Годы, полные труда

В доме у мужа.
В лесах Сеце у мужа бабушки был домик лесника. Не было больше широких полей, не было больше Даугавы. Дом лесника – Андзаны – на самом краю леса. Солнце во двор светило во время завтрака. Лес как бы отделил их от всего остального мира.
Не было времени грустить, надо было заниматься небольшим хозяйством, учиться дубить кожи, шить теплые безрукавки и шапки, ткать и вязать теплые носки и расписные варежки. На деревья за медом лазать не надо было. Во дворе несколько колод с пчелами. Они найдены в лесу. Дерево спилено и колода привезена во двор.

Понемногу молодая жена ко всему привыкла. Радость в семью принесли двое сыновей. Только в зимние ночи бывало страшно, когда выли волки, бродившие вокруг усадьбы, а муж был на работе.
Тяжела была жизнь лесника: надо беречь лес от воров, часто принимать участие в охоте, когда на морозе стынут все члены. После охоты зачастую надо участвовать и в поднятии чарок. Понемногу прежде хорошее здоровье мужа было подорвано. Мой дед умер, когда моему отцу Янису было семь лет, а его брат Мартыньш был всего парой лет старше.

У бабушки начался тяжкий вдовий век. Она славилась, как хорошая рукодельница. Работы хватало. Летом помогала боле богатым хозяйкам в полевых работах, осенью собирала грибы, ягоды, орехи. Зимой ткала полотенца, одеяла, простыни и юбки, вязала узорчатые варежки и носки. Так она помогла не одной невесте подготовить приданое. За работу получала кусочки мяса, муку, горох и другие продукты.
Сыновья подрабатывали в пастухах. Старший, Мартыньш, ушел пастухом к дедушке в Дегас. Младший, Янис, пас скот на соседней усадьбе. Семь лет, и надо справляться со стадом в лесу. В обед, когда взрослые забывались дневным сном, надо нарвать листьев, нарубить их для свиней. Осенью в лесу долго держались заморозки.

Трава замёрзла, а пастушок босиком. Папа рассказывал о скупой хозяке, которая даже лыка не давала на обещанную обувь. Ноги от холода застывали. Тогда грел их в коровьих лепешках, в урине. Иногда сам писал на ноги, чтобы их согреть.
Не всегда мать могла ему помочь. Чтобы укреплять выносливость, рассказывала сказку. Две лягушки упали в ведерко со сливками. «Нечего стараться» - сказала одна и утонула. Вторая билась, карабкалась, сбила масло и выбралась наружу, спаслась. «Мы поняли, что жаловаться на трудности не стоит, надо стараться их преодолевать всю жизнь» - говорил мне отец.

Школьные годы
Не знаю, как бабушка научилась читать, но читала она бегло.
Пришло время посылать в школу Мартыня. Азбуки не было. Учились читать по книге псалмов. Школа за лесом, в крупной усадьбе. Учитель, как в те времена в лесных краях водилось, пожилой портной, который не мог уже нитку в иголку вдеть, но умел читать, писать и немного считать. В ученье принимал только мальчиков старше десяти лет, если они уже знали буквы. Главное — выучить куски из Св.Писания, чтобы пройти конфирмацию.

Писать и считать до ста учились на досках с грифелем. Только в последний год, уже к весне, писали карандашами в самодельной тетради. У кого были чернила и перо, тренировались списывать с книги. Весной старшие ученики, которые уже хотели пройти конфирмацию, учили и повторяли библейские истории. Этим были заложены основы на жизнь, и большинству их хватало на весь век.

Когда подошло школьное время для младшего сына Яна, была уже построена новая школа. Там работал новый учитель. Мой отец уже дома знал почти всё, чему учился старший брат. В школе его сейчас же перевели во второй класс. Он частенько помогал учителю обучать тех, кто ходил в школу первую зиму. В школе Янис научился не только хорошо читать и вызубрил куски из Святого Писания, но также хорошо писать и считать в уме. Позже в жизни это очень пригодилось.

В большой жизни
«Вот так вот», - сняв домотканый конфирмационный костюм, подумал Мартыньш. Ему было 16 лет. Жениться еще рановато. Поедет к деду в Дегас, поможет с весенними работами. Потом будет работать в лесу. Новый лесник ждёт помощника. Нигде не бывает так хорошо, как среди деревьев. Лиса и белка, дятел и олень — все как братья. Пару лет позарабатывает деньги. Тогда может можно будет выучиться на лесника. Пойдёт по отцовскому пути.

Минуло несколько лет. Мартыньш пошёл в примаки в Ляваны Сецеской волости, усадьбу средней величины на левом берегу Даугавы, возле Кокнесе. Не было леса, но была любимая жена. Весной черёмуховый цвет на берегах Даугавы, осенью орехи — точно как в дедовской усадьбе Дегас. Там научился за плугом ходить, севальник на плечи надевать, двумя руками ровно зёрна в поле сеять. Здесь не было того, кто бы научил. Тесть умер год назад. Тёща, сгорбленная старушка, радовалась, что у дочки такой работящий муж. Ожидали счастья ещё полней. Но случилось негаданное — сын явился на свет мёртвым, и мать с собой забрал. Потемнел мир. От горя Мартыньш чуть не лишился разума. Шли и шли горестные дни. Работа казалась тяжелым ярмом, но была и утешением. Долг заставлял продолжать трудиться, забывая печаль. Тёща, сколько могла, вела хозяйство. Шли годы без радости.

«Женись, скоро уж не смогу помогать» - сетовала тёща. По первоснежью умерла и она. Заботливая родственница первое время приходила на помощь. Мартыньш позвал на помощь мать. «Нет, сын», - сказала мать, - «не могу я уже хозяйство вести. Однажды и мне придёт пора уходить, и останешься тогда один, как старый пень. Веди домой хозяйку».

В то время Анныня, дочка соседей матери, из вторых Андзанов, выросла в ладную девицу. Пару лет была в Елгавине — училась тонкому рукоделию и игре на фортепьяно. Обе они с матерью возлагали надежды на нового учителя. Но осенью надежды испарились: учитель привёз жену со своей родной стороны. Тонкое рукоделие не привлекало хозяйских сыновей. Да и не было среди них никого, кто пришёлся бы по душе дочери и матери. Что делать? И что будет, когда брат приведёт жену? Только не оставаться в старых девах!

Мать одного парня насмехалась: разве девушка ещё помнит, как с граблями обращаться? Обе это болезненно переживали. Знали сказку про девицу, что, пожив в городе и вернувшись в родной дом, показывала на грабли и спрашивала: «Вас ист дас за шкрибель-шкрабель?» Наступив на зубья и получив черенком по лбу, воскликнула: «Ах вы, чёртовы грабли!»

Не раз у обеих мысли останавливались на Мартыне. Ну и что, что вдовец? Хорошая усадьба у Даугавы и сам он не такой уж и старый. Когда матери Анныни и Мартыня встречались, разговоры у них всё велись вокруг Мартыня, пока не порешили — надо породниться!

На Рождество Мартыньш приехал в Андзаны, навестить мать и брата. Давно Мартыньш не чувствовал себя так хорошо. У ёлочки Анныня мило улыбается. Мартыньш задумывается. Смеет ли вдовец верить этой улыбке? Будет ли Анныня хорошей хозяйкой и женой?
«Ну что ты ещё думаешь, сын?», говорит мать. «Знакомый человек, на глазах росла, сельскую работу знает. Пара этих свободных лет только на пользу пойдут.» Слова матери западают в сердце, внушают покой.

Ночью выпал новый снег. Торжественно стоят заснеженные ели. Мартыньш с Анной идут по лесной дороге. Прошлые заботы опадают, точно снег, когда встряхнёшь ветку. «Тебе было бы жаль расстаться с лесом?», спрашивает Мартыньш. Анна смеётся. Даугава ей милее, зовёт не останавливаться, всё что-то новое обещает.

Домой Мартыньш уехал как жених. На Пасху в небольшом кружке родственников сыграли свадьбу. Брат и ближайшие родичи молодой жены отвезли в Ляваны приданое.

Поддавшись на уговоры сына и невестки, мать с братом Яном перебрались туда тоже, со всем своим добром. Старая родственница и батрачка в ожидании прибрали и украсили дом. Распустившиеся в комнате березки и вербочки сердечно встречают молодых.

***продолжение следует***

В своей усадьбе
О первых годах в Цаунес бабушка не любила много говорить. Рассказывала, что в начале было трудно. В холода жили на кухне, комнату не могли протопить. Водились клопы и тараканы. Печь дымила, трудно было приготовить поесть. Но были довольны, что живут на своей усадьбе.

За Аулыни начинались хозяйства покрупней. В одном из них жил съёмщик. Однажды, по дороге в лавку, остановился в Цаунес. Видит, что молодой хозяин пытается привести в порядок старый плуг. Землю можно начинать обрабатывать, а то с осени некоторые куски остались непаханные. Возвращаясь из лавки, дальний сосед завернул еще раз. Откуда молодой хозяин взялся? Разве еще холост?

На другое утро знакомый явился на лошади. В телеге новый плуг. Со своей лошадью и плугом пришел на помощь. К полудню уже все вспахано. Кусочки были невелики. Янис сердечно благодарен, обещает помочь на сенокосе.

В воскресенье сосед приехал с дочерью, уже в годах. На новоселье привезли проросший картофель. Если такой посадить, так быстрее новый получишь. Дочь большая болтунья, отцу редко слово даёт вставить. Рассказывает, где уже пришлось пожить. В одном месте поля были плохие, в другом — постройки старые, везде соседи плохие. Так пару волостей исколесили. Здесь земелька тоже скудная. Здесь второй год живут, а договор на три. Неизвестно, получится ли все прожить.

Скоро и сосед заводит разговор — в Цаунес земля такая песчаная, не разбогатеешь. Постройки старые, пока новые поставишь, сам состаришься. Надо Цаунес продать и место получше подыскивать. У него у самого есть небольшие накопления, две лошади, четыре коровы, овцы и прочее мелкое хозяйство, сложили бы все вместе, пошла бы другая жизнь.

Янис еще молод, о женитьбе не думает, и другого места искать не желает. После этого разговора сосед больше не приезжает. Спустя год он снова сменил место жительства. Уходя, сказал: «Этот Цауне еще меня попомнит.»

Новых обитателей Цаунес приходит навестить жена близкого соседа, бобыля* Шнёрниека. На новоселье принесла связку репчатого лука и свои семена моркови и свёклы. А позже может дать еще саженцев капусты и брюквы, когда подрастут. Бабушка сердечно благодарна.
Соседей всего четверо — двое взрослых, а двойняшкам всего 4 месяца. Растут быстро и есть хотят, а корова хозяйская закрывается. Если б можно было хотя бы штоф молока в день брать… Бабушкина коровка молочная, всем хватит, сколько надобно.

«Спасибо, спасибо! У меня муж хороший мастер. Сейчас вместе со старым солдатом Симанисом крышу кроют на Саукской стороне. Там раньше сами жили, а здесь второй год обитаем. Муж взял полупостроенный дом, достроил, и всю внутреннюю отделку справил. Две комнаты есть и кухня. Зимой муж в одной из комнат деревянную посуду делает. Их прямо на месте раскупают. Что остается, везет на ярмарку в Елгавиню. Обратно везти не приходится. Летом муж на стройках, или помогает хозяевам хутора подновлять. Часто работает со старым солдатом Симанисом. Он брат зажиточного хозяина с другой стороны волости. На войне нога повреждена. Как вернулся домой и увидел, что суженая за другого вышла, Симанис такой странный стал. Родной дом оставил; зимой подрабатывает, обмолачивая лён, а летом разными работами.
В субботу и воскресенье оба будут дома и отплатят за молочко работой. Помогут эту развалину подправить, чтоб хоть как-то зиму протянуть. Старому-то хозяину трудно в последние годы было. Старичок знал, что жить здесь не будет, и ничего не чинил. Сын всё звал к себе, да жена не соглашалась. Хотела умереть в своём домике. И вот осенью, ни с того, ни с сего, ослабела и умерла.
Здесь такое тихое местечко. Даже нищие по дороге не ходят. Да и что нищему у такого же брать. Летом по пятницам иногда Абрамчик заглядывает, когда по дороге к своим в Трентельберг шабат справлять едет. Трентельбергом или Кишечным местечком звали когда-то теперь к Плявиняс присоединенное местечко Гостыни. За тряпки, щетину, конские хвосты и кости у Абрамчика можно выменять какую-нибудь мисочку, кружечку, тележную мазь, а и ногда и селедку.
Ах, да, и цыгане порой заворачивают. Тогда уж держи ухо востро, цыганки приходят клянчить. Если не углядишь, даже привязанное уведут.
Хозяин наш холостяк. Пока молод был, матери ни одна невеста не нравилась. Теперь уже нельзя таким переборчивым быть. Говорят, осенью свадьба будет.
Спасибо за молочко, пора домой, сыновья уже проснулись, должно быть.»

Дороги просохли. Однажды завернул во двор Шнёрниекс, позвал проехать с ним на дальний луг, рядом с его участком. Хочет поглядеть, как там рожь перезимовала. За рекой в Гривас лавочка. Хочет туда добраться, а то табак закончился. Если что нужно, там можно купить.
У соседа рожь хорошо растёт. Старый хозяин свой участок колышками отметил, чтобы легко отыскать можно было. Шнёрниекс рассказал, что старичок раньше половину делянки обрабатывал, но в последние годы едва один воз сена собирал. Янис из Цаунес в этом году тоже оставит здесь траву расти, а дальше видно будет.

В Гривас в лавке целое богатство, всё, что нужно: навозные вилы, гвозди, молоток, скребницы, тележная мазь, лопаты, кожа для постол, яд от прусаков и даже так необходимая известь. Её сам лавочник пережигает. Довольный выгодной сделкой, лавочник сыплет известь в свой мешочек. Позже можно будет вернуть. Янис у дома благодарит соседа за помощь.
Зубы у лошадки, клячи, показывают, что она не старая, только неухоженная. Получая хорошее сено и горсть овса, она быстро поправляется. Теперь скребницей снять старую свалявшуюся шерсть, и будет не стыдно в Елгавиню ехать.
В хлевушке навоза полно, у скотинки спины под самым потолком. Янис налаживает новые вилы и берётся за работу. Когда навоз сложен снаружи, видно, что хлевушка стоит на куриных ногах — и там дыра, и тут. Позже их дёрном заделают, сперва надо о доме подумать.
Как и обещано, в субботу являются двое из Шнёрниеков. Мастер на новоселье принёс легкое ведёрко для воды, а старый солдат Симанис две пары деревянных туфель. Спасибо! Теперь спокойно можно ходить по двору и по хлеву.
Мастер помогает как-никак привести в порядок телегу. Мать с Симанисом идут в дом. Долго приходится искать, прежде чем находят дыру, через которую можно вычистить трубу. Из трубы мать выносит несколько нош сажи и пепла. У хлебной печи сломана заслонка, утеряны вьюшки. Их в следующую субботу починят.

Дыры закрыли, теперь огонь горит светлым пламенем. Вечером на плите варят белую молочную кашу. После работы очень вкусно.
Мастер рассказывает, что за Гривас в Кампанах есть лесопилка. Там часто пилят доски и другие материалы. Вокруг добро валяется разное — щепки, кора и обрезки. Их практически даром отдают. Надо съездить, будут дрова и какой обрезок годный.
Оба мужа долгие годы еще были помощниками как в работе, так и советы дельные давали. Бабушка говорила: да будет благословен тот день, когда они пришли.

В воскресное утро, когда ветер дул со стороны церкви, ясно слышны были звуки колокола. Мать бралась за книгу псалмов и пела, сын читал нужное место из проповедей. Приближалась Троица, дни потеплели. Мать Яна договорилась с женой бобыля вместе сходить в церковь. За ребятами её муж присмотрит. Мать коровку пораньше с утра подоит, чтоб не перестоялась, пока вернутся.
Мать надевает воскресные постолы, а туфли, что еще со свадьбы хранятся, заворачивает в тряпицу. Наденет их у самой церкви. Надевает полосатую народную юбку и кофту, повязывает шёлковый платок, что муж дарил. Книгу псалмов в узорчатую тряпицу заворачивает. Вот идёт и босоногая жена бобыля. Туфли и чулки у неё за пазухой, тоже в тряпицу завернуты. Если по полевым межам идти, так церковь и не далеко. Матери теперь путь знаком. Около церкви и другие женщины, что пешком шли, туфли надевают.
В церкви справа сидят мужчины, слева женщины. Мать и жена бобыля читают молитву и остаются стоять. Кестер объявляет номер псалма и начинает петь. Приход подхватывает, особенно с мужской стороны — там больше книг, больше грамотных.
У матери хороший голос, она помогает удержать мелодию. После проповеди пастора и молитв снова пение. Староста идёт по проходу с мешочком, укрепленным на длинном шесте, и собирает пожертвования. Почти все кидают заранее заготовленые монеты. У недогадливых мешочек трясётся подольше, пока не получит какую-нибудь полустёртую копейку или пуговицу. Тех, кто стоит, обходит стороной, это бедные прихожане.

После службы у стен церкви мать встречает старых знакомых с Андзанской стороны. Приехали родных навестить, да и в церковь решили вместе сходить. Мать рада встрече. Осенью можно будет за грибами, за ягодами съездить. Велит всем кланяться. Да, церковь — это такое место, где можно и сердце в совместной молитве укрепить, и с друзьями да родными свидеться.
Поля Цаунес граничат с господскими. За лужком господское пастбище, но скот там пасут только осенью, когда поля убраны. Мастер сейчас в поместье чинит хлебные сараи. Янис просит, чтоб поговорил с управляющим, может позволит скосить на пастбище траву. Отава для скота была бы получше.

Управляющий новый, второй год только служит. В субботу после обеда оба с мастером приходят, смотрят. Разрешает скосить до Янова дня, чтобы к осени хорошая отава отросла. Разрешает и коровку на пару пасти. В качестве платы осенью два дня надо работать на уборке картофеля. Если дольше проработаешь, заплатит картошкой.
До Янова дня еще есть немного времени, успеется привезти щебня для фундамента. Еще старый хозяин камни с полей собирал и в горки насыпал, да еще оба с матерью пополнили. На фундамент хватит.

Мать борется с сорняками. Ростки только взошли, и сорняки уже кустятся. Полоть и полоть. В картофельные рядки насыпали навозу, потому картошка хорошо растёт, а вот хлеб слабоват. И здесь приходится выпалывать репей да клоповник.
Янис в Гривас купил косу и брусок. Мастер сделал черенок и грабли. Начинается сенокос. Мать согласна приглядывать за детьми, пока соседка помогает сено убирать. До Янова дня два воза сена вплывают в сарай. Осоку позже накосят на подстилку.
Хозяин Цаунес — звучит очень приятно. Но требует труда, труда...

На Янов день друзья не явились, надо было играть на танцах. Приехали дедушка из Дегас и брат, мастер пришёл. Вместе рассуждают и рисуют план для нового дома. Место для строительства Янис с матерью уже подобрали. Теперь измеряют и колышками обозначают место для фундамента. «Хороша та работа, что сделана», говорит дедушка на прощание. Полигуем на другой год..
Между уборкой сена и зерна небольшая передышка. Однажды воскресным вечером приезжает дедушка из Дегас с двумя возами. В одной телеге сидит сам и пивовар из Елгавини. Там же пивной бочонок и угощение. В другой на сене сидят три друга и песни поют. Парни впервые видят старые здания с соломенными крышами. Смотрят с любопытством и рассуждают — дом как сказочная избушка, как большой старый боровик. Наш друг Янис в сказке живет! И смеются, смеются. Как же хозяин Цаунес себя чувствует? Пивовар отмечает, что гораздо сильнее стал, настоящий крестьянин.

Мать расстилает во дворе одеяло, на него скатерть. Расставляет угощение. На телеге закрепляют пивной бочонок. Янис выносит кружки для пива и ведерко молока. Приходят и другие гости: мастер с женой и управляющий, старый солдат Симанис. Каждый приносит что-то на стол. Юноши из Елгавини пуще всего славят сельское молоко. Песни, рассказы до полуночи и заполночь. Друзья спят в телеге под открытым небом, пивовар в комнате. Янис и дедушка помогают матери убрать посуду, а затем отправляются отдыхать на новом сене.
Раннее утро. Дедушка берет из телеги пучок соломы и по лесенке поднимается чинить крышу. После завтрака все копают канаву для фундамента. На помощь приходят также пивовар и Шнёрниекс. Работа спорится, но уже к полудню у кое-кого мозоли на ладонях. Фундамент готов. После обеда пару часов отдых, затем мурование. Солнце у горизонта, работа окончена. Звучит песня. Ужин и сон под звёздами. Рано утром помощники отправляются по домам. Янис с матерью со слезами на глазах благодарят их за большой труд.

Как дальше дом строили, кто помогал, я не знаю. Может, бабушка не рассказывала об этом, а может, забылось. Помню, что дом мне очень нравился. Каменное строение, черепичная крыша, красная труба и две двери. У боковой двери теплица, там летом росли комнатные цветы. За дверью прихожая, здесь гости снимали и вешали одежду. Из прихожей дверь ведет в кухню. Дальше одна большая комната и две поменьше. В большой комнате два больших окна. У одного пышный мирт, у другого фуксия, что цвела круглый год. В середине комнаты стол со скатертью, вязанной крючком. У одной стены кровать под узорчатым одеялом, у другой шкаф. На чистом, белом полу самотканые синие дорожки с желтыми узорами, как небо со звёздочками. В большую комнату входили, когда поливали цветы, и когда приходили гости. Большую комнату звали залой.

В одной из маленьких комнат жила я с бабушкой, во второй папа с мамой, а позже и маленькая сестра. Кухня была большая. У хлебной печи сбоку плита, а сзади, за печкой, самое тёплое местечко. В зимнюю пору там любила отдыхать бабушка. Иногда и мы с муркой забирались там поваляться. Зимой на кухне происходили все большие работы, даже ткацкие. Стол тогда двигали от окна к плите у стены. Ткацкий стан ставили у окна.

Таким я запомнила дом, построенный моим отцом, где я прожила первые 9 лет жизни, и где слушала рассказы бабушки о старой жизни. Нравилось слушать бабушкины рассказы о том, как она в старом доме боролась с прусаками и клопами: глиной замазала все щели, провела полоски на стенах купленным в Гривас ядом. А на утро у плиты тараканов видимо-невидимо. Кипятком всех обдала и веником в печь. На другое утро то же самое. Через неделю борьба стала полегче, но не сильно. Прусаки были очень плодовиты. К осени всё же их стало меньше. Чем же они питались? Еду мы не оставляли. И куда они делись, когда снесли старый дом? «Не знаю, может, птицы поклевали», отвечала бабушка.

Тяжелую борьбу вели и с клопами. Все щели замазали смесью глины и керосина. Пол посыпали рубленой полынью. Кровати и шкафы оставили в клети. Кое-как на лавке зиму протянули. Когда сносили дом, старые сосновые балки были еще крепки. Ими починили хлевец, а из остатков соорудили дровяной сарайчик, а за ним пристроечку, чтобы женщинам не надо было за хлев бегать, а мужчинам за конюшню. Нет мух и нет дурного запаха.
Поначалу местные смеялись: ишь, какие господские шутки Цауне творит! Но позже, сперва молодая жена Шнёрниека захотела, чтоб у них так же было, а за ней и другие этот господский каприз устроили.
***продолжение следует***

*бобыль - здесь в значении "крестьянин, живущий на не принадлежащей ему земле, на земле другого крестьянина-хозяина."

Раннее детство
Я появилась на свет 25 августа 1903 года. Не знаю, звёздная была ночь или тёмная. Никогда не спрашивала.
Я была первым ребёнком в семье, и моим первым обществом были взрослые. Вместе с ними врастала в трудовую жизнь.

Папа и мамочка больше были заняты на полевых работах. Бабушка держалась ближе к дому. У нас была общая работа и короткие разговоры о том, как её делать. Рабочий день. Само слово говорит за себя, что день принадлежит труду. Каждый свою работу должен хорошо сделать. Сперва мне надо учиться носить хворост в кухню. Надо следить, чтобы куры огород не раскопали. Позже надо охранять цыплят, чтобы вороны или ястреб не унесли. Комнату подметая, надо смотреть, чтоб в углах пыли не оставалось. А то там лень заведётся. Через порог нельзя грязь выметать, а то Лайме глаза запорошишь.

Ходили полоть. Бабушка покажет работу, а сама в кухню уйдёт. Я полю быстро — раз, раз, у сорняков только верхушки оборвала. Бабушка, увидав это, головой покачала: у спешки короткие ноги. Велела еще раз всё переделать, выбрать каждый мало-мальский корешок. Если оставишь хоть один — разрастутся еще пышнее. Так же и со спешкой и с ленью — дашь им волю, вырастешь неряхой. Лень и сорняки надо вырывать с корнем. Весной ходили для корзинок лозы резать. На опушке кустарника расцвели первые перелески. Хочу нарвать полную горсть. Бабушка останавливает: «Погляди, как они цветут, радуют каждого, кто их видит. Оборвёшь, и будет голая земля, пропадёт радость. Цветами земля благодарит солнышко и радует людей. Без нужды нельзя и веточки надломить — всё живое.» Перед обратной дорогой позволила сорвать по цветочку на каждый пальчик для мамочки. Поставили их в стаканчик и радовались, что и в комнате весна.

Бабушка научила меня по вечерам читать стишок: Я хочу идти спать / Отец, закрой мои глазки! / А Твой взор/ Пусть бережёт меня во сне./ Иногда я не могла сразу заснуть. Ждала, когда же придёт закрывать на ключ мои глаза. Ни разу не дождалась. И куда девается ключ, когда я просыпаюсь? Однажды вечером спросила у бабушки. «Что болтаешь! Боженька — это тот добрый Отец, что стоит над нами и бережёт от зла.» Поняла это по-своему: днём Боженька спит, а ночью бережёт нас. Должно быть, ангелы ему помогают. Изображение Господа с ангелами я видела в календаре. Старичок с длинной бородой, а вокруг ангелы, словно маленькие девочки с крылышками.

Когда ешь, за столом надо сидеть спокойно, нельзя ногами дрыгать, а то еда впрок не пойдёт. Дети должны грызть корки, чтобы зубки росли крепкими. Крошки нельзя со стола рукой сметать, багословение сметёшь. После еды надо сказать — спасибо Господу.
Бабушка учит: когда встаёшь с кроватки, первой надо правой ногой ступать. И обувать первой правую ногу. Тогда весь день добрым будет.
Я старалась всё соблюдать, но не всегда всё гладко шло. Надо куда-то спешить, правой ногой об камень ударилась, кровь льётся. Отчего так? Я же из кровати правой ногой встала? «А кто же тебя гонит так быстро бежать? Надо смотреть, куда ногу ставишь,» сердится бабушка. Надо сорвать листочки кровохлёбки (тысячелистника), хорошенько растереть, на больное место приложить. Потом вокруг пальца лист подорожника былинкой примотать. Три раза подуть и сказать: «Завтра будешь здоров!» По большей части так и выходит.

Счёт
У бобылей Шнёрниеков двое мальчишек, немного старше меня. Иногда забегают с кружкой за молоком. Спрашивают: «Сколько у тебя носов?» Дивлюсь такому вопросу и ничего не отвечаю. «Не знаешь? У тебя и у меня, и у всех один нос. Поняла? Один нос. Сколько у тебя рук? Не знаешь. Одна рука и другая — две руки. Сколько ног?» - «Правая и левая,» отвечаю. «Когда я спрашиваю, надо говорить: одна и другая, две ноги. Поняла? На каждой руке 5 пальцев, и на каждой ноге также. Это счёт.»

Мамуля коров подоила, молока налила и мальчик уходит. В воскресенье приходит наш старый друг, солдат Симанис. Спрашиваю: «Сколько у тебя носов?». Он от души смеется: «У всех один. Или у меня второй вырос? Идём, научу тебя игре с носом!» Он берёт меня за нос и спрашивает: «Где снипст (от нем. Сниппе — нос, клюв)?» Мне надо отвечать: «В озере.» «Что он там делает?» «Яйца несёт.» «Сколько снёс?» Мне надо сказать какое-то число. Я говорю: «Одно яйцо, другое яйцо — два яйца!» Симанис опять смеется и спрашвает: «Которое мне дашь?» Здесь надо сказать или плохое, или хорошее, а можно и еще какое плохое слово сказать. И тогда нос надо быстро вырвать, потому что его могут сжать или подёргать. Я говорю, что дам хорошее яйцо, и мой носик гладят. Повторяем ещё раз. Теперь я спрашиваю у Симаниса, он отвечает.

Мне нравится игра, но я хочу показать, как хорошо умею считать. Спрашиваю у Симаниса: «Сколько у тебя рук?» Он смеётся и спрашивает: «А у тебя сколько?» Отвечаю: «Одна рука и другая, всего две руки, а на каждой руке пять пальцев. У меня одна нога и другая, на каждой тоже по пять пальцев.» Над такой мудростью Симанис смеётся от души. Спрашивает: «А сколько ног у Вактыня?» Мне надо подумать, а потом говорю: «У Вактыня одна нога и другая — две, и еще столько же.» Симанис говорит, что я умнее профессоров. «Кто такие профессоры?», спрашиваю. - Это очень умные люди.

После обеда Симанис высыпает на стол много копеек. Раскладываю их в кучки по величине. Симанис берёт несколько копеек и велит мне считать. Я кладу их против каждого пальчика и считаю по-своему. А смогу ли я все копейки сосчитать? Нет, этого я не сумею. Симанис учит меня считать по-настоящему. Когда я без запинки считаю до пяти, он говорит, что на сегодня хватит. Симанис считает и считает свои копейки. Получается два рубля и 10 копеек. «Это моё богатство.» «А ты все числа знаешь?» Нет, не все он знает. «А звёзды сосчитаны?» Да, все видимые звёзды сосчитаны, и есть много таких, что только в машины можно видеть. «И что же Боженька об этом говорит?» Этого Симанис не знает, посылает меня к бабушке. Бабушка отвечает: «Нечего своей заумью ребёнку голову морочить.»

Яблоки
Мой мир — это двор, дорога, что идёт мимо хлева (заросшая травой, так как редко кто там ездит), и ещё прудок на дедушкином пастбище.
Сегодня большой день, мамуля велит надеть воскресное платье. Пойдём в Штютаны в гости. Что-то нужно маме в отцовском доме. Идём вдоль дедушкиного пастбища. Вокруг забор из жердей. Хочу сосчитать, сколько столбиков вдоль дороги. Я уже умею считать до десяти. Начинаю считать: один, два, и так до десяти, а потом снова с одного. В конце пути мамочка спрашивает: «Сколько столбиков насчитала?» Подумала и отвечаю: «Страх, как много.»

В Штютанах из будки вылезает Кранцис и собирается лаять. Но, узнав, стыдливо идёт навстречу. Я его глажу, он мне лижет руку, так мы здороваемся. Сестра мамы Алвина нас встречает ласково. Берёт корзиночку и ведёт меня в сад. Там под яблонями лежат крупные, сочные яблоки. Велит мне есть и корзиночку полную набрать.

Люди говорят, что Алвина — добрый дух в Штютанах, заботится обо всех, своей жизни у неё нет. Дома злая мачеха, о сиротках не беспокоится. Алвина заботится о братике и о маленькой сестричке. Той всего полтора года было, когда мама умерла. Алвина отказала хорошим женихам. А теперь уже половина жизни за плечами.

Яблоки вкусные. Некоторые прозрачные. Я съела одно со всей серединкой, ем второе. Полную корзиночку набрала и ем ещё, пока уже вкус не пропадает.

Идёт мамуля, в руках у нее чесалки для шерсти. Берёт корзиночку. Благодарим за яблоки и идём. Мама быстро шагает, а у меня ноги как-будто подгибаются, в животе давит, голова кружится. Сажусь на жерди забора. Мамуля не понимает, что со мной случилось. А у меня живот болит и слёзы льются. «Сколько яблок съела?», спрашивает мамуля. «Три и ещё немного, а оставшееся засунула в кротовину, чтоб не валялось.» «Такие крупные яблоки, это тебе многовато, надо вернуть. Ну-ка, палец врот, да поглубже! Я сую так глубоко, как могу, но ничего наружу не выходит. «Раскрой рот!», мамуля кладёт мне в рот свой палец. Едва успевает отдёрнуть, как мои яблочки валятся и валятся наружу. Идём, но через какое-то время снова надо присесть, и снова яблоки изо рта валятся. «Ах ты, негодница, ты же целыми кусками глотала!» Спустя время кажется, что мой живот совсем пустой. Поднимаюсь, в ногах нет силы. Вспотела, как в бане.
Дома бабушка даёт выпить полыни, велит ложиться и на живот кладёт бутылку с тёплой водой. Тепло меня укутывает. Я устала, быстро засыпаю.

С утра удивляюсь: как это я разделась и легла в свою кроватку? Так крепко спала, что не чуяла, как раздели и перенесли.
Вспоминаю яблоки и знаю: даже лакомую еду надо есть в меру.

*** ***

Рождество
Никогда не печется так много пирогов, как на Рождество. Папа привёз из Елгавини настоящей белой муки. В праздничную субботу мамуля уже с утра замешивает тесто для белого хлеба. Я время от времени приподнимаю покров над корытом, жду, когда тесто поднимется и можно будет его месить.
Уже с вечера в печь заложены дрова. Когда тесто вымешано, печь растапливают, и дрова горят ярким пламенем.
Мамуля жарит мясо с луком для пирогов, готовит творог для булочек. Я ухаживаю за курочками, как в газете написано, и молоденькие дают нам по яичку к празднику, хотя на улице мороз и метель.

Печь наполовину протоплена. Кочергой разметали угли, и можно начинать делать булочки. Я протираю тряпочкой противни и смазываю их салом. Сперва мамуля готовит мясные пироги и пирожки с творогом. Я беру связку хвостовых куриных перьев и взбитым яйцом смазываю пирожки. Тем временем печь истопилась, угли вытаскивают кочергой и разгребают к стенкам. Пышным березовым веником, специально собранным, прикрепленным к длинной жерди и смоченным водой, выметают печь начисто. Бросают внутрь горсточку муки. Если мука вспыхивает, под еще раз обметают мокрым веником. Кидают внутрь старые круги от плиты, чтобы противни не соприкасались прямо с горячим подом. Деревянной лопатой противни мечут в печь. Зев печи загораживают заслонкой. Дыру душника закрывают вьюшкой, чтобы тепло не уходило. Смотрят на часы, чтобы примерно знать, когда пироги будут готовы.

Тем временем я готовлю крендельки. Небольшой комочек теста раскатываю в две тонкие колбаски, свиваю их вместе и леплю крендельки до тех пор, пока не заполняются два подноса. Смазываю и обсыпаю маковым семенем. Будем давать их гостям и друг другу дарить. Мамуля делает небольшие круглые тминные булочки, смазывает их яйцом, с помощью ножа в середину вминает кусочек масла, обсыпает тмином и парой зернышек сахара. Первая выпечка готова. Под остыл, вынимают круги от плиты и ставим подготовленные противни.
Бабушке за вязание принесли такой сероватой муки. Из нее будем печь орешки. Готовим довольно твердое подслащенное тесто, делим на куски, раскатываем в колбаски, нарезаю их на маленькие кусочки, высыпаю на противень. Ставим их в печь после пирогов. Пусть пекутся, пока не станут коричневыми. Готовые мамуля ссыпает в мешочек и подвешивает к душнику. Их понемножку будут давать воскресным утром к кофе или молоку.

Неизвестно, где папа. Хочу пройти в большую комнату, но не могу открыть дверь. "Что ты бродишь, хочешь всё замусорить? Или работы не хватает? Сбегай в хлев, погляди, все ли там в порядке." Я уже знаю, что в большой комнате папа ставит ёлочку. Мне только хотелось на неё посмотреть. Будет ли она больше, чем в прошлом году? Тогда она стояла на столе и горело семь свечей - чтобы был свет на каждый день недели.

Наконец все работы окончены, ужин съеден, надето воскресное платье. Папа отворяет двери в большую комнату. Какая прелестная ёлочка! На этот раз почти до потолка. Сияют свечечки. Стоя поём "Тихая ночь". Поём также "Я красивую розочку знаю", это бабушкина любимая песня. Папа даёт мне свёрток. Это мне за хороший труд и за то, что не ныла, когда нужно работать. Открываю - туфли! Красивые, чёрные, мои первые туфли. Перехватило дыхание, брызнули слёзы от счастья. В благодарности целую всем руки и щёки, читаю народные песни. Надеваю туфли. При ходьбе на ногах болтаются. Знаю, не на один год куплены. Бабушка всё еще носит свои свадебные туфли. А мне только шесть лет. Вытираю тапочки, сшитые мамой из овчинки. Надеваю на них туфли. Теперь в самый раз. Не слишком много таких счастливых моментов дарит жизнь.

Папа выходит на минуту и возвращается с Рождественским старичком. Всё завалено снегом. Счастье, что папа был у дверей и впустил. Не могу утерпеть и показываю свои туфли. Старичок радуется вместе со мной. Велит мне спеть какую-нибудь песенку. Я так счастлива, что пою. Позже взрослые смеются, что пела на свою мелодию, потому что нет слуха. Рождественский старичок хочет слышать народную песенку о Рождестве. У меня всё потонуло в глубинах памяти. Могу только прочесть: "у пирога, бедняги, все края обгорели." Старичок доволен. Он понимает, что это особенный рождественский вечер в моей жизни. Даёт мне "хлеб на дорогу" в большую жизнь, русскую азбуку. Такой книги, должно быть, ни у кого здесь нет. Спасибо, спасибо! Обещаю её беречь и учиться.

Мамуля идёт провожать Рождественского старичка. Вскоре возвращается вместе с цыганами. Высокий цыган кружит в танце маленьких медвежат, цыганка поёт что-то непонятное. Но вот натанцевались, напелись, гаснут свечечки одна за другой. Как я и думала, это соседи с детьми. Мама ставит на стол пироги, холодное мясо, кружечки с молоком, миску гороха. Горох надо есть, чтобы в следующем году плакать не пришлось. Гости едят, нахваливают. Рассказывают, что у соседей коровка закрывается, просят, нельзя ли у нас по штофу молока получать, особенно по воскресеньям, когда дети дома. В уплату за это будут прясть паклю. Мамуля говорит, что сможет и больше давать, у нас всегда молока вдоволь.

Бабушка благодарит Бога за такой поворот. Ноги сводит судорогой от пряденья. И травку хорошую заваривает, да не помогает. У меня в сердце радость: глядишь, иной раз бабушка теперь вместо меня цевки помотает. Хороший, добрый Рождественский вечер.

Готовимся завтракать праздничным утром. Приходит Симанис. Дарит мне игрушку — волчок. В маленькой свиной косточке просверлены четыре дырочки, сквозь них крест накрест продета тонкая верёвочка. Когда её большими пальцами рук натянешь и отпустишь, косточка начинает вращаться и гудеть. Спасибо за такой хороший подарок.

За едой Симанис говорит с полным ртом. Я начинаю подозревать. Точно так сипло говорил Рождественский старичок. И уходя вроде прихрамывал.. Бросаюсь в атаку: «Не притворяйся! Это ты был Рождественским старичком!» Симанис поистине удивлён такому нападению. Треплет свой подбородок. Разве у него такая длинная борода? Вчера у зеркала как раз обстриг. Обозналась я. И разве только ко мне Рождественскому старичку надо зайти? Пол-волости приходится обойти, подарки нести, а ленивым и прутья. Вот голос и сипнет, и хромота появляется. А если ещё и такие неверующие дети попадаются, то может и не придёт вовсе на следующий год. Симанис меня никогда раньше не обманывал. Не знаю, верить или не верить.

После завтрака Симанис высыпает на стол горсть орехов. «Теперь поиграем. Бери доску и пиши цифры. Я не буду смотреть. Можешь рукой прикрыть. Если я цифру угадаю, я беру один орех. Если не угадаю — ты берёшь, но только если цифра красиво написана.» Сперва почти все цифры Симанис угадывает, потому что я пишу лишь те, которые сама считаю удающимися. Мне жаль орехов. Беру и пишу тогда восемь по своему — нолик на нолике. Симанис смотрит и все оставшиеся орехи ссыпает в карман. Он с плутами не играет. Ну что я за плут, просто по-своему пишу!

Нет, никто мне права не давал цифры искажать. Уходит. Беру доску и пишу и пишу правильную восьмёрку, пока самой не кажется уже хорошо. Но Симанис не идёт.

На второе праздничное утро завтракаем рано. Поедем в гости в Штютаны. Натягиваю две пары толстых шерстяных носок, но новые туфли всё ещё великоваты, на ногах болтаются. Мамуля кладёт в носки туфель смятый газетный листок. Теперь хорошо. Поверх пальтишка повязываю большой наплечный платок, потому что утро солнечное и прохладное. Берём с собой напечённых мной крендельков для приветствия. Папа запряг Гнедко, ждёт нас. К оглобле привязан маленький колокольчик. Это моя первая зимняя поездка. Колокольчик звенит. Кусты пастбища сияют в инее на солнце невыразимыми цветами. Как это происходит? Роса тоже на солнце сияет. Порой кажется, что у меня на голове сияющий венок. Но вот солнце закрывает облако, и всё гаснет. Ни родители, ни Симанис не могут этого объяснить. «Вырастешь, пойдёшь в школу, может, узнаешь.»

У дедушки в большой комнате много детей. И из соседних усадеб пришли. Мальчик прикладывает к гребешку папиросную бумагу, и, дуя через неё, играет. Остальные танцуют. Пытаются научить танцевать и меня, но не выходит. Дети смеются: «Ты тяжелая, как куль бобов, танцуешь, словно стакс давишь (сушёную коноплю кладут в ступку и особым круглым пестом бьют, пока не выделится конопляный жир — стакс).» Заводим тогда игры, в которых и я могу участвовать.

Нагружаем корабли. Анна завязывает старый платок в узел. Уговорились, что на этот раз нагружаем корабли словами на букву «к». Бросаешь кому-либо узелок и говоришь: «Я нагружаю корабль корзиной.» Следующий грузит кровать и так далее. У кого больше нет слов на «к», выходит из игры. Так пока не останется мало игроков. Тогда начинают выбиирать слова на другую букву. Долго сидеть не хочется. Заводим игры с песнями. Игра следует за игрой, и вот уже зовут обедать. На столе пироги, миска капусты, картошка, и миска со свиной головой. Пятачок делят между детьми, чтобы лучше были успехи в письме.

После вкусного обеда едем домой. Гнедко домой бежит резво, без понукания.

В комнате снимаю и хорошо протираю новые туфли. Рассказываю бабушке о гостях. Родители идут к скотине. Я беру доску и пишу правильную восьмёрку. Самой кажется, что хорошо. Симанис приходит только под вечер, когда весь грифель списан, и папа говорит, что все цифры как машиной пропечатаны. Симанис спрашивает, хочу ли я теперь честно играть? Соглашаюсь. На этот раз мне везёт. Почти все орехи переходят ко мне. В последний праздничный день Симанис дарит мне все орехи, чтобы ела на здоровье.

Вдвоём с мамулей познакомились с новой азбукой. Русская буква, - затем по-латышски объяснено, как выговаривать. Сидим все втроём: я, мамуля и Симанис. Он, будучи солдатом, выучил русский язык. Теперь может поучить нас.

Папа ещё сохранил несколько свечек. Зажигаем их вечером. Взрослые ведут свои разговоры, а я надеваю туфли. Ещё радуюсь. Знаю, как сниму, положат их в шкаф надолго. Быстро прошло Рождество. Симанис говорит — так и жизнь проходит.
*****

Жду весну
Весну начинаю ждать сразу после Рождества, когда дни начинают расти. В день Нового года приходит Симанис, смотрит в календарь и говорит, на сколько минут день удлинился. «А птицы уже машут крыльями на пути к нам?», спрашиваю. «Ты уже птиц ждёшь? Зима едва начинается, ещё будут крепкие морозы, большие метели, что птички у нас делать будут?» Каждое воскресенье Симанис смотрит в новый календарь и говорит, на сколько день прибавился. А толку-то: день понемногу растёт, а мороз и метели все крепчают. Папа говорит, что так много снега помнит только с того времени, как сам мальчишкой был. Тропинки к хлеву, клети и дровяному сарайчику прорыты, как глубокие канавы. Все дороги перед весной заметены. День сменяет день без перемен.

Один холст сменяет другой, всем нужны цевки. «Работай, работай, там тебе полотенца в приданое ткут,» смеется Симанис. «Какие полотенца? Папа пуром* зерно меряет, разве можно и полотенца так мерять?» «Подрастёшь, узнаешь,» отвечает Симанис и начинает говорить с папой. Шутит Симанис или правду говорит, хочется знать прямо сейчас. Остаюсь в догадках. Твёрдо сказано: когда взрослые разговаривают, не мешай.

В хлеву появились два ягнёнка. Откуда взялись они в такую метель? Теперь мне весело ходить в хлев. Ношу овечке хлебные корки.
Дни проходят. Наконец уже и Симанис думает, что за снежными валами птицы машут крыльями по пути к нам. С крыш на солнечной стороне растут сосульки. Мне очень нравится их сосать. Как на грех, привязался кашель. Сугробы опадают.
Наконец долгожданная весна явилась с дождями и грязными ногами. Однажды утром чёрный скворец свистит у домика так, что весь двор звенит. «Пришла весна, время больших трудов,» говорит бабушка. И труды начинаются, и во дворе, и в саду. Сломанной ложечкой рыхлю землю вокруг цветочных ростков. Кажется, каждый росточек, каждая распускающаяся почка вместе с птицами радуются весне.

Папа за кустами пастбища на дедушкином поле сеет лён. Мне надо ему отнести завтрак. Вактынь радостно машет хвостом, собирается со мной. «Нет, нет, Вактынь, оставайся дома, я не гулять, я на работу.» Уже издалека вижу, как идёт по полю папа и кидает семена то одной, то другой рукой. Папа умеет сеять обеими руками. Поэтому соседи зовут его сеять лён. Тогда поле растёт ровно, нет зигзагов и местами растения не вытягиваются. На краю поля телега с бороной. Гнедко возле кустарника жует молодую травку.

Папа снимает с плеч севальник и дает мне. Пустой, но тяжёлый. Папе во время сева порой его надо полным носить целый день. Тяжело. Папа намазывает краюху себе и краюшку мне: «Ешь, вот увидишь, здесь гораздо вкуснее, здесь нам птичий хор поёт. Послушай!» Все пастбищные кусты словно усыпаны звучными птичьими голосами. Вдалеке звучит: ку-ку, ку-ку! «Хорошо, что уже поели. В этом году хлеба и масла будет вдоволь. Кукушка не закуковала**. Только денег нет,» печально говорю я. Папа, улыбаясь, достаёт из кармана пятикопеечную монету. Спрашивает: «как думаешь, хватит? Сколько каждому выйдет?» Считаю: «Я — один, папа — два, мамуля — три, бабушка — четыре. Одна копейка остаётся. Эту Симанису дадим!» радостно восклицаю я. «Хорошо, дочка, друзей надо помнить.»

Пока папа ест, я лукошком пересыпаю лён из мешка в севальник. Маленькие, маленькие семечки, как же из них вырастает такой долгий лён? Папа рассказывает: «Земля, как матушка, их взрастит. Когда земля как следует обработана, зёрнышко туда падает, как на мягкие руки. После сева я бороной их присыплю, катком разровняю. Семечко в земле набухнет, корнем укрепится и будет брать питание из земли. Вырастет росточек. Дождь его напоит, земля, словно мать, накормит, солнышко согреет. До осени вырастет долгий лён. Так мать земля кормит все растения, а растения кормят нас.»

Идя домой, глажу маленькую берёзку на обочине дороги: «Ни одной веточки не сломи, ни одного цветочка не сорви без нужды. Все живые Божьи создания,» говорила бабушка. Теперь еще знаю: мать Земля кормит все живые создания. С радостью ощущаю, что я тоже – часть Всего.

*игра слов: слово pūrs - это приданое невесты и мера объема сыпучих тел
** народное поверье - если весной кукушку услышишь натощак и без денег, то она тебя "закукует" - летом будешь голодный и без денег ходить.

***