Будрино

Ночное Будрино - @evildeathcore - GoldVoice.club
goldvoice.club
Ночное Будрино.

Великоустюгский центральный архив
ФОНД 584


https://gosarchive.gov35.ru/archive5/inventory/45958

На пути из Шолги на родину побывал я вблизи Устюга на Будрице у старого священника о. Иоанна Васильевича Воскресенского, который выходил заштат с отдачею своего места своей племяннице священнической дочери Евдокии Веселовской. О. Воскресенский принял меня прилично как жениха, побеседовал со мною немало, показал мне клировые ведомости, расхвалил свой приход, но на невесту взглянуть не позволил. Оказалось, что я ему не понравился. Когда на следующий день попросил я причетника Павла Ильича Кичанова справиться у о. Иоанна, угодно ли ему иметь со мною дело о занятии его места со взятием племянницы его, он сказал: "Нет, этот жених боек, мне с ним не ужиться, не намерен я с ним начинать дело". О невесте не было и речи, не ее, мол, дело разбираться в женихах. А невесту и сам он хвалил и другие люди довольно широко и при всем этом не соизволил дать мне возможности ни повидать ее, ни поговорить с ней. Так и вышел у меня, по-видимому, первый блин комом.

Прибывши на родину, я узнал, что и здесь была следственная комиссия, справилась обо мне, пересмотрела мои книги и бумаги и удалилась. Посоветовавшись с родителями, я решил выехать в Вологду на святках. Они пообещали дать мне денег на дорогу. Я успокоился, но все подумывал о Будринском месте, действительно, очень удобном, небедном, ружном, но с сенокосом и близгородним. Погост Будринский находится в 11 верстах от г. Устюга, по направлению на север, а приходское население Будринской церкви составляет ту историческую Котовальскую волость (ныне часть Нестеферовской волости), где на пустом месте разрешилась каменная туча, угрожавшая Устюгу во дни праведного Прокопия. Дней за десять до святок приехал на мою родину рассыльный от местного благочинного с бумагами и сообщил между прочим интересную для меня новость о последовавшей недавно смерти Будринского священника о. Иоанна Воскресенского. Рассыльный на Будрине уже был (церкви Будринская и моей родины находятся в одном округе) и рассказал подробно мне и о том, что к больному о. Иоанну выписаны были обе его вологодские дочери с мужьями - чиновниками и племянник из Лальска - соборный священник о. Флегонт Соколов. Все они дожили на Будрине до смерти о. Иоанна, схоронили его и на этих днях зятья и дочери уехали в Вологду, взявши с собой и племянницу покойного, невесту, для приискания к ней жениха с занятием после дяди священнического места. Хотя очень интересовался я Будринским местом и непоказанною невестой, но, чтобы не дать понять ее родственникам своих желаний, решил не выезжать в Вологду до святок, как и предположено было раньше. Ехал я до Тотьмы, помнится, с товарищем на одной лошади, а дальше также на одной и притом не по станциям, а по знакомому мне до самой Вологды духовенству, которое и приискивало мне самые дешевые подводы. По прибытии в Вологду прежде всего узнал, что дело о Благовещенском и Румянцеве кончилось благополучно. Не только прикосновенные к делу лица, но даже Румянцев на свободе и всех их охотно принимают не только на гражданскую службу, но и на службу церковную. Прекрасно. Значит, мне можно начинать хлопоты о поступлении во священники и начала их с наведения справок о месте жительства будринской невесты, гостившей у старшего зятя покойного о. Иоанна, чиновника Беляева. Здесь нашел я и невесту, и ее мать и в то же время узнал, что они вошли в согласие уже с одним из моих товарищей, Афиногеном Прокопьевичем Поповым, человеком скромным, но чахоточным. Мне стало жаль невесты и ее простодушной матери, а на господ Беляевых даже обидно. Завязывают с человеком такое важное дело, как брак, и не видят, что жених "на ладан дышит" и непрерывно кашляет. Заявил, что я сегодня совершенно свободен и если не обременяю их своим присутствием, то охотно побеседовал бы с ними обо всем, о чем им только угодно. Меня пригласили посидеть и старушка, мать невесты, скоро, похвалив скромность жениха, заметила, что он покашливает. Это замечание и дало мне возможность показать свое благоразумие и привлечь к себе общее внимание. Я начал с того, что покорнейше просил об избранном женихе меня не расспрашивать. Он мне товарищ и такой же, как и я, кандидат на должность священника и, вдобавок, бедняк, нуждающийся в месте. Ни хвалить, ни порицать его я не мог и не желал, опасаясь быть заподозренным в своекорыстии и пристрастии, а просто спросил, кто порекомендовал им этого жениха? Старушка-мать и Беляевы отвечали, что никто им его не рекомендовал и ни у кого они о нем не спрашивали. "Пришел он к нам, - говорили они, - такой скромный да тихонький, и пояснил, что он, кончивший курс семинарии, даже студент, и желал бы занять на Будрине священническое место со взятием их невесты. А на вопрос о причинах кашля жених сказал, что ехал он ныне в Вологду с извозчиками на возах и простудился". "Не сомневаюсь, что все это так, но прошу простить меня, если я замечу, что в выборе жениха для вашей невесты, и то кандидата на должность священника в хорошем приходе, весьма рискованно пренебрежительно относиться к справкам о нас. У нас есть начальство и учителя, почему бы вам не спросить кого-нибудь из них о женихе? Они знают нас хорошо и кривить душой не станут, отзываясь о нас". Все согласились, что я говорил правду и удивлялись, как это не пришло им в голову, несмотря на то, что есть знакомые у них между профессорами семинарии. Поблагодарив меня за советы, они сказали, что сегодня же справятся о женихе, с которым велось сватовство, а меня попросили снова зайти к ним вечером того же дня, если я свободен. Я не отказался и от Беляевых прямо пошел к Николаю Ивановичу Суворову с поклонами от его родных из Утманова, Подосиновца, Городка и Сараева. Николай Иванович принял меня очень радушно. Поговорили о священнической службе, о трудах ее и задачах. Николай Иванович одобрил мое намерение идти в священники, а я попросил его не отзываться обо мне нехорошо, если бы спросили у него отзыва люди, с которыми мне пришлось бы иметь дело. "Я знаю вас, - отвечал мне Николай Иванович, - вот уже более 6 лет, ни в чем дурном вас не замечал и отозваться не могу не хорошо". Поблагодарив добрейшего учителя моего, того же дня побывал еще у о. Алексея Яковлевича Попова, ректора духовного училища. От него узнал я подробности семинарского дела, узнал и то, что преосвященный Христофор колебался некоторое время в вопросе о том, принимать ли на церковную службу из кончивших тех, кто оказался более или менее прикосновенным к семинарскому делу. Ему было объяснено, что дело это неполитическое, а только, если угодно, религиозное, обнаруживающее при том не развращенность семинарской молодежи, а понятную в даровитых юношах любознательность. Владыка успокоился и решился определить во священники не подвергшихся аресту и, стало быть, свободных от политического преследования, как поступало и гражданское начальство, хотя и были сделаны у них следственною комиссией обыски и отбирались показания. И, нужно сказать, что поступая так, епархиальный епископ, очевидно, хорошо понимавший время и жизнь, ни мало не ошибся. Из молодых людей нашего курса, подвергавшихся по вине Благовещенского допросам и обыскам, вышли достойные священнослужители. Многие из них были лучшими благочинными, некоторые удостоились протоиерейского сана и всю жизнь неленостно трудились на пользу церкви и своей паствы. А о. Алексей Яковлевич Попов был даже епископом Тотемским, викарием Вологодским с именем Павла. Жаль одного, что этому умному и просвещенному человеку не дал Бог долгой жизни. Ему, скажу кстати, обязан я умением разбираться в отрицательных сочинениях и читать их небоязненно для целей пастырских. Но позвольте возвратиться к прерванной нити рассказа. Вечером я был снова у Беляевых и заметил, что ко мне все семейство стало относиться с лестным для меня вниманием. За чаем была и невеста, которую я видел в первый раз. Разговор шел легкий, шутливый, непринужденный. После чаю невеста удалилась, а матушка с хозяевами осталась со мной и повела откровенную беседу. Она стала признаваться, что избранного ими жениха вообще не хулят добрые люди, хотя и считают его незаметным среди товарищей, но о здоровье его отзываются очень сомнительно.

- Что же вы теперь намерены делать? - не стеснился я поставить вопрос.

- Надо будет ему отказать, - отвечали мне.

- А дальше что?

- Надо будет приискивать другого жениха. Не пойдете ли вы на Будрино во священники со взятием нашей невесты? Только не запрашивайте ни приданого, ни денег, - у невесты-сироты ничего ведь нет.

- Не знаю, что сказать вам на это, но пока не кончено у вас дело с Афиногеном Прокопьевичем, я ничего не отвечу на ваше предложение.

- Мы откажем завтра, когда придет жених с прошением для подписи.

- А я подумаю и завтра ж, пожалуй, побываю у вас, если угодно.

На следующий день еще до полудня пришел ко мне на квартиру сын дьякона кладбищенской Введенской церкви г. Вологды, ученик семинарии Дьяков с предложением также невесты и дьяконского места на кладбище вместо умершего отца. Невесту эту я знал. Невеста вполне приличная и с приданым, место, хотя и дьяконское, но богатое. Я призадумался над вопросом о месте и невесте, но, вспомнив о родителях, почувствовал влечение к будринской невесте и месту, находившемуся в одном благочинном округе с церковью моей родины. А когда знакомый мне брат невесты Дьяковой вслед за моим отказом обратился за советом о том, кого порекомендовал бы я в качестве жениха его сестре, я указал на товарища моего Ивана Николаевича Озеркова, умершего потом священником Вологодского Спасского собора. С ним и повели сватовство Дьяковы, за него эта невеста и вышла замуж. А я решился, если будет отказано матерью будринской невесты Афиногену Прокопьевичу, войти в сватовство с нею, несмотря на бедность ее и свою. Мне нравились в этой невесте ее здоровый вид и деревенская простота в обращении. В 2 часа пополудни я был уже там. С Афиногеном Прокопьевичем дело было прекращено. Повели его со мною. Но о чем нам было толковать? У меня не было ничего, кроме бедности, у невесты тоже. Меня, конечно, спросили, какое запрошу приданое с невестой вещами и деньгами, и были удивлены, когда я сказал, что если я не противен ни невесте, ни ее матери, то я ни денег, ни приданого, ничего не прошу, а что будет дано с ней, с тем и возьму. Мне даже и пира свадебного не надо, родители мои далеко, на свадьбе быть не могут, а из родственников здесь есть один только двоюродный брат, причетник Казанской церкви Кичанов. Столковались мы скоро и, заручившись согласием невесты, помолились Богу. В то же время и тут же в доме Беляевых было написано мною и прошение, с которым и решено было идти к преосвященному Христофору на следующий день. Когда прошение наше (обоюдное от матери невесты и от моего имени) было написано и подписано, ко мне вся семья, - и Беляевы, и гости их, - обратились с возгласом: "Так вот вы какой! В полчаса, без всякого черняка, вы написали чисто и стройно прошение архиерею, тогда как Афиноген Прокопьевич часа три возился с одним черняком прошения да так и ушел, не закончив его". "Это его дело", - отвечал я. Не даром, видно, и хвалил нас Николай Иванович Суворов, а об Афиногене Прокопьевиче сказал, что даже не помнит его. "Сказать ли вам, - продолжала одна из родственниц невесты, - что я была за справками о женихах у Николая Ивановича в то время, как вы сидели у него в зале". "А! Так вот как! Теперь я понимаю, почему Николай Иванович и улыбался порою добродушно, выходя ко мне из гостиной, куда вызвали его", - отвечал я.

Но пора прекратить эти подробности, скучные для читателя. Все это я понимаю и извиняюсь за них. Но мне хотелось на собственном примере показать, как велись в наше время дела о выходе молодых людей в священники со взятием невест, за которыми оставлялись даже священнические места. Велись иногда эти дела и иначе, но об этом поговорю дальше, если представится удобный случай.

На следующий день ровно в 10 часов утра в начале января 1863 года, явившись с матерью в архиерейский дом и быв принят епископом, я объяснил кратко, кто мы, просители, и о чем просим. Принимая прошение, епископ кратко сказал мне: "Это дело я знаю, но на Будрино определить тебя не могу. Туда просится местный благочинный, которому, по силе известной ст. Уст. Д. Консист., отказать нельзя, а вот, если хочешь, на место его назначу". Такой оборот дела был неожиданный. Немедленно отвечать на него ни положительно, ни отрицательно я не мог и попросил у владыки позволения подумать и справиться о месте в консистории, а старушка, мать моей невесты, заботилась лишь о том, чтобы я не отказался от ее невесты за неполучением будринского места. По консисторским документам будринская причтовая доходность была, правда, выше, чем доходность церкви, при которой 12 лет служил благочинный, но прихожан при этой церкви было больше, чем при церкви Будринской. Как письмоводителю семинарского правления канцелярия консистории была мне хорошо знакома. Посоветоваться было для меня полная возможность с опытными столоначальниками. Они рассудили, что будринская доходность причта приподнята умершим священником в течение последних лет намеренно, чтобы привлечь внимание семинаристов к его невесте и месту, уже официально оставленному за нею. А благочинный этот не любил хвастать своею доходностью, которая, без сомнения, у него очень понижена. Консистория считает эти приходы по причтовой доходности почти равными, с той только разницею, что будринский приход ружный и близгородний, а приход благочинного в 35 верстах от Устюга и хозяйственный. "Да знайте, наконец, что ни один благочинный, в виду покровительствующей им ст. Уст. Д. Консист. (ее нет в последнем издании), на худом месте жить не станет". Поблагодарив за советы и разъяснения моих консисторских приятелей, я решился занять место благочинного. Со стороны невесты возражений не последовало. Мне оставалось только письменно заявить епископу о своем согласии поступить во священники к церкви, при которой служил благочинный, и сделать это, конечно, я не замедлил. Прошло недели две со времени подачи прошения, в течение которых я большую часть времени проводил в семействе Беляевых и только теперь ознакомился покороче со своею невестой, и благочинный Дроздов был переведен на Будрино, а я назначен на его место. Надобно было готовиться к венчанию и приготовлять священническую одежду, а денег у меня было не больше 5 рублей. Заняв у затьев умершего будринского священника, чиновников Беляева и Флоридина, 100 рублей, я должен был на эти деньги и свадьбу провести, и одежду устроить, и на место службы уехать уже с женою за 400 верст с лишком от Вологды



https://www.booksite.ru/fulltext/pri/che/tnic/son/4.htm