В год начала войны ему было пять лет. Только Иван Васильевич Кудрявцев (1936 г. р.) помнит и довоенную пору.
-- Жили до войны мы в деревне Ловница, -- рассказывает он, -- недалеко от Великих Лук, в 4 километрах от железнодорожной линии Великие Луки – Невель. Было всего пять домов в деревне. Мой отец был председателем колхоза им. Сталина. Возделывали рожь, ячмень, лен, держали скотину.
В колхозе было поголовье коров, для них заготавливали сено. Раз в подсушенном сене обнаружили повилику, которая является отравой для скота. Отец дал команду сжечь несколько стогов. Поступил донос в район, и Василия Петровича за вредительство арестовали. Полтора года он отбывал на лесоповале, а потом вернулся – и снова стал председателем. После начала войны отец ушел с отступающими красными частями на восток.
Мать Анастасия Петровна, да еще ее отец Петр Ильич в семье жил, осталась с пятью детками на руках на оккупированной территории. А куда она пойдет, если меньшой доченьке было меньше года! Правда, старшей Дуне было уже 13. Хорошо, двор сохранился: корова, лошадь Сирко, полтора десятка овец, поросята, куры. Корова всю войну выручала, давала ребятишкам молоко жирностью 4 %. Иван – младший из сыновей, старше его Александр и Алексей.
Приходит как-то в 41-м полицай:
-- Петровна, в твоем доме герр капитан медик стоять будет.
Так их дом стал немецким медпунктом. Врач – его нередко называли «барон» -- оказался обходительным, рассказал о своей семье, о родных местах. Изба была немалая, два окна на одну сторону и два – на другую. Русской семье врач отвел угол с одним окном, горницу перегородили занавеской. Вот к нему и стали ходить солдаты вермахта на перевязки. А Анастасии он выдал бумагу-аусвайс, дававшую русской семье право передвигаться по оккупированной территории.
С ребятишками немец был добр, заботлив. Особенно с маленькой Валей. Как он придет в избу, начнет копаться в карманах – малышка к нему на колени залезает. Он угощает ее конфетами, та его целует. И прощание с немцем вышло со слезами, его сменил другой офицер.
В окрестных лесах действовали партизаны, они приходили к Кудрявцевым, следили за «бароном». Каратели охотились за партизанами, и народные мстители старались не подводить женщину с детьми явными контактами. Тем не менее они иногда приходили, просили мальчишек показать лесные тропы, были благодарны за переданные продукты.
Новый офицер-медик приказал семье перебираться в хлев, где корова, поросята, овцы, куры. Дед расширил оконце, стали жить.
Фронт стоял в четырех километрах от деревни, там немцы оборудовали линию «Пантера». На несколько месяцев положение на фронте стабилизировалось.
-- На нашем огороде немцы иногда устраивали учебу, -- продолжает Кудрявцев. -- Вот как-то раз тренируются в подрывных работах, сами в подштанниках, мать пацанов гонит, чтобы не мешали. На Дехинской горе, что в пяти километрах, наши стояли. И вдруг оттуда … тонкий свист – снаряд летит, и в самое пекло, под сарай, где немцы. Сколько трупов было, да и раненых тоже!
В восьми километрах от Ловницы Сенькина гора и деревня под таким же названием. Деда без дела немецкие власти не оставили. Пришел полицейский и объявил, что Петруха (как мы звали нашего деда) будет делать гробы, которые отправят в трудовой лагерь «Сенькина Гора». Привезли доски, и пошло производство.
-- Мы, пацаны, вертелись под рукой, помогали. Готовые гробы мы с дедом отводили в лагерь; иногда я один изделия отвозил, иногда дед правил, я в гробу лежал. По пути встречались блок-посты – солдат плюс полицейский – но нас всюду выручал аусвайс, выданный доктором.
За колючей проволокой дед с внуком видели бараки, изможденных людей, они иногда шутили: «Сколько гробов ты нам привез?» Стояла зенитная батарея. В гробах хоронили немцев, наших бросали в землю так, в братские могилы. Нередко в гробы уложат убитых – и тут же уносят. Несколько раз внуку с дедом говорили свозить трупы.
На станции Изоча размещался сортировочный пункт, там формировали отряды арестантов для отправки в Германию. Деда Петра Ильича задержали, но ему удалось убежать и избежать отправки в Германию. А вот мамина сестра Мария попалась, ее отправили в Германию, откуда она вернулась только в 1947 году.
После войны Иван каждый день в школу ходил мимо бывшего лагеря, там был памятник похороненным немцам, мемориальная стена и фамилии на ней. Сейчас этого памятника уже нет. В послевоенное время, когда канцлером ФРГ Г.Шрёдер, в район бывшего лагеря приехали немцы, которые провели эксгумацию останков соотечественников.
В лагерь по разнарядке привлекали работать русское население. «Моя мать тоже работала там, землю копала: траншеи, землянки, могилы».
Один раз дед совершил промашку. Стояла зима 1942 года. Наварил он картошки для самогона, понес через двор чугунок в сарай. По дороге в это время вели колонну русских пленных. Голодные русские сразу почуяли запах горячей картошки. Что тут началось! Закричали: «Дай, дай, мне!» Он не долго думая опрокинул чугунок, высыпал картоху за изгородь – и дал деру. Началась стрельба, конвой заорал, залаяли собаки. Много, ох много жертв было. Петруха же нырнул в дом и спрятался в подполе. Два фрица врываются в дом, там их встречает наш доктор, одет по-домашнему. Солдат остановил, демонстративно открыл крышку подпола и вытащил присмиревшего деда. Когда конвой ушел, доктор дал деду хорошую зуботычину – и все. Так наш постоялец спас нашу семью.
Как-то раз немцы на нашем дворе забыли пулемет с патронами. Дед не долго думая затащил его на крышу и хотел уже всех фашистов уложить. Мать еле остановила: всех не перебьешь.
Сестра Дуня спасалась в лесу вместе с коровой. Фуражиры регулярно ходили по дворам, отбирали сено. Семью Кудрявцевых выручал все тот же аусвайс.
Возле насыпи на железнодорожной линии Невель – Великие Луки у деревни Фенино (недалеко находятся деревни Мошино, Шеклино) фашистские власти облюбовали место для расстрелов населения. Его местные так и называли «расстрельное место округи». Трупы там же сваливали в яму.
-- Со временем на нашем огороде появилось тринадцать немецких землянок. В одной из них устроили столовую, в другой кухню. Повара звали Ганс, бельгиец по национальности. Вообще при немцах голода мы не знали. После обеда, когда солдаты и офицеры уйдут, он подавал сигнал. Все отходы от стола – наши. Иногда удавалось украсть лишнюю банку консервов. Голод наступил после войны, в 1945—1947 годах. А наелись хлеба вдоволь мы лишь в 1952 году.
Какое житье в хлеву! Началось «наше беженство», перебрались в другую деревню. Там в теплой риге обосновалось пять семей. Печь стоит посередине.
Потом мать с детьми (шел 1943 год) перебралась в деревню Щекотово, в одном доме в сенях беженцев приютили. В избе у хозяйки жили две молодые дочери, к ним иногда приходили немецкие военные из части, которая располагалась неподалеку. Раз в горнице устроили широкую попойку. Тут в сени вываливается пьяный немец. Мать в этот момент сидела на нарах и держала на коленях трехлетнюю Валю. Нечаянно немецкий офицер зацепил мать. У Вали, как и у всех членов семьи, наголо были острижены волосы, голова повязана платком. Это был признак сыпного тифа, остриженная голова являлась признаком наличия вшей. Так многие женщины спасались от внимания немцев. Немцы очень боялись этой болезни.
Немец остановился, что-то пробормотал и чмокнул беженку в лоб, повязанный платком. Возмущенная наглостью офицера, мать не сдержалась и сплюнула, да попала ему на сапог. Что тут началось! Он стал стрелять вверх по ватникам, что висели на стене, а за ними пряталась наша старшая -- Дуня.
-- Дуня, ты жива? – мать в конце спрашивает. -- Мама, да, жива. – Слава богу!
Разбушевавшегося фрица свои же успокоили и утащили в избу. Лишь под утро старшая дочь смогла обняться с мамой. Семье беженцев было предложено немедленно покинуть дом. Мы поселились в немецком блиндаже.
Дочь Валя умерла после войны в 1946 году от голода.
-- В 1943 году до нас дошла информация, что в деревне Чернецово живет много беженцев. Благо у нас лошадь есть, отправились в путь. Окольными путями, объезжали деревни, по бездорожью двигались. Не доехав, застряли в деревне Бегуново, что лежит на тракте Невель--Пустошка. Устроились в землянке, рядом баня. Как тип жилища землянка для русского человека – незаменима. И укрытие, и тепло дает, ее легко строить.
-- И вдруг смотрим как-то в октябре – на северо-запад тянется поток немецких машин, подальше от фронта. Фрицы выскакивают из бани, в чем мать родила, кто в подштанниках, одеваются на бегу. Кричат: «Гитлер капут!» Цепляются за борта машин, останавливают попутные – драпают. Это продолжалось два часа. Значит, Красная Армия наступает? Старший брат Алексей сунулся в баню – там целый арсенал оружия. Вылезает с автоматом, всем раздает. Мать как увидела, ей чуть дурно не стало.
И вдруг перерыв, тишина. И та же армада, что только что в одних подштанниках маячила, двинулась обратно на Невель. Оказалось, Невель наши взяли, но тут же красноармейцы вскрыли винные погреба. Напились – и поплатились, из выбили. Конечно, вскоре Невель все же отвоевали, но жертв было много.
В Чернецово мы жили два месяца, там у нас украли лошадь.
7 ноября 1943 года наши войска, пехотинцы вступили в Чернецово. Подарок, достойный ноябрьской даты – дня Октябрьской революции.
-- Мы тогда жили в избе у глухой хозяйки. Как мы радовались ночью, что наши пришли! На следующий день после освобождения немцы выслали разведку, их встретили огнем. Через два часа на деревню произошел авианалет. Бомбардировщики «Юнкерс» сбрасывали бомбы, истребители расстреливали всех, кто попадал на глаза. Прямо кровавое воскресенье. Мать спасала нас в это страшное время в погребе. Вышли – вокруг масса трупов, раненые стонут. Дома горят, деревня превратилась в пепелище. Стали обходить деревню, искать выживших раненых.
В эти дни их нашел отец, пришел в шинели на 1-2 часа. Больше мы его не видели. Пропал без вести.
В конце февраля 1944 года, после освобождения Чернецова, мать поймала автомашину, довезли семью почти до Невеля. Дальше – по железке. «Видим, отправляется грузовой состав. Договорились ехать на открытой платформе, а в месте, где нам сходить, у разъезда Гайдай, поезд должен был затормозить».
Страницы: 1 2 #
|
