В год начала войны ему было пять лет. Только Иван Васильевич Кудрявцев (1936 г. р.) помнит и довоенную пору.
-- Жили до войны мы в деревне Ловница, -- рассказывает он, -- недалеко от Великих Лук, в 4 километрах от железнодорожной линии Великие Луки – Невель. Было всего пять домов в деревне. Мой отец был председателем колхоза им. Сталина. Возделывали рожь, ячмень, лен, держали скотину.
В колхозе было поголовье коров, для них заготавливали сено. Раз в подсушенном сене обнаружили повилику, которая является отравой для скота. Отец дал команду сжечь несколько стогов. Поступил донос в район, и Василия Петровича за вредительство арестовали. Полтора года он отбывал на лесоповале, а потом вернулся – и снова стал председателем. После начала войны отец ушел с отступающими красными частями на восток.
Мать Анастасия Петровна, да еще ее отец Петр Ильич в семье жил, осталась с пятью детками на руках на оккупированной территории. А куда она пойдет, если меньшой доченьке было меньше года! Правда, старшей Дуне было уже 13. Хорошо, двор сохранился: корова, лошадь Сирко, полтора десятка овец, поросята, куры. Корова всю войну выручала, давала ребятишкам молоко жирностью 4 %. Иван – младший из сыновей, старше его Александр и Алексей.
Приходит как-то в 41-м полицай:
-- Петровна, в твоем доме герр капитан медик стоять будет.
Так их дом стал немецким медпунктом. Врач – его нередко называли «барон» -- оказался обходительным, рассказал о своей семье, о родных местах. Изба была немалая, два окна на одну сторону и два – на другую. Русской семье врач отвел угол с одним окном, горницу перегородили занавеской. Вот к нему и стали ходить солдаты вермахта на перевязки. А Анастасии он выдал бумагу-аусвайс, дававшую русской семье право передвигаться по оккупированной территории.
С ребятишками немец был добр, заботлив. Особенно с маленькой Валей. Как он придет в избу, начнет копаться в карманах – малышка к нему на колени залезает. Он угощает ее конфетами, та его целует. И прощание с немцем вышло со слезами, его сменил другой офицер.
В окрестных лесах действовали партизаны, они приходили к Кудрявцевым, следили за «бароном». Каратели охотились за партизанами, и народные мстители старались не подводить женщину с детьми явными контактами. Тем не менее они иногда приходили, просили мальчишек показать лесные тропы, были благодарны за переданные продукты.
Новый офицер-медик приказал семье перебираться в хлев, где корова, поросята, овцы, куры. Дед расширил оконце, стали жить.
Фронт стоял в четырех километрах от деревни, там немцы оборудовали линию «Пантера». На несколько месяцев положение на фронте стабилизировалось.
-- На нашем огороде немцы иногда устраивали учебу, -- продолжает Кудрявцев. -- Вот как-то раз тренируются в подрывных работах, сами в подштанниках, мать пацанов гонит, чтобы не мешали. На Дехинской горе, что в пяти километрах, наши стояли. И вдруг оттуда … тонкий свист – снаряд летит, и в самое пекло, под сарай, где немцы. Сколько трупов было, да и раненых тоже!
В восьми километрах от Ловницы Сенькина гора и деревня под таким же названием. Деда без дела немецкие власти не оставили. Пришел полицейский и объявил, что Петруха (как мы звали нашего деда) будет делать гробы, которые отправят в трудовой лагерь «Сенькина Гора». Привезли доски, и пошло производство.
-- Мы, пацаны, вертелись под рукой, помогали. Готовые гробы мы с дедом отводили в лагерь; иногда я один изделия отвозил, иногда дед правил, я в гробу лежал. По пути встречались блок-посты – солдат плюс полицейский – но нас всюду выручал аусвайс, выданный доктором.
За колючей проволокой дед с внуком видели бараки, изможденных людей, они иногда шутили: «Сколько гробов ты нам привез?» Стояла зенитная батарея. В гробах хоронили немцев, наших бросали в землю так, в братские могилы. Нередко в гробы уложат убитых – и тут же уносят. Несколько раз внуку с дедом говорили свозить трупы.
На станции Изоча размещался сортировочный пункт, там формировали отряды арестантов для отправки в Германию. Деда Петра Ильича задержали, но ему удалось убежать и избежать отправки в Германию. А вот мамина сестра Мария попалась, ее отправили в Германию, откуда она вернулась только в 1947 году.
После войны Иван каждый день в школу ходил мимо бывшего лагеря, там был памятник похороненным немцам, мемориальная стена и фамилии на ней. Сейчас этого памятника уже нет. В послевоенное время, когда канцлером ФРГ Г.Шрёдер, в район бывшего лагеря приехали немцы, которые провели эксгумацию останков соотечественников.
В лагерь по разнарядке привлекали работать русское население. «Моя мать тоже работала там, землю копала: траншеи, землянки, могилы».
Один раз дед совершил промашку. Стояла зима 1942 года. Наварил он картошки для самогона, понес через двор чугунок в сарай. По дороге в это время вели колонну русских пленных. Голодные русские сразу почуяли запах горячей картошки. Что тут началось! Закричали: «Дай, дай, мне!» Он не долго думая опрокинул чугунок, высыпал картоху за изгородь – и дал деру. Началась стрельба, конвой заорал, залаяли собаки. Много, ох много жертв было. Петруха же нырнул в дом и спрятался в подполе. Два фрица врываются в дом, там их встречает наш доктор, одет по-домашнему. Солдат остановил, демонстративно открыл крышку подпола и вытащил присмиревшего деда. Когда конвой ушел, доктор дал деду хорошую зуботычину – и все. Так наш постоялец спас нашу семью.
Как-то раз немцы на нашем дворе забыли пулемет с патронами. Дед не долго думая затащил его на крышу и хотел уже всех фашистов уложить. Мать еле остановила: всех не перебьешь.
Сестра Дуня спасалась в лесу вместе с коровой. Фуражиры регулярно ходили по дворам, отбирали сено. Семью Кудрявцевых выручал все тот же аусвайс.
Возле насыпи на железнодорожной линии Невель – Великие Луки у деревни Фенино (недалеко находятся деревни Мошино, Шеклино) фашистские власти облюбовали место для расстрелов населения. Его местные так и называли «расстрельное место округи». Трупы там же сваливали в яму.
-- Со временем на нашем огороде появилось тринадцать немецких землянок. В одной из них устроили столовую, в другой кухню. Повара звали Ганс, бельгиец по национальности. Вообще при немцах голода мы не знали. После обеда, когда солдаты и офицеры уйдут, он подавал сигнал. Все отходы от стола – наши. Иногда удавалось украсть лишнюю банку консервов. Голод наступил после войны, в 1945—1947 годах. А наелись хлеба вдоволь мы лишь в 1952 году.
Какое житье в хлеву! Началось «наше беженство», перебрались в другую деревню. Там в теплой риге обосновалось пять семей. Печь стоит посередине.
Потом мать с детьми (шел 1943 год) перебралась в деревню Щекотово, в одном доме в сенях беженцев приютили. В избе у хозяйки жили две молодые дочери, к ним иногда приходили немецкие военные из части, которая располагалась неподалеку. Раз в горнице устроили широкую попойку. Тут в сени вываливается пьяный немец. Мать в этот момент сидела на нарах и держала на коленях трехлетнюю Валю. Нечаянно немецкий офицер зацепил мать. У Вали, как и у всех членов семьи, наголо были острижены волосы, голова повязана платком. Это был признак сыпного тифа, остриженная голова являлась признаком наличия вшей. Так многие женщины спасались от внимания немцев. Немцы очень боялись этой болезни.
Немец остановился, что-то пробормотал и чмокнул беженку в лоб, повязанный платком. Возмущенная наглостью офицера, мать не сдержалась и сплюнула, да попала ему на сапог. Что тут началось! Он стал стрелять вверх по ватникам, что висели на стене, а за ними пряталась наша старшая -- Дуня.
-- Дуня, ты жива? – мать в конце спрашивает. -- Мама, да, жива. – Слава богу!
Разбушевавшегося фрица свои же успокоили и утащили в избу. Лишь под утро старшая дочь смогла обняться с мамой. Семье беженцев было предложено немедленно покинуть дом. Мы поселились в немецком блиндаже.
Дочь Валя умерла после войны в 1946 году от голода.
-- В 1943 году до нас дошла информация, что в деревне Чернецово живет много беженцев. Благо у нас лошадь есть, отправились в путь. Окольными путями, объезжали деревни, по бездорожью двигались. Не доехав, застряли в деревне Бегуново, что лежит на тракте Невель--Пустошка. Устроились в землянке, рядом баня. Как тип жилища землянка для русского человека – незаменима. И укрытие, и тепло дает, ее легко строить.
-- И вдруг смотрим как-то в октябре – на северо-запад тянется поток немецких машин, подальше от фронта. Фрицы выскакивают из бани, в чем мать родила, кто в подштанниках, одеваются на бегу. Кричат: «Гитлер капут!» Цепляются за борта машин, останавливают попутные – драпают. Это продолжалось два часа. Значит, Красная Армия наступает? Старший брат Алексей сунулся в баню – там целый арсенал оружия. Вылезает с автоматом, всем раздает. Мать как увидела, ей чуть дурно не стало.
И вдруг перерыв, тишина. И та же армада, что только что в одних подштанниках маячила, двинулась обратно на Невель. Оказалось, Невель наши взяли, но тут же красноармейцы вскрыли винные погреба. Напились – и поплатились, из выбили. Конечно, вскоре Невель все же отвоевали, но жертв было много.
В Чернецово мы жили два месяца, там у нас украли лошадь.
7 ноября 1943 года наши войска, пехотинцы вступили в Чернецово. Подарок, достойный ноябрьской даты – дня Октябрьской революции.
-- Мы тогда жили в избе у глухой хозяйки. Как мы радовались ночью, что наши пришли! На следующий день после освобождения немцы выслали разведку, их встретили огнем. Через два часа на деревню произошел авианалет. Бомбардировщики «Юнкерс» сбрасывали бомбы, истребители расстреливали всех, кто попадал на глаза. Прямо кровавое воскресенье. Мать спасала нас в это страшное время в погребе. Вышли – вокруг масса трупов, раненые стонут. Дома горят, деревня превратилась в пепелище. Стали обходить деревню, искать выживших раненых.
В эти дни их нашел отец, пришел в шинели на 1-2 часа. Больше мы его не видели. Пропал без вести.
В конце февраля 1944 года, после освобождения Чернецова, мать поймала автомашину, довезли семью почти до Невеля. Дальше – по железке. «Видим, отправляется грузовой состав. Договорились ехать на открытой платформе, а в месте, где нам сходить, у разъезда Гайдай, поезд должен был затормозить».
Когда они вернулись на свой двор, дома не было. И пожарища не видно, а вот печь стоит. Поняли: дом раскатали на бревна и уложили их в гать, дабы проложить дорогу через болото на остров, который был в полукилометре от нас. Стали жить в землянке. По отметкам потом узнали свои бревна. Вытащили их, где возможно, вплавь или волоком свезли к себе. Плотник Семен Заворотников в 1946 году поставил сруб заново.
-- День победы я встретил по гудку паровоза, -- рассказывает Иван Васильевич. – В своей деревне Ловница устроились на ночь. В землянке жили две семьи, спали на нарах. Поутру обычно вычерпывали воду, накопившуюся за ночь. Ранним утром слышим пронзительные, непрекращающиеся гудки паровоза. Я побежал на гору, что была неподалеку. Вижу издали клочки паровозных дымов. Неподалеку, также в землянка, стояла группа минеров, так мы саперов называли. Они сообщили: победа над Германией! Даже не верилось, ведь к этому дню шли так долго.
После войны мальчишки на Псковщине активно добывали металл, стали копателями. Отыскивали гильзы, оружие, которое по традиции немцы клали своим в гроб при захоронении. Конечно, трагических случаев немало было. Брату Сашке оторвало пальцы, когда он раскручивал железку.
-- Моя первая школа в 1944 году разместилась в землянке в деревне Пеньки. Раз в феврале мать встретила учительницу Валентину Михайловну, та спросила, почему я не хожу в школу. Оба моих брата к тому времени уже учились. Землянка-школа имела в длину метров 20, были окна. Посередине стояли две печи, дрова ребята приносили из дому. Дети сидели на катушках, столами служили доски и щиты. Писали на газетах, на листовках, что остались от немцев. Писали чернилами, которые делали из сажи
В 1948 году школа переехала в избу.
В 12 лет он сел за баранку трактора. Пацаном принес в дом первую в жизни зарплату – 238 рублей. Дети вообще и до школы помогали раньше в поле. Приходишь из школы, сумку бросишь – и бежишь в поле.
-- Сначала у меня был колесный типа «Фордзон», без резины, с шипами на колесах. Силенок у него маловато. Затем -- гусеничный трактор КДП-35. Это та же «Беларусь», только на гусеничном ходу. У него как у дизельного полагалось иметь пускач, а его не было. На тракторе убирал с полей камни, разбитую немецкую технику. Большие камни обкапывали, заводили трос – и тащили на край поля. По весне пахал, сзади тянул четырехкорпусный плуг. Поначалу в 1944-м после освобождения весной поля раскапывали лопатами. Сеяли вручную, дед с лукошком шел, разбрасывал, а я вешками отмечал, где уже посеяли. Сеяли рожь, ячмень, овес, лен. Летом косили сено, только это было небезопасно. Раз моему парнишке-напарнику, что сидел на сзади на плуге, неповезло – подорвался на мине. Осенью дергал лен, ставил его в бабки. Зимой вывозил навоз на поля, перевозил сено.
В тракторной бригаде было два трактора КД и один ДТ-24, его использовали на молотьбе. Пахали тогда и на волах, мальчик шел как погонщик. Рожь жали серпом, мать в этом деле была ударницей: за день проходила 32 сотки при норме 16 соток.
На Сенькиной горе пахать было опасно: одни мины, колючая проволока.
-- В школу с 8 по 10 класс я ходил в Новосокольники. Это 16 километров от деревни. Туда, в школу я нес, что покушать, обратно – куски металла, гильзы подбирал. Если стемнеет, шел по лесу и пел песни. Иногда ночевал в Новосокольниках, там жил мой дядя. Директор школы Павлов потом устроил ребятам помещение для ночлега -- интернат.
В 1956 году Иван Кудрявцев окончил школу. А тут венгерские события – и его забрали в армию как срочника. Попал (он же тракторист) в танковые войска, на вооружении были тогда танки Т-34, Т-54 и Т-55. Учебный танкоремонтный полк находился в Калининграде. «Мои братья так или иначе миновали армию – и я загорелся желанием служить вместо них. Как отличнику службы мне предложили идти в военное училище».
-- Поступил в Ульяновское танковое училище. По окончании меня поставили командиром танкового взвода, часть размещалась в Казани. Но тут началось сокращение Вооруженных Сил, и наш полк попал под эту лавочку. Танки отправили в ОАР (сейчас Египет), офицеров – в ракетные войска. Меня -- в ракетный полк в Кировскую область. В то время формировались ракетные войска стратегического назначения, на вооружение пришла двухступенчатая межконтинентальная баллистическая жидкостная ракета Р-16. Я занимался заправкой изделия топливом.
Потом его послали на год в командировку на Байконур. Возвратился в Киров, и тут удалось поступить в Ленинградскую военно-воздушную академию им. Можайского. После нее пошел военпредом в структуру, которая стала в дальнейшем основой Военно-космических сил. Заместителем руководителя организации являлся космонавт Герман Титов. Я с ним много раз встречался и общался и по служебным, и за общим столом по личным вопросам. Встречался и с президентом Академии наук СССР академиком А.Александровым, который курировал ядерную отрасль. Был И.Кудрявцев тогда секретарем партийной организации. В 1987 году снял погоны, но продолжал работать как гражданский специалист. В 1992 году совсем распрощался и с армией, и с космосом.
Затем 19 лет Иван Васильевич отработал в средней школе, преподавал географию, физику и труд.
Сейчас Кудрявцев является в микрорайоне председателем организации «Дети войны».
В последние годы много делает для того, чтобы его и его ровесников признали детьми войны (по году рождения). Писал письма в Госдуму, в Законодательное собрание Санкт-Петербурга. Пока ничего.
-- В 2021 году я посетил родные места на Псковщине. Деревни Ловница нет, голый косогор!
На сердце свербило всю жизнь – мысль об отце. Без вести? Но можно ли найти место захоронения? Делал запросы в архив Министерства обороны, в Подольск, но до сих пор – полная неизвестность. Поддерживает связь со школами Псковской области.
Давно, со школьных времен, Иван Васильевич пишет стихи. Обычно это были поздравления к памятным датам. Многим слушателям стихотворения нравились. С уходом на пенсию появилось время для творчества. Иван Васильевич стал посещать литобъединение «Путь на моря» в Доме писателя. Появилось и еще одно содружество – ЛИТО «Невские берега». Увлекшись творчеством, Кудрявцев как инженер обратился к теории стихосложения, занимается повышением литературного мастерства.
Главной темой стихотворных произведений ветерана остается война. За эти годы поэт издал три книги стихов – «Дети войны», «Дети войны и победы», «Семья». Сейчас он продолжает работать над поэмой «Сенькина Гора». Неоднократно принимал участие в конкурсе им. генерала Говорова, проводимого ЗаКСом Санкт-Петербурга.
До сих пор Иван Васильевич, которому скоро 87 лет, сохраняет бодрость и интерес к жизни. Он полон энергии, много двигается. Занимается с внуками, выступает, читает стихи на отделении дневного пребывания. У него масса творческих планов в области поэзии. Все бы успеть!
Страницы: 1 2 #
|
