11 марта 2009 | ulpressa
Голицинский отшельник.
На карте Барышского района — старом, довоенном еще чертеже всей территории, можно насчитать 110 населенных пунктов. Теперь их на сорок меньше. С лика земного сошли Золино, Октябревка, Рыково, Сыроватинское. Нет и деревень с чисто русскими именами: Аристовки, Владимировки, Воскресенки, Ивановки, Москвичевки… А где поселения с такими красивыми, идущими от сердца прозваниями, как Гремячевка, Кипячий Родник, Талинка, Ясная поляна? Нет и Чистого Поля, где когда-то звучала эстонская речь. Ушли в небытие Новая Вителевка,Леваки,Эстонцы, Старая Вителевка, Выселки Большой Муры…
Восьмой географической точкой будет Голицино. В «Ульяновско-Симбирской энциклопедии» о нем сказано буквально следующее:» Было отделение СПК «Луч».По данным на 1.01.1993 года, население отсутствует». В опубликованном в печати шесть лет назад реестре административно-территориального устройства области Голицино тоже не значится. Однако есть там живая душа.
Ландау, а по — ляховски — ЛандовНазвания большинства теперешних наших сел и деревень имеют фамильную основу. В этих именах — память о первых поселенцах, местных помещиках, представителях старинных дворянских родов, которые в конце 17 — начале 18 веков основали немало поселений в долинах здешних рек и речушек. По берегам Барыша появились имения помещиков Воецких, Куроедовых, Ханенеевых, Дурасовых. Тогда же была заложена Малая Мура, иначе — Голицино.
Славное, далеко не всем доступное место приискали первопоселенцы у речки Мурки. Кругом стоверстые лесные боры, непомятая трава. В лесу птиц, зверья, а в Мурке рыбы-тьма нетронутая. Срубили избы, зажили тихо. Одна за другой оседали рядом новые семьи.
95 лет назад в деревне насчитывалось 69 дворов, 404 жителя. Были земская школа, две помещичьи усадьбы. С М. Шендырев держал паровую и водяную мельницы. М.Я Ландау владел лесопильным заводом. Последний особенно преуспел. Сотни крестьян работали на лесоповале, деловую древесину доставляли за двадцать верст к железной дороге. Сейчас не осталось и следа от тех барских владений. Уцелело лишь несколько вконец одичавших деревьев на бывшей хозяйской земле. «Ландов сад», — говорит об этом пятачке, как и встарь, ляховский народ.
Кстати, после революции родственники лесопромышленника заменили в фамилии две последние буквы: были Ландау — стали Ландовы.
Дорога на войну.Три километра от Ляховки до Голицина. Дорога — все лесом. Помнит она довоенные свадебные поезда из телег и бричек, разнаряженные по-русски, с песнями под гармонь. Этой же дорожкой после долгих колхозных трудов сходились голицинские, ляховские на общий праздник в березовую рощу. Рассказывали друг дружке о своих делах, чествовали передовиков. Рассаживались потом на поляне, расстилали прямо на траве свои домотканые скатерти, выставляли угощения…
И летели к избам, селились в обеих деревнях ласточки. Говорят, птицы приносят счастье и лад. Да ничего подобного — это сами ласточки летели за счастьем к людям!
Всеобщее счастье прервалось летом 1941-го. Этим же путем, с плачем, музыкой и частушками провожали до Ляховки, до сельсовета, голицинских мужиков и парней. Всем миром оплакали Ивана Кирьянова, Николая Петрова. Ждали возвращения без вести пропавших Федора Борисова, Василия Куранова, Михаила Полюхова, Ефима Леонтьева…
Дальнему сроднику Ефима Михаилу Леонтьеву повезло: пройдя две войны, он выжил. Его призвали, когда огненный вал отступил от наших границ и покатил назад, через европейские страны. Позднее попал Михаил на Дальний Восток. Грянула война и там. Была она скоротечной, но Леонтьев не снимал погоны еще долгих шесть лет.
Вздымщик — человек лесной.Вернувшись из страны «поднебесной», фронтовик Леонтьев засел за учебники. Сдал экзамены за седьмой класс, поступил в сельскохозяйственный техникум. Вдруг- резкий поворот в судьбе: из колхозных механиков перешел в добытчики сосновой смолы. Его новое рабочее место — Инзенский химлесхоз, рабочий «цех»-голицинские леса.
Ему доводили сезонные задания в 10-12 тонн. Он собирал живицы вдвое больше. Как это удавалось? Если коротко: берег время, но не жалел ног. С первой зарей выводил со двора велосипед и отправлялся в лес. В его «хозяйстве» было до 5-6 тысяч деревьев, которые возрастом вдвое- втрое старше самого вздымщика. На каждом великане-сделанная его рукой «елочка» надрезов. По центральному желобу светлые сосновые слезы капля за каплей стекали в воронку. Тысячи таких смолоприемников крепил Михаил Васильевич на соснах. 30 лет живичный старатель добывал сырье для самых современных отраслей нашей промышленности.
«Новый путь» завел в тупик.Голицинский колхоз назывался «Новый путь». В первые послевоенные пятилетки жизнь постепенно стала налаживаться. У изб ставили столбы, по которым тянули провода. Вечерами деревенскую улицу, простроченную пунктиром электрических фонарей, оглашали молодые голоса. Было радио. Была в селе начальная школа, в соседней Ляховке -восьмилетка. Потом и ту, и другую закрыли, не стало и клуба. Детей учить было негде, и колхоз начало трясти мелкой дрожью. С тех пор, как селянам выдали паспорта, все самые энергичные стремились покинуть отчий дом. Кто в Ляховку подался, а кто — в поселок Измайлово или в райцентр.
Подсочники зарабатывали прилично — по тысяче рублей и больше выходило в страдную пору. Михаил Васильевич купил два дома в Ляховке — жене и сыну Сергею. Другой сын перебрался в столицу. Дочери квартиру выделили от колхоза. Кто бы тогда, сорок лет назад, мог представить себе такое: уголок земной, где все дышало добром и покоем и где, казалось, жить бы да жить, наслаждаясь мирской благодатью, вдруг станет совершенно безлюдным… В 1980-м в Голицыне проживали десять взрослых мужчин да женщин втрое больше. Сегодня здесь один житель — Михаил Леонтьев.
Современная «робинзонада».Покосившиеся остовы былых построек, заросшие бузиной фундаменты стоявших тут когда-то домов. И среди всей этой заброшенности — одна единственная изба. Огород, а дальше, под горкой, баня, лес. И воздух чистый и чудный. А какая первозданная тишина, должно быть, воцаряется здесь зимней порой, особенно в долгие и темные ночи…
-Сижу на крыльце леонтьевского дома. Михаил Васильевич, коренастый крепыш, показался на тропе. Несмотря на свои 80 лет, ступает легко, походка пружинистая- привык ходить по лесу. По меркам нормального горожанина, привыкшего измерять пространство коммунальными метрами, а землю — сотками, Леонтьев непозволительный богач. Заброшенных огородов тут много — распахивай, не ленись. Заботами лесничего из Измайлово Павла Черняева появилось два пруда с рыбой. Летом ягоды по полянам, осенью- грибы- боровики в сосняках. Снежным утром выйдешь за порог — свежие лосиные следы. Сплошная экзотика и поэзия! Если только надолго здесь не задерживаться, а так, приехал, посмотрел… Иначе проза жизни все впечатления испортит. Побегай-ка до ветру на улицу, когда минус тридцать «в тени». Отправляйся-ка к роднику за водой за полкилометра. Телефона, радио, газа нет.
— А почему керосиновая лампа на столе?- спрашиваю деда Михаила.
— Так ведь сгорел трансформатор. Кто же ради одного человека станет новый устанавливать? Перебирайся-ка, дедок, в Ляховку!
А он не желает.
-Эта земля моих родителей, деда с бабкой. Я здесь — человек вольный. Слышал, ляховские меня «анархистом», «партизаном» да еще «махновцем» прозывают. Ну и что? Тут- тишина. Спокойное общение с природой. И на душе праздник. Н-е-е-т! Без этих мест я уже не могу. Привык…
Бюджет деда — лесовика состоит из пенсии. Главный же жизненный источник — опять природа и труд. Выращивает овощи на огороде, сушит грибы, варит из ягод варенье. На велосипеде отправляется в Ляховку: и родных проведает, провианта сразу на неделю закупит. Зимой — сложнее. Никто дорогу не чистит. Приходится пробираться сугробами до ляховских изб, занесенных снегами.
Начнем с первого кирпича.Уезжая,я оглянулся несколько раз на дом голицинского пустынника, на низкую баньку и ветхий хлевец,пока они не скрылись за деревьями. И все думал об этом странном человеке, добровольно обрекшем себя на одиночество, на затворническую жизнь в этакой глуши.
Жителям мегаполисов трудно представить, насколько пустынно ныне наше государство. Крестьянская жизнь, питавшая испокон веков Русь, концентрируется, по сути, в сельских райцентрах да крупных поселках. Безработица там и даже ближних земель не хватает, особенно для выпаса скота. Но стоит отойти километров пять-десять, и начинается настоящая пустыня: с деревьями, птицами, волками и зайцами, но без людей. Голицино — не единственная в своем роде деревушка, превратившаяся в хутор.
Надо начинать строить российское село как экономическую отрасль современной цивилизованной страны практически с нуля, с первого кирпичика. Тогда, быть может, вернется жизнь и в Орлово, и в Воскресенку, и в Голицино тоже.
Евгений ШУРМЕЛЕВ, Барышский район
https://ulpressa.ru/2009/03/11/article76486/ 