ВОРОБЬЁВ ТИХОН МИХАЙЛОВИЧ – ДОПОЛНЕНИЕ:
ИЗ СТАТЬИ Б. РЯСНЯНСКОГО «ВОСПОМИНАНИЯ»:
В Сумский кадетский корпус я попал в третий класс, куда меня перевели из Орловского Бахтина кадетского корпуса.
Новый корпус сразу меня очаровал, прежде всего, самим зданием: ни одного коридора, масса света и всюду цветущие цветы.
Вдоль всего фасада корпуса разбит цветник с затейливыми клумбами, куда выходят окна всех классов.
В классе два огромных трехстворчатых окна, застекленная дверь выходит в зал, залитый светом из десяти таких же, как в классах, венецианских окон. На подоконниках горшки с цветущими цветами. В одном из углов большой образ в киоте с зажжен¬ной лампадой, в конце зала гимнастический городок: лестница, шесты и канаты, на которые я сейчас же взгромоздился. В зале вдоль стены стояли венские стулья, несколько шахматных столиков и два больших шкафа с ротной библиотекой. Эта была третья рота.
Корпус стоял за городом, в чистом поле, а не в центре города, как это было в Орле.
Крестьянин Сумского уезда Иван Герасимович Харитоненко, разбогатев, украсил свой родной город величественным собором, большой, прекрасно оборудованной больницей для бесплатного лечения жителей города, замостил все улицы и много еще полезного и доброго сделал для своих земляков, которые в воздаяние всех его заслуг воздвигли ему памятник в центре города, статую во весь рост. Харитоненко мечтал построить в Сумах ка¬детский корпус, но при жизни эта мечта не осуществилась, а претворил ее в жизнь его сын, Павел Иванович Харитоненко, подарив место для постройки корпуса, 50 десятин, в полутора верстах от города, и больше двух миллионов рублей деньгами.
Участок, под именем «Стенка», был на высоком берегу реки Псел (приток Днепра) и состоял из поля, совершенно ровного, на котором и были возведены все здания корпуса, затем на склоне к реке был сад с теплицами и оранжереями, домом для садовника и большой парк, наконец внизу — большой луг с несколькими рукавами реки Псел, где были построены купальни и пристань для нескольких десятков лодок. Каждый класс имел свою лодку.
В 1899 году было Высочайше утверждено постановление Военного Совета основать в городе Сумы кадетский корпус с тем, чтобы он был открыт к началу учебного 1900 года.
Главное здание имело три этажа. В центре — подъезд с большим вестибюлем, кабинет директора и приемная комната, над ними двухсветная церковь, по бокам главного входа — 4-я и 2-я роты, то есть пять классных комнат, вход в которые вел из зала, по площади большего, чем все пять классов, вместе взятых. В углах здания помещались кабине¬ты по ботанике, зоологии, анатомии и физике. Над ними 1-я и 3-я роты.
Главное здание имело три этажа. В центре — подъезд с большим вестибюлем, кабинет директора и приемная комната, над ними двухсветная церковь, по бокам главного входа — 4-я и 2-я роты, то есть пять классных комнат, вход в которые вел из зала, по площади большего, чем все пять классов, вместе взятых. В углах здания помещались кабинеты по ботанике, зоологии, анатомии и физике. Над ними 1-я и 3-я роты.
Третий этаж занимали два зала во всю ширину здания, один — парадный, танцевальный, украшенный портретом Государя Императора и другими портретами, и другой — гимнастический, с турниками, козлами и кобылами, трамплинами и прочими атрибутами гимнастики и спорта, а также и со сценой. Позади парадного зала были апартаменты Великого Князя и рисовальный класс, а позади гимнастического — сцена, кулисы, химический кабинет и комнатка для любителей фотографии со всякими проявителями, красными лампами и ванночками всех размеров.
Перпендикулярно главному зданию, по бокам, были спальни соответствующих рот, около них — умывалки, уборные и цейхгаузы. Посередине здания из прихожей красивая лестница вела к инспектору классов, в учительскую, фундаментальную библиотеку, а за ними кухню. Над всеми этими помещениями простиралась огромная столовая, где свободно размещалось 600 кадет.
Это было главное здание, к которому примыкали по бокам два флигеля: с одной стороны — канцелярия корпуса и квартира директора, так что он мог пройти из своей квартиры в спальню 1-й роты, и с другой стороны — двухэтажное здание лазарета.
Перед зданием были три плаца для прогулок, для 4-й и 3-й рот отдельные, а для 2-й и 1-й общий, очень большой. Кадетами первых выпусков все плацы были обсажены серебристыми тополями. Около большого плаца было три трехэтажных флигеля с квартирами воспитателей и преподавателей, а за ними несколько флигелей для семейств служителей и служащих, продуктовый магазин-кооператив, прачешные, молочная ферма, оранжереи, электрическая станция и водокачка. Корпус имел независимые от города свой водопровод и свое освещение.
Первым директором Сумского кадетского корпуса был назначен инспектор классов Первого кадетского корпуса полковник Кублицкий — Пиотух, произведенный в генерал-майоры. Он строил корпус и подбирал первоначально персонал и смог привить своему детищу дух и славные традиции старейшего корпуса России. За блестящую организацию нового корпуса он был в 1905 году произведен в генерал-лейтенанты и переведен директором корпуса в Киеве. Я его уже не застал, при мне директором корпуса был генерал-майор Андрей Михайлович Саранчев, офицер Генерального штаба, всесторонне образованный человек и педагог по призванию. Откомандовав для ценза Апшеронским полком, он мог уехать в Петербург, где ему предлагали место профессора в Академии, но он предпочел место директора кадетского корпуса в провинциальных Сумах. Должность свою он исполнял очень ревностно, обходя все свои владения по несколько раз в день. Мы, кадеты, называли его «вездесущим», так как на него можно было наткнуться в любой час дня и ночи в самых необыкновенных местах, начиная с чердака и кончая подвалом или кочегаркой. Он все видел и все знал и нас, 600 человек кадет, знал не только по фамилиям, но знал всех и по имени. Ни один именинник не оставался без его поздравления с днем Ангела и коробки конфет.
Очень часто он заменял неявившегося преподавателя по любому предмету, начиная с Закона Божьего до химии, включительно, причем его лекции всегда были так интересны, что надолго оставались в памяти. Историю же и языки он мог бы преподавать в любом университете, настолько всесторонне он их знал.
Тихон Михайлович Воробьев преподавал русский язык и литературу тоже все пять лет и был тоже очень требовательным. Преподавал он интересно, красочно представляя великих писателей земли русской и героев их произведений. Зная и любя родную литературу, он научил и нас любить ее и гордиться ею. Много читая сам, он требовал и от нас, чтобы и мы читали. Перед отъездом на любые каникулы он нам давал список книг, которые нам следовало бы прочесть: «Не все же время гулять и танцевать, будет и плохая погода, вот возьми хорошую книгу и прочти!…» и после каникул обязательно расспросит, кто и что прочел, заставит рассказать содержание и дать характеристику действующих лиц. Начиная с 6-го класса, он рекомендовал и иностранную литературу и поощрял писание рефератов на писателей и произведения, не входившие в обязательную программу. За хорошо написанный реферат он ставил 11 баллов.
Интересно, что в корпусе было по русскому языку две официальные отметки, за устный ответ и за письменную работу, и у многих кадет эти отметки значительно разнились.
Любил Воробьев и поэзию и знал многих самых различных стихов не только классиков, но и современных в то время поэтов: Бальмонта, Брюсова, Блока и других, и иногда нам их декламировал. Под его руководством выходил регулярно кадетский журнал «Кадет», и я помню в нем очень талантливые стихи Калугина, которому все прочили блестящую будущность как поэту. В первые месяцы войны, еще в 1914 году наш поэт пал на Золотой Липе, а революция и память о нем подмела.
Письменные работы по русскому языку были сочинения, классные или домашние, и обязательная диктовка. Почему-то наша грамотность расценивалась количеством ошибок в диктовке! При поступлении в военные училища заставляли обязательно написать пару страниц под диктовку. У меня был какой-то дефект, — последствие воспаления среднего уха, и диктовки я всегда писал плохо: не дописывал окончаний и пропускал целые слова, чем искажал смысл продиктованного и приводил в полное недоумение милейшего Тихона Михайловича, который с удивлением спрашивал меня, как это получается, что в сочинениях сплошь да рядом не бывало ни одной ошибки. Счастье мое, что в четверти, кроме диктовки, всегда было одно или два сочинения, поэтому отметка была всегда при¬личная. Устные ответы были всегда на должной высоте. В 7-м классе я увлекался Шекспиром, Ибсеном, Бальмонтом и Леонидом Андреевым, запоем читал все свободное время и на все прочитанное писал рефераты, которые иногда читались в классе, что очень льстило моему самолюбию. Благодаря этим моим довольно частым выступлениям случилось так, что за весь год я ни разу не отвечал по курсу.
Наступил день выпускного экзамена по русскому языку. Стол, покрытый зеленым сукном, мы в свежих гимнастерках, настроение приподнятое…
Первым пришел в зал Тихон Михайлович и сразу как-то взволнованно обратился к нам, сказав, что, просматривая наш список, он спокоен за всех нас, за исключением меня, ни разу не отвечавшего по курсу.
Я прямо обмер: мой любимый учитель был прав, тем более прав, что я к выпускному экзамену не успел прочесть по учебнику весь пройденный курс и знал хорошо только первые десять билетов, а в году у меня было выведено 11 баллов, то есть высшая отметка, и, конечно, я легко мог его оскандалить…
В этот момент вошли остальные члены эк¬заменационной комиссии во главе с директором.
Вызвали сразу трех. Первый вытянул билет и отошел в сторону, желая обдумать трудный вопрос, второй сделал то же самое, третьим был я… С трепетом тяну билет: третий! Лермонтов!
— Разрешите отвечать?
Отвечал я блестяще, приводил массу цитат, сравнивал прозу и поэзию Лермонтова с другими писателями и поэтами, декламировал и исчерпывающе отвечал на все «летучие» вопросы.
— Отлично! Садитесь!
Я — пулей вон из зала, но Тихон Михайлович схватил меня в дверях, обнимает меня и со слезами на глазах извиняется: «Голубчик, прости! Зря обидел тебя, непременно приходи ко мне сегодня обедать». Я крепко обнял и в обе щеки расцеловал милого Воробьева и сам чуть не плакал, но не мог ему сказать, что он был прав и что толь¬ко чудо опровергло его заключение. На обед к нему я, конечно, не пошел, просто не мог, — совестно было.
И вот прошло 60 лет, и я не могу забыть ни мой страх, ни то, что мог подвести любимого учителя, ни мой блестящий ответ на экзамене и единственное 12 из всего отделения… Помню так, как будто бы это было только вчера! Тогда была не моя удача, а его светлая душа незримо указала мне тот счастливый билет.
Библиография:
Ряснянский Б. Воспоминания // Военная быль. – 1971. - № 112: Сумский кадетский корпус.
Источник:
http://lepassemilitaire.ru/sum...snyanskij/МОЁ ПРИМЕЧАНИЕ:
СТАТЬИ ИЗ ПАРИЖСКОГО ЖУРНАЛА «ВОЕННАЯ БЫЛЬ» (1952 - 1974 ГОДЫ). ИЗДАВАЛСЯ ОБЩЕ-КАДЕТСКИМ ОБЪЕДИНЕНИЕМ ПОД РЕДАКЦИЕЙ А. А. ГЕРИНГА.
