воспоминания

Преподавателями в Перевозской средней школе были: директор – Усков, по математике Жемчугова, немецкому языку Пушина Надежда Константиновна, и другие Сизов, Малькова, Поплавский.
В Каменке в неполной средней школе иностранного языка не было по причине отсутствия учителей. Когда перешел в Перевозскую школу, в 8й класс, учительница немецкого меня отпускала с ее уроков домой и я до 10 класса не изучал немецкий язык. А когда одумался, что без иностранного языка в институт не поступишь, начал в ускоренном темпе кое–что изучать. Учительница, Пушкова Н.К., - немного помогала изучать азы и на выпускном экзамене поставили мне посредственную отметку.

Очень хотелось иметь велосипед, я даже пытался сделать деревянный. Из орешника сделал ободки и стал искать дерево на спицы, а у нас мазанки были глинобитные, такие в которых летом не жили, а спали. Всякое барахло лежало не в доме, а там, сундуки стояли, летом кровать и полки были с лишней посудой. А в глиняных стенах были забиты палки, красивые ровные, дай думаю я их использую для постройки велосипеда, заменив на другие. Выдернул я палку, а с полок посуда грохнулась и побилась. Как от матери скроешь, посуда разбилась не вся, но много. Мать пришла, видит посуда разбитая и кот там лазает белый. Она решила, что это кот напроказничал и за меня ему досталось. Но велосипед я так и не сделал. Из инструмента у меня в распоряжении был топор, пила, напильник и долото, а с таким набором инструмента велосипеда не сделаешь. Потом, через какое-то время, велосипед старенький купили и я на велосипеде начал ездить. Велосипед я оставлял дома, а приезжая, оставлял на квартире. Как-то раз был хороший день и я поехал, вдруг, дождь как ливанул, дорога раскисла. Глина на велосипедные колеса наматывается. Не только ехать, тащить его сложно, он юзом идет, колеса уже не крутятся. Измотался до такой степени, что не доходя Павловки под мостик вынужден был его спрятать, и на другой день за ним пришлось идти. Думал стащат Велосипед, но, слава Богу, он оказался на месте.
18 июня 1940 года я окончил Перевозскую среднюю школу. Летом, после окончания средней школы немного работал в колхозе. Однажды в бывшем барском саду деревни Каменка произошло непредвиденное событие. Я познакомился и проводил время с девушкой Еркиной Валентиной, с которой ранее дружил Кузьмин Василий – он был старше меня на два года, служил уже на флоте и приехал на побывку в деревню, к родным.
Выпил он изрядно со своими друзьями, кортик себе повесил пофорсить и пришел в бывший барский сад, хороший, культурный парк с дорожками, где вечерами по аллеям гуляла молодежь. Я его не видел. Ко мне подошли две бывшие замужем женщины и стали меня упрекать, что я не принимаю никаких мер к Кузьмину Василию, который принуждает Валентину, мою девушку, идти с ним. Она, видимо, с ним не пошла, и он решил, что в этом виноват я. Тихо подошел сзади ко мне, разорвал мою единственную праздничную рубашку от ворота и до самых брюк. А я драться не умел и не любил. Уходил от драк все время. Обернулся я, смотрю, он стоит, ниже меня ростом, с бритой головой, в тельняшке, с кортиком на поясе. А я уже здоровый, среднюю школу закончил, схватил его за грудь приподнял и бросил на дерево. После этого я сразу пошел домой, при выходе из парка на встречу мне шел мой двоюродный брат Дмитрий и собутыльник Кузьмина - Гусев Николай. Они спросили, что случилось со мной? Я ответил, что пьяный Кузьмин Василий мне порвал рубашку. Тогда они нашли его и немного избили, мундштуком поцарапав бритую голову. Рано утром ко мне стучится милиционер, составляет акт о мелком хулиганстве, нанесении побоев Кузьмину. Я его ни разу кулаком не ударил и у меня было свидетелей человек пять, что я его не трогал, а толкнул только.
Кузьмин и его сестра, которая была в парке, вызвали милиционера, уговорили двух подруг сестры и несовершеннолетнего мальчика дать ложные показания. Мальчишке он купил портфель, подкупили милиционера и составили протокол на двоих: меня и моего товарища - Новикова Дмитрия, которого в парке не было в этот вечер. На основании слов этих троих свидетелей - сфабриковали со следователем уголовное дело на нас двоих, а наших свидетелей, человек 5, не приняли во внимание - проигнорировали. Виноват, раз есть медицинское свидетельствование (на его голове медсестра зафиксировала царапину). Мы тогда были наивными и не знали, как делалась эта кухня. В это время вышел указ президиума верховного совета СССР за мелкое хулиганство и воровство судили от 6 месяцев до 3х лет заключения. Потом нам принесли повестку в суд и повестку из военкомата в армию. Повестка в суд была на 10 дней раньше и нас с Дмитрием Новиковым осудили по году заключения. С того времени у меня сложилось недоверие к этим следственным органам. Суд был в Перевозе, где была школа, которую я окончил. Стыдобища, нервная система напряжена и организм настолько в состоянии стресса, что когда судили, я, наверное, выпил около литра водки, а опьянения совсем не чувствовал. Посадили в тюрьму в г.Арзамас в камеру 30кв.метров с парашей (бочкой с крышкой для естественных нужд). Лежали на полу в своей одежде, впритирку, в духоте с тяжелым воздухом. Потом, когда начали разбираться, Дмитрия освободили еще в Арзамасе, т.к. его не было в парке, а я остался, как основной виновник.
Согласно указа президиума верховного совета, в тюрьму сажали по статьям за мелкое хулиганство и мелкое воровство огромное количество народа. А мелким воровством считалось, если зерно карманами украли и давали от года трех. И тюрьмы забили такими людьми. Камера около двадцати квадратных метров забита была полностью. За тюремным окошком уже осень стояла, холодно, была открыта форточка и пар от туда как дым выходил. Я попал в угол. Меня посадили, а лежали боком. На полу лежали. Жара, на форточках решетки и пар шел, как из бани. В туалет не выводили, в камерах стояли параши и в эту бочку оправлялись.
Я попал в угол, где сидели 2 студента и бывший военный из Арзамаса: Гусев Борис – студент Ленинградской Лесотехнической Академии, Курганов Игорь – студент Арзамасского пединститута и бывший военный, крепкий командир второго ранга, из Владивостока. Смотрю, люди солидные. Они меня сразу пригласили : иди ложись сюда. Я подошел, рассказал, кто я, потом они рассказали кто они. Что один к другому приехал в Арзамас в отпуск, они выпили вместе, шли по улице, матерились, с кем-то поссорились. Мимо проходил прокурор, который зафиксировал это дело, их цапнул, и им по году вмазали за то, что ругались в общественном месте. За мат тогда сажали - приписывали как хулиганство. В те времена тем, кто попал по статье мелкое хулиганство, не кассировали, т.е. жалобы не принимали. Они подали на пересудок, а по рассмотрении дела им еще влепили до трех лет. Они были хорошими спортсменами, занимались боксом. Разговорились. Они говорят, оставайся вот здесь, мы сидим не первый день, а ты первый. Обрати внимание : в другом свободном углу сидят бандой человек пять авторитетных бандитов и они отбирают, передачи, посылки, которые попадают в эту камеру, жрут и никому ни чего не дают. По указу Верховного совета СССР бывших рецидивистов стали сажать в камеры вместе с осужденными с небольшим сроком. Ты не вмешивайся никуда, ты молокосос еще. Если кому приносят передачку, они сразу идут к двери, охрана передает ему, а как только зарывали дверь, бандиты сразу у него забирают эту передачку, сидят и жрут. Когда мне принесли передачу, рецидивисты подошли ко мне и стали забирать посылку, тогда ребята, с которыми я сидел в углу, боксерскими приемами избили рецидивистов, врезали одному, второму, третьему. Те убежали и кричат : теперь вам покоя не будет, горло перережем. Каким-то образом они проносили с собой лезвия опасных бритв. Мы установили дежурство и по очереди не спали. Однажды ночью, во время дежурства, смотрю, пробираются они, крадутся сразу человек пять. Я сразу ребят растолкал, они соскочили. Бандиты с обнаженными лезвиями подошли и нацелились, а Борис из Лесотехнической академии вырубил одного. Камера сразу поднялась на ноги, уголовникам надавали и потом их охрана из камеры убрала.
Я просидел еще около месяца и меня с группой заключенных отправили этапом на лесоповал в Тоншаевский район Кировской области, в болотные, топкие места. Туда наземным транспортом нельзя было ездить, лежневки т.н. были, сваи забивались, укладывались лежневки , отбойники, колеса чтобы не свалились у машин, машин тогда несколько было на лесоповале, газики ходили, а в основном все телеги были. Проживали в холодных двухъярусных бараках на нарах, со скудной пищей. Нары деревянные, на них подушки набитые соломой. Кормили 2 раза в день. Давали жидкую баланду с перловкой (1е блюдо), овощную муть, картошку с чем то, кашу и 350г.хлеба в сутки.

В лагере заключенных было много. Кроме центрального участка несколько участков мелких, разбросанных на каком-то расстоянии от центрального. Авторитеты в тюрьме были, на лесоповале я не видел. В лагере я был зимой на 1941год около 3-4 месяцев ходил на лесоповал за 2 километра. Утром ели и часов с семи, выгоняли, а идти нужно было километра два, вечером приходили. Пилили вручную. Потом появились одна или две бензопилы, но в основном пилили вдвоем ручными пилами. С одной стороны пилишь, куда валить дерево, а потом с другой стороны второй надпил, на другой высоте. Надпилы до середины ствола, получается ступень и между этими надпилами остается сантиметровая стеночка и дерево стоит. Вилки были деревянные с металлическими рогами ими вдвоем упирались и после команды - пилы убрать, когда надо было валить, этими рогульками нажимаешь, дерево не выдерживает и свободно падает в сторону где ниже надпил. А потом очищают сучья. Вытаскивали лошадьми, возили на железную дорогу, когда машины появились, Газики их тоже вручную грузили, т.к. не было погрузочных машин, все делали вручную.
Лесоповал – это тяжелая работа, навкалываешся, еле ноги притаскиваешь. А утром только подъем – вставай на перекличку и на работу. Отношение к тем кто работал было сносное, а кто не работал, тех в карцер сажали, комнату без окон и жрать не давали, только паек один раз на сутки, а выводили только в туалет.
На заключенных по указу нельзя было подавать кассацию (жалобу), но как-то раз, мой младший брат Виктор во время прогулки услышал разговор двух бывших свидетелей Кузьмина Василия, что они от Кузьмина получили подарки – были подкуплены и давали ложные показания, следователь, как потом выяснилось, тоже был подкуплен. Несовершеннолетнего свидетеля, которому потерпевший купил портфель для школы, нельзя было брать во внимание. Он рассказал о услышанном Шиганову Александру Ивановичу (мужу моей тети) и тот организовал допрос в конторе колхоза этих свидетелей и зафиксировали все официально заверив печатями. Подали жалобу, которую рассмотрели в суде и удовлетворили.
Ранней весной 1941 г. меня ночью в 24часа вызвали в контору лагеря и сказали, что я освобожден и должен покинуть участок - идти пешком на центральный участок немедленно, как раньше срока освобожденный. Дорога была по болотистой местности, так называемая Лежневка (забиты сваи и на них доски с отбойными брусьями по бокам для колес) километра, наверное, четыре шагал ночью.
Когда в лагере я пришел на центральный участок, мне выдали билет на железную дорогу до Горького, справку о досрочном освобождении и отправили на склад за продуктами на дорогу. Там отрезали кусочек хлеба и из ржавой бочки положили на газету две горсти протухшей, покрытой сверху ржавчиной кильки. Вот твой паек, ешь. Я ее взял да и выбросил, ну что она какая-то ржавая селедка. В поезде было плацкартное место на верхней полке. Нижние полки занимала семья офицера, с одной шпалой вместо погон, ехавшие в отпуск: муж, жена и ребенок лет шести. Офицеры в почете были, а я в старенькой грязной фуфаечке. За все время проведенное в лагере ни разу не купались и завелись вши. Стесняясь и боясь наградить вшами попутчиков, я вышел в тамбур и там сидел. Когда офицер вышел курить и увидел меня сидящего там, то спросил о причине. Я ответил, что мне неудобно и рассказал всю историю, как я сюда попал. Выслушав, он приказал немедленно идти на свое место, а жену попросил накормить меня хорошей пищей. Первый раз за долгое время я увидел колбасу, конфеты и хлеб. Кушать много сразу было нельзя и меня сморила усталость.
Приехал в Горький поздно вечером, остановиться было негде, кроме вокзала до утра. В 24 часа ночи для уборки зала стали выгонять на улицу всех пассажиров. Ко мне подошел служащий вокзала (наверное швейцар) и спросил почему я не выхожу.
Я ему объяснил откуда я еду, что плохо одет, да и холодно уже. На вопрос, откуда я и чей ответил, что я из Каменки и мой отец Кузнецов Василий Иванович. Оказалось он жил в Каменке и хорошо знает моего отца и дедушек. Попросил меня подождать до конца смены и мы поехали к нему на квартиру. У него одна жена была дома в двухкомнатной квартире. Она была против, чтобы я ночевал у них до утра, сказала: от куда ты привел этого грязного бродягу.
Я попытался уйти, но хозяин настоял, чтобы остался, ведь на вокзал не пустят сейчас, а идти больше некуда, а жену он попросил, чтобы принесла мне его рубашку и подштанники.
Залезай, говорит, в ванную, помойся, и одень чистое. Искупался я в ванной, дали мне чистое нижнее белье и уложили спать в чулане за маленькой перегородкой. Я их отблагодарил и утром с вокзала доехал до Дальне Константиново, добрался попутным транспортом до села Помра и от туда пешком 6км. до Каменки.
За период нахождения дома в Каменке - немного работал в колхозе на различных работах : пахал землю для посева, помогал в уборке урожая и косил сено со взрослыми мужиками. Но опыта и сноровки в косьбе травы не было и я уставал до предела, так что потом не мог сесть на телегу при отъезде домой после работы.
Началась отечественная война 22 июня 1941года и меня, как бывшего заключенного, в армию не брали до начала 1942года, видимо как не надежного гражданина. В январе 1942г. привезли повестку с направлением в ВВО, военное ветеринарное училище. Меня взяли в армию. И группу из нескольких человек из Арзамаса поездом отправили в Ленинградское военно-ветеринарное училище, а Ленинград почти окружали уже. В Ленинград нас везли эшелоном. Во время стоянки на одной из станций в Ивановской области подошел поезд, а на подножках люди мерзли, открывают люки и от туда носилками санитары вытаскивают и вытаскивают покойников. Некоторые были невоздержанные, голодные. Хватали, крупу и ели, а пшено когда запиваешь, разбухает и погибали люди от заворота кишок.
На другой остановке стоял эшелон с моряками, которых отправляли на фронт. Они разнюхали, что на станции стоят цистерны со спиртом и моряки решили покутить - стрельнули, пробили цистерну, котелки налили и деревянной пробкой заткнули, а один умудрился через горловину залезть и там утонул.
В это время Ленинград был уже в блокаде. В один из прорывов блокады (около Шлиссельбурга) мы попали в Ленинград в училище, которое готовилось уже к эвакуации в Архангельскую область в г. Вельск. По дороге в Ленинград на встречных поездах, которые двигались в тыловые районы медленно на пару, часть на дровах (на лесных заготовках ранее брали) наблюдали часто в товарно-грузовых вагонах на остановках выносили много трупов ленинградцев, умерших в дороге от голода и холода. Зимой морозы достигли в центральных районах СССР до 42 градусов Цельсия. В Ленинграде на Мойке, мы были недолго – было все подготовлено для эвакуации ценного оборудования : инструментов, микроскопов, ветеринарного оборудования, приборов, литературы, и ценных принадлежностей. Нас, группу вновь прибывших, где то один взвод, как совсем не подготовленных, назначили сопровождать оборудование. Загрузили лошадей, сани запряженные лошадьми, ко что на себя и через Ладожское озеро, т.к. кольцо на суше замкнулось вокруг Ленинграда в районе Шлиссельбурга. Курсантов старших курсов оставили на защиту Ленинграда. Тогда в южной части Ладожского озера была организована по льду «дорога жизни» от населенного пункта (мыса) Осиновец до противоположного берега к полуострову (мысу) около населенного пункта Кобона. Расстояние примерно 20км. Далее дорога шла по побережью Ладожского озера – не занятому немцами. По этой дороге по льду Ладожского озера поступало продовольствие и оружие, боеприпасы в Ленинград. Двигались в основном ночью, на машинах и бричках, т.к. днем немцы беспощадно бомбили с самолетов и много груза погибало, тонуло в озере, уходили под лед машины с грузом и людьми или валялось изуродованным после бомбежек. Нам в дорогу дали минимум паек и жмых (корм для лошадей), отходы от переработки семян подсолнечника. Бомбили без конца. В меня не попало, но пробитый лед и уходящие под лед машины видел. На какой-то станции погрузили в товарные (грузовые ) вагоны повезли до Вологды далее до станции Коноши. На станции Коноша была пересадка на г.Вельск, Архангельской обл. по дороге на г.Котлас.

По прибытии в г.Вельск нас разместили временно в здании школы. Месяца 2 не занимались -вытаскивали из реки Вель впадающей в реку Вычегду сплавной строевой лес, застрявший у берегов во льду. Кругом лес, недалеко были Сев. Двинлагеря заключенных и лес сплавляли в огромных количествах реками и на берегах его были кучи.
Из этого леса строили здание для училища. Занятия начались весной с 11 мая 1942 года. Начальник училища был генерал –майор ветслужбы Байтин, командир роты ст.лейтинант Саньков, командир взвода мл. лейтенант Кобец. Преподавателей по ветеринарии не помню – были пожилые подполковники. По строевой части в училище был пожилой полковник Кох, а комиссаром подполковник Кузнецов. Город Вельск - небольшой провинциальный городок на берегу реки Вель.
Улицы были на зыбком грунте и вдоль домов на некоторых низких улицах для прохода людей сделаны мостки из щитов досок. Как-то я попал в команду из восьми человек ехать в Архангельск за продуктами. На станции увидели цистерну со спиртом и трое наших ребят решили выпить, им сразу плохо, и их забрали в госпиталь в училище они не вернулись. Ослепли или умерли. Спирт оказался древесный, а от древесного спирта человек слепнет, если живым остается.
По прибытии в г.Вельск уже туда приехало пополнение будущих курсантов. В тяжелые времена обстановки на фронтах В.О.В. стоял вопрос отзыва части курсантов в действующую армию, но к счастью не отозвали, т.к. наступление немцев было в основном остановлено и на севере и под Москвой. Курсанты разделялись на роты, потом взводы и отделения, а обучение происходило в классных отделениях. Зимой с 1943 года на 1944г . наше классное отделение было отправлено на практику на Волховский фронт в районе г. Новгорода на 20 дней. Немцев в это время оттеснили на запад от Новгорода. В Новгородском Кремле немцы обезобразили церкви. В храмах сделали конюшни для лошадей, а бронзовый памятник 1000летия России разобрали на части, но не успели увезти. Ветеринарный пункт был организован в большой палатке для раненых лошадей, а лошадей с серьезными ранениями убивали на мясо (конина) и некоторых бросали. Учились в училище до 30 апреля 1944года. По окончании кого отправили на фронт, а кого в резерв, в Москву. До начала июня 1944года я находился в Москве в распоряжении главного штаба Красной Армии, а потом нас троих младших Лейтенантов в/сл.(Полуденный и Макаров) направили в г.Пятигорск в 29й кавалерийский полк внутренних войск НКВД (МВД), который прибыл в Пятигорск после боевых действий в Калмыкии с Калмыцкой кавалерийской дивизией для пополнения после потерь.

Прибыли в Туркмению, в Ашхабадский военный округ, на заставу Кильти–Чинар, около курорта Фирюза на границе с Ираном – место было хорошее. Ночью спишь, и слышно как овцы блеют, коровы мычат. Было очень жарко, особенно в Ашхабаде, жарища была за +40. Когда ехали с гор обратили внимание, что все листья осыпались. Ночью намочишь простыню, накроешься мокрой и засыпаешь. Как только высохла простынь, просыпаешься мокрый весь уже от пота. Люди ложились спать опустив ноги в арыки, маленькие каналы с водой. Надя была беременной - ей было очень тяжело переносить жару. Там побыли около месяца, а после полк разослали по округам, по всей средней Азии. Нам направление дали в шестьдесят восьмой погранотряд на первую комендатуру в г.Тахтабазар на реке Мургаб.
Ехали 353 км поездом Ашхабад-Мары до г. Мары, с пересадкой на поезд Мары–Кушка (нижняя точка СССР) 330км. Мы вышли не доезжая Кушки на ст. Ташки, чтоб попасть в штаб 68-го погранотряда в ТахтаБазаре. В Тахтабазаре мы были несколько дней – было жарко. В каждом отряде по несколько комендатур. Меня направили в 1-ю погран комендатуру в 70км от города Кушка, на стыке границ Афганистана и Ирана по соседству с 45 Серахским погранотрядом (15 застава). Начальником 68 погранотряда был Охрименко. Растительности паршивая, не было ее совсем - полупустыня.
Город Кушка небольшой провинциальный город, в котором стоял военный гарнизон. В основном, это был военный городок, где стояли бронетанковые, пехотные, конная, стрелковая и другие не полные дивизии разных родов войск. Всего около десяти резервных дивизий всех родов войск понемногу. В случае боестолкновений при нарушении границы сразу выдвигаются части в помощь тем тридцати пограничникам, что на заставе, чтобы не запрашивать их откуда-то из центра.
Население составляли военные пограничники и резервные части различных родов войск - от пехоты до бронетанковых частей. Гражданского населения было меньше чем военных. От Афганистана к г.Кушка расположился населенный пункт Полтавка, а с другой стороны Николаевка. В старые времена это были выселенцы из Украины и России. Город Кушка был оазисом – речка Кушка текущая из Афганистана, растительность и деревья. Там были магазины – военторги и таможня, через которую шла торговля с Афганистаном. В городе Кушка была перевалочная база 1-й погран. комендатуры, куда мы и прибыли. В погран. комендатуре было 5 застав которые я обслуживал.:
1я застава – Зульфагар (на стыке двух государств Ирана и Афганистана );
2я застава – Чакмаклы–Чанга, это уже более предгорье;
3я застава – Двадцать шесть колодцев;
4я застава – комендатура АкРабат;
и 5я застава – Каша-Ченга, на границе с Ираном, в горной местности.
В комендатуру приехали, а там мест не было, солдаты и офицеры на АкРабате жили в полуземлянках и был небольшой деревянный домик самой комендатуры. Хочешь жить - рой землянку, а хочешь на заставе жить - живи на заставе, тебе все равно бродить по заставам. Конечно, мы поехали на заставу.
Третья застава хорошая была. Ближе к комендатуре. Там, в одном километре от границы, не огороженный ничем, стоял хороший, капитальный, с толстыми стенами каменный дом в виде буквы Г. В этом одноэтажном доме располагались солдаты, офицеры и столовая. Рядом была хорошая конюшня для лошадей, склад снаряжения и продуктов. Называлась застава «Двадцать шесть колодцев». Колодцев действительно было именно двадцать шесть, вот только воды в них была горько-соленая, для употребления в пищу и мытья совершенно не пригодная - в ней много разных солей (особенно марганца). Шла она на водопой животным с трудом к ней приученным.
Лошадей приучили к местной воде, только когда прислали трофейных венгерских, их, наверное, штук пяток подохло.
Той водой даже мыться было нельзя, как помоешь голову, так волосы торчат в разные стороны, полы ей вымоешь - доска черная становится, вот такая вода была, а у нас пеленки были.
Колодцы были глубиной от 50 до 80 метров без крепления, в твердых глино-песчаниках. В стенках колодцев, в норах, жило много полудомашних голубей бывших когда-то почтовыми. Из этих голубей, бывало, варили супы. Стирку белья возили верхом на вторую заставу, там брали воду из родников в предгорьях Копетдага.
Застава как и все располагалась в полупустынной безводной местности в предгорье Копетдага, а в тыл километров полсотни – сто уже пустыня Каракум, а там: ветер подует, пылища, песок летит, едешь на лошади, а она идти не может глаза и уши, все забивается песком. Как –то весной мы взяли отпуск, приезжаем, смотрим на постель, а там толстенный слой пыли лежит.
Воду для питья привозили водовозками из р. Кушка, за сто километров на 3ю, 4ю и 5ю заставы. Вода шла с гор, с Афганистана, ее привозил водовоз, машин тогда не было. В водовозке привозили и бензин и керосин, а потом несколько раз прополоскав туда же наливали воду. На заставе были бетонные, закрытые сверху, расположенные в земле емкости, куда водовозка сливала воду, которой все и пользовались. И запашок нефтепродуктов там был, но ничего не сделаешь, это лучше, чем вода горько-соленая.
Около границы, в предгорьях Копетдага, недалеко от второй заставы было 2 родника, из которых брали воду для 1-й и 2-й застав бочкой - был специальный солдат водовоз, который, привозил эту воду, бывшую гораздо вкуснее чем та, что из речки. За водой ездили ночью. Привозная вода была нормирована - на человека 1 ведро в сутки, для питья и готовки, горько-соленой водой мыли посуду и полы, а готовить на ней было нельзя.
Зимой в прохладную погоду ездили в тыловые районы заготавливать дрова-саксаул. В тылу 2й заставы километрах в пяти росла фисташковая роща и мы с Надей и солдатами заготавливали много орехов фисташек. Надя ездила с солдатами за фисташками верхом на лошади. Она на заставе пользовалась авторитетом. Ей даже новобранцы отдавали честь под козырек и все очень хорошо относились. С наряда идут солдаты с Афганской границы, мокрые, все в соли, подойдут к окошку, попросят: Надежда Львовна водички дадите? Она им наливала, когда водички, а когда и чайку. А когда форму ввели с карманами, помогала пришить им карманы, отрезав внизу гимнастерки кусочек ткани. Ночью, когда приезжала водовозка, в окошко постучат, и подают брезентовое ведро, которым наполнялись два стеклянных двадцатилитровых баллона, и у нас образовывался небольшой излишек воды.
Через какое-то время мы повздорили с начальником заставы Кобуховым, который просился Надежде Львовне в мое отсутствие ночью в гости придти, а она его не пустила. Тогда он запретил со склада выдавать хорошие продукты. Я приезжаю и спрашиваю, что это ты перловку только готовишь, а она в ответ: не дают, нет, говорят, ничего на складе, а я знаю, что на складах есть. Прихожу к нему в небольшую конторку и спрашиваю: что это за продукты такие нам выдают? А в ответ слышу, что нет у него на складе ничего другого. Я возражаю: как же нет, я по всем заставах езжу, знаю какие там продукты, везде всем одинаково дают, а он нет и все. Я разругался, выхватил пистолет и говорю: щас я тебя сволочь застрелю, убью, к чертовой матери, пусть сяду, но убью. Он испугался, пошел на попятную: не надо, не надо, ты что шутишь и приказал старшине выдавать продукты как положено, но вскоре доложил о произошедшем в комендатуру. Меня вызвали в комендатуру, я рассказал все как было. Мне поверили и сказали: если хочешь, то езжай на другую заставу.
Тогда договорившись с Петром Ивановичем Щербиной, мы перебрались на вторую заставу. В 30-е годы в ночное время личный состав этой заставы почти полностью убили басмачи, следы пуль остались до последнего времени на печке (голландке) обшитой железом. Застава огорожена высоким каменным трехметровым забором. Внутри находилась конюшня, склад, подвал для хранения овощей (землянка) и здание в виде буквы Г, где жили в малом крыле офицеры с семьями и прачка (3квартиры : начальник заставы Щербинин Петр Иванович с женой Александрой Николаевной, его помощник мл. лейтенант Вешняков с женой Ириной, я с Надеждой Львовной и прачка с дочкой). В другом крыле была казарма для солдат, канцелярия начальника заставы и кухня. У нашей комнаты, площадью около 15кв.м, окна выходили во двор, а у них на другую сторону, к горе. Не далеко от заставы, под горою был колодец. От города Кушка застава была километрах в двадцати.

Весной в апреле – мае степь покрывается зеленью (травой) и много участков, где цветут дикие тюльпаны в большом количестве, напоминающие желтые или красные полотна, колеблющиеся на ветру. Потом, в июне, все это засыхает - напоминает бурый слой растительности и начинаются иногда сильные ветра, несущие массу песка, напоминая песчаный дождь, который парализует иногда телефонную связь на столбах. В телефонном аппарате слышен сплошной треск. Поэтому около аппарата ставили так называемые разрядники, напоминающие искровое сверкание. В этой безводной полупустыне живет много змей, фаланги, скорпионы и даже небольшие сухопутные черепахи, которые откладывают яйца в песок, многие в идущую вдоль границы контрольно-следовую полосу, которая, где позволяет местность, мелко-мелко вспахивается и боронится шириной 10 метров. Её нет только в горах. И если нарушитель пересекает границу, то остаются следы, а наряды проверяют, если следы есть, значит, было нарушение границы. Много живет джейранов (тип антилоп), особенно, когда в Афганистане кончаются пастбища - их стадами овец вытесняют на нашу территорию, тогда мясное довольство пополняется за счет этих джейранов. Тысячи табунов ходило просто лавинами и убить можно было с закрытыми глазами. В гористой местности на 1-й заставе живут архары (дикие бараны с большими кручеными рогами). Мясо на довольствие ввиду жаркой погоды в убойном виде не поступает, потому что пропадало, привозят живых овец и рогатый скот, который какое-то время пасется вокруг застав. Также овощи поступают только в сухом и квашеном виде (картофель, капуста, морковь, свекла и прочее).

Зимой, в январе, были холода, а в феврале месяце уже тюльпаны цвели. В округе были совхозы каракулеводческие с породистыми овцами, по двадцать, тридцать тысяч голов. У баранов сзади висят курдюки, да такие огромные, что у некоторых не выдерживали задние ноги, они садились на зад и ползали. Курдючный жир очень мягкий, как сало. Таким, слишком тяжелым баранам, делали колясочки, привязывая их сзади через спину и они ходили на передних ногах. В сорок седьмой, сорок восьмой год ударил мороз градусов пятнадцать, первый раз выпал снег по колено и держался две недели. Овцы его копали, копали, ложились и замерзали.

В августе, 21 августа 1946 года в военном госпитале города Кушка родился сын Лев.
Схватки начались на заставе, а машин нет, пришлось связаться с геологами, у которых был джип. Начальнк разведпартии говорит, давай в Кушку, от нас это самый ближний населенный пункт километрах в семидесяти пяти. Мы ехали туда четыре часа в машине по ухабам и бездорожью. Воды отошли в дороге, но успели доехать до Кушки. Ночью, под утро, привезли еле живую в военный госпиталь. Роды принимал хирург, а я подождал немножко и мне сообщают у окна, что родился сын. Кушка самая южная точка Советского Союза, зарегистрировать рождение ребенка там не удалось, потому что мы относились к погранвойскам, а в Кушке, регистрируют только из воинских частей, находящихся там. Пришлось ехать регистрировать в отряд. Штаб отряда был в Тахтабазаре, городе расположенном на Афганской границе у реки с богатой растительностью. Когда Надежду Львовну из госпиталя привезли, выглядывает она в окошко, смотрит и видит, что заходят в заставу человек десять туркменов, а сама думает, батюшки, что это их столько много идет и главное зашли в единственный дом в наш подъезд. Прошли именно к нам. Не понятно откуда они узнали, но, говорят, у Вас сын родился и принесли метров двадцать материала в подарок. У них кошма была как ковер. Расстилаем эту кошму, выкладываем что-то печеное, они на кошму садятся, ноги калачиком и вот это у них удовольствие –чай попить. Лева стал подрастать, солдаты его очень любили. На улице была большая бетонная ограда, поэтому его выпускали гулять на улицу одного. Когда ему было годика три он вдруг пропал, Надежда Львовна бегает, ищет, даже на конюшню заглянула - нет Левика нигде. Вдруг, слышит на кухне смех, хохот, заглядывает, а он, на середине стола посаженный, сидит вместе с солдатами и за обе щеки кашу уминает. Тарелка перед ним стоит, тогда, после войны, глиняные тарелки были и чашки, и ложка деревянная. Следующий раз его обнаружили спящим с солдатом на кровати.
В 1946-47 годах у нас на заставе жила сестра Лидия, в ту пору в деревне было тяжело с питанием, поэтому гостила у нас.

С Петром Ивановичем Щербиной мы были земляками и однополчанами. У нас ним произошло несколько забавных случаев. Он был начальником заставы, а одно время начальником перевалочной базы в Кушке. Когда мы приезжали, всегда ехали в отряд через Кушку и, как правило, приезд отмечали. На самой границе не разрешалось выпивать, за это строго наказывали. А в городе можно было себе позволить немножко расслабиться. Однажды, в Кушке отмечали встречу где-то часов около двенадцати ночи. У нас закончились горячительные напитки, а начальник особого отдела говорит: я знаю, где в одном месте, торгуют ночью, пойдем. Мы с ним пошли по адресу, а там говорят: простите, у нас нет, осталось только вино. Но вино старинное. Как спрашиваем старинное? Да вот с Екатериновских времен. Недавно случайно вскрыли погреба и нашли там залежи вина в бочонках, его разлили, а оно уже и не вино, а как сироп густое стало. Насколько это правда я не знаю, но мы на язык попробовали, а оно какое-то не такое. А нам говорят: нет-нет, вы попробуйте его. Попробуйте, ведь такая выдержка. Деньги мы заплатили, принесли и выпили бутылку на троих. Смотрю, а Петр Иванович и второй тоже встать хотят, а не могут. С трудом поднимаются, а идти не могут и падают. Разум есть, голова работает, а ноги не ходят. Я попробовал - тоже самое. Оказалось, вино старое на мозжечок действует, а пьется оно как сироп. Вот так мы попробовали столетнее вино.
Другой раз, вопреки запретам, предложил Петр Иванович устроить сабантуй прямо на заставе. Давай, говорит, Николай, устроим на октябрьские праздники брагу. Брагу, конечно хорошо, но сахар где взять? Ничего, говорит, свой возьмем, и с солдатами я поговорю, чтобы часть сахара дали. Достали дрожжей и заквасили бочку, там все бродит, бурлит. Потом это бурление к октябрьским праздникам закончилось, слили немножко, а гущу всю оставили. Зачерпнул Петр Иванович, попробовал немножко и говорит: хорошая брага, на мозги действует. А кружки были почти полулитровые у нас и у солдат. Сели за стол на солдатской кухне, раз солдаты сахар давали, то за него всем по кружке браги дали. Выпили по кружке, закусили дичью, смотрю, Петр Иванович пошел ходуном, танцевать начал на голове. Я и не знал, что после кружки так опьянеть можно было. На праздники усиляли охрану границы и в секреты и в дозор уходило больше. Т.к. было усиление, я как представитель комендатуры был дежурным, поэтому брагу только попробовал и был не пьяный. Петр Иванович на голове ходит, ему граница нипочем. Начальник все забыл, а солдаты все окосели. Просто окосели, честное слово окосели. Я испугался, ведь дежурный был. Чувствую, что все это пахнет вонью. Мне на всю железку дадут, как представителю комендатуры, Петру Ивановичу конечно, а потом и помощнику его, Вишнякову. А наряд то надо выполнять. Через каждые два часа секрет и через каждые четыре часа дозор. Граница рядом, по границе надо ходить, да дозор залегал на границе в секретных местах.
Один дозор приходит и на его место сразу консультируешь и наряд даешь другому, который выходит раньше и они встречаются в дороге. Даешь наряд на выход на границу, как ОТЧЕ НАШ: Вы выходите на охрану государственной границы, то-то и то-то, так-то и так-то и они отправляются. Я говорю, Боже мой, что же делать, кого посылать. Наряд пришел и видит, что все пьяные. Что твориться не поймут никак. Я им говорю: ребята, случилась вот такая история, просто несчастье. Вы сейчас трезвые, потрудитесь пойти во вторую смену. Вам после этой смены специально дадим отдых. Браги много еще осталось, выпьете столько, сколько хотите. Они ушли во второй раз, а на третий кое-кто очухался уже, хмель не так долго держится. Одурели люди, но потом прошло. На третью смену Петр Иванович опять лыка не вяжет. И на третью смену пришлось смешать мне тех и других. Опять отправил двоих из тех, которые устали, но были трезвые, чтобы еще одну смену провели и двоих из тех, что очухались, по четыре человека. А ходить дозору надо было ни много, ни мало, километров десять туда-сюда. Одним зайти секретно километра два и залечь, а другим надо ходить. На следующий день всех ребят собрали и сказали: ребята, у нас произошло ЧП, сами понимаете, чтобы ни кто в комендатуре и ни кто в отряде об этом не знал, а если узнают - военно-полевой суд. Так об этом происшествии никто и не узнал.
На границе (1.5км. от заставы), пограничных столбов не было и только в 1947 году делали демаркацию границы - вспахивали контрольно следовую полосу и ставили столбы. Во время демаркации границы было разрешено при съемках пограничной полосы с обоих сторон пребывать на территории Афганистана и на их пограничных постах, где мы увидели низкую отсталость солдат пограничников афганцев, у которых в те времена было старое вооружение - винтовки английского и французского происхождения. Пограничники солдаты–афганцы в те времена были малограмотные и слабо подготовленные. Даже басмачи (бандиты) были лучше подготовлены и вооружены. За все мое пребывание на границе было три вооруженных столкновения по тревоге со своевременно обнаруженными контрабандистами, пытавшимися перейти на нашу территорию. Человека два погибло. Частые были переходы границы мелкого значения - одиночками в поисках на нашей территории соли на соленом озере и убежища. До 1944 года были переходы нашей границы басмачей с целью угона скота и шпионажа. Заходили, захватывали в совхозах скот и угоняли.
В конце 1946 года из-за меж племенных ссор в районе 6-й заставы 2-й погран. комендатуры перешли границу несколько богатых баев (помещиков), которые искали убежища и просили принять их с многочисленными племенами жить в СССР. Баи предлагали отдать свой скот и автомашины во избежание кровавой расправы. Но, по международным правилам, перебежчики возвращались обратно в ту страну, откуда пришли. Они плакали, очень просились остаться в СССР, но, их просьбу не удовлетворили.
На второй заставе было очень много черепах, которые выводились на контрольноследовой полосе, представлявшей собой распаханные песчаные почвы, куда они и закладывали яйца, из которых выводились черепашки. Черепахи любили греться у стен около фундамента, подползали и сильно пищали. Женщины этого не выдерживали, выходили и палками их оттуда вышвыривали. Жена начальника связи Полева, у которого было трое детей, брала у мужа кавалерийский клинок и разрубала панцирь, а потом ножом вырезала мясо, из которого варила очень вкусные супы, сильно похожие по вкусу на индюшачьи, ведь черепахи кушают только растительную пищу. Когда я попробовал первый раз, то удивился и спросил: где же вы индюшку поймали? А Полев ответил, что это жена его черепах ловит.

На границе, в 1-й комендатуре, у меня было пять застав, которые я обслуживал: от 1-й заставы до 5й было 70-75км. Все пять застав надо было постоянно объезжать по жарище верхом. На границе в одиночку выезжать запрещено, поэтому в поездках меня сопровождали двое простых солдат - коноводов. По телефонному вызову я часто выезжал на любую заставу верхом на лошади в сопровождении коновода, который по приезде на место мою лошадь забирал, ставил на конюшню, кормил. Коноводом у меня был солдат Евтушенко из Ростова-на-Дону. Очень много кушал, по две солдатские нормы. Видно до армии жил в бедной семье и питался одним хлебом с водой и развил объем желудка, при разъезде по заставам я поваров предупреждал, чтобы очень много не давали ему.

Однажды, я совершил глупость, поехав один, что категорически запрещается, со второй заставы на третью. Один коновод заболел, а второму солдату дали увольнительную на два дня домой. Еду, вдоль границы, а между заставами было большое соленое озеро. По его берегам собирали соль, совсем такую же как и поваренная, только чуть-чуть розоватую. Подъезжаю к озеру и слышу, как будто гуси гогочут. С собой у меня были карабин и пистолет. На расстоянии около ста метров от меня - пеликаны. И прилетела их такая масса, что заняли они все озеро. Я снял карабин, сел и не метясь, выстрелил в эту кучу птиц. Они взлетели, а два остались лежать с одного выстрела. Стрельнул еще раз, смотрю - один упал, еще не поднялся и трепещет. Стрелять больше не стал, подошел ближе, оказалось два мертвых и один с подбитым крылом. Птицы большие, привязал их на седло и повел лошадь под уздцы. Когда до третьей заставы осталось около километра пути, привязанное крыло пеликана подранка развязалось и он начал им лупить лошадь под живот. Лошадь от этого взбесилась, вырвалась и поскакала на заставу, потеряв одну птицу. На заставе закрытые ворота, а в них для прохода людей калитка. Лошадь прискочила и рванула в эту калитку, оставшиеся птицы с нее слетели. Дневальный увидел, доложил и сразу подняли тревогу, моего коня все знали и раз меня на нем нет, значит что-то случилось. Это Ч.П. Через короткое время смотрю - скачет взвод. Меня подобрали, но дело до комендатуры не дошло, мы договорились никому не говорить об этом случае. А пеликанов я занес домой. Одного разделали, а второго выбросил из-за сильного запаха. Пух пеликаний очень мягкий, из него сделали подушечки.
Конь у меня был венгерский, трофейный после войны. Легкий - артиллерийского типа под кличкой «Рельеф». Он очень много пил воды, за один прием по два-три восьми литровых брезентовых ведра и ел тоже по многу. То, что ел много это не страшно, а от большого количества выпитой воды конь становился весь мокрый. Под седлом у брюк с кожаной прокладкой, прикоснешься и брюки тоже от коня мокрые. Едешь на нем и вода бултыхается в животе как в бочке. Пришлось коноводу предупреждать солдат на конюшне, чтобы много его не поили. Коня стали ограничивать в воде и за полгода все пришло в норму.
Летом, жара стояла страшная, ездить на большие расстояния верхом в жару было трудно, хотелось много пить и с собой брали воду, у которой было интересное свойство, ее наливали в брезентовые ведра, завязывали крепко вверху и привязывали к седлу, эта вода обдуваемая ветерком становилась прохладной. Очень тяжело жара переносилась первое время, едешь и по глоточку пьешь, соответственно весь мокрый от пота, хоть и гимнастерки были хлопчатобумажные с коротким рукавом с вырезами под мышками, а на голове ни пилотки, ни фуражки, только шляпа с отверстиями сбоку для вентиляции, да на ногах одеты носки, брюки и кожаные чуни (в виде тапочек), вместо сапог. Часто гимнастерка пропитывалась от пота солью.
На вторую заставу к нам часто заезжали женщины – туркменки у них с хлебом было трудно и мы им давали муку и крупы, которые оставались на заставе из-за того, что было много мясного – дичи джейранов и своих баранов и коров. А они за это хоть мы и не просили ничего, привозили в знак благодарности каракуль (шкурки ягнят).
Из войлока, местные делали специальную кошму с овечьим запахом, как очень плотный ковер с цветными рисунками, которую клали на пол и очень любили пить чай. По руски говорили сносно. Одна из местных была симпатичная, здоровая, пожилая женщина. Рассказывала, как она была предводителем одной банды. Сначала бандой руководил отец, но когда его убили, то банду возглавляла она. Все это было до нас. Между третьей и четвертой заставой, есть балка, где эту банду разбили, мы видели валяющиеся там гниющие седла. Вода была солоноватая - чем больше пьешь, тем больше хочется, а этого делать нельзя. Эта басмачка и научила, как не потеть и пить мало. Завари, говорит, крепкий зеленый чай и перед тем как ехать попей его. А в дорогу возьми фляжку и налей этого чаю холодного, а больше тебе и не надо ничего будет. Я так сделал и все, больше не потел, вылечил себя и стал обходиться без курдюков с водой.

В апреле и мае все предгорье покрывается цветами, особенно много цветет тюльпанов. А кроме цветов появляется много фланг и скорпионов, которые ядовиты как раз в весенний период и особенно опасны в мае месяце. Фаланга – это большой паук. Фаланги меня кусали, пощипало, покраснело и прошло. А у скорпиона хвост длинный, заканчивающийся жалом, похожий на брюшко стрекозы. Если в банку бросить скорпионов и фаланг - они между собой не ладят и начинают драться. Чаще всего скорпион убивает фалангу.
По туркменскому поверью, чтобы сделать противоядие от скорпионьего яда нужно поймать несколько скорпионов и бросить в растительное масло и они выделяя в масло яд, тем самым создают противоядие.
Третья застава была единственной каменной, стены каменные, крыша – шиферная, а из-за того, что холодов не было (в нашу бытность там снег выпадал лишь раз), потолки оббиты были фанерой и покрашены. Между рейками были щели. Было жарко, я лежал раздетый на цветной вяленой кошме, как вдруг, вылезя из щели в потолке, мне на живот упал скорпион. Не смотря на то, что я его автоматически смахнул, он успел меня ужалить в живот. На животе складку можно хорошо взять, яд выдавил и смазал нашатырным спиртом. Пощипало, пощипало, немножко поболело и прошло.
Раз в году мы ездили в отпуск на Кавказ - в Пятигорск к родителям Надежды Львовны. Маршрут поездки был таков: с заставы верхом на лошадях ехали 8 километров до комендатуры, потом от комендатуры километров 60 до г.Кушка ехали автомашиной по трудным проселочным дорогам вдоль границы до перевалочной базы. Далее поездка до города Мары -330 км. Из города Мары по железной дороге до г.Красноводск на Каспийском море 950км. Через города: Теджен, Каахка, Ашхабад, Кизил, Арват - Красноводск. Красноводск – портовый город со скудной растительностью в полупустыне с жарким климатом - духотой и летом большим количеством мух.
Из Красноводска через Каспийское море 298км. до Баку на теплоходе «Багиров» и «Туркестан». Иногда были штормовые дни до 8 баллов - очень сильно укачивало, до рвоты, давали пассажирам бумажные кульки. В Баку с морского вокзала переезжали на железнодорожный вокзал и далее по железной дороге до г.Минеральные Воды и паровозом до г.Пятигорск. В Баку, при поездке первый раз в отпуск, купили Наде туфли на высоком каблуке, чтобы в отпуске в них ходить. На вид они выглядели очень хорошо, но увы, попали в дождь и подошва стала расслаиваться, оказалось, что сделана она была из картона. Жулики были и тогда, пришлось покупать другие туфли.

После увольнения в 1949году немного пожили у родителей Нади в Горячеводске, в сорок первом доме на ул. Володарского. Домик находился в переулке, в конце улицы Володарского, так называемая «Мотня», где родилась дочь Шура. Жить было трудно и Надин двоюродный брат, Хрипунов Михаил Елисеевич, дал нам кроликов (3и самки и 1го самца). Для кроликов мы выкопали яму 1,5м глубиной, посадили их туда, бросали туда корм, а сверху яма закрывалась щитом. Кролики быстро расплодились и стали делать норы с выходом на поверхность. Соседи стали жаловаться, что чьи–то кролики стали поедать у них капусту, морковь и прочее, и пришлось нам с большим трудом кроликов ликвидировать на мясо.

Так как с инвалидностью поступить на работу было почти невозможно, я ее нигде не указывал.
В сентябре 1949 года поступил работать в почтовый ящик геологической партии № 1 - вахтером. Около полу года я стоял на вахте и охранял секретный маркшейдерский отдел, где познакомился с главным маркшейдером Бараковым Иваном Ионовичем. Он много вычислений производил на арифмометре и, как-то раз, я предложил ему свою помощь. С математикой у меня всегда было отлично и он согласился попробовать. В ту пору маркшейдеров не хватало и я им неплохо обсчитывал данные. Через некоторое время Иван Иванович мне говорит: что ты будешь вахтером, ты же грамотный человек, десятилетку заканчивал (а тогда десятилетку мало кто заканчивал, максимум семилетку) и устроил меня учиться без отрыва от производства на недавно организованные шестимесячные курсы топографов-геодезистов, которые я закончил и с 1июля 1950 года был зачислен на работу младшим техником топографом, а в мае 1951 года переведен маркшейдером участка на подземные работы геологоразведочной партии - Кольцовская.
В 1951году весной мы поссорились с родителями Нади. В то время приехала к родителям жена Надиного брата Станислава Лидия и однажды, когда Надя купала маленькую дочь Шуру Лидия стала открывать окно и делать сквозняк. Надя ей сделала замечание, чтоб на время купания Шуры в тазике она закрыла окна, но Лидия Николаевна начала опять открывать окна и говорить Наде, что она здесь не хозяйка и если ей что не нравится уходила из дома. Ее поддержала мать Нади и тоже сказала, чтоб мы нашли себе квартиру.
Квартиру мы нашли у одинокой старенькой бабушки, которая еще немного помогала следить за маленькой дочерью Шурой. Старушка жила одна и мы решили взять над ней шефство. У нее было семь соток земли и она попросила их загородить, чтоб скотина не ходила на огород. Тогда я работал на руднике, откуда и привез разные обрезки в виде реечек и сделал ей большой забор, дверь и еще кое-что. Она была нам очень благодарна. В благодарность, безплатно, не взяв ничего, она нам отдала от своего участка две с половиной сотки земли.
Земля появилась и на этом участке по ул.Красноармейской начали строиться. А как строиться? Средств особенно-то нет. Какие-то деньги были и что-то продали за бесценок. Приходилось все своими руками строить. Делать все от начала и до конца. Новый дом начали строить из самана.
Саман делали из соломы и глины. Форму для самана делали специальную в виде маленьких блоков. Ящики без дна и без крышки, в которые набивают смесь, гладят одну сторону и она стоит какое-то время, потом форму снимают и ждут до полного высыхания. Когда глина высыхает, образуется саман в виде большого кирпича. Это делается летом, в жаркую погоду. Саман сделали, пришло время переходить к фундаменту. Под фундамент и небольшой подвальчик под верандочкой копали ночью. Камень для фундамента и подвальчика привозил из громадных осыпей горы Бештау, остававшихся после разработки уранового месторождения. Тогда этот камень возили на стройку Волгодона и я, наняв машину, привез и себе для стройки. Возводить стены помогала тетя Дуся Яковинова, младшая сестра Марфы Дмитриевны и тетя Шура Ярошенко. Потом дом штукатурили, потолок сверху утеплили глиной с соломой. Полы настилал сам, укладывал балки, делал фронтоны, даже стол сделал своими руками. Стропила крыши поставили с помощью тестя - Льва Михайловича, прибили рейки и накрыли купленной черепицей. Окна и двери сделал в рассрочку, за небольшую оплату, сосед плотник.
На руднике я взял небольшой кредит, купил доски, кругляк. Заведующий лесным складом был пожилой мужчина по фамилии Табаков, который вызвался помочь сэкономить на стройматериале. На складе было много первоклассного леса для шахт, который шел на крепление горных выработок. Я выписывал лес и доски третьего сорта, а он отпускал хорошие1-2 сортов. В те времена лесоматериалы под землю шли тысячами кубов, т.к. крепления выработок были деревянные и обтяжка боков, и доски между стойками, между деревянными рамами. И таким образом лес мне обошелся в два раза дешевле. Ему, конечно, я ставил коньяки за услугу. Получился хороший домик на три комнаты с коридорчиком верандочкой и подвалом. В 1952году дом был готов и там родилась дочь Наташа в марте 26 1953года. С тремя детьми и инвалидностью третьей группы работать простым рабочим я уже не мог, надо было учиться. Чтобы удержаться на работе, на инженерной должности в 1951году, я вынужден был поступить в институт ВЗПИ (Всесоюзный Заочный Политехнический институт) на заочное отделение, на улице Серова. А потом он переехал в Мазутный проезд.

Начал сдавать экзамены в г.Пятигорске в педагогическом институте. С трудом сдал - так как среднюю школу окончил в 1940 году и многое забылось, тем более, что восемь лет в армии служил.
Немецкий язык я плохо знал, так как в Каменской школе преподавателя не было, а когда поступил в среднюю школу, там преподавателем была Ушина Надежда, она хорошо немецкий язык вела и в 10 классе немного позанималась со мной для поступления в институт, но после этого много лет прошло.
Когда мне прислали из института экзаменационные карточки, пришел я к старичку преподавателю, а он у меня спрашивает: ну чего вы хотите? А я в ответ: вот решил поступать в институт, а без иностранного ничего не получится. Давай говорит, рассказывай, что ты знаешь. А я и знал то всего-то несколько слов. Ладно, говорит, с окончания школы прошло много времени, понятно, что ничего в памяти не сохранилось, но знаешь, ладно, троячок я тебе поставлю. Откровенно говоря, ты иностранным языком заниматься на работе не будешь, ведь поступаешь в технический ВУЗ. Трояка, думаю, тебе хватит. Я ответил, что, конечно хватит, вот так и сдал я этот немецкий.
Сдали экзамены. Курили, выпивали немножко, по окончании экзаменов. Около моей палаты стояла тумбочка, на тумбочке банка. И в нее плевали, окурки бросали. Легли спать, начало меня крутить, я выбежал в туалет, немножко рот прополоскал и лег, опять начало крутить. Так я и бегал туда-сюда, а дежурный в гостинке говорит: что вы бегаете, вон диван - ложитесь. Лег я там и заснул. Потом, утром прихожу в комнату и говорю: в чем же дело, я здесь не могу спать, а там заснул. Потом понюхал, что это запах плохой растворителя с сигаретой на меня действовал. Ребята закурили и у меня опять начались неприятные ощущения, стал корчиться от дыма. Тогда вытащил я пачку папирос «Беломорканал», открыл форточку во двор, выбросил эту почти целую пачку Беломора, выбросил спички и после этого сказал: все, курить я не буду. И с тех пор бросил и больше уже не курил, тем более что отец не курил, дед не курил.
Во время учебы мне присылали методички и экзаменационные задания, над которыми я корпел. Со мной учился Сорокин Николай, однажды он, узнав, что я сделал все задания и уже собираюсь их высылать, пришел ко мне домой и попросил их переписать. Я дал с условием, что он спишет, но только сначала мою работу отошлет, а через две недели пошлет свою. Он взял, списал и послал свое первым, а мое потом. И через некоторое время я получаю письмо в котором значится: Вы списали у Сорокина Николая, - вот вам новое задание. Когда он пришел следующий раз – пришлось отказать ему, ведь чтобы переделать то задание пришлось перешерстить груду литературы, надо было много сидеть, а я работал и дом еще строил. С началом учебы начался для нас с Надей тяжелейший период в жизни – работа, строительство своими руками и учеба, а Надя тоже работала.
Мой график был очень жесткий и тяжелый. Уходил на работу на рудник под гору Бештау в 6.00 утра, немного позавтракав (обед давали спецпитание безплатно). Работал. Приезжал с работы часов в семь вечера и до 12 ночи работал. Много уходило времени на поездки на работу, пока в Пятигорск доберешься пешком, а автобус рудничный останавливался на Верхнем рынке, там машину ждали, а потом до рудника автобусом или грузовичком, оборудованном для людей. Обратно до Лермонтовского разъезда машинами, а с Лермонтовского разъезда на электричке до Пятигорска и с вокзала пешком. Приезжал часов в шесть, семь вечера. Поужинав кое-как и кое-что, принимался работать топором, пилой и рубанком, вручную стругать доски на пол, потолок, фронтоны, карнизы. Один возился, стругал часов до одиннадцати при свете карбидки, часов в одиннадцать ночи перекусишь и снова стругать. Сделал на участке, где строил из досок (весной и летом) небольшой сарайчик, колобушечку, с маленькой кроватью и на этой кровати ложился отдыхать часов до четырех утра. Лежал, отдыхал, а потом вставал заниматься учебниками и выполнять специально присылаемые из института задания. Занимался до утра, потом перекусывал и в шесть снова на работу. Вот так каждый день. Спать удавалось, наверное, часа три, максимум. Таким вот образом и учился.
Из ВЗПИ и присылали направления на экзамены и я сдавал их в разных близлежащих институтах. Общеобразовательные предметы я сдавал в Пятигорском педагогическом институте (немецкий язык, история КПСС, политэкономия, диалектический и исторический материализм, высшую математику, химию, физику и т.д.). Специальные предметы в Ростовской области Новочеркасском политехническом институте на улице Просвещения, в Орджоникидзевском Горно-металлургическом институте, г.Орджоникидзе, Сев.Осетинская АССР и в гор. Москве в своем институте на ул.Серова и Мазутном пр. Работал, строился и учился, а потом попал под взрыв и года на полтора брал академический отпуск по состоянию здоровья из-за сотрясения мозга. В связи с несчастным случаем, произошедшем со мной на руднике №1, 5декабря 1952года, мне дали по уважительной причине перерыв в учебе до1954года. Уже с троими детьми пришлось мне продолжать нелегкую учебу. Материально было трудно. Поездки и нахождение на экзаменах были за свой счет. Приходилось жить на 1рубль в день (30коп – завтрак, 40коп-обед, 30коп-ужин). 10января 1960 года в Москве я защитил диплом №851701 по специальности маркшейдерское дело, присвоена квалификация горного-инженера маркшейдера г.Москва. На защиту диплома ко мне приезжала Надя с сыном Левиком. За время работы на руднике в 1955году закончил курсы повышения квалификации при Ленинградском ордена Ленина и Красного Знамени Горном институте им.Плеханова. Ко мне приезжала в Ленинград Наташа. В марте 1959года я закончил повторные курсы квалификации в том же институте г.Ленинград.
Инженерно-технические работники жили в разных городах: Пятигорске, Кисловодске, Ессентуках, Минводах и когда в чистом поле было построено несколько домов будущего города Лермонтов всем предложили переехать туда с семьей. Дали квартиру в Лермонтове и мне. Продали дом, приехавшему из Белорусии инвалиду с женой, купили пианино, какую-то мебель и стали жить в трехкомнатной квартире с подселением в одной из комнат посторонней бабушки. Мы предлагали бабушке выхлопотать отдельную однокомнатную квартиру, но она не соглашалась. Тогда я попросил отдельную квартиру и мне дали двухкомнатную на улице Комсомольской.

Когда я начал работать в шахте повсеместно было распространено сухое бурение, мокрого еще не было. Придешь в забой, а штрек метров сто пятьдесят двести, весь в пыли. Сухое пневматическое бурение было с плохой вентиляцией и погрузкой руды и породы вручную, в вагонетки. Техника безопасности рабочими не соблюдалась. Лепестки для дыхания от пыли игнорировались. Когда я приходил в забой, то выключал воздух – останавливал бурение, так как давать направление для проходки выработок и съемки их в пыльном забое было невозможно. Рабочие во время остановок были недовольны, а потом соглашались – иначе дальше производить работы без направлений и съемки было нельзя. Рабочие на работу ездили со всех городов Кав.Минвод. Первое время, бани не было и рабочие ездили грузовыми машинами на электричку, на станцию Лермонтовский разъезд, в пыльной грязной одежде. Пассажиры были возмущены и стали жаловаться и только после этого. сделали баню, где стали мыться рабочие и стирать грязную одежду.
В декабре 1952года, при обслуживании и проверке горных работ в районе Восточного ствола, на горизонте штольни 13 (913горизонт), расширили руд. двор. Я работал сначала в полевом штреке №1 штольни 13, проверил укладку путей у мастера путейца Беловицкого. Ко мне подошел начальник участка капитальных работ Туршатов А.Е. и попросил срочно проверить и подсказать что делать в руддворе. Рудничный двор – это место, где вагонетки подходят к стволу, заходят в клеть, и опускаются вниз. Порожняковая ветвь заходит, а грузовая выходит.
Я пришел в руддвор грузовой ветви с подсобным рабочим Мальковым Ив.Е. Ствол был обшит досками, а в порожняковом руддворе проводились подрывные работы по расширению. Мальков остался с инструментом за обшивкой в грузовой ветви, а я перешел в порожняковую ветвь и вдруг в темноте при свете карбидки, которая висела у меня на левой руке, увидел висящие провода.
Взрывание было электрическое. Заряжали шпуры, и взрывник тянул провода в безопасное место, а на все подходы, чтобы никто не заходил, положено было ставить охрану.
Увидев эти провода, я хотел было повернуться и убежать обратно, но в этот момент произошел взрыв и меня отбросило к стволу шахты. Засыпало породой, разбило каску и повредило кости черепа, пробив лоб, перебило кость левой руки, выбило верхние зубы(в рот попал камень) и рассекло верхнюю губу. Рабочий Мальков прибежал, не растерялся, меня раскопал, вытащил, вынул изо рта породу и побежал к путейцам, которые срочно на досках каретки для леса вывезли меня на поверхность.
Я не помнил ничего (сотрясение головного мозга), до поступления в м.с.ч. №101 на Гора Пост в Пятигорске. Главным врачом был Коровин Вал. И. молодой хирург армянин, он обработал раны, зашил на лбу, на месте повреждения черепа, кожу, зашил верхнюю губу и неправильно соединил перебитую лучевую кость левой руки. Суставы кисти пальцев левой руки были сильно ушиблены, в результате 3 пальца остались с неполной подвижностью. Когда сообщили Наде о несчастном случае она бегом побежала с 31 штольни на гору к 13й штольне и на пол пути примерно с километр встретила скорую помощь, в которой я находился и врач разрешил ей ехать в Пятигорск в больницу на Гора-Пост. Через 3 дня я пришел в сознание и увидел Надю с ее отцом Львом Михайловичем в окно. Я был весь перевязан, в бинтах. Надя почти каждый вечер из Горячеводска на Гора-Пост приезжала ко мне находясь в положении с Наташей, третьей из детей. Она пережила сильный стресс – если бы был летальный исход, то было бы трудно жить с тремя детьми. Но Бог помиловал и я выжил. Виновником несчастного случая были горный мастер и взрывник - не поставили охрану в выработках, ведущих к месту взрыва. Взрывник, Сашка, получил 1год заключения за халатность, а мастер предупрежден об увольнении и получил выговор. Опять на долю Нади легло нелегкое испытание – но она мужественно перенесла эту беду. Я два месяца лежал в больнице, а когда вышел, на работу под землей мне выходить запретили сроком на полгода и оформили заведующим складов руды (около штолен руду складывали на поверхность) по вывозу ее на самосвалах, вступившего в работу в 1953 году завода по обогащению руды, которую в полуфабрикате отправляли для дальнейшего обогащения в Челябинскую область. До февраля 1954 года меня не увольняли, я числился в подразделении №1 инженером маркшейдером на поверхности. С февраля 1954 года до мая 1955 года я работал зав .складом руды. Далее с мая месяца 1955 года я работал маркшейдером участка подразделения №1 предприятия п/я №1. Далее рудник назывался Таллиевым и переводился из Таллиего рудника инженер маркшейдером. В мае 1960года переведен старшим инженер маркшейдером-геодезистом в подразделение №6 в Калмыкии на вновь строящийся рудник. В 1963 году переведен главным маркшейдером подразделения №6. Надю оформили старшим фельдшером вновь организованного мед.пункта в подразделении №6, где она квалифицированно выполняла работу по оказанию помощи работающим в подразделении 6 на уровне врача. В Калмыкии буровыми работами Кольцовской геологической партии были обнаружены залежи урановых руд на глубине от 80 до 400 метров. В полупустынной степи, около селения Ульдючины Калмыцкой АССР, в 2х км. на юг, построили сначала два барака, столовую и маленький коттедж, затем 2 двухэтажных деревянных дома, от поселка в 1,5 км. начали строить пром. площадку, где огородили колючей проволокой участок, внутри которого построили два барачного типа помещения, склад, дизельную электростанцию. Вода для питья и мытья была привозная из дер. Воробьевка и местечка Шарга-дык. В Шаргодыке было озеро (пруд), куда часто на выходные ездили отдыхать и купаться. В озере было много раков. В районе промплощадки к столице Калмыкии г.Элиста было много диких сайгаков (типа антилоп), которые подходили вплотную к рабочему поселку. На машинах ночью с освещенными фарами охотились на сайгаков и мясо было хорошее для употребления в пищу. Недалеко от поселка были пруды в которых ловили рыбу.