Левковские

[q]

Sołtan V. Sołtanowicz. Żyjncy w połowie XV wieku niejaki Alek,"^;ui(ler miał (Iwńcli synów: Andrcja i Sоltana.

Andrej Aleksandrowiecz podskarhi król., i brat jes^o, Sоltan, wyniienicni są jako świadkowie w 1 48() r. na zapisie kniehini Zubrewickiej i siostry jej, kniehini Trabskiój, dla soboru wilcńskieii-o (Areh. Zbór. Dok. VI).

Andrej yMeksandrowicz byt w lataeb 1402 — 1495 podskarbim ziemskim. Syn jef;;o, Iwan Andrejewicz, w 1B02 r. dworzanin Aleksandra •Tac;'., w 1507 roku podskarbi dworny, byl w latach 1507 — 1508 namiestnikiem mejszag-ol- skim i dnbiniekim, a od 1500 r. do śmierci namiestnikiem wielońskim. Oże- nił sie z kniażną. nolulana Fedorówną Czetwertyńską, która mu w 1524 roku zapisała eześei na Czetwertni, Lukomi i Wyszkowie (i\IL 15). W 1538 r. nadał swój herb Wrelsy nobilitowanemu Stanisławowi Mikuliczowi (MK 5(> f. lOfi). Umarł w 1554 r., zeznając w tymże roku testament, którym zapi- sał bratankowi swemu, Iwanowi Aleksandrowiczowi Sołtanowi, i synowi jetco, a swemu wnukowi, Dymitrowi, dwór w Wilnie; żonie swej, Roiidanie Cze-


^31 _

t,\vcrtvński('j, oddal w dożywdiio, ili)l)i;i rnporly, inno z:i.ś dolinie jako to Po- (■/.Cjiow, zapisał potomkom sióstr swoicii (Aiili. Zlior. I tok. VI). W tfsta- moiicie tym nazywa, on Ho^^iisza .Iiiricwicza l)rafeni, n symny jt'!,n): Iwana i (irzogorza no^'nsz(nvicz(iw, hrataiikanti. l^ralankicm nazywa równit;;>. ('slafa W o Iow i cza.

iSoItan Aleksaiidiowicz otrzyma! w [\7~^ r. od Kazimierza, Ja<^^ beczkę miodu z dóbr tioedcich (ML 4). W latacli 1483 — M'.)0 był marszałkiem król. i nannestnikiem slonimskini, a w latach 148(5 — 1487 namiestnikiem no- wogrodzkim. Sołtan pozostawił cztcicch synów: Miclia,jła. Josifa, Aleksaii- dia i 1 1 rynka.

Wyrok króla Zyi^mnnta, wydany w IoKj r. w sprawie Josila Soilano- wicza, metropolity kijowskiego, z kanonikami kościoła S. Stanisława w Wil- nie o Indzi z ITnniewiCj poucza nas, że Micłiajło Soltaiiowicz, starszy brat nic- tro])olity Josifa, nabył tych ludzi w Ilaniewicacdi od kniazia vScmena, (Czarto- ryskiego, ?,e po śmierci Micliajła przysądził i(di Aleksander Jag-, metropoli- cie, i ^,e Michajło Soltanowicz pozostawił jedynie córkę, która w tymże 1516 roku była jeszcze nieletnia (AlZH, \).

Josif Soltanowicz, w 140(1 r. właiiyka smoleński, został w 1499 r. me- tropolitą kijowskim, pozostając nadal i władyką smoleńskim, którym jest je- szcze w ir)09 r. Umarł w lV)21 r. {ML 12).

llryńko Soltanowicz otrzymał od Aleksandra Jag. wieś pod Łoliojskiem. nadanie to potwierdził król Zygmunt w 1538 r. zięciowi jego, Juchnic Wań- kowiczowi, ożenionem.u z jego córką N. (ML 30).

Aleksander Soltanowicz, w 1515 roku marszałek król., procesował się z Chreptowiczową o skarby, pozostałe i)0 ojcu jego Sołtanie, które zatrzymał mąż Uhrcptowiczowej, marszałek, jako jego opiekun (ML 10). Marszałkiem król. był Aleksander w latach 1515 — 1541. Ze sprawy o dobra Bujnicc, prowadzonej w 1520 r. (? Indykcya 8) między Iwaszkowiczem a kniaziem Kroszyńskim, wiadomo nam, że Aleksander Soltanowicz. marszałek, poślubił kniażne Bujnicką (ML 14). Na ekspedycye wojenne dostarczał 37 koni (ML 21). W 1541 r. prowadził Aleksander wspólnie z synem Iwanem proces z Jesmanem (ML 43).

Iwan Aleksandrowicz Soltanowicz miał w 1549 r. sjtrawe z Odyńcową (ML 65). W tymże roku był diakiem (pisarzem) Ilornostaja, marszałka dwornego (ML 66). W 15(56 r. otrzymał starostwo ostryńskie. Był i mar- szałkiem król., lecz data, w której jtlastował ten urząd, niewiadoma. jMiał dwie żony, z których jtierwsza nieznana, a drugą była kniażna Maryna Wasilewna Sołomerecka.

Iwan jłozostawił sześciu synów, z których Oymilri, wspomniany w testa-


332

mcncic Iwana Andrrjewicza z 1554 r., i Łukasz Iwanowic/, SoUan, oceniony z Dorotą Micucianką, w7.miankowaiiy w rozf^raniczcniu ilóbr Dobrzynia z 1599 v. (Akta T. VI), musieli pochodzić z pierwszej żony, gdyż w sprawie, dotyczącej wykonania zapisu zniarfego Iwana Andrejcwicza, podskarbiego, na cerkiew soborną w Wilnii;, wystosował Stefan Batory w 1579 r. list do Maryny Wa- silewny, kniażny Solomereckiej Iwanowo j Soltanowej, marszałkowej i staro- ściny ostryńskićj, i synów jćj: Dawida, Jarosława, Iwana i Aleksandra (Arch. Zbór. Dok. VI).

.laroslaw Sołtan, starosta ostryński, zeznał wraz z żoną Maryą zapis na cerkiew wołczyńską w 158()r. (Akta T. III). Tenże Jarosław Iwanowicz SoUan, ziemianin brzeski, potwierdził w 1604 roku synowi swemu, Hiero- nimowi, akt dokonanej przez siebie sprzedaży dóbr Klejników, oraz akt, którym tenże syn jego nabył wie>ś i\lurawce i cerkiew Ś. Semena od stryja swego Dawida (Akta T. II).

[/q]

[q]

Михаил Александрович из Загорова, честный сенатор земли Волынской; брат его Андрей из Попортеи, сын подскарбия (вроде министра финансов) Александра; Солтан Александр, славный рыцарь и подскарбий короля Казимира, и младший брат Александра Солтана Иван, избранный также в земского подскарбия великого княжества Литовского. http://www.runivers.ru/bookrea...4/mode/1up

[/q]

[q]

Митрополит Солтан происходил из боярского рода с Логойского повета и перед поступлением в монастырь имел имя - Илья. Иосиф Солтан не был сыном Александра Солтана

[/q]

[q]

а кто такой этот Дмитрий Васильевич - Немира, луцкий боярин ?

[/q]

[q]

Как из далеча было, из Галичья,
Из Волынца города, из Галичья,
Как ясен сокол вон вылетывал,
Как бы белой кречет вон выпархивал ‑
Выезжал удача добрый молодец,
Молоды Михайла Казаренин.
А и как конь под ним, как бы лютый зверь,
Он сам на коне, как ясен сокол,
Крепки доспехи на могучих плечах,
Куяк и панцирь – чиста серебра,
А кольчуга на нем – красна золота,
А куяку и панцирю цена стоит на сто тысячей;
А кольчуга на нем – красна золота,
Кольчуге цена сорок тысячей;
Шелом на буйной голове замычется,
Шелому цена три тысячи;
Копье в руках мурзамецкая, как свеча горит,
Ко левой бедре припоясана сабля вострая,
В долину сабля сажень печатная,
В ширину сабля осьми вершков;
Еще с ним тугой лук разрывчатый,
А цена тому луку три тысячи;
Потому цена луку три тысячи, ‑
Полосы были булатные,
А жилы – слоны сохатныя,
И рога красна золота,
А тетивочка шелковая,
Белого шелку шемаханского;
И колчан с ним каленых стрел,
А во колчане было полтораста стрел,
Всякая стрела по пяти рублев;
А конь под ним – как лютый зверь,
Цены коню – сметы нет;
Почему коню цены сметы нет?
Потому ему цены сметы нет, ‑
За реку броду не спрашивает;
Он скачет, конь, с берегу на берег,
Котора река шириною пятнадцать верст.
А и едет ко городу Киеву,
Что ко ласкову князю Владимиру,
Чудотворцам в Киеве молитися
И Владимиру‑князю поклонитися,
Послужить верою и правдою,
Позаочью князю, не изменою.
Как и будет он в городе Киеве,
Середи двора княженецкого,
Скочил Казаренин со добра коня,
Привязал коня к дубову столбу,
К дубову столбу, к кольцу булатному;
Походил во гридню во светлую,
Ко великому князю Владимиру,
Молился Спасу со Пречистою,
Поклонился князю со княгинею
И на все четыре стороны.
Говорил ему ласковый Владимир‑князь:
«Гой еси, удача добрый молодец!
Откуль приехал, откуль тебе Бог принес?
Еще как тебе, молодца, именем зовут?
А по именю тебе можно место дать,
По изотчеству можно пожаловати».
И сказал удалой добрый молодец:
«А зовут мене Михайлою Казаренин,
А Казаренин душа Петрович млад».
А втапоры стольный Владимир‑князь
Не имел у себя стольников и чашников,
Наливал сам чару зелена вина,
Не велика мера – в полтора ведра,
И проведывает могучего богатыря,
Чтобы выпил чару зелена вина
И турий рог меду сладкого в полтретья ведра.
Принимает Казаренин единой рукой,
А и выпил единым духом,
И турий рог меду сладкого;
Говорил ему ласковый Владимир‑князь:
«Гой еси ты, молоды Михайла Казаренин!
Сослужи ты мне службу заочную,
Съезди ко морю синему,
Настреляй гусей, белых лебедей,
Перелетных серых малых уточек
Ко моему столу княженецкому, ‑
Долюби я молодца пожалую!»
Молоды Михайла Казаренин
Великого князя не ослушался,
Помолился Богу, сам и вон пошел.
И садился он на добра коня
И поехал ко морю синему,
Что на теплы, тихи заводи.
Как и будет у моря синего,
На его щаски великие
Привалила птица к берегу;
Настрелял он гусей, лебедей,
Перелетных серых малых уточек
Ко его столу княженецкому,
Обвязал он своего добра коня
По могучим плечам до сырой земли
И поехал от моря от синего
Ко стольному городу Киеву,
Ко ласкову князю Владимиру.
Наехал в поле сыр крековистый дуб,
На дубу сидит тут черны ворон,
С ноги на ногу переступывает,
Он правильна перушка поправливает,
А и ноги, нос – что огонь горят.
А и тут Казаренину за беду стало,
За великую досаду показалося;
Он, Казаренин, дивуется,
Говорил таково слово:
«Сколько по полю я езживал,
По его государевой вотчине,
Такого чуда не наезживал
И наехал – ныне черна ворона!»
Втапоры Казаренин
Вынимал из налучна свой тугой лук,
Из колчана калену стрелу,
Хочет застрелить черна ворона
А и тугой лук свой потягивает,
Калену стрелу поправливает;
И потянул свой тугой лук за ухо,
Калену стрелу семи четвертей.
И завыли рога у туга лука,
Заскрипели полосы булатные;
Чуть было спустит калену стрелу, ‑
Провещится ему черны ворон:
«Гой еси ты, удача добрый молодец!
Не стреляй мене ты, черна ворона,
Моей крови тебе не пить будет,
Моего мяса не есть будет,
Надо мною сердце не изнести!
Скажу я тебе добычу богатырскую:
Поезжай на гору высокою,
Посмотри в раздолья широкая
И увидишь в поле три бела шатра,
И стоит беседа – дорог рыбий зуб,
На беседе сидят три татарина,
Как бы три собаки наездники,
Перед ними ходит красна девица,
Русская девица полоняночка,
Молода Марфа Петровична».
И за то слово Казарин спохватывается,
Не стрелял на дубу черна ворона,
Поехал на гору высокую,
Смотрил раздолья широкие –
И увидел в поле три бела шатра;
Стоит беседа – дорог рыбий зуб,
На беседе сидят три татарина,
Три собаки наездники,
Перед ними ходит красна девица,
Русская девица полоняночка,
Молода Марфа Петровична,
Во слезах не может слово молвити,
Добре жалобно причитаючи:
«О злочастная моя буйна голова,
Горе горькая, моя руса коса!
А вечор тебе матушка расчесывала,
Расчесала матушка, заплетала,
Я сама, девица, знаю, ведаю,
Расплетать будет моя руса коса
Трем татарам‑наездникам».
Они те‑то речи, татара, договаривают,
А первой татарин проговорит:
«Не плачь, девица, душа красная,
Не скорби, девица, лица белого;
А с делу татарину достанешься,
Не продам тебе, девицу, дешево,
Отдам за сына за любимого,
За мирного сына в Золотой Орде».
Со тыя горы со высокия,
Как ясен сокол напущается
На синем море на гуси и лебеди,
Во чистом поле напущается
Молоды Михайла Казаренин,
А Казаренин душа Петрович млад;
Приправил он своего добра коня,
Принастегивал богатырского,
И в руке копье морзамецкое:
Первого татарина копьем сколол,
Другого собаку конем стоптал,
Третьего о сыру землю.
Скочил Казаренин с добра коня,
Сохватал девицу за белы ручки,
Русску девицу полоняночку,
Повел девицу во бел шатер.
Как чуть с девицею ему грех творить,
А грех творить, с нею блуд блудить,
Расплачется красная девица:
«А не честь твоя молодецкая, богатырская,
Не спросил ни дядины, ни вотчины,
Княженецкая ль дочь и боярская.
Была я дочи гостиная,
Из Волынца города, из Галичья,
Молода Марфа Петровична».
И за то слово Казаренин спохватается:
«Гой еси, душа красная девица,
Молода Марфа Петровична!
А ты по роду мне родна сестра;
И ты как татарам досталася,
Ты как трем собакам наездникам?»
Говорит ему родная сестра:
«Я вечор гуляла в зеленом саду
Со своей сударынею‑матушкою,
Как издалеча, из чиста поля,
Как черны вороны налетывали,
Набегали тут три татарина‑наездники,
Полонили мене, красну девицу,
Повезли мене во чисто поле;
А я так татарам досталася,
Трем собакам наездникам».
Молоды Михайла Казаренин
Собирает в шатрах злата, серебра,
Он кладет во те сумы переметные,
Переметные, сыромятные,
И берет беседу – дорог рыбий зуб.
Посадил девицу на добра коня,
На русского, богатырского,
Сам садился на татарского,
Как бы двух коней в поводу повел –
И поехал к городу Киеву.
Въезжает в стольный Киев‑град,
А и стольники, приворотники Доложили князю Владимиру,
Что приехал Михайла Казаренин.
Поколь Михайла снял со добра коня Свою сестрицу родимую
И привязал четырех коней к дубову столбу,
Идут послы от князя Владимира,
Велят идтить Михайле во светлу гридню.
Приходил Казаренин во светлу гридню
Со своею сестрицею родимою,
Молится Спасову образу,
Кланяется князю Владимиру
И княгине Апраксевне:
«Здравствуй ты, ласковый сударь Владимир‑князь
Со душею княгинею Апраксевною!
Куда ты мене послал, то сослужил:
Настрелял гусей, белых лебедей
И перелетных серых малых уточек,
А и сам в добыче богатырския:
Убил в поле трех татаринов,
Трех собак наездников,
И сестру родную у них выручил,
Молоду Марфу Петровичну».
Владимир‑князь стольный киевский
Стал о том светел‑радошен;
Наливал чару зелена вина в полтора ведра
И турий рог меду сладкого в полтретья ведра,
Подносил Михайле Казарину.
Принимает он, Михайла, единой рукой
И выпил единым духом.
Втапоры пошли они на широкий двор,
Пошел князь и со княгинею,
Смотрел его добрых коней,
Добрых коней татарскиих.
Велел тут князь со добра коня птиц обрать,
И велел снимать сумы сыромятные,
Относить во светлы гридни;
Берет беседу – дорог рыбий зуб,
А и коней поставить велел по стойлам своим.
Говорил тут ласковый Владимир‑князь:
«Гой еси ты, удача добрый молодец,
Молоды Михайла Казаренин,
А Казаренин‑душа Петрович млад!
У мене есть триста жеребцов
И три любимы жеребца,
А нет такого единого жеребца.
Исполать тебе, добру молодцу,
Что служишь князю верою и правдою!»

[/q]

[q]

Козарин. Билина ся звернула на себе увагу недавно, коли біломорські розвідки принесли велику силу записів. До 1900 року вона була звісна тільки з запису Кирші Данилова, до котрої потім прилучився ще один сибірський фрагмент, аналогічного типу; збірки Маркова, Григор’єва і Ончукова принесли понад двадцять записів, які дали кілька цінних варіантів і викликали спеціальні студії над билиною 1. Правда, В. Міллер, розбираючи їх, висловив гадку, що старшу форму билини дають тільки сибірські записи, а всі відміни біломорсько-печорські треба вважати переробками XIX стол., інтересними для психології тої сфери, де переховується билинний репертуар, але безвартісними для реконструкції старших форм сеї билини. Але я думаю, що такий скептицизм не має підстави і, властиво, ніщо не заборонює вважати головніші відміни біломорські старшими, ніж XIX в., і паралельними з сибірським варіантом.
Сибірський варіант відрізняється своїм вступом, особливо інтересним тим, що він, власне, зв’язує сю тему з галицько-волинською групою.
Молодий Михайло Козарянин приїздить «здалека, з Галича — з кріпкого города Волинця, з Волинця Галицького» 2 так само, як «Дюк Степанович», і самий виїзд описується подібними рисами, так що являється дублетом Дюкового.


1 А. Якубъ. Къ билинЂ о Михайлъ КозаринЂ. Об., т. 65 (1905 — 6). В. Міллеръ. Къ билинЂ о КозаринЂ, там же, т. 78 (1908), передр. в II т. Очерків.
2 КД і ТМ. 41: «из Волинца города из Галичья» треба очевидно розуміти так, як я переклав: з Волинця Галицького, хоча логічніше було б: «з Галича Волинського».


Можна б було вважати се навіть простим перенесенням на Козарина різних подробиць билини про Дуку. Одначе далі бачимо, що деякі факти теми промовляють за первісним зв’язком Козарина з Волинню. До такого виводу прийшов В. Міллер, і він вповні правдоподібний. Отже, паралелізм з Дукою може бути первісним, і він дає першу подробицю між тими, що зв’язують билину про Козарина з галицько-волинськими темами.

Молодий Козарин їде до Києва, до ласкавого князя Володимира: чудотворцям помолитись, князю Володимирові вірно послужити. Кінь під ним, як лютий звір, молодець на нім, як ясний сокіл; билина описує його зброю, особливо лук і дорогоцінні стріли, коня й його скоки. Приїхавши до Києва на княжий двір, Козарин приймається князем до служби — випиває богатирську чару з його руки й дістає поручення, як Сухман або Поток, в тих же словах — їхати к морю синьому, настріляти для княжого столу гусей, лебедів, сірих малих качок. Молодий Козарин се сповняє, їде на море синє, на теплі-тихі заводі. На його щастя «привалило» птаства до берегу, настріляв він його стільки, що обвантажив коня від плеч до сирої землі 1. Вертаючи, наїздить у полі на старий дуб, бачить на дубі чорного ворона, хоче його застрілити, але той промовляє до нього «руським язиком», вказуючи йому іншу добичу богатирську: з гори побачить він на широкому роздолі три білі шатри і «бесіду» (лавку) з дорогого риб’ячого зубу: на бесіді сидять троє татар, а перед ними ходить красна дівчина.

Так оповідає старий сибірський варіант. Нові біломорські записи не знають виїзду Козарина з города Волинця 2, вони натомість займаються історією героя і сестри-полонянки, котру йому доведеться визволити від татар. Одні описують його як дитину нелюблену батьками, що вирікаються його і не приймають потім, незважаючи на пізніші подвиги; інші, навпаки, представляють його як непокірного і недоброго сина. Заглублятися в різні варіації, придбані сею популярною темою в довгім обороті, я не буду, бо вони й не мають вартості для наших завдань 3. Натомість спинюсь далі на деяких подробицях полонення Козаринової сестри, що виступають в цих записах. (Деякі, власне, нічого більше не мають, крім короткої історії полонення дівчини татарами й визволення її братом, котрого навіть ім’я забулось). Сі мотиви зв’язують сю билину з тим невільницьким циклом, до котрого прийдемо пізніше.

Вислухавши мову ворона, Козарин лишає його і пускається вказаною ним дорогою, наїздить на трьох татар, перед котрими ходить-плаче дівчина полонянка. Козарин кинувсь на татар — побив, потоптав, а дівчину взяв і хотів з нею «гріх творить», але та вчас розговорилась, розповіла своє походження, і так виявилось, що се сестра Козарина, котру вхопили татари 4. Утішений тим, Козарин бере її на коня, забирає всю здобич і пускається до Києва, ведучи на поводі татарських коней. Володимир тішиться дуже з такого успіху, забирає .здобич Козаринову і похваляє його за вірну службу, особливо ж — за приведення коней, бо між Володимировими 300 конями, включно з трьома улюбленими 5, не було такого коня, як ті, що привів Козарин.


1 Так в КД., Фрагмент ТМ, не має подорожі Казарина до князя Володимира: описавши його виїзд, він представляє, як той надибав в полі на кущі молодого ворона.
2 Два записи тільки заховують пам’ять сього колишнього вступу: в одній Козарин походить з города «Флоринського», в другому — з города «Галицина» (Галичина — ц і ч мішаються в сім діалекті). З сього видно в кожному разі, що в старших біломорських редакціях Козарин таки походив з «Волинця Галицького».
3 Якуб поділяє її варіанти на 8 редакцій; перегляд їх також у Григорьєва, т. І і III. В деяких записах Козарин стає сином купця чернігівського; в інших — королевичем.
4 В однім варіанті Козарин запізно довідується про се, і тому йде в монастир замолювати гріхи.
5 Подробицю сю побачимо далі в билині про Івана-Гостьового сина.


Біломорські варіанти, які не знають служби героя у князя Володимира, спиняються натомість на його повороті з визволеною сестрою до батьків, розробляючи сей мотив в різних напрямках: то героя стрічають з радістю, то його подвиг не в силі зломити батьківської неласки; то його спочатку не пізнають і под.
В сумі билина не визначається інтересним змістом. Вона комбінує загальні епічні місця, звісні не раз в більш органічних і кращих комбінаціях 1.


1 Мотив визволення братом сестри від татар, такий, як в билині про Козарина, в деяких записах виступає з іменем Альоші Поповича K II c. 80. M. 64.


Кінець кінцем зостається характеристичне, незвикле ім’я героя — «Козарина» і мотив визволення ним сестри-полонянки. З сього приводу В. Міллер звернув увагу на літописну звістку, на кінці старого літопису (під р. 1106), про погром половців, вчинений під проводом воєводи, що теж носить ім’я Козарина, В короткій формі вона читається так: «Воювали половці коло Зарічеська, і послав Святополк по них (наздогін) Яня і Івана Захарича Козарина. Вони догонили половців і відібрали полон (потім наступає без зв’язку з попереднім оповідання про смерть воєводи Яня, сина Вишати). В кодексі Іпатськім: «послав на них Святополк Яня Вишатича і брата його Путяту, Іванка Захарича й Козарина; вони гонили за половцями до Дунаю і полон відібрали, а половців порубали». Значне число варіантів, яке має ся коротка замітка, наводить на гадку, що, стоячи на кінці одної з редакцій старого літопису, вона була подописувана різними приписками, які, між іншим, дуже збільшили число воєвод, висланих в сю екскурсію. Кодекс Радивилівський має наче тільки одного провідника: «Яня Иванка Захарьича Козарина», а в Іпатськім кодексі їх аж четверо. Можна думати, що в первісній записці провідником був тільки Іван Захарич Козарин, а ім’я Яня заблукало з сусіднього оповідання про смерть воєводи Яня; Міллер справедливо вказав на дуже малу правдоподібність, щоб сей найстаріший з київських воєвод, котрому було тоді 90 літ і він умер кілька місяців пізніше, їздив в таку кавалерійську екскурсію, обчислену на швидку й витривалу їзду. Під впливом того ж оповідання про смерть Яня, очевидно, з’явилось потім ім’я Путяти, мабуть, теж як дописка.
Натомість додаток про погоню за половцями до Дунаю цілком виразно вказує на якусь поетичну редакцію сеї звістки. Реально беручи, погоня за половцями з околиць Зарічеська, волинського города між Перемишлем і Луцьком, аж до Дунаю — річ зовсім неправдоподібна. Коли б половців так присіли, вони б покидали своїх полоняників далеко скорше, не обтяжуючи себе і не стягаючи небезпеки бути догнаними. Тільки в поетичному утворі, в якійсь пісні, яка оповідала про погром половців, довершений київською або місцевою волинською дружиною (Волинь належала тоді до Святополка, і той Козарин не конче мусив бути київським боярином), могла з’явитись отся гіперболічна погоня аж за Дунай, Таким чином дістаємо доволі серйозну вказівку, що в поч. XII в. існував поетичний твір, який оспівував погоню за поганими насильниками «хороброго Козарина», кажучи тодішньою термінологією, і визволення від них полоняників 1. Маючи ж літописну звістку, що оспівана подія вийшла з Волині, а в билині Козарин виїздить з «Галицького Волинця», можна з значною правдоподібністю думати, що оспівувалась ся подія як діло волинське і потім до Володимирового циклу вона ввійшла як подвиг богатиря волинського, який тому й виїздить з «Волинця Галицького». Згодом, розуміється, основна подія — погром половців і визволення від них невільників — притягла до себе різні загальні місця з невільницького циклу, і одно з них — власне стріча брата з сестрою — зайняла в ній центральне місце й закріпилась на ньому, а місце половців заступили з’часом татари.

[/q]

[q]

5. Козарин.
Былина о Козарине лишь условно может быть отнесена к кругу былин о сватовстве. Собственно сватовства в ней нет. Тем не менее действие и этой былины основано на встрече с девушкой, с которой герой готов вступить в брак. Брак этот все же оказывается невозможным, но уже по совершенно иной причине, чем в тех песнях, которые мы рассмотрели выше: встреченная героем девушка оказывается его сестрой.
Былина носит не столько героический, сколько полубалладный характер, занимая промежуточное положение между былиной и балладой. В соответствии с этим подвиги героя былины, богатыря Козарина, осложняются тяжелой семейной драмой в доме его родителей.
Былина содержит явные следы отпечатков нескольких эпох. По своей композиции она принадлежит к числу наиболее архаических в русском эпосе: она основана на похищении женщины и ее спасении. Это, как мы знаем, один из основных сюжетов древнейшего эпоса. В образе героя ее, Михаила Козарина, также сохранены весьма древние черты. Но вместе с тем певцы, унаследовав сюжет, внесли в него такие изменения, которые заставляют нас видеть в этой былине по существу новое образование. Древний сюжет приобретает русскую историческую окраску, он относится к Киевской Руси. Былина отразила татарское нашествие, которое наложило на нее ярко выраженную, характерную печать. Все это заставляет нас считать эту былину в основном более поздней, чем рассмотренные нами песни. Балладный характер былина также должна была получить сравнительно поздно, как и вообще баллада — более поздний жанр, чем эпос.
Географическое распространение этой былины не совсем обычно: она совершенно неизвестна в онежском крае; ее нет в классических сборниках Рыбникова и Гильфердинга. Впрочем, в советское время она была обнаружена в пудожском крае с перенесением действия на Алешу, что в данной былине вообще встречается довольно часто. Наибольшее число раз она записана на Пинеге (11 записей Григорьева). Весьма популярна она на Белом море. Единичные записи были сделаны на Печоре, а также у донских казаков. Из Сибири известны три записи. Всего опубликовано до 40 записей.
По нашим данным, сюжет этой былины весьма древний, докиевский. С образованием киевского цикла он, однако, не был притянут к Киеву по причинам, которые станут ясны после ознакомления с песней. Герой ее, Михаил Козарин, не принадлежит к числу киевских богатырей. Город, в котором он рождается, или вовсе не указан, или это какой-нибудь фантастический город вроде города «Флоринского» (Григ. 56), это город Голицын или даже Чернигов, который, однако, в данном случае превратился в Чернилов.
Почему сюжет этой былины, несомненно возникший задолго до образования Киевской Руси, не был притянут к киевскому циклу? Ответ нам даст анализ содержания: потому что предметом подвигов героя является добыча женщины.
Исследователи, утверждавшие собственно киевский и военный характер этой былины, ошибались (Якуб). Тем более ошибались те, кто утверждал, что ради повышения интереса в повествование была введена женщина (Всев. Миллер). Военная былина — самое высокое и самое драгоценное достояние русского эпоса, и такие былины не требуют «повышения интереса», как мы в этом убедимся, когда изучим собственно военные былины. Дело обстоит как раз наоборот. Ради повышения интереса и придачи ему значительности в старинный сюжет о похищении женщины вносятся мотивы воинского характера. Но они еще не настолько значительны, чтобы песня приобрела военный характер по существу и могла бы быть притянута к киевскому циклу. Единственная запись, где песня начинается и кончается пиром у Владимира, — запись из сборника Кирши Данилова. По этой причине Всев. Миллер считает ее «основной», а все остальные записи показывают «потускнение традиции». Но приурочение здесь, как мы увидим, чисто внешнее. Сходный случай имеется в одном беломорском варианте. Здесь Козарин заменен Алешей. Алеша — исконный киевский герой. Он выражает желание жениться, причем высказывает это желание почти в тех же словах, в каких это желание в былине о Дунае выражает Владимир.

Уж как все, князь, у тебя в Киеве поженены,
Только я один да холостой живу.
(Марк. 64)

Владимир вполне одобряет это решение. Характерно, однако, что Алеша-Козарин отпрашивается к своим родителям. Он отправляется на подвиги не из Киева, а из родительского дома. Для осуществления своей цели он берет у Владимира на некоторое время «вольную».

Ты дозволь-ка мне-ка, князь, да дай-ка волюшку,
Мне-ка дай-ка съездить на свою-ту родину,
Повидаться мне с отцом и с матерью.
(Марк. 64)

Благословения он просит у родителей, а не у Владимира. К ним же, а не к Владимиру, он привозит освобожденную им девушку.

Как жил Алешенька да у родителей
Как полгодика да поры-времени,
Потом поехал в красный Киев-град,
Ко князю ко Владимиру.
(Там же)

Таким образом Алеша, исконный киевский герой (что мы увидим позднее), на время совершения этого подвига в роли Козарина временно разъединяется с Киевом и киевской средой. Народ явно отклоняет киевский характер песни, и даже в тех случаях, когда действие перенесено на киевского героя Алешу, тот на время его приключения разлучается с Киевом. Если какой-либо сюжет присоединяется к киевскому циклу, то это явление не только формального, но прежде всего идейного порядка. Данный сюжет не мог быть присоединен к киевскому циклу по причинам идеологического характера, и те исследователи, которые утверждают киевский характер его, ошибаются.
Былина о Козарине имеет двух героев: богатыря Козарина и освобожденную им девушку. Оба героя равно дороги и интересны народу. Они брат и сестра. Соответственно мы имеем два разных начала. Одни певцы начинают с брата, другие — с сестры. В первом случае действие начинается с выезда Козарина. Он выезжает из дома. Неожиданно для себя он видит шатер с плененной девушкой. Девушка оказывается его сестрой. Сестра выступает на сцену только в тот момент, когда Козарин ее находит.
В других случаях песня начинается с похищения девушки, и певцы следят за судьбой похищенной, а не за ее спасителем. Неожиданно для нее появляется брат и освобождает ее. Здесь Козарин впервые появляется на сцену в момент встречи с сестрой.
Наконец, есть и такие случаи, когда с самого начала фигурируют и брат и сестра, но развитие таких начал не отличается от указанных. В большинстве случаев Козарин и здесь уезжает, из дому и неожиданно наезжает на шатер, в котором находит похищенную в его отсутствие сестру. Этот случай, по существу, сводится к первому (Марк. 16; Милл. 69, Григ. III, 24). Реже похищение сестры происходит в присутствии Козарина, и он отправляется ее искать (Григ. III, 43).
Все эти случаи, однако, не представляют разных версий сюжета, — сюжет всегда один. Это — лишь разные случаи начал. Они не представляют собой также районных отличий. На Поморье и на Мезени имеются все три случая. На Пинеге нет начала, включающего сразу и брата и сестру. Мы положим в основу изложения преобладающий тип, преобладающий во всех районах, где только былина была записана, а именно тот, который начинается с выезда Козарина, и будем привлекать материалы по мере того, как перед нами будет развертываться повествование.
Козарин — единственный в своем роде герой, не похожий ни на одного героя русского эпоса. Его отец обычно — гость богатый, купец. Козарин — не единственное дитя. У него иногда девять братьев и всегда есть сестра. Герой, таким образом, показан в окружении семьи. О братьях и сестрах других героев (Ильи, Добрыни, Алеши и других) мы никогда ничего не узнаем. Странным может показаться, что героем сделан сын купца. Но присматриваясь к семье, в которой рождается Козарин, мы наблюдаем, что в семье имеется глубокий разлад и что семейное окружение героя в данной песне показано отнюдь не случайно, хотя эта семейная обстановка обрисовывается певцами далеко не всегда и часто полностью отсутствует. Родители Козарина с самого начала глубоко ненавидят его.

Жило-было чадушко малешенько,
Малешенько чадо, глупешенько,
Его род-племя да не любили,
Отец, матушка его ненавидели.
(Григ. I, 70)

Ненависть эта настолько сильна, что родители хотят его погубить. Они, например, сажают его на коня и увозят в чистое поле. В других случаях его собираются убить с изысканной жестокостью:

Хотели Михайлушка конем стоптать,
Хотели Петровича саблей вострою,
Хотели Михайлушка топором тесать,
Хотели Петровича в котле варить.
(Миллер, 69)

Народ не может объяснить себе причины этой ненависти. Самая обычная причина состоит в том, что «на родинах», то есть крестинах, его злые люди испортили. Его «отстудили», то есть путем заговоров, «отстуд», лишили родительской любви.

На роду Козарина испортили,
От отца, от матери отлучили,
Отец-матенка не возлюбили,
Называли вором-разбойником,
Всяким же да подорожником.
(Григ. I, 148)

На родиночках Козарушка попортили,
Отец его, мать не возлюбили,
Родны братьица его возненавидели.
(Марк. 16)

В этом случае убить его хотят братья. Причина ненависти в этих случаях — сглаз. Но иногда эту ненависть объясняют себе иначе. Родители начинают ненавидеть его после того, как похищается их любимая дочь. В другом случае родители любят своих девятерых сыновей, но когда рождается десятый, они начинают его ненавидеть (Милл. 69).
Все эти причины — вторичны, привнесены позднее. Художественно они не очень убедительны. Мы должны предполагать наличие каких-то других, более древних и более веских причин, но определить их мы сможем только после того, как будут рассмотрены все обстоятельства детства и воспитания Козарина.
Одно из выражений ненависти состоит в том, что родители полностью от него отрекаются и отдают его воспитывать куда-нибудь на сторону, обычно какой-нибудь старушке, бабушке-задворенке, с наказом содержать его как можно хуже: кормить хлебом с мякиною, поить болотной водой со ржавчиной.
Бабушка воспитывает его в полном неведении того, что у него есть родители, и воспитывает его заботливо и любовно. В противоположность указаниям родителей, она кормит его крупичатым белым хлебом и поит его медовой водой или козьим молоком. Эта бабка сама очень бедна и иногда выкармливает его «прощеными кусочками», то есть милостыней.
Есть случаи, когда его воспитывает не бабушка, а родная сестра, и делает это тайно от родителей. Такая трактовка художественна в том отношении, что впоследствии Козарин, освобождая ее из плена, рад, что он имел возможность отблагодарить ее.
Причина ненависти и самый факт ее неестественны для русского крестьянского семейного обихода, отличающегося, как правило, дружной семейной жизнью, любовью родителей к своим детям. Возможные исключения не могли бы стать предметом эпоса. Для решения этого вопроса важно установить, что Козарин растет как сирота. Здесь в обновленном виде сохранилась очень древняя традиция. Герой доисторического эпоса очень часто именно сирота, отверженный всеми человек; герой здесь вступает в борьбу с родом и отвергается им. Но род сменяется семьей, и отверженный родом в новой социальной обстановке превращается в отверженного семьей. Но так как такая отверженность уже не соответствует новому быту, она мотивируется колдовством, сглазом. Козарин нелюбим не только своей семьей, но и «родом-племенем», то есть не только семьей в узком смысле, но «большой» семьей патриархального характера. «Его род-племя не в любви держал» (Григ. I, 56). «А еще род-племя Козара да ненавидел» (Григ. III, 53). «Еще род-племя Василья да ненавидели» (Григ. III, 76). Слово «род-племя» в обиходном языке совершенно не употребительно. Оно применяется только в эпическом языке, и только в тех случаях, когда герой «безроден», сирота, не имеющий ни отца, ни матери. Таким сиротой Козарин иногда выставляется, хотя у него есть родители. Сверстники дразнят его: «А ни отца-то нет у тя, родной матушки» (Милл. 67). Он безродный, а для окружающих еще и чужеродный. На эту чужеродность указывает и его имя — «Козарин», которое несомненно когда-то обозначало его хозарское происхождение. Такое же поддразнивание имеется в былине об Илье Муромце и его встрече с сыном. Сын Ильи также растет, не зная, кто его отец. Антагонизм между отцом и сыном здесь приводит к бою сына с отцом. В былине о Козарине этот антагонизм не составляет главного содержания былины. Он может совсем отпасть, хотя такое отпадение идет в ущерб художественным достоинствам былины. Эпос сохраняет древнейшие элементы не механически, а глубоко осмысленно. Прошлое в нем отрицается, осуждается. Родители Козарина — злодеи. Конфликт с родителями дает возможность показать благородство и высокие моральные достоинства героя. В ходе действия этот конфликт с родителями, хотя он и не составляет главного содержания былины, тем не менее также требует своего разрешения. Это разрешение будет дано в конце песни, когда образ Козарина предстанет перед нами во всей своей привлекательности. Былина, таким образом, имеет две завязки: одна состоит в ненависти к Козарину его родителей, другая — в похищении сестры.
Внешне повествование начинается с того, что Козарин уезжает. Выезд Козарина может принимать различный характер в зависимости от того, как обрисована начальная обстановка. Если Козарин живет дома, ненавидимый отцом, он в 17 лет покидает родительский кров, так как дальнейшая жизнь там для него невозможна. Родители иногда сами сажают его на коня и увозят его в поле. Мы имеем в этих случаях скрытое или явное изгнание из дома (Григ. I, 148, II, 56 и др.). Если же он воспитывается у бабки, всегда подчеркивается, что к 17 годам он уже богатырь. Он умеет владеть конем и оружием, ему «охота ехать в чисто поле». В таких случаях выезд нередко описывается как богатырский. В одном варианте, воспитываясь у бабушки и не зная, кто его родители и где они, он отправляется их искать.
Если начального семейного конфликта нет, Козарин может просто отпрашиваться у своих родителей в чистое поле. Он может также и выехать на охоту. У Кирши Данилова его посылает на охоту Владимир (К. Д. 22). Алеша в роли Козарина отпрашивается у Владимира, чтобы жениться (Марк. 64). В тех редких случаях, когда сестру похищают в бытность Козарина в родительском доме, он отправляется искать свою сестру (Григ. III, 43). Хотя все эти разнообразные виды начал ведут к одинаковому развитию, мы не можем пренебрегать этим разнообразием. Разные формы начального отъезда героя имеют значение для установления всех оттенков в обрисовке Козарина как героя, и здесь певцы иногда проявляют большое художественное чутье и мастерство. Конфликт между ним и его родителями всегда изображается как конфликт односторонний. Родители его ненавидят, но сам он не питает к ним никаких злобных чувств и отнюдь не жаждет мщения. Наоборот, он склонен к мирному разрешению конфликта. Узнав от бабки, что у него есть отец, он перед выездом идет к отцу, исполненный чувства сыновнего долга: он просит у отца благословения на выезд. Но об отце поется, что он «даже оцми не звел», и вместо отца Козарина благославляет бабка (Григ. I, 84, III, 101). Мрачному, злобному облику отца противопоставляется облик его благородного сына Козарина. Конфликт этот найдет свое достойное разрешение в конце песни. Он представляет побочную линию повествования.
После выезда с Козариным долго не происходит никаких приключений. Он находится в поле очень долго, по-былинному — целых девять или даже тридцать лет.

Еща ездил Козарин ровно девять лет,
Не видал Козарин никого же,
Он ни конного, ни пешеходного,
Он ни летного, ни перелетного.
(Григ. I, 70)

Некоторые певцы, чтобы заполнить эту пустоту, заставляют Козарина встретить в поле поганое Идолище, попавшее сюда из былин об Илье и Идолище. Равным образом Козарину иногда по воле певцов приходится перескакивать через огненную реку, через крутые горы, через непроходимый лес. В таких случаях его выручает конь, взятый из отцовского подземелья. Эти детали нарушают художественную стройность; их цель — заполнить пустующее время. Случаи эти очень редки (Марк. 110; Милл. 67, 69; Григ. III, 76).
Настоящее развитие действие получает с того момента, когда Козарин на старом дубе видит ворона. Он уже натягивает свой лук, чтобы пустить в него стрелу, но ворон вещает ему «русским голосом»: он сообщает ему, что в поле есть шатер, в нем татары, и эти татары мучают плененную ими русскую девушку.

Не топчи, Козарин, черна ворона,
Черна ворона да вороновича.
Я скажу тебе да таку весточку:
Во чистом-то поле да три шатра стоит,
Три шатра да белополотняных;
Во шатрах есть да три татарина,
Три татарина да три улановья;
Они мучат девицу да душу красную,
Еще плачет девица да как река течет,
Возрыдает девица да как ручьи бежат.
(Григ. I, 76)

Бесцельные разъезды Козарина по полям вдруг приобретают достойную героя цель. Теперь в нем пробуждается его богатырская природа. Он не может стерпеть надругательства над русской девушкой и спешит на помощь. Козарин ищет шатер и скоро находит его. Шатер закрыт, и он не видит, что в нем происходит. Но он слышит плач девушки, которая причитает о своей горькой судьбе. Этот плач перекликается с русскими свадебными причитаниями и всегда отличается высокими поэтическими достоинствами. Такая связь уже установлена исследователями, писавшими об этой былине. Но указать на сходство еще недостаточно: надо указать и на существенную и очень важную разницу. В свадебных причитаниях девушка прощается со своей девичьей волей и со своим родительским домом. Самый брак все же необходим, и это ясно, несмотря на все слезы и причитания. Предмет плача в былине совершенно другой: в былине она оплакивает судьбу, приведшую ее в руки татар, заставляющую ее, русскую девушку, стать женой ненавистного врага.

О злосчастная моя буйна голова!
Горе горькое, моя руса коса!
А вечор тебя матушка расчесывала,
Расчесала матушка, заплетала;
Я сама, девица, знаю, ведаю,
Расплетать будет мою русу косу
Трем татарам наездникам.
(К. Д. 22)

В этих случаях повествование начинается с выезда Козарина. О происшедшем он, а вместе с ним и слушатель, узнает из причитания девушки, хотя он еще не знает, что похищенная татарами девушка — его сестра.


А как сидит Козарушка на добром коне ведь слушает.
(Милл. 67)

Описание происходящего таким, как оно открывается перед глазами Козарина, имеет то художественное преимущество, что при этом фигура героя получает наиболее полное и яркое освещение. Мы уже знаем, что этот способ преобладает, так как эпос прежде всего дорожит самими героями. Но такой способ имеет и свои недостатки. О похищении слушатель узнает из уст девушки. О нем Козарин узнает или из подслушанного им плача, или девушка после своего освобождения рассказывает Козарину о том, как она была похищена, то есть факт похищения приводится задним числом. Рассказы эти всегда очень лаконичны и не дают полной, развернутой картины похищения. Есть певцы, которые начинают повествование с похищения и следят не за Козариным, а за тем, что происходит с девушкой. В таких случаях Козарин неожиданно появляется в тот момент, когда татары делят свою добычу. Недостаток такой трактовки состоит в том, что в таких случаях фигура героя не получает полного освещения. Только совокупность этих трактовок в разных вариантах дает полную картину народного замысла.
Осветив фигуру Козарина, мы теперь должны обратиться к моменту похищения и изучить его как по тем песням, в которых о нем повествуется задним числом, так и по тем, в которых повествование начинается с похищения.
Похищение женщины составляет, как мы знаем, один из главных предметов в догосударственном эпосе. Там оно обычно совершается чудовищными существами, хозяевами и обитателями иного мира, обычно имеющими животный облик. Связь исторического русского эпоса с доисторическим для нас совершенно очевидна. Присматриваясь к фигуре похитителя в былине о Козарине, мы увидим, что им не всегда являются татары. В одном беломорском варианте девушку уносит «змея семиглавая». Из дальнейшего мы узнаем, что девушка живет с этим змеем насильственным браком и что она рождает змеенышей, которые сосут ее грудь. Есть и другие похитители, кроме татар и змея. Девушку уносят, например, три ворона. Настасья после бани идет домой «светлой улоцкой»:

Налетело три ворона, все три каркуна,
Подхватили Настасью королевичну,
Унесли ее на гору-ту Аравийскую.
(Марк. 16)

В данном случае можно говорить о влиянии сказки, тем более что похищенная девушка здесь королевична. Но все же нужно сказать, что случаи, когда похититель имеет животный облик, встречаются весьма редко. Как правило, похитителями являются татары или, иногда, разбойники.
Здесь может быть два предположения: или мы признаем первичными татар, и тогда похищение девушки животными является показателем регрессивного движения эпоса (на такой точке зрения стоял Всеволод Миллер, утверждавший, что первоначально песня слагалась «по горячим следам исторических событий», но что впоследствии народ, не понимая этих событий, заменяет исторические лица фантастическими чудовищами); или же мы встанем на обратную точку зрения, утверждая, что народ унаследовал из эпохи первобытно-общинного строя эпос, пронизанный мифологическими элементами, но что с социально-историческим развитием народа эпос приобретает все более яркие и определенные исторические очертания. Ясно, что развитие эпоса было прогрессивное, а не регрессивное. Сравнение трактовки татар в данной былине с тем, как они трактуются в позднейших песнях, сложенных в период монгольского нашествия, показывает, что данная былина сложилась первоначально не как противотатарская, а что татары заменили более ранних похитителей фантастического характера. Татары вошли в русскую историю не как похитители женщин, а как разорители городов, как поработители народа. Такими они выступают в былинах, созданных в период монгольских завоеваний: их цель состоит в покорении народа, в завоевании городов и наложении дани, а не в похищении отдельных женщин. Женщины могли составлять часть добычи, но утверждать, что русские былины забыли о разорении городов и что в данной былине татары изображаются как похитители женщин, — значит совершенно не понимать героического и исторического характера русского эпоса. Замена чудовищ татарами означает, что в народном сознании татары были чудовищами, приобретшими в народном искусстве конкретно-исторический характер.
Татары данного сюжета поступают еще не как завоеватели. Такими они выступят в былинах собственно киевского цикла.
Так, в беломорской былине девушка жалуется: она вышла погулять «во ту стороночку во западну».

Вдруг не ветром по мне ударило,
Как не гром да-то прогремел-то ведь.

Это появляются татары, их трое, они ищут именно ее, схватывают ее и увозят.

Они схватили меня, красну девицу,
Увезли в полон да во чисто поле,
Из чиста поля в Саратовски да дики степи ти.
(Марк. 64)

Иногда они просто врываются в сад и увозят девушку, вышедшую погулять, или они врываются в дом.

Вышла Елена в сени простудитися,
А во новы прохлонутися,
И приезжало да три татарина,
Увезли Елену да королевичну
По чисту полю широкому.
(Григ. III, 76)

Есть случаи, когда в данной былине татары выступают не только как похитители женщин, но и как завоеватели городов. Такой случай имеем в пинежском варианте:

Подымалися татара с войной с калмыками,
И полонили татара три города,
А подхватили татара душу красную девицу.
(Григ. I, 205)

Историческая окраска в данном случае более конкретна, чем во всех других. Однако татары, безнаказанно завоевавшие три города, не характерны для русского эпоса, так как такой поход требовал бы соответственного военного отпора. Поэтому такая трактовка татар встречается в данном сюжете очень редко.
Татар здесь обычно не войско, а только трое. Козарин застает их при дележе добычи.

А во шатру-ту лежат три татарина,
А три татарина лежат, три поганые,
Ты поганы лежат все нерусские,
А между има стоит да девка русская.
(Григ. III, 53)

Татары делят добычу: золото, серебро и девушку; о похищении золота и серебра раньше не упоминалось. Каждый старается привлечь девушку на свою сторону. Обычно один из них обещает ее взять замуж за себя, другой — за брата или племянника, а третий иногда обещает отпустить ее на свободу. Чаще, однако, третий — самый жестокий из всех: он хочет взять ее, чтоб о ее голову обновить свою саблю или чтобы размыкать ее по полю.
В этот решительный момент в действие вступает Козарин.

А у Козары кровь-то раскипелася,
А могучи-ти плечи расходилися,
А ретиво сердечко стрепескалося.
(Григ. III, 53)

Его появление сравнивается с грозой, с нападением на добычу сокола.

Со тыя горы со высокия,
Как ясен сокол напущается
На синем море на гуси и лебеди,
Во чистом поле напущается
Молоды Михайла Казаренин,
А Казаренин душа Петрович млад.
(К. Д. 22)

Он на коне наскакивает прямо на шатер и разметывает его или на коне въезжает в шатер. В тех случаях, когда нет шатра, он на коне настигает похитителей и вступает с ними в бой.
Расправа обычно бывает очень коротка: одного он топчет конем, второго поражает копьем, а третьего мечом, или он бросает их об землю с такой силой, что они тут же испускают дух.
В этой схватке Козарин проявляет себя как истинный богатырь, не знающий страха. Его бесстрашие и ненависть к врагам сочетаются с великодушием. Он не стремится к мести. Того татарина, который обещал отпустить девушку на волю, он теперь сам отпускает.
Повествование вступает в новый фазис. Побив татар, Козарин видит прекрасную, освобожденную им русскую девушку. Так как он воспитан и вырос не дома или находится в поле уже тридцать лет, он еще не знает, что эта девушка его сестра, не узнает ее.
Орест Миллер предполагал, что данная былина создалась как сюжет о кровосмесительстве, но что сюжет был «смягчен» и кровосмесительства в русской былине не происходит. Такое предположение мы должны решительно отвергнуть. Если верно высказанное нами выше предположение, что былина о Козарине возникает на основе преодолеваемой народом древней традиции, в которой большую роль играло похищение женщин, и что татары пришли на смену мифологическим чудовищам, мы должны предположить, что сестра пришла на смену невесте или жене. Такое предположение оправдывается всем содержанием русского эпоса, отклоняющего сватовство и женитьбу в качестве героического сюжета, о чем говорилось в предыдущих главах.
Как правило, Козарин не знает, что он освободил сестру. Этим дана возможность придать их встрече любовный характер. Козарин, как и другие герои русского эпоса, не ищет себе жены, но думает, что теперь он ее нашел, и рад этой счастливой встрече.

Получил я себе обручницу,
Обручницу, подвенечницу.
(Кир. II, 80)

Он предлагает отвезти ее домой и венчаться с ней (Марк. 64). Нужно отметить, что в обоих этих случаях в роли Козарина выступает Алеша. Брачное предложение может исходить и от девушки, которая этим хочет выразить свою благодарность освободителю. Но и Козарин иногда видит в девушке будущую жену и предлагает ей супружество. У Кирши Данилова, соответственно всему скоморошьему характеру сборника, он проявляет некоторое нетерпение. Однако нет ни одного случая, когда Козарин обольстил бы встреченную им девушку. Наличие любовного элемента для данной былины отнюдь не обязательно, и большинство певцов обходится без него. Имеющиеся случаи для нас важны тем, что они указывают на древнейшую и оставленную народом форму сюжета, когда герой в освобожденной девушке находил себе невесту.
На притязания Козарина девушка отвечает:

А не честь твоя молодецкая богатырская,
Не спросил ни дядины, ни отчины.
(К. Д. 22)

После этого Козарин выспрашивает девушку о ее происхождении. То же самое происходит, когда Козарин не предъявляет никаких притязаний. Он сажает девушку на коня и спрашивает о том, кто ее родители. Узнав, что освобожденная им девушка его сестра, он выражает величайшую радость:

Я думал получить себе обручницу,
Обручницу, подвенечницу,
А выручил родну сестрицу.
(Кир. II, 80)

Эти слова звучат не разочарованием, а, наоборот, удовлетворением и торжеством. Радость встречи с сестрой вытесняет радость нахождения невесты. В тех случаях, когда сестра воспитывала героя тайно от родителей, Козарин доволен тем, что он ее отблагодарил:

Ты от смерти, сестрица, меня избавила,
Как мое-то добро к тебе назад пришло.
Еще я тебя, сестричушка, повыручил,
Я избавил тебя смерти напрасныя.
(Марк. 16)

Так благополучно и счастливо кончается повествование о подвиге Козарина. Но былина имеет еще и другой, побочный сюжет, который также требует своего конца: Козарин — изгнанник, не признанный своими родителями сын. Развязка этого узла бывает очень различна. Но каков бы ни был конец, герой всегда исполнен морального достоинства. Козарин никогда не ищет такого примирения с оскорбившими его родителями, которое роняло бы его достоинство. Он не пользуется своим подвигом, чтобы снискать их расположение. Довезя сестру до города, он целует ее, прощается с ней, а сам возвращается в «чисто поле», то есть в изгнание, хотя сестра плачет и зовет его с собой (Григ. I, 56).
Былина не стремится к тому, чтобы снять вину с родителей: она их осуждает от начала до конца. В тех случаях, когда герой привозит сестру и сам возвращается домой, он никогда не делает первого шага к примирению: слишком глубоко было нанесенное ему оскорбление.

Он батюшке челом не бьет
И матушке поклона не дает.
(Григ. I, 84)

Родители также продолжают не признавать своего сына, несмотря на совершенный подвиг. Они с радостью принимают дочь, а «на Михайлушка батюшка оцьми не звел». Решение Козарушки непоколебимо: «Не в первый раз зашел, да в последний к вам» (Григ. I, 89). Но есть случаи и примирительного конца: такой конец характерен для семьи Крюковых на Белом море. Но здесь отец Козарина король. Король с радостью принимает сына и отдает ему все царство. Козарин женится и продолжает жить счастливо (Марк. 16, 102; Крюк. 60). Такой конец явно навеян сказкой. Для эпоса он должен быть признан неудачным. Он не вяжется с гордым, благородным и героическим характером Козарина, не ищущим для своих подвигов одобрения, но совершающим их потому, что русский герой иначе поступить не может.

[/q]

[q]

Wo imja swjatoe nerazdëlьnoe Troici stanьsja. Na wëcznuju pamjatь ninèsznimъ i potomь buduczimь usimъ pospolite znamen(it)o czinimъ, kotorymъ budetь potrebizna ohledati. My knjazь Woitko proborszczь Mikolai, kanonici Wilenskoho kostela swjatoho Stanislawa, раnъ Mikolai Dubrowenbskii, раnъ Jurьi marszalekъ, раnъ Woitko i Jакubъ knjazja zъ Bozei laski biskupa Wilenъskoho urjadniki, podъ léty Bozьimi tisjacza 400 semьdesjaтъ 4 hоdъ mësjaca sentjabrja 20 i I denь, sprosili esmo storony otъ knjazja biskupa eho milosti pana Balakira urjadnika knjazja Michaila Wasilbewicza i pana Bohdana Wasilьewicza korolja eho milosti bojarina, Iwana Danila Lewkowicza, а otъ ka(pituly) Wilenskoho kostela swjatoho Stanislawa pana Mitьka Petrowicza i pana Mitьka Bardicza i pana Fedora Bardicza, Oleksandra Maksimowicza i Danila Belotьskoho, Mikulu i Lьweja i inьszichь muzowъ къ tomu obliczьno sobranych urjadili, utwerьdi(li) esmo wèczьno i hranicju udèlali rëkoju na imja Lokniceju, i prodali kъ Solonomu Babii Ostrowъ knjazja biskupowymъ ljudemъ usimъ prawomъ zemli i wъ bortjachъ; ni biskupowymъ сеrеzъ Loknicu, ani kanoniczimъ a bobry u Loknici sъроlu honiti. A chto prostupitb сеrеzъ nasze prawo otъ knjazja biskupowychъ ljudei, knjazju biskupu sto rublowъ; a estbli kanoniczni prostupjatь, kanonikomb sto rublowъ, a ezdokomъ, kotorye pri tomъ byli, desjatь rublowъ. Рsаnъ na korczmë kapitulьnee storony podlè Plotnici rèki hraniczьnoe, dnja i mësjaca perьwopisanychъ.

[/q]