «Так вот за что медсестре дают медали. А наш госпиталь у нее не первый!» Работала в госпитале врачом – эпидемиологом Кузнецова Александра Николаевна. Она умерла, заразившись от бойцов тифом, похоронена на углу деревенского кладбища. На Кривой Слободе и на Юрьевке в домах колхозников находились легкораненые (ходячие) солдаты. Умерших воинов хоронили в братских могилах (по 16 человек – 8 в каждом ряду). Госпиталь был до осени 1943 года. Все это время потоком поступали раненые из мест ожесточенных боев – из-под Малоархангельска и Понырей.
С 7 февраля 1943 года возобновила свою работу Дровосеченская школа. Ее директор, учителя-мужчины были на фронте. Многие из них погибли: братья Корогодины Петр Николаевич и Павел Николаевич, братья Шпицер Дмитрий Григорьевич и Александр Григорьевич, Застелло Петр Иванович. Тяжелое ранение на фронте получил директор школы Апонин Илья Николаевич. Учителям работать было трудно, нелегко было овладевать знаниями ученикам: в школе холодно, одежда, обувь плохая, голодно, а желание учиться было.
Но война продолжалась. В чьи-то дома она стучалась «похоронками», в чьи-то дома приходили калеки. Из деревень Дровосеченского с/с забрали на фронт 453 человека, не вернулось домой - 296. Каждая наша деревня потеряла около 60% своего населения. Самые старшие из погибших – Бурдин Михаил Емельянович с 1898 года рождения, Тележников Макар Яковлевич с 1900 года. Основная масса погибших – от 20 до 35 лет. Больше всего наших земляков погибло на Орловско-Курской дуге. Многие участвовали в освобождении стран восточной Европы, дошли до Берлина. В послевоенные годы останки воинов, захороненных в братских могилах на Поповке и в Ягодном, были перенесены в одну братскую могилу на территории школы. На могильной плите значатся 67 фамилий. 5 февраля 1983 года в наше село приезжали ветераны 13 Армии.

Военный врач 3 ранга - Кузнецова Александра Николаевна.

Справка: дана Кузнецовой Александре Николаевне о том, что она действительно работает при эвакогоспитале 2514 в должности врача.

По данным с сайта " Мемориал"

13 февраля​ 1943 года – один из самых горьких​ дней в памяти жителей деревни Ягодное. Они только начали привыкать к мирной жизни после освобождения от немецко-фашистских захватчиков. Но оказалось, что война не закончилась. Она была совсем рядом: в соседних селах и деревнях. Там велись тяжелые, кровопролитные бои.
Николаю Михайловичу Паршину, который сейчас проживает в Железногорске,​ в то время было 12 лет. Он хорошо помнит, как через село Дровосечное шли на фронт колонны​ техники с ​ освобожденных территорий. Февраль 1943 года был особенно снежным и холодным. Поэтому жители часто выходили на расчистку дорог.
​ В тот день колонна, двигавшаяся из Сталинграда, также ​ должна была пройти через Дровосечное. Но для сокращения пути её​ направили через Ягодное. Там она и попала в двойной плен: с одной стороны – непроходимая дорога, где толщина снега местами достигала двух метров, с другой – вражеская авиация.
Самолёт налетел внезапно. Погибли как солдаты, так и мирные жители. Всего по официальным данным – 11 человек. У Прасковьи Ивановны Барковой – двое детей. Похоронили всех недалеко от случившейся трагедии. В июне, когда косили траву, на месте бомбежки, часто​ натыкались на мелкие фрагменты человеческих останков. В 1984 году состоялось их общее перезахоронение в братскую могилу села Дровосечное. О чем свидетельствуют сохранившиеся фотографии. В память о том страшном дне у меня родились​ стихотворные строки.
​
***
Седой февраль весны не ожидал,
Упорно вьюгой​ заметая логи.
Колючим ветром в Ягодном встречал
Детей и женщин, чистивших дороги.
​
В селе соседнем громыхает бой,
А там, в снегу, ​ – застрявшие машины.
Метровый слой гранитною стеной
Преградой стал в заснеженной лощине.
​
С большим трудом колонна шла вперёд.
Пусть по чуть - чуть, но всё же продвигалась.
Ломая наст, готовил путь народ.
До большака немного оставалось.
​
Вдруг в зимнем небе, скрытом пеленой,
Сверкнув крестом, на бреющем полёте,
С тревожным гулом, страшный и чужой,
Завыл мотор в немецком самолете.
​
Пронёсся​ мимо и ушёл на круг,
Горячим снегом поле обжигая.
Могилой братской стало всё вокруг,
Солдат и штатских с той землей ​ мешая.
​
Огонь глотал и мертвых, и живых.
Истошно​ несся в небо детским криком.
На части рвал волною искр шальных.
Без устали кружился в танце диком.
​
Оставшись в поле, ​ жалобно стонал,
Уткнувшись в землю раненый мальчишка.
А летчик цели на земле искал,
И вдруг увидел детское пальтишко.
​
Кричал малец, пытаясь отползти,
Все звал на помощь старшего братишку.
Но только фриц не дал его спасти,
Играя с детворой ​ в кошки-мышки.
​
Нет, не промазал, слишком был матер.
Пустяк, что цель​ – беспомощные дети.
Твердил: «Всё это предрассудки ваши, вздор!
Мы лучшие солдаты на планете!»
​
В дали небесной скрылся самолёт.
Наделав бед, исчез за облаками.
А на земле измученный народ
Могилки рыл замерзшими руками.

Рыдала мать, обняв своих детей,
Лежащих рядом на изрытой горке.
Стелилась белым саваном метель,
В сугробах пряча чёрные воронки.
​
Тот день февральский в памяти всегда.
Навек запомнят взрослые и дети,
Какой дорогой к ним пришла беда,
Расставив на земле и в небе сети

На фото: перезахоронение погибших из Ягодного в братскую могилу села Дровосечное.