Из истории семьи. Кобозевы Таврические. Часть 1я

Из истории семьи. Кобозевы Таврические
Поначалу я собирался ограничиться одним очерком по истории семьи Кобозевых, но по мере продвижения исследования все чаще приходил к мысли о том, что моим чаяниям не суждено сбыться. Новые сведения прирастали снежным комом и теперь передо мною уже не разрозненные факты, а цельная картина, полотно едва ли не эпического масштаба. Каждый отдельный эпизод мне казался важным, достойным памяти потомков и внимания любознательных читателей. Теперь окончательно стало ясно, без второго очерка обойтись решительно невозможно.
Речь я поведу уже не о семье, пусть и состоящей из нескольких поколений, но о роде, разросшемся подобно иной знаменитой династии древних правителей. Многие его представители внесли свою скромную лепту в общее дело строительства Отечества, разъехались по разным городам, дав начало новым ветвям генеалогического древа. Об одной из них, на мой взгляд самой примечательной, и хотелось бы рассказать. Не зря в названии очерка я упомянул Тавриду. С ее историей тесно связан и род Кобозевых.
Однако обо всем по порядку.
В начале XVIII века в Белгороде проживало три семьи Кобозевых, а именно вдова Тимофеева жена Улита Кобозева , Мина Данилов Кобозев с женою Авдотьей и детьми , и вдова Устинья Козминская жена Кобозева с сыном Дмитрием. Предположение о родстве этих людей выглядело вполне естественным, но все же нуждалось в каком-то обосновании. Однако, дальнейшие исследования не подтвердили мою гипотезу. Все мои стройные построения разрушила сказка 1697 года, поданная белгородцем пушкарем Григорием Даниловым сыном Кобозевым: «Сего апреля в день (число пропущено) по указу великого государя царя и великого князя Петра Алексеевича всея Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца в Белегороде на съезжем дворе стольнику Борису Сергеевичю Лодыженскому белгородец пушкарь Григорей Данилов сын Кобозев сказал по святой непорочной евангельской заповеди господни ежи еси написан я в пушкарскую службу вместо отца своего по разбору стольника князя Володимера Ивановича Волконскаго во 195 году. У меня отец Данила стар и дряхл, да брат Минка в возрасте, левой ногою хром. Да у меня ж два сына Андрюшка осми, Гераска трех лет. А у брата два сына Ивашка трех лет и Микушка году. А иных детей и братьев и племянников и пришлых и гулящих людей и крестьянских и бобыльских дворов и задворных и деловых людей окроме того нет. Поместье за мною в Белогородцком уезде в подгородной Пушкарской слободе и сенными покосы пятнатцать чети, а мельниц и рыбных ловель и никаких пожиточных угодей за мною нет. А буде я что в скаске сказал что ложно и что утаил и за то мою ложную скаску указал бы великий государь взять пеню и учинить наказание по своему великого государя указу и по наказу, а поместья мои отписать на себя великого государя и отдать в роздачю. То моя скаска».
Часто новые факты не вносят ясность, а скорее запутывают дело и заводят исследователя в тупик. И описываемый случай, несмотря на кажущуюся простоту, даст фору любому детективу. В 1718 году в Белгороде значатся невесть откуда взявшаяся вдова Улита Кобозева, жена некоего Тимофея, Устинья Козьминская жена Кобозева с сыном Дмитрием и семья Мины Данилова, брата подателя сказка Григория Данилова. Мина Данилов перебрался в Белгород, а Григорий Данилов остался жить в Пушкарской слободе, что располагалась у юго-восточной окраины Белгорода. Интересен прежде всего тот факт, что Дмитрий Козьмин, как и Мина Данилов, льет нательные кресты и серьги. И живут они в одном приходе церкви Преображения Господня! Да и слишком много совпадений – фамилии, имена, ремесло, место жительства. А вот предположение о том, что Дмитрий Козьмин был знаком с Миной Даниловым, особых возражений не вызывает.
В дальнейшем выяснился еще один факт. Потомки Козьмы и Мины Кобозевых породнились с такими белгородскими купеческими фамилиями, как Бочеровы, Мачурины, Слатины. Все переплелось до безобразия, так что можно говорить о некоей связи между этими родами Кобозевых. Более того, купец Николай Алексеев Кобозев (1795-?) женился на Марии Петровой Тамбовцевой (1801-1850), дочери купца первой гильдии Петра Андреева Тамбовцева (1770-1834), кои доводятся автору пусть дальними, но родственниками. Да и не пропадать же материалу, давшемуся тяжкими трудами! А материал, поверьте, достойный как бойкого пера, так и талантливой кисти.
Но, прошло время, появились новые источники. И старая устоявшаяся картина подверглась ревизии. Все же родство между Миной и Дмитрием Козьминым было установлено! Оказалось, это дядя и племянник. Теперь понятно почему они жили в одном приходе и занимались одним ремеслом. Все мои прежние предположения о происхождении белгородских Кобозевых от разных родоначальников, а именно от курских детей боярских и крестьян села Мелехова оказались ошибочными. Белгородские Кобозевы произошли от Дорофея Фокина, сына боярского из города Данкова.
В 1671 г. «тайных дел подьячей Артюшка Остафев сын Степанов» бил челом царю. В челобитной среди прочего подьячий указывал, что в 1659 г. данковским воеводой «отделено донковцам Дорофею Фокину сну Кобузеву с товарыщи 56 члвком в Донковском уезде пустошь дикое поле под Теплым липягом на Теплинских колодезях на старинных селищах 1120 чети по 20 чети члвку в пол а вдву потому ж. На Микифоров да на Самсонов да на Улянов да на Дарофеев жеребей 80 чети в пол а вдву потому ж». Также «подячей Артемей Остафьев сын Степанов сказал в прошлых де годех донковцы … покиня свои помеся сошли из Донкова … Дорофей на Епифань в стрельцы а гсдрва жалованя помеся за ними было в Донковском уезде под Теплым Липягом на Теплинских колодезях на старинных селищах 80 чети по 20 чети за человеком и ныне де те их помеся лежат порозжи в помесе и в вотчинную оброк наперед сего никому не отданы». Государю бил челом и сын боярский Яков Минаев сын Стуколов, которому данковский воевода Степан Караулов в 1672 г. и отказал поместье Дорофея Фокина сына Кобузева.
Из этих документов мы узнаем, что в 1659 г. сын боярский Дорофей Фокин сын Кобузев под Теплым Липягом близ Теплинских колодезей, что примерно в двадцати километрах от г. Данкова, получил в поместье в общей сложности шестьдесят четей земли, но по каким-то причинам землей не пользовался, в Данкове не служил, а подался в Епифань и поступил в стрельцы. Нет оснований считать, что Дорофей Кобузев приходится родственником монастырскому бобылю Якушке Кобозеву, что нельзя исключать, но важно то, что мы находим иных Кобозевых, чья связь с Дорофеем более очевидна. Прежде всего речь идет о пушкарях Даниле и Кузьме Дорофеевых детях Кобозевых. Пушкарь Данила Кобозев впервые упомянут в Годовой сметной книге городов, ведавшихся Белгородским столом 1674/75 года . С прочими пушкарями он бывал на службе великого государя в походах у большого полкового наряду. В Годовой сметной книги городов, ведавшихся Белгородским столом 1685года указано не только отчество Данилы, но и его дети, Гришка семнадцати лет, и Сидорка восемнадцати. Здесь же указан и брат Данилы Дорофеева, Кузьма, но без указания отчества. Отчество Кузьмы находим в Подворной переписи служилых и жилецких людей разных чинов и городов, ведавшихся Белгородским столом, за 1683/84 г.
В 1697 г. служилые люди Белгорода подавали сказки о службе и поместьях стольнику Борису Сергеевичю Лодыженскому. Среди них найдена сказка, поданная сыном Данилы Дорофеева, а именно Григорием Даниловым сыном Кобозевым, которая дает нам представление о службе, поместьях и составе семьи Григория Кобозева. «Сего апреля в день (число пропущено) по указу великого государя царя и великого князя Петра Алексеевича всея Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца в Белегороде на съезжем дворе стольнику Борису Сергеевичю Лодыженскому белгородец пушкарь Григорей Данилов сын Кобозев сказал по святой непорочной евангельской заповеди господни ежи еси написан я в пушкарскую службу вместо отца своего по разбору стольника князя Володимера Ивановича Волконскаго во 195 году. У меня отец Данила стар и дряхл, да брат Минка в возрасте, левой ногою хром. Да у меня ж два сына Андрюшка осми, Гераска трех лет. А у брата два сына Ивашка трех лет и Микушка году. А иных детей и братьев и племянников и пришлых и гулящих людей и крестьянских и бобыльских дворов и задворных и деловых людей окроме того нет. Поместье за мною в Белогородцком уезде в подгородной Пушкарской слободы и сенными покосы пятнатцать чети, а мельниц и рыбных ловель и никаких пожиточных угодей за мною нет. А буде я что в скаске сказал что ложно и что утаил и за то мою ложную скаску указал бы великий государь взять пеню и учинить наказание по своему великого государя указу и по наказу, а поместья мои отписать на себя великого государя и отдать в роздачю. То моя скаска».
Как видим, к 1697 г. Данила Дорофеев оставил службу, а вместо него служит его сын Григорий. Сказку, поданную Кузьмой Дорофеевым, обнаружить не удалось. Возможно, к этому времени он также покинул службу или умер, но в делах Ландратской переписи, проходившей в 1718 г. мы находим сведения о жене Кузьмы. Среди посадских вдов значится «Во дворе Устинья Козмининкая жена Кобызева 50 у ней сын Дмитрей 20 лет». Двор ее располагался в приходе церкви Преображения Господня. Тут же проживал с семьей и Минай Данилов.
Надо полагать, Григорий продолжил службу и отбыл на новое место, а Минай (1669-?) осел в Белгороде, женился на Авдотье, родил сына Никифора (1694-?) и дочь Дарью (1705-?). Никифор женился на Прасковье (1696-?). У Никифора были сыновья Иван (1713-1788), Алексей (1714-1756), Никифор (1718-1722), Василий (1722-1722) и Тимофей (1740-1767). Иван уже числится белгородским купцом. В жены взял он Мавру Ларионову (1717-?), дочь белгородского купца Лариона Микулина. И был у них сын Василий Иванов (1736-?). Женился он на Праскевье Родионовой (1737-?), дочери белгородского купца Родиона Широкова. Родились у них дети Иван (1758-?), Михайла (1762-?), Анна (1761-?), Марья (1768-?), Евдокия (1770-?), Степан (1772-?), Борис (1775-?) и Анна меньшая (1779-?). Не ведомо по какой причине и по какому умыслу, но Степана по указу Курской казенной палаты выписали в Бахмутское купечество. Вот, казалось бы, ниточка оборвалась. Пойди найди теперь его в Бахмуте. Ан нет, не затерялся Степан, нашелся! Да только не в Бахмуте, а в Бердянске, на берегу Азовского моря. Сей град был заложен в 1825 году под именем Новоногайска (официальная дата основания города – 3 ноября 1827 г. Именно тогда обмежевали городские земли), но спустя несколько лет переименован в Бердянск. В марте 1826 г. купец Степан Кобозев продал купеческой жене Акулине Косенковой дворовое место в Бахмуте за 2200 рублей ассигнациями , и, надо полагать, стал одним из первых жителей вновь основанного города, где, купец и рыбопромысшленник Степан Васильев Кобозев, приобрел 12 лодок и 23 невода. Подпись Степана Васильева Кобозева как «ногайского купца» была поставлена первой 15 апреля 1830 г. под приговором жителей «города Ногайска, что при Бердянской косе, где учреждается при Азовском море пристань» о необходимости построить здесь православную церковь.
Николай Степанович Кобозев (06.12.1793-02.03.1866), сын Степана Васильевича, продолжил дело отца. Николай Степанович стал первым городским головой Бердянска и несколько раз занимал этот пост (1841-1857, 1860-1862). Сделался он купцом 1-й гильдии, потомственным почетным гражданином города. Уделял большое внимание благоустройству Бердянска, чем оставил по себе добрую память. Был главным подрядчиком возведения бердянской пристани. Участвовал в обустройстве общественного городского сада, возведении Вознесенского собора. В 1833 году Николай Степанович установил вблизи города деревянный шест в виде маяка для ориентации судов, промышлявших рыбой и солью. У пристани Кобозев построил каменный колодец, водою которого в навигацию 1852-1853 гг. пользовались до 800 русских и иностранных судов.
Один из домов, построенных Н.С. Кобозевым, после его смерти был продан городу для размещения городского театра. Последнее было сделано с выгодой не только для города, но и для наследников Н.С. Кобозева, которые отдали дом в счет погашения недоимок, накопившихся на протяжении десятков лет по откупу за рыбные заводы.
Николай Степанович выступил инициатором и участником строительства гостиного двора в Бердянске. Слыл великим хлебосолом. В его доме не брезговали останавливаться и царственные особы. Так, «Одесский вестник» в 1837 году сообщал о том, что «по известиям из Бердянска, Его Императорское Высочество Государь Наследник благополучно прибыл в этот город 16-го Октября, в субботу, и изволил ночевать в доме тамошняго купца Кобозева».
Представление о собственности Николая Степановича дают запрещения, наложенные на имения в обеспечение различных сделок и откупов. Так, в 1840 г., будучи еще купцом 2-й гильдии, Николай Степанович владел в 1-м квартал г. Бердянска под № 4 жилым одноэтажным домом, крытым черепицею. При доме имелся «коридор и въездные во двор ворота с калиткою, отдельно в дворе кухню, по другую сторону ворот каменныя лавки с колоннами на один скат, во вход с лавки от улицы деревянные ступеньки, при оных погреб, на выход из онаго деревянная лестница, в одной связи с лав¬ками одноэтажный флигель, при входе в дом от стороны улицы лестница на обе стороны с деревянными ступеньками, под коим домом погреб неподалеку от сего строения в 1-м кварт, под № 1 каменный магазейн, крытый черепицею». Данное строение оценили в 11,314 р. серебром. В 1842 г. наложено запрещение на имение, «состоящее Таври¬ческой губернии, в г. Бердянске, в 2-м кварт. под № 4, заключающее в себе ка¬менный одноэтажный дом с таковым при нем магазином, банею и двором крытые черепицею, под каковым строением и дво¬ром земли в длину 40, а в ширину 36 саж., оцененное присяжными оценщиками в 7220 р. серебр».
В 1844 г. Николай Степанович уже числился купцом первой гильдии. В этом же году наложено запрещение «на имение его, со¬стоящее в г. Бердянске, в 1-м кварт, под №№ 1 и 4, заключающееся в 2-х домах, флигеле, 5 лавках с погребами и магазине, оцененное по свидетельству оной Палаты 1840 г. августа 14-го за № 2916 въ 11,314 руб. 28 к. серебр., принятое залогом Сим¬феропольскою Провиантскою коммиссиею, по контракту, заключенном в оной Коммиссии с кишиневским 1-й гильдии купцом Синин Синаль Оглу, в обеспечение исправной поставки в г. Феодосию на сроки 1844 г. припасов, морской провизии и материалов на сумму 21701 р. 41 ½ к. серебр. и полученной им задаток 5888 р. 95 к. серебр».
В 1845 г. под запрещение попали три «каменныя лавки его, состоящия г. Берденска под №№ 47, 48 и 50 оцененныя по свидетельству оной Палаты в 9000 р. серебр., принятые зало¬гом Правленем войска Донскаго по питей¬ному с 1843 по 1847 года, откупу». В декабре того же года «для употребления залогом по всем вообще казенным и частным подрядам и поставкам, исключая винных откупов» наложено запрещение в г. Керчи «в 1-м кварт, под № 5, заключаю¬щее в себе каменный двухэтажный дом с двором, 3-мя во дворе выстроенными ка¬менными флигелями, всеми прочими пристрой¬ками, службами и землею, под всем этим строением и двором числящеюся 360 кв. саж., оцененное в 6000 руб. серебр».
Как и многие купцы того времени, Николай Степанович не чурался благотворительности, жертвовал не только на храмы, но и на учебные заведения. Так, он обязался каждый год жертвовать 50 рублей на нужды Навигационного класса, готовившего шкиперов и штурманов.
Николай Степанович владел многочисленными рыбными заводами, занимался выловом рыбы «по изобретенному им способу» в Черном и Азовском морях. Пользовался особой благосклонностью Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора М. С. Воронцова. Граф (с 1845 г. князь) с большим вниманием относился к деятельности Николая Степановича. «6-го Июля. Вчера прибыл сюда из Керчи на пароходе «Петр Великий» г. Новороссийский и Бессарабский генерал-губернатор граф М.С. Воронцов, и встречен был на пристани с хлебом и солью купечеством и гражданами Бердянска. Его сиятельство с удовольствием заметил необыкновенное увеличение этого города в последнее время и осматривал ряды строящихся каменных домов и магазинов там, где за два года пред тем не было ничего, кроме песчанаго, пустыннаго берега. В тот же день г. генерал-губернатор посетил основанный им общественный сад, кирпичные и черепичные заводы и рыбныя ловли, принадлежащия здешнему купцу Кобозеву». С. Сафонов, который длительное время пребывал при М.С. Воронцове, будучи правителем его канцелярии, 10 февраля 1839 р. писал Михаилу Семеновичу из Петербурга в Лондон: «Прилагаю также письмо от Кобозева, в котором вы увидите успехи, делаемые Бердянском по торговле и другим частям».
Теплые отношения существовали между Н.С. Кобозевым и архиепископом Алексием. Во время пребывания в Бердянске в 1865 г. Алексий останавливался в доме у первого
Бердянского городского головы. Наверняка именно Николай Степанович приглашал
епархиального архиерея освятить кладбищенскую церковь. После смерти Н.С. Кобозева Алексию донесли, что при жизни Николай Степанович просил похоронить его в кладбищенской церкви. Архиепископ Симферопольский и Таврический распорядился, чтобы духовенство не только исполнило волю первого Бердянского головы, но и доложило телеграммой архиерею об исполнении. Как заключили из этого бердянские священники, Алексий имел намерение лично отслужить панихиду по Кобозеву. По этому поводу В.К. Крыжановский записал: «Такое внимание Архиерея, нада же было заслужить» (26 марта 1866 г.).
Дружил Николай Степанович и с другими известными и значительными людьми, в том числе и с Андреем Михайловичем Достоевским, младшим братом знаменитого русского писателя. Андрей Михайлович не раз гостил в доме Николая Степановича. Описание этих встреч мы найдем в «Воспоминаниях» Андрея Михайловича: «Но такъ какъ всему бываетъ конецъ, то пришелъ конецъ и нашему пребыванію въ Бердянскѣ, и мы назначили днемъ своего выѣзда 18е Марта въ Пятницу. – Дня за два до этого, то есть 16го Городской Голова Кобозевъ пріѣзжалъ звать насъ къ себѣ на обѣдъ 17го; причемъ приглашая меня Кобозевъ сказавъ: «я приглашаю Васъ /сударь/ Андрей Михайловичъ теперь дѣйствительно на обѣдъ а не на Уху, какъ въ прошлый годъ».
<Далее следует авторский знак: Х. Внизу на полях под таким же знаком запись:> Слово Сударь, было его поговоркою.
И при этомъ мы оба засмѣялись. – По уходѣ Кобозева, Грачевъ присталъ ко мнѣ за объясненіями поАслѣднихъ словъ Кобозева, а такъ какъ я при описаніи своихъ пребываній въ Бердянскѣ за прошлый годъ, упустилъ изъ виду эпизодъ объ которомъ намекалъ Кобозевъ, то разскажу его теперь. –
Въ одинъ изъ прошлогоднихъ своихъ пріѣздовъ въ Бердянскъ, а именно въ Iюньскій, я по дѣламъ видѣлся нѣсколько разъ съ Городскимъ Головою Кобозевымъ, и хотя былъ знакомъ съ нимъ и прежде, но въ этотъ пріѣздъ болѣе тѣсно сошелся съ нимъ. Вотъ разъ какъ то между разговорами мы разговорились про рыбу (онъ велъ торговлю рыбою) вообще и упомянули объ ухѣ. –
«А вы любитель ухи, Андрей Михайловичъ, такъ Вы покушайте моей ухи, тогда будете знать, какая уха бываетъ!.... Я Васъ угощу /сударь/ такою, что и цари едвали ѣдали такую! – Вотъ пожалуйте ко мнѣ завтра часу въ 5м, тогда и увидите какая уха бываетъ!»….
На другой день я долженъ еще былъ оставаться въ Бердянскѣ, а потому и рѣшился быть у Кобозева на ухѣ. Но такъ какъ часъ былъ назначенъ совершенно обѣденный, то я и предполагалъ что уха будетъ за обѣдомъ, на который звалъ меня Кобозевъ. – А потому закусивъ немного утромъ я до 5го часу ничего не ѣлъ и явился къ Кобозеву прямо съ работы совершенно почти натощакъ. Но пришедши къ нему, я по всей обстановкѣ увидѣлъ, что обѣда кажется вовсе не будетъ, и онъ уже былъ, потомучто хозяинъ, потягиваясь видимо послѣ послѣобѣденнаго сна, велѣлъ закладывать экипажъ собираясь куда то ѣхать. Когда экипажъ былъ поданъ, то хозяинъ сказалъ: «Ну вотъ теперь и поѣдемъ готовить уху»!….
Да развѣ уха будетъ не у Васъ въ домѣ[»], не за обѣдомъ»?... спросилъ я…..
Кобозевъ посмотрѣлъ на меня и ударивъ себя по головѣ, закричалъ:
«Ахъ я бѣлужья башка»!.... Да Вы сударь обѣдали ли?»…
Нѣтъ, Вы звали меня въ 5м часу дня на уху, я думалъ, что она будетъ у Васъ за обѣдомъ. –
«Эй хлопцы!... кто тутъ есть! Живѣй накройте на столъ, и несите всё что есть въ хозяйствѣ для полнаго обѣда, да живѣй у меня»!.... а за тѣмъ продолжалъ: «Какъ же я могу съ Царями соперничать въ своей убогой хатѣ?.... Нѣтъ мы поѣдемъ съ Вами верстъ за 10 отъ города на открытое море, и тамъ сваримъ ушицу и похлебаемъ, а теперь кушайте, сударь, Андрей Михайловичъ, вѣдь уха то будетъ къ вечеру, такъ чтобы до тѣхъ поръ не проголодаться»!... И дѣйствительно мнѣ наставили столько яствъ, что это былъ одинъ изъ обильнѣйшихъ обѣдовъ, но только безъ горячаго. –
Когда я кончилъ ѣду, то мы поѣхали вмѣстѣ съ нимъ за городъ въ его рыбны[е]/я/ заведенія, состоящі[е]/я/ на берегу Азовскаго Моря. – Тамъ много гуляли, и хозяинъ показывалъ мнѣ всѣ свои заведенія; и къ вечеру напившись предварительно чаю, хозяинъ велѣлъ закинуть тоню. Поймали нѣсколько мелкой рыбы, которую опотрошивъ ввалили чутьли не полный чанъ и начали кипятить. – За тѣмъ наваръ слили въ кострюли, Повара оттянули въ немъ муть, и вложили въ него двѣ аршинныхъ, только что пойманныхъ, стерляди. – Когда рыба уварилась, то уху разлили въ маленькія миски, и каждому присутствующему подали по цѣлой мискѣ. –
«Вотъ откушайте, сударь Андрей Михайловичъ; [до] вотъ за эту ушицу, я могу постоять, такой дѣйствительно, и Цари некушаютъ. Да и рыбка то сударь, тутъ не мореная, а прямо съ своей прогулки пожаловала къ намъ въ кострюлю!»
И дѣйствительно уха была на славу! такой я не ѣдалъ прежде, да и послѣ едва ли когда прійдется поѣсть. –
17го Марта какъ я упомянулъ мы обѣдали у Кобозева; обѣдъ былъ изысканный но ухи не было; потомучто море еще было замерзшее и ловъ рыбы не начинался. – На другой день 18го Марта мы наконецъ выѣхали изъ Бердянска и 20го въ воскресенье были въ Мелитополѣ». [9].
Во время Крымской войны Николай Степанович много сил отдал организации обороны города и восстановлению Бердянска после артиллерийского обстрела. И, тем не менее, в 1855 г. в канцелярии Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора велось секретное дело о сношениях ряда бердянцев, в том числе и Н. С. Кобозева, с неприятелем во время его пребывания в городе. Ничего предосудительного выявить не удалось и Главный комитет, учрежденный в Одессе для вспоможения жителям Новороссийского края, пострадавшим от войны, рассматривал дело «О пособии почетному гражданину Кобозеву за потерю в минувшую войну 14 рыболовных заводов, 6 судов и одного брига». Н. С. Кобозев выступил строителем Николаевской церкви, был подрядчиком строительства бердянского мола. Незадолго до смерти Н.С. Кобозев выступил подрядчиком строительства церкви в Васильевке (5 октября 1865г.). Состоял членом комиссии по ходатайству о проведении в Бердянск железной дороги. Нажил порядком друзей и недоброжелателей, кои вменяли ему в вину многие злоупотребления. Но на этих подрядах Николай Степанович не разбогател и после смерти оставил большие долги. Награжден тремя золотыми медалями, орденом Святой Анны 3 степени. В 2007 г. в Бердянске в честь Н. С. Кобозева был установлен памятный знак. В дореволюционное время одна из улиц города носила имя Николая Степановича Кобозева. В его часть названа часть горы от старого кладбища до поселка Гавриловка. О ней писал известный украинский писатель Остап Вишня, побывавший в Бердянске в 1926 году: «Зазирав сюди, кажуть, Пугач Омелько, на широкий на шлях чумацький з Дону потрапивши. Був, розповідала одна баба старезна, він у корчмі на Кобезівській горі…» [14, с. 133].
Очень ценные и интересные сведения о жизни первого городского головы Бердянска можно почерпнуть из дневников титулярного советника В.К. Крыжановского, многие годы занимавшего пост начальника бердянской таможни. С 1836 года и до самой смерти Николая Степановича Крыжановский поддерживал с ним теплые дружественные отношения. Николаю Степановичу он дает самую лестную оценку, говорит о нем как об «известной всем личности», «первом хлебосоле», «любимце князя Воронцова», «самом лучшем хозяине». В.К. Крыжановский не забыл упомянуть и о том, что Николай Степанович «построил на свой щет Кладбищенскую Церковь; половину гостиннаго двора,
ту часть, что к Собору собственно для себя; и тем за охотил других к застроению
гостиннаго двора; много хороших домов выстроил и продал; ему обязаны за постройку
на свой щет 1-го Театра; Он был подрядчиком три раза постройки в Бердянске
пристани и на конец волнореза».
Не скрою, есть и другая оценка Николая Степановича. Так, некто А. Третьяков, позиционирующий себя краеведом, написал кране желчный и злобный пасквиль, не приводя при этом никаких доказательств, а пользуясь только исключительно ему ведомыми предположениями. Сей А. Третьяков пишет, что Н.С. Кобозев «буржуй», разбогатевший на хищническом вылове севрюги, строительных подрядах, «сорвавший куш от строительства волнореза – 312000 руб.»; «пособник иностранного капитала,
отправивший за рубеж сельскохозяйственной продукции на два с половиной миллиона
рублей серебром; подхалим губернского начальства; бездушный к человеческим бедам
махинатор, за бесценок скупивший рыбные заводы графини Толстой…»
Я уже говорил, в своих дневниках В.К. Крыжановский дает высокую оценку деятельности Н. С. Кобозева на посту городского головы. И очень показательно то, что ни один из городских голов, сменивших Кобозева подобной оценки не удостоился. Их Крыжановский либо просто упоминает, либо касается вскользь.
В.К. Крыжановский оставил нам сведения и о близких Николая Степановича. «27 Февраля, Суббота, мороз 3 1/2 градуса; ветер северный; Сегодня было погребение тела Корабельнаго Смотрителя Таможни, Петра Дмитриевича Тимченка после обедни - Оставил жену, без детей; состояние еще неизвестно. - Это родной племянник купца Николая Степановича Кобозева: т:е: сын его родной сестры Александры Степановны, которая уже похоронила 3-х дочерей и 1-го сына; - все четверо во цвете лет умерли. – Корабельным Смотрителем представлен от Таможни ея канцелярский Волощуков. Федор Дмитриевич Тимченко лежит тоже в горячке, и не знает, что брат умер: ему говорят, что брату лучше. - Доктора опасаются за его жизнь». Касательно семьи Тимченко у меня пока данных нет. Однако на сей счет интересно одно замечание Крыжановского. «29 декабря. Понедельник. Мороз 12 градусов. Сегодня титар соборной церкви г-н М.Г. Головко подал прошение в думу о покупке за счет города у дворянина Федора Тимченко дома того, в котором жил до смерти Н.С. Кобозев, для церковных служителей, ценою 12 тыс. рублей». Как видим, семья Тимченко принадлежала к дворянскому сословию. Кстати, в 1861 г. Федору Дмитриевичу Тимченко в Бердянске принадлежал в 1-м квартале, под № 3 кирпичный полутораэтажный дом с флигелем и двором, с пристройками и службами, «под коими земли мерою по площади двадцать четыре с половиною сажени и во дворе двадцать восемь сажень, оцененное в семь тысяч двести рублей серебром».
Много познавательного узнаем мы и о первых годах существования Бердянска. «30-го Января, Воскресение, ночью мороз маленькой; весь день таяло и грязи в городу довольно. Сего исполнилось 30-ть лет с того дня, как я по поручению Князя Михайла Семеновича Воронцова, Новороссийскаго Генерал Губернатора, нарочно приезжал из Мариуполя,- открыть в Бердянске порт и Таможенную Заставу. - Это было 1836-го года 30-го Января, в день 3-х Святителей: Василия Великаго, Григория Богослова и Иоанна Златоустаго. Как теперь помню: Церкви тогда в Бердянске ни одной не было, а только один молитвенный дом, покрытый соломой, выстроенный на площади, где теперь Соборная Церьковь;1-й Гражданин в городу был Николай Степанович Кобозев, лет не более 40; жена у него Анна Ивановна. Вот тогда и теперь все его семейство. - Других замечательных граждан никого не было, все мужичье в полном смысле. - Одним словом это было настоящее селение: иностранца ни одного; домов и амбаров каменных ни одного; весь город состоял из земляных избушек, покрытых соломою; даже у Кобозева был только во дворе домик, в котором он принимал и самаго Графа Воронцова».
К концу жизни благосостояние Н. С. Кобозева пошатнулось. «Кобозев трудно болен; должен очень много всем в городу; все кредиторы крепко суетятся, в особенности: Константинов; Летягин; Анопов; Минц; месники Минаковы, кроме того: Ратуше, Харьковскому Банку, Пайку, Ивкову, отцу Стефану, Калиниченку; - а еще есть такие кредиторы, кои еще не отзываются до времени».
Умер Николай Степанович 2 марта 1866 года. «…Полиция опечатала его Кобозева бумаги и комод его, то всего денег оказалось 25 руб. и 6 руб. кредитными билетами и то как то забытые; других денег ни копейки; даже Анна Ивановна, жена Кобозева, объявила что и она не имеет ни гроша, и что все что можно взять из лавок для погребения покойника, нада взять в долг; тогда купец Константинов сказал, что он ничего не может отпустить, если наследники, не дадут акта, что отвечают за все заборы. Племянничек Фѐдор Дмитриевичь Тимченко сначала было отказался, а потом Он и Малашевский сделали акт по сему долгу. - Так вот как хоронили того, кто день и ночь думал как сделаться богаче всех и богатству котораго все завидовали. - Братья Кобозева ещѐ не приехали».
Хоронили Николая Степановича всем городом у кладбищенской церкви, которую он сам же и построил. К сожалению, церковь была разрушена в советское время. Утеряно и место захоронения. «4-го Марта Пятница, всю ночь дощ, утром дош и весь день тучный дощ. Сегодня в соборной Церкве отпевали память вечную над смертными остатками Николая Степановича Кобозева. - Тело начало разлагатся, и трудно было стоять возле гроба; в 12-ть часов, после обедни был винос тела на кладбище; простого народа было очень много. По приносе тела в Кладбищенскую Церковь, тело поставлено посреди Церкви до приезда из Керчи завтра братьев; а погребено будет в самой Церкве на правой стороне т:е: на юго-восточной стороне, возле крылоса. - Тело покойнаго Кобозева, не только из дому, но и из Соборной Церкви на кладбище было вынесено и всю дорогу несено на руках аттаманами всех его рыбных заводов, попеременно. - многие из граждан хотели участвовать в этом, при выносе гроба из дома в Соборную Церковь, но аттаманы в один голос сказалы: «Ни, сего не буде; вин наш батько; мы самы его понесем до могилы.» - И так исполнелы; привсѐм том, что такая была грязь, что экипажи, едва выехали на гору кладбищенскую, а дощ еше увеличивал неприятность погоды».
Николай Степанович и впрямь оставил немалые долги. «6-го Марта, Воскресение, маленький мороз; ветер как и вчера, северный весь день; в городу грязь большая, почты уже третей нет. – Сегодня утром приехали братья Кобозева, а его вчера в 5 часов вечера похоронили в самой Церкве на кладбище, которую на свой щот он построил – Рейд наш совершенно чист. - Сегодня слышил, что Кобозев остался должен : 1-е. Михайло Пайкосу 2500 р., 2-е. Леснику Минакову, , руб. 3-е, Купцу Константинову, , р. 4, Купцу Литягину , , р. 5-е, Купцу Анопову, , руб. 6-е. Купцу Минцу , , р. Бердянской Ратуше , , р. в
Харьковский Банк, р. Брат покойнаго Никола Кобозева, Александр говорил мне,
«что Вообще оказалось долгов на покойнике Николае Кобозеве Шестьдесят три тысячи
руб. сереб./ 63,000 р».
Строительство волнореза и дела на рыбных заводах, принадлежавших Николаю Степановичу, продолжили его братья, Алексей, Иван и Александр, но уже без былого размаха из-за стеснения в средствах. О судьбе Алексея Степановича ничего неизвестно. Сын Александра Степановича, Григорий Александрович, штабс-капитан в отставке, в конце XIX века занимал должность земского начальника 8-го участка Симферополя. Его сын, Дмитрий Григорьевич (1858-1888), похоронен в Ялте. Третий брат, Иван Степанович Кобозев (1812-?), бердянский 1-й гильдии купеческий брат, обосновался в Керчи, где стал почетным гражданином этого города. Член по хозяйственной части Керченского Кушниковского института с 1841 г по выбору общества от купечества. Имел золотую медаль на Анненской ленте с надписью "за усердие" от 1846 г. Владел в г. Керчь двухэтажным каменным домом. Отец четырех детей - Алексея (1846 -?), Николая (1847 -?), Ивана (1852 -?) и Александры (1851 -?). Как и родитель, занимался рыбным промыслом. Женился на дочери городского головы Керчи, Митровой Анне Петровне (1834-1895). Был одним из пионеров грязелечения в Крыму.
Его сын – Алексей Иванович Кобозев, окончил Симферопольскую мужскую гимназию и Санкт-Петербургский институт инженеров путей сообщения, участвовал в строительстве железной дороги Симферополь – Севастополь.
У Алексея Ивановича было четверо детей – Владимир Алексеевич, Иван Алексеевич, Анна Алексеевна и Александра Алексеевна. Владимир Алексеевич Кобозев после окончания Симферопольской мужской гимназии и Харьковского университета работал под руководством Д. И. Ульянова и А. А. Дзевановского в ЦУКК, активно участвовал в организации общедоступных курортов для трудящихся, а позже перешел в статистический отдел Совнаркома Крымской АССР. Им изданы работы по демографии и медицинской статистике Крыма. В 1926 г. и 1936 г. был одним из организаторов переписи населения в Крыму. Женился на Вере Аврамовне Двойченко.
Вера Аврамовна происходила из вполне состоятельной семьи. Отец ее, Аврамий Степанович, потомственный почетный гражданин, служил бухгалтером земской управы , а мать, Евдокия Ивановна, была учительницей IX городского бесплатного начального училища. В семье помимо Веры Аврамовны было два брата – Владимир Аврамович (12.05.1882-1939), Петр Аврамович (16.09.1883-25.05.1945) и сестра Нина Аврамовна. Эти люди достойны того, чтобы на их судьбах остановиться более подробно.
Владимир Аврамович образование получил в московском университете. Добровольцем участвовал в русско-японской войне. В 1909 году окончил Елисаветградское кавалерийское училище по первому разряду, был выпущен корнетом в Крымский конный полк. Чины: поручик (не ранее 1.01.1910), штабс-ротмистр, ротмистр, подполковник (на 4.08.1915), полковник. Был награжден Георгиевским оружием за то, что c 8 по 21 декабря 1914 года произвел ряд смелых, сопряженных с опасностью для жизни разведок, в районе Нейденбурга и Янова, которые дали возможность дивизиону, отрезанному целой неприятельской кавалерийской дивизии, присоединиться к своим почти без потерь, а в ночь с 21 на 22 декабря произвел внезапное нападение на д. Гржебек, откуда две роты и один эскадрон противника поспешно отступили. В феврале 1918 года вступил в отряд полковника Дроздовского, формирующийся на румынском фронте. Участвовал в походе Яссы—Дон. Занимал должность командира эскадрона конного дивизиона. Осенью 1919 года — командир Таврического конного дивизиона Чеченской конной дивизии. Награжден серебряной медалью за храбрость, орденом Святого Станислава 3-й ст. с мечами и бантом, орденом Святого Станислава 2-й ст. с мечами, орденом Святого Владимира 4-й ст. с мечами и бантом. Эвакуирован из Крыма в ноябре 1920 года в составе Русской армии Врангеля в Галлиполи. Проживал в Румынии. С 1937 года участвовал добровольцем в гражданской войне в Испании на стороне Франко. Служил в терсио Наварра (фронт Бадахос). Дважды легко ранен. Получил звание сержанта. За храбрость был произведен в альферес и награждён за выдающиеся боевые заслуги Военной медалью. Владимир Аврамьевич скончался от рака в Сантандере в 1939 году. Был женат. Жена — историк, пушкиновед Евфросинья Михайловна Двойченко-Маркова (1901-1980), из донских казаков. Ее работы посвящены русским в Америке и связям Пушкина с Бессарабией. Сын — Дмитрий Двойченко-Марков (1921-2005), окончил немецкий лицей в Бухаресте. С 1942 в США. Участник Второй мировой войны в рядах армии США. Служил начальником группы русских переводчиков на аэродроме на Аляске, где происходила передача американских военных самолётов советским лётчикам в рамках программы «ленд-лиз». Гражданин США (1943). Переводчик на Нюрнбергском процессе. В 1946-1953 работал переводчиком и занимался исследованиями для армии США. Окончил Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе со званием бакалавра (1950), магистр при Колумбийском университете (1951). В 1957-1987 преподавал в колледже Монмаут в Вест Лонг Бич (штат Нью-Джерси) русский язык, историю, географию стран Восточной Европы и СССР. Профессор, автор 37 научных статей, опубликованных в США, Германии, Греции, Испании, Румынии, Бельгии, Италии и Австрии. Член РАГ (Русская Академическая Группа) в США.
Другой брат Веры Аврамовны, Петр Аврамович (16.09.1883-25.05.1945) - геолог, гидрогеолог, минералог, инженер-геолог, знаток геологии Крыма, профессор (1922), уроженец Симферополя. После окончания Санктпетербургского горного института (1913) работал инженером-гидрогеологом Таврийского земского управления, был членом Крымского общества естествоиспытателей и любителей природы, Таврийской ученой архивной комиссии. После открытия Таврийского университета (1917) работал в нем преподавателем, заведующим кафедрой геологии и минералогии, принимает активное участие в деятельности Комиссии по изучению производительных сил Крыма, занимаясь минеральными ресурсами. В 1920-х годах был председателем студенческого геологического кружка при пединституте.
В 1930 году Центральный Совет народного хозяйства Крыма командировал Двойченко в Москву, где у него обнаружили онкологическое заболевание. В результате три месяца он провел в Боткинской больнице и перенес три операции. При возвращении в Симферополь ему был выдан больничный лист до 1 апреля 1931 года.
Неделю спустя, 8 апреля, Петр Аврамович был арестован органами ОГПУ. В предъявленном ему обвинении сказано, что «профессор Двойченко Петр Абрамович в достаточной степени изобличается в том, что, относясь враждебно к Советской власти, входил в состав контрреволюционной вредительской организации, и будучи связан с членами контрреволюционных вредительских группировок в разных областях народного хозяйства, он на протяжении ряда лет в своей научной, научно-прикладной и практической деятельности проводил с контрреволюционной целью вредительскую работу, направленную на дезорганизацию народного хозяйства и ослабление мощи Сов. власти».
На пятый день после ареста Петр Аврамович написал показания, более походящие на автобиографию. Считаю, будет интересным привести этот документ за малыми сокращениями. К сожалению, полную редакцию мне найти не удалось.
«Для выяснения своей характеристики как сов. служащего и местного научного работника, посвятившего почти всю свою жизнь делу изучения Крыма, его геологии, полезных ископаемых и водных ресурсов, на благо и пользу местного населения, а со времени Сов. власти в Крыму — на пользу социалистического строительства для утверждения советского строя, — считаю долгом сообщить о себе и о своей работе следующие сведения.
Родился я в трудовой семье в 1883 г. 16 сентября. Отец и мать были оба земскими учителями. Мать моя умерла, когда мне было всего 4 года, а отец перешел на службу в Таврическое губернское земство и прослужил по бухгалтерии и учителем 50 лет. (Тут Петр Аврамович несколько лукавит. Во-первых, его семья не бедствовала. Во-вторых, в 1914 г. Евдокия Ивановна Двойченко была жива-здорова. Хотя, возможно, она приходилась ему мачехой). С шестнадцати лет я начал зарабатывать себе на жизнь самостоятельным трудом — сначала уроками, а затем, в студенческие годы, практикой по своей специальности, которую избрал еще на школьной скамье.
Первые геологические исследования в Крыму выполнял с геологом Фохтом еще до поступления в высшую школу. Всегда отличался трудолюбием, усидчивостью и любовью к науке. В средней школе заведовал метеорологической станцией, физическим кабинетом и небольшой астрономической обсерваторией, которые в значительной мере организовал сам, а также принимал участие в народных чтениях и лекциях по геологии.
Практикантом по своей специальности начал работать с 1903 г. в Крыму на геологических исследованиях трассы Южнобережной железной дороги под руководством инженера и писателя Михайловского-Гарина, оказавшего большое содействие политической работе В.И. Ульянова-Ленина. Работу свою выполнил вполне хорошо, почему и был в следующем 1904 г. приглашен штейгером на железнодорожные изыскания, а также на геологические исследования в районе Аяна. [...] В 1904 г. принимал активное участие в студенческом движении, подписал круговую поруку на забастовку, за что и был изгнан из (Горного.) института на три с половиной года. Воспользовавшись свободным временем, я начал организовывать геологический отдел в местном земском музее и, в частности, обрабатывать материалы по артезианскому бурению в Крыму и вообще в бывшей Таврической губернии. Работу вел безвозмездно.
На нее обратили внимание служащие земства, и на лето 1905 г. мне дали работу практиканта по исследованию артезианских колодцев в Крыму. Первым районом, который я обследовал, был бывший Перекопский уезд, ныне Джанкойский. Материалы этой работы мне удалось напечатать лишь в 1910—1911 гг. в виде «Гидрологического очерка населенных пунктов Перекопского уезда».
С этого времени я сделался постоянным практикантом Таврического земства и в 1907 г., когда меня вновь приняли в институт, я получил земскую стипендию. Это дало мне возможность закончить высшее образование, а затем я поступил гидрогеологом на штатную службу в Таврическую губернскую земскую управу, где организовал гидрологический отдел, и с 1 мая 1913 г. сделался заведующим его.
Во время службы в земстве я постоянно сотрудничал и часто разъезжал по деревням Феодосийского района с родным братом В.И. Ленина — Дмитрием Ильичом Ульяновым, который был санитарным врачом этого уезда и интересовался водоснабжением деревень с санитарной точки зрения. В земстве на должности гидрогеолога я прослужил до полной его ликвидации в конце 1920 г.
В 1918 г. меня пригласил академик Н.И. Андрусов приват-доцентом, а затем доцентом и профессором в бывший Таврический университет, где я заведовал сначала минералогическим, а затем геологическим кабинетом. [...]
Таким образом, революция 1917 г. застала меня на службе в земстве и в университете. Отношение к монархическому строю дореволюционного периода было самым отрицательным, особенно в период Распутина, которым все честные люди возмущались до глубины души.
Торжество свержения монархической власти отпраздновали в Симферополе большими демонстрациями, в которых я принимал участие. Радость и торжество были вполне чистосердечные. Затем наступил период различных временных правительств, по существу, двуличных и не удовлетворявших никого.
В январе 1918 г. разразилась новая пролетарская революция большевиков, волна которой шла из Севастополя. После утверждения Сов. власти в Крыму я тотчас же зачислился в Союз работников просвещения, в котором состою до сих пор. Одновременно я принимал большое участие в работах Ревкома Крыма по линии развития народного хозяйства. [...]
Самый неприятный и бездеятельный период в моей жизни был в эпоху господства белых, когда прекратилась вся деятельность земства, и я находил забвение лишь в научной работе, днем — в своем кабинете, а ночью — на квартире.
За это время я составил два курса — по кристаллографии и минералогии — и подготовил диссертацию на профессора. Выезжать на экскурсии и работы в поле и горы в это время почти нельзя было вследствие действий красных партизан; но все же я руководил разведками на уголь в урочище Камбичь, которые выполнялись красным партизаном и партийным работником Т.Г. Клейманом.
Политика белых и особенно их жестокие расправы с крестьянами вызывали глубокое возмущение. Проезжая ряд деревень, мы однажды узнали, что во всех них белые перепороли всех старост и десятских. Надежды крестьян на землю рухнули. Сплошные кутежи и попойки белых в Симферополе вызывали крайнее возмущение. Всем стало ясно, что такая власть долго не может продержаться, и, действительно, она лопнула под Перекопом. Началось паническое бегство белых из Крыма, но я со своей семьей остался на месте ждать прихода красных, которых мы встречали 20 ноября 1920 г. при вступлении в город.
На другой же день т. Клейман, работавший в тесной связи с Бела Куном, пригласил меня, помимо университета, заведующим геологическим подотделом горного отдела, где я и работал до его расформирования в 1921 г. В этом же году меня пригласил на должность консультанта-гидрогеолога т. Д.И. Ульянов как своего сослуживца. В Центральном управлении курортами Крыма я работал главным образом по горно-санитарной охране курортов и по водоснабжению их. Деятельностью моей вполне были довольны и назначили мне санаторный паек, который позволил перенести голод в Крыму почти безболезненно. [...]
В 1922 г., по представлению проф. В.А. Обручева моей работы в Москве, был утвержден Ученым советом Академии наук профессором геологии, а после отъезда профессора Лучицкого получил кафедру геологии и заведование кабинетом, который начал энергично разворачивать. [...]
Свою научную и общественную работы я развил главным образом во время Сов. власти. Из 40 печатных работ — 33 напечатаны при Сов. власти. Звание доцента и профессора я получил во время Сов. власти. При ней же я создал прекрасную геологическую лабораторию с двумя музеями при ней, на которые затратил много своих денег, заработанных тяжелым трудом. При Сов. власти я составил хорошую библиотеку по своей и смежным специальностям.
Мои исследовательские работы и обширные научные материалы, которых вполне хватит на издание не менее 30—40 печатных работ, собраны и обработаны во время Сов. власти. Материальные условия жизни при Сов. строе у меня были вполне обеспеченные, и я имел возможность сотни и даже тысячи рублей тратить на научные исследования, на геологический кабинет и на свои книги. Таких условий у меня не было при старом режиме, а тем более — при белых и временном правительстве. Отношение ко мне и к моим работам было самое благожелательное и сочувственное со стороны всех. [...]
Политику и платформу Сов. власти я уяснил себе хорошо и всецело принимаю ее, в чем мне помогли продолжительные беседы с Луначарским (на научных съездах), с Семашко (в Центральном управлении курортами Крыма), с Рыковым (на Ай-Петри), с Д.И., с академиком Архангельским и многими другими. [...]
В 1926 году я делал доклад на Всесоюзном съезде геологов, и мой доклад признан одним из лучших. В том же 1926 году я делал доклад на Керченской конференции археологов, а в 1927 году — в Севастополе. 1927 и 28 годы я посвятил, главным образом, изучению землетрясений [...]».
Спустя три месяца после ареста по постановлению от 12 июня 1931 года, за отсутствием «достаточных данных для придания обвиняемого Двойченко П.А. суду» , дело было прекращено, а сам Петр Аврамович оказался на свободе.
В 1934-37 гг. занимал должность декана географического факультета Таврийского университета, но в 1937 году уволен с работы. В дневнике от 26 января 1938 года академик Вернадский писал: «П.А. Двойченко фактически получил волчий билет – не пускают ни в Симферополь, ни в Воронеж в университет за идеи и высказывания, чуждые по идеологии. Главное, что ему инкриминируется: он за разговорами со студентами говорил, что Энгельс все взял из Гегеля и Гегель – более глубокий оригинал его идей». Вернадский высоко ценил Петра Аврамовича как ученого.
В 1939 году П.А. Двойченко восстановили в должности, но отказали в присуждении докторской степени. Во время войны жил в Одессе и после освобождения города от фашистов преподавал в местном университете. В начале декабря 1944 года был арестован, обвинен в "измене Родине", передаче немцам «секретных» сведений о месторождениях нефти в районе Керчи, водных ресурсах Крыма, проекте строительства моста через Керченский пролив, хотя эти материалы были давно опубликованы в открытой печати. Приговорен 13 декабря 1944 Военным трибуналом войск НКВД Крыма по ст.58, п.1а к 10 годам лишения свободы и был отправлен в ИТЛ Сарабуз, ныне ст. Острякино, близ Симферополя. Петр Абрамович, тяжело больной, отказывался от пищи. Умер в лагере 25 мая 1945 года.